Профессор В. Н. Смирнов. В. Я. Мудров(2)

      Все здание этой системы основывалось, как известно, на трех главных положениях: 1) наличие «раздражения» в первоначально пораженном органе (понятие, заимствованное у Броуна), 2) распространение болезненных явлений в организме через «сочувствие» разных органов, 3) отрицание общих болезненных процессов.

      Какое огромное впечатление производили новые взгляды Мудрова на студентов, видно из воспоминаний Н. И. Пирогова, относящихся к его студенческим годам (20-е годы XIX века).

      – Ну, братцы, угостил сегодня Матвей Яковлевич!

      – А что?

      – Да надо ручки и ножки расцеловать за сегодняшнюю лекцию. Недаром сказал: «Запишите себе от слова до слова, что я вам говорю; этого вы никогда не услышите. Я и сам недавно узнал это из Бруссэ». И пошел, и пошел...

      – Теперь уже, братцы, Франков, и Петра, и Иосифа, побоку; теперь подавай Пинеля, Биша, Бруссэ!

      – А в клинике-то, в клинике как Мудров отделал старье! Про тифозного-то что сказал! – «Вот, – говорит, – смотрите, он уже почти на ногах после того, как мы поставили слишком 80 пиявиц к животу; а пропиши я ему по-прежнему валериану да арнику, он бы уже давно был на столе».

      – Да, Матвей Яковлевич молодец, гений! Чудо, не профессор! Читает божественно!

      Лекции Мудрова представляли собой преимущественно практические занятия у постели больных. Что же касается теоретических отделов медицины, то преподавание их в значительной мере лежало на адъюнктах. Так, в 1813 – 1814 годах Ризенко читал патологию по Немирову и общую терапию по Гуфеланду, а с 1814 года и до самой своей смерти в 1830 году от холеры эти предметы преподавал экстраординарный профессор В. И. Ромодановский. Он читал общую патологию по тому же Немирову, Конебруху и Инею, а общую терапию – по Гуфеланду, Аккерману и Шпрингелю.

      Клиника во многом обязана М. Я. Мудрову в отношении упорядочения составления и ведения историй болезни. Это дело он поставил так, как никто из его современников и даже из последующих профессоров первой половины XIX столетия. Как только он вступил в должность клинического профессора, он сразу обратил внимание на медицинскую документацию, которая велась тогда не только небрежно, но и нерегулярно. Для образца он сам написал две истории болезни и поместил их в особую «красную с золотым обрезом и украшениями сафьяновую книгу», предназначенную для собирания записей о наиболее интересных случаях.

      М. Я. Мудров придавал исключительно большое значение методичности ведения историй болезни и доходил в этой области до педантизма. У него была особая книжка, содержавшая более тысячи подробных записей о леченных им больных. Мудров очень дорожил ею.

      «Сие сокровище, – говорил он, – для меня дороже всей моей библиотеки. Печатные книги везде можно найти, а историй болезни нигде. В 1812 году все книги, составлявшие мое богатство и ученую роскошь, оставались здесь на расхищение неприятелю; но сей архив везде был со мною, ибо от больных приобретаются книги и целые библиотеки; от больных богаты врачи; на пользу больных должны они взаимно посвящать все избытки и труды свои».

      Книга имела и практическое значение. «Бывало, например, – пишет Страхов, – обращается к нему какая-нибудь барынька с просьбой: «Батюшка, Матвей Яковлевич, дай мне мази, которую ты мне выписывал тогда-то; она мне так помогала». М. Я. мог навести справку.

      Относительно составления историй болезни Мудров, между прочим, давал такие наставления: «1) История болезни должна иметь достоинства точного повествования о случившемся происшествии; следовательно, должна быть справедлива,, В ней те только явления надлежит описывать, кои в самой вещи в известное время были, а небывалых выдумывать не должно для оправдания своего лечения либо для утверждения какого-нибудь умозрения или системы. 2) Историю болезни должно писать рачительно, т. е, главные и важные явления, на коих основывается весь план лечения, ставить впереди, но и прочих припадков не опускать, подобно живописцу, малейшие черты и тени изображающему в лице человека, ибо таковым описанием выражается натура болезни и печатлеется физиономия или вид оной. 3) В истории болезни должно избегать многословия, т. е. излишней подробности. 4) Как лечить должно просто, так и историю болезни писать просто». «Написать, – говорил он, – надобно все... и ежедневно поверять ход болезни с лечением, а лечение с предведением».

      М. Я. Мудров учил не видеть в прописываемом рецепте основу лечения. Его фармакология была коротка. В этом отношении он значительно опередил даже выдающихся своих современников. Насколько врачи любили тогда длинные рецепты, можно судить по научным работам того времени. Даже такой талантливый и образованный врач, как Виллие, назначал чрезвычайно сложные лекарства, состоявшие из 10, а то и из 20 средств.

      М. Я. Мудров говорил студентам: «Ты достигнешь до той премудрости, что не будешь здравия полагать в одних только склянках; твоя аптека будет вся природа на службу тебе и твоим больным».

      В течение всей своей профессорской деятельности он стремился к тому, чтобы не только сделать своих учеников образованными врачами, но и вселить в них высокие этические понятия.

      Преклоняясь перед гением Гиппократа и его морально-философскими взглядами, Матвей Яковлевич поставил перед собой задачу – перевести на русский язык труды великого врача древности. Мудров не сомневался в том, что эта работа по переводу Гиппократа принесет большие и полезные результаты. На взгляды Гиппократа он обращал внимание не только врачей и студентов, но и широкой публики, предлагая ей «по сим живописным чертам научиться выбирать для себя врачей Гиппократовых» и тем побуждать медицинскую молодежь совершенствоваться в своей специальности.

      Перевод требовал громадного труда. Преодолеть все трудности, как говорит сам М. Я. Мудров, было в сто раз тяжелее, чем написать собственное сочинение. «Но плененный мудростью Гиппократа, движимый любовью к своим достойным слушателям, благом общества и славой Московского университета, я решился проводить ночи с Гиппократом».

      В 1817 году он представил медицинскому факультету два перевода афоризмов Гиппократа – краткий и пространный. К сожалению, оба они не были напечатаны.

      Особенно глубоко и ярко М. Я. Мудров развил свои взгляды на обязанности врача и на врачебную этику в речи «О способе учить и учиться медицине».

      Как высоко ставил Матвей Яковлевич звание врача и какие требования предъявлял он к людям медицины, можно видеть из следующего его обращения к студентам:

      «Вам надобно готовиться к понесению тяжких трудов на будущем поприще вашем и не искать ничего, кроме строгого исполнения священных обязанностей ваших, какие бы вражды или гонения ни приписывали вам на сем тесном пути... Вам нужно беспрестанно бодрствовать, беспрестанно трудиться... Я призываю вас к трудам необыкновенным» .

      Объяснив трудности врачебной деятельности, он добавил:

      «Кто не хочет итти к совершенству сим многотрудным путем, кто звания сего не хочет нести с прилежностью до конца дней своих, или кто не призван к оному, но упал в оное, препнувшись, тот оставь заблаговременно священные места сии и возвратись восвояси. Вместо тучных классов, ты пожнешь плевелы одни, ибо семя учения сего надет на бесплодную ниву, тобою не возделанную, недр коея ни дождь, ни роса не напояли. Вместо хлеба, тобою искомого, глодать будешь кости; ибо врач посредственный более вреден, нежели полезен. Больные, оставленные натуре, выздоровеют, а тобою пользованные умрут».

      Взгляды на свои обязанности как профессора и воспитателя Мудров выразил следующими словами:

      «Я должен бы, любезные юноши, сие врачебное учение начать с врачевания вас самих, т. е. лечения вашей наружности в чистоплотности, в опрятности одежды, в порядке жилища, в благоприличии вида, телодвижений, взглядов, слов, действий и пр.; потом перейти к врачеванию душевных свойств ваших. Начав с любви к ближнему, я должен бы внушить вам все прочие проистекающие из оной врачебные добродетели, а именно: услужливость, готовность к помощи во всякое время, и днем и ночью, приветливость, привлекающую к себе робких и смелых, милосердие к чужестранным и бедным, бескорыстие, снисхождение к погрешностям больных, кроткую строгость к их непослушанию, вежливую важность с высшими, разговор только о нужном и полезном, скромность и стыдливость во всяком случае, умеренность в пище, ненарушимое спокойствие лица и духа при опасностях больного; веселость без смеха и шуток при счастливом ходе болезни, хранение тайны и скрытность при болезнях предосудительных, молчание о виденных или слышанных семейных беспорядках, обуздание языка в состязаниях, по какому бы то поводу ни было, радушное принятие доброго совета, от кого бы он ни шел, убедительное отклонение вредных предположений и советов, удаление от суеверия, целомудрие и пр.».

      УДРОВ стремился всеми силами вселить в своих учеников любовь и уважение к науке и научить их возможно продуктивнее использовать пребывание в университете для своего умственного развития.

      Он горячо любил молодежь – студентов и начинающих врачей. К нему легко было обратиться за советом как медицинским, так и житейским. Он всегда приветливо шел навстречу каждому, всегда рад был помочь и словом, и делом.

      Расставаясь с окончившими курс молодыми- врачами, он обычно говорил: «Ступай, душа, будь скромен, не объедайся мясищем, не пей винища и пивища, бегай от картишек, люби свое дело, свою науку, службу государеву – и будешь счастлив и почтен».

      Своим ученикам он советовал как можно больше читать, ибо «врач без книг, что рабочий без рук». Матвей Яковлевич был всегда на высоте современной науки: много выписывал книг русских и особенно иностранных, много читал и постоянно стремился применять на практике новые данные, заимствованные из литературы. «Во врачебном искусстве нет врачей, окончивших свою науку», было его любимой поговоркой.

      Часто он делился с учениками своими впечатлениями о прочитанной книге и радовался, если слушатели понимали его и разделяли принятую им точку зрения.

      «Его библиотека, – говорит Страхов, – и столь радушная сообщительность были истинным лучшим убежищем для искателей прочных познаний в медицине».

      Особенно большую услугу оказал Матвей Яковлевич своей библиотекой врачам, писавшим диссертации и научные работы. В частной жизни он не лишен был чудачеств. Кабинет его, по словам Страхова, имел бревенчатые стены и волоновое окно вместо форточки. Это напоминало хозяину родительскую избушку, в которой он родился и вырос. Завтраком ему служила нередко чашка отвара черносмородиновых листьев и пятикопеечная просфора, поднесенная каким-нибудь бедняком вместо гонорара.

      «Матвей Яковлевич высоко чтил память родителей своих и жениных, – говорит биография его, – и весьма дорожил вещами, после них ему доставшимися: чайная старая чашка, принятая им из рук отца при прощании, всегда была священна для него. Каждое утро и вечер он целовал ее вместо руки родительской. С этой драгоценностью Мудров странствовал по чужим краям и как-то дорогою расшиб ее: великая печаль овладела им тогда; он старательно собрал ее все разбитые верешечки, все крупинки и сохранил до приезда в Париж. Там один из бронзовых дел мастеров утешил его, собрал в свои места все верешки и склеил их; под возобновленную таким образом чашку подделал красивый четыреножник и накрыл бронзового крышкою; все это вместе представляло очень красивый маленький памятник, который у почтительного сына всегда занимал первое почетнейшее место между всеми другими вещами в доме».

      Такое чувство благоговейного почтения детей к памяти покойных родителей показалось французам весьма удивительною, диковинною редкостью. Из рассказов бронзовщика о его работе для Мудрова составился анекдот, который рассказывали по всему Парижу и даже напечатали в журналах.

      У его дома в Филлиповском переулке, а с 1821 года на Пресне, москвичи ежедневно могли наблюдать толпы нищих, приходивших из окрестных деревень за помощью и советом к знаменитому доктору.

      «Своим бедным», как он сам называл их, он отдавал почти все, что получал от богатых больных, с которыми не церемонился и от которых щедро получал за свои визиты. Необыкновенную доброту он проявлял и к животным.

      «Никто, – говорит Страхов, – не смел при нем ударить собаку, а даже забегавших собак он велел кормить. Никто не смел поставить ловушку для мышей; если это и делалось в доме, то с величайшей осторожностью, чтобы он не заметил». «И они – творения рук божьих, поместьев не имеют, жалования не получают; надо ж им питаться! Нас не объедят: все сыты будем, не изводя живых существ жестокими средствами», – говорил он.

      Несмотря на то, что Мудров обладал трезвым, практическим умом и никогда не впадал в мистические настроения, свойственные эпохе, он все же до конца жизни остался глубоко религиозным человеком. Вероятно, здесь сказалось влияние отца и того церковно-патриархального воспитания, которое Мудров получил в семинарии.

      Между прочим, влияние семинарии сказалось и на языке Матвея Яковлевича: он так и не смог отделаться от склонности к высокопарным древнеславянским выражениям, и его речь, как устная, так и письменная, даже для того далекого времени была чересчур напыщенной и архаичной. Речи, произносимые им на торжественных университетских собраниях, нередко напоминали собой молитвы или церковные проповеди.

      М. Я. Мудров всегда с благодарностью помнил все хорошее, что делали ему люди. В память Ф. Ф. Керестури, приютившего его в дни юности, в первые дни приезда его в Москву, он всю жизнь заботился о родственниках умершего профессора. В память попечителя Московского университета М. Н. Муравьева (отца декабристов), сделавшего много хорошего для университета и его профессоров, Мудров делал все возможное для оказания помощи его вдове Е. Ф. Муравьевой и ее сыновьям-декабристам, сосланным после 1825 года в Читу. Здесь сыграла большую роль близость Мудрова с генерал-губернатором Москвы князем Д. В. Голицыным.

      В 1812 году, будучи в Нижнем Новгороде, Матвей Яковлевич встретил там двух сирот, дочерей своего покойного учителя профессора Барсук-Моисеева. Он взял их к себе и воспитал вместе со своей дочерью. У него жили дети и некоторых других товарищей по университету.

      В 1822 году А. Ф. Лабзин, вице-президент Академии художеств, после избрания в почетные любители Академии А. А. Аркачева и Д. А. Гурьева, иронически предложил избрать в почетные любители художеств кучера Александра I Илью Байкова как лицо, если не более, то и не менее близкое к государю, чем названные вельможи. За эту «дерзость» Лабзин был снят с должности и выслан в уездный городок Симбирской губернии Сенгилей.

      М. Я. Мудров не побоялся принять у себя опального ученого, когда тот по дороге в Сенгилей проезжал с женой через Москву. Три дня жил Лабзин у Мудрова, и три дня в знак уважения к гостю был иллюминован профессорский дом на Пресне.

      Когда в 1825 году А. Ф. Лабзин умер в Симбирске, его жена возвратилась в Петербург с бумагами мужа, завещанными Мудрову. Матвей Яковлевич настоял, чтобы Лабзина поселилась у него в Москве. Через Академию художеств он выхлопотал ей пенсию (600 рублей в год). В 1828 году, когда она умерла, он похоронил ее на Ваганьковом кладбище и поставил на могиле памятник, сохранившийся до наших дней.

      С большим уважением относился М. Я. Мудров к своим учителям. Он всегда охотно совещался со старыми опытными врачами и ценил те знания, которые заимствовал у них.

      «Быв некогда сам молод и неопытен, – говорил он студентам, – я всегда любил добрые советы старых врачей, люблю их и поныне и всегда готов ими пользоваться. Я торжественно, с благодарностью признаю, что благовременные советы таковых врачей были для меня первой и лучшей школой в Москве и несравненно полезней всех практических книг».

      Сам те он, приглашаемый на консилиумы, никогда горячо не спорил, не порицал мнений и действий врачей, но излагал свои мнения или возражал тихо, вразумительно, без надменности, без насмешек. Перед больным и домашними его никогда не поносил и не чернил поступков обыкновенного, пользовавшего в доме врача, так как осуждать врача перед не врачами он считал заодно и то же, что поносить самую врачебную науку. Но если действительно он усматривал неправильные действия какого-нибудь врача, то наедине делал ему замечания, даже и выговор, но дельный, ясный, без грубости и оскорбления, и при всем том старался всячески оправдать врача перед больным.

      Профессора Ф. А. Гильдебрандт и М. X. Пекен – первый оглохший, второй почти лишившийся зрения – допаивали свои дни всеми забытые. Мудров нередко приглашал их на различные консилиумы, считаясь с их знаниями и опытом. Это скрашивало последние дни стариков и давало им заработок.

      Страстный библиофил, Мудров, после того как пожертвовал свою библиотеку Московскому университету, вскоре опять собрал большое количество книг, которыми широко пользовались его ученики и знакомые.

      В университете его лучшими друзьями были X. И. Лодер и Е. О. Мухин. С1827 года он сблизился с И.Е. Дядьковским. Их встречи всегда кончались ожесточенными научными спорами. Во многом они не сходились, но это не мешало Мудрову уважать И. Б. Дядьковского и считать его одним из лучших врачей-диагностов.

      Е. О. Мухина он любил за твердость характера и за работоспособность. Мудров восхищался красотой его глаз и говорил студентам: «У Ефрема Осиповича горение ума в глазах». Лодера за его звонкий голос он называл «серебристым колокольчиком».

      В 1820 году М. Я. Мудров обратил внимание на студента Сашу Овера, которого ему указал X. И. Лодер. Мудров отметил в юноше большие способности и склонность к научной работе. Он всячески поощрял его и поддерживал на жизненном пути, сделавшись для него и наставником и отцом: «Мой Саша», – говорил он об Овере. Радостно было Мудрову 5 июля 1821 года видеть на университетском акте торжество своего любимца, который вместе с дипломом врача получил из рук московского генерал-губернатора Д. В. Голицына золотую медаль за успехи в науках. Так счастливо завершился ученический период Овера, блестяще оправдавшего затем доверие своего учителя.

      Близости и дружбы М. Я. Мудрова искали лучшие люди Москвы. Он находился в близких и дружественных отношениях с князем Д. В. Голицыным, одним из просвещеннейших людей своего времени. Декабрист М. Ф. Орлов называл князя «порядочным человеком». То же говорит и Герцен в «Былом и думах». Д. В. Голицын проявлял большой интерес и внимание к Московскому университету; он глубоко ценил его выдающихся профессоров. Ежедневно в его доме на Тверской (ныне здание Моссовета) собирались литераторы и ученые.

      М. Я. Мудров был домашним врачом Голицына и любимым его собеседником. В свободные часы они подолгу беседовали о Страсбурге, о французской революции, о наполеоновских войнах, о новейшей западной философии.

      Каждое лето Мудров проводил у Голицыных в их подмосковном – Вяземах. Он помогал жене князя Татьяне Васильевне, женщине, им глубоко уважаемой, в ее заботах «о распространении образования среди девиц бедного класса».

      По словам Лодера, близость Мудрова с Голицыным была очень полезна для университета и, в частности, для медицинского факультета.

      «При всем этом, – говорит Колосов, – нельзя не признать, что М. Я. Мудрову все же был присущ некоторый, если можно так выразиться, внешний бюрократизм». В своих работах он всегда в очень почтительной форме отзывался о начальствующих лицах, называя их «высокопоставленными начальниками, светом благочестия сияющими». Эта черта – почтительное отношение к высшему начальству, преклонение перед внешними знаками отличия, чинами и орденами – была свойственна тогда многим представителям науки, в частности, медицинской. Она являлась результатом того всеобщего раболепства, которое оставалось в России как наследие XVIII века и дань которому отдавали даже самые просвещенные и выдающиеся люди того времени.

      Мудров дружил и с московским почт-директором К. Я. Булгаковым, которого он впервые встретил в Вене, находясь в заграничной командировке.

      Резко отличаясь от своего брата А. Я. Булгакова – петербургского почт-директора, известного полицейскими деяниями (он вскрывал чужие письма и был негласным осведомителем), живой и общительный К. Я. Булгаков, доступный всем, особенно подчиненным и бедным людям, являлся образцом скромности и культурности.

      В прошлом любимец Кутузова, К. Я. Булгаков был надежным хранителем доверенных ему тайн. Но Мудрову он сообщал по секрету политические новости и предупреждал о неприятностях, грозящих со стороны правительства людям, близким Матвею Яковлевичу.

      С Мудровым был близок – как уже было сказано – и другой видный деятель русского культурного движения и участник передовых литературных кружков Александр Тургенев, брат известного декабриста, друг А. С. Пушкина.

      Не будучи литератором по профессии, А. Тургенев обладал наблюдательностью, остроумием и даром слова. Он имел много знакомств в литературно-общественных кругах Западной Европы и служил живой связью между ними и либеральной русской интеллигенцией. Имея в виду научные цели, он заботливо извлекал из архивов Франции и Италии древние документы, касающиеся истории России, и переправлял их на родину в подлинниках или в копиях.

      После суда над декабристами, на котором его брат Николай, находившийся в то время за границей, был заочно приговорен к смертной казни, А. Тургенев провел несколько дней у Мудрова на Пресне, деля огромное горе с лучшим другом своей семьи.

      В начале января 1827 года Мудров простился с А. Г. Муравьевой, женой декабриста, члена Верховной думы Северного общества, приговоренного к каторжным работам на два года. Он был сыном попечителя Московского университета.

      А. Г. Муравьева (урожденная Чернышева), близкая семье Чеботаревых и особенно жене Мудрова, одна из первых жен декабристов последовала замужем в Сибирь. Перед отъездом она просила Матвея Яковлевича наблюдать за ее детьми, которых она оставляла в Москве у своей свекрови Е. Ф. Муравьевой. Мудров преклонялся перед молодой женщиной, глубоко эмоциональной, сильной и решительной, спешившей в далекую Сибирь разделить тяжелую участь своего мужа. Прощаясь с ней, Мудров разрыдался.

      А. Г. Муравьева писала иногда Мудрову из Сибири, благодаря его за внимание к детям и за помощь, которую он оказывал ее родственникам.

      Когда Муравьева на свои средства устроила в Чите больницу, Мудров переслал ей с оказиями все необходимое для работы лечебного учреждения. До конца своей жизни он не переставал заботиться об А. Г. Муравьевой, восхищаясь ее великим нравственным образом. Ни одна из жен декабристов не нашла себе такой высокой оценки в мемуарах и письмах современников, как эта передовая русская женщина.

      6 сентября 1827 года по инициативе Д. В. Голицына Московский университет праздновал полувековой юбилей врачебной деятельности X. И. Лодера. Празднование происходило в доме Н. Б. Юсупова на Никитской.

      Перед окончанием обеда М. Я. Мудров в стихах собственного сочинения «воспел золотую свадьбу Лодера с медициной», чем развеселил все ученое собрание.

      Начиная с этого празднества, произошло вновь заметное сближение Мудрова с Дядьковским. При встречах они во избежание ссоры уже не касались личных убеждений и верований.

      Как-то Дядьковский приехал к Мудрову на квартиру. Усталый, проработавший очень много часов в университете, он разговорился о семинаристах. «Среди этого сословия находятся люди, – сказал он, – не только такие, которые идут в дьячки и пономари, но даже и такие, как вы и я, добрейший Матвей Яковлевич». Дядьковский тут же написал завещание – все, что останется после его смерти, отдать на нужды неимущих семинаристов.

      Мудров лечил П. Я. Чаадаева, с которым его также связывала большая и долголетняя дружба. В сумерки, в тиши своего кабинета, русский философ-публицист, которого так любил и высоко ценил Пушкин, вспоминал в беседах с Мудровым о своих встречах с гениальным русским поэтом, о знакомстве со Шлегелем, Шеллингом, Ламенне. Он трогательно рассказывал Мудрову и о своих лучших друзьях – декабристах.

      Мудров ценил в Чаадаеве глубокий ум. Он с жадностью читал все, что было написано Чаадаевым, и даже многое из того, чего автор не публиковал в печати.

      Особенно ценил он «Философические письма» Чаадаева, которые увидели свет только в 1836 году, когда Мудрова уже не было в живых.

      После ознакомления с «Философическими письмами» он писал Чаадаеву: «С большим прискорбием расстался я с вашим сочинением... ибо оно хорошо, ново, справедливо, поучительно, учено и благочестиво».

      В других неопубликованных письмах Мудрова к Чаадаеву можно найти немало воспоминаний о приятных часах, проведенных друзьями в долгие московские вечера.

      «Буду у вас, мой просвещенный друг и истинный благодетель. Приеду посумерничать. Всегда радостно мне слушать вашу умную беседу», – писал Мудров.

      В письмах имеются частые просьбы о присылке новых статей для прочтения и восторженные отзывы о прочитанных сочинениях. Нередко в письмах можно встретить и всевозможные врачебные советы.

      В Москве в 20-х годах имелся единственный оптический магазин, владельцем которого был Алексей Кони.

      Посещая этот магазин, М. Я. Мудров обратил внимание на сына владельца – Федора, всегда сидевшего в стороне и читавшего серьезные книги.

      Мудров заинтересовался юношей, обнаружил в нем большие способности и помог ему поступить в Московский университет.

      Кони, избрав сначала философский факультет, вскоре под влиянием Мудрова перешел на медицинский, который закончил в 1834 году. Став врачом, он посвятил себя педагогической деятельности. С1849 года, выйдя в отставку, Кони целиком отдался литературной работе, оставив свое имя в летописях русского театра. Его нашумевшие в свое время водевили до сих пор сохранили художественную и сценическую ценность, а изданные им «Пантеон русского и всех европейских театров» и «Пантеон» являются классическими пособиями для историков литературы и театра.

      Сын Федора Кони – Анатолий Федорович (1844 – 1927), известный судебный и общественный деятель, литератор и публицист, автор книги о Ф. П. Гаазе и богатейших мемуаров, сохранил в памяти семейные рассказы о Мудрове и как реликвии берег книги, подаренные его отцу прославленным терапевтом.

      В 1830 году в России появилась эпидемия холеры, начавшая быстро распространяться по стране. Для борьбы с народным бедствием была организована центральная государственная комиссия, выехавшая для работы в Саратов. В качестве члена комиссии правительство выделило и М. Я. Мудрова как виднейшего профессора-терапевта и крупного организатора.

      В первых числах сентября 1830 года Мудров отправился в Поволжье. Его сопровождали профессор Московского университета А. Е. Эвениус и студент Федор Кони. Вслед за ними 6 сентября 1830 года выехал и Дядьковский.

      М. П. Погодин как член университета не мог оставаться равнодушным «к подвигам своих собратий».

      «Мудров, – писал он тогда, – в двадцать четыре часа посылается на чуму. Какое славное поручение! Остановить смерть, которая со всеми ужасами несется на отечество...»

      «С удовольствием услышал, – продолжал он, – что многие студенты вызываются ехать с Мудровым на чуму. Вот в каких случаях обнаруживается русский характер».

      Остановившись дорогой во Владимире, Матвей Яковлевич издал там брошюру под названием «Краткое наставление, как предохранять себя от холеры, излечивать ее и останавливать распространение оной».

      Он пробыл в Поволжье три месяца до полного прекращения эпидемии, после чего вернулся в Москву и возобновил занятия в университете.

      Вместе со Страховым он составил «Наставление простому народу, как предохранять себя от холеры и лечить занемогших сею болезнью в местах, где нет ни лекарей, ни аптек». По рассмотрении в Медицинском совете наставление это было одобрено, напечатано и внесено в т. 13 Свода законов.

      Из Москвы Мудров был откомандирован на некоторое время в Тулу для принятия мер против холеры. В июне 1831 года холера начала свирепствовать в Петербурге.

      Мудрова срочно вызвали на борьбу с эпидемией, число жертв которой возрастало с каждым днем. С грустью покидал он Москву. В последний раз писал он Чаадаеву: «Мой друг и благодетель! Тяжко расставаться с Москвой, к которой привык, которую люблю. Жаль университет! Тяжко расставаться с близкими, с вами, а долг велит ехать. Следуйте советам моим и берегите себя».

      Матвею Яковлевичу была поручена организация двух холерных больниц – на Песках и у Калашниковской пристани. Немало сил ему пришлось положить на выполнение трудного и ответственного дела.

      Трудность работы усугублялась еще тем обстоятельством, что население города, не веря врачам, начало устраивать нападения на больницы с целью освобождения своих родственников и знакомых.

      1 июля, открывая больницу, Мудров выступил перед толпой возбужденных судостроительных рабочих с речью, в которой призывал их относиться с доверием к врачам и другому медицинскому персоналу.

      Как замечательному оратору ему удалось успокоить толпу.

      7 июля за обедом Матвей Яковлевич почувствовал себя дурно и вышел из-за стола в кабинет.- Здесь скоро проявились признаки той самой болезни, на борьбу с которой он отдал все свои силы. 8 июля утром он скончался.

      Похоронили Матвея Яковлевича Мудрова в Петербурге на холерном кладбище. На могилу его была положена простая гранитная плита.

      «До сих пор на этом отдаленном ленинградском кладбище, – пишет Г. Колосов, лучший биограф Мудрова, – расположенном в болотистом месте, на Куликовом поле, среди немногих сохранившихся памятников одиноко стоит эта плита.

      Очевидно, Матвей Яковлевич был похоронен среди тех, кому он преимущественно в течение всей своей жизни отдавал свое внимание и свои знания – среди бедных».

      Плита уже отчасти развалилась, выветрилась, покрылась плесенью. Надпись на ней стерлась, тем не менее Г. Колосову удалось ее разобрать:

      «Под сим камнем погребено тело Матвея Яковлевича Мудрова, старшего члена Медицинского совета Центральной холерной комиссии, доктора, профессора и директора Клинического института Московского университета, действительного статского советника и разных орденов кавалера, окончившего земное поприще свое после долговременного служения человечеству на христианском подвиге подавания помощи зараженным холерою в Петербурге и падшего от оной жертвой своего усердия. Полезного жития ему было 55 лет. Родился 25 марта 1776 года, умер 8 июля 1831 года».

      * * *

      Имя М. Я. Мудрова навсегда вошло в историю русской медицины. Мудрость ученого сочеталась в нем с большой и кипучей душой русского человека. Самородок, вышедший из темного захолустья, из недр народа, он прошел блестящий жизненный путь. Его жизнь была образцом творческого и упорного труда, направленного на созидание русской медицинской науки.

      Создание терапевтической клиники Московского университета, коренная перестройка методов преподавания, внедрение новейших достижений медицины – вот основные заслуги М. Я. Мудрова, создавшие ему славу основоположника отечественной клинической терапии.

      Мудров не ограничивался одной только академической деятельностью. Созданную им медицинскую школу он поставил на службу обществу и главным образом его неимущим и бесправным слоям. С полным правом его можно назвать врачом - общественником, врачом - демократом. Только в наши дни образ Мудрова раскрывается перед нами во всей своей полноте и привлекательности.

      1. Батюшков К., Сочинения, т. I – III, СПБ, 1884 – 1886-т. II, стр. 419; т. III, стр. 373, 725.

      2. Богданов Н. М., Очерки истории кафедры частной патологии и терапии в Московском университете (1755 – 1905), Москва, 1909.

      3. Взгляд на настоящее, Вестник естественных наук и медицины, № 12, стр. 167 – 199, 1831.

      4. Военский К., Московский университет и С.-Петербургский учебный округ в 1812 г., СПБ., 1912.

      5. Высоцкий П., Замечания на статью в № 6 «Вестника естественных наук и медицины», Московский телеграф, 1828, ч. 23, стр. 234 – 241.

      6. Державин Г. Р., Сочинения, т. I – IX, СПБ, 1864 – 1883; т. II, стр. 718 – 721.

      7. Доктор Матвей Яковлевич Мудров. В кн. Рихтер В. История медицины в России, ч. III, стр. 404 – 407, М., 1820.

      8. Жихарев С. П., Записки современника, т. I – II, М. – Л., 1934.

      9. Замечания на статью, помещенную в Октябрьской книжке сего журнала проф. М. Я. Мудрова, Вестник естественных наук и медицины, ч. II, стр. 428, 1828.

      10. И. О., Воспоминания о Матвее Яковлевиче Мудрове, Московские ведомости, № 100, стр. 420 – 421, 1854.

      11. Императорский Московский университет в 1798 – 1830 гг. в воспоминаниях М. П. Третьякова, «Русская старина», т. LXXI, гл. I – II, июль, стр. 105 – 131, 1892; гл. 3 – V, август, стр. 307 – 345; гл. VI – VII, сентябрь, стр. 533 – 553; т. LXXVI, гл. VIII – IX, октябрь, стр. 123 – 148.

      12. Каратыгин П, Холерный год, 1830 – 1831, СПБ, 1887.

      13. Кирпичников А. И., Профессор М. Я. Мудров, П. Я. Чаадаев и Ф. Ф. Вигель, Русская старина, т. LXXXV, № 3, стр. 611 – 617, 1896.

      14. Колосов Г., Проф. Матвей Яковлевич Мудров. Его личность, научно-общественная деятельность и значение для русской медицины, Петроград, 1915.

      15. Кончаловский М. Я., Смотров В. Я., Роль деятелей Московского университета в развитии клинической медицины. К 175-летию Московского медицинского института, Клиническая медицина, т. XVIII, № 12, стр. 3 – 13, 1940.

      16. Любавский М.К., Московский университет в 1812 г., М., 1913.

      17. Ляликов Ф. Л., Студенческие воспоминания 1818 – 1822 гг., Русский архив, № 11, стр. 376 – 387, 1875.

      18. Матвей Яковлевич Мудров. В кн.: «Русские люди». СПБ – М., т. II, стр. 104 – 126, 1886.

      19. Матвей Яковлевич Мудров (некролог). В кн.: «Речи, произнесенные в торжестенном собрании Императорского Московского университета. Июля 8 дня 1832 г., стр. 48 – 50.

      20. Мудров Матвей Яковлевич. В кн.: Геннади Г., Справочный словарь о русских писателях и ученых, т. II, Берлин, стр. 348 – 349, 1880.

      21. Мудров Матвей Яковлевич. В кн.: Биографический словарь профессоров и преподавателей Императорского Московского университета, ч. II, М., стр. 114 – 139; 1855.

      22. Мудров Матвей Яковлевич. В кн.: Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона, т. XXXIX, СПБ, стр. 109, 1897.

      23. Мудров Матвей Яковлевич. В кн.: Змеев Л. Ф., Русские врачи, в. 1, СПБ, стр. 21 – 22, 1886.

      24. Я. П., Холерное кладбище на Куликовском поле, 1831, Русская старина, т. XXII, № 5, стр. 482 – 499, 1878.

      25. Памятная записка о профессорах Московского университета помощника попечителя Московского учебного округа, графа А. Н. Панина. Чтение в обществе истории древностей российских при Московском университете. Кн. 4, стр. 214 – 119, 1870.

      26. Пирогов Я. Я., Вопросы жизни. Дневник старого врача, Оттиски из исторического журнала «Русская старина».

      27. Пирогов Н. И., Посмертные записки Николая Ивановича Пирогова, Русская старина, т. XLV, № 1, стр. 45, 48 – 49, 51 – 52; № 2, стр. 259 – 266, 1885.

      28. Письма М. Я. Мудрова к Ивану Петровичу Тургеневу. В кн.: «Архив братьев Тургеневых», в. 2. Письма и дневник Александра Ивановича Тургенева геттингенского периода 1802 – 1804 гг., стр. 277 – 282, СПБ, 1911.

      29. Попов П., Московский университет после 1812 г. Русскг.й архив, кн., 1, стр. 386 – 421, 1881.

      30. Пыпин А. Н., Общественное движение в России при Александре I, СПБ, 1900.

      31. Смотров В. П., Очерки ив истории терапевтической школы Московского университета, Советская медицина, № 17, стр. 8 – 12, 1940.

      32. Снегирев И. Вологодские губернские ведомости, №8, с. 83 – 85, 1851.

      33. Соколовская Т. Русское масонство и его значение в истории общественного движения, СПБ (б. г )

      34. (Сообщение о смерти Мудрова). Северная пчела, № 153, Внутренние известия, 1831.

      35. Страхов П., Краткое жизнеописание славного Московского врача М. Я. Мудрова, Московский врачебный журнал, №1,

      36. Тихонравов Н. С, Письма профессоров Московского университета к попечителю Московского учебного округа М. Н Муравьеву. Чтение в Обществе истории древностей российских кн 3 отд. 5, стр. 22 – 77, 1861.

      37. Толстой М. В., Мои воспоминания, Русский архив, кн 1 стр. 245 – 313; кн. 2, стр. 42 – 131; кн. 3, стр. 113 – 172 423 – 432' 1881. '

      38. Чистович Я., История первых медицинских школ в России, СПБ, 1883.

      39. Эдельштейн А. О., 175 лет Первого Московского медицинского института, Советская медицина, № 17, стр. 4 – 7, 1940.

      40. Mudrow, Matthaus, В кн. Biographisches Lexikon der her-vorragenden Aerzte aller Zeiten und Volker, Bd. IV, Wien u Leipzig, S. 298, 1886.