Вторая экономическая система надстраивалась над первой. Ее составляли прежде всего отношения сельских собственников с государством и его налоговым аппаратом, чиновниками и военачальниками, его армией. Отношения по сбору налога, переводу его в денежную форму, распределению, перераспределению, обмену, потреблению, в том числе производственному потреблению в городском ремесле, составляли верхнюю, непосредственно осязаемую господствующим слоем экономику. Она-то преимущественно и привлекала внимание тогдашних мыслителей, задумывавшихся над экономическими вопросами.
271
Экономическая мысль в Индии вплоть до Нового времени не выделялась из комплекса воззрений, охватывавших религиозные и политические вопросы, и играла побочную роль в морально-этических рассуждениях. Жизнь понималась как включающая и загробный мир, поэтому «экономические» выкладки учитывали потусторонние факторы. В средние века подчиненность экономических взглядов религиозным даже возросла по сравнению с предшествующим периодом, что нашло отражение в затухании традиции артхашастры (науки о выгоде) и ее растворении в дхармашастре (науке о благочестии).
Средневековые экономические взгляды в Индии базировались на двух религиозных традициях. Соответствующие две школы до некоторой степени развивались хронологически последовательно и территориально разобщенно Индусская мысль, заимствовавшая основные свои положения из древней традиции дхармашастр, господствовала до XII в., а затем продолжала существовать главным образом на юге Индии. Общественные воззрения ирано-тюрко-афганской прослойки господствующего класса, составлявшие часть исламского идеологического комплекса, получили распространение с XII — XIII вв. главным образом в Северной Индии. Обе школы продолжали служить, конечно не без определенных модификаций, теоретическим обоснованием практических мероприятий прежде всего потому, что реальная экономика средневековой Индии на известном уровне абстракции могла рассматриваться по тем же параметрам, что и древнеиндийская или ближневосточная. Отмечая существование двух школ, мы тем не менее будем рассматривать их вместе, так как сходство между ними было глубже, чем различия.
Лишь отношения по сбору налога осмыслялись учеными средневековья, общинная же система функционировала чисто эмпирически, без теории, на основе обычая. Даже когда создавались (довольно редкое явление в санскритской словесности) трактаты, посвященные деревне или земледелию, они выглядели как умничанье городского жителя по поводу того, что ему известно о деревне. Следует напомнить, что санскрит был достоянием узкой прослойки, прежде всего брахманов, которые, как правило, не занимались сельским хозяйством.
«Теорией» внутриобщинных экономических отношений служили социальные нормы, связанные с функционированием кастовой системы. Каста и сельская община составляли нерасторжимое целое. Все кастовые правила должны
272
представляться существующими от века и потому оставаться на уровне обычая, подчиняться лишь принципу «так принято».
Средневековая Индия унаследовала от древности учение о делении всех людей на 4 варны и об их иерархии, но представления об иерархии видов труда изменились. Если в древних дхармашастрах обязанностью варны вайшьев объявлялась «экономическая деятельность» в целом, охватывающая земледелие, скотоводство и торговлю, а шудрам предписывалось заниматься «услужением» (включая ремесло), то в средние века распространяется убеждение, что дело вайшьев лишь торговля и ростовщичество, а земледелие, скотоводство и ремесло — занятия шудр. Произошло, таким образом, падение престижности земледелия и скотоводства как занятий. Другими словами, подавляющее большинство населения представлялось как люди низкого статуса. Это было связано, по мнению ряда исследователей, с процессом закрепощения сельских хозяев в первые века нашей эры. Однако затем восстанавливается община типично индийского типа во главе с привилегированным слоем, многие представители которого сами не работали. Он состоял из раджпутов (кшатриев по варне), брахманов, а также из каст, считавшихся шудринскими. Это вызывает как новое переосмысление статуса земледелия, так и очередное «уточнение» варновой системы.
«Парашара-смрити», одно из последних сочинений типа дхармашастр (VII — IX вв.), специально останавливается на вопросе о допустимости для брахмана заниматься земледелием и решает этот вопрос положительно, но при условии, что брахман сам не будет вспахивать землю и будет платить сборы: кроме 1/6 урожая в пользу государя еще 1/21 — в пользу храмов и 1/30 — в пользу остальных брахманов (Парашара II. 12; III. 81; V. 118). Это и другие сочинения средневековья показывают, что произошло расщепление понятия «земледелие» на два: руководство земледельческими работами, которое довольно почетно (даже брахман может им заниматься), и непосредственная работа на земле, которая не престижна и даже оскверняюща. Вообще презрение к физическому труду, довольно типичное для докапиталистических обществ, в Индии получило особенно широкое распространение именно потому, что разделение труда было религиозно санкционировано в виде кастовой идеологии. Число
273
каст, по-видимому, резко возросло, достигнув нескольких сот или тысячи, и их иерархия стала усложняться.
Эксплуатация неприкасаемых была фундаментом, на котором развивались другие виды внутриобщинной эксплуатации: чисто рабская, арендная, по системе джаджмани и т. п. «Теорией» экономической организации сельской общины служила, во-первых, идея неизменности данного вида разделения труда, идея наследования профессий и неравенства социальных статусов. Во-вторых, конкретно освящаемая кастовыми правилами, иерархия оказывалась в каждый момент приближенной к реальностям данной общины. Наконец, каста оформляла специфически индийскую форму общинной собственности на землю. Каждый полноправный член доминирующей касты (домохозяин) был практически собственником своего участка. Частные права ограничивались до некоторой степени правом преимущественной покупки земли членом того же коллектива. Но главным проявлением общинного характера землевладения было не это, а неразрывная связь самого факта индивидуального землевладения с принадлежностью индивида к некоему сообществу. Приписывание кастам определенных профессий играло скорее роль общей теории, в которую на практике можно было вносить существенные поправки.
Верхняя экономическая подсистема в отличие от нижней, получила определенное отражение и осмысление в письменных источниках двух упомянутых выше школ.
Индусская традиция представлена прежде всего комментариями на дхармашастры, из которых наиболее известны комментарии Куллуки на «Манавадхармашастру» и Виджнянешвары (под названием «Митакшара», XI в.) и Апарарки на «Яджнявалкьясмрити». Новым явлением в средние века было также создание нибандх — обширных компендиумов, классифицировавших все высказанные в дхармашастрах и комментариях к ним мнения. Наиболее известный из таких компендиумов —«Критьякалпатару» Лакшмидхары (XII в.). Интересующие нас сюжеты трактуются также в сочинениях, посвященных государственной политике.
Персоязычная мусульманская литература XIII — XVIII вв. перенимает у санскритской индусской практически те же сюжеты и предлагает идентичные рецепты. Серьезным источниковедческим отличием «мусульманского» периода является большое число хроник, в которых впервые исследователь находит сведения о реальной эко
274
номической политике конкретных султанов, шахои и их министров, а следовательно, о воззрениях, господстнои.чм ших при дворе. Наконец, в могольский период (XVI XVIII вв.) появляются административно-налоговые инструкции, а также сочинения, пытающиеся обобщить индусскую и мусульманскую политическую (в том числе экономическую) мысль и разработать ее с учетом индийских реалий.
Политическая теория, ставившая во главу угла фигуру правителя (раджи — в индусских или падишаха, султана — в мусульманских сочинениях), определяла его центральную роль и в экономических размышлениях. В трактатах по политике — от раннесредневековых до «Айин-и Акбари» Абу-л Фазла (XVI в.) — подробно рассматривается вопрос о структуре двора и государева хозяйства, в котором предусматривались помимо прочего сады, скотные дворы, рудники и мастерские. Реальное существование всех этих заведений большей частью сомнительно, по во всяком случае в Делийском султанате и Могольской империи в столице было до сотни кархане (государственных мастерских), в том числе оружейных, ткацких и т.п.
В известной степени сохранилось от древности понимание государства как единого хозяйства, руководимого государем, хотя оно и тускнеет. Отзвуком такого представления о мистической связи облика и деятелности
государя с процветанием подданных служит заявление Калханы, автора «Раджатарангини», о том, что правитель, страны «обеспечивает пищей все 64 варны» (VIII. 2407)*. Рассуждения о благосостоянии народа продолжают сводиться к описанию мер, которые должен принять государь. Основными проблемами, обсуждаемыми в этой связи, были: как побудить налогоплательщика (который полагался крестьянином) расширить запашку и сколько с него брать в качестве налога, чтобы и ему, и правителю, и городскому люду было хорошо.
Через всю средневековую литературу проходит мысль о необходимости расширения обработки и подъема заброшенных земель, привлечения новых поселенцев (даже из соседних стран), о предоставлении налоговых льгот поселенцам или старожилам, взявшимся за подъем целины или залежи. В указе Аурангзеба (конец XVII в.) говорится, что налоговый чиновник может употреблять все средства, вплоть до телесных наказаний, для принуждения
_____________________-
*В данном случае выражение «64 варны» обозначает «всех».
_____________________-
274
крестьян обрабатывать землю, помимо того, что малик, не обрабатывавший землю, теряет на нее права. В то же время нет советов по улучшению пахоты, по внедрению новых культур, распространению улучшенных орудий, ни даже об орошении. Для восточных стран вообще было характерно экстенсивное развитие производительных сил.
Значение воды для выращивания культур и для всей жизни в Индии было понято еще в глубокой древности. В средние века представления о мистической связи качеств государя с обилием земных и небесных вод исчезли. Строительство государем ирригационных сооружений стало пониматься не как обязанность, а как его милостивое деяние. Надписи, сообщающие о таких строительствах (а их очень много), нередко ничего не говорят о том, сколько земли оказалось орошенной, поднялось ли плодородие почвы, но обязательно указывают, на чей «счет», самого государя или его родителей, надо записать «религиозную заслугу» (пунья).
Несколько изменилось отношение к строительству каналов в Делийском султанате, при Моголах, а также в современной им державе Виджаянагар в Южной Индии. Каналы, построенные Фируз-шахом Туглаком во второй половине XIV в., уже ассоциировались непосредственно с увеличением урожайности.
В целом в сочинениях и инструкциях того времени ирригации уделялось сравнительно небольшое внимание. Гораздо большее значение придавалось привлечению и сохранению населения на земле. Это считалось настолько важным, что государство готово было пойти на значительные расходы. Нуждающимся «крестьянам», не имевшим семян, скота или плуга, рекомендовалось выдавать краткосрочные (на год или два) беспроцентные ссуды. Иногда в количестве таких ссуд, выданных из казны, видели свидетельство рачительности и хозяйственности монарха.
Вторым вопросом экономической теории и практики был вопрос о том, сколько брать с «крестьянина». «Крестьянин» рассматривался собственником земли, он должен был платить налог не потому, что был держателем государственного надела, а потому, что государь «защищал» его. Эта теория «защиты» возникает в древности, затем очень стойко сохраняется в средние века, одинаково как в индусских, так и в мусульманских источниках.
По вопросу о величине налога средневековая мысль сначала основывалась на древних установлениях, что
276
нужно брать 1/6 урожая, хотя дхармашастры отнюдь не налагали запретов на более высокие налоги: и в 1/4, и в 1/3. В начале XIV в. в Северной Индии Ала-уд-дин Хильджи (1296—1316) стал собирать, по словам хрониста, половину урожая, но, насколько это было реально, неизвестно. Во всяком случае после смерти Ала-уд-дина налоги были снижены. Акбар во второй половине XVI в. исходил из необходимости изымать денежный эквивалент 1/3 урожая. В XVII в. при Аурангзебе запрещалось брать более половины урожая.
Как показывают эти данные, налоги в Индии значительно превышали уровень, обычный для других стран Востока, но их нельзя принимать буквально. До раздела урожая между «крестьянином» и правительством из урожая изымали зерно на оплату общинной верхушки, ремесленников, пахарей, в семенной фонд, в общинный фонд, так что при ставке в 1/3 при Акбаре, так же как и при ставке в 1/2 позже, из деревни в казну реально поступала только 1/4 урожая.
Высокий уровень налогообложения обосновывался либо особой плодородностью земли Индии, либо заботой о нравственности крестьянина. Абу-л Фазл, автор «Айин-и Акбари», дал общие положения, близкие к учению о дифференциальной ренте: «А поскольку условия правления и прерогативы государства различаются, а почвы разные — одни производят много при небольших усилиях, а другие — наоборот — и существует разница в отдаленности или близости воды от обрабатывающихся полей, то правительство каждой страны должно все эти обстоятельства учесть и установить соответственно свои требования».
Довольно распространенным было мнение, что сельское население должно довольствоваться прожиточным минимумом и следует весь излишек из деревни забирать. Калхана, автор «Раджатарангини», вкладывает в уста кашмирского правителя VIII в. Лалитадитьи следующую сентенцию: «Нужно следить за тем, чтобы у крестьян не было зерна больше, чем требуется на год, и больше быков, чем нужно для обработки земли... Крестьяне не должны приобретать одежду, украшения, шерстяные одеяла, пищу, лошадей, женщин, жилища, которые подобают городу» (IV. 347—349). Ала-уд-дин Хильджи, вводя свой громадный налог, оправдывал это тем, что верхи деревни слишком разбогатели и ведут неподобающий образ жизни. Кстати, это хороший пример того, как представители вер-
277
хнего слоя господствующего класса замечали, что им противостоит не «крестьянин», а гораздо более влиятельная фигура, только тогда, когда хотели повысить налог.
Итак, при дворе твердо считали, что следует брать из деревни максимум того, что она может дать. В противном случае крестьяне «портятся». Однако при этом надо быть умеренным, не устанавливать чрезмерные налоги, защищать «крестьянина» от незаконных поборов и от лихоимства сборщиков.
Попытки на практике осуществить теоретическое положение о высоком, но необременительном обложении делались Шер-шахом (XVI в.), Акбаром и Маликом Амбаром, главным министром малозначащего государства Ах-маднагар в 1604—1626 гг. Однако чаще всего на протяжении доколониальной истории размер налога определялся гораздо проще: «от достигнутого». Сумма, собранная за прошлый год, увеличивалась, если это было возможно, или уменьшалась, если заминдарам удавалось убедить или подкупить сборщика. Состояние постоянной борьбы-торга между общиной и сборщиком стало особенно распространенным в Маратхской конфедерации и других государствах в XVII — XVIII вв.
Количеством средств, которые можно было собрать в качестве налога, определялись и другие вопросы экономической политики: сколько земли оставить в ведении казны, а сколько раздать в военные лены; следует ли оставлять ленникам прежние владения или переводить их на новые; не следует ли сократить количество земель, освобожденных от налога; затевать ли захватническую войну.
Политика индийских государей в отношении городов отчасти напоминала политику в деревне. Города и торговля рассматривались как источники дохода, и потому считалось необходимым основывать новые города, рынки, строить дороги и караван-сараи. Абу-л Фазл отдельно в этой связи упоминает о привлечении «умелых» иностранных мастеров с их «улучшенными методами работы». «Амуктамальяда» в Южной Индии призывает махараджу уделять внимание морским портам, способствуя тем самым увеличению ввоза лошадей, слонов, драгоценных камней, сандалового дерева, жемчуга, устанавливать дружеские отношения с иностранными купцами (почти наверняка имеются в виду португальцы), даровать им деревни, роскошные дома в столице, аудиенции, подарки, чтобы те ввозили слонов и лошадей в это государство, а не
278
в соседние. Частные лица, построившие рынок или караван-сарай, получали освобождение от пошлин на некоторый срок.
Около 80 % доходов и государь, и основные его вассалы тратили на содержание армии. Армия была важнейшим потребителем товаров. Поэтому необходимость получения средств из деревни именно в денежной форме стала ощущаться раньше, чем товарные отношения охватили сельскохозяйственное производство. В Южной Индии денежный налог стал преобладать с начала XIV в., в Северной Индии — с середины XVI в. Абу-л Фазл поместил в своем сочинении целый панегирик деньгам, несколько наивно преклоняясь перед их могуществом. Погоня за деньгами пронизывала общественную жизнь верхов Могольской империи. Ради накопительства они не считали зазорным участвовать в торговле, пытаясь привнести в нее, правда, феодальные методы. Торговля, и по мусульманским представлениям, и по варновой индусской теории, имела довольно высокий статус. Благодаря этому участие феодалов в торговле приобрело в Индии особенно широкий размах.
Ростовщичество в Индии благодаря влиянию индуизма также занимало вполне благопристойное место даже среди мусульманских воззрений. Многие вельможи не гнушались давать деньги в рост, совмещая это занятие с феодальным грабежом.
Накопление денег и драгоценностей рассматривалось как одна из обязанностей правителя. В индусских дидактических сочинениях рекомендовалось, чтобы царь откладывал в сокровищницу 1/4 своих доходов. Страсть к накопительству не могли остудить даже непременные конфискации в казну значительной части наследства вельмож после их смерти. Конфискации тоже служили накопительству, но уже в руках правителя. Феодальный характер этого накопительства ярко проявлялся в том, что оно органично сочеталось с мотовством, раздачей даров, подчеркнуто щедрой благотворительностью.
Денежная ориентация господствующего слоя не означала полного преобладания меновых отношений даже в его среде. Многие свои потребности представители этого слоя могли удовлетворить лишь в натуре. Даже такой поборник денег, как Абу-л Фазл, оговаривался, что налог не должен собираться весь в деньгах, но также и в натуре, «чтобы воспрепятствовать нехватке продовольствия (в городах), а также чтобы кормить царских животных»,
279
т. е. слонов и лошадей, и с этой целью советовал строить зернохранилища в провинциальных городах.
Концентрация средств в натуральной форме в столице и главных городах имела в виду еще одно важное направление экономической политики — поддержание низких цен на продовольствие. Низкие цены в хрониках Делийского султаната и Могольской империи служат показателем экономического процветания и правильной политики султана (падишаха). Наиболее всеобъемлющее законодательство по регулированию цен было принято при Ала-уд-дине Хильджи. Хронист Зия-уд-дин Барани объясняет эту меру политическими факторами: нападения монголов на северо-западную границу заставляли содержать огромную армию. Чтобы прокормить ее, султан уменьшил жалованье солдатам и военачальникам и заставил снизить цены на продовольствие на рынках. По другому источнику эта мера была чисто благотворительной: султан решил, что должен сделать нечто такое, что облагодетельствует всех и каждого в его империи. Как говорилось выше, был введен высокий налог в натуре. Зерно, полученное в счет налога, складывалось в государственные амбары. Султан сам установил максимальные цены на все товары, исходя из «стоимости производства». Ежедневно он получал из трех независимых источников сведения о состоянии цен. Если торговцы поднимали цены выше установленного максимума, они подвергались страшным наказаниям. Но одновременно султан выбрасывал на рынок зерно по твердым ценам, чем наказывал их также экономически. «Пока Ала-уд-дин был жив, приходил муссон или не приходил муссон, все равно не случалось ни малейшего повышения цен. Постоянство цен на рынке зерна было чудом века». Позже к таким мерам султаны и падишахи не прибегали, хотя их право и обязанность регулировать цены признавались.
Экономическая мысль в средневековой Индии, насколько она отразилась в политических и религиозных воззрениях и в экономической политике, не касалась вопросов организации сельскохозяйственного производства. Предполагалось, что это производство будет развиваться само собой, по заведенному порядку, коль скоро будет в наличии «земледелец», организатор хозяйства. Отношения хозяина со своими домочадцами (включая зависимых и рабов) перестали привлекать внимание мыслителей, если только последние не занимались комментированием древних источников, где этим сюжетам уделено заметное
280
место. Напротив, вопросы, связанные с налогообложением: о размере и форме налога, о способах его фиксации, о распределении между казной и ленниками-военачальниками, о связи налогового сбора со снабжением городов (и армии) продовольствием и другими товарами, с состоянием цен и т. п. — разрабатывались детально, хотя нередко тоже в отрыве от реальной ситуации.
В целом экономическая мысль Индии была направлена на стабилизацию строя восточной деспотии. Стороны же экономики, непосредственно не связанные с процветанием господствующего (управляющего) слоя, оставались в тени.
Глава 13
КИТАЙ
Основу средневекового китайского общества составляла аграрная экономика, а его хозяйство носило натуральный характер. Значительная устойчивость государственной земельной собственности определялась повышенной ролью государства в развитии средневекового Китая. В III — VIII вв. феодальные отношения формировались в рамках надельной системы, при которой государственная казна выступала как главный эксплуататор основных производителей.
В VIII в. борьба между государством и частным землевладением, возникшая еще в раннем средневековье, завершилась победой частнособственнического начала. Регрессивная тенденция в аграрных отношениях, связанная с ростом крупного частного землевладения в ущерб среднему и мелкому, постепенно замедляла социально-экономическое развитие страны.
Преобладающей формой эксплуатации непосредственных производителей при надельной системе были налоги и повинности в пользу государства, а позднее — издольная аренда земли у частного землевладельца. Происходило дальнейшее развитие города, повышалась роль мелкого товарного производства, значительно вырос удельный вес торгового капитала, выполнявшего также ростовщические функции. Близким к положению крестьян было положение горожан. Цеховые организации (ханы и туани) испытывали сильный экономический и политический гнет феодального государства.
281
Источниками экономической мысли Китая являются разделы династийных историй и энциклопедий «Продовольствие и товары» (шихо); сборники императорских указов, в которых нашли отражение принципы экономической политики государства; географические описания, содержавшие сведения о столицах и других городах Китая; собрания сочинений отдельных авторов и, наконец, разного рода компиляции источников, составленные по тематическому принципу. Как правило, сведения о частных хозяйствах, об экономических требованиях народных масс не находили отражения в официальных трудах и потому весьма отрывочны.
Наиболее типичными носителями экономических знаний в средние века были реформаторы, настаивавшие на решении неотложных проблем. Из своей среды бюрократия выдвигала политических деятелей, проявивших немалые способности в осуществлении государственного регулирования экономической и хозяйственной жизни. Наиболее яркими из них были Фань Чжунъянь (989—1052), Ли Гоу (1009—1059), Оуян Сю (1007—1072), Су Ши (1036—1101), Ван Аньши (1021 — 1086), ученые Е Ши, Шэнь Ко (1031 — 1095) и мыслители XVII в. Хуан Цзунси, Гу Яньу, Ван Чуаньшань и др.
Как и во всем мире, экономическая мысль в Китае в средневековье не являлась обособленной сферой интеллектуальной деятельности. В отсутствие профессионального экономического языка весь его «словарь» «вписывался» в понятия и категории целостной нерасчлененной культуры того времени. Экономическая мысль выступала как составная часть учения об управлении миром и вспомоществовании народу (цзин цзи), сформировавшегося в трудах средневековых теоретиков конфуцианского толка. Это учение творчески восприняло идеалы древности и ставило своей целью предотвратить мятеж, обеспечить социальное спокойствие в стране. Учение «цзин цзи» на донаучном уровне сочетало различные отрасли знатшя: экономическую политику, законодательство, военное дело, этику, идеологию и т. п., способствовавшие лучшему управлению страной.
Восприятие задач управления, в том числе в экономической сфере, как функций мудрого правителя имело истоком воззрения древних мыслителей на природу мироустроительной власти императора. Перерабатывая положения конфуцианских канонов — кладезь многовекового опыта в делах управления, ученые пытались в соответст-
282
вии с идеями древних воздействовать на общество. В экономических воззрениях как части учения об управлении отразилось представление о единстве интересов общества (выступавшего в сознании конфуцианцев в виде организованного государства) и «народа»— всех подданных.
Экономическая область знания в сложном понятийном узле «цзин цзи» обозначалась как «обогащение государства», «управление финансами» и представлялась ученым и политикам ведущей темой в науке управления. Они доказывали важность материальной стороны жизни общества, необходимость активной хозяйственной деятельности казны. «Просвещенные правители и ученые, знающие толк в цзин цзи,— утверждал Ли Гоу,— прежде всего начинали с обогащения своего государства»[1]. Экономическая деятельность в их представлениях была не самоцелью, а средством выполнения общих задач управления.
Основные источники обогащения страны идеологи и политики видели прежде всего в развитии земледелия. Выдвигая проекты его поощрения, они следовали тезису традиционного учения: «Земледелие — ствол (основное), торговля и ремесло — ветви (второстепенное)» или «Пренебрегать торговлей, обращать главное внимание на земледелие». Мыслители разных эпох, считая развитие земледелия залогом хорошего правления и гарантией общественного порядка, требовали, чтобы правители заботились о нем, осуждали все, что мешало его процветанию.
В условиях разорения крестьянского хозяйства, дефицита государственного бюджета, резкого обострения классовых и социальных противоречий в стране средневековые ученые использовали традиционную теорию «земледелие — ствол, торговля и ремесло — ветви» как основу для критики современной им политики в экономической области.
В средневековой трактовке теории «о главном и второстепенном» сказалось влияние древних мыслителей как конфуцианского, так и легистского толка, и особенно ханьского конфуцианства. Вобрав в себя основные аспекты воззрений древних (противопоставление земледельческого населения неземледельческому, подчеркивание неразрывной связи земледельцев и государства), эта теория приобрела конкретные черты, характерные для своего времени. В форме традиционного учения формулировались идеи о соблюдении должных пропорций между основной производительной отраслью хозяйства (земле-
283
делием) и торговлей как источниками обогащения казны, о государственном регулировании хозяйства и ограничении частной деятельности, «выравнивании» крайностей в экономической сфере.
Средневековые авторы заимствовали древнее представление о стратификации китайского общества по профессиональному принципу, согласно которому «народ» (минь), или население страны, делился на чиновников-ученых (ши), земледельцев (нун), торговцев (шан) и ремесленников (гун). Нередко к «народу» причисляли лишь представителей трех последних занятий, а порой лишь земледельцев.
Под многогранным термином «нун» в различных контекстах мог иметься в виду и земледелец — непосредственный производитель, и землевладелец. Отнесение их к одной категории налогоплательщиков выражало специфику экономического знания в Китае, имеющего для казны сугубо практическое применение.
Эта тенденция проявилась и в представлениях средневековья о формах землевладения и землепользования. Традиционное деление на земли государственные и частные (букв, народные), установленное казной, служило лишь одной цели — определить фискальные обязанности «народа». Хотя на различных этапах средневековья степень обладания земельной собственностью со стороны казны была различна, по традиции суверенная собственность государства на землю считалась непреложной.
Носители экономических знаний, стараясь подчеркнуть значение земледельцев, презрительно относились к другим профессиям. Одна из излюбленных тем традиционной историографии — раскрытие противоречий между земледельцами и торговцами. Выступая против эксплуатации сельского населения торговцами и ростовщиками (с которыми у казны были свои счеты), средневековые идеологи утверждали тезис о единстве земледельцев и государства.
Идеальное воплощение теории «земледелие — ствол, торговля и ремесло — ветви» китайские авторы видели в обществе, изображенном в древних трактатах «Чжоу ли» и «Мэн-цзы», повлиявших на формирование различных идеологических течений. Многие средневековые авторы были почитателями утопической системы «цзин тянь» (так называемых колодезных полей), при которой якобы каждый земледелец имел участок земли и сам его обрабатывал. Они рассматривали систему «цзин тянь» как весьма совершенный инструмент для проведения в жизнь уче-
284
ния «об основном и второстепенном»: она якобы идеально обеспечивала бесперебойность налоговых поступлений и социальную гармонию в обществе.
Средневековые авторы были идеологами натурального хозяйства, в котором торговля и ремесло были сведены до минимума. Не допуская чрезмерного развития товарного хозяйства, подтачивающего извечную опору правителя — патриархально-феодальные отношения в стране, они стремились упрочить всю систему производственных отношений.
Вместе с тем большинство авторов экономических проектов, считая невозможным восстановить прошлое, предлагали лишь действовать в духе древней системы и выдвигали весьма конкретную программу решения финансовых проблем. Она содержала традиционные меры по развитию земледелия «вширь» и «вглубь». Во-первых, поддержание в должном порядке ирригационных сооружений для борьбы с последствиями засухи и наводнениями; во-вторых, освоение целинных земель, предусматривающее как предоставление различных льгот (например, расширение частных владений путем освоения нови, награждение особо отличившихся почетными титулами и т. п.), так и принудительные меры; в-третьих, отмену наиболее тяжелых повинностей, отвлекавших земледельцев от их труда; в-четвертых, временную отмену налогов и недоимок в районах, пострадавших от стихийных бедствий, военных действий, и выдачу продовольствия и семян на льготных условиях из казенных фондов.
Но наиболее важным звеном этой программы были мероприятия, способствовавшие переливу «сил народа» из «побочных» занятий в «основные». Они предусматривали множество аспектов: уменьшение численности торговцев и ремесленников, приобщение их и «дармоедов»* к сельскому хозяйству, наделение землей безземельных крестьян.
Наряду с этим предлагались проекты переселения малоземельных хозяйств из густонаселенных районов в места, где имелись большие массивы нови, приобщения
_____________________-
* Так, Ли Гоу относил к «дармоедам» буддийских и даоских монахов, корыстолюбивых чиновников, разного рода бродяг, шаманов, гадателей, лекарей, бродячих артистов (Чжицзян ли сян шэн вэньцзи. Цзюань 16. Л. 76—96), а его современник Оуян Сю — буддийских монахов и воинов (Оуян юншуцзи — в серии «Госюе цзибэнь цуншу» Б м., б. г. Кн. 3. Цзюань 9. Л. 64).
_____________________-
285
к земледелию ссыльных и осужденных, которых следовало снабдить минимумом производительных средств.
Осуществление этих мер было немыслимо без решения острых аграрных проблем, и особенно без пресечения чрезмерной с точки зрения казны концентрации земли в руках частных лиц, посягавших на доходы государства. Через все средневековье проходит тенденция к ограничению норм размеров частного землевладения, намеченная еще ханьским ученым Дун Чжуншу (II в. до н. э.). Смысл этих предложений заключался в ликвидации крайностей эксплуатации путем сокращения размеров частных земель и увеличения прослойки надежных налогоплательщиков из мелких и средних крестьянских хозяйств. Эти проекты не затрагивали решения коренных проблем, связанных с эксплуатацией крестьян землевладельцами.
Предлагаемые или проводимые меры трактовались как проявление заботы правителя о «народе». Одновременно в них прослеживается вторая, но главная линия — стремление во всем действовать на благо казны. Типична в этом аспекте фраза из указа минского императора: «Каждый человек, привлеченный государством для пахоты, может прокормить... несколько человек, а в этом заключена польза государству»[2].
Та же идея первостепенности интересов государства была типична для экономической мысли средневековья применительно к сфере, связанной со «второстепенным занятием». Когда речь шла о необходимости пренебрегать торговлей и ремеслом, то имелось в виду, что эти отрасли хозяйства вслед за земледелием должны быть побочным источником доходов казны. Практически это означало, что следует развивать казенные торговлю и ремесло, а частные — всячески ограничивать.
Мотивом выдвижения таких проектов было то, что частные торговцы и ремесленники отвлекают «выгоду» из государственного кармана в свой собственный. При этом отношение к различным категориям торговцев и ремесленников, в частности мелким и крупным, было неоднозначным. Существование первых не представляло прямой угрозы интересам государства, а претензии к ним объяснялись лишь стремлением приобщить их к земледелию. Деятельность же крупных торговцев рассматривалась как наносившая урон доходам казны. Отсюда выдвижение программы «подавления» крупного купечества, включавшей ряд мер, ставивших его деятельность в определенные рамки, часто в унизительную зависимость от государства
286
(официальный запрет торговать отдельными видами товаров, разнообразная система налогов и поборов, мелочный контроль, принудительные закупки товаров по заниженным ценам и т. п.). Более того, мероприятия, ущемлявшие крупное купечество и выгодные казне, трактовались как защита интересов мелких торговцев*.
Особо осуждались на всем протяжении средневековой истории Китая торговая, ростовщическая и предпринимательская деятельность высших слоев господствующего класса: представителей аристократии, сановников, военных чинов. Их коммерческая инициатива пресекалась административными мерами.
Именно в торговой и предпринимательской сфере особенно отчетливо противопоставлялись интересы казны, как справедливые, законные (гун), и частных лиц, как корыстные и порочные (сы). Средневековые ученые, утверждая, что двигатель частной деятельности — стремление к выгоде**, строили отношения казны с «частным сектором» не только на мерах принуждения, но и с учетом человеческой психологии.
Одной из главных черт программы государственного контроля экономики стал принцип равновесия (цин чжун), заимствованный у идеологов древности и получивший дальнейшее развитие в средневековье. Суть его состояла в правительственном контроле над рынком при помощи формирования запасов зерна, в установлении «справедливых» цен на товары во время их удорожания или обесценения и т. п.[3].
В средневековье были восприняты идеи древних мыслителей о том, что товары соизмеримы посредством денег, что серебро и золото имеют не только потребительную, но и меновую стоимость. Утверждая, что деньги были созданы в древности совершенными, средневековые ученые призывали современных правителей налаживать и регулировать их обращение для усиления власти «сына Неба», обеспечивавшей превалирование государственного начала над частным. Весьма показательно, что в равной мере и Ли Гоу (XI в.) и Гу Яньу (XVII в.) аргументировали
_____________________-
* Именно так обосновывал необходимость проведения торговой реформы, направленной против крупного купечества и рассчитанной на увеличение доходов казны, Ван Аньши (см.: Хрестоматия по истории средних веков. Т. II. М., 1963. С. 52—54).
** Под термином «ли» (выгода, прибыль, доход) подразумевалась погоня за личной наживой — качество, противопоказанное «благородному мужу»— конфуцианскому идеалу личности.
_____________________-
287
подобные взгляды ссылкой на высказывание ханьского советника Цзя Шаня (201 —169 до н. э.): «Деньги — это не вещь, имеющая конкретное применение, но с их помощью можно стать богатым и знатным. Богатство и знатность — это то, что является кормилом власти правителя»[4].
Средневековые авторы заимствовали тезис древних о важности института монополии на традиционные товары (соль, железо, а позже и чай) как об одном из источников пополнения государственной казны. Ученые развивали идеи о том, что государство должно стать монопольным производителем продукта или неусыпно контролировать его сбыт (закупая товары у частных лиц). И в сфере экономической мысли, и в практической политике монополия выступала в самых разнообразных формах, и главной ее целью оставалось обеспечение «казенной выгоды»[5].
Часто среди ученых возникали споры по поводу того, что наиболее важно для обогащения казны — дальнейшее усиление сферы производства (земледелия, казенных ремесла и торговли) или сокращение уровня потребления населения, начиная от представителей правящего дома, включая императора, и кончая простолюдинами.
Тезис о необходимости уменьшения потребительских трат и расходов все убывающих финансов страны, как и многие другие экономические проблемы, был представлен в экономической мысли преимущественно в категориях поведенческой этики императора и народа. Так, традиционным стало утверждение об обязанности правителя проявлять умеренность в расходах на свою особу и нужды двора, а народа — быть бережливым.
В осуждении расточительства двора и мотовства всех слоев населения Поднебесной прослеживается тенденция к осмыслению этого феномена и в плане чисто экономическом. Призыв к экономии, обращенный к императору и его окружению, был вызван ухудшением финансового положения страны. Естественно, что речь шла лишь о том, чтобы несколько снизить траты двора, сохранив в целом уровень потребления, приличествовавший «верхам»[6].
Потребление же для низов было сведено к минимуму. В обстановке всеобщего расточительства выдвигались проекты приобщения населения к бережливости. Все без исключения ученые в соответствии с конфуцианскими представлениями настаивали на соблюдении уровня потребления каждым подданным в зависимости от его места в обществе. При этом решалась задача не только эконо-
288
мического характера — как при крайне скудном обеспечении народных масс избежать взрыва их недовольства.
Экономическая мысль Китая и комплекс проведенных мероприятий в средние века были нацелены на поддержание экономики страны на определенном уровне. Ориеитированные на усиление власти правителя, они отразили поиски наиболее рациональных способов эксплуатации населения не только в сфере производства, но и в сфере потребления, стремясь ликвидировать опасные тенденций разного рода крайностей.
Эти взгляды особенно четко проявились в XI в. в реформаторских проектах и деятельности в экономической сфере их авторов Фань Чжунъяня и Ван Аньши. Последний, поощряя «главное занятие», предложил предостав- лять крестьянам денежную ссуду под залог будущего урожая, оградив их от чрезмерного гнета ростовщиков; облегчить выполнение трудовых повинностей; регулировать взимание поземельного налога. Программа же «подавления второстепенного» свелась к нововведениям в области торговли: мелким торговцам, как и крестьянам, казна должна была выделить денежные ссуды под небольшой процент, чтобы они могли противостоять конкуренции крупных торговцев. Вся торговля в стране должна была вестись под контролем государства через специально созданные казенные управления. Трудовая повинность ремесленников была заменена денежным взносом
Несколько ущемляя интересы ростовщиков, крупных торговцев, крупных земельных собственников, реформаторы стремились прежде всего укрепить экономические позиции государства.
Несколько отличалось по характеру реформаторское движение в минском Китае в XVI — XVIII вв. Сторонники преобразований пошли дальше традиционных конфуцианских принципов, распространяющихся и на область экономики, выдвинув требование ликвидации казенных предприятий, государственной монополии на соль, на добычу и обработку руд.
Резкие нападки вызывали казенное ткацкое дело, препятствовавшее развитию ремесла и частных ткацких мануфактур, многочисленные внутренние таможенные заставы. Еще более остро эти требования были сформулированы в программе группировки академии Дунлинь в XVII в. Требование ликвидации государственных прав на разработку недр и отмены внутренних пошлин, на передачу казенных фарфоровых и ткацких мастерских част-
289
ным лицам отразило интересы групп феодальной интеллигенции, которые были тесно связаны с купечеством, владельцами крупных ремесленных мастерских и мануфактур в наиболее развитом районе Китая. Группировке Дунлинь удалось осуществить ряд проектов, в частности взимание налогов с горнорудного производства.
Один из аспектов экономической мысли Китая — мировоззрение идеологов крестьянства, для которого характерна устойчивая эгалитарная традиция на всем протяжении средневековья.
Глухо и лишь эпизодически эта тенденция проявилась в восстании «желтых повязок» 184 г. и сопутствовавших ему народных выступлениях; затем в восстании под главенством даоского проповедника Ли Баня в начале IV в. в Сычуани, где был провозглашен «принцип великого уравнения того, что принадлежит вану», включая «распределение поровну пахотных земель»; в выступлении 486—487 гг. во главе с Тан Юйчжи на юго-востоке страны; в крестьянской войне 874—901 гг.; в восстании 940 г. в уезде Хуанмэй (пров. Хубэй).
X — XII века особо отмечены как бы серийной вспышкой выдвижения уравнительных требований. Так, лозунг «уравнения бедных и богатых» в восстании 993—997 гг. отразил представление крестьян о неправедности богатства феодалов — источнике их страданий — и экспроприации этого богатства (зерна, денег, продовольствия, одежды, утвари и т. п.). Требования восставших не затронули сферу аграрных отношений, а лишь выразили их стремление распределить поровну захваченное имущество среди бедняков. Идея имущественного уравнения материальных благ отразила чисто потребительский идеал, который мыслился достичь посредством насильственного устранения разрыва между богатством и бедностью. Лозунг провозглашал экономическое равенство и отрицал правомерность нетрудовой собственности феодалов.
Самое крупное в Сунской империи восстание 1120—1122 гг. под руководством Фан Ла (на западе пров. Чжэцзян) выдвинуло лозунг: «Равноправие — отсутствие верхов и низов — таков справедливый принцип». Это был преимущественно негативный и для того времени утопический идеал*, сводившийся к утверждению строя свободных общин, которые являлись не только религиозными,
_____________________-
* Та же тенденция проявилась в восстании ИЗО—1135 гг. в провинциях Хунань и Хубэй, возглавлявшемся Чжун Сяном, а затем Ян Яо.
_____________________-
290
но и хозяйственно-экономическими объединениями. Члены общины освободились от обычных повинностей в пользу феодалов и явочным порядком уплачивали налоги не казне, а самой общине.
Однако позитивная сторона социальных чаяний крестьян в конечном счете оставалась несостоятельной, исторически бесперспективной. Даже во время самой крупной в истории Китая крестьянской войны XVII в. повстанцы не сумели воплотить в жизнь идеалы равенства и справедливости, в частности смутно выраженную ими идею уравнительного передела земли.
Отмечая специфику донаучного экономического мышления в целом, можно говорить о приближении в некоторой степени мыслителей Китая к пониманию объективных процессов в обществе. Многочисленные реалистические высказывания, разнообразные проекты, умозрительные схемы и хозяйственная деятельность свидетельствовали об адекватной оценке действительности. Вместе с тем этим воззрениям были присущи специфические черты. Общество в понимании мыслителей средневековья было прежде всего духовным организмом, вследствие чего экономическая деятельность рассматривалась средством достижения моральных целей. При таком подходе экономика вообще не являлась в их представлениях самостоятельной реальностью, поскольку ее назначение они видели лишь в рамках более широкого идеального целого, а экономические категории выражались в категориях поведения правителя.
Средневековые мыслители стремились осмыслить реальные производственные отношения, чтобы повлиять на них и решить вопросы экономики в свете метафизической системы ценностных ориентации.
Глава 14
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ ФЕОДАЛЬНОЙ ЯПОНИИ
Возникновение экономической мысли в Японии связано с фискальными нуждами раннефеодального государства, стремлением эксплуататорской верхушки укрепить свое социально-экономическое положение. Административная статистика появилась в Японии еще в III — IV вв. н. э., а в 569 г. для учета рабочей силы во владениях
291
государя Киммэй (540—571) в Сираи проводилась подворная перепись (хэ-но фумуда) крестьянских дворов (ко) корейско-китайских иммигрантов. В переписи впервые употребляется термин «полевые дворы» (тако), которые юридически оформляются как податная единица. Этот подворный принцип учета податного населения в результате реформ Тайка (645 — нач. VIII в.) распространяется на всю страну и наиболее отчетливо проявляется в переписях 702 и 721 гг., в своде законов «Тайхорё» 702— 718 гг.
Процесс развития феодальных отношений в стране характеризовался тем, что уже начиная с VIII в. надельная система, связанная с государственной собственностью на землю, стала разлагаться, начали возникать вотчины (сё-эн) — частные владения аристократии и храмов.
Исторические материалы и практическая деятельность правящих кругов в период раннего средневековья свидетельствуют о том, что государство, активно вмешиваясь в распределение земли, крестьянских наделов, ускоряло экспроприацию общинных земель в пользу феодалов. Однако уже в VIII в. власть имущие круги стали опасаться чрезмерного усиления храмового землевладения буддийской церкви. В 708 и 768 гг. последовали первые конфискации земельных владений у двух храмов — Ситэннодзи (на северо-западе от современного города Осака) и Кандзэондзи (о. Кюсю). Позднее, в 795 г., был издан специальный указ, запрещавший передавать земли храмам. Однако он не соблюдался, и буддийская церковь превратилась в крупнейшего феодального земельного собственника.
Таким образом, уже в период раннего средневековья земля рассматривалась как основа экономического, а в конечном счете и политического влияния. Эта тенденция характерна для всего периода феодализма, когда правящие круги стремились увеличить собственные земельные владения за счет своих противников.
В начале VIII в. наблюдается тенденция законодательным путем стимулировать развитие товарно-денежных отношений. Но эта попытка оказалась тщетной, поскольку тогдашняя Япония по уровню экономического развития значительно отставала от Кореи и Китая.
Тяжелое материальное положение крестьян и социальное неравенство детей бедняков и богачей привлекли вни-
292
мание выдающегося поэта Яманоэ Окура (659— 733)*. Он был первым поэтом-мыслителем, затронувшим социально-экономическую тему в своем знаменитом «Диалоге бедняков» и в стихотворении «Ответ». Тяжелое положение крестьян усугублялось непомерными трудовыми повинностями, отвлекавшими их от работы на поле в страдную пору, и в особенности воинской повинностью, при которой сам рекрут был обязан экипировать и содержать себя. В поэтической антологии VIII в. «Манъёсю» имеются целые разделы плачей о погибших странниках-крестьянах, возвращавшихся после отбывания трудовой и воинской повинности, и песен пограничных стражей.
Экономическая необеспеченность и слабость военной системы побудили правителей обратиться к своему окружению с вопросом: «Что предпринять для улучшения положения в стране?»
Сугавара Митидзанэ, придворный сановник, в докладе императору в 894 г., описав голод и военную слабость страны, высказал опасение, что в случае нападения противника Япония будет не в состоянии дать отпор. Он предложил заблаговременно закрыть страну, что и было сделано в следующем, 895 г. Однако эта мера, естественно, не способствовала улучшению внутреннего положения, что хорошо видно из докладной записки Миёси Киёюки (Киёцура) (847—918). Он был известным ученым и государственным деятелем эпохи Хэйан. Единственное дошедшее до нас в полном виде произведение Миёси «Памятная записка из 12 статей» представляет собой своеобразный отчет о положении в государстве и мерах по исправлению недостатков. Она интересна не только как документ, содержащий важные фактические данные о разложении надельной системы в X в., но и тем, что знакомит нас с некоторыми экономическими взглядами представителя раннего японского средневековья [1].
Воззрения Миёси в этой области весьма традиционны. Идеалом для него было государство, основанное на надельной системе (хандэн). Ярко рисуя богатство и мощь этого государства, Миёси видел «причину прочности в том, что обычаи были благородными, налоги — низкими, повинности — необременительными, правители проявляли милосердие к подчиненным, подчиненные почитали правителей». В соответствии с этим главную причину неполадок
_____________________-
* В главе принят японский порядок написания фамилии на первом месте, имени — на втором
_____________________-
293
в государстве в современный ему период Миёси находил в том, что надельная система перестала должным образом функционировать. Но Миёси не мог, естественно, понять, что распад надельной системы носит объективный необратимый характер. Для него корень зла кроется в противозаконных действиях отдельных лиц, в результате чего «земли переходят в чужие руки, богатые семьи умножают свои владения, думают только о своей выгоде. Этим наносится ущерб государству». Вместе с тем указывалось на небрежное отношение к своим обязанностям государственных чиновников, а подчас и на коррупцию среди них, поскольку «губернаторы издают указы, исключающие из податных списков богатые и могущественные семьи, и включают туда неживущих людей, подлежащих якобы обложению налогами». Отсюда вытекали и меры по упорядочению экономики, предлагаемые Миёси. Если ограничить произвол богатых, исправить земельные реестры в соответствии с действительным положением дел, наладить четкий контроль администрации, тогда положение коренным образом изменится, финансы государства улучшатся и «поступления в 3 раза превысят то, что сейчас собирается с крестьян».
Правильному функционированию государственного аппарата Миёси вообще придавал первостепенное значение, уделяя много внимания подбору способных, талантливых и неподкупных людей для замещения административных вакансий. Особо отмечалась важность правильной подготовки кандидатов на государственную службу, ибо «для управления страной нужны мудрые, знающие люди. Знания людям дают книги. Книги изучаются в школах». Поэтому Миёси предлагал ряд мер по улучшению преподавания в школах и их материального обеспечения.
Значительное место уделял Миёси положению крестьянства. По его мнению, крестьяне составляют основу государства («Страна существует, опираясь на народ. На что может опереться страна, если она безлюдна?»). Однако крестьяне интересовали Миёси не сами по себе, а как объект налогового обложения. Вместе с тем он выступал за то, чтобы крестьяне не подвергались чрезмерному налоговому бремени, осуждал существующее положение, когда «одни люди обрабатывают свои земли и платят непомерные налоги, а другие тайком продают наделы и уклоняются от повинностей». Это приводит к резкому сокращению налоговых поступлений, подрывая тем самым экономическую основу государства.
294
Миёси рекомендовал бороться против стихийных бедствий, ибо прекращение засух и наводнений не только укрепит экономику страны, но и приведет к успокоению народа, обеспечив его пищей. Но меры, предлагаемые Миёси для защиты от стихийных бедствий, выглядят чрезвычайно наивными, соответствуя уровню мышления того периода. Единственным средством является правильное отправление религиозных обрядов и церемоний. Тогда «молитвы будут услышаны, бедствия прекратятся, доходы уподобятся высоким холмам, дожди будут идти каждые 10 дней и народ будет радостно петь, собирая обильный урожай».
Миёси был сторонником максимального ограничения государственных расходов, рекомендовал борьбу с роскошью и расточительностью. Именно непроизводительные расходы на строительство храмов и дворцов, по его мнению, сильно подрывали экономическое благосостояние Японии («На постройку храмов в 7 провинциях ушла 1/2 доходов государства»). Поэтому Миёси выступал не только за прекращение затрат на строительство и восстановление храмов и дворцов, но и за максимальное сокращение раздутого государственного аппарата, ликвидацию дорогостоящих штатов императорских танцовщиц и т. д. Чрезмерная роскошь, по его мнению, имеет и другую отрицательную сторону. За верхами тянутся низы, стремясь подражать им в пышности одежды и обильности пищи. В результате это ведет к разорению, многие «семьи запутываются в долгах, дети становятся бродягами, младенцы теряют крышу над головой и умирают голодной смертью». Предлагаемые Миёси меры по строгой регламентации одежды и пищи должны были ограничить расточительность и улучшить материальное положение людей.
Миёси с тревогой следил за экономическим усилением церкви («Все, от знатных семей до простолюдинов, строят храмы, тратя все имущество, жертвуя земли храмам, делают многих честных людей рабами при храмах»). Многие крестьяне, чтобы спастись от непосильного налогового обложения, принимают монашеские обеты, пополняя и без того многочисленные ряды монахов. Однако эти «монахи собираются в шайки, разбойничают, попирая законы». Усиливающаяся мощь церкви создает угрозу для центральной власти, а шайки монахов препятствуют нормальному управлению страной. Поэтому Миёси требует прекратить практику пожертвования земельных наделов, чтобы остановить сосредоточение земель в руках церкви.
295
Можно предположить, что Миёси придавал большое значение развитию торговли. Во всяком случае, былое процветание Японии связывается у него, в частности, с постоянными посещениями страны «чужеземцами с сокровищами». Необходимостью обеспечения нормальных условий для торговли диктуются и рекомендации по очищению страны от разбойников. Он ставил также вопрос о восстановлении старых и строительстве новых морских портов, необходимых для водного транспорта.
В целом экономические воззрения Миёси Киёюки носят двойственный характер. Некоторые частные предложения по упорядочению финансов и транспорта, безусловно, должны были принести значительную пользу. Однако рекомендации, направленные на возврат к старым условиям, оказывались невозможными и неосуществимыми на практике. Его взгляды отражали экономические проблемы раннефеодальной Японии.
В конце XII в. усилилось влияние северо-восточных феодалов, провозгласивших в 1192 г. своего вождя Минамото Еритомо правителем страны. С этого времени его звание сегун (полководец) стало обозначением правителя Японии, а влияние императорской династии было ослаблено. Сёгунат опирался на военно-феодальное дворянское (самурайское) сословие, особенно на личных вассалов сегуна.
Стабилизация положения восточных самураев юридически была закреплена в 1232 г. сводом законов из 51 статьи (Дзёэй сикимоку). Свод был составлен для решения судебных дел самурайского сословия. Не опубликованный официально, он представлял собой скорее предписание властей для служебного пользования и вместе с последующими дополнениями довольно точно отражал социально-экономическое положение страны в XIII в. Этот, юридический памятник свидетельствует о наличии еще развитой не полностью наследственной ленной системы, при которой земельная собственность подразделялась на собственно ленную землю (рёти, тигё), подпадавшие под понятие ленного владения земли синтоистской и буддийской церкви и неленные земли крупных землевладельцев и провинциальной администрации. И хотя неленные земли продолжали именоваться «казенными полями», они уже не являлись собственностью императорского дома. Кроме того, существовала поднятая новь, так называемые именные поля (мёдэн) — расчищенные под пашню владения отдельных лиц, получившие имя первого корчевателя,
296
и находившиеся в собственности феодалов леса, пастбища и водные угодья.
При императорском дворе в Киото продолжало существовать свое законодательство для невассалов сегуна. Подобно самурайскому, оно предусматривало свободную волю главы семьи в выборе наследника и при разделе владения между несколькими наследниками. Однако киотоское законодательство отрицало правомерность внесения изменений, тогда как самурайское признавало право пересмотра завещания, изменения наследника.
Экономическая политика сегунов из дома Минамото, а затем правителей из дома Ходзё сводилась к обеспечению материального благополучия дворянского (самурайского) сословия и пополнения вечно пустующей государственной казны. В 1297 г. Ходзё издал указ (Токусэйрё) об аннулировании задолженности самураев представителям торгово-ростовщического капитала. Эта мера объяснялась тем, что обедневшее мелкое дворянство закладывало свои земли ростовщикам, продавало землю для покрытия долгов. Тем самым подрывалась экономическая основа существования социального слоя, составлявшего опору государственной власти. С середины XV в. Токусэйрё использовалось и для пополнения казны, поскольку задолженность аннулировалась в том случае, если должник вносил в казну от 1/10 до 1/5 ее суммы. Вместе с тем в период правления Ходзё наблюдаются некоторые попытки поощрения торговли, о чем свидетельствует указ 1226 г., запретивший употреблять ткани вместо денег.
В условиях развитого феодализма (с XV в.) в Японии усиливается тенденция к феодальной раздробленности, что связано с распадом вотчин и возникновением княжеств, владельцы которых стремились освободиться от власти сегуна. В XVI в. сегуны из дома Асикага практически потеряли власть над страной. Однако постоянные крестьянские восстания заставляли феодалов стремиться к объединению. В этом направлении действовало и развитие товарно-денежных отношений, заинтересованность верхушки города в стабильном рынке.
Нехватка средств определяла экономическую политику первых объединений страны во второй половине XVI в. Усиление налогового гнета, реквизиция продовольствия для снабжения войск, установление контактов с отдельными представителями торгово-ростовщического капитала были характерны для того периода. В наиболее концентрированном виде эта политика проявилась у Тоётоми Хи-
297
дэёси (1536—1598), стремившегося увеличить податное население.
Основная цель проведенной им переписи населения заключалась в определении, закреплении и увеличении количества податного населения путем включения в категорию «основные крестьяне» (хомбякусё) и таких лиц, которые к ним до этого не относились, поскольку были менее состоятельны, чем «основные крестьяне». Хидэёси проводил политику разоружения крестьян (указ 1588 г.), усилил налоговый гнет, для чего в 1598 г. им была уменьшена единица норм обложения. В результате налоговый гнет крестьян увеличился более чем на 20 %. Хидэёси повсеместно ввел единую меру жидких и сыпучих тел, равную около 1,8 л.
Период позднего феодализма в Японии (XVIII — первая половина XIX в.) связан прежде всего с завершением объединения страны, которое осуществил после смерти Хидэёси феодал Токугава Иэясу, провозгласивший себя в 1603 г. сегуном. Экономическая политика правителей из дома Токугава на практике сводилась к ограничительным законам против роскоши, перечеканке монет с целью увеличения их количества. Подобную политику проводил и временщик, бывший советник сегуна Танума Окицугу (1719—1788). От также осуществил работы по осушению болот, намеревался приступить к освоению земель на о. Хоккайдо, интересовался западными науками, просил голландцев прислать из Батавии плотников, чтобы обучить японцев строительству более крупных судов, организовал обучение японских моряков управлению голландскими судами. Кроме того, он ограничил потребление морских продуктов, направлявшихся на экспорт, и в результате некоторого развития внешней торговли добился притока в Японию из-за границы золота и серебра.
Мацудайра Саданобу (1758—1829), который был регентом при XI сегуне Иэнари, помимо проведения ограничительных законов против роскоши, стремился восстановить полноценную монету, путем дефляции пытался снизить цены на рис.
Нельзя сказать, что экономическая политика правящих кругов не встречала определенной критики со стороны дворянского сословия. Но обычно это была умеренная критика отдельных аспектов, не посягающая на социальные устои токугавской Японии и предлагавшая свои «рецепты» в интересах самурайского сословия в целом. Так, например, обедневший самурай (ронин) Ямасита Конан
298
считал ошибочной ограничительную политику правительства против излишеств. Он утверждал, что роскошь может принести пользу, поскольку деньги, уплаченные ремесленникам за изделия роскоши, будут способствовать увеличению денежного обращения. Причина запрета изготовлять золотую и серебряную фольгу усматривалась в «твердом убеждении правительства, будто излишество порождает нищету и тратить фольгу на такие бесполезные предметы, как детские игрушки,— значит понапрасну расходовать золото и серебро. Но ведь люди, готовые дорого заплатить за такие изделия, не бедняки — они знатны и богаты, и, таким образом, продажа подобных изделий способствует обращению денег». Конфуцианский ученый Араи Хакусэки в «Кратком сообщении о металлических деньгах» (ок. 1708) высказал беспокойство по поводу оскудения запасов золота, серебра и меди, приписывая это непомерному их вывозу. Однако такие критические замечания среди самурайского сословия были крайне редки.
В период Токугавы существовала группа ученых-экономистов, рассматривавших экономические явления с точки зрения интересов самурайского (дворянского) сословия. Они находились под влиянием конфуцианской концепции добропорядочности верхов и аморальности низов, считая самурайство образцом добродетели, умеренности, честности, прямодушия. Некоторые авторы, как Кумадзава Бандзан, сочувствовали тяжелому положению крестьян. Но в целом эти ученые смотрели на крестьян прежде всего с позиций эксплуататорского самурайского сословия, призывая крестьян «работать больше, расходовать меньше».
Конфуцианский подход проявился у них и в отрицательном отношении к купечеству, которое аргументировалось отсутствием честности у торговцев, что явилось якобы причиной всех бед. Критика купечества усилилась в конце XVIII в. Вот что писал, например, Хаяси Сихэй: «Единственная функция горожан состоит в том, чтобы выкачивать самурайские рисовые пайки». Тогда довольно широкое распространение имело утверждение, что купец —«жучок-вредитель государства». В то же время усиливались экономические позиции торгово-ростовщического капитала, что определило возникновение школы экономической мысли купеческого сословия, так называемого «учения сердца» (сингаку), основоположником которого явился Исида Байган (1685—1744). Это было эклекти-
299
ческое учение, сформировавшееся на основе буддизма, синтоизма и находившееся под сильным влиянием конфуцианства. Равенство всех людей перед деньгами, или, используя выражение К.Маркса, «всеобщая нивелирующая сила денег», являлось основополагающим тезисом этого учения [2]. Утверждалось также, что великодушие свойственно и купцам, которым якобы чуждо стремление к наживе.