На освоенных и вновь осваиваемых землях новгородцы ставили «городки» – небольшие укрепленные пункты, обнесенные деревянным частоколом и окруженные рвом. Чаще всего такие «городки» возникали в устьях рек, на их высоких, крутых берегах. В городках можно было в относительной безопасности отдохнуть после похода и выдержать длительную осаду в случае нападения врагов. Такого же рода «военные поселения» были характерны и для колонистов из «низовых» земель.
Большое количество «городков» было построено на реке Юг. Точное время их построения, впрочем, как и их первоначальных владельцев, сейчас определить довольно трудно, поэтому ограничимся простым перечислением: «А по реке по Югу, – повествует «Книга Большему Чертежу», – городки Устюга Великого: городок Хорозин, от Тотьмы 130 верст, а от Устюга 200. Ниже Хорозина 20 верст Березов. Ниже Березова 50 верст Кичменской. Ниже Кичменска 40 верст Сосновец. Ниже Сосновца 50 верст Осиновец...»
«Памятная книжка Вологодской губернии» (Вологда, 1893) указывает и еще на ряд мест со следами бывших укреплений. Так, например, в 30 верстах от Великого Устюга в тогдашнем Николаевско-Городищенском приходе Лаломской волости в конце прошлого века еще были хорошо заметны три возвышенности, окруженные рвами. Главенствующая над местностью высота называлась Большим Городищем. По местным преданиям проходила здесь когда-то набегом на Устюг чудь, а частые стычки и сражения отложились в названии местности – Ратмерово. В 26 верстах от Никольска издавна существовал «городок» Халезец. Долгое время были заметны остатки неизвестных укреплений в месте впадения в Юг речки Кипарицы; близ деревни Горбуновой; около селений Колотово и Щекинское у речки Шаньги...
В качестве небольшого отступления заметим, что далеко не все существовавшие в древности укрепления Поюжья и прилегающих к нему соседних территорий на сегодняшний день выявлены и изучены. Надеемся, что это будет делом недалекого будущего. Очевидно, что дальнейшее изучение такого рода древностей поможет нам лучше понять многие страницы местной истории.
Вряд ли когда-либо существовал письменный договор, который бы детально регламентировал «сферы влияния» Новгорода и Ростова в этой части Заволочья. Скорее всего, заселение тех или иных территорий происходило естественным путем без особых столкновений. Так, например, земли по течению Юга – основной пограничной реки в Никольском крае – издавна осваивались чересполосно: «ростовщины» мирно соседствовали с «волостями» новгородцев. Некоторый «элемент» былой напряженности отношений просматривается разве что в части Никольских преданий, в которых энергичные и неспокойные выходцы из новгородской земли иногда появляются в качестве «разбойного элемента».
Особенно острый характер противостояние Новгорода и Северо-Восточной Руси приняло во второй половине XIV века. Набирающая силу Москва перехватила инициативу в свои руки и начала серьезно наступать на северные новгородские владения. Однако успешное продвижение московских отрядов на Север, завершившееся в итоге полным подчинением Новгорода, было предопределено рядом серьезных предпосылок природного, социального и политического характера, о которых стоит сказать несколько слов.
Во-первых, в расстановку и действия политических сил и группировок на Севере в XIV столетии серьезно вмешалась ее величество Природа. В начале этого столетия началось всеобщее похолодание. В то же время солнечная активность к 1370-м годам достигла своего максимума за последние два тысячелетия. Все это привело к тому, что один за другим следовали природные катаклизмы. Изнуряющая летняя жара сменялась исключительно холодной зимой, и так продолжалось многие годы подряд. За этим следовали неурожаи, голод, эпидемии. Страшные засухи и неурожаи более всего оказали негативное влияние на общее положение дел в Новгородской республике. Дело в том, что богатый и могущественный Новгород, имея огромную территорию с почти неисчерпаемыми природными ресурсами, не был самодостаточным в хозяйственном отношении. Новгородцы изначально были зависимы от привозного продовольствия и прежде всего хлеба из «низовых» земель.
Обстановка в Новгороде особенно накалилась в 1360-х – 1380-х годах. Эти годы совпали с особенно жестокими засухами в новгородской земле, голодом и чумными морами. В городе и его округе скапливалось огромное количество черного люда, не имеющего средств к существованию. Чтобы избежать социального взрыва, власти организовали целую серию военно-торговых экспедиций для добычи столь необходимого Новгороду хлеба. Взоры новгородцев были обращены прежде всего на богатые хлебом приволжские земли – Волжскую Булгарию и русские города Приволжья.
Отряды ушкуйников отправлялись в Волжскую Булгарию двумя путями: Волгой и Вяткой через Юго-Моломский волок. Свою основную задачу по бесперебойному снабжению хлебом Новгорода эти экспедиции так и не смогли выполнить полностью, но зато их действия на Волге явно получили широкий негативный «общественный резонанс» в городах русского Поволжья, которые неоднократно страдали от набегов ушкуйников и их действий против торговых караванов.
В 1386 году князь Дмитрий Донской, воспользовавшись нерасположением богатых городов приволжского края к Новгороду за разбойные действия ушкуйников на Волге, решился на военный поход против Новгорода. Не имея достаточных сил, чтобы сражаться с войском великого князя, новгородцы пошли на «мировую» и выкупили свое спокойствие за огромную сумму – 8000 рублей. Примечательно, что большая часть суммы была собрана в подконтрольном новгородцам Заволочье.
Нужно ли говорить, что жители Заволочья весьма прохладно относились к своей метрополии, которая всегда видела в северных землях объект для собственного процветания, ничего не давая взамен. Видимо, это также стало одним из главных факторов будущего падения Новгорода. В то же время земли Заволочья в хозяйственном отношении были тесно связаны с Москвой. По Двине и Сухоне издавна было установлено удобное сообщение для сбыта продуктов северных промыслов. Взамен заволочане получали московский хлеб. Эти экономические нити прочно связали Север с Москвой и во многом направляли политику московских великих князей, которые, наверняка, могли рассчитывать на сочувствие населения Заволочья.
Положение Новгорода к концу XIV столетия усложнилось еще и тем обстоятельством, что часть старинной новгородской аристократии и богатых торговых людей, имевших собственные земли и хозяйственные интересы в Заволочье, начинает тяготиться чрезмерной опекой своей столицы и все более склоняется на сторону Москвы.
Настоящий заговор против Новгорода с целью перехода под покровительство Москвы созрел в Заволочье к 1397 году. Великий князь Василий Дмитриевич направил на Двину боярина Андрея Альбертовича для согласования совместных действий. В случае поддержки заволочане получали право беспошлинной торговли на всех подвластных московскому князю землях. Двинские воеводы, а также другие новгородские бояре в случае успеха получали в вотчинное владение имения по Двине и Ваге. Трезво оценив ситуацию и прекрасно понимая, что подчинение Москве рано или поздно произойдет, двинские бояре перешли на сторону Москвы.
Ответные действия Новгорода не заставили себя ждать. И в 1398 году в Заволочье началась настоящая война. Собрав 8000 воинов и заручившись духовной поддержкой своего владыки – митрополита Иоанна, новгородцы выступили «поискати своих вотчин». После трехнедельной осады сдался оплот двинского боярства в Заволочье – крепость Орлец. Кроме того, по пути было разграблено и сожжено Белоозеро, разорены кубенские волости.
Досталось и Великому Устюгу. Сильно же укрепленный Гледен новгородцы взять не смогли, а вот устюжские пригороды пострадали довольно сильно: «Посади пожгоша, и волости многая повоиваша», – отметила устюжская летопись.
Главная цель новгородского похода была достигнута. Несмотря на все трудности, которые испытывала новгородская земля, она еще была достаточно сильна, чтобы противостоять натиску Москвы и усмирить мятежную Двину. Подводя итоги событий в Заволочье, двинской летописец отмечал: «Новгородцы же взяли Орлец гродок, скопаша и разгребоша, а на двинянах взяша окуп 2000 рублей да 3000 коней, да у княжа наместника Васильева у князя Федора Ростовского взяша присуд и пошлины, а самого пустиша в Русь; а у низовских гостей (купцов – ред.) взяша окуп 300 рублев, а воеводу двинского Ивана Никитина, приведше в Новгород, скинуша с моста в Волхов реку, а брат его Анфал убежал на пути в Устюг, а Герасима и Родиона постригоша в чернцы (монахи – ред.); а на Орлец основание каменного городка и до ныне знать».
Упомянутый выше беглец Анфал, брат двинского воеводы Ивана Никитина, был в числе главных действующих лиц, определявших ход событий в Заволочье. Без всякого преувеличения Анфала можно назвать выдающейся личностью, человеком-легендой, в действиях, поступках и помыслах которого, как в зеркале, можно найти отражение той противоречивой эпохи. Скупые летописные строки обозначают вехи его жизненного пути, а народная память, запечатленная в преданиях и легендах, придает этим вехам неповторимый местный колорит.
Недалеко от впадения речки Анданги в Юг на вершине песчаного холма, поросшего сосновым лесом, выкопана огромная яма. Она глубже шести метров, а ее диаметр – метров двенадцать. У местных жителей она до сих пор зовется «Анфаловой ямой» или «Анфаловой могилой». Предания прочно связывают с этим загадочным местом последний приют легендарного ушкуй-
ника, новгородского боярина Анфала Никитина. Еще в прошлом веке крестьяне говорили о будто бы существовавшей древней рукописи, повествующей о жизни и деяниях Анфала. Указывалось и место ее предполагаемого хранения – упраздненная к тому времени Дуниловская пустынь. Сама яма, выкопанная на месте предполагаемой могилы, своим происхождением также связана со слухами о несметных сокровищах, якобы похороненных вместе с их владельцем. По одной из народных легенд, боярин Анфал попал в эти глухие и укромные места, спасаясь от преследования своих соотечественников-новгородцев. Здесь же он и скончался, а его воины основали поселения, которые стали называться Андангскими починками. Другая версия этой легенды указывает и на непосредственную причину гибели Анфала. Его самого и пришедшую с ним дружину якобы погубили местные богатыри Лазарь и Абатуров, а останки вожака новгородцев по древней традиции были сожжены на огромном погребальном костре.
Обратимся теперь к реальным событиям, происходившим в те далекие времена и оставившим свой след в русских летописях.
Благополучно избежав неминуемой и жестокой расплаты в Новгороде, Анфал направился в Устюг и попросил там для себя и для своих людей «политического убежища». Кроме покровительства устюжан, новгородский боярин рассчитывал также и на свои силы: в пределах устюжского края у него задолго до описываемых событий была организована своя крепкая вотчина, расположенная близ устья впадающей в Юг реки Пушмы. Именно отсюда Анфал в 1370-х – 1380-х годах держал под своим контролем важный в стратегическом отношении Юго-Моломский волок, открывавший путь на Вятку, Каму и Волгу. Здесь проходили нередко снаряжавшиеся в Устюге совместные экспедиции устюжан и двинян под руководством бояр Никитиных.
Сейчас же Анфалу и его дружине приходилось думать о спасении собственной жизни и отбиваться от посланного из Новгорода отряда, сидя в маленьком «городке» на Медвежьей горе, что в семи верстах от Пушмы. Несмотря на стойкое сопротивление и военную помощь устюжан, Анфал с остатками своего отряда вынужден был покинуть пределы своей вотчины и искать новое безопасное место. Скорее всего, опальный новгородский боярин направился как раз в верховья Юга и остановился в глухих таежных чащобах при впадении в Юг речки Анданги. Здесь Анфал должен был чувствовать себя в относительной безопасности, поскольку добраться до него можно было только с низовьев реки Юг. На пути к его новому пристанищу на речке, которая и теперь зовется Сторожевой, стояла надежная охрана, и Анфал спокойно переждал тяжелые времена.
В 1401 году великий князь Василий Дмитриевич оказал Анфалу поддержку и он со своим братом Герасимом-расстригой и с устюжанами снова начал «воевать» двинскую землю. И опять события начали развиваться не в пользу мятежного боярина. Внезапное нападение на владения Новгорода перво- начально принесло удачу, однако устюжане вскоре помирились с новгородцами и Анфалу со своими людьми пришлось покинуть пределы Поюжья и по реке Лузе уйти на реку Летку. Здесь, при впадении последней в Вятку, знаменитый ушкуйник основал свою последнюю вотчину.
Став вятчанином, Анфал вскоре снова оказался в числе главных организаторов очередного рейда ушкуйников в пределы Волжской Булгарии, но военное счастье изменило ему и там: экспедиция 1408 – 1409 годов потерпела неудачу, а сам он очутился в Орде в качестве именитого пленника. Новгородская Четвертая летопись оставила по этому поводу краткое сообщение: «В лето 6917. Ходи Анфал на Болгары, и тамо убиша его». Причина появления записи о гибели строптивого новгородского боярина вполне объяснима: официальный Новгород его, мягко говоря, недолюбливал. В действительности же Анфалу, уже в который раз, удалось каким-то образом вывернуться и из этой сложной ситуации.
Развязка наступила позже. Вологодская летопись за 1418 год сообщает: «Бысть знамение от иконы Покрова Пресвятая Богородицы, аки кровь потече по обе стороны ризы ее, во церкви Святой Анастасии в Новгороде Великом. Того ж лета убиен бысть Анфал и сын его Нестор на Вятке от Михаила Розсохина июня в 11 день». То же повторяет и Новгородская Вторая: «.. .Анфал Никитин убиен бысть на Вятке и сын его Нестор, от Михайло Розсохина июня в 12 день».
Что же произошло на далекой Вятке в тот злополучный день? Быть может, ответ следует искать в событиях предшествующего 1417 года. В тот год великий князь Василий Дмитриевич повелел своему брату Юрию Дмитриевичу «воевати Двинскую землю». Устюжские, галицкие и вятские дружины под руководством воевод великого князя Глеба Семеновича, Семена Жадовского и Михаила Розсохина успешно «повоевали всю землю Двинскую и бояр новгородских много поймали и откуп на них имели...». Летописец не указывает в числе предводителей этого похода Анфала Никитина, но можно предположить, что и он не остался в стороне.
На будущий 1418 год у победителей Подвинья, возможно, существовали широкие планы совместных действий на территории Волжско-Камского региона. Главная цель похода была предопределена исключительными природными катаклизмами, поразившими новгородскую землю: чрезвычайно студеная зима и наступившее за ней засушливое лето вызвали очередной неурожай, за которым последовал «мор страшен зело на люди в Великом Новгороде, и во Пскове, и в Ладоге, и в Русе... и по волостям и по селам...» То же самое повторилось и в 1418 году. И снова надежда на Анфала: нужно с двинянами, устюжанами, вятчанами идти промышлять хлеб в Волжскую Булгарию.
Наместник великого князя в Устюге Василий Сабуров и Анфал подготовили поход, однако осуществить его им так и не удалось. Устюжская дружина, пройдя через Лузу и Летку и миновав владения Анфала, подходила к Вятке, где, по договоренности, должна была соединиться с вятчанами. Анфал же со своим отрядом, вероятно, прибыл в Вятку раньше, поскольку должен был обговорить с предводителем вятчан – новгородским боярином Михаилом Розсохиным – детали предстоящего похода и распределить роли. Видимо, новгородские бояре, перешедшие на службу к великому князю московскому, так и не сумели договориться: никто не хотел терять власть и связанные с ней привилегии. Спор и ссора завершились убийством Анфала, его сына Нестера и части анфаловой дружины. А в ночь на 26 июня (по новому стилю) под стенами Вятки началась настоящая резня: прибывшие устюжане и люди Анфала схватились с вятчанами, и пролилось много крови. Стычки продолжались и в последующие дни: под селом Истобенским и Котельничем нашли свою смерть немало устюжан, в том числе и их предводитель Василий Сабуров.
Для упокоения погибших в сражении с тех давних пор справляли вятчане со свистом и плясками языческую тризну, а память о грозном ушкуйнике, новгородском боярине Анфале переросла со временем в веселый городской праздник – Вятскую Свистунью. Остатки же анфаловой дружины, покинув вятскую землю, видимо, снова вынуждены были возвратиться в пределы По-южья и искать пристанище в своем старом поселении на Анданге. Здесь, в 40 – 50 метрах от современной дороги на Дунилово, сподвижниками Анфала был воздвигнут памятно-поминальный крест, к которому, по местному преданию, приходили сестра Анфала Ольга (по другой версии, это была его жена, имя которой предание не сохранило) и жены его соратников для поминовения погибших. Женщины протоптали в лесу прямую тропу. Эта тропа, протянувшаяся до Пермасских починков, до сих пор зовется «бабьей дорогой». Сама же «могила», вероятно, представляла собой кенотаф – погребение без умершего, предназначенное для совершения поминальных обрядов. А останки Анфала и его дружинников, возможно, до сих пор лежат в братских могилах близ Вятки и Котельнича.
III
XV столетие стало для северных земель, пожалуй, самым драматичным. Войны и политические катаклизмы обильно запестрели в северных и общерусских летописных известиях, а круговерть событий, имен, мирных договоров и сражений сплелась в противоречивый, запутанный клубок.
Под 1425 годом устюжский летописец отметил последний в первой половине столетия крупный поход устюжан в Заволочье: «Воевали устюжане Двинскую землю, новгородцы же з двиняны ходили противу их...» Встреча противоборствующих сторон закончилась миром и противники «розъехались восвояси». После этого на «фронтах» Заволочья на некоторое время наступило обманчивое затишье.
27 февраля 1425 года скончался великий князь Василий I Дмитриевич. Его смерть стала началом растянувшегося более чем на три десятилетия династического кризиса. Спор между наследниками завещания Дмитрия Донского – сыном Василия I Василием Васильевичем и его братом Юрием Дмитриевичем – за великокняжеский стол в конечном итоге привел к небывалой по своим масштабам смуте, охватившей всю территорию северо-восточной Руси и отразившейся на землях Севера. Основные события феодальной смуты произошли в 1430-е – 1450-е годы и были связаны с активным участием в династическом споре сыновей Юрия Дмитриевича – Василия Косого и Дмитрия Шемяки.
Земли северной Руси занимали особое место в политическом раскладе обоих противоборствующих сторон. Белозерье, Вологда, Устюг, Вятка служили связующими звеньями и опорными пунктами распространения влияния Москвы дальше – в исконные владения Новгорода. Но верно и то, что уже к середине 20-х годов города Севера и отчасти Поволжья (прежде всего Углич и Галич) в социально-экономическом плане, по справедливому замечанию историка А. А. Зимина, «сделали большой скачок в будущее».
Промыслово-промышленный Север, который еще «грезил о золотых временах безвластия» в известном смысле противостоял хлеборобному центру, где закладывались основы крепостничества, а старинные вольности перекрывались давлением великокняжеской знати с ее корпоративным духом служения государю. Аморфная масса солеваров, гостей, свободных крестьян, ушкуйников стала той социальной базой, на которую смогли опереться в своей борьбе с Василием II его главные противники – галицкие князья. Третьей силой в общем соотношении противоборствующих группировок стали Великий Новгород и Тверь, занявшие нейтральную позицию и впоследствии сполна поплатившиеся за это.
Устюг и земли устюжского края довольно сильно пострадали в годы феодальной войны. Крупные сражения между сторонниками великого князя Василия II и Василия Юрьевича на территории современного вологодского края произошли в 1435 – 1436 годах. Василий Косой, желая создать устойчивый мост между своими западными владениями (Дмитровом и Звенигородом) и союзной ему Вяткой, предпринял активные военные действия на севере: ему удалось «безвесно» (незаметно) подойти к Вологде и захватить врасплох находившихся там великокняжеских воевод. Разграбив Вологду, он устремился в Заозерье и на Белоозеро, а оттуда двинулся к Устюгу. В Устюге Василий Косой имел много сторонников, а потому горожане не стали сопротивляться и открыли ворота. Впрочем, были в городе и его противники. Узнав о готовящемся против него заговоре верных великому князю людей, Василий Юрьевич вынужден был вскоре покинуть город.
Следующее его возвращение к стенам Устюга состоялось 1 января 1436 года, после того как мятежный князь смог решить в свою пользу вопрос о принадлежности Костромы и Галича. Двигаясь из Галича, он 25 декабря вышел на реку Кичменьгу и, держась русла реки Юг, подошел к городу. После девятинедельной осады Устюг пал. В сражении погиб великокняжеский воевода князь Глеб Оболенский. Казнены были и многие устюжане в отместку за попытку убить князя Василия Юрьевича в 1435 году. Из Устюга Василий Косой снова двинулся на Вологду, а оттуда с главными своими силами ушел в пределы ростовской земли, где военное счастье изменило ему: в сражении на реке Черехе 14 мая 1436 года войско Василия Юрьевича было разбито, а сам он попал в плен и по приказу Василия II вскоре был ослеплен.
Разгром основных сил противников великого князя помог последнему снова склонить на свою сторону Устюг. Однако через 2 года после описанных событий город подвергся нападению вятчан. «В лето 6946, – сообщает Устюжская летопись, – на Троицын день приходили вятчаня ратию на Устюг Великий, град Гледен сожгли и пуст учинили, людие же вси в лес убегли. Того же лета град Устюг заложен на посаде в Черной Луце около монастыря пресвятыя Богородицы Покрова». Таким образом, устюжане не стали восстанавливать старинную свою цитадель. Вскоре они построили новые укрепления – «большой острог» вокруг посада, не раз впоследствии выручавший горожан.
Вскоре после поражения Василия Косого главным противником великого князя Василия II стал Дмитрий Шемяка. По мнению А. А. Зимина, в политические планы Дмитрия входило создание на территории севера Руси и части Поволжья (галицкие и углицкие земли) самостоятельного государства, сердцевиной которого должна была стать устюжская земля, а столицей – Великий Устюг. Однако этим планам не суждено было осуществиться: 27 января 1450 года войска великого князя нанесли галицким силам сокрушительное поражение, после которого окончательный исход борьбы был предрешен. Бежавший в Новгород Дмитрий Юрьевич не встретил там поддержки и вынужден был отправиться на Двину. Спустившись вниз, 29 июня князь Дмитрий без боя вошел в Устюг. Среди устюжан произошел раскол. Прекрасно понимая, что дни шемякиного правления сочтены, многие отказались принять «крестное целование» Дмитрию.
В 1451 году Дмитрий Шемяка попытался активизировать свои действия: покинув Устюг, он в течение нескольких месяцев собирал силы «за Волоком» на Двине. В ответ часть сил великого князя во главе с двенадцатилетним наследником престола Иваном к концу года провела удачную военную экспедицию на Кокшеньгу. Сам же Василий II повел войска к Костроме, обходя Устюг с юга.
Вернувшийся к Устюгу Василий Шемяка понял, что ему грозит окружение, и вынужден был навсегда оставить город, бежав на Двину к Орлецу. В погоню за ним тут же устремились великокняжеские воеводы «с силою, Югом мимо Устюг».
После окончательной потери Устюга Шемяка находился какое-то время на Двине, а затем, к сентябрю 1452 года, перебрался в Новгород. На этом его активная политическая карьера практически завершилась: менее чем через год, 23 июля, Дмитрий Юрьевич «умре со отравы». С его смертью завершился сложный и противоречивый период в русской истории.
Много неприятностей принесли землям Поюжья набеги татар Казанского ханства. Поднимаясь по рекам Вятке и Ветлуге, истоки которых, как известно, близко подходят к Югу, они вторгались в Двинскую землю. Особенно татар привлекал Великий Устюг – уже тогда богатый город.
В 1446 году Устюжский летописец отметил приход крупного отряда казанских татар: «...В весне на самый светлый Христов день приходили казанские тотарове на Устюг Великий, стояли под городом 3 дни, начата приступати ко граду, несли насад на головах вместо щита и зажгли город. И выгорело две городни у Нижних врат, и граждане погасиша огнь и тотар отбиша. И мирилися тотарове с устюжаны, чтоб им в погоню за ними не ходити. А взял с града откуп 11000 деньгами и всякою рухлядию, а полону взять не могли. А пошли по Югу на Ветлугу, плывше плотами, и в полоях перетонули в быстринах. Было их 700 человек, волница, а не царь двор, а в Казань толко пришло 40 человек». Архангелогородский летописец добавил к этому сообщению некоторые подробности, которые позволяют нам уточнить путь казанцев после их отступления от стен Великого Устюга: «...приходили мимо Галич на Кичменгу, а пошли вверх по Югу да на Ветлугу, а по Ветлузе плыли на плотех да в полоех тонули...»
В 1462 году Устюжский уезд снова подвергся нападению: «Того же лета рать черемиская с тотары казальскими приходили на Устюжский уезд, на верх Югу реки, на волость на Лоху, повоевали, в полон повели много русских голов. А устюжане ходили за ними в погоню; сугнав их, побили всех, а полон назад отполонили весь».
Московским великим князьям, вставшим во главе процесса политической централизации и «собирания» земель, пришлось приложить немалые усилия в борьбе с ордынскими ханами, царевичами и князьками, выросшими на развалинах Золотой Орды. Летописцы сообщали о нескольких походах на Казанское ханство, организованных великим князем. На Казань ходили судовые рати, отряды служилого царевича Касима, полки русских воевод.
Устюжский летописец за 1468 год поместил сообщение о новом появлении казанских татар в пределах устюжского края: «...приходили татарове казанские ратью на Устюжский уезд на верх Югу реки, да взяли городок Кичменгу и огнем сожгли и с людьми». Ответные действия не заставили себя ждать: «Того же лета князь Иван Васильевич посылал ратью воевод своих, царя Касима да князя Ивана Васильевича Стригу, с ними двор свои весь, конную силу на казанского царя Абреима. И пришла сила князя великаго на берег к Волзе на Звениче, бору. И татарове казанские пришли на них в судах и на берег вылезли из судов, а сила князя великаго норовятся заскочити татар от судов, и некто Аидар, постельник великаго князя, Григорьев сын Карпова, не отпустя татар ни мало от судов, кликну на них. Татаровя же вметався в суды и побегоша за Волгу, а другая сила еще не поспела. Того же лета князь великий посылал рать на черемису: двою Ивана Ивановича Глухово да Ивана Руна, а с ними устюжана да галичана. И шедше на Каму, да изымали языка, а сказывает, что татарове пошли вверх по Каме в Великую Пермь. И воиводы, шедше за ними в погоню, да их побили. Тогды убили на том бою ватамана устюжского Саву Осеева. А рать великаго князя, устюжаня и галичяня шли в Великую Пермь да на Устюг».
В 1469 году в походе на Казань вместе с судовой ратью участвовали и устюжские полки. В Устюжском летописце отмечен факт участия устюжан в борьбе с казанскими татарами: «В лето 6977 (1469 – ред.)... Toe же весны князь великий Иван послал рать судовую на Казань, а братья свою, князя Юрья, да князя Андрея Большого, послал берегом с конную силою, да с ними воиводы, и князи, и двор великаго князя... А вторую рать послал князь великий на Казань князя Данила Александровичи Пенка Ярославского, да Никиту Коньстеньтиновичя, да Петра Плещеева и иных многих, да с ними устюжане и вятчаня. А шла рать мимо Устюг и Вятку. И пришли на Каму реку и увидели татарина на берегу и начаша спрашивать: "где рать великаго князя стоит?" Он же сказа им: "была рать у города, да царь с князем Юрьем мир взял, и рать пошла прочь". И князь Данило Александровичь с воеводами и со всею ратью пошел мимо Казань к Новугороду Нижнему. А царь Абреим скопил много силы на Волзе в судах, а иных на конях по берегу, и доспел переем на рать, а князь Данило того не ведал. И пришли под Казань, а татарове Волгу суды застали, а великаго князя силы мало. И начаша битися на Волзе в судах: за руки имаяся; князя Данила убила и Никиту Констянтиновичя, и Петра Плещеева со многими товарыщи полонил в Казань; а Григореи Перкушков пробежал, не бився: а устюжане билися; а князь Василеи Ухтомский велми бился и бил их, скачючи по судом, ослоном; и многих татар топили с суды, зане же, тотарове поидучи на бои, суды вязали. А устюжане сквозь рать татарскую пробилися, да и князь Василей Ухтомской, да и ушли к Новугороду Нижнему. А устюжан убили: Андрея Федорова сына Колепова, да Стефана Брыкова, а иных в полон взяли. А всех устюжан изгибло 110 человек, а тотар бесчисленно побили и потопили. А всей русские силы погибло 430 человек: и погибли, и в полон свели, и во Орду свели; и князь великий многих изо Орды выкупал».
Под 1469 годом в Холмогорской летописи описывается еще один крупный поход на Казань: «...А к Устюгу послал князь великий воеводу своего князя Данила Васильевича Ярославскаго-Пенкова, да с ним двора своего детей боярских Ивана Гавриловича, Тимофея Михайловича Юрла, Глеба да Василья Семеновых детей Травина, Никиту Констянтинова, Григорья Петрушкова, Андрея Будрука. А с Вологды воевода князь Андрей Меньшей, Семен Пешек Сабуров с вологжаны. И пришед на Устюг, поидоша в судах к Вятке, а устюжане с ними ж. И пришед к Вятке, начаша глаголати вятчаном речью великого князя, чтобы пошли с ними на казанского царя. Они ж рекоша к ним: «Изволил нас царь, и право есля свое дали ему, что нам не помогати ни царю, ни великому князю». А в ту пору был на Вятке посол казанского царя Абреима и послали весть х Казани, что отселе от Вятки рать идет великого князя судовая, ноне во мнозе. А Костянтин Александровичь Беззубов со всеми вои стояще в Новеграде Нижном, и присла к нему князь великий грамоту, веля ему самому стояти в Новеграде Нижном, а которые под ним дети боярские и с прочий вои восхотятг тех повеле пущати воевати казанских мест. То же слышавше, вои великого князя рекоша кождо своему воеводе: «Вси хотим итти на окаянных татар за святыя церкви и за своего государя великого князя Ивана Васильевича». И поидоша вси, а Костянтин Александровичь остался в Нижнем Новеграде. И поидоша из Оки реки под Новгород старой, и молебны отпеша, и совокупльшеся вси за единого, и начаша мыслити, кого поставити воеводою, чтобы единаго всем слушать. И много думав, избраша себе по своей воли Ивана Гавриловича. И дни того отплывше от Новагорода за 60 верст, и ночь ночевали, и скоро поидоша изго-ном под Казань, и дошедше Казани. Царь же казанский Обреим во граде затворися. Они же начата от всех стран посад жечи, мнози ж татарове не успеша из домов своих изветти и лежаще по казнам своим, запирающеся и з детьми своими, ти тако и згореша. И ко граду приступите, и биющесь силно. И ТОТ день истомившеся им вельми, и вседше в суды своя, и отплывше до Рыхова острова, и стоящим ту седмь ден. И ту прибежа к ним ис Казани, Русином зовут, и поведа им, что до полна собрался на них царь казанской Обреим, со многими силами и со ордами совокупился, со Сыплинского и с Костяцкою и з Беловожскою; «А быти ему у вас на ранией зоре конною силою и судовой ратью». И воеводы великого князя начаши отсылати от града и от себе рать свою судовую, а сами осташася назади при брезе боронитися и стояще на Рыжове острове. Татарове же по Волзе на уские места на конях скакаша и начата стреляти с обеих стран. А судовая рать татарская, лутшие князи, поидоша на великого князя судовую рать и пожрети их хотяще, немногих бо видя их оставшихся. Сии же не убоявшеся, поидоша противу татар и много бивше их и прогониша татар до самаго града Казани полоем и под стену».
Серия походов на Казань была продолжена и в 1470 – 1471 годах. «В лета 6978. Князь великий послал под Казань брата своего князя Юрья со всею силою московского и устюжского, и конною и судовою. И пришли под Казань месяца сентября в 1 день и поидоша к городу, изрядяся. Татара же выехаша из города и бишася мало, и побегоша в город, и затворишася. А сила руская стала около города, и острог доспели, и воду отняли. Царь же Абреим, видя себе в велице беде, и нача посылати о миру, и доби челом на всей воле великаго князя и на воеводьской, и полон выдал за 40 лет. А стояли под Казанью 5 дней, смиряся, и прочь пошли». «Того же лета повеле князь Иван брату своему Юрью с устюжаны, галичаны, белозерцы, вычегжаны, пермяки с ратью коною и судовою пойти на казанцев. Стоял Юрий под Казанью 5 дней, к городу не приступал, сожидаючи белозерцев и чердынцев, а чердынцы, убоясь не пошли, за казанцов задалися...»
Помимо военных походов на Казань, северяне принимали активное участие в дальнейшем покорении и освоении обширных территорий, лежащих к северо-востоку от устюжского края. В 1462 году был предпринят большой поход на черемисов через Вятку по Каме. Три года спустя, в 1465 году, исключительно силами северян было проведено наступление на земли Сибирского ханства: «...велел князь великий Иван Васильевич Василью Скрябе устюжанину Югурьскую землю воевати. А шли с ним хотячие люди, да с ним же ходил князь Василеи вымский Ермолич с выличи и с вычегды. А пошла рать с Устюга месяца майя в 9 день. Они же шедше, да Югорскую землю воевали, и полону много вывели, и землю за великаго князя привели». В 1467 году поход повторили вятчане и пермяне.
Большой поход на Югру пришлось повторить и в 1483 году. В военной экспедиции приняли участие отряды многих северных земель: «В лето 6991. Князь великий Иван Васильевич посла рать на Асыку, на вогульского князя, да и в Югру на Обь великую реку. А воеводы были великаго князя князь Федор Курбский Черной да Иван Иванович Салтык Травин, а с ним устюжане и вологжане, вычегжане, вымичи, сысоличи, пермяки. И быть им бои с вогуличи на усть реки Пелыни. На том убили устюжан 7 человек, а вогулич паде много, а князь вогульский Юшман убежал. А воеводы великаго князя от толе пошли вниз по Тавде реце мимо Тюмень в Сибирскую землю; воевали, идучи, добра и полону взяли много. А от Сибири шли по Иртышу реце вниз, воюючи, да на Обь реку Великую в Югорскую землю, и князей Югорских воевали и в полон вели. А пошла рать с Устюга майя в 9 день, а на Устюг пришли на Покров Святыя Богородица».
Покорение Югры было продолжено и в 1499 году: «...повелев князь великий Иван воеводом своим князю Петру Ушатому да князю Семену Курбскому да Василью Бражнику на Югорскую землю да на Куду да на Вогуличи, а с ними ярославци, вятчаны, устюжаны, двиняне, важане, пенежане да князи Петр да Феодор дети Васильевы Вымского с вычегжаны, вымичи, сысолечи 700 человек. Шедшу княз Петр Ушатой с вологжаны, двиняны, важаны Пенегою, Колою, Мезенью, Пезою, Чильмою на Печору-реку, на Пусту, идучи самоядцов за князя великого привели. А князь Семена да Василья Бражника со вятчаны, устюжаны, вычегжаны сождався здесь, городок заруби для людей князя великого. Осеневав, отсель воеводы развелися. Князи Петр да Семен шедшу Щелью да Ляпины на Югру да на Куду, а Василей на князей вагульских на Пелынь. Они же шедшу пеши зиму всю, городы поимаша и земли их воеваша, а князей ослушников в Москву приведоша».
Обращение к летописям позволяет нам сказать, что население Севера внесло существенный вклад в борьбу с Казанским и Сибирским ханствами в XV веке.
Последние десятилетия уходящего XV века стали для всей дальнейшей истории северных земель переломными, ключевыми. Во-первых, был окончательно разрешен извечный спор Новгорода и Москвы за Заволочье. В 1471 году московское войско нанесло поражение новгородским отрядам на реке Шелони, штурмом взяло город Русу и вплотную подошло к пригородам Новгорода. В это же время устюжский наместник великого князя Василий Федорович Образцов, успешно руководя действиями устюжских и вятских отрядов на Двине, выиграл у двинских союзников новгородцев важную битву на речке Шиленге. Двинские отряды, возглавляемые князем Василием Шуйским и двинскими воеводами, после упорного многочасового боя вынуждены были отойти к Новгороду. В ходе последующих военных действий были разгромлены и новгородские владения на Кокшеньге.
Побежденный Новгород обязался выплатить огромную контрибуцию в размере 15500 рублей и лишился части земель Заволочья, переданных под контроль Москвы. Исполняя волю победителя – государя всея Руси Ивана III, новгородское вече вынуждено было послать специальные грамоты к своим старостам «на Пинегу, и на Кегролу, и на Чаколу, и на Перьмскыя, и на Мезень, и на Пильи Горы, и на Немьюгу, и на Пинешку, и на Выю, и Суру Поганую» в том, что с этих земель отныне снималось крестное целование Великому Новгороду.
В 1478 году была уничтожена политическая самостоятельность и самого Великого Новгорода. 13 января руководители Новгородской республики «целовали крест» на верность великому князю. Иван III, принимая полную покорность своих новых владений, заявил следующее: «А на Двине и на Заволочье, что ни есть пригородов, так все Двиняне и Заволочане сложал Новгородское целование и будут целовать крест на имя великих князей».
Десятилетием позже настал черед распрощаться со своей независимостью вятской земле. Длительная подготовка к войне завершилась победным походом 1489 года огромного 72-тысячного войска Ивана III под стены Вятки. Вместе с москвичами, двинянами, важанами, каргопольцами участвовала в военных действиях и устюжская дружина. После упорного сопротивления город сдался на милость победителей, а вятская земля была окончательно усмирена. Во избежание сепаратистских устремлений в будущем «Вятку всю развели по всей земле».
Видимо, в честь победы над своими давними недругами – вятчанами – устюжане в год победы испросили у архиерея Ростовского Тихона благословение на возведение нового городского храма, что вскоре и было исполнено церковным мастером Алексеем-вологжанином с шестьюдесятью подручными работниками, «которые, лес с Сухоны реки с собою припровадише, соделали церковь соборную деревянную круглую о двенадцати стенах».
Так самим ходом истории был положен предел колебаниям северных земель между Новгородом и Москвой; между полунезависимым существованием в границах своих «областных» территорий и новым административно-территориальным статусом в рамках нового государства, получившего гордое именование Московского царства.
IV
Окончательное включение земель Европейского Севера в состав формировавшегося Русского государства оказало положительное влияние на их дальнейшие исторические судьбы. Завершилась эпоха междоусобиц и военных столкновений. Уничтожение политических перегородок, долгое время разделявших северные земли, содейстововало углублению хозяйственных и культурных связей между отдельными территориями и регионам. Не случайно период XV – XVI столетий стал временем наиболее интенсивной колонизации Европейского Севера, освоения новых земель под сельскохозяйственные угодья, подъема промыслов и торговли. Важные последствия имела ликвидация в конце XV века новгородского боярского землевладения. Конфискованные земли юридически принадлежали великому князю, а фактически ими стали распоряжаться обрабатывающие их крестьяне. Это обстоятельство в немалой степени способствовало хозяйственному прогрессу. Преобладание свободных от частной феодальной зависимости крестьян оказало большое влияние на ход и результаты административных реформ на севере России середины XVI столетия.
В конце XVI – начале XVII века, когда была освоена большая часть территории западных и центральных уездов, сложился административно-хозяйственный и культурный облик Северной Руси.
В соответствии с историко-географическим принципом вся государственная территория страны в XVI веке была разделена на крупные области, получившие название «городов». Наряду с «Замосковными», «Заоцкими», «Рязанскими», «Украинными» и прочими, в делопроизводстве столичных приказов фигурируют «Поморские города», или просто «Поморье». В административную структуру Поморья вошло 23 уезда, раскинувшихся на огромных пространствах от Белозерья и Вологды до бассейна реки Вятки на восток и берегов Ледовитого океана на север. На рубеже XV – XVI веков Поморье занимало не менее 60 процентов, а в начале XVII века – около трети территории Русского государства.
Употребление в прошлом и настоящем историко-географического термина «Поморье» вполне оправдано. Несмотря на огромные расстояния, отделявшие большинство северных земель от «моря» (от старинного поморского города Устюга Великого до северных морей порядка шестисот километров), поморские уезды, волости и города, лежавшие в бассейнах рек Северной Двины, Сухоны, Онеги, Мезени, Печоры, Камы и Вятки, были прочно связаны с единственным тогда в России выходом к северным морям.
Главными административными единицами Поморья были уезды. Поуездное деление начало оформляться к XVI веку и вобрало в себя исторический опыт и традиции прежнего администрирования.
На территории устюжской земли, расположенной в бассейнах рек Сухоны, Юга и верховьях Северной Двины, к рубежу XV – XVI веков сложился Устюжский уезд, из которого позднее выделился Сольвычегодский уезд. Низовыми подразделениями уезда были волости, погосты, села. Поскольку территория Устюжского уезда, как и большинства поморских уездов, образовалась на основе прежнего административно-территориального деления, возникшего в ходе колонизации северного региона, то в составе уезда сохранялись и старинные станы. В административном отношении они были равнозначны волостям. Некоторые станы объединяли несколько волостей. В 20-е годы XVII века Устюжский уезд состоял из четырех простых (Сухонский Черный, Сухонский Нововышлый, Ярокурский, Вондокурский) и четырех сложных (Белослудский, Комарицкий, Кивокурский, Быкокурский) станов. Последние включали пять, шесть, семь и две волости соответственно. Кроме того, были и тридцать три отдельных самостоятельных волости.
Обширная территория по берегам трех больших рек – Сухоны, Юга и Северной Двины – делилась для удобства управления на трети – Двинскую, Сухонскую и Южскую. По данным писцовой книги 1623 – 1626 годов, в состав Южской трети входили один стан и девятнадцать волостей. Административными центрами волостей были погосты. Древнейшие погосты на севере Руси представляли из себя административно-податные округа. В XVI – XVII веках погостом стали называть некрупное поселение с церковью либо группу близлежащих поселений, равнозначных волости и стану. У церкви в определенное время года проходили волостные торги (ярмарки), здесь же находилось и волостное кладбище. Большинство волостей имели по одному погосту, а их территории совпадали с границами церковного прихода.
Изучая особенности хозяйственного освоения территории Европейского Севера в XV – первой половине XIX веков, известный историк П. А. Колесников выделил пять природно-экономических зон, отличавшихся разной плотностью населения, природно-климатическими условиями хозяйственной деятельности, порайонной специализацией сельского хозяйства. Территории, расположенные вдоль Сухонско-Двинского речного пути, по данной классификации составляли Центральное Поморье. Общность этой огромной зоны, растянувшейся от Вологды до Архангельска, определялась прежде всего наличием единой речной магистрали, связывавшей ее в единое экономическое пространство. Определяющими факторами хозяйственной жизни Центрального Поморья было наличие богатых городов с развитым ремеслом и торговлей, хорошо налаженного сельского хозяйства, оживленного судоходства, промысловой деятельности (прежде всего добычи соли). К. началу XVII века в Центральном Поморье проживали порядка 200000 человек, большинство которых (85 – 90 процентов) составляли крестьяне.
Устюжская земля как наиболее старинное владение московских князей была одной из самых заселенных территорий Поморья. Активная крестьянская колонизация устюжского края началась еще в период XIV – XV веков. В это время возникла основная масса поселений, существование которых прослеживается по источникам и в последующие столетия. Освоению новых территорий под сельскохозяйственные угодья во многом способствовало развитие пашенного земледелия в форме трехполья, постепенно вытеснявшего подсеку и перелог. Преобладающей категорией земель в Устюжском уезде являлись «черные» (государственные) земли, а самой многочисленной категорией населения – «сидевшие» на них и владевшие ими черносошные крестьяне. По подсчетам исследователей, в Устюжском уезде к двадцатым годам XVII столетия процентное соотношение различных категорий крестьян было следующим: черносошных – 92,0; монастырских и церковных – 7,1; частновладельческих – 0,9 процента.
В XVI столетии полностью определился экономический характер данного региона. Вместе с тотемскими, важскими, устьянскими землями территория края составила особый хозяйственный район Центрального Поморья, который в географическом плане занимал центральное положение на речном пути из Вологды к Холмогорам и Архангельску. Великий Устюг был одним из крупнейших городов Севера и играл большую роль в организации и обеспечении транзитных перевозок по северным рекам. Могущество Устюга определялось и контролем за торговыми путями в Сибири. Сибирская пушнина, значительная часть которой проходила через устюжский рынок, доставлялась и перепродавалась в других районах русского государства. Дальнейшее развитие в устюжском крае получили добыча и обработка железа. Сохраняли свое значение и промыслы: охота и рыбная ловля.
Устюжские ремесленники и торговцы играли ведущую роль в развитии экономики и культуры края. Из среды торговых, «лучших людей», выделялись купеческие роды: Строгановых, Грудциных-Усовых, Гусельниковых, Ревякиных. Устюжан и сольвычегодцев отличали предприимчивость, сметка, бесстрашие землепроходцев – черты, унаследованные от первых русских переселенцев края. Уроженцами Устюга были знаменитые путешественники-землепроходцы С. Дежнев, Е. Хабаров и другие.
Большую роль в освоении земель Севера на протяжении всего периода средневековья играли монастыри. Первые монастыри в устюжском крае (Троице-Гледенский, Михайло-Архангельский, Иоанно-Предтеченский) возникли еще в XII – первой половине XIII столетия. Не случайно в XIV веке Устюг становится форпостом распространения христианства на северо-востоке: умный и предприимчивый устюжанин Стефан (Пермский) заложил основание новой веры в пермской земле. Во многом благодаря его стараниям в далеком селе Усть-Выми возникла первая самостоятельная епархия Севера, а Стефан стал первым ее епископом. Вторая волна монастырского строительства XVI – XVII веков приводит к созданию Николо-Коряжемского, Троицкого Телеговского, Симонова Воломского монастырей, Христофоровой пустыни.
В бассейне реки Юг монастырское строительство имело свою специфику. За все время утверждения христианства здесь не возникло крупных монастырей и развитых монастырских вотчин. Получили небольшое распространение лишь малые монастыри или пустыни: Теплогорская (основана в 1644 году в пределах Орловской волости на Теплой Горе в связи с почитанием явленной иконы Божией Матери Владимирской); Крестогорская (основана преподобным Тихоном Крестогорским в 1679 году на реке Вохме в 60 верстах от будущего города Никольска); Дуниловская Богородицкая (начало основания положило явление 12 июля 1677 года на речке Дуниловке близ Андангских починков иконы Божией Матери Казанской).
В XVI – XVII веках в устюжском крае активно развивается строительство волостных церквей и оформляется система сельских приходов. В 1682 году все монастыри и приходы Устюжского уезда вместе с Тотемскими, Сольвычегодскими, а чуть позже – Яренскими вошли в состав вновь образованной Устюжской епархии.
Монастыри и приходские церкви стали источниками распространения религиозного просвещения и высокой книжной культуры в устюжском крае. Приходские священники и монастырские иноки в значительной части были уроженцами тех мест и происходили из крестьян и посадских людей. Их знаниями и трудом велись местные городовые и церковные «летописцы», записывались «чудеса» от местных святынь, составлялись «сказания» о жизни основателей монастырей и пустынь.
Обратимся теперь к основным чертам внутренней жизни крестьянства, составлявшего большинство населения Европейского севера. По точной и изящной формулировке русского историка С. В. Юшкова, крестьянские сообщества: община, волость и приход - являлись миром единым, но троичным в своих проявлениях, плоть до XIX столетия крестьянская община (как система поземельных отношений), волость (как административно-территориальное сообщество) и православный приход (как духовно-литур-гическое сообщество) в большинстве случаев совпадали и образовывали единый крестьянский «мир». На Европейском Севере «мир» приобрел ряд ярких региональных черт и особенностей.
Во-первых, следует отметить хорошо развитое и укоренившееся в крестьянской среде внутри- и межволостное самоуправление. Истоки этого самоуправления следует искать в начальных веках колонизации пустынных северных территорий, в традициях новгородской вольности и государственной политике московских великих князей. Поскольку поместно-вотчинное землевладение на Севере не получило развития, с момента присоединения северных территорий к Москве местная администрация в лице наместников и волостелей должна была считаться с традициями и нормами волостного крестьянства и населения посадов. Общерусский Судебник 1497 года определил обязательное участие в разборе судебных дел старост и «лучших людей», являвшихся представителями от волостей.
Дальнейшее развитие местное самоуправление получило в эпоху Ивана IV. К 1530-м годам была задумана реорганизация системы управления на местах. Не вдаваясь в подробности глубинных причин реформы, отметим вехи и последствия ее реализации.
В конце 30-х – начале 40-х годов XVI века была проведена губная реформа, в ходе которой дела о душегубстве и разбое из рук наместников были переданы представителям земских миров – губным старостам. Постепенное проведение губной реформы привело к укреплению местных органов сословного представительства. В уездах, где преобладало черносошное крестьянство, губное управление попало в руки крестьянской верхушки. Продолжая преобразования, в 1549 году из компетенции наместничего суда исключили дворян, а по Судебнику 1550 года суд наместников был серьезно ограничен участием в нем выборных представителей из местного населения.
Важнейшим и заключительным звеном в серии реформ, проведенных Иваном Грозным, стала полная ликвидация наместнического управления. В 1557 году земская реформа была окончательно завершена в Двинском, Важском, Тотемском, Устюжском и Вычегодском уездах. «В лето 7065 с Покрова, – отмечает Архангелогородский летописец, – учали судити по городом и станом земские судьи». Передача в руки «излюбленных старост» широких полномочий, означала, по существу, признание государством полной судебно-административной автономии городских общин и крестьянских «миров» и открыла широкие возможности для развития «низовой» демократии и самоуправления.
Характер и возможности крестьянского самоуправления особенно отчетливо видны в вопросах, связанных с поземельными отношениями внутри общины-волости. Главный институт крестьянского самоуправления – сход, кроме выборов должностных лиц (десятских, пятидесятских, сотских, земского судьи), решал широкий круг вопросов, связанных с надзором за общинными угодьями и их правильным использованием, измерением и оценкой качества земли, решением поземельных споров, раскладкой и выполнением государственных налогов и повинностей. Естественно, главная роль в организации всей хозяйственной деятельности общины принадлежала зажиточным, «добрым крестьянам», получившим новые возможности для развития своего хозяйства и эксплуатации деревенской бедноты.
Северная волость была не только самоуправляющимся административно-хозяйственным организмом, но и церковной общиной. Важной стороной жизнедеятельности крестьянского «мира» было строительство на средства местного населения приходской церкви, ее содержание и обеспечение землей. Для управления хозяйственной деятельностью в каждом приходе крестьянами назначался церковный приказчик. Важной стороной местного самоуправления в XVI – XVII веках была широко укоренившаяся практика выборности священно- и церковнослужителей на мирских сходах.
Приходская церковь служила важнейшим центром коммуникации и средоточием культурной жизни крестьянских сообществ. Церковная трапезная, как правило, являлась местом собраний для решения всех важных мирских дел. Здесь крестьяне получали информацию о событиях и происшествиях в округе и за ее пределами, здесь же оглашались царские указы и распоряжения местных властей. Трапезная была местом проведения церковных праздников и выступала в роли волостного архива, где хранилась «всемирская коробка со всемирскими письменами и с разрубными списками и с отписками, и с издержечными книгами».
Становление системы приходов на Севере происходило постепенно и растянулось на несколько столетий. Организация полноценной приходской жизни напрямую была связана с хозяйственным освоением той или иной территории, ее населенностью, уровнем развития крестьянского сообщества в целом. Не удивительно, что во многих северных уездах крестьянам первоначально приходилось организовывать не церковный, а часовенный приход, не имевший своих постоянных священников, но во всех прочих отношениях выполнявший религиозные потребности прихожан. Таким часовням крестьяне отписывали земли – у часовенного старосты накапливалась порой весьма большая мирская казна.
Необходимо отметить и то, что строительство церкви зачастую не приводило к полному упразднению часовенного прихода. Последний продолжал существовать самостоятельно, являясь как бы «оппозицией» церковному приходу.
Кроме того, многие часовни были памятниками важных для крестьянского сообщества событий местной истории: эпидемий и эпизоотии (падеж скота), неурожаев, в честь явлений икон и подвигов местночтимых святых... Особый интерес по отношению к вышесказанному представляет сохранившийся документ о жизнедеятельности одного из таких малых сообществ – часовенного прихода, который возник по случаю явления чудотворной иконы Казанской Божией Матери в верховьях реки Юг.
В челобитной, поданной на имя архиепископа Великоустюжского и Тотемского Александра, священник и церковный староста со всеми прихожанами Никольской Слободки жаловался: «В прошлых годах и в нынешнем в 205 (1697 – ред.) году, из Крестогорской пустыни приходят к нам старцы в Анданские починки в Дунилове к Пресвятой Богоридице, к часовне и служат молебны иными посторонними священниками многим мирским людом.., а нам служить не дают и от сенных покосов мне, нищему твоему, отказывают. А та часовня, строение и сенные покосишки нас, приходских людей, прежних владельцев приклад к нашей церкви Происхождению и владели прежние священники и крылошаны (прихожане – ред.). Милостивый государь Преосвященный Александр, архиепископ Великоустюжский и Тотемский, пожалуй меня, нищего твоего богомольца и нас последних крестьянишек... вели, государь, мне, нищему твоему богомолцу у той часовни молебствовать с крылошаны...»
В комментарии, приведенном известным исследователем С. В. Юшковым, указывается, что данный часовенный приход являлся показательным примером существования независимой религиозной общины, которая «по своему разумению» приглашала на молебны «посторонних» священников, а также иноков пустыни.
Интересно и продолжение данного дела. Правящий архиепископ Александр издал специальный указ, в котором настоял на описании всего часовенного имущества, а также запрещении «посторонним» совершать молебны часовенным прихожанам, поскольку это право по закону принадлежало исключительно приходскому священнику «с крылошаны». Последнее обстоятельство также указывает на изменения условий деятельности приходских общин к концу XVII столетия. Незадолго до описываемых событий в целях упорядочения приходской жизни духовными властями был предпринят ряд мер, направленных, в том числе, и на сокращение полномочий часовенных сообществ.
Подводя небольшой итог обзору основ внутренней жизни северных крестьянских «миров», еще раз подчеркнем, что многие традиции самоуправления на Севере формировались в течение нескольких веков и продолжали сохраняться на протяжении последующих столетий. Особенно важным представляется дальнейшее выявление источников для воссоздания более полной картины деятельности местных крестьянских сообществ Поюжья.
V
В конце XVI – начале XVII века поступательное развитие многих северных земель было приостановлено событиями, которые в сознании современников и в историографии получили название «Смутного времени».
Династический кризис и затяжная борьба за власть между различными политическими группировками привели к полному разрушению государственного порядка. Вскоре к внутриполитическим неурядицам прибавились и другие бедствия. Затяжной хозяйственный кризис конца XVI века дополнился неурожаями 1601 – 1603 годов и голодом. Обстановка в стране накалилась до предела: вышли из-под контроля южные «украины», усилились волнения и беспорядки в центральных уездах страны и Поволжье.
С большим трудом было подавлено мощное выступление «низов» под предводительством И. И. Болотникова.
Следующий год положил начало польско-шведской интервенции, продолжавшейся до 1619 года. В борьбе с иноземцами – «русскими ворами» – важную роль сыграло население поморских городов и волостей.
В научной литературе, посвященной событиям польско-шведской интервенции на Европейском Севере, выделяются три основных периода: первый этап продолжался с 1604 года и завершился только в первой половине 1608 года; второй этап начался в 1608 году, и его события развивались до 1612 года; третий, заключительный, этап продолжался с 1613 года до 1619 года.
На протяжении первого периода непосредственные военные действия не затрагивали территории поморских уездов. Однако население Поморья было обложено рядом тяжелых повинностей и было обязано поставлять в правительственную армию царя Василия Шуйского так называемых «даточных» людей, полностью обеспеченных оружием, продовольствием и деньгами.
Наибольшая активность северян в борьбе за освобождение страны наблюдается во второй период. В июне 1607 года польский ставленник на российский престол Лжедмитрий II укрепился в селе Тушине и осадил Москву. Многие центральные и северные города, оказавшись не готовыми к серьезному вооруженному сопротивлению, были вынуждены признать власть «тушинского вора». «С того времени, как Шуйский оказался не в силах отбить Вора от Москвы, – писал известный русский историк С. Ф. Платонов, – и войска его, покинув своего государя в московской осаде, разошлись «по домам» охранять свои очаги, Смута быстро охватила весь московский центр, перешла за Волгу, передала Вору Псков и новгородские места... Переяславль Залесский, Ростов, Ярославль, Вологда, даже Тотьма – все города, лежавшие на большой дороге от Москвы к Белому морю, – целовали крест Вору». Однако, следует заметить, что большая часть Поморья, в том числе и земли устюжского края, не признали власти Лжедмитрия II.
В подчиненных городах и уездах тушинцы облагали население тяжелыми поборами, нередки были случаи прямого грабежа и насилия. В конце ноября – начале декабря против Лжедмитрия поднялся Галич. Вскоре к нему присоединились города Верхнего Поволжья и Поморья. Жители Тотьмы и Вологды арестовали тушинцев и поляков и начали сбор ратных людей. Вскоре главным центром борьбы в Поморье стала Вологда. Отсюда направлялись письма с призывом к борьбе в другие уезды, осуществлялась координация действий с уездным земством северных земель. Здесь же происходил сбор воинских сил и денежных средств для дальнейшей борьбы. В это же время формируются военные отряды в Устюге, на Ваге и Двине, в пермских и вятских уездах.
Объединенные поморские отряды участвовали в освобождении юго-западных районов вологодского края, воевали под Галичем и Костромой. Воинские контингенты поморских и северных замосковных уездов и городов составляли значительную часть войска замечательного русского полководца М. В. Скопина-Шуйского, освободившего от «воров» 12 марта 1610 года Москву.
В середине того же 1610 года обстановка в стране еще более усложнилась. Начав в сентябре 1609 года открытую интервенцию против России, Польша основные свои силы двинула к Москве. На северо-западе шведские войска осадили Корелу. В это тяжелое время Север снова принимает самое активное участие в борьбе. Людские силы, воинское снаряжение, денежные средства направляются на организацию нового ополчения. Ведется спешная работа по укреплению городов и крупных монастырей.
В местах, удаленных от надежных городских укреплений, жители возводили острожки для «осадного сидения». Там, где подобные «городки» уже существовали, их подновляли, завозили необходимый запас вооружения и пороха. Такие укрепленные пункты становились относительно надежным укрытием для местного населения.
В приправочных книгах государева писца Н. В. Вышеславцева за 1626 год дается описание «городка» на реке Вохме, который «...на речке на Вохме был рублен, а ныне поставлен острог стоячий, а в городке шесть пищалей затинных, да шесть пищалей ручных, сто пятьдесят ядер железных, да три слитку свинцу, пять фунтов зелья, двадцать стрел».
Сильные укрепления имел Кичменгский Городок. Окруженный излучинами рек Юга и Кипарицы, он представлял из себя настоящую деревянную крепость с пятью мощными башнями. Главная – воротная – башня этого «городка», простояла, по крайней мере, до 70-х годов XIX века и «...была вышиною около 4 сажен, внутри ее были двойные стены, несколько выше человеческого роста и входы закладывались, кроме дверей, решетками из брусьев. В стенах башни было много бойниц. На огромных дверях этой башни, долго хранившихся под навесом, видна была глубокая и отчетливо вырезанная церковными буквами надпись о том, что в память последнего избавления от панов, выстроена в городке деревянная, во имя Преображения Господня, церковь при царе Иоанне Грозном(?!)». По рассказам местных жителей, во время нашествия на южские волости «панов» жители окрестных селений прятали в «городке» свои драгоценности и хлебные запасы.
В некоторых северных уездах практиковалось устройство лесных завалов – засек. Такого рода оборонительные сооружения были весьма характерны для того времени. Правильно устроенная и охраняемая дозорами засечная черта исключала возможность неожиданного проникновения противника вглубь территории. А если враг и решался пройти сквозь засеку, то, кроме естественной преграды (деревья валились в сторону предполагаемого противника), его встречали «волчьи ямы», самострелы и неожиданные вылазки защитников.
Старинные предания Никольской земли хранят информацию о действии одной из таких преград. Согласно преданию, бытующему и сейчас на Кеме, в давние времена банда разбойников продвигалась по местности, уничтожая жителей, все предавая огню и мечу. Разбойники разграбили храм около деревни Вострова, надругались над ликами святых, выколов им глаза, и двинулись вверх по реке Кеме на деревню Старину. Но разграбить деревню разбойникам не удалось, так как местные жители заманили их в лесной завал и подожгли его, уничтожив таким образом всю банду.
Период 1613 – 1614 годов был для северных земель самым тяжелым. Освобождение русским ополчением под руководством К. Минина и М. Пожарского Москвы не привело к прекращению военных действий. Правительству нового царя Михаила Романова вновь требовались немалые средства и воинские силы для окончательной победы. По всему Поморью собирались старые повинности, а в 1613 – 1614 годах были введены и новые: пушечные деньги, поставки хлебных запасов на жалование ратным людям. Назначались и чрезвычайные налоги – «запросные» и «пятинные» деньги. Поморье продолжало исправно поставлять воинов в правительственные войска.
В то же время население продолжало защищать и освобождать свои земли от интервентов. Долго продолжалась борьба со шведами в новгородско-псковском крае, землях Заонежья и Карелии. Разгромленные под Москвой поляки, бывшие тушинцы, казаки и просто разбойничьи шайки растекаются по всей стране «рыкая вельми, яко лютии звери». Два крупных польско-литовских отряда уходят на север с целью грабежа богатых поморских городов, еще не затронутых непосредственно военными действиями.
Поздней осенью 1613 года, объединившись со шведскими войсками под Тихвином, интервенты предприняли совместный поход к Белому морю с целью захвата Холмогор. До присоединения этих отрядов к шведским войскам, они некоторое время действовали самостоятельно, разоряя города, поселения, грабя местных жителей. В сентябре 1612 года, по сообщению вологодского летописца, «польские и литовские люди с черкасами и казаками и русскими ворами пришед на Вологду безвестно изгоном». Город был разграблен. Та же участь в декабре постигла и Прилуцкий монастырь. Не избежали нападения и окрестности Тотьмы. Сам город, по местному преданию, выстоял благодаря заступничеству за тотьмичей главной городской святыни – иконы Божией Матери Смоленской. К 22 января интервенты бесчинствовали уже в Сольвычегодске, где пробыли три дня и «уехали мимо города Устюга на реку Юг».
События, связанные с обороной Великого Устюга и волостей по реке Юг, нашли свое отражение в Устюжском летописце. Краткие сообщения летописи подробно и ярко дополняются двумя памятниками устюжской литературы: «Житием Прокопия Устюжского» и «Повестью о избавлении града Устюга от безбожныя литвы и от черкас, как з Двины шли». Наиболее полную информацию о событиях начала XVII века дает «Повесть», которая, вероятно, послужила основой для составления чуда 28-го жития Прокопия Устюжского, повествующего о тех же событиях.
По своему содержанию «Повесть» делится на три части. Во вступлении в соответствии с канонами тогдашней книжной традиции кратко повествуется о некоторых важных событиях русской истории: принятии христианства, венчании на царство Ивана Грозного, причинах и начале событий «Смутного времени».
Вторая часть посвящена подробному описанию противоборства между подступившими к Устюгу польско-литовскими отрядами и устюжскими воинами и горожанами. Сюда также попали события, напрямую связанные с действиями вражеских отрядов на реке Юг.
Третья часть дает интересную информацию о создании в Устюге церкви Варлаама Хутынского. Ее построение стало выполнением обета, данного устюжанами св. Варлааму за помощь городу.
Согласно тексту «Повести», узнав о приближении противника, устюжский воевода Михаил Александрович Нагой «созва вся старейшины градския богатыя и убогия и вся православныя християне», предложил горожанам поставить дополнительный острог вокруг прежнего городского вала и посада с целью обезопасить главный городской Успенский собор с находящейся в ней чудотворной иконой Богородицы Одигитрия и церкви устюжских чудотворцев Прокопия и Иоанна.
В обстановке всеобщего напряжения происходит и еще одно примечательное событие. Некий монах-молчальник Левкий неожиданно заговорил и напомнил горожанам о данном ими когда-то обете построить церковь во имя св. Варлаама. Устюжане «единогласно рекоша и даша обет», полагая, что новгородский святой «не оставит собеседника своего блаженнаго Прокопия... и способствует другу своему избавити град Великий Устюг... от нахождения инаплеменник».
25 января польско-литовские отряды подошли к городу и попытались с ходу овладеть им, пройдя по льду небольшой речки Стригны, однако их конница не смогла взойти на лед. Потерпев неудачу, осаждавшие попытались овладеть городом с другой стороны, одновременно послав разведчиков и часть сил в устье Юга к Троицкому монастырю. Получив известие о маневре противника, устюжане вышли за укрепления и приняли бой: «сходяся со иноплеменники и многих человек пленников и коней от них похватиша, их же самех вельми устрашиша...»
Потерпев неудачу, противник начал отходить от города вниз по реке Юг. В догонку уходящим полякам устремились «полки» горожан, возглавляемые воеводой Гаврилой Григорьевичем Пушкиным. Враг «побегоста от града Устюга лесы и непроходимыми месты», грабя и сжигая встречающиеся селения, убивая людей.
Интервенты дошли до Кичменгского Городка, но и там встретили хорошо организованный энергичный отпор. В завязавшемся сражении «их поляков и литовских людей самех больши пятисот убиша, а иных их живых ухватиша. Пленников же руских людей, иже по многим градом и весем пленены быша, сих бо до трею сот живых от нею улучиша». Оставшиеся в живых враги устремились в бегство «на большие лесы, стоят бо на сто поприщ и больши, досяждут до галицких градов, оттоле же они, – сообщает автор «Повести», – от Устюжеския земли без вести быша».