Мир поэзии Николая Рубцова просторен и светел, холодноват и чуть призрачен — такими обыкновенно бывают дни бабьего лета... Висит паутина, посеребренная солнцем, и расходятся от нее невидимые струйки воздуха, создавая впечатление зыбкости окружающего, даже сказочности. Воздух прозрачен, и чистота его открывает безграничность далей. И тишина... Обязательно тишина, ничем не нарушаемая, исполненная грустного и высокого значения.
Необычен и подчас неожидан этот мир, созданный самобытным поэтом. Тот самый мир, где мы живем, но далеко не всегда так пристально вглядываемся в него, мир, о котором не всегда задумываемся.
В атмосфере рубцовской лирики свободно и вольно дышится. Она грустна по преимуществу, но грусть легка и возвышенна. Здесь господствует не тоска с ее томительной удушливостью, а чувство, что приходит в минуты раздумий о большом, о главном, когда все мелкое, суетное отступает, исчезает и остаются один на один человек и мир.
Теперь мы уже привыкли к поэтическому миру Николая Рубцова, стихи его стали близки многим. «...Мнится,— замечает Вадим Кожинов, — что стихи эти никто не создавал, что поэт только извлек их из вечной жизни родного слова, где они всегда — хотя и скрыто, тайно — пребывали»[1]
[1 Кожинов В. Николай Рубцов. Заметки о жизни и творчестве поэта. М., 1976, с. 3.].
Стихи Н. Рубцова рождались с естественной необходимостью, в них нет ничего искусственного, придуманного, рассчитанного на эффект. Но они вовсе не одноплановы, а имеют свою глубину. К этому в критике привыкли не сразу и, не находя «подтекста», кидались в другую крайность — толковали о простоте, которая чуть ли не равнозначна примитивности, безыскусности. Отрыв от жизни, идилличность, созерцательность — чего только не находили в лирике Н. Рубцова, почти всегда (на всякий случай) делая оговорки о таланте поэта, его самобытности.
Между тем давно известно, что, как писал еще В. Г. Белинский, «творческая деятельность поэта представляет собою... особый, цельный, замкнутый в самом себе мир, который держится на своих законах, имеет свои причины и свои основы, требующие, чтоб их прежде всего приняли за то, что они суть на самом деле, а потом уже судили о них». Вот до основ, до того, «что они суть на самом деле», и нелегко бывает добраться.
Лица необщее выраженье разглядели у Николая Рубцова его друзья, но сразу, наверное, слишком резко обозначили какие-то отличительные знаки. «В книге, если только она производное души поэта, а не просто сгустки слуховой и зрительной информации, должна стоять тишина, подобная тишине глубокой чистой реки, в которой отражается окрестный мир»,— писал А. Передреев («Литературная Россия», 1967, 22 сентября). Вот эту поэтическую тишину он уловил в книге Н. Рубцова «Звезда полей», увидев в ней преобладание бытийного над событийным, естественное сопряжение традиций Ф. Тютчева, С. Есенина, А. Яшина.
Точно отметив исходное начало творческого развития Н. Рубцова в жажде странствий, владевшей им в молодости, Станислав Куняев фиксирует момент его поэтического созревания: «С годами гул морей, и звуки шторма, и лихое веселье легкого на подъем человека окончательно уступили место негромким речам, полным лирической правды» («Литературная газета», 1967, 22 ноября). Осмысливая образ родины в лирике Н. Рубцова, С. Куняев находит его исток в традициях Некрасова и Есенина; он первым подметил и тот, теперь для многих очевидный, факт, что стихи Рубцова «естественно, незаметно вдруг переходят в песню, вернее, не в песню, а в песенную стихию».
Сейчас эти слова, пожалуй, покажутся общим местом, а тогда они оказались достаточно ясным опознавательным знаком нового поэтического явления. Надо ведь учитывать ту историко-литературную ситуацию, когда происходило становление и утверждение поэтического мира Николая Рубцова. Тогда самые прочные позиции сохранялись еще за «эстрадной» поэзией.
Появление «Звезды полей» побудило критику уяснить: каково же место лирики Н. Рубцова в современной поэзии?
«Когда я вспоминаю старые стихи Евг. Евтушенко «Не знаю я, чего он хочет...» и их заключительные строки: «Но я робею перед мигом, когда, поняв свои права, он встанет, узнанный, над миром и скажет новые слова»,— мне почему-то всегда представляется именно Н. Рубцов. Я понимаю, эта ассоциация очень субъективна, но все же она мне не представляется случайной».
Так, с определенностью противоположения имен, говорил за «круглым столом» журнала «Вопросы литературы» (1967, № 1, с. 49—50) А. Ланщиков, сам чувствуя шаткость своих слов, интересных своей «заявочностью». Но заявка — это еще не решение проблемы, даже постановка ее с четкостью не определена.
Конечно, позже и проблемы были поставлены — о принадлежности Н. Рубцова к «тихой» лирике, во-первых, и, во-вторых, к «деревенской» теме. В том и другом случаях оказались неизбежными натяжки, стремление свести непонятное пока еще явление к уже известному, сложное — к простому.
Припомним, что говорил о «тишине» в лирике А. Передреев в своей рецензии на «Звезду полей». И вдруг это слово «тишина» вышло на первый план в статье Л. Лавлинского («Юность», 1971, № 10). Он и позже не отказался от заявленной тогда позиции: «По-моему, поэзия Н. Рубцова интересна прежде всего тем, что это «тихая» лирика в самом чистом, кристальном, что ли, виде — со всеми добрыми сторонами и недостатками»[1]
[1 Лавлинский Л. Не оставляя линии огня. М., 1975, с.
86]. Признавая, что «Рубцов силен своей удивительной цельностью и сосредоточенностью на излюбленной идее», Л. Лавлинский, по моему убеждению, неправ, однако, в своей исходной посылке.
«Легче всего зачислить Николая Рубцова в деревенские «тихие лирики» и, снисходительно отдав ему должное, печально распрощаться с ним»,— писал сразу, по следам журнальной статьи Л. Лавлинского,
B. Кокосов, уважая и ценя в Рубцове-поэте «обаяние цельной светлой человеческой души, пришедшей к поэтической мудрости и гармонии» («Звезда», 1972, № 6, с. 218). Против навязывания Н. Рубцову принадлежности к узкому и слишком уютному цеху «тихой» лирики остро и определенно выступил В. Дементьев
[2] [2 Дементьев В. Дар Севера. М., 1973, с. 262—263]. Размышляя о творчестве Н. Рубцова, А. Жигулина,
C. Куняева и некоторых других поэтов и обсуждая сам термин «тихая» лирика, В. Акаткин тоже утверждает, что «внутренне эта поэзия не согласуется с ним»
[3] [3 Акаткин В. В недрах «тихой» лирики.— В кн.: Молодые о молодых. М., 1974, с.
293]. А споры между тем и до сих пор не затихли.
К убедительным выводам приходит в своей книге о поэте В. Кожинов на основе исследования тематики, интонационного строя, наконец, синтаксической структуры стихов Н. Рубцова. Соглашаясь с тем, что у поэта «есть отдельные вещи, отмеченные печатью спокойного и грустного раздумья», критик справедливо утверждает, что «во множестве его лучших стихотворений звучит интонация столь активной устремленности, заклинания, призыва, что ни о какой «тихости» не может быть и речи...»
[1] [1. Кожинов В. Николай Рубцов, с. 49—50]. Аналогичное заключение делает и Л. Таганов, исходя из широкого ряда сопоставлений («Литературное обозрение», 1979, № 2, с. 24).
Теперь всякого рода «ограничительные» определения поэзии Николая Рубцова уходят в прошлое. Не ослабевает интерес критики к его творчеству, и популярность среди читателей остается устойчивой, то есть можно говорить не о моде, а об истинном признании. Кстати, в пользу этого свидетельствует и еще один важный момент: в народ пошли не только стихи, но и песни Николая Рубцова.
Около трех десятков песен на стихи Рубцова написал композитор А. С. Лобзов, который в стихах его почувствовал, по собственному признанию, «новую поэтическую стихию, выражающую духовные искания современного человека» («Красный Север», 1979, 9 сентября). Музыку Лобзов писал с детства — песни и романсы на стихи Лермонтова, Фета, Ап. Майкова,— полного удовлетворения в них, однако, композитор не находил, не почувствовав их живой связи с современностью. Напевая поначалу стихи Н. Рубцова, А. С. Лобзов был удивлен своим открытием,— «сколько в них обнаружилось музыки, веры, надежды и света!». Поэт потряс его «глубинным ощущением причастности к судьбам нашей родины, мощью и искренностью чувств».
«Открытие» Рубцова повлекло композитора к новому музыкальному прочтению Тютчева, Батюшкова, Пушкина, Блока, на их слова рождаются романсы и песни А. С. Лобзова. И современники — Н. Тряпкин, В. Соколов, Ю. Кузнецов, А. Жигулин — тогда же открылись ему. Используя, по его словам, «традиционные мелодические интонации русской народной песни, русского романса», композитор А. С. Лобзов пытается «сплавить деревенские и городские элементы музыкального фольклора, расширить гармонический диапазон».
Сейчас песни А. Лобзова на слова Н. Рубцова в репертуаре Алексея Покровского, Генриетты Хазизовой, Ирины Чумаковой и других исполнителей. Особенно удачно звучат рубцовские песни и романсы в исполнении Николая Тюрина, его богатый оттенками бас выражает, кажется, самое существо лирики Рубцова. Тут сдержанная и наполненная сила его поэзии, наверное, никому не покажется «тихой»: в ней ощутимы боль и неудержимый порыв, грусть и надежда.
Пошли в народ песни Николая Рубцова, пошли... И верится, это только начало нового, но теперь уже и проторенного пути.
Все полнее открывается перед нами поэтический мир Николая Рубцова. В статьях В. Дементьева, А. Ланщикова, В. Перцовского, А. Истогиной, В. Пикача, Ю. Селезнева, в книге В. Кожиноза нашли подробное и убедительное обоснование многие мотивы и образы лирики поэта. И тем острее с годами становится чувство утраты.
«В поэзии Николай Рубцов, в прозе Василий Шукшин, в драматургии Александр Вампилов...— кажется, самую душу и самую надежду почти в единовременье потеряла с этими именами российская литература...» — писал Валентин Распутин («Сибирь», 1977, №4). Да, «тихая слава — и та за могилой становится громче» (Овидий). Смерть подлинного художника заставляет нас осознать истинную меру созданных им ценностей.
Пока подводить «окончательные итоги» изучения поэзии Николая Рубцова рано — оно только начинается. Проникнуть в такой трепетно живой поэтический мир, как рубцовский, особенно нелегко, хотя вся истинная поэзия трудно поддается объяснениям. Это давно известно критике и эстетике. Утверждая, что «индивидуальность есть нечто первоначальное и неразложимое и никакие определенные особенности, ни отдельно взятые, ни в соединении, не могут ее составить и выразить», Владимир Соловьев определял главную задачу критики «в оценке данной поэтической деятельности по существу, то есть как прекрасного предмета, представляющего в тех или других конкретных формах правду жизни или смысл мира». Вот и мы попытаемся доискаться смысла в поэтическом мире Николая Рубцова, найти ту правду жизни, которую он исповедовал.
Николай Рубцов прожил короткую жизнь, не успев не только опубликовать, но даже записать все стихи, которые роились в его голове. Но и то, что он оставил нам, со всей очевидностью позволяет утверждать: не забвению, а будущему принадлежит поэзия Рубцова, чем и объясняется значительный интерес читателей к личности поэта. Между тем работы, воссоздающей биографию Николая Михайловича Рубцова, пока нет, и неудивительно, что имя поэта начинает обрастать легендами, зачастую далекими от истины.
Вот почему в вологодской писательской организации родилась мысль подготовить сборник воспоминаний о Николае Рубцове, куда вошли бы и страницы из его творческого наследия. Подготовка материалов для сборника и его составление были поручены автору этой книги совместно с А. А. Грязевым. В 1983 году сборник вышел в свет
[1] [1. См.: Воспоминания о Рубцове. Архангельск,
1983]. Его основную часть составляют воспоминания и посвящения товарищей по перу, друзей и знакомых Рубцова — тех людей, что знали его в детстве и в годы службы на Северном флоте, встречались и общались с ним в Ленинграде, Москве и Вологде. Собранные воедино, эти воспоминания дают достаточно полное представление о жизни и личности замечательного поэта. И теперь характер Рубцова, его образ вырисовываются гораздо отчетливее и определеннее.
Существенные уточнения позволяют сделать материалы второго раздела сборника. Сюда кроме ранних стихов Рубцова, еще неизвестных широкому кругу читателей, включены его литературные заметки и письма — в них приоткрывается творческая лаборатория поэта.
И тем больше появляется сегодня возможностей для различных сопоставлений и выводов, для осмысления жизненного пути и поэтического мира Николая Рубцова.
Итак, пришла пора отправиться в путь дорогами поэта от берегов Толшмы и дальше, дальше...