Этот вопрос в проекте учебника не рассматривался и в предложениях по улучшению учебника не фигурировал, поскольку он, по мнению многих, требовал дополнительного специального изучения.
О необходимом и прибавочном труде при социализме.
С.Г. Струмилин высказал ту мысль, что при социализме всякий труд является необходимым производительным трудом.
Большинство участников дискуссии, как это отражено и в проекте учебника, считали, что необходимый труд при социализме — это тот труд, который воплощается в продукте, удовлетворяющем личные потребности участников материального производства в индивидуальной форме на основе социалистического принципа распределения по труду. Стоимость необходимого продукта принимает форму зарплаты рабочих и служащих, занятых в материальном производстве, и доходов колхозников по трудодням.
Прибавочный труд работников материального производства создает стоимость прибавочного продукта, который используется обществом в целом (накопление, образование резервов, затраты на социально-культурные мероприятия, государственное управление, на оборону страны и другие общественные потребности). Доходы работников так называемой непроизводственной сферы образуются за счет части прибавочного продукта, созданного в материальном производстве,
О советских деньгах и их связи с золотом.
В ходе дискуссии были высказаны две противоположные точки зрения по вопросу о советских деньгах в связи с формулировкой проекта учебника о том, что "советские деньги выполняют свою функцию меры стоимости через свою связь с золотом".
Ф.И. Михалевский, З. В. Атлас, А.Д. Гусаков, Л.М. Гатовский, И.Д. Злобин и др. считали в основном правильной позицию авторов макета. Советские деньги имеют золотое содержание и в силу этого являются мерой стоимости. Советское государство, используя закон стоимости, исходило из того исторически сложившегося факта, что в качестве всеобщего эквивалента выступает золото. В связи с этим при проведении денежной реформы 1922— 1924 гг.- советское правительство установило золотое содержание рубля. В дальнейшем золотое содержание рубля фиксировалось косвенно через установление курса советского рубля во франке, а затем в долларе. С 1950 г, правительство установило непосредственно золотое содержание рубля и соответственно курс рубля по отношению к иностранным валютам. Поскольку рубль обладает золотым содержанием, планирующие органы, приравнивая стоимость конкретных товаров к деньгам, тем самым выражают эту стоимость в золоте, планомерно устанавливая цены товаров. Что касается устойчивости советской валюты, то она обеспечивается не только золотом, но главным образом громадным количеством товарных масс, находящихся в руках государства и поступающих в оборот по твердым ценам. Это обеспечение советских денег и вся система народнохозяйственного планирования дает государству возможность устанавливать количественные отношения товаров к золоту в соответствии с интересами развития экономики. Тот факт, что советская валюта имеет золотое содержание, приобретает особое практическое значение в связи с быстрым возрастанием международного авторитета советского рубля, с развертыванием и укреплением экономических взаимоотношений СССР со странами народной демократии. Валюты стран народной демократии ориентируются на советский рубль, имеющий твердое золотое содержание, о чем свидетельствует, в частности, денежная реформа в Польше.
Экономисты, придерживавшиеся иной точки зрения (В.В. Иконников, Я.А. Кронрод, В.М. Батырев и др.), утверждали, что, поскольку при социализме нет противоречия между частным и общественным трудом, золото или какой-либо другой товар уже не выступает как мера стоимости, т.е. как деньги. Изменение плановых цен совершенно свободно от изменений стоимости золота. Но так как цены, даже в конечном счете, не складываются в зависимости от изменения стоимости золота как внутри страны, так и во внешнеторговых связях, золото уже не играет роли эквивалента денег в СССР. Мерой стоимости для каждого отдельного товара служит стоимость совокупного товарного продукта, выраженная как исторически сложившаяся и планомерно изменяемая Советским государством сумма цен. Эта стоимость совокупного товарного продукта и выполняет в социалистической экономике роль всеобщего эквивалента, т.е. денег. Социалистическое государство в плановом порядке устанавливает советскую денежную единицу — рубль, представляющий собой долю стоимости общественного продукта. Его стоимостное содержание определяется государством исходя из объективных условий и задач развития хозяйства, путем планового определения цен. В качестве средства обращения, средства платежа и средства сбережения деньги социалистического общества представлены банковскими и казначейскими билетами. Связь между советскими деньгами и золотом устанавливается лишь для внешних экономических отношений.
О капиталистическом воспроизводстве в период общего кризиса капитализма.
Выступавший на дискуссии А.И. Кац выдвинул положение о суженном воспроизводстве, якобы характерном для периода общего кризиса капитализма. Он утверждал, что после первой мировой войны в капиталистических странах наблюдается абсолютное сокращение численности занятых рабочих, прекращение развития капитализма в колониях, отсутствие процесса массового превращения сельскохозяйственного производства в товарное, абсолютное сужение рынка, что делает невозможной реализацию накопляемой прибавочной стоимости. Закономерности капиталистического воспроизводства превращаются в свою противоположность, "самовозрастание стоимости, являющееся особенностью капиталистического накопления, переходит в ее самосокращение", расширенное воспроизводство сменяется суженным воспроизводством. Капиталисты стремятся найти выход из этого положения на пути войны и милитаризации хозяйства. Кац утверждал, что приведенное авторами проекта учебника положение В.И. Ленина о быстром развитии капитализма в период империализма уже недействительно в период общего кризиса капитализма и это положение надо пересмотреть. "Упомянутое высказывание Ленина относилось лишь к известному периоду, было основано на известном историческом опыте — именно периода развития империализма до первой мировой войны, но впоследствии противоречия империализма настолько обострились, что данное высказывание нужно пересмотреть на основе дальнейшего творческого развития ленинской теории империализма,— для подобного утверждения у авторов не хватило смелости..."
Участники дискуссии подвергли критике "теорию суженного воспроизводства". Концепция суженного воспроизводства, развиваемая Кацем, говорили они, представляет собой разновидность "теории" автоматического краха капитализма. Кац совершает грубую ошибку, пытаясь открыть внутренний закон саморазложения капитализма в отрыве от противоречия и борьбы двух систем: капитализма и социализма. Положение А.И. Каца о прекращении действия законов капитализма и превращении их в свою противоположность находится в противоречии с учением Ленина о том, что монополистический капитализм — империализм не устраняет законов капитализма, а представляет собой прямое продолжение основных свойств капитализма вообще. Кац упрощенно и неправильно изображает развитие процесса загнивания капитализма и ослабления его внутренних сил, сводя все дело к уменьшению абсолютных размеров производства. Ленин формулировал вопрос о росте производительных сил капитализма в органической связи с законом неравномерного, развития в период империализма, с ростом загнивания и паразитизма. Ослабление внутренних сил капитализма происходит в результате роста его противоречий.
Выступавшие указывали, что разработку вопросов капиталистического воспроизводства в современный период и, в частности, влияния милитаризации на капиталистический цикл нужно вести исходя из закона неравномерного развития капитализма, приобретающего значение решающей силы в период империализма.
О возможности и неизбежности внутриимпериалистических войн в современный период.
Е.С. Варга выступил на секции по вопросам капитализма с утверждением, что тезис о неизбежности внутри империалистических войн уже устарел, что такие войны возможны лишь абстрактно-теоретически, а конкретно-практически — невероятны. Он объяснил это тем, что:
а) противоречия между лагерем социализма и лагерем капитализма в настоящее время сильнее, чем внутриимпериалистические противоречия;
б) в лагере империалистическом США имеют подавляющее превосходство над всеми капиталистическими странами и не нуждаются в войне, чтобы подчинить их себе. В то же время США достаточно сильны, чтобы помешать войне между европейскими империалистами;
в) "опыт первой и второй мировых войн научил руководство империалистических государств, что внутри-империалистическая война имеет очень плохие последствия для империалистов".
"Правилен ли сегодня еще ленинский тезис о неизбежности внутриимпериалистических войн за новый передел мира?— спрашивал Варга и отвечал:— Я думаю, что тезис о неизбежности внутриимпериалистической войны устарел".
К этой точке зрения присоединился в своем выступлении М.И. Рубинштейн, заявивший, что тезис Ленина о том, что империализм неизбежно порождает войны, в настоящее время устарел, поскольку выросли мощные силы, выступающие в защиту мира и демократии.
Участвующие в прениях отмечали, что тезис Ленина характеризует экономическую и политическую сущность империализма, который не может жить без войн и грабежей. Этот тезис не может устареть до тех пор, пока существует империализм. Возможность предотвращения войны в настоящее время в результате борьбы народов за мир определяется не тем, что изменяется природа империализма, а тем, что растет и крепнет лагерь мира, демократии и социализма. Варга и Рубинштейн по существу выступают против закона неравномерного развития капитализма, объявляя его недействующим в настоящее время. Но этот закон действует и в современный период, ввиду чего империалистические противоречия обостряются и межимпериалистические войны как теоретически, так и практически вполне возможны. Точка зрения Варги, означающая отрицание закона неравномерного развития капитализма в современный период, ведет на деле к признанию возможности создания единого капиталистического сверхгосударства под эгидой США. В связи с этим один из выступивших (В.П. Глушков) напомнил, что говорил Сталин в 1921 г. по поводу позиции Чичерина: "Он переоценил момент объединения империалистических верхов и недооценил тех противоречий, которые внутри этого "треста" имеются" {Сталин И.В. Соч. Т. 5. С. 42).
Об источнике дифференциальной ренты.
В проекте учебника дифференциальная рента при капитализме рассматривалась как избыточная прибавочная стоимость, создаваемая трудом сельскохозяйственных рабочих. Эту точку зрения разделили подавляющее большинство экономистов.
С другой позиции выступил М.М. Пальцев. Он считал, что дифференциальная рента не создается трудом сельскохозяйственных рабочих, а является частью прибавочной стоимости, создаваемой во всех отраслях производства и присваиваемой землевладельцами. В силу этого владельцы земли участвуют и в эксплуатации всего рабочего класса, забирая часть совокупной прибавочной стоимости в виде дифференциальной ренты и даже часть заработной платы промышленных рабочих.
Ряд выступавших на дискуссии (Н.А. Цаголов, М.М. Соколов, К.В. Островитянов, А.И. Пашков и др.) подвергли критике позицию М.М. Пальцева. По их мнению, дифференциальная рента при капитализме представляет собой лишь особую форму избыточной прибавочной стоимости, создаваемой и реализуемой в сельском хозяйстве в силу того, что при капиталистической монополии хозяйства на землю цена производства сельскохозяйственных продуктов определяется затратами труда при худших условиях производства. Точка зрения Пальцева воспроизводит концепцию С.Н. Булгакова, раскритикованную Лениным в его работе "Аграрный вопрос и "критики Маркса"".
Об основах феодального общества и о "внеэкономическом принуждении".
Проект учебника исходил из того, что основой феодализма является феодальная собственность на землю. В противоположность этому некоторые экономисты и историки утверждали, что основой феодализма является внеэкономическое принуждение. Так, Струмилин выдвинул положение, что "феодальная эксплуатация крестьянского труда строилась методами внеэкономического принуждения на базе все большего присвоения феодалами общинных земель и постепенного прикрепления самих крестьян к этим присвоенным у них землям". Он считал, что крестьяне при феодализме были собственниками земли и только вследствие насильственного принуждения вынуждены были работать на феодалов. М.В. Нечкина говорила, что "внеэкономическое принуждение — один из законов развития феодального общества". Н.А. Цаголов высказался в том же смысле: "Для того чтобы процесс производства повторился на феодальной основе, нужна палка, дубинка, без дубинки процесс воспроизводства повториться вновь не может".
Против этой позиции выступил А.Л. Сидоров, который показал, что экономической основой эксплуатации крестьян феодалами является крупная феодальная собственность, и отметил, что идея внеэкономического принуждения как основы феодализма пропагандируется буржуазными историками. Вместе с тем он указывал, что в учебнике надо более подробно осветить вопрос о личной зависимости крестьянина от помещика.
О месте главы "Капитал и прибавочная стоимость".
Группа экономистов (Л.А. Леонтьев, Г.А. Козлов и др.) внесла предложение о том, чтобы тему "Капитал и прибавочная стоимость" изложить вслед за главой о товарном производстве, т.е. до рассмотрения капиталистической простой кооперации, мануфактуры и машинного периода капитализма. Это мотивировалось тем, что научная характеристика капиталистического производства, и в особенности машинного периода капитализма, якобы невозможна без показа того, что движущей силой капиталистического развития является погоня за прибавочной стоимостью.
О схеме раздела учебника "Социалистический способ производства".
По этому вопросу был выдвинут ряд предложений:
а) в соответствии с принципом примата производства раздел "Б" ("Социалистическая система народного хозяйства") начать со специальной главы "Материально-производственная база социализма", в которой дать анализ основных черт социалистического способа производства, производительных сил социализма в их связи с социалистическими производственными отношениями;
б) вслед за этим дать главу "Социалистическая собственность на средства производства — основа производственных отношений социализма";
в) после этих глав должна идти особая глава "Характер экономических законов социализма. Экономическая роль социалистического государства";
г) главу "Планирование народного хозяйства. Товар и деньги при социализме" предполагалось разделить на две главы: "Планирование народного хозяйства", "Товар, стоимость и деньги в социалистическом обществе";
д) после анализа в предыдущих главах основных категорий сферы производства и образования основных доходов предполагалось в специальной главе "Национальный доход социалистического общества" изложить вопрос о совокупном общественном продукте в целом и национальном доходе социалистического общества.
Я.А. Кронрод, М.М. Пальцев и А.Д. Гусаков предложили несколько иную структуру раздела "Социалистический способ производства" с тем непринципиальным отличием, что перед главой "Материально-техническая база социализма" дать главу "Основные черты экономики первой фазы коммунизма".
И.А. Анчишкин и А.Н. Сидоров предложили свою схему, незначительно отличавшуюся от указанной.
Во всех вариантах предусматривалась глава "В.И. Ленин и И.В. Сталин — создатели политической экономии социализма".
Помимо выводов, содержащихся в "Справке", во время дискуссии затрагивались и другие вопросы. Так, в ней не отражены результаты обсуждения проблемы основного экономического закона социализма. А сказано о нем было немало и во множестве формулировок. Основным экономическим законом назывался закон планового ведения народного хозяйства (ВЛ. Дьяченко), план (А.Н.Сидоров), полное соответствие производительных сил производственным отношениям (Ц.А. Степанян) и др. Многие выступавшие говорили об основных экономических законах во множественном числе (И.А. Анчишкин, И.К. Александров, Ф.В. Константинов), некоторые выделяли из основных "главный" (И.К.Александров), "основной, ведущий" (Э.Ю.Локшин) или "наиболее общий" закон (И.А. Анчишкин) и т.д. Было сказано о необходимости раскрытия цели и средств достижения основных экономических законов и о законе систематического подъема материального положения и культурного уровня трудящихся масс при социализме (А.М.Румянцев).
Материалы дискуссии отражают время, в которое она проходила, включая в первую очередь влияние культа личности И.В. Сталина, который ставился в один ряд с В.И. Лениным и признавался непререкаемым авторитетом, в частности и в вопросах политической экономии. Вместе с тем роль И.В. Сталина в организации, проведении и реализации ее результатов неверно было бы преуменьшать, как бы ни относиться к его деятельности как партийного и государственного лидера.
Глава 3
ПОСЛЕ ДИСКУССИИ. И.В. СТАЛИН ОБ ЭКОНОМИЧЕСКИХ ПРОБЛЕМАХ СОЦИАЛИЗМА В СССР
В самой дискуссии 1951 г. И.В. Сталин непосредственно не участвовал. Однако ее материалы, вероятно, внимательно изучал, о чем свидетельствуют написанные им 1 февраля 1952 г. "Замечания по экономическим вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 года". Они были адресованы участникам дискуссии и впоследствии составили большую часть работы И.В. Сталина "Экономические проблемы социализма в СССР", изданной в конце 1952 г.
Уже 15 февраля 1952 г. И.В. Сталин встретился с группой участников дискуссии, которые ознакомились с его "Замечаниями". В них была высказана точка зрения Сталина на "спорные вопросы", как нашедшие отражение в итоговой "Справке" (см. гл. 2), так и не включенные в нее, хотя и поставленные на самой дискуссии. К числу последних следует отнести, например, вопросы об основных экономических законах современного капитализма и социализма, об уничтожении противоположности между городом и деревней, между умственным и физическим трудом, а также о ликвидации различий между ними. Сталин не согласился с рядом концепций проекта учебника, выдвинув альтернативные положения.
И.В. Сталин отклонил главу "Марксистское учение о социализме. Создание В.И. Лениным и И.В. Сталиным политической экономии социализма" как ненужную и ничего нового, по его словам, по сравнению со всем текстом учебника не дающую. Думается, однако, что с позиций сегодняшнего дня и дискуссий периода "перестройки" в СССР точная характеристика тех добавлений, которые были сделаны В.И. Лениным, а затем И.В. Сталиным в экономическую теорию социализма (разумеется, не с апологетической целью), представляет интерес с точки зрения как истории экономической мысли, причем всемирной, так и политической экономии — марксистской и немарксистской, поскольку эти науки интересуют понятия ("модели") альтернативных экономических систем и многолетний опыт их функционирования. Теоретическое наследие В.И. Ленина подробно рассмотрено в 3-м и 4-м томах "Всемирной истории экономической мысли". О том, какие теоретические положения из наследства советской политической экономии принадлежат И.В. Сталину, отчасти сказано в связи с отдельными проблемами в 4-м томе. В данном томе мы освещаем последний период его влияния на разработку экономических проблем СССР, а в данной главе — в последний год его жизни. То, что было им написано в этот год, позволяет, с одной стороны, осмыслить, пусть в самом общем, первоначальном виде, понимание и оценку Сталиным того, что произошло в СССР и какие коррективы в теорию научного социализма внесла практика, с другой стороны — дает основание видеть в "Экономических проблемах социализма в СССР" своего рода "завещание" Сталина своим соратникам, будущим поколениям лидеров, советским коммунистам и всему мировому коммунистическому движению, которое в то время находилось на подъеме, растущему национально-освободительному движению в странах "третьего" мира о том, какова, можно сказать, выражаясь словами классика, "физиология и анатомия" экономического строя социализма и каковы пути его дальнейшего развития. Другой вопрос — насколько все это было обоснованно и соответствовало реальной действительности.
1. Общая характеристика работы И.В. Сталина 'Экономические проблемы социализма в СССР"
К октябрю 1952г. И.В. Сталин подготовил книгу "Экономические проблемы социализма в СССР", в которую вошли кроме упомянутых "Замечаний" еще три материала, написанные после февраля в виде ответов на письма ряда известных экономистов: "Ответ т-щу Ноткину, Александру Ильичу" (21 апреля 1952г.), "Об ошибках т. Ярошенко Л.Д." (22 мая 1952г.) и "Ответ товарищам Саниной А.В. и Венжеру В.Г." (28 сентября 1952г.). Даты свидетельствуют о весьма интенсивной теоретической работе Сталина в этот период, что в немалой степени было связано также с тем, что шла подготовка к очередному XIX съезду ВКП(б), призванному сыграть важную роль в развитии официальной идеологии. Предыдущий XVIII съезд, напомним, состоялся в 1939 г. На нем был принят партийный вердикт о победе в СССР социализма "в основном", провозглашен курс на завершение строительства бесклассового социалистического общества и постепенный переход от социализма к коммунизму1. Великая Отечественная война 1941—1945 гг., а затем тяжелый период восстановления народного хозяйства оставляли на втором плане традиционную для ВКП(б) идеологическую работу по обобщению итогов социально-экономических преобразований и определению путей их дальнейшего развертывания. Дискуссия 1951 г. подготовила почву для возобновления этой работы и продвижения в какой-то мере вперед в области экономической теории социализма. Поскольку ВКП(б) взяла на себя управление страной и определение программы ее социально-экономического развития, она оказывалась логикой положения перед лицом постоянной необходимости отслеживания своего небывалого эксперимента по становлению новой официально объявленной общественно-экономической формации, нахождения ориентиров, путей и этапов достижения в перспективе дальнейшего переустройства общества как вширь, так и вглубь, переделывая по своим представлениям его корневые основы.
Монопольное положение ВКП(б) в политической системе и государственном управлении открывало ей неограниченные возможности мобилизации всего научно-интеллектуального потенциала, в том числе экономической науки, для определения целей и обеспечения путей совершенствования социализма в том варианте, который оформлялся в СССР и воспринимался в основных чертах общезначимой моделью в других странах, ставших под руководством коммунистов на дорогу социалистических, некапиталистических преобразований.
Учитывая особенности последнего двенадцатилетия после XVIII съезда ВКП(б), было вполне очевидным, что к началу 50-х годов никаких принципиальных изменении в общественно-экономической системе СССР по сравнению с предвоенными годами не произошло в плане достижения каких-либо новых качественных рубежей. Вместе с тем, во-первых, она выдержала (и это является фактом) выпавшие на ее долю тяжелейшие нагрузки экстремального характера в годы войны, во-вторых, оказалась после окончания войны перед прямой проблемой собственного упрочения и упорядочения, налаживания адекватного себе хозяйственного механизма в невоенных условиях, способного обеспечить нормальное функционирование экономики для расширенного воспроизводства. В-третьих, актуализировалось востребование теоретического осмысления опыта социалистического строительства в СССР со стороны ряда стран Европы и Азии, выбывших из мировой капиталистической системы в том числе в результате распада колониальной системы, а также со стороны общественных сил социалистической ориентации внутри развитых капиталистических стран как бывших союзников, так и противников СССР во второй мировой войне.
Бесспорно и то, что И.В. Сталин, завершая свой жизненный путь и считая себя последовательным продолжателем дела и теории Маркса — Ленина, видел свою якобы мессианскую роль в защите и развитии всех составных частей марксизма, в том числе и политической экономии. Поскольку преобразования в СССР под флагом перехода к социализму происходили со второй половины 20-х годов под непосредственным руководством Сталина, он, естественно, стремился определить и зафиксировать свой вклад главным образом в политическую экономию социализма, основы которой, как считалось и с чем соглашался Сталин, заложил В.И. Ленин. В структуре марксизма политическая экономия традиционно функционировала как политическая экономия капитализма ("в узком смысле слова"). Представления-прогнозы о социалистическом обществе были сосредоточены под рубрикой "научный социализм". Основанные на эмпирическом опыте, как бы сливаясь с российской практикой, эти представления, конкретизируясь, переходили в "теорию советского хозяйства", накапливаясь в ней как фактические элементы официально не провозглашенной политической экономии социализма. К тому же такую оценку следует отнести и к более позднему времени, видимо, к 30-м годам. Однако хронологически Ленин стоял у начала этой работы в течение только шести послереволюционных лет (1917—1923). Сталин же находился у руля преобразований почти 30 лет, субъективно считая своей заслугой руководство процессом завершения переходного периода от капитализма к социализму и построения в СССР социализма "в основном". В 1952 г. он и торопился отразить это не только юридически (в Конституции СССР это было закреплено еще в 1936г.), но и в теории в качестве вклада, обогащающего, по его мнению, марксизм и осовременивающего экономическое основание научного социализма.
Стремясь понять такую сложную политическую фигуру, как Сталин, современному читателю, неформально интересующемуся историей советской политической экономии, полезно объективности ради принять во внимание еще некоторые обстоятельства. Учитывать их целесообразно и при осмыслении всего послевоенного потока этой мысли, особенно 40—60-х годов.
Во-первых, оформление политической экономии социализма как особого самостоятельного раздела политической экономии в широком смысле — науки и учебной дисциплины — требовало ответа на ряд методологических и ключевых теоретических вопросов: о предмете политической экономии социализма, ее методе, цели и задаче, об основных категориях, принципах и логике ее систематизации, о структуре. Без обращения к этим вопросам претензия Сталина заведомо сужалась бы самой тематикой до его участия в организационно-партийном обеспечении, до трактовок отдельных, более частных проблем. Но именно вышеназванные более общие, подчас философско-социологические, абстрактно-теоретические вопросы определили предмет его книги. Сталин выступил в известном роде селекционером идей, прозвучавших в дискуссии, и, сделав "выбор", высказал свою точку зрения.
Во-вторых, политическая экономия в любых ее разделах не может апеллировать лишь к опыту одной страны, ибо экономические законы, существенные связи производственных отношений не знают национальных границ, определяясь интернациональным типом последних, общественно-экономическим строем. Исключение может составить наиболее развитая по меркам данной формации страна. Например, Англия стала для К. Маркса полем для изучения капитализма вообще. СССР не мог аналогично Англии претендовать на роль "чистого" образца абстрактной модели социализма. Не мог в силу отсталости производительных сил и капиталистических производственных отношений России как исходного пункта, наложившего печать на всю послеоктябрьскую историю социалистического переустройства общества. Не мог также и потому, что такое переустройство осуществлялось в отдельной стране, в изоляции и противостоянии всему мировому хозяйству. Отсюда проистекала и перманентная военно-политическая конфронтация двух социальных систем, приводившая к гипертрофированному росту военной экономики и соответственно хроническому отставанию отраслей I подразделения общественного производства, сельского хозяйства, социальной, культурно-бытовой сферы и к ограничению темпов роста уровня жизни населения. И.В. Сталин знал и, конечно, отдавал себе отчет в том, что опыт СССР не может отождествляться с закономерной типовой моделью социализма. Слишком значительна, глубока специфика экономической сферы СССР. Поэтому и в название своей книги он не случайно внес осторожное ограничение, указав на то, что в ней рассматриваются экономические проблемы социализма в СССР, а не вообще. Тем самым как бы допускалась мысль о том, что этот опыт не универсален и может быть иным, обогащенным или исправленным практикой перехода к социализму в мировом масштабе. И.В. Сталину, надо полагать, было известно суждение В.И, Ленина о "цельном социализме", который вырастает из опыта многих стран2. Знал он и концепцию, которую развивал Н.И. Бухарин в пору их сотрудничества в борьбе с Л.Д. Троцким, о разных типах социализма, связанных с конкретно-исторической спецификой отдельных стран как в переходный период от капитализма к социализму, так и в фазе собственно социализма, и о постепенном стирании этого своеобразия по мере дальнейшего продвижения по пути социализма и коммунизма3. Это с одной стороны. Но с другой — в книге нет и специального подчеркивания "российской специфики" рассматриваемых проблем и выводов из их анализа. Так что в политическую экономию социализма советский опыт втекал как бы без поправок, превращаясь тем самым в образец, общезначимый тип социализма. Такой стереотип фактически помимо всего прочего мешал творческому подходу как к практике, так и к развитию теории социализма.
В-третьих, книга не содержала никакой реакции на западную экономическую мысль ни в плане заимствования каких-либо новых идей, ни с точки зрения полемики и критики ее представителей и даже направлений по вопросам как советской, так и зарубежной экономики. Острая полемическая настроенность книги всецело обращена в адрес советских экономистов. Игнорирование же западных экономических концепций не случайно и вызвано, конечно, не отсутствием компетентности ее автора. И.В. Сталин располагал широчайшими возможностями получения нужной информации. Здесь выражена определенная позиция.
В западной экономической мысли господствовало кейнсианство. Позиции его укрепились в связи с сильными государственными мероприятиями Ф. Рузвельта, выведшими экономику США из состояния великого кризиса начала 30-х годов. Идеология Дж. Кейнса торжествовала и в годы войны (1939—1945), требовавшей энергичного вмешательства государства в экономику, обеспечения роста выпуска военной продукции, организации снабжения армии и населения продовольствием и другими предметами потребления. Пользовались признанием концепции несовершенной конкуренции. И. Шумлетер, О. Ланге и др. выступили с идеями "конкурентного социализма" (см.: ВИЭМ. Т. 4), можно сказать, в положительном смысле, дав импульс концепциям так называемого рыночного социализма, соединяющего плановое начало с рыночной экономикой. Причем идея конкурентного, рыночного социализма в тогдашнем виде имела в виду не только "корректировку" и в некотором роде даже защиту уже имевшейся в опыте модели плановой экономики от прямых отрицаний ее эффективности со стороны Л. Мизеса, ф. Хайека и др. Носители названных идей по существу предрекали эволюцию самой рыночной, капиталистической экономики по пути приобретения ею плановых, государственных регуляторов преимущественно в отношении производства и реализации средств производства.
Иначе говоря, западная экономическая мысль развивалась в направлении все большего освоения принципов государственно-планового регулирования и управления экономикой, даже ее частным сектором. В сторону ослабления использования этих принципов маятник качнулся гораздо позже, в 70-х годах. А тогда, к началу 50-х годов, главная линия буржуазного теоретического познания экономики устремлялась к тем ориентирам, к которым советская экономика и советская экономическая мысль пробивались уже четвертое десятилетие. Германия и Япония еще не избавились от шока поражения в войне, и им предстояло пройти долгий путь поиска и созидания своих впоследствии показавших высокую эффективность экономических систем. Заимствовать у них в начале 50-х годов формы хозяйствования, а тем более формы производственных отношений оснований действительно не было. Ничем весомым не могла привлечь к себе внимания германская и японская экономическая наука. Экономическое "чудо" свершилось позднее. Идеи "социального рыночного хозяйства" получили развитие, когда Сталина уже не было в живых. Японское планирование показало свои плюсы тоже гораздо позднее.
Не последнюю, а скорее приоритетную роль в отношении советской экономической науки к западной играл, бесспорно, идеологический фактор, поставивший барьер на пути изучения хотя бы некоторых позитивных сторон организации и методов хозяйствования в развитых западных странах.
В данном случае речь идет об идеологии, нацеленной на создание и функционирование, как понималось, совершенно новой, некапиталистической системы хозяйства, соответствующей теории и политики, отвергающей капиталистическую систему, основными чертами которой, согласно той же идеологии марксизма, являются всеобщность товарно-денежных, рыночных отношений и превращение на основе частнокапиталистической собственности на средства производства рабочей силы в товар. Такова ее разрушительная сторона. Конструктивной же стороной этой идеологии являлось строительство, налаживание принципиально иной экономической системы, основывающейся на общественной собственности на средства производства. Решалась, таким образом, задача формационного масштаба, и для этого нужна была новая экономическая теория. Миссия этой теории состояла в осмыслении нового типа складывающихся производственных отношений, адекватной им системы экономических законов и основных форм их осуществления. Это определило общую нацеленность и составило центральный пункт книги И.В. Сталина "Экономические проблемы социализма в СССР". С него и начинается изложение, на него опираются все разделы книги.
2. О характере экономических законов. Общие и специфические законы, действующие при социализме
По этим вопросам, не утратившим методологическое значение для политической экономии любого направления и сегодня, И.В. Сталин высказал соображения, из коих некоторые поданы в форме прямой полемики с рядом советских экономистов. При разборе этих текстов с целью выяснения существа дела приходится пренебречь такими чертами сталинского стиля, как безапелляционность, категоричность, резкость, подчас грубость, хотя для других целей подчеркивание этих стилевых особенностей, возможно, будет оправданным, как, впрочем, и оценка простоты и лаконичности его речевых построений.
Главным тезисом проходит в книге положение об объективном характере экономических законов любой общественной системы, идет ли речь о капитализме или о социализме. В этом отношении экономические законы идентичны с законами природы, естествознания. Законы науки, в том числе политической экономии, "отражают закономерности процессов, совершающихся независимо от воли людей"4.
Под независимым от сознания и воли людей возникновением законов экономического развития и понимается их объективность. Это положение не было новым, оно изначально принадлежит материалистическому пониманию истории, является "азбучным", как выразился сам Сталин, для марксизма. И вместе с тем у Сталина были основания привлечь внимание к данному вопросу, который не случайно оказался в поле зрения прошедшей ноябрьской дискуссии 1951 г. Сталин отметил факт забвения политэкономической литературой этого положения, особенно в отношении социализма, и назвал ряд причин, приведших, по его словам, некоторых теоретиков и практиков к "субъективному идеализму". Последний же полагает, что экономические законы возникают благодаря сознательным действиям людей, по воле государства, правительства.
Фактически происходило смешение экономических законов с юридическими. Последние, издаваемые государством, трактовались (и трактуются нередко и сейчас, когда речь идет о хозяйственном законодательстве) как законы экономические. Сталин категорически выступил против подобного отождествления, хотя, как известно, в юриспруденции существует понятие "объективное право", определяемое совокупностью обязательных норм, исполняемых отдельными гражданами и хозяйственными организациями. Но объективное право — это не сумма объективных экономических законов, а собрание юридических норм. Здесь существует в методологическом отношении та же разница, что между правом собственности и экономическими отношениями собственности (присвоение).
Указанную ошибку в толковании экономических законов, особенно при социализме, Сталин связал с переоценкой возросшей в громадной степени экономической роли государства, советской власти. Отсюда, по его мнению, и распространилась версия о возможности отмены и "преобразования" государственными органами одних экономических законов и "формирование" ими с помощью декретов и мер экономической политики других экономических законов. И. Сталин отмежевался от такой позиции, хотя всей предшествующей деятельностью, бесспорно, сам содействовал ее утверждению не только в пропаганде, но и в теории. Объективно укреплению подобного взгляда способствовала сама практика социально-экономической реформации общества, когда на передний план выдвигалась активная роль государства как официально признанного орудия "диктатуры пролетариата" во главе с руководящей обществом коммунистической партией. Не случайно в те годы одной из распространенных версий основного экономического закона социализма было провозглашение таковым именно "диктатуры пролетариата", т.е. политической организации того периода.
В подобных трактовках можно усмотреть извращенную перефразировку известного ленинского положения о "первенстве политики перед экономикой". В.И. Ленин по философским взглядам был приверженцем исторического материализма, и поэтому его мысль в данном случае нельзя интерпретировать в духе признания якобы приоритета надстройки (политика) над базисом (производственные, экономические отношения) как закономерности. Это означало бы, естественно, отрицание объективного характера экономических законов. Ленинская фраза понятна в контексте дискуссии 1922 г. о соотношении политического (классового, социального) и чисто хозяйственного, прагматического подходов к управлению народным хозяйством страны, к его организации, принятию экономических решений и роли профсоюзов. Иначе говоря, высказывание Ленина не относится к философско-социологическому уровню рассмотрения проблемы объективного и субъективного. Однако ему нередко придавался именно такой ранг, хотя Сталин не затронул этот момент.
Сталин обошел (видимо, вполне сознательно) и то обстоятельство, что в марксистской политической экономии было широко распространено убеждение в "прозрачности" социалистических производственных отношений. Тождество сущности и явления, возникающее якобы вследствие устранения товарно-денежного фетишизма, снимает и гносеологическую проблему познания экономических законов. Отсюда и ограничительная версия политической экономии как науки, замкнутой историческими рамками товарно-капиталистического хозяйства. Но причина, как считалось, здесь не только гносеологическая, но и онтологическая. Вместе с товарно-капиталистическими отношениями уходит с исторической сцены рыночная сфера стихийно действующих экономических законов товарного и капиталистического производства. Отмирают особые, специфические законы этой системы, а вместе с ними и специфические законы вообще. Общие же для разных исторических ступеней экономические законы действуют уже как "познанная необходимость". Поэтому отпадает нужда и в особой теоретической науке (экономии) и, напротив, возрастает роль прикладных экономических дисциплин, разрабатывающих конкретные методы применения знаний о формах проявления общих экономических законов в пространстве и во времени, в различных отраслях народного хозяйства, методов статистики, анализа и учета.
Сталин не указал на эту господствовавшую еще в дооктябрьский период среди марксистов точку зрения, отрицавшую объективный характер экономических законов социализма в силу предстоявшей утраты экономикой стихийно действующего рыночного механизма, а вместе с ним и "среды", в которой возникают специфические законы. Он явно упростил мотивировку недооценки объективного характера экономических законов при социализме, обойдя более глубокую, чем необразованность советских и партийных кадров, подоплеку. Правда, Сталин, хотя не всегда убедительно, затронул ее отдельные важные фрагменты, привлекшие к себе внимание теоретиков-экономистов и философов в те годы.
Было жестко проведено различие между объективностью и стихийностью, что означало допущение, таким образом, нестихийного действия объективных экономических законов. Однако утрату стихийности действия Сталин связал исключительно с познанием и использованием экономических законов людьми, классами, обществом и отрицал по сути стихийность как имманентное онтологическое свойство ряда специфических законов, обусловленное характером и структурой той экономической среды, в которой они возникают и качества которой выражают. Сталин выступил против признания стихийного характера экономических законов вообще, называя такое признание фетишизацией законов, отдачей себя в рабство законам. По его мнению, всякое "общество может, познав экономические законы и опираясь на них, ограничить сферу их действия, использовать их в интересах общества и "оседлать" их"5. Сталин дважды возвращается к этому тезису, но в качестве его иллюстрации приводит примеры из Великой французской и Октябрьской революций, в которых по его мнению, использовался обще-формационный "закон обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил". В связи с этим Сталин отклонил замечание А.И. Ноткина о том, что стихийный характер экономических процессов до социализма "не дает обществу возможности использовать экономические законы в интересах общества"6. При этом Сталин не привел ни одного примера в подтверждение своего тезиса из области специфических законов, например, капитализма. Правда, он признал и подтвердил, что в классовом обществе использование экономических законов имеет всегда и везде классовую подоплеку7.
Однако эта особенность ничего не меняет в его представлении о характере экономических законов любой формации и ничего специфического не вносит в вопрос о природе особенных законов социализма. Поэтому он объявил "совершенно неправильным" по сути не лишенное оснований соображение экономистов А.В. Саниной и В.Г. Венжера о том, что "только благодаря сознательному действию советских людей, занятых материальным производством, и возникают экономические законы социализма"8.
Вообще в позиции Сталина заметно проглядывает стремление отождествить законы природы и экономики. И это верно, но в рамках узкого вопроса об их объективном характере возникновения и действия. Но уже рассмотрение действия законов обнаруживает также очевидное своеобразие экономических законов, которые реализуются не автоматически, минуя деятельность людей, а исключительно через посредство этой деятельности, будь то атомизированная частнохозяйственная рыночная экономика или ассоциированная общественная плановая экономика. Сталин фактически вынес практическую хозяйственную деятельность за рамки проблемы экономических законов и не учитывал указанного их своеобразия. Если же такое своеобразие учитывать, то в механизме реализации экономических законов окажется не только деятельность людей, но и то, каков характер этой деятельности в масштабе общества,— является она автономно осуществляемой в каждой производственной ячейке или планомерно организованной. Таким образом, правомерна хотя бы постановка проблемы об особенностях характера действия и использования экономических законов при социализме. Сталин проигнорировал ее. Однако проблему специфических законов социализма он выделил, подойдя к ней с другой стороны — содержательной.
Наличие специфических законов Сталин связывал с "недолговечностью" экономических законов вообще по сравнению с законами природы, их историческую смену — с изменением экономических условий, производственных отношений, порождением которых и являются экономические законы определенного способа производства.
Изменяются и некоторые общеформационные экономические законы, которыми, по Сталину, различные общественные формации связаны друг с другом9.
Сталин не поставил вопроса о субординации общих и специфических законов в структуре конкретной экономической системы, придавая каждой группе особое методологическое, теоретическое и практическое значение для социалистической экономики.
К числу первых общих законов Сталин прежде всего относил открытую еще Марксом зависимость определенного типа производственных отношений от характера и уровня развития производительных сил, определив эту функцию как "закон обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил" 10. В другом месте он упоминал закон "об единстве" производительных сил и производственных отношений в едином общественном производстве, закон "об отношениях" между производительными силами и производственными отношениями в процессе развития всех общественных формаций11. Сталин нигде не разъяснил разницу между этими тремя законами, чем породил дискуссии в среде философов и политэкономов. Можно предположить, что речь шла о различных понятиях диалектики, характеризующих разные моменты (состояния) и полноту взаимосвязи производительных сил и производственных отношений как единство противоположностей, внутри которого имеется и соответствие, и противоречие между ними. Однако закону "соответствия" Сталин придал особое значение. С ним он связал, следуя традиции исторического материализма (которая стала ослабевать в советском обществоведении), признак объективности производственных отношений вообще, а, следовательно, и адекватных им законов. И здесь он сделал явный крен в сторону фатализации данного закона, придав ему статус обязательности, иначе — жесткой неизбежности. Впоследствии обществоведческая литература отказалась от такого термина в отношении законов, ибо никакие законы, даже естествознания, не осуществляются в чистом виде и встречают массу отклоняющих и противодействующих факторов. Общественные законы отражают много конкретно-исторических обстоятельств. Не реализуясь автоматически, они опосредованы активной деятельностью людей, существенно влияющих на течение социальных, в том числе экономических, процессов, а, следовательно, и их результаты. Лишь в конечном счете, в длительной перспективе, в массовидности событий, не в каждом отдельном случае проявляется объективная экономическая необходимость, закон. Сталин же упростил, обеднил картину, достигая такой ценой однозначности, выпуклости познания идеи объективного характера экономических законов. И сделал он это не только из чисто философско-мировоззренческих соображений, не ради лишь "борьбы за чистоту" исповедуемой им идеологии, теории. Просматриваются две целевые установки, вполне понятные для логики поведения Сталина.
Во-первых, он усиленно стремился закрепить в сознании общества, управленческих кадров, теоретиков подтверждение правомерности, неслучайности, закономерности Октябрьской революции в России, признание ее социалистического характера, а также исторической обусловленности крупнейших социально-экономических преобразований, проведенных в России за три с лишним десятилетия, прошедших после того. Известно, что Ленин неоднократно обращался к обоснованию причин Октябрьской революции и в последний раз это сделал в последней опубликованной при жизни статье "О нашей революции" (май 1923). Видимо, какая-то роковая потребность побуждает деятелей такого масштаба оставлять в завещании оценку совершенного при его прямом участии, особенно в случаях, затронувших судьбы многих людей, целых народов. Иногда это выражается в переосмыслении, в отказе или уточнении прежних формул, чаще — в подтверждении.
Ленин, например, подтвердил в упомянутой статье свою характеристику Октябрьской революции как социалистической по ее конечной цели, движущим силам и антикапиталистическим преобразовательным мерам. Но был и новый момент, указывавший на возможность построения социализма в одной стране, причем такой отсталой стране, как Россия, вне зависимости от ближайших перспектив мировой социалистической революции. Ленин хорошо видел экономическую и культурную отсталость России, но все же не считал, что российский вариант несовместим с научным социализмом Маркса и Энгельса, противоречит историческому материализму, как полагали Г.В. Плеханов и другие лидеры российской и западной социал-демократии. По мнению Ленина, акцент должен быть сделан на особенностях осуществления закономерности взаимодействия производительных сил и производственных отношений. Факт отсталости России находится, полагал Ленин, в этом русле и многое предопределяет. Именно им, а не общими закономерностями перехода от капитализма к социализму обусловлена необходимость индустриализации всей страны и создания материально-технической базы всех отраслей народного хозяйства в виде крупного машинного производства, культурной революции, начиная с ликвидации неграмотности V4 многомиллионного населения, кооперирования мелкого крестьянского и кустарного хозяйства как средства создания крупного производства.
Сталин в "Экономических проблемах" подошел к трактовке этого вопроса иначе. Он интерпретировал Октябрьскую революцию и все последствия социально-экономических преобразований исключительно сквозь призму проявления "закона обязательного соответствия производственных отношений характеру производительных сил". А для этого пришлось оставить в стороне вопросы отсталости России, прежде всего по уровню развития производительных сил, более того, выбросить из самой Формулы закона упоминание этого момента, ибо Россия, взятая изолированно, не являла собой пример страны, где капиталистические производственные отношения уже пришли в противоречие с уровнем развития производительных сил» который, по оценке Ленина, был "средне-слабый", т.е. слабый, хотя и выше, чем, например, в Индии, Китае или африканских колониях и т.д. Такой уровень предопределял и неразвитость капиталистических производственных отношений, сохранение массы мелкотоварного и даже патриархального хозяйства (укладов). Сталин же сделал упор на "классику", на "общественный характер" производительных сил, которому уже и в России не соответствовала, утверждал он, частная, капиталистическая собственность.
У Ленина не было прямого переноса на Россию первых двух десятилетий XX в. той ступени зрелости и остроты основного противоречия капиталистической экономики, которой достигли развитые страны и которая свидетельствовала бы о достаточной экономической готовности России для возможного перехода к социализму. Вместе с тем Ленин не выносил Октябрьскую революцию и последовавший за ней переходный период за рамки действия общеисторического, общемирового процесса. Как же он вписывал российский феномен в этот процесс? Как пытался разрешить логическое противоречие между общим и специфическим? Через разработку теории империализма, сыгравшей роль связующего звена между тем и другим. Империализм (монополистический капитализм), согласно всем крупным теоретикам, касавшимся этой темы,— от Дж. Гобсона до К. Каутского, создал единую мировую систему экономических взаимосвязей и взаимозависимостей под эгидой финансового капитала ведущих стран, осуществивших экономический раздел мира. Из этого факта Ленин сделал вывод о возможности разрыва этой цепи в ее "слабом звене", каким может оказаться далеко не самая развитая в экономическом смысле страна. Прорыв может совершиться в той стране, где в наибольшей мере накопились противоречия, причем не только экономические, но и социальные, политические, национальные и др. Как ни парадоксально, в роли антикапиталистического фактора могут выступить и пережитки феодальных отношении. Россия и оказалась, по Ленину, средоточием тех противоречий, которые в совокупности создали ситуацию, приведшую сначала к буржуазно-демократической Февральской, а затем к социалистической Октябрьской революции.
Сталин в своих работах 20-х годов ("Вопросы ленинизма") пропагандировал именно эту ленинскую концепцию, но в "Экономических проблемах" не вспомнил о ней.
Сталин не только пропагандировал эту теорию Ленина, но и вместе с Н. Бухариным, ведя политическую борьбу с Л. Троцким, Г. Зиновьевым, Л. Каменевым, разработал вариант интерпретации Ленина, легший в основу партийной и государственной идеологии. Речь идет о внутрипартийной борьбе вокруг вопроса о возможности построения социализма в одной стране. Известны высказывания Ленина на этот счет. Первые из них были сделаны еще до октября 1917 г. ("О лозунге Соединенных Штатов Европы", "Военная программа пролетарской революции"). Спор в большевистской партии разгорелся в связи с трактовкой этих высказываний. Л. Троцкий видел в октябрьском перевороте лишь начало мировой социалистической революции как непрерывного "перманентного" процесса. Г. Зиновьев и Л. Каменев были близки к этой версии, но считали, что строительство социализма все же необходимо и возможно вести в одной стране, однако завершить его вне контекста мировой революции нельзя, И. Сталин и Н. Бухарин истолковывали позицию Ленина как изначально, с дооктябрьского времени, признающую возможность не только строительства, но и построения социализма в одной стране, конкретно в России. Версия Сталина и Бухарина состояла, таким образом, в том, что Россия в одиночку, независимо от перспектив мировой революции сможет не только пройти переходный период от капитализма к социализму, но и вступить в фазу полного социализма.
Ясно, что эта дискуссия имела не просто теоретическое значение, из разных позиций вытекала разная социально-экономическая политика. В каком же отношении они находились к концепции Ленина? Анализ работ Ленина показывает, что ни одна из сторон безупречно не передает его идею, хотя обе в известном смысле правы. Дело в том, что ленинский взгляд менялся. До нэпа, т.е. до 1921—1923 гг., курс на социалистическое строительство в России жестко привязывался к ходу революционного движения на Западе. Вне его Ленин не затрагивал вопросы о судьбах социализма в России, что дало определенное основание для платформы Троцкого, Зиновьева, Каменева. Но затухание революционных боев на Западе, окончание гражданской войны повернули внимание Ленина к внутренним резервам создания нового строя. Первый шаг в этом повороте (1921) состоял в налаживании экономической смычки новой власти с частнохозяйствующим крестьянством посредством отмены продразверстки, введения продналога, развития рыночных отношений между городом и деревней. Второй шаг (1923) означал курс на постепенную и добровольную переделку самого многочисленного в стране крестьянского уклада на пути развития кооперации вплоть до сплошного кооперирования. Именно на этом пути Ленин увидел возможность в перспективе полной победы социализма (статья "О кооперации"). Сталин и Бухарин имели поэтому известное право опираться в политической схватке на ту позицию, которую Ленин занял уже в конце своей жизни, но это, конечно, не означает, что Ленин всегда ее придерживался.
В любом случае избранный для России путь заведомо означал для нее прохождение через барьеры громадных специфических проблем, во многом оставшихся от докапиталистических структур, создание крупной машинной индустрии, охватывающей все отрасли народного хозяйства, в том числе и его аграрную часть, усвоение опыта хозяйствования, организации и управления производством в развитых западных странах, прошедших школу высшей стадии капитализма. Описать этот многогранный и неординарный процесс применительно лишь к России с помощью теоретической модели с однозначной зависимостью производственных отношений от характера и уровня развития производительных сил невозможно.
Однако в "Экономических проблемах социализма в СССР" Сталин, стремясь подчеркнуть объективность осуществления в СССР социально-экономических преобразований, попытался представить их однозначно в свете действия этого социологического, общеэкономического закона.
В этой книге затронуты и некоторые другие общеэкономические законы, сохраняющие, по мнению Сталина, силу при социализме. В основном это законы воспроизводства, открытые К. Марксом. В полемике с экономистом Л. Ярошенко, который полагал, что Марксовы схемы и законы воспроизводства отражают специфику капиталистического хозяйства и поэтому неприменимы в социалистических условиях, Сталин занял иную позицию. Он сделал вывод, что в теории воспроизводства Маркса содержится наряду с капиталистической спецификой "целый ряд основных положений воспроизводства, имеющих силу для всех общественных формаций, в том числе и особенно для социалистической общественной формации"12. Сталин назвал их:
1) разделение общественного производства на производство средств производства и производство средств потребления;
2) преимущественный рост производства средств производства при расширенном воспроизводстве;
3) соотношение между I и II подразделениями;
4) прибавочный продукт как единственный источник накопления;
5) образование и назначение общественных фондов;
6) накопление как единственный источник расширенного воспроизводства.
Кроме ссылок на высказывания Маркса, Энгельса и Ленина, Сталин не привел каких-либо специальных аргументов в пользу общезначимости этих положений, указав лишь на то, что без них не может обойтись планирование в социалистическом обществе13.
Исключение составляет положение о преимущественном росте производства средств производства. В его обоснование как объективной необходимости Сталин привел два мотива, которые вряд ли, как показало в дальнейшем обсуждение этого вопроса, можно признать состоятельными.
Во-первых, он сослался на то, что I подразделение должно производить оборудование не только для своих предприятий, но и для всех остальных отраслей народного хозяйства. Это бесспорное положение подчеркивает, конечно, ключевую роль производства средств производства в осуществлении простого и расширенного воспроизводства, в обеспечении научно-технического прогресса. Но из него не следует обязательный вывод о более быстром росте I подразделения, чем II подразделения.
Во-вторых, Сталин заявил, что без такого роста "вообще невозможно осуществить расширенное воспроизводство"14. Этот тезис муссировался в литературе 50—60-х годов. Но ошибочность его иллюстрируется самой марксистской теорией, в рамках которой, казалось, он и возник. Уже схемы расширенного воспроизводства К. Маркса свидетельствуют о том, что этот процесс идет и при неизменном соотношении в темпах роста I и II подразделений, если не изменяется органическое строение капитала. И только рост последнего — а он в конечном счете отражает рост технического строения, производительности труда на базе обновляющейся техники — обусловливает (и это показал еще Ленин) феномен преимущественного развития I подразделения. Следовательно, этот феномен становится необходимым лишь для одного вида расширенного воспроизводства. Причем этот вывод теоретически правилен при отвлечении, как впоследствии, в 60-х — начале 70-х годов, показала экономическая литература, от различных противодействующих факторов, прежде всего связанных с ростом эффективности новой техники и новых технологий и их относительным удешевлением на единицу продукции. Далее, теоретические расчеты и практика развитых в индустриальном отношении стран свидетельствуют о сближении темпов роста I и II подразделений, о действии закона преимущественного роста производства средств производства лишь как тенденции, постепенно ослабляющейся по мере замены ручного труда машинным и безграничного роста его производительности.
Абсолютизация закона преимущественного роста производства средств производства, его односторонняя трактовка в духе непрерывного опережения I подразделением темпов роста II подразделения была, конечно, попыткой использования марксистской теории воспроизводства как научной базы для политики форсированной индустриализации, первоочередного развития военно-промышленного комплекса, отказа при таком курсе в возможности столь же быстро развиваться отраслям, производящим предметы потребления, сельскому хозяйству, непроизводственной сфере. Благодаря перевесу политического фактора и усилиям Сталина идея преимущественного роста I подразделения получила развитие и отражение в учебниках политической экономии в деформированном виде. А это повело в значительной мере и к дискредитации самой идеи, к ее отторжению рядом экономических школ и отдельными учеными в 60—70-х годах (см. гл. 8 этого тома).
Однако центральным пунктом проблемы экономических законов наряду с вопросом об их объективном характере явилась в книге Сталина идея специфических законов социализма. Именно этими законами отличается одна формация от другой, социализм от капитализма, капитализм от феодализма и т.д. Таков подход. Из него вытекает особая роль законов этого рода в целостной системе экономических законов данной формации. В логико-методологическом плане именно эти законы или некоторые из них в любой формации выступают как системообразующие. Из них выделяются так называемый закон-регулятор, определяющий способ формирования и изменения пропорций в общественном производстве, и закон, выражающий социальную ориентированность производства, его так называемую целевую функцию. Первым законом для условий капитализма был признан еще со времен А. Смита "регулятор-невидимка", закон стоимости, стихийно, через определение уровня общественно необходимых затрат, движение цен, конкуренцию товаровладельцев управляющий соотношением производства и потребления, их структурами. В советской экономической литературе 20-х годов (см.: ВИЭМ. Т. 4) известное место заняла дискуссия о законе-регуляторе в многоукладной экономике переходного периода, в так называемом "советском хозяйстве". Теперь, в условиях, как считалось, "социалистического хозяйства" в СССР, возникла по сути аналогичная проблема. Со вторым законом связана концепция прибавочной стоимости, открытая К. Марксом и вошедшая в его экономическую теорию как концепция "основного", "главного", "абсолютного" экономического закона капитализма. Каков основной экономический закон социализма?
Сталин, пользуясь материалами дискуссии 1951 г., дал на этот вопрос свой ответ, повлиявший на развитие советской политической экономии в последующие 40 лет.
По поводу "закона-регулятора" Сталин не обнаружил четкого представления. С одной стороны, он признал сохранение при социалистическом строе действия закона товарного производства — закона стоимости, поскольку остается товарное производство. Но с другой стороны, закон стоимости перестает, согласно Сталину, быть регулятором производства, он не регулирует отношения, не распределяет труд между различными отраслями производства15. Сталин полагал, что это связано с ограничением сферы его действия благодаря обобществлению средств производства в городе и деревне, действию "закона планомерного (пропорционального) развития" и хозяйственной пятилетки, в том числе годовым и пятилетним планам, т.е. планированию народного хозяйства. Таким образом, по Сталину, закон планомерного развития как бы вытеснил закон стоимости из сферы регулирования народнохозяйственных пропорций. По сути дела этот закон, хотя Сталин прямо об этом не писал, интерпретировался им как специфический закон-регулятор в социалистическом хозяйстве, взятом в целом, в масштабе и на уровне всего общества.
Вводя в политическую экономию социализма понятие закона планомерного (пропорционального) развития, Сталин формально противополагал его не закону стоимости, а некоему ''закону конкуренции и анархии производства при капитализме"16. Фактически же он противопоставлял закон планомерного развития закону стоимости. Не решился же на такой окончательный вывод он не случайно. Сталин признал "сожительство" этих двух законов, лишь ограничивая, но, не устраняя из реальной действительности закон стоимости. Последний утрачивает роль регулятора производства, но сохраняет такую роль ("в жестких пределах") в сфере обращения, в обмене через куплю-продажу главным образом предметов потребления. Оказывается даже, что закон стоимости, хотя и косвенным образом, все же воздействует и на производство:
а) через потребление продукции, покрывающей затраты рабочей силы в процессе производства; б) на уровне предприятий, осуществляющих хозрасчет и учитывающих себестоимость продукции, ее рентабельность; в) в ценообразовании.
По существу в одновременном действии закона планомерного развития и закона стоимости как регуляторов экономики на ее разных структурных уровнях Сталин признавал своеобразную концепцию "смешанной экономики" для периода социализма, сохраняя в нем товарно-денежные, рыночные отношения при сильном государственном управлении экономикой. Его разграничение сфер действия законов планомерного развития и закона стоимости в чем-то воспринимало идею конкурентного, рыночного социализма О. Ланге, И. Шумпетера, увидевших жизнеспособность социализма именно на пути сочетания плановых и рыночных начал, причем распределивших акценты на этих началах между средствами производства и предметами потребления17.
Что касается самого содержания закона планомерного развития, то Сталин не раскрыл его в достаточной мере, не показал функций закона, сведя суть закона к необходимости обеспечения пропорциональности народного хозяйства. Впоследствии нашлось немало сторонников этой узкой концепции, она вошла в учебники. Однако в такой трактовке утрачивалась специфика данного закона в сравнении с общеисторическим, "естественным" законом необходимости определенных пропорций в системе общественного разделения труда. На это было обращено внимание в литературе.
Невыясненным остался и вопрос о формах проявления (движения) закона, через которые реализуются его функции. Сталин четко разделил закон планомерного развития и планирование, указав лишь то, что в годовых и пятилетних планах (другие виды плана, формы планирования, прогнозирование и программирование вообще не назывались) отражаются в той или иной мере требования этого закона. Вместе с тем он разграничил закон и планирование с помощью философских понятий "возможность" и "действительность", что, конечно, требует включения планирования, как и других форм планового управления народным хозяйством, в самый механизм действия закона. Диалектику содержания и формы, сущности и явления Сталину не удалось раскрыть на данном примере.
Вместе с тем постановка вопроса о законе планомерного развития, как и об основном экономическом законе социализма, имела определенное значение для разработки политической экономии социализма как общества, базирующегося не на товарной, рыночной, а на плановой экономике.
Тема основного экономического закона социализма в работе Сталина звучит дважды: первый раз в "Замечаниях" в порядке противопоставления этого закона основному экономическому закону "современного капитализма", второй раз — в полемике с экономистом Л. Ярошенко.
Для теории политической экономии и истории ее развития в СССР (нет нужды напоминать всякий раз о том, что речь идет о ее развитии на марксистской методологической базе) представляет интерес разбор и оценка следующих положений, выдвинутых на дискуссии 1951 г. и привлекших внимание Сталина.