Н. РУБЦОВ И В. ВЫСОЦКИЙ
Среди поэтов 1960-х - 1980-х годов
Высоцкий и Рубцов пользуются подлинной, не
навязанной "сверху" популярностью.
Существует обширнейшая библиография авторских
произведений и публикаций об их жизни и
творчестве, открываются все новые и новые музеи и
памятники, выходят книги, газеты, альманахи,
журналы, посвященные им ("Вагант" в Москве и
"Николай Рубцов" в Санкт-Петербурге); живет и
особое, "самодеятельное" литературоведение,
создаваемое самыми настоящими "фанатами" их
поэзии.
Н. Рубцов и В. Высоцкий - люди
одного поколения "шестидесятников", лучшие
их произведения написаны в конце 1960-х годов:
"Банька по-белому" (1968), "Охота на
волков" (1968), "Он не вернулся из боя" (1969),
"Я не люблю" (1969) - у Высоцкого и "До
конца" (1968), "У размытой дороги" (1968), "Под
ветвями больничных берез..." (1969), "Поезд"
(1969) - у Рубцова. В середине 1960-х годов Николай
Рубцов вместе со студентами-однокурсниками
Литинститута ходил в Театр на Таганке, однажды
после спектакля за кулисами состоялась встреча
будущих поэтов и прозаиков с актерами, в том
числе и с Высоцким. Н. Рубцов любил слушать песни
Владимира Семеновича, после гибели Рубцова в 1971
году в Вологде в числе личных вещей были
обнаружены магнитофонные ленты с записями барда.
Позже писатель Герман Александров вспоминал:
"В другой раз, когда я пришел к Николаю вечером,
он сидел на полу, тут же рядом стоял
проигрыватель, звучали песни Высоцкого. Одну из
них он проигрывал снова и снова, внимательно
вслушиваясь в одни и те же слова, а потом спросил:
- Ты бы так смог?
И как бы сам себе ответил: - Я бы,
наверное, нет..." Высоцкий был за пределами
"советской" поэзии, Рубцов - все-таки в ней,
хотя и с большими оговорками.
Одной из главных тем у В.
Высоцкого была тема "маленького" человека, и
социальный подтекст его лирики был во многом
сходен с подобным подтекстом в поэзии Н. Рубцова.
Их объединяла и общая боль, трагизм (в частности,
трагический конфликт между властью и личностью),
и ориентация на определенного читателя
(слушателя) "из народа". "Высоцкий, - пишет
В. Бондаренко, - почвенник барака, его почва -
"лимита" семидесятых годов, обитатели
"хрущоб", архаровцы поселков городского
типа. Хоть и слабые - в отличие от крестьянских -
но живые корни живого народа".
Обращение к народной жизни
неизбежно приводит к фольклору. Владимир
Высоцкий, опираясь на народную песню, внес в ее
традиционную тематику укрупненное социальное
содержание, раздвинул границы поэтического
языка русской лирики, широко используя
разговорную и жаргонную лексику. В. Высоцкий ввел
в художественный оборот считавшиеся
"непристойными" в поэзии фольклорные жанры
"блатной" и "тюремной" песни, жестокого
романса, создал новые их разновидности:
песню-хронику, песню - ролевой монолог,
песню-диалог, песню-басню. Любимыми жанрами
Высоцкого стали, помимо "блатной" песни и
"жестокого" романса, т.е. жанров городского
фольклора, и лирическая песня, баллада, сказка. Но
традиционные персонажи сказок, к примеру,
Высоцкий модернизировал - Баба Яга, Змей Горыныч
и др. пародировали определенные социальные
явления.
Н. Рубцов обращался к
"блатному" фольклору в своей ранней лирике:
Сколько водки выпито!
Сколько стекол выбито!
Сколько средств закошено!
Сколько женщин брошено!
Где-то дети плакали...
Где-то финки звякали...
Эх, сивуха сивая!
Жизнь была... красивая!
("Праздник в
поселке")
Но в зрелом творчестве Рубцов
ориентировался преимущественно на жанр
"крестьянской" лирической протяжной песни и
классические жанры, например, элегию.
Общим в стиле Рубцова и
Высоцкого стало введение в художественный текст
пословиц, поговорок, использование фольклорных
эпитетов, иронии (в раннем творчестве), песенный
параллелизм, а также широкое применение
разговорной лексики. Но Н. Рубцов редко
использовал, в отличие от В. Высоцкого, приемы
сатиризации и пародизации, у него не так четко
выражено ролевое и авторское начало, нет такого
обилия действующих лиц, как у Высоцкого, такого
строфического многообразия (тут Рубцов более
традиционен), совсем нет социальной фантастики.
И в поэзии Высоцкого, и в лирике
Рубцова отражены определенные мифологические
образы и представления, их художественному
мышлению свойствен своеобразный мифологизм.
Прежде всего он выразился в перенесении в текст
древнейшей системы бинарных оппозиций (верх -
низ, белый - черный, Запад - Восток и т.д.), а также в
символичности значений многих образов их поэзии,
в том числе общих. Так, корабль в стихах Высоцкого
- средство переправы в иной мир; лодка у Рубцова -
символ погибшей любви, несбывшихся надежд и, в
конечном счете, гибели; конь у того и у другого
символизирует собой трагизм времени и судьбы.
Например, у Высоцкого читаем:
Но вот Судьба и Время пересели
на коней,
А там - в галоп, под пули в лоб...
У Рубцова об этом сказано более
мягко, элегично: "Я буду скакать по холмам
задремавшей отчизны..." Объединяет двух поэтов
и общее стремление использовать библейскую
лексику и фразеологию, хотя не она определяет в
конечном счете их стиль. Одна из составляющих их
образности - славянская и мировая мифология и
русский фольклор. Но образы-символы в поэзии
Высоцкого немногочисленны и не всегда точно
соответствуют мифологическим и фольклорным
значениям. У Рубцова же они стали основой его
образной системы.
В давней статье о В. Высоцком,
вошедшей позднее в книгу "Огонь, мерцающий в
сосуде", Ст. Куняев противопоставил Высоцкого
и Рубцова. Здесь сказалось не столько
идеологическое, сколько жанровое неприятие
"массовой культуры", по его терминологии. Ст.
Куняев не смог объяснить феномен популярности
Высоцкого в народе (а не в преходящей массовой
культуре).
Нынешний наш духовный кризис -
следствие длительного омертвления
национального организма. В той болезни русская
душа не сгинула и не изменила себе: она стонала,
хрипела и буйствовала в песнях Владимира
Высоцкого и тихо плакала, любила и верила в
стихах Николая Рубцова. И теперь, очистившись в
страданиях и боли, выходит из полумрака к свету
истинной веры.