Трудолюбию, выносливости членов строительных артелей обязана Россия своими железными дорогами. И наверно, лучше не скажем, чем сказано в стихотворении Некрасова:
Мы надрывались под зноем, под холодом
С вечно согнутой спиной.
Жили в землянках, боролися с голодом,
Мерзли и мокли, боролись с цингой.
Грабили нас грамотеи-десятники,
Секло начальство, давила нужда...
Все претерпели мы, Божий ратники,
Мирные дети труда.
Многое, конечно, поражает нас сегодня, когда мы знакомимся с деятельностью русских артелей. Ну вот, к примеру, артели, расписывавшие церкви. Один из выдающихся памятников национального и мирового искусства церковь Илии Пророка в Ярославле (XVII в.) расписала артель Гурия Никитина со товарищи (15 человек) всего за 80 дней, а это сотни квадратных метров росписей высочайшего класса!
Как же подряжались артели?
И в XVI и в XIX века это происходило почти одинаково. Кликали артельщиков, подрядчиков, старост трудовых артелей. Собирались они на торга, спорили друг с другом до хрипоты, кто дешевле и лучше сделает, и только с торгов артели получали тот или иной подряд. Хотя часто было и иначе. Подряд на торгах мог получить подрядчик, который уже сам набирал артели на свой страх и риск.
Перед открытием судоходного и рыболовного сезона начиналась борьба между предпринимателями за рабочие руки. Подряжались целыми партиями-артелями и на весь сезон. Если рабочих рук не хватало, артель могла включить в договор плату в 2—3... раза большую, чем обычную. Нанимались, как правило, на хозяйских харчах, заключались письменные договоры, выдавались задатки, и все это при круговой поруке — ответственности всех членов за каждого и каждого за всех.
Старообрядцы, продолжая сохранять трудовые традиции и идеалы Древней Руси, внесли огромный вклад в развитие промышленных промыслов на артельной основе. Все их предприятия строились на артельных началах и скреплялись круговой порукой. В свои артели они старались привлекать единоверцев; административные должности принадлежали также им; во главе предприятий стояли самые заслуженные старообрядцы, выбившиеся из низов, обладавшие сильным природным умом.
И недаром исследователи считают, что в «течение долгого времени лучшая часть населения и рабочих на фабриках и заводах состояла из старообрядцев». В Москве в руках старообрядцев находилась большая часть ткацких мануфактур — льняных, хлопчатобумажных, шелковых и шерстяных, басонных и позументных. Яркий пример — фабрики Гучковых в Лефортове, со всех сторон окруженные поселками рабочих, преимущественно старообрядцев. Один из попечителей московского Рогожского кладбища Кузнецов организовал производство фарфора, приобретшего общероссийскую и даже мировую известность. Основатель московского Преображенского кладбища Ковылин в конце XVIII века создал ряд кирпичных заводов, хорошее качество продукции которых стало нарицательным по всей стране. А знаменитые морозовские фабрики, начавшиеся в Москве и перебравшиеся в Зуево и Иваново-Вознесенск. В Богородском, Бронницком, Егорьевском и Покровском уездах по течению реки Гуслицы, как раз на стыке Московской, Рязанской и Владимирской губерний, образовались целые старообрядческие регионы, сохранявшие преимущественно артельную организацию труда и трудовые идеалы Древней Руси. Жители-старообрядцы этих местностей создали разветвленные кустарные промыслы. А как не вспомнить, что мукомольное дело во всем Поволжье организовал старообрядец Бугров и некоторые другие его единоверцы. Старообрядец Сапожников организовал на Волге тысячи рыболовных артелей. В Семеновском и смежном с ним уездах Нижегородской губернии производство всей так называемой «горянщины», то есть точеных и резных изделий из дерева, осуществлялось преимущественно артелями старообрядцев или небольшими частными фабриками, но с артельной организацией труда13.
Конечно, развитие ремесленного производства на артельной основе было распространено не только среди старообрядческого, но и среди всего русского населения.
Очень часто российские ремесленники объединялись в артели для пользования общими сооружениями, орудиями труда, кузницами и другими техническими средствами. Гончары объединялись, чтобы иметь общий горн, кузнецы — общую кузницу, ткачи — большое светлое помещение, все они да и другие ремесленники — склад для сырья, материалов и готовой продукции. Такие артели обычно назывались подсобными или вспомогательными.
Например, в губерниях, где был распространен гвоздарный промысел, кустари образовывали артельные кузницы, куда входили от 5 до 18 гвоздарей.
Ремесленники-бочары Алатырского уезда Симбирской губернии образовывали артели по 80—90 домохозяев, каждый из которых вносил в артельную кассу до 200 рублей. На эти деньги покупался лес. Артель переселялась на купленный участок, нанимала там квартиру, заводила общий стол. И общими силами начинала валить лес, подготавливать его к производству бочек. Непригодный для бочарного промысла лес продавался на месте, а пригодный погружался на баржи и отправлялся в Самару, Хвалынск, Саратов и другие места, где артельщики изготовляли бочки14. Таким образом, масштаб операций артели приобретал широкий характер.
В г. Сурки Лебедянского уезда нынешней Липецкой, а в XIX веке Тамбовской области существовала артель по производству каменных жерновов из 48 человек. Жили члены артели недалеко от каменоломни в землянках, имели общий стол. Были у них свои инструменты, а также специальная кузница для ремонта сломанных инструментов. Работу и все хозяйство артели координировали два выборных старосты, работавшие наравне с прочими артельщиками. Изготавливаемые жернова собирались в общем складе и прямо оттуда продавались окрестным крестьянам.
Артельный дух русских работников всегда принимался правительством как реальность, с которой надо считаться, хотя отношение к нему у разных царей и правителей было неодинаковое. Одни только мирились с ним, другие, их было мало (такие, как Анна Иоановна и Бирон), пытались даже бороться, третьи (Петр I, Екатерина II) стремились поддерживать его.
Правительству приходилось считаться с крестьянскими традициями трудовой демократии и самоуправления. Петр I, а за ним и Екатерина II создали и развивали ремесленные цехи на основах, рожденных еще средневековыми ремесленными артелями, дружинами и братиями. В тех случаях, когда на заводы привлекались крестьяне, то их труд организовывался с учетом их общинных и артельных представлений. Характерный пример — организация внутреннего самоуправления приписных крестьян во время исполнения ими вспомогательных работ на заводах, впервые выработанная князем Вяземским для Ижевского и Воткинских заводов (1763 г.), а затем распространившаяся на другие заводы. Приписные крестьяне, работавшие на заводах, делились на сотни, которые должны были выбирать ежегодно с общего согласия сотника, выборного, старост и по два писчика. Протоколы о выборах за подписью крестьян отсылались в заводскую контору, чтобы она могла знать, с кого требовать исполнения ее распоряжений. Все выборные, по желанию крестьян, могли переизбираться и на следующий год. Крестьянские выборные занимались разбором всяких ссор между крестьянами, назначением работников на определенные виды работ по требованию руководства завода, выбором и отсылкой на завод здоровых и годных людей, если контора будет нуждаться в мастеровых, а также наблюдением за порядком выполнения работ крестьянами. То есть крестьянам давалось полное самоуправление. Если в какой-нибудь сотне явится ослушник, который не только сам не будет повиноваться, но и других станет подговаривать к неповиновению или к какому-либо другому «злу», то таких, не давая им усиливаться, брать под караул, и «ежели злость не велика», то при мирском сходе высечь нещадно; если же окажется какое-либо «злое намерение», то «прописав непорядки», означенного человека отсылать вместе со свидетелями в заводскую контору, которая производит расследование и, если определяет, что «злодейство гораздо велико», отправляет дело виновного в государственный суд. Если при решении какого-либо дела между выборными происходило разногласие, то его решали все крестьяне на сходе. Если и на сходе не было достигнуто единодушия, то представитель управителя вместе с двумя выборными или сотниками из других сотен должны были вынести решение. Точно так же если случался спор между разными сотнями или между сотней и ее выборными органами, то его решает управитель вместе с двумя сотниками или выборными других сотен15.
При Екатерине II дело дошло до того, что даже рабочих из беглых крестьян и беспаспортных организовывали в артели. Указ гласил, что всех их следует «разделить на десятки и к каждому десятку выбрать десятника, к пятидесяти пятидесятника, а ко всем одного выборного, опоручить их кругом, а буде из них по десяткам или порознь будут в состоянии поставить порук и не из между себя, а из посторонних людей, мещан или крестьян... людей надежных, то и сих поручительств принять» 1б.
В XVIII— начале XIX века артельные формы труда широко применялись на заводах и фабриках, что явилось одной из главных причин бурного развития крупной железоделательной промышленности, которая уже с 1730-х годов обогнала Англию. К 1782 году выплавка чугуна на всех заводах России достигала 7,5—8 млн. пудов, то есть была значительно выше, чем в Англии, Швеции, Франции, Пруссии или Америке. «Не мы ввозили железо из-за границы, а наоборот, Запад потреблял ежегодно до 4 млн. пудов русского железа. А это доказывает, что и у нас железо производилось дешевле и лучшего качества» 17. Хорошие результаты наблюдались и в других отраслях. Однако в начале XIX века Россия начинает сильно отставать экономически от западных стран. Одна из главных причин отставания, наряду с тормозящим влиянием крепостного права,— механическое копирование в российской практике западноевропейских форм организации труда, отказ от артельности, ставка на несвойственный русскому народу индивидуализм, превращение работника в «винтик» производства.
Артели, работавшие на российских заводах, выбирали из своего состава старост, старшин и других выборных, а также нередко и писарей для ведения общих дел. По обычаю заводские артели могли решать вопрос наказания своих членов. Виновные в лености, нерадении, небрежности, недобросовестности, пьянстве наказывались своими же товарищами весьма сурово. По словесному приговору артели за перечисленные выше проступки член артели мог быть наказан розгами, а часть причитающейся ему платы удерживалась в пользу артели. Конечно, такие суровые меры, как наказание розгами, артели вынуждены были применять в крайнем случае. В ряде других промышленных регионов случаи наказания розгами были редки. В очерке олонецких заводов середины XIX века рассказывается, что быт мастеровых в них отличается довольством. «Неиспорченная нравственность и трезвость преобладающие в них достоинства» 18.
Каким же образом устраивались артельные формы организации труда? Расскажем о Кушвинском заводе на Урале, где артельные формы организации труда существовали в кричном, листокатальном и ударно-трубочном цехах. Ежегодно артели заключали договор, которым определялись отношения как членов артели между собой, так и самой артели к администрации завода. Члены артели получали все необходимые материалы от администрации завода по установленным ценам, производили по своему усмотрению (но под наблюдением заводского мастера) оговоренные объемы работ, а за них получали плату через выборных доверенных. Заработок делился между членами артели соразмерно количеству и качеству их труда.
Впрочем, о том, как устраивались артельные формы организации труда, лучше всего расскажет сам договор, который заключался артелью с администрацией завода. Приводим его основные положения.
«1) Артель обязуется содержать полный состав людей, необходимых для управления доменными печами; 2) содержать сторожей для охраны зданий и машин; 3) припасы получать из заводских запасов по установленной цене; 4) содержание всех машин и поправку их, равно и других заводских сооружений (железных дорог, ворот), принимает на свой счет, кроме капитальных исправлений; 5) инструменты, существующие в наличности, артель получает от завода, в случае же недостатка покупает на свой счет; 6) артель получает по истечении каждого месяца плату... (далее идут установленные расценки)... 7) артель обязуется вести счета и расчеты по шнуровным книгам, которые должны быть всегда открыты для заводоуправления. Из заработка артели поверенный ее на основании рабочего журнала удовлетворяет рабочих платой в установленном размере, а остальные хранятся как запасный капитал, который делится по окончании всех расчетов пропорционально назначенным платам за вычетом двух процентов в кассу горнозаводского товарищества; 8) артель обязуется выплавлять чугун под руководством управления завода и вообще выполнять все его требования; 9) мастер обязывается наблюдать, чтобы все работы производились своевременно и надлежащим образом; каждый рабочий исправным выполнением своих обязанностей должен помогать мастеру; 10) каждый рабочий, член артели, обязывается служить делу честно и добропорядочно, быть почтительным, вести себя добропорядочно, совестливо исполнять и в свое время оканчивать работу и вообще всеми средствами содействовать пользам завода; в случае каких-нибудь несправедливых и незаконных требований со стороны служащих по заводу обязывается сообщать через доверенного мастера или лично для должного разбирательства управителю завода...»
Далее в договоре перечисляли наказания для членов артели, нарушавших договор и относившихся к работе недобросовестно.
«...11) за каждый день неявки на работу рабочий подвергается взысканию 2-х суточного жалования; в случае повторной же неявки до 3-х раз в месяц виновный может быть исключен из артели; кто явится на работу в нетрезвом виде, тот подвергается тем же взысканиям; вообще за всякое небрежное исполнение своих обязанностей, смотря по важности проступка, виновный подвергается взысканию от 1- до 7-суточного содержания; 12) за неправильное расходование (руды, флюсов, угля) полагается исключение виновного из артели и штраф артели от 3 до 10 рублей, за неправильную сдачу чугуна — исключение виновного из артели и штраф от 5 до 20... рублей, за отливку вещей для себя и для продажи — исключение виновного из артели и штраф артели от 5 до 25 рублей... 14) исключение из артели может быть произведено по приговору 2/3 членов или по предложению управителя, с утверждением горного начальника». Итак, мы видим, что артель обладала широкими правами, однако ее деятельность строжайшим образом контролировалась, а в случае необходимости штрафовалась администрацией. Где, как не в артельных договорах, мы можем встретить в XX веке древнюю русскую формулу труда — «служить делу честно, добропорядочно, совестливо» 19. Совестливое отношение к труду в этом веке еще не фраза. Но полноценней оно проявляется только в общине и артели.
Хотелось бы привести еще несколько примеров артельных форм организации труда.
Незадолго до революции на Архангельске—Патийском заводе образовалась артель углекопов человек в восемьдесят. Все они были связаны круговой порукой, принимали участие в работе по восемь часов в трехсменной очереди. Доходы распределялись между членами по количеству обработанной поденщины два раза в месяц. Если кто из членов хотел добровольно выйти из артели, то был обязан предупредить ее за две недели. Но даже выбывший из артели член оставался ответственным по ее делам в течение трех месяцев со дня выхода. Для руководства артелью была избрана комиссия из тринадцати членов-учредителей20.
Еще больше примеров артельных форм организации труда мы находим в XIX веке. В 1861 году к начальнику Гороблагодатских заводов на Урале Грамматчикову пришли представители артели и предложили артельным способом взяться за изготовление ударных трубок для артиллерийского ведомства. Первый такой подряд был выполнен успешно, и более того, трубки, стоившие казне ранее 50—70 копеек, обошлись по 45 копеек. Членами артели были сделаны многие усовершенствования, ручные работы выполнялись механическими средствами. Число членов артели выросло с 60 до 150 человек, кроме того, наняли еще 100 человек. Позднее начальство стало препятствовать самоуправлению рабочих, казенные заказы передали в Петербург, и артель заглохла по не зависящим от нее причинам. Аналогичная артель возникла на Екатеринбургском механическом заводе, где тот же начальник Грамматчиков сам предложил рабочим организовать артель по производству лафетов. Название она получила знаменательное — «Братство»— и вошло в нее 87 человек. Артель должна была брать дрова и уголь из запасов Монетного двора по заготовительной цене, материал же для производства и припасы иметь свои; кроме казенных заказов артель могла работать и по частным заказам, с платой в казну за пользование машинами 6 процентов с суммы заказа21.
В 60-х и последующих годах XIX века на Сибирских золотых промыслах широкое развитие получили артели золотодобытчиков. Это было время, когда происходило объединение и измельчание золотых приисков. Поэтому использование артельных форм пришлось как нельзя кстати, оно позволяло экономить на содержании многочисленной администрации, создавая у рабочих особую заинтересованность в результатах своего труда. Артели золотодобытчиков колебались от четырех до восьми человек (иногда в них было только два человека). Общими делами артели заведовали выборные старосты, на обязанности которых была забота о нуждах артели, распределение работ между членами, сдача золота, наблюдение за правильной записью забираемых в приисковой лавке припасов, передача артели распоряжения приискового управления. Авторы, изучавшие эти артели, отмечали их высокую привлекательность для рабочих. «Кто стал ходить на золотники, тот уже редко возвращается на общие работы, каковы бы ни были привратности золотничной работы. Работая самостоятельно, рабочий чувствует себя свободнее, изменяется даже его способ держать себя и говорить с начальством» 22.
Древний навык к артельным формам труда и хозяйствования служил предпосылкой к передаче предприятий в РУКИ Рабочего самоуправления: коллективам предприятий, объединенных в рабочую артель. Об этом неоднократно говорилось во второй половине XIX века. По мнению великого русского ученого Д. И. Менделеева, побывавшего в конце XIX века на Уральских металлургических заводах, многие из них могли бы быть переданы артельно-кооперативному хозяйству.
Мы уже рассказывали об опыте рабочего самоуправления на Красносельской бумажной фабрике. Можно привести и другие примеры.
В 1908 году артель из 100 человек взяла в аренду на 25 лет Дедюхинскии солеваренный завод. Завод состоял из четырех варниц, нескольких рассоло-извлекательных труб, амбаров и парового двигателя. «Но завод был сдан в жалком, Полуразрушенном виде, так что оказался необходимым Крупный ремонт. После энергичных строительных работ летом 1909 года была пущена в ход первая варница, затем вторая и третья, и в течение первого же года своей деятельности артельный завод выпустил около полумиллиона пудов соли высокого качества» 23.
Попытки рабочих взять заводы в аренду и работать там на артельных началах неоднократно отмечались и перед самой революцией. В 1905 году 400 семей рабочих обратились в правительство с просьбой передать им в аренду Нижне-Исетский железоделательный завод возле Екатеринбурга, который государство хотело закрыть из-за его убыточности. Рабочие заявили, что если завод будет сдан им в аренду, то они образуют товарищескую артель по уставу, утвержденному правительством, и займутся производством сортового, листового и кричного железа, механических и кузнечных изделий. Сделать завод из убыточного прибыльным рабочие полагали путем удешевления материалов и уменьшения накладных расходов и таким образом понизить цену вырабатываемого железа до возможности успешной конкуренции с изделиями частных заводов24. Министерство земледелия и государственных имуществ, на имя которого пришло прошение рабочих, отнеслось к нему весьма холодно, скептически считая, что рабочие не смогут создать прибыльного производства. Попытки создать артельное ведение хозяйства на Нижне-Исетском заводе уже были в 1890 году и не увенчались успехом. Министерство также вспомнило неудачный опыт организации артельного хозяйства рабочих механического цеха Боткинского казенного механического завода. Причина неудач развития артельного способа ведения хозяйства крылась в отсутствии действенной поддержки. Товарищеские артели не могли в полной мере получить кредита, им препятствовали в перевозке их продукции, путем различных махинаций негласно бойкотировали ее на рынке. Да и вообще, могли ли развиваться артельные товарищества в условиях господства таких монополистических объединений, как Продамет, словно щупальца спрута схвативший в свои руки почти весь металлический рынок России. Государство же вместо активной поддержки артельных товариществ в этой отрасли ставило их в одинаковые условия с частными предприятиями, действующими путем сговора и закулисных махинаций, и тем самым предопределяло их неуспех.
Земства по мере возможности оказывали артелям помощь в аренде предприятий. Так, Саратовское губернское земство в 1903 году арендовало для артели кустарей-кожевников завод, находящийся в селе Базарный-Карбулак. Объем продукции, выпускаемой этим заводом в месяц,— 2 тысячи рублей. Необходимый оборотный капитал в 7 тысяч рублей был отпущен губернской управой. Земство же вносило арендную плату за завод, ремонтировало его, отапливало и освещало. Сырье также поставлялось земством. Получаемая чистая прибыль за отчислением 3 процентов на капитал, выданный земством, распределялась между членами артели. За целость имущества, принадлежащего земству, артель отвечала круговой порукой25.
Говоря о широком развитии производственных, ремесленных и промышленных артелей, нельзя не упомянуть и о некоторых других их формах.
В 1910-е годы в России возникает свыше 9 тысяч кредитных товариществ (помимо ссудо-сберегательных, которых было 3468), свыше 8 тысяч потребительных обществ и лавок, свыше 4 тысяч сельскохозяйственных крестьянских обществ и товариществ, свыше 200 маслодельных артелей. Всего в 1914 году насчитывалось свыше 10 миллионов членов кооперативов, что вместе с их семьями составляло около 50 миллионов человек.
Кредитные товарищества и кооперативы были заняты не только кредитными, но и хозяйственными операциями — закупками и сбытом, арендой земли, мелиорацией, организацией производства и т. п. Эти кооперативы выросли, главным образом, на средства казны. В 1914 году она вложила в них в виде ссуд свыше 100 миллионов рублей.
Целый ряд кредитных кооперативов был создан специально как артельные предприятия с промысловыми и сельскохозяйственными целями: по металлическим производствам (в Нижегородской, Ярославской, Пермской губерниях), столяров, мебельщиков, корзинщиков, производителей сельскохозяйственных машин и орудий, сапожников, кожевников, гончаров, огородников, хмелеводов, виноделов, маслоделов, табаководов, рыболовов, хлопоководов и многие, многие другие. Среди артелей-производителей сельскохозяйственных машин и орудий особенно прославились Благовещенское кредитное товарищество, снабжавшее своими веялками Европейскую Россию и Сибирь, и Саранинское кредитное товарищество Пермской губернии, известное своими дешевыми, но качественными молотилками.
В Петербурге возник целый ряд кредитных артелей, состоявших почти исключительно из «пролетариев», работавших по найму у хозяев-ремесленников. Это были артели кроватщиков, слесарей, сапожников, столяров.
Конечно, не всем кредитным артелям удавалось выжить в конкурентной борьбе с капиталистическими предприятиями, особенно в условиях крупных городов. Так лопнуло самое крупное по оборотам и числу членов Петербургское кредитное товарищество кроватщиков, оставив после себя значительные долги.
Особое место среди российских кооперативов и артелей занимали сельскохозяйственные общества — садоводства, огородничества, виноградорства, хмелеводства, пчеловодства, молочного хозяйства.
Сельскохозяйственные общества нельзя путать с сельскохозяйственными товариществами, которые создавались для организации производства, подсобных промыслов, организации сбыта и закупок, земельных покупок, аренды земли, мелиорации (903 товарищества в 1913 году). Как сельскохозяйственные общества, так и сельскохозяйственные товарищества в России широкого распространения не получили (всего их было около 4 тысяч). Почему? Прежде всего потому, что по всей России существовала самая массовая артель в сельском хозяйстве — община, которая выполняла многие из этих функций.
Сельскохозяйственные общества создавались преимущественно с целью подъема земледельческой культуры. С инициативой их создания, как правило, выступали не сами крестьяне, а «земские агрономы, благожелательные земцы, помещики и разного рода деревенские интеллигенты, не чуждые агрономической жилки». Кредита эти общества не имели, коммерческие операции почти не вели.
Характерным примером развития артельного движения в предреволюционный период стал стремительный рост маслодельных артелей Сибири. В отличие от кредитных товариществ, имевших мало корней в истории России, маслодельные артели являлись в чистом виде традиционными формами хозяйствования.
Толчок широкому росту сибирских маслодельных артелей дала Великая сибирская дорога, связавшая Сибирь с крупнейшими центрами страны и Западной Европы. О масштабах этого роста можно судить по таким цифрам: в 1894 году по сибирской железной дороге вывезено 400 пудов масла, а в 1910-м — 3789,7 тысячи пудов на сумму 52 миллиона рублей. Новое сибирское маслоделие стало давать золота вдвое больше, чем вся сибирская золотопромышленность. Нельзя не отметить, что сибирские артели стали источником наживы для западноевропейских капиталистов. «Сибирское «артельное масло»,— писал в 1914 году исследователь российской кооперации Н. Катаев,— побывавшее в руках датских контор, является потом на английский рынок под наименованием «датского» масла, причем разница в ценах «артельного» масла и «датского» масла весьма-таки значительна и, конечно, дает солидный плюс к обычному коммерческому барышу. Дорого стоит сибирским «артелям» и пресловутый Лондонский акционерный «Унион», за которым скрывается крупная лондонская фирма Лонсдэйль, Таким образом, сибирские кооперативы все же достаточно изрядно «обрабатываются» капиталистами» 27.
Сибирские маслодельные артели принадлежали, как правило, зажиточным крестьянам. Деятельность их основывалась на договорах, подписанных всеми участниками и занесенных в книгу сделок и договоров крестьянской волости. Каждый член артели отвечал всем своим имуществом за обязательства артели. В артелях была создана сплоченная организация с жестким внутренним распорядком, строгим учетом и контролем, со штрафами и исключениями из числа членов артели за нарушение условий договора. Разбогатев, маслодельные артели стали проявлять предприимчивость и в других областях деятельности — открывать потребительские лавки для собственных нужд, склады молочных машин и материалов, сельскохозяйственных машин, орудий, семян, удобрений. Так постепенно на базе маслодельных артелей возникали универсальные производственные, снабженческие и сбытовые кооперативы.
Артельное движение пронизывало все социально-экономические поры России, концентрируя вокруг себя силы, активно противостоящие системе паразитизма и капитализма. Чтобы вполне представить его многообразие разветвленности и переплетений, воспользуемся схемой, составленной М. Слобожанином в его книге «Историческое развитие идей артельного движения». Итак, все российские артели составляют четыре основные группы: I. Духовные. II. Правовые. III. Хозяйственные или экономические. IV. Общежительские.
I. Бытовые артели духовного характера. Они принимали характер: а) религиозный б) развлечений и увеселений в) удовлетворения умственных потребностей (совместная выписка газет, книг, совместный наем учителя и т. п.).
II. Бытовые артели правового характера для поддержания уровня заработной платы, условий труда. По сути дела эти артели содержали в себе задатки рабочих профессиональных союзов.
III. Бытовые артели с хозяйственными экономическими задачами. Сюда относились две самые большие группы российских артелей — промысловые и сельскохозяйственные.
А. Промысловыми артелями и товариществами назывались обычно артельные объединения в области обрабатывающей промышленности.
Они в свою очередь распадались на три крупных группы*[* См. приложение].
IV. Общежительские товарищества и артели объединяли лиц, как занятых производительной трудовой деятельностью, так и не занятых ею.
В дополнение к приведенной картине российских артелей следовало бы выделить то, что Слобожанин, по-видимому, считал само собой разумеющимся выделить артельные формы организации труда на государственных и частных предприятиях. Как мы видели выше, они широко распространились на российских заводах и фабриках одновременно с сугубо индивидуалистическими формами организации производства и труда, насаждаемыми сторонниками «западноевропейской цивилизации». Таким образом, необходимо все время разделять понятие «артель» как предприятие и артель как форма организации труда и производства на государственных или частных заведениях. Поэтому в схему артельного движения Слобожанина вводим еще один, пятый раздел.
V. Артельные формы организации труда и производства на государственных и частных предприятиях (артельный подряд).
В 1915 году Российское министерство торговли и промышленности опубликовало далеко не полный «Справочник об артелях трудовых». Сюда входили сведения об артелях как организациях, но отнюдь не о числе предприятий, применявших артельные формы организации труда. Причем это были артели с утвержденным официальным органом уставом, а у абсолютного большинства российских артелей никаких уставов не было. Так уже повелось.
В этом справочнике значилось 507 артелей, из которых первое место занимали артели грузчиков и крючников — 53, затем шли посыльные и носильщики — 31, а далее строительные рабочие — 25, маляры и живописцы — 24, ночные сторожа и караульные — 15, чертежники, техники, землемеры и т. п.— 13, монтеры и водопроводчики — 8.
Были в этом справочнике 7 артелей газетчиков и продавцов произведений печати, 6 артелей театральных капельдинеров, 6 артелей бухгалтеров и конторщиков, 4 артели парикмахеров, 3 комиссионных и по поставкам служащих, 3 артели дворников и домовой прислуги, 3 артели по убою скота, 3 артели полотеров, 2 артели печников. Кроме того, в этом справочнике числится по одной артели банщиков, водолазов, якорщиков, музыкантов, стенографов и интеллигентных тружеников.
Мы недаром перечисляем все эти артели. Хочется показать их многообразие и разветвленность. А ведь это только небольшая часть артелей, имевших собственный устав.
Отдельно в указанном справочнике значились производительные товарищества. Среди них артели лиц, занятых в транспортной промышленности — 29, по обработке металлов и изготовлению орудий и машин — 29, официантов, поваров, кондитеров — 29, по изготовлению предметов одежды — 28, обработке дерева — 27, ювелирные — 19, сапожные — 15, переплетные и типографские — 8, кожевенные и скорняжные — 8, кирпичные — 4, мраморные — 4, ткацкие — 3.
Большое место в справочнике занимали кустарные артели, среди которых чаще всего встречались сапожные — 19, кузнечно-слесарные и по изготовлению различного рода орудий — 9; а потом шли столярные — 6, ткацкие и кружевные — 3, рогожные — 3, портняжные — 2 28.
Все чаще и чаще артели объединяются в союзы для того, чтобы противостоять системе частного предпринимательства. В 1914 году возникает Московский Артельсоюз, объединивший 13 артелей, в 1915-м Боровичско—Валдайский союз из 28 артелей.
Наш очерк о русской трудовой артели хотелось бы закончить словами проникновенного исследователя народных форм жизни М. Слобожанина: «Жизнь, конечно, далеко не всегда осуществляла во всей полноте такие именно основы артельных организаций, какие были отмечены нами выше; такими они были в отвлечении, в идеале, созданном народным творчеством, к таким он стремился в своих исканиях правды жизни и, ради этой правды, не мог отказаться от них. В этих идеалах воплощал он не только стремление к улучшению своего материального положения, но и стремление личности к освобождению... к равноправию, к народоправию и сознательности, к уважению человеческого достоинства в себе и других, к дружбе, братству и т. д. Все эти прогрессивные течения, оставшиеся таковыми до сих пор, народ облек без посторонней помощи в понятие об идеальной артели и, естественно, крепко держался за нее и, несомненно, будет неуклонно идти к ней до тех пор, пока она не станет для него действительностью, реальностью. Стремление к лучшему не только в экономическом, но и в нравственном отношении — неистребимо в человечестве, и русский народ, издавна создавший себе идеал этого лучшего, несомненно, никогда не изменит ему. Это было бы противно человеческой природе» 29. Слова эти прозвучали в самый разгар русской революции, отражая чаяния миллионов наших соотечественников, рассматривавших революцию как попытку возвращения к народным основам, традициям и идеалам.
ЗАМЕТКИ О ПРИНУДИТЕЛЬНОМ ТРУДЕ
Прочитав эти страницы, очень многие доброжелательные и недоброжелательные читатели непременно зададут мне вопрос о крепостном праве и принудительном труде в России. До сих пор в умах многих из нас сохраняется ложное представление о том, что наша экономика чуть ли не всегда основывалась на принудительном труде. А что же было в самом деле? До XVII века хозяйствование на селе осуществлялось вольным трудом крестьян, которые имели возможность перейти с одного места на другое. Крепостное право утвердилось в России в XVII веке, то есть гораздо позднее, чем во многих других западноевропейских странах (Германии, Австрии, Франции, Венгрии и др.), и охватило около половины всех крестьян, остальные продолжали оставаться свободными.
Крестьяне, расселившиеся в северных и восточных областях страны, «сидели», как правило, на государственных землях, платя подати в 4—6 раз больше, чем крепостные, крепостного ярма здесь почти не было.
Иное дело центральные области, где значительная часть земель принадлежала феодалам; здесь крестьяне постепенно попадали в зависимость, хотя вплоть до конца XVI века имели право уйти. Окончательное закрепощение крестьян, живших на землях феодалов, произошло в середине XVII века, когда в неволю попали, кроме самих тяглых крестьян, «сидевших» на владельческих землях, и их дети, ранее считавшиеся свободными.
Особенностью русского крестьянства являлось то, что земли было много, а рабочих рук мало. Это, кстати, было одним из главных препятствий для насаждения крепостного права. Феодал чаще всего охотно ссужал крестьян деньгами на обзаведение на своей земле, но и крестьянин смотрел на это как на выгодную сделку. «Заем под работу,— писал В. Ключевский, — был для бедного человека в Древней Руси наиболее выгодным способом помещения своего труда». Позднее наличие этой ссуды сделалось одним из главных факторов закрепощения.
Но даже в условиях закрепощения крестьян, живущих на помещичьей земле, за крестьянской общиной и ее выборными представителями сохранялось право на самоуправление, на самостоятельное решение хозяйственных и бытовых вопросов, выполнение государственных повинностей (выплата податей, выдвижение рекрутов), регулирование гражданских и семейных отношений, а в ряде случаев распорядительных функций при выполнении повинностей перед помещиком (больше в оброчных, меньше в барщинных имениях). Вековые навыки самоуправления русского крестьянства использовались все время вплоть до 20-х годов XX века. По закону 1861 года «сельское общество», самоуправляющаяся община стала главным нижним звеном местного самоуправления.
Каких только форм не приобретало крепостничество в нашей стране — от самого дикого произвола и надругательства над личностью крестьянина до чисто символических видов зависимости, когда крепостные сами имели крепостных, а некоторые держали свои фабрики и были, порой, богаче своих господ, выплачивая им огромные оброки.
Но каких бы диких форм ни приобретало крепостничество, оно не было никогда чисто российской чертой, признаком отсталости русского общества, как порой представляют это некоторые современные историки и публицисты. В XVI веке, по мнению публициста В. Селюнина, произошел переворот, приведший к окончательному огосударствлению производительных сил России, который связывается им с установлением крепостного права — Иван Грозный экспроприировал крупных феодалов (физически уничтожив их) и закрепостил крестьян. Рассказывается настоящая детективная история — убил и ограбил. Хотя дело было далеко не так просто. Закрепощение крестьян — объективный процесс развития феодального общества и мало зависит от переворотов и от отдельных личностей, даже великих. Закрепощение крестьян закономерно осуществлялось во всех странах, не минуло оно и нас. В конце XVI—XVIII веков была закрепощена половина крестьянского населения страны, попавшая в зависимость от отдельных феодалов, вторая половина крестьян платила подати государству и вела свободное хозяйство. В обоих случаях трудно говорить о прямом огосударствлении, уместно говорить об абсолютном подчинении подданных монарху, ибо в то время любой из самодержцев мог сказать, как и Людовик XIV: «Государство — это я». Неясно, почему крепостное состояние (принудительный труд) объявлено чуть ли не характерной чертой развития именно русского общества, хотя ни для кого не секрет, что через крепостничество прошли все европейские народы. Во Франции и Италии крепостное право просуществовало до конца XVIII века, в Германии и Австрии — почти до середины XIX века, а в США — до 60-х годов XIX века существовало рабовладение. Кстати говоря, Россия — единственная страна, в которой не существовало феодального обычая «первой ночи». Эротические подвиги помещиков нередко кончались плохо*[*Половина из помещиков, убиваемых своими крепостными, писал Герцен, погибали вследствие своих эротических подвигов. Процессы по таким подвигам были редки: «Крестьянин знает, что суды не уважают его жалоб; но у него есть топор; он им владеет мастерски и знает это тоже»1].
Говоря о влиянии крепостничества на народное хозяйство, прежде всего, следует отметить, что экономическая психология и поведение народа, отношение к труду и многие черты русского труженика — трудолюбие, самостоятельность, самодеятельность, инициатива — сложились задолго до утверждения крепостного права и приобрели к XVII веку устойчивый характер. Понятно, что крепостническое насилие над народной традицией и идеалом вело к подрыву общественных устоев, дестабилизации общества, вызывало протест широких масс крестьянства. Недаром начало распространения крепостного права совпадает со смутным временем, окончательное закрепощение крестьянских детей — с восстанием Степана Разина, односторонние дарования вольностей дворянству (освобождение их от обязательной службы государству, тогда как крестьянам такое освобождение от службы в пользу дворян не было даровано) — с народным восстанием Пугачева. До 1848 года от 60 до 70 помещиков ежегодно оказывались убитыми своими крестьянами — «ибо таково национальное средство, к которому прибегает русский крестьянин, чтобы выразить свой протест» 2.
Крепостничество, посягавшее на народные традиции и идеалы, оставило заметный рубец в душе русского крестьянина.
Но было бы в корне ошибочным утверждать, как это делают некоторые зарубежные «специалисты по России», да и отдельные наши соотечественники, что дух крепостной неволи стал чертой национального характера, а желание слепо подчиняться начальнику-господину — неотъемлемым импульсом русского человека. Сегодня они предлагают нам по капле выдавливать из себя раба, не удосуживаясь разобраться: «А был ли раб?», неправомерно распространяя черты, свойственные отдельным личностям (а может быть, и какие-то собственные черты), на всю страну. Идеалом русского крестьянина всегда была самостоятельность и воля. На произвол и насилие крестьяне отвечали восстаниями, разгромом усадеб, убийствами извергов-помещиков, разными пассивными, скрытыми формами неповиновения. Наша история (в том числе современная) многократно показывает, что попытки навязать крестьянину чуждую ему психологию слепого подчинения и диктата всегда вызывали в нем чувство протеста, парализовывали его творческую активность, которая проявлялась в условиях самоуправления, самостоятельности и права на инициативу.
Существование принудительного труда в промышленности России было также связано с определенным историческим этапом, который прошли все европейские страны.
Создание условий для развития российской промышленности совсем не означало ее принудительного огосударствления, как представляют это некоторые современные публицисты, видевшие в петровских реформах чуть ли не корни военного коммунизма советского времени, а в деяниях Петра — истоки сталинизма, которые коренятся в русской истории, в вековой темноте и невежестве населения, отсталости общественных институтов, реакционных чертах характера русского народа. Трагедия 30-х и последующих годов понимается этими публицистами не как катастрофическое, сознательное разрушение основ и ценностей народного бытия, а как неотвратимый процесс развития сложившихся в прошлом реакционных закономерностей, вытекающих якобы из принудительного характера труда в нашей стране, насильственного насаждения промышленности государством.
Все эти откровения родились не вчера. Не так уж и давно, правда, в несколько иной форме, они служили для оправдания сталинизма, сейчас же — для его обличения, но и в том и в другом случае они искажают русскую историю.
Характерный пример подобного отношения — уже упомянутая нами статья В. Селюнина «Истоки»3. Автор утверждает, что многие негативные явления послеоктябрьского периода, например, военный коммунизм, имеют корни в отечественной истории и являются следствием огосударствления производительных сил, живучести предрассудка, что власть государства над производительными силами — безусловное благо.
Насколько соответствуют историческим фактам подобные утверждения? Они им не соответствуют совсем.
Огосударствление производительных сил в России было не выше, чем в странах Западной Европы, распространяясь, как и в них, преимущественно на предприятия военной промышленности, а также на предприятия, имеющие стратегическое значение или обслуживающие двор монарха. Более того, государственная поддержка экономической деятельности пришла в Россию с некоторым опозданием. Предприятия его величества в Великобритании, многочисленные казенные фабрики и заводы времен Кольбера во Франции, множество государственных предприятий германских княжеств — обычное дело для XVII—XVIII веков, и почему-то никто не говорил об огосударствлении производительных сил этих стран.
Развитие промышленных ремесел и предприятий на Руси, как мы уже видели, носило свободный, инициативный характер. Продукция русской кустарной промышленности домонгольского периода была известна во многих странах мира. Только небольшая часть из многих российских предприятий принадлежала царскому двору (государству).
Петр I начинал свою деятельность в стране, уже достигшей определенного развития кустарно-ремесленной и мануфактурной промышленности, а не на пустом месте, как пытаются представлять дело некоторые публицисты. Достигнутые Петром результаты основывались на предыдущих экономических успехах России. Абсолютно неверно утверждение о создании русской промышленности государственными декретами Петра I. В 1718 году — в период самого бурного развития государственной промышленности — доля ее в общей продукции страны составляла несколько процентов. Да и в последующее время, вплоть до 1917 года, доля государственных предприятий в промышленности России возросла незначительно. Даже по производству самого «государственного продукта»— чугуна — на долю казенных заводов приходилось 869 тысяч пудов из 6641 тысячи пудов общей добычи страны, а меди — 28 тысяч пудов из 197 тысяч пудов всей добычи, то есть 13—14 процентов общего производства этой продукции . О каких корнях военного коммунизма можно говорить применительно к Российской промышленности, когда у нас в 1920 году было огосударствлено почти 100 процентов всех отраслей материального производства (кроме сельского хозяйства)?
Селюнин отмечает принудительный характер труда в русской промышленности петровской эпохи. Но это тожене совсем так. Исследования академика Струмилина показывают, что на первых русских мануфактурах преобладал вольнонаемный труд5. Хотя с привлечением рабочей силы возникали трудности, крестьянство было занято земледельческим трудом, большая часть ремесленников продолжала заниматься своим делом; свободных рук, которые можно было нанять на заводы, в стране было крайне мало. На первых порах предприниматели вынуждены были набирать рабочих из «убогих людей», «из бедных и малолетних, которые ходят на улицу и просят милостыню», «из баб и девок, которые... по делам за вины свои наказаны», из разных уголовных преступников, наказанных по суду, и т. п. В этих условиях государство начинает приписывать для выполнения заводских работ государственных крестьян, а владельцы крепостных привлекают их к промышленной работе, отрывая от земли.
Однако приписанные к заводу государственные крестьяне обязаны были отработать в принудительном порядке только свой подушный оклад и казенный оброк, что занимало обычно не более 3—4 недель, а весь остальной год работали в своем собственном крестьянском хозяйстве. Крепостные крестьяне частных лиц могли привлекаться в порядке феодальной повинности по обычному праву не свыше 2—3 дней в неделю, а в остальное время работали на себя. Отработав официальные повинности, крестьяне далеко не всегда соглашались трудиться на этих же заводах в порядке вольного найма («доброхотно, а не по принуждению») за оплату, в чем часто их пытались заинтересовать заводчики.
Таким образом, даже при наличии приписных или крепостных крестьян заводчики должны были иметь постоянный вольнонаемный персонал заводских мастеровых и работных людей, общее количество которых составляло в середине XVIII века более половины всех работающих, а столетием позже достигло 80%. Причем вольнонаемные составляли основное ядро предприятия, а приписные и крепостные крестьяне зачастую выполняли вспомогательные работы (заготовка дров, подвозка угля, руды и т. п.). Так что рассуждение о сплошном принудительном труде на российских мануфактурах и заводах является сильным искажением действительности.
Принудительный труд, который хотят сделать непременной чертой русского человека, вообще никогда не был свойствен только России. Как и крепостное право, принудительный труд в промышленности (кстати, непосредственно связанной с ним) был определен фазой развития, которую в XVII—XVIII веках прошло большинство государств Европы. Вся крупная промышленность на Западе, возникшая в XVII—XVIII столетиях, носила такой же характер производства предметов вооружения или обмундирования армии или изготовления предметов роскоши для двора и придворных, вся она создавалась при помощи «искусственных» мер, вроде выдачи денежных пособий, беспроцентных ссуд, исключительных привилегий, освобождения от налогов, вызова иностранцев для насаждения новых отраслей производства, установления высоких запретительных пошлин на изготовляемые в стране товары. Последние две меры, отмечает Кулишер, практиковались даже в Англии, хотя других мер она не применяла, не снабжала предпринимателей деньгами, ибо у них имелись достаточные собственные капиталы, полученные в период так называемого первоначального накопления. Другие страны, в отличие от Англии, применяли самые разные меры, чтобы подтолкнуть развитие промышленности, разбудить предприимчивость и инициативу. Кстати говоря, и в результатах деятельности первых российских и первых западноевропейских крупных промышленных предприятий было много общего. И те и другие стали хиреть после того, как «твердая рука» отпустила их. Так, с таким трудом созданная Фридрихом Великим шелковая промышленность к концу его царствования почти совершенно погибла, так же как индустрия, насажденная им во вновь приобретенной Силезии, являлась мертворожденной, и сообщаемые ему в донесениях цифры относительно числа предприятий и рабочих имелись лишь на бумаге, но отнюдь не в действительной жизни. Столь же медленно и плохо прививалась новая крупная промышленность в Австрии XVIII века. В этой стране существовало большое количество предприятий, применявших труд собственных крепостных крестьян — текстильная промышленность в деревнях в значительной мере покоилась на таком несвободном труде. Труд арестантов, преступников, бродяг, сидельцев работных домов, сирот из приютов, который использовался в российской промышленности, был широко распространен во всех западноевропейских государствах. Тюрьмы, отмечает И. Кулишер, недаром именовались «прядильными домами», они превращались в построенные на коммерческих основаниях и сдаваемые промышленникам в аренду предприятия. Нищих и бродяг всюду ловили и сажали в работные дома, чтобы таким путем создавать новую крупную промышленность. Те приходские ученики, ужасную эксплуатацию которых мы находим в Англии в начале машинной эры и в защиту которых был издан первый фабричный закон 1802 года, и задолго до того трудились в кустарных мастерских и мануфактурах. Вообще, поскольку мы находим в XVII—XVIII столетиях в Западной Европе централизованные мануфактуры, они в значительной мере работали при помощи принудительного труда6.
Широкое распространение принудительного труда в странах Западной Европы отмечалось в XVIII веке и многими другими исследователями. Так, историк Юрген Кучинский, рассказывая об условиях труда во Франции, пишет: «В 1715 г. большинство рабочих в мануфактурах находилось в феодальной крепостной зависимости» 7. «Рабочий персонал германских мануфактур того времени, — отмечает Туган-Барановский,— состоял преимущественно из разного рода несвободных людей» 8.
ИДЕАЛЫ И ИНТЕРЕСЫ
ДУША — ВСЕМУ МЕРА
В душе наших предков, конечно, прежде всего, крестьян, жило чувство справедливости, причем не просто материального воздаяния, компенсации, а чувство высшей справедливости — жить по душе достойно, вознаграждать по совести. К XIX веку сформировался народный идеал справедливости, который был для русского крестьянина своего рода компасом, когда дело касалось труда. Не следует гнаться за богатством, за наживой, преследовать корыстные интересы. Как цель жизни, это считалось недостойным. Главное же — прожить жизнь по-доброму, по правде, достойно.
Мотивы понуждения крестьян к их нелегкому труду имели преимущественно духовно-нравственный характер, освященный традициями и обычаями трудолюбия. Крестьяне глубоко верили в то, что добросовестная, старательная работа неизбежно получает хорошее вознаграждение. Стяжательство, стремление разбогатеть не было свойственно русским крестьянам.
Сознание крестьянина пронизывало чувство долга. Даже в самые тяжелые исторические эпохи это чувство не было рабским подчинением, а моральным мотивом оставался труд как духовно-нравственное деяние, а не как средство получения материальных благ.
Самое большое место в народном сознании занимали представление о душе, стыде, грехе, совести, доброте, справедливости, правде. Об этом можно судить по огромному количеству пословиц и поговорок, которые образуют своего рода кодекс народной мудрости и нравственности, служивший нашим предкам идеалом в жизни и труде.
«Душа — всему мера»,— говорили наши предки. «Сердце — вещун, а душа — мера, сердце — пестун, а душа — дядька», «Душа всего дороже», «Душа — заветное дело».
Идеальные отношения между людьми, считал русский человек, должны строиться только «по душе». Он и говорил: «Душа душу знает. Душа с душой беседует, а сердце сердцу весть подает», «Мы с ним живем душа в душу», «Поговорим по душам».
«Так в душу и вьется»,— осуждал плохого человека наш предок. «Без сальца в душу влезет». А за такое отношение — «с души прет, с души скидывает».
Если кто-то совершал плохой, безнравственный поступок, то ему говорили: «Покривил ты душою. Не пожалел ты души своей. Не криви душой, кривовато на тот свет уйдешь. Впрочем, если нет души, так что хошь пиши».
Мы, конечно, не собираемся утверждать, что все идеалы, жившие в душе наших предков, претворялись в жизнь. Конечно, нет. Было в их жизни немало плохого, но вместе с тем нравственные ориентиры неуклонно указывали им путь в нужном направлении, а люди, жившие несогласно с ними в общественном мнении, стояли очень низко. Плохие люди были как бы заклеймены печатью недоверия.
Отсутствие стыда, совести в глазах наших предков рассматривалось как нравственное уродство, таких людей избегали, вокруг них распространялся холодок отчужденности.
«Как не мудри, а совесть не перемудришь», «Совесть с молоточком: и постукивает и подслушивает», «Совесть без зубов, а загрызет», «Береги платье снову, а честь смолоду», «За совесть да за честь — хоть голову снесть!»
В понимании наших предков совесть неотделима от стыда. Чувство стыда стоит как бы за спиной русского человека. Стыдно плохо работать, стыдно обмануть, стыдно взять лишнего, стыдно наживаться за чужой счет, стыдно нарушать заповеди.
«В ком стыд, в том совесть»,— твердит народная мудрость. «Есть совесть, есть и стыд, а стыда нет, и совести нет».
В народном сознании отсутствие стыда означает моральную смерть. «Стыд — та же смерть», «Убей Бог стыд — все пойдет нипочем», «Умри, коли стыда нет».
Недостойно и подло из материального интереса поступаться совестью. И здесь наши предки судили очень строго. «Убей Бог стыд, так будешь сыт», «Стал сыт, так взял стыд», «Стыдненько, да сытненько».
Сердцем, основой нравственных идеалов наших предков были представления о доброте, правде и справедливости. Пословиц на эту тему огромное множество, больше, чем на любую другую, так что можно говорить о настоящем культе доброты, правды и справедливости, культе доброго человека.
«Доброе дело крепко. Делать добро поспешай»*[* Вспомните русского доктора Гааза, который всю жизнь прожил именно так. Свой жизненный принцип он сформулировал: «Спешите делать добро»], «Доброму везде добро», «Делай добро, и тебе будет добро», «Дай добро и жди добра», «За доброго человека сто рук», «Скорбит человек по человеку», «Добрым делом не кори», «Доброе и во сне хорошо», «Нам добро и всем таково — то законное житье», «Добро сотворить — себя увеселить».
«Свет не без добрых людей», «Люблю того, кто не обидит никого», «Рожь да пшеница годом родится, а добрый человек всегда пригодится».
Крестьяне религиозным чувством верили в грядущее царство Добра. В деревянных дворцах его, представлялось им, люди ходят не по-земному. И всюду торжествует справедливость. «Доброму человеку и чужая болезнь к сердцу», «Добрый человек лучше каменного моста», «Доброму добро, а худому — пополам ребро».
«Тому тяжело, кто помнит зло», «Мета не мзда» (месть не может возместить зла), «Добро не умрет, а зло пропадет», «Добрые умирают, да дела их не пропадают», «Все любят добро, да не всех хвалит оно», «Худо тому, кто добра не делает никому», «Учись доброму, худое на ум не пойдет», «Доброго не бегай, а худого не делай», «Кто зла отлучится, тот никого не боится», «К добру мостись, а от худа пяться», «Кто доброе творит, того зло не вредит».
Много, много раз в народных пословицах звучит мысль о том, что за добро надо стоять горой. «За добро постоишь, а на зло постоим», «Лучше в обиде быть, нежели в обидчиках», «Лучше самому терпеть, чем других обижать», «Сам потерпи, а других не выдай», «Лучше мучиться, чем мучить», «На казнь пойду, а в каты не пойду».
Нет, жизнь прожить следует только по-доброму, по правде, достойно. Народная мудрость проводит эту мысль постоянно. А. Н. Афанасьев в предисловии ко второму изданию 1873 года «Народных русских сказок» отмечает: «...всегда сказка, как создание целого народа, не терпит ни малейшего намеренного уклонения от добра и правды; она требует наказания всякой неправды и представляет добро торжествующим над злобою (например... сказка о правде и кривде задает практический вопрос: как лучше жить — правдою или кривдою?., выведены два лица, из которых каждый держится противоположного мнения: правдивый и криводушный. Правдивый — терпелив, любит труд, без ропота подвергается несчастию, которое обрушилось на него по злобе криводушного, а впоследствии, когда выпадают на его долю и почести и богатство, он забывает обиду, какую причинил ему криводушный, вспоминает, что некогда они были товарищами, и готов помочь ему. Но чувство нравственное требует для своего успокоения полного торжества правды — и криводушный погибает жертвою собственных расчетов»1.
«Не в силе Бог, а в правде»— эта мысль проходит красной нитью через народное сознание. «Правды не переспоришь», «Правда есть, так правда и будет», «Правда прямо идет, с нею не разминешься, ни обойти ее, ни объехать», «Правда, что шило — в мешке не утаишь», «Все минется, одна правда останется».
Перечитайте еще раз эти пословицы, и вы поймете, почему Гоголь, Толстой и Достоевский родились в России, станут понятны духовно-нравственные истоки их творчества.
НЕСТЯЖАТЕЛЬСТВО
Мы не зря уделили много внимания духовно-нравственным представлениям наших предков. Понимание их имеет решающее значение для осмысления сознания русского труженика ушедших эпох. В атмосфере почитания идеалов добра, души, справедливости, правды было выношено и получило устойчивый характер нестяжательство. Суть его заключалась в преобладании духовно-нравственных мотивов жизненного поведения и труда над материальными интересами. Нестяжательство было в известном смысле идеологией трудового человека Древней Руси, в значительной степени повлиявшей и на его дальнейшее развитие.
Суть народного понимания нестяжательства: «Лишнее не бери, карман не дери, души не губи» или «Живота (богатства) не копи, а душу не мори».
Человек не должен стремиться ни к богатству, ни к накопительству, человек должен довольствоваться малым.
«Лишние деньги — лишние заботы», «Деньги — забота, мешок — тягота», «Без хлеба не жить, да и не от хлеба (не о хлебе, материальном интересе) жить», «Не о хлебе едином жив будешь», «Хлеб за живот — и без денег живет». Действительно, «зачем душу тужить, кому есть чем жить» (есть хлеб). «Без денег проживу, лишь бы хлеб был», «Без денег сон крепче», «Лучше хлеб с водою, чем пирог с бедою».
«Напитай, Господи, малым кусом»,— молит крестьянин. «Ешь вполсыта, пей вполпьяна, проживешь век дополна». Нечего завидовать другим, говорит русский крестьянин и подчеркивает: «На людей глядя жить (то есть не по достатку) — на себя плакаться».
Отвергая стяжательство и накопительство, осторожно и с достоинством принимая богатство и деньги, трудовой человек выдвигает свой идеал — идеал скромного достатка, при котором можно и самому жить сносно, и помогать своим близким. «Тот и богат, кто нужды не знат», «Богаты не будем, а сыты будем».
В сознании русского человека понятие достатка, сытости связано только с трудом, работой, личными заслугами. «Как поработаешь, так и поешь», «Каковы сами (как работаем), таковы и сани», «Каков Пахом, такова и шапка на нем», «По Сеньке и шапка», «Каков Мартын, таков у него алтын» (столько заработал).
Русский человек твердо считает, что: «От трудов своих сыт будешь, а богат не будешь». Нажива такому человеку не нужна. «Сыта душа не берет барыша», «Лучше жить в жалости, чем в зависти», «Кто сирых напитает, тот Бога знает», «Одной рукой собирай, другой — раздавай», «Рука дающего не оскудеет».
«Не тем богат, что есть, а тем богат, чем рад» (то есть поделись с ближним), «Не богат, да гостям рад», «Не надо мне богатого, подай тороватого» (нежадного), «Держи девку в темноте, а деньги в тесноте».
«Беда деньгу родит»,— настойчиво повторяет трудовой человек, «Деньги что каменья — тяжело на душу ложатся», «Деньги прах», «Деньгами душди не выкупишь»— или еще один вариант этой пословицы: «Деньги — прах, ну их в тартарарах». Отсюда понятно, что дало право Ф. М. Достоевскому писать, что русский народ оказался, может быть, единственным великим европейским народом, который устоял перед натиском золотого тельца, властью денежного мешка.
Нет, деньги для трудового человека не являются фетишем. «Лучше дать нежели взять». «Дай Бог подать, не дай Бог просить».
Особо вопрос ставится об отношении к чужому имуществу, результатам чужого труда. Посягнуться на них — страшный грех. «Лучше по миру сбирать, чем чужое брать». «Лучше попросить ради Христа, чем отнять из-за куста». «Заработанный ломоть лучше краденного каравая». «Хоть в латаном, да не в хватаном».
Для западноевропейского бюргера, наверное, чудовищной бессмыслицей показались бы русские народные пословицы, призывающие жалеть чужое добро. «Не береги свое, береги чужое». «Береги чужое, а свое — как знаешь». А ведь в самом деле было так — чужое добро берегли с большей ретивостью, чем свое.
«В чужом кармане денег не считай». «Пожалей чужое, Бог даст свое». «Кто чужого желает, тот свое утратит». Впрочем, русский труженик говорит и так: «Своего не забывай, а чужого не замай». «За свое постою, а чужого не возьму».
Помните, как Герцен в книге «Былое и думы» рассказывает о крестьянине, который категорически отказался взять с него лишнее? В избе, где Герцен остановился ночевать по пути в ссылку, крестьянин накормил его ужином. Когда утром надо было рассчитываться за трапезу, хозяин запросил со ссыльного пять копеек, а у того самой мелкой монетой оказался двугривенный. Крестьянин отказался принять эту монету, потому что считал великим грехом взять за ужин больше, чем он того стоит.
Писатель В. Белов справедливо отмечает: «В старину многие люди считали Божьим наказанием не бедность, а богатство. Представление о счастье связывалось у них с нравственной чистотой и душевной гармонией, которым, по их мнению, не способствовало стремление к богатству. Гордились не богатством, а умом и смекалкой. Тех, кто гордился богатством, особенно не нажитым, а доставшимся по наследству, крестьянская среда недолюбливала» 2.
Среди крестьянских мудрецов и бывалых людей бытовали истины, идейно-нравственное содержание которых в переводе на современный язык было примерно таково: «Богатство человека состоит не в деньгах и комфорте, не в дорогих и удобных вещах и предметах, а в глубине и многообразии постижения сущности бытия, стяжании красоты и гармонии мира, создании высокого нравственного порядка».
Человек, который думает только о своих личных материальных интересах, неприятен душе крестьянина. Его симпатии на стороне живущих по совести, справедливости, простоте душевной.
Классическая русская сказка о трех братьях — двух умных и третьем дураке — кончается моральной победой бессребреника, нестяжателя, простодушного младшего брата «дурака» над материализмом и практической мудростью старших братьев.
«...Пожалуй, особое неприятие у многих русских просвященных людей,— отмечает М. Антонов,— вызывала английская политическая экономия, поскольку на Руси с глубокой древности не прививалось понимание богатства, оторванного от нравственности...»
К богатству и богачам, к накопительству русский человек относился недоброжелательно и с большим подозрением. Как трудовой человек он понимал, что «от трудов праведных не наживешь палат каменных». Хотя было бы неправильным считать, что им руководило чувство зависти. Нет. Просто стяжание богатства выше своей потребности, накопительство всяких благ выше меры не вписывалось в его шкалу жизненных ценностей. «Не хвались серебром, хвались добром».
Многие в народе считали, что любое богатство связано с грехом (и конечно, не без основания). «Богатство перед Богом — большой грех», «Богатому черти деньги куют», «Пусти душу в ад — будешь богат», «Грехов много, да и денег вволю», «В аду не быть — богатства не нажить», «Деньги копил, да нелегкого купил», «Копил, копил, да черта купил!»
Отсюда выводы: «Лучше жить бедняком, чем разбогатеть со грехом», «Неправедная корысть впрок нейдет», «Неправедная нажива — огонь», «Неправедно нажитое боком выпрет, неправедное стяжание — прах», «Не от скудости скупость вышла, от богатства».
Итак, к богачам трудовой человек относится с большим недоверием. «Богатство спеси сродни»,— говорит он. «Богатый никого не помнит, только себя помнит», «Рак клешнею, а богатый мошною», «Мужик богатый что бык рогатый», «Богатый совести не купит, а свою погубляет».
Вместе с тем крестьяне чем-то сочувствуют богатому, видя в его положении нравственное неудобство и даже ущербность. «Богатый и не тужит, да скучает», «Богатому не спится, богатый вора боится». А уж для нравственного воспитания ребенка богатство в народном сознании приносит прямой вред. «Богатство родителей — порча детям», «Отец богатый, да сын неудатый».
Порой неприязнь к богачам доходит и до проклятий: «Бога хвалим, Христа величаем, богатого богатину проклинаем!»— гласит одна из народных пословиц.
Да, трудовой человек осуждает неправедное богатство, как и другую любую форму паразитизма.
С его идеалом скромного достатка больше согласуется бережливость и запасливость. «Бережливость,— говорит он,— лучше богатства», «Запасливый лучше богатого», «Береж половина спасения», «Запас мешка не дерет», «Запас беды не чинит».
«Маленькая добычка, да большой береж — век проживешь», «Копейка к копейке — проживет и семейка», «Домашняя копейка рубль бережет», «Лучше свое поберечь, чем чужое прожить».
«Держи обиход по промыслу и добытку», «Не приходом люди богатеют, а расходом», «Кинь добро позади, очутится впереди», «Кто мотает, в том пути не бывает».
«Не о том, кума, речь, а надо взять и беречь»,— поучает рассудительный хозяин. «Собирай по ягодке — наберешь кузовок», «Пушинка к пушинке, и выйдет перинка», «В общем, запас мешку не порча», «Подальше положишь — поближе возьмешь».
Бережливость всячески поощряется. Но накопительство, жадное стяжание материальных предметов рассматривается как грех, ибо, считает народ, «скупому душа дешевле гроша».
Скупые и скряги, так же как и богачи, подозреваются в сговоре с чертом. «Скупой копит — черт мошну тачает», «Черт мошну тачает — скряга ее набивает», «Кто до денег охоч, тот не спит всю ночь», «Скупые что пчелы: мед собирают да сами умирают».
О таких народ говорил: «У него от скупости зубы смерзлись», «У него в Крещенье льду взаймы не выпросишь», «У него всякая копейка рублевым гвоздем прибита». А общий приговор таков: «Скупому человеку убавит Бог веку».
Осуждая стяжательство, накопительство, жадность, скупость и неправедное богатство, народное сознание снисходительно относится к беднякам, и более того, симпатизирует им. По-видимому, образ бедняка больше согласуется с народными идеалами, чем образ богача.
«Бедность — святое дело», «У голыша та же душа», «Гол, да не вор; беден, да честен», «Богат, да крив; беден, да прям», «Лучше нищий праведный, чем богач ябедный».