...Я славлю жизнь,
Россию
И над ней –
Гигантский веер
Солнечных лучей!
...Душа, как лист, звенит, перекликаясь
Со всей звенящей солнечной листвой,
Перекликаясь с теми, кто прошёл,
Перекликаясь с теми, кто проходит...
Здесь русский дух в веках произошёл,
И ничего на ней не происходит.
Но этот дух пойдёт через века...
...Но я пойду! Я знаю наперёд,
Что счастлив тот, хоть с ног его сбивает,
Кто всё пройдёт, когда душа ведёт,
И выше счастья в жизни не бывает!..
Н. Рубцов
ОТ АВТОРА
В моей книге о Николае Михайловиче Рубцове много действующих лиц, и я думаю, что все они по праву являются моими соавторами.
Я не литературовед, не поэт и даже не школьный учитель. Я – медицинский работник. В нашей городской клинической больнице № 64 г. Москвы, где я работала, мы открыли с комсомольцами и молодёжью музей истории Клинского района Московской области (этому району мы оказывали медицинскую помощь в порядке шефства).
Впервые я услышала стихи Николая Рубцова в 1980 году на юбилейных торжествах в честь 600-летия победы на Поле Куликовом. «Видения на холме» просто потрясли меня. С этого времени я стала собирать все материалы, касающиеся творчества и биографии большого русского Поэта. Поехала в Вологду, чтобы поклониться его могиле и познакомиться с теми, кто знал его, а также побывать в доме, где он жил и был убит.
Результатом многолетней работы стало открытие 1 сентября 2002 г. в помещении библиотеки № 95 в Москве (ул. Дмитрия Ульянова, дом 3) Центра и Музея Николая Рубцова.
Эти краткие заметки, отрывки из публикаций, записи встреч и разговоров с разными людьми ни в коем случае не следует воспринимать как литературоведческое исследование. Публикация этого материала нам представляется необходимой, поскольку есть или были свидетели событий личной жизни и творческой биографии Н.М. Рубцова. Несомненно, всё, что связано с его именем в истории литературы и культуры России, мы должны сохранить для будущих поколений и передать им, что «этот дух пойдёт через века!..»
Много было разных встреч и бесед, каждая встреча приносила что-то новое, добавляла детали к уже известным событиям. Мать рязанского писателя Бориса Шишаева, православная русская женщина, много повидавшая в жизни, назвала Николая Михайловича Рубцова «божеским человеком». Сам Б. Шишаев называет своего друга «печальным странником». Все собранные мною факты зафиксированы документально, многое записано на аудио- и видеокассеты.
«Печальный странник», гениальный поэт, Рубцов в своих произведениях отразил присутствие вечности и бесконечную любовь к своей родной земле.
ЧАСТЬ I
Дина Александровна Романова
Одна из первых встреч произошла с соседкой Н. Рубцова по лестничной площадке – Диной Александровной Романовой. Первый рассказ о поэте, который мы услышали, был связан с последним полугодием его жизни и предчувствием смерти.
– Летом 1970 года я выходила из своей квартиры, – вспоминала Дина Александровна. – Смотрю, от него выбежала жена, Генриетта Михайловна, и крикнула: «Лена! Идём отсюда! Нам здесь делать нечего!» А вслед за ними бежит Рубцов. Раздетый, хромает, и даже на улицу выскочил, и кричит: «Родные мои, не покидайте меня! Я погибну без вас!» И всё бежал и кричал: «Я погибну без вас!» А потом вернулся. Не догнал... Идёт вверх по лестнице, голову вниз опустил, меня даже не заметил, не поздоровался.
Это свидетельство Дины Александровны особенно важно, так как, заинтересовавшись личностью поэта, я с самого начала столкнулась с ложью. В журнале «Слово» (№ 7-8, 1993 г.) убийца пишет, что Рубцов в этот день «выгнал» жену и дочь из квартиры.
Об этой истории я рассказала в 1996 году вологодскому писателю Александру Романову. Он даже ахнул: «Какой же это важный факт из биографии Рубцова!» Слова Романова подтвердили наши мысли о том, что много еще неизвестно о поэте даже самым близким его друзьям. Этот случай и определил наши дальнейшие задачи.
В том же году я приехала в с. Никольское Тотемского района Вологодской области и спросила Генриетту Михайловну, вдову Рубцова, почему же она не вернулась, если такие страшные слова кричал ей её муж, Николай Михайлович. Она ответила: «Я так была расстроена, когда увидела в его квартире эту женщину, слышала, что он что-то кричит, но слов его не разобрала». Через несколько недель получаю от Генриетты Михайловны письмо о том, что она съездила в Петербург к дочери, Елене Николаевне Рубцовой, которая подтвердила: «Именно эти слова кричал папа. Я запомнила их на всю свою жизнь». Потом, встретившись со мной, Лена повторила то же самое.
Алексей Сергеевич Богачёв
С Алексеем Сергеевичем Богачёвым, соседом Рубцова по дому на ул. Яшина в Вологде, я познакомилась в 1986 году, когда нашла дом, а также подъезд, где последний год жил Николай Михайлович. Я хотела больше узнать о моём любимом поэте, поэтому задавала бесконечные вопросы, слушала рассказы.
На мой звонок дверь квартиры № 62, на четвёртом этаже, открыл сам хозяин, Алексей Сергеевич Богачёв, и представился: «Бывший корабельный кок». Впоследствии я узнала, что он работает слесарем в том же доме, где и живёт. Алексей Сергеевич только что вернулся из леса, и вся кухня у него была заставлена посудой с грибами, которые он обрабатывал.
Узнав о цели моего прихода, он заплакал. Рубцова называл своим лучшим другом:
– Напишет, бывало, стихи и бежит со своего пятого этажа ко мне, чтобы пропеть их под мою гармонь, Нравилась она ему. Его гармонь была похуже моей. Знали бы вы, как любил он музыку Чайковского. Как начнёт играть «Танец маленьких лебедей», так и заслушаешься. По радио так не сыграют!
На мой вопрос: «А видели вы его убийцу и какая она была?» – Алексей Сергеевич ответил:
– Людка-то? Вот видите, какой я огромный, полный и большой! Так я бы в ней уместился и перевернулся бы несколько раз. Вот каких габаритов она была. Рыжая. Приходила ко мне всегда выпивши или пьяная. Всё кошку свою просила отдать. А она, кошка, пряталась от неё. Я её в подвале своём содержал. Как-то прихожу с ночного дежурства, а жена моя, Зоя, плачет! Рассказывает, что убила Рыжая моего друга. Так я места себе не находил. Мы оба плакали. Никто меня не просил, сам я на суд пошёл в качестве свидетеля, чтобы обличить убийцу. Доказывал я, что она пьяницей была. Злыми глазами она на меня на суде смотрела.
Приезжая в Вологду, я всегда заходила к Алексею Сергеевичу. Однажды зашла со своим внуком, двенадцатилетним Васей. Мальчик обратил внимание, как хорошо Алексей Сергеевич вырезает по дереву. У него на кухне все шкафы покрыты резьбой. Хозяин показал Васе инструменты, которыми работает и которые сам изготавливает. Моему внуку так понравилось сделанное руками Алексея Сергеевича, что, вернувшись в Москву, он сам стал вырезать по дереву.
А однажды приехала я в Вологду, как всегда пошла навестить Алексея Сергеевича, а соседи сообщили, что он лежит в больнице. Отправила я ему из Москвы «сладкую» посылку с чаем, кофе, конфетами, шоколадом. И вдруг получаю от него посылку с резной деревянной шкатулкой. Шкатулка эта у меня сохранилась как память о человеке, у которого были тесные, тёплые и дружеские отношения с Н. Рубцовым и который тяжело переживал его гибель.
Жена Алексея Сергеевича, Зоя Богачёва
С Зоей я познакомилась позднее. Она рассказала мне, что работала медицинской сестрой в хирургическом отделении городской Вологодской больницы. Как-то прибежали за ней из травматологического отделения со словами:
– В «травму» привезли Рубцова, тебя просят туда зайти.
– К Рубцову, – ответила она, – ни за что не пойду! Я с ним вчера поругалась. Он со своего пятого этажа всех нас залил, до самого первого этажа. Я к нему бегу, стучу, кричу: «Николай Михайлович! Откройте! Вы нас залили. Дайте я вам помогу!» Слышу: шлёпает босыми ногами, воду собирает, но мне ничего не отвечает. Я ему и так, и сяк. А он молчит и двери не открывает.
– Зоя! Да ты что! Ему в вену иглу ввести никто не может. Все вены спались. Руку он порезал. Много крови потерял. Беги скорее. Он без сознания почти!
Бог ты мой! Я как кинулась в «травму». Руки, ноги дрожат. Как увидела его – бледного, нос заострился, глаза закрыты! – так и запричитала: «Николай Михайлович, миленький, не умирай! Всё будет хорошо, сейчас я вену твою отыщу». Попала в вену с первого раза, На это я способная была, лучше и быстрее всех в больнице вену находила. Пошла живительная влага ему в вену. Он глаза приоткрыл и говорит: «Зоечка, это ты? Как я рад!»
Одна из Зоиных приятельниц, начинающая поэтесса, уговорила познакомить её с соседом-поэтом, чтобы посоветоваться насчёт своих стихов. Наконец Рубцов назначил встречу. Прочитав «труды» поэтессы, прямо сказал: «Стихи бросьте писать. Не тратьте дорогое время». Проводив соседку до двери, резко сел на стул и выдохнул, обняв голову руками: «Зоя! А я ведь скоро умру...» Зоя онемела от услышанного. Это произошло в самом конце жизни поэта.
Наши вологодские друзья
С Ниной Павловной Зиновенко, жившей в одном доме с поэтом Николаем Рубцовым в Вологде, в квартире № 28, я познакомилась так. Выхожу из подъезда, где жил Н. Рубцов, после беседы с жильцами и вижу: на лавочке сидит пожилая женщина, седая, с коротко остриженными волосами, в больших очках, невысокого роста.
– Вы тоже живёте в этом подъезде? – спрашиваю её.
– А что вас интересует?
– Рубцов.
– Идёмте за мной! – командует она и ведёт меня в следующий подъезд на 4-й этаж. Приводит в свою квартиру и указывает на стоящий в вазе на книжном шкафу камыш.
– Видите камыш? Это привезли мне московские литераторы, с которыми я познакомилась у подъезда, где жил Николай Михайлович. Они ездили в село Никольское. Они, как и я, любят поэзию Н. Рубцова.
Так состоялось у меня знакомство, переросшее в дружбу, с необыкновенным человеком, участницей Великой Отечественной войны, дошедшей до Берлина и расписавшейся на рейхстаге.
Нина Павловна заметила время, когда поэт возвращался домой, и на балконе поджидала появление Николая Михайловича. Частенько Рубцова сопровождали друзья: В. Белов и В. Коротаев.
Моя дружба с Ниной Павловной продолжалась до самой её смерти, а в настоящее время я дружу с её дочерью – Татьяной Николаевной Зиновенко, которая тоже помогает нам, московским рубцововедам, и принимает нас. Татьяна Николаевна – врач-кардиолог. Всегда тепло встречает нас в Вологде, всегда в центре всех наших дел и событий, связанных с новыми изысканиями в творчестве поэта Н. Рубцова. Как и Нина Павловна, любит поэзию Рубцова и с удовольствием рассылает рубцововедам в разные города вырезки из вологодских газет и книги, отражающие творчество и биографию поэта. Продолжает переписку с городами, с которыми переписывалась когда-то её мама. Особенно это касается наших общих друзей из города Артёма (что под Владивостоком) - Зинаиды Ивановны Дубининой, Ольги Григорьевны Коротеевой и других. Они – учителя, любящие стихи Н. Рубцова и создавшие его музей в одной из школ г. Артёма.
«Тихая моя родина»
Как-то получаю я письмо от Нины Павловны. В нём вырезка из вологодской газеты со статьёй «Тихая моя родина». Подпись – «Н. Покидышев, г. Курган». Под статьёй – рукой Нины Павловны приписка: «Я послала такую же статью в адресный стол г. Кургана с просьбой найти Н. Покидышева. Оттуда получила его адрес, и теперь у нас налажена переписка. Я посылаю Н. Покидышеву книги и вырезки из наших вологодских газет».
В статье Н. Покидышев пишет, что у него осталось два дня до окончания отпуска и он решил поехать в Вологду поклониться могиле
поэта Н. Рубцова. В Вологду он приехал рано утром, было темно, и стоял сильный мороз. Вышел на центральную улицу – никого. Вдруг показалась женщина. Он к ней:
– Как проехать к могиле Рубцова? Она удивилась, спрашивает:
– Откуда вы?
– Из Кургана.
– Надо же... Когда был жив Николай Михайлович, ходил тут зимой в демисезонном пальтишке, без варежек, никто им не интересовался, а сейчас, когда погиб, все в Вологду едут и едут... Где его могила, спрашиваете? Разве вы найдёте её в такой темноте! Давайте я вас провожу.
Приезжаем на городское кладбище (пишет Н. Покидышев), запоминаю, как идём. Могила снегом занесена. Люба (как назвалась она) разгребает снег, и обнаруживается строка: «Россия, Русь! Храни себя, храни...»
– А много ли у вас книг о Рубцове? – задаёт вопрос Люба.
– У меня лично нет никаких книг. С его стихами я познакомился в одном альманахе, – отвечает автор статьи.
– Запомнили ли вы, где мы с вами сели на троллейбус? Приходите туда к 14-ти часам. Я что-нибудь вам подыщу.
Н. Покидышев съездил на базар за цветами, возложил их на могилу Рубцова. Встретился с Любой...
Через вологодскую газету гость из Кургана просил ещё раз сердечно поблагодарить Любу, а закончил статью словами: «Тихая моя родина», сказал Рубцов в Вологде, а стихи эти прокатились по всей Руси Великой ».
После прочтения письма Нины Павловны и вологодской статьи у меня появилось тёплое чувство и ощущение того, что невидимая нить связала ранее незнакомых людей: Нину Павловну, разыскавшую Н. Покидышева и пославшую ему стихи Н. Рубцова; самого Н. Покидышева, приехавшего в последний день своего отпуска из г. Кургана только затем, чтобы поклониться могиле поэта и возложить цветы; Любу, отзывчивую девушку, проводившую приезжего человека к могиле Н. Рубцова; и работников адресного стола г. Кургана, которые откликнулись на просьбу Н.П. Зиновенко.
О наших друзьях из г. Артёма (Приморский край)
Зинаида Ивановна Дубинина, Ольга Григорьевна Коротеева, Светлана Дубинина и многие артёмовцы – теперь наши друзья. Много лет мы переписываемся с артёмовскими рубцововедами, восхищаемся их деятельностью по распространению русской культуры и, прежде всего, поэзии Пушкина и Рубцова. Мы долгое время с ними не могли встретиться – знали их только по письмам и фотографиям, но были в курсе их личных дел. Они рассказали нам, как удалось им открыть музей поэта в одной из школ г. Артёма. Почти каждые два-три месяца они отчитываются перед нами о том, какие у них проходят вечера по творчеству и биографии Рубцова. Мы посылаем им все новые материалы, которые нашли, а они – всё, что появилось нового у них.
Наше заочное знакомство произошло после моей статьи «Дом Поэта», появившейся в газете «Литературная Россия» от 20 января 1995 года, где я написала о Н.П. Зиновенко и о других соседях дома, в котором жил поэт. Нине Павловне стали приходить письма без указания номера квартиры, так как в статье он не был назван. «Нина Павловна! Что же ваши корреспонденты не пишут номер вашей квартиры?» – спрашивали почтальоны.
Среди этих корреспондентов оказались артёмовцы, которые просили Нину Павловну дать мой адрес. Я передала им аудиокассету с докладом литературоведа Т.В. Даниловой из Ленинградской области, а также кассету, полученную мной из личного архива Г.В. Свиридова. Представляю, как обрадовались они, мои дорогие рубцововеды, когда услышали, как негромким, чуть дребезжащим голосом, под свой собственный аккомпанемент поёт Георгий Васильевич: «Привет, Россия – родина моя!..» И за пением этим слышишь орган, целый оркестр на стихи Н. Рубцова, слышишь страстную любовь к Родине и призыв-молитву: «Россия, Русь! Храни себя, храни!»
На этой кассете композитор с мировым именем сказал про Рубцова: «Это памятник целой эпохе». Композитор постиг самую суть поэта, определил его стихи как «живые куски, оторванные от сердца» и заметил, что «только ему было дано сказать: «Я чист душою», и этому веришь». В книге Г.В. Свиридова «Музыка как. судьба», которую мы иногда дарим артистам, выступающим в нашем Рубцовском центре, есть такие слова Георгия Васильевича: «Русская культура неотделима от чувства совести. Совесть – вот что Россия принесла в мировое сознание. А ныне есть опасность лишиться этой высокой нравственной категории».
Для меня Рубцов – наша совесть, и я стараюсь, чтобы люди, которым я рассказываю о поэте или читаю его стихи, это почувствовали.
И вот летом 2003 года я получила неожиданный подарок от приморцев – кассету с рассказом о Рубцове. Поиски артёмовцами друга поэта, Геннадия Петровича Фокина, служившего с ним четыре года на эсминце «Острый» в Североморске, были нелёгкими, но увенчались успехом. Преодолев расстояние в триста километров из Артёма до Находки, прихватив с собой друзей из Белоруссии (также почитателей творчества Рубцова), появились они на пороге дома Г. П. Фокина. Им удалось сделать уникальную запись на аудиокассету (а мне – получить подарок!).
Впервые мы встретились с артёмовцами на Рубцовских чтениях в селе Никольском Вологодской области в августе 2003 года. Шестеро суток ехали они в поезде.
– Где вы взяли деньги на дорогу? – спросила я.
– Несколько лет откладывали в копилку, которой Дали название «Деньги для Рубцова».
«Аленький цветок»
Вечером 12 декабря 2006 года ушёл из жизни писатель Вячеслав Сергеевич Белков. Руководитель Рубцовского центра в Вологде, он очень много и подробно занимался семьёй Рубцовых: сбором материалов о том, кто, где, когда родился, в какой деревне, в какой семье; братьями, сестрами и другими родственниками.
Мало того, он ещё прошёл теми тропами, какими ходил в детстве и юности Коля Рубцов. Эти тропы заросли – там проложены дороги, многие деревни исчезли. Вячеслав Сергеевич написал книгу, и все, кто интересовались родословной поэта, ждали её с нетерпением. Мы сообщим факты, которые стали известны нам.
О матери Н.М. Рубцова, Александре Михайловне Рубцовой, вряд ли кто-либо сможет много рассказать. Шура Рычкова (так звали в девичестве маму Коли Рубцова) родилась и выросла в Вологодской губернии в состоятельной крестьянской семье, где была единственным ребёнком.
B.C. Белков писал, что бабушка поэта, Раиса Николаевна, ходила со своей невесткой в церковь села Спасское, через речку Стрелицу. В этой церкви крестили, венчали и отпевали всех Рубцовых.
В 1996 году, 12 ноября, в городе Череповце я встретилась с сестрой поэта – Галиной Михайловной Шведовой-Рубцовой, которая рассказала, что их мама очень любила петь и, обладая красивым голосом, даже пела в церковном хоре, почти до Великой Отечественной войны. Однако её муж, Михаил Андрианович, будучи заведующим сельпо (государственным служащим), выражал недовольство участием жены в хоре, так как петь в церкви в то время было очень опасно.
Ни в одном центре или музее Н. Рубцова, к сожалению, нет портрета матери поэта. Александра Михайловна не любила фотографироваться. Единственная её фотография хранилась у сестры Рубцова, Галины Михайловны. И эта фотография исчезла.
В 50-е годы Галя жила в общежитии и вынуждена была все свои вещи носить с собой, в том числе и фотографию матери. Однажды на вокзале её обокрали, пропали все вещи, среди которых и единственный снимок матери. Галина Михайловна вспоминает, как хороша, как красива была на нём мать. Она предположила также, что ещё одна фотография могла сохраниться у кого-то из вологодских родственников, так как маму могли сфотографировать у гроба старшей дочери Надежды (в то время это было принято: в 40 – 50-х годах много подобных фотоснимков у гроба близких люден находилось в семейных альбомах).
В конце 1968 года Николай Михайлович гостил у сестры в Череповце. Он страшно переживал утрату материнской фотографии, поругался из-за этого с сестрой и почти целый год не разговаривал с ней.
– Коля был очень отходчив, – вспоминает Галина Михайловна, – через год он пригласил меня в Вологодский ресторан, так как получил гонорар. Просил надеть красное бархатное платье – очень любил красный цвет. В ресторане Рубцов улыбался, шутил. Видимо, он выглядел таким счастливым, что мужчина за соседним столиком не мог понять, кто мы – жених с невестой или просто знакомые.
Рубцов пояснил: «Брат с сестрой, но если бы мы не были роднёй, я бы обязательно женился на ней».
Муж Галины Михайловны, Александр Михайлович Шведов, вспоминал свои разговоры с Рубцовым о его матери. Поэт рассказывал о том, что мама была очень набожным человеком. А также о том, что деревню не любит он из-за того, что она разорена, но в деревне ему очень хорошо пишется. Тут же вспомнилась и история с пальто.
Как-то Галина Михайловна узнала, что у брата появилось новое демисезонное пальто. Старое было совсем ветхим. Через некоторое время смотрит, а брат опять носит старое.
– Где же новое пальто?
Рубцов ответил, что отдал его товарищу, у которого вовсе пальто не было.
– Так отдал бы ему старое, – сказала Галина Михайловна.
– Разве можно дарить старое? – возразил Николай.
Нашу встречу с сестрой Рубцова организовала Вера Владимировна Попова, череповецкая журналистка. Она как-то очень хорошо подвела итог нашей беседе. Нельзя не согласиться с её выводом, что Николай Михайлович Рубцов жил в талантливой семье, где каждый был отмечен своим дарованием. Отец играл на гармошке и учил этому детей, мать и дочери замечательно пели. В семье был патефон (по тем временам дорогое удовольствие), и всей семьёй Рубцовы слушали оперу Глинки «Иван Сусанин». Дома пели русские народные песни. О детей «не спотыкались», как образно выразилась Вера Владимировна.
Не каждая мать с такой теплотой относилась к своему собственному ребёнку. Не каждый ребёнок выращивал для мамы цветы. С какой же сердечной болью и бесконечной любовью поэт вспоминал недолгое своё счастье рядом с мамой, если в душе его родились эти стихи:
Аленький цветок
Домик моих родителей
Часто лишал я сна.
– Где он опять, не видели?
Мать без того больна.
В зарослях сада нашего
Прятался я как мог.
Там я тайком выращивал
Аленький свой цветок.
Этот цветочек маленький.
Как я любил и прятал!
Нежил его, – вот маменька
Будет подарку рада!
Кстати его, некстати ли,
Вырастить всё же смог...
Нёс я за гробом матери
Аленький свой цветок.
18.8.64
Сергей Петрович Багров
Журналист, писатель и очень хороший человек, Сергей Петрович Багров дружил с Н.М. Рубцовым всю свою жизнь. А началась эта дружба в далёкой юности, в те годы, когда оба они учились в Лесном техникуме, В годовщину гибели поэта обратились к Сергею Петровичу сотрудницы Вологодской городской библиотеки им. Бабушкина с просьбой выступить и поделиться воспоминаниями о Н.М. Рубцове. Сергей Петрович не только отказался, ему пришлось выйти из комнаты чтобы скрыть от пришедших женщин слёзы: слишком свежа была рана, слишком много он потерял со смертью друга.
Как все порядочные люди, С.П. Багров возмущается всеми теми злыми наветами, которые обрушиваются только на память Рубцова, но даже на близких ему людей.
Мы встретились с С.П. Багровым 15 декабря 2001 года. Сергей Петрович рассказал нам о своих coбственных расследованиях, проведённых им для того чтобы снять обвинение с отца Николая Михайловича которого совершенно несправедливо осуждали за то что он якобы не воевал, а отсиживался во время войны. Даже известный писатель Н.М. Коняев назвал Михаила Андриановича, отца поэта, трусливым человеком?!
Благодаря С.П. Багрову мы узнали, что имеются документы, где сказано, что с 1942 г. Михаил Андрианович был призван в армию. В Вологде формировался батальон. М. Рубцова определили политруком роты в 250-й полк, который был направлен на Тихвинский фронт. Вернулся он в Вологду в 1945 году, в обмотках раненый, с орденами, имел вид простого солдата (по словам дочери).
Отец тут же поехал в Красковский детский дом, куда отдавал своего сына Колю. Там ему ответили, что Коля в 1942 г. бежал из детского дома. Маленькая дочь не рассказала отцу о том, что мальчик до конца лета 1942 года жил дома и снова был отправлен в приют лишь осенью.
У Михаила Андриановича образовалась новая семья, и один за другим родились три сына. Стоял вопрос о возвращении в семью ещё двух детей от первого брака. Молодая супруга была недовольна возникшими сложностями и проблемами. Уверенность в смерти мальчика, жизненные трудности – вот те обстоятельства, которые сыграли свою роль. Отец прекратил поиски младшего сына. Так и выпал из гнезда птенец Коля Рубцов.
Генриетта Михайловна, жена Николая Рубцова
В мае 2001 года я гостила у Генриетты Михайловны в селе Никольском Тотемского р-на Вологодской области.
Генриетта Михайловна – очень скромная, малоразговорчивая женщина, как увидит диктофон – замолкает. А узнать о поэте Рубцове хочется побольше. На мой вопрос: «Генриетта Михайловна, «скромная девушка мне улыбается, сам я улыбчив и рад» – это ведь о вас Николай Михайлович написал?» – она только и ответила: «Я знаю». Все стихи Н. Рубцова, воспоминания о нём она читала и знала, и сама как-то в одной из вологодских газет писала воспоминания о последнем годе жизни Рубцова.
Более 12 лет она работала заведующей сельским клубом в Николе. Ежемесячно ей приходилось составлять сценарии вечеров в клубе. Порядок в клубе при ней был полный, пьяные не допускались. Артисты (Никольские жители) были не только участниками олимпиад, но и победителями в них. Однажды поехали с выступлениями в Вологду. По дороге грузовик перевернулся, и в Вологде прошёл слух, что Никольские артисты, которых любили и очень ждали, пострадали в автомобильной катастрофе. Зрители запереживали. Каково же было их удивление, когда на сцену вышли артисты – в ссадинах и ушибах, но с интересной программой! Им бурно аплодировали, и они оказались победителями конкурса.
Я стала расспрашивать Генриетту Михайловну о «Прощальной песне» Рубцова: когда и где она её услышала и что почувствовала. Рассказ получился грустный.
– Своего жилья ни у Коли, ни у меня никогда не было. У нас с мамой родовой дом развалился, и мы снимали горницу у Льва Николаевича Чудинова. Однажды он пригласил нас с Колей к себе в гости. Коля захватил с собой гармонь. Как развернул её там, как запел:
Я уеду из этой деревни...
Будет льдом покрываться река,
Будут ночью поскрипывать двери,
Будет грязь на дворе глубока.
Мать придёт и уснёт без улыбки...
И в затерянном сером краю
В эту ночь у берестяной зыбки
Ты оплачешь измену мою....
– Пел, а сам плакал. Заплакала и я, и Лев Николаевич, и все гости. Затем добавила: «Хоть обещал уехать насовсем, но каждый год к нам приезжал. Ходил за клюквой на болото. Нам на зиму запасал, а часть продавал, чтобы на эти деньги в Москву на учёбу ехать ».
– Когда об этой песне узнала Лена, когда впервые её услышала?
– Сначала нашла стихи, в книге читала. Всё поняла. Потом в исполнении самого отца услышала запись на магнитофонной ленте. Было это на 50-летии со дня рождения папы. Нас с ней пригласили в Вологду. Идём мы по лестнице, и вдруг, услышав голос Николая: «Я уеду из этой деревни», – Лена остановилась и разрыдалась.
Летом 2002 года, будучи в Тотьме, мы искали место, «где овраг и берёзка» и где «столпился народ у киоска» (строки из стихотворения «Тот город зелёный...»). Место, где когда-то стоял киоск, в котором продавался морс, указала нам пожилая женщина, бывшая работница Тотемской почты Серафима Павловна. Она рассказала, что познакомилась с женой Рубцова уже после гибели поэта, когда Генриетта Михайловна работала на Никольской почте и приезжала в Тотьму на совещание. Серафиме Павловне она показалась статной, красивой. Запомнился пучок её светлых волос на гордо посаженной голове. Все сотрудники шептались: «Это жена Рубцова...»
С Генриеттой Михайловной мы встречались несколько раз. В мае 2001 года мне посчастливилось пожить у неё три дня. Она, как обычно, была немногословна, но часто во время прогулок вдруг вспоминала что-то интересное или смешное о Николае Михайловиче. И вот однажды я её спросила:
– Любил ли Николай Михайлович рыбу ловить?
– Любил. Только червяков ему на крючок Генка накалывал. Коля червяков жалел! – ответила с усмешкой.
А я вспомнила, как Нинель Александровна Старичкова, вологодская подруга Николая Михайловича, рассказывала, как ругал её Коля, когда она решила оторвать веточку от молодой берёзки. «Это же берёза! Её нельзя трогать», – возмущался Рубцов. «Очень он чувствительный был, Коля», – говорила мне Нинель Александровна.
Детский дом в Николе
Когда-то в с. Никольском шёл открытый показательный суд. Всё село было взбудоражено. Особенно детский дом. Судили повара детского дома – Александру Александровну Меньшикову. В чём же была виновата любимая детьми тётя Шура?
Осенью сбежал из детского дома завхоз. Директор обратилась к своему повару и попросила заменить завхоза. Александра Александровна отказывалась, но директор настояла на своём. В это время нагрянула в детдом комиссия и обнаружила, что картошка не была вовремя выкопана и замёрзла в земле. Во всём обвинили только что вступившую в свою должность тётю Шуру.
Когда судья огласил приговор – пять лет тюремного заключения, – зал чуть не взорвался от криков односельчан, сотрудников детского дома и возмущённых детей. Неизвестно, был ли среди них Коля Рубцов, но историю эту он знал наверняка. «Тётя Шура не виновата! Не виновата тётя Шура!» – кричали и топали ногами присутствующие. Однако приговор тут же привели в исполнение: два вооружённых милиционера увели несчастную Александру Александровну.
За матерью бежали и плакали две её дочки – Тамара (старшая) и Гета (младшая). Их успокаивали приехавшие в село родственники. Они же решили и судьбу детей. Старшая, Тамара, была отправлена в Тотьму к родне (нянчить ребёнка). А младшая, Гета, была принята в Никольский детдом.
Решение суда сделало девочек круглыми сиротами. Муж Александры Александровны к этому времени погиб в 1942-м году в Великой Отечественной войне.
Таким образом Гета Меньшикова, будущая жена поэта, оказалась в одном детском доме с Рубцовым.
В школьные годы Гета любила заниматься акробатикой. Юным акробаткам подыгрывал на гармошке Коля Рубцов.
Встреча
В 1962 г., отслужив на флоте, работал на Путиловском заводе и сдал экстерном за десятилетку. Пройдя по конкурсу в Литинститут, счастливый Рубцов навестил в Вологде больного отца и приехал в Николу – на свою вторую родину. Там он и встретился с Гетой. Молодые люди не узнали друг друга. Случайно выяснилось, что они оба из Никольского детского дома, вспомнилась гармошка и акробатика. Воспоминания сблизили их. Колю не могла не привлечь эта статная, хорошо сложенная, красивая девушка. Ему нравилось, как она двигается в танце, как себя держит.
Они долго гуляли по Николе, разговаривали, смеялись, ходили на вечеринки, где провожали новобранцев, Друзей Коли.
Вскоре Николай предложил Генриетте руку и сердце, назначили свадьбу на зимние каникулы жениха. На свадьбе были родственники Геты, гуляли всей деревней.
Регистрироваться Гета отказалась наотрез. Почему? На этот вопрос Генриетта Михайловна никому никогда не отвечала.
(Мы знаем, что не раз Николай Михайлович настаивал на заключении брака, а также на переезде жены и дочери к нему в Вологду. Поэт В. Коротаев как-то писал, что Рубцов просил его поговорить с Тамарой (сестрой Геты), чтобы та уговорила её переехать к нему в Вологду).
20 апреля 1963 г. у Коли и Геты родилась дочь. Рубцов просил назвать её Еленой. Как стремился Николай Михайлович во время каникул, а иногда и во время учёбы в институте попасть к жене и дочери! Какой творческий подъём у него был именно в эти годы!..
«Русский огонёк» написал он в ноябре 1963 года, пробираясь в Николу пешком, в ботиночках, в пургу и метель.
Всё было в семье Рубцовых: и ссоры, и встречи, и расставания, и радости, и горести, – как и в каждой семье. Тёща Александра Александровна, много пережившая, работала не покладая рук и в колхозе, и у себя на огороде. Во время покоса ей иногда помогал зять. «Мать придёт и уснёт без улыбки...» - писал в своём стихотворении «Прощальная песня» Рубцов. Да, редко улыбалась Александра Александровна: уж очень уставала на работе. И это хорошо понимал Рубцов.
Наступал вечер, время покоя и отдыха. Все собирались за столом. Иногда играли в карты. Часто во время игры тёща, смеясь, приговаривала: «Эх, козыри свежи, а дураки те же». «Эта присказка вошла в одно из стихотворений Коли», – рассказывала мне Генриетта Михайловна.
Однажды приехал Рубцов к новорождённой дочери. Долго смотрел на её лицо. Дочь спала и вдруг стала улыбаться во сне. «Тётя Шура, смотри, Лена во сне улыбается», – зашептал Коля. «Это ангелы с нею играют», – ответила тёща. Так родилась у поэта известная строка: «Это ангелы с нею играют и под небо уносятся с ней».
Муж Лены Рубцовой, Александр Фёдорович Козловский, знал и очень ценил бабушку жены. «Добрая, хорошая женщина была, труженица великая. Всё время пеклась о своей семье. Её в деревне любили. Напрасно В. Коротаев так плохо писал о том, что глаза у неё были разного цвета. Это неправда. Глаза у неё были синие-синие и очень добрые. Красивая была, волосы светлые, густые...», – вспоминал Александр Федорович.
О том, что мать Генриетты Михайловны любили в деревне, слышала я от многих. Конечно, неустроенность дочери больно её задевала. Именно она заставила Гету подать на алименты. Но вскоре Генриетта Михайловна забрала заявление, о чём и написала Рубцову.
Одна из последних встреч Рубцова и Геты произошла в 1970 году. Генриетта Михайловна приехала на курсы из Николы в Тотьму. Как узнал об этом Рубцов, никому не ведомо, но он нежданно-негаданно оказался в Тотьме. В Николу они плыли вместе на пароходе. Измотанный жизнью и личной неустроенностью, издёрганный, поэт выпил. Просил жену родить ему сына, говорил о совместной жизни. Потом заснул. Чуть свет, на остановке, Гета вышла, так и не разбудив мужа.
«Январь – рубцовский месяц»
Так озаглавила я статью о Н. Рубцове в газете «Серп и молот» Клинского района Московской области. Судьба определила так, что Николай Михайлович родился 3 января, а погиб 19 января. У многих поклонников творчества Рубцова праздник Крещенья связан со строками: «Я умру в крещенские морозы...» Рубцовские чтения, литературные вечера, дни памяти приходятся именно на январь месяц. Вот отчего и статья, и эта маленькая главка так названы.
Занимаясь творчеством и биографией Н. Рубцова около тридцати лет, я хочу, чтобы любители поэзии больше знали о поэте и не принимали на веру всю ту «бытовуху», что печатают о Рубцове в жёлтой прессе и не только в газетах, но и в книгах, даже в золотом оформлении. Ведь биография поэта – в его творчестве.
О Рубцове часто пишут люди с обывательскими понятиями о жизни, а самое неприятное – «размазывают» в печати воспоминания его убийцы. В то же время наши СМИ зачитывают на всю страну эти «жареные» строки. И, что особенно грустно, в школах по этой «макулатуре» ставят спектакли о Рубцове, и таким образом всё это тиражируется и распространяется.
Говоря о поэте Рубцове, иногда осуждают его жену Генриетту Михайловну и даже его дочь Елену Николаевну.
Как не понимают эти «писатели», что гениальные люди всегда одиноки, тем более, если они попадают в такие тяжёлые социальные условия, в каких оказались Николай Михайлович и Генриетта Михайловна! Не учитывают, что оба сироты, воспитанники детского дома. Оба не имели жилья. Наш гениальный поэт получил его в 34 года, т. е. за полтора года до гибели. Может ли уважаемый читатель представить себе, как часто перед нашим поэтом стоял вопрос, когда наступал вечер: «А где я сегодня буду ночевать?» Где он только не ночевал... У Б. Чулкова, у А.Я. Яшина, у Н.В. Груздевой и Н.А. Старичковой... А если сумеет пробраться незаметно в общежитие, то там у кого-нибудь на койке.
Генриетта Михайловна была как родная мать для Николая Михайловича. Как родная мать заботилась о нём, ждала его приезда «на знобящем причале», переносила и перевозила его чемоданы с рукописями в Тотемском районе через метели и сугробы. Успокаивала его как могла. Что значила для него эта смиренная женщина, один Господь знает. Недаром летом 1970 года он бежал за ней и кричал ей вдогонку: «Не покидайте меня! Я погибну без вас!» В ней и только в ней он видел спасение и опору. До последних дней своей жизни жалела Генриетта Михайловна, что не расслышала этих слов: «Слышала, что кричит что-то Коля, но слов не разобрала: расстроена была, что увидела у него в квартире эту женщину. Если бы я знала, что такое случится с ним, к себе бы его увезла».
Генриетта Михайловна воспитала дочь-труженицу, православную, мать четверых детей. И теперь, кроме великого поэтического наследия Н. Рубцова, Россия имеет род Рубцовых – русских православных людей.
17 февраля 2003 года в с. Никольском мы отмечали: годовщину смерти Генриетты Михайловны.
Об убийце Н. Рубцова
Страшное событие произошло 19 января 1971 года – Ощущение бесконечной жестокости и ужаса, которое навеки осталось в этом дне, все эти годы не отпускаете тех и не дает покоя тем, кто любит поэзию Н.М. Рубцова. До сих пор для всех, кто пытается случившееся осмыслить, происшедшее кажется нереальным, противоестественным для человеческого разума.
И Пушкин, и Лермонтов погибли от пули. Но эти трагические смерти хоть как-то вписывались в человеческие отношения: кодекс чести, поведение дворянине и т. п.
Убийца Н. Рубцова действовала страшно, по-звериному. Ничто не может оправдать убийцу. Всё казалось настолько невероятным, что люди замолчали, брезгуй произносить её имя, словно это было «число зверя» Друзья Н. Рубцова, Вологодский Союз писателей, потрясённые случившимся, дали зарок – и ни в одной и публикаций она ни разу не была упомянута. Впервые в истории России русского поэта убила женщина.
Рязанский писатель Борис Шишаев, друг и однокурсник Рубцова по Литинституту, вспоминает: «Из Москвы на похороны приехало нас три человека. Увидев лицо поэта в гробу, я едва не заплакал: как медвежьими когтями проведено через всё лицо, ухо оторвано. Нельзя было пришить, что ли? Жалкий лежал в. гробу. Было видно – убит человек».
После непродолжительного молчания в различных журналах, книгах, даже в зарубежной прессе, как из рога изобилия, появились публикации убийцы: о ее «отношениях» с поэтом, о «его любви» к ней, о переживаниях» и т. д., и т. п. Очень подробно и красочно (до натурализма) она описывала сам момент – убийства. Порой казалось, что она собой больше восхищается, чем раскаивается.
Общественный корреспондент одной из череповецких газет В.В. Попова высказала мысль, особенно понятную русскому православному человеку: «Хоть бы перед дочерью встала на колени и покаялась за убийство отца».
Хочется отметить, что в сочинениях убийцы прослеживается несколько периодов:
1 период – он меня страстно любил, а я его убила;
2 период – с ним было так трудно, что мне пришлось его убить;
3 период – он умер от сердечного приступа или инсульта во время потасовки;
4 период – я его не убивала.
Вот так и происходит фальсификация. И можно не удивляться, что убийца находит поддержку и сочувствие: Евтушенко хлопочет о её досрочном освобождении из тюрьмы (она так и не отбыла положенный ей срок и вышла раньше, хотя её статья не предусматривала амнистии – любопытная деталь, не правда ли?)
А сейчас питерские «эксперты» со званиями докторов наук меняют подлинные заключения экспертизы о причинах смерти поэта. Выйдя из тюрьмы, убийца вскоре устраивается на достаточно престижное (для определённых кругов) место работы в Академической библиотеке г. Санкт-Петербурга, хотя перед этим была всего лишь сельским библиотекарем. Да и квартиру получает в Петергофе – там, где жили русские императоры. Как видно, её поддерживают достаточно влиятельные персоны.
В день своего семидесятилетия Евтушенко, выступая в эфире, не назвал среди поэтов-«шестидесятников» имени поэта Н. Рубцова, а «девяностодесятников», как он выразился, провозгласил «продолжателями трио: Евтушенко-Вознесенский-Ахмадулина ».
Один из редакторов клинской газеты «Серп и молот», высказывая своё отношение к убийце, писал, что в трагической смерти поэтов – Пушкина, Лермонтова, Маяковского, Есенина, Рубцова – виновно не только последнее звено, не только человек, совершивший роковой выстрел, а вся цепь предшествующих событий, что за спиной исполнителей стояли некие палачи, которые, так или иначе, направляли ход событий. (Кстати, никто не сомневается, что и ходом событий, связанных с убийством Н. Рубцова, руководили свои «палачи».) Жаль, что за подобными рассуждениями сквозит попытка оправдать ужасную вину убийцы и поставить невосполнимую потерю в общий ряд трагических несчастий, постигших Россию. Заканчивает свои рассуждения автор призывом: «Жизнь надо менять». Против этого трудно что-либо возразить. Но, с другой стороны, в известном стихотворении Лермонтова, где говорится о «жадной толпе» и «палачах», никаких лукавых оправданий Дантесу мы всё-таки не слышим, всё очень определённо:
Его убийца хладнокровно
Навёл удар ... спасенья нет:
Пустое сердце бьётся ровно,
В руке не дрогнул пистолет...
Что же касается модного сегодня призыва «менять жизнь»... – ну что же... наш доверчивый народ не раз ввергался в этот соблазн. Да только «жадная толпа» в результате «этих перестроек» становилась ещё более жадной и многочисленной, а сердца убийц – хладнокровнее.
Мария Феодосьевна Шадрина. 1996 год
Было время, когда ни в Питере, ни в Москве двухтомник В. Коротаева «Воспоминания о Н. Рубцове» купить было невозможно. Отправилась я за ним в Вологду. Думаю: и себе, и детям своим, и друзьям-рубцововедам из Барнаула, Артёма, Москвы подарю. Сумка была переполнена. В поезде увидела эти книги одна пожилая женщина и вдруг говорит:
– А я знаю, видела убийцу Рубцова.
Я тут же схватила бумагу, карандаш и стала записывать её рассказ:
– Живу я в Верховажском районе, п/о Уросовское, деревня Нижнекулое. Собрала нас, ветеранов, на чаепитие Нинель Фёдоровна Брагина по случаю Дня ветеранов. Через несколько минут входит и объявляет: «К вам пришла в гости со своими стихами Людмила Дербина». Мы так и ахнули: «Убийца Рубцова»! Как его убивала, мы точно не знали, душила или молотком ударила?.. Стала она читать свои стихи, а мы всё слушаем и ничего не слышим, только на её руки глядим. Я выждала момент и задаю ей вопрос: «А как вы его? Говорят, молотком?» Она мотнула головой, дескать, нет, протянула руки над столом, за которым мы сидели, и показала, сжимая и разжимая пальцы, как душила. Нам стало страшно. Мы все головы вниз опустили, боялись взглянуть.
У Николая Коняева во всех книгах написано, что любовь Дербиной к Рубцову с каждым годом всё растёт и растёт. И так выросла к 1996 году, что она не постеснялась показать труженицам земли, как убивала поэта.
Первый музей Рубцова
Первый музей поэта был создан в г. Тотьме уже в 1973 году. Создала его необыкновенной души женщина – учительница литературы Маргарита Афанасьевна Шананина. Маргарита Афанасьевна одна из первых поняла значение поэта Рубцова для русской литературы и культуры. Уже в начале 70-х годов она стала собирать материалы о поэте и разыскивать людей, связанных с его жизнью в детском доме, техникуме и т. д.
Маргарите Афанасьевне удалось разыскать бывшую Колину учительницу математики – Нину Николаевну Алексеевскую. Вот что вспоминает учительница:
– Каким мне запомнился Рубцов-подросток? Живой, весёлый, общительный, смелый в разговоре с кем бы то ни было, иногда задиристый и самолюбивый. В 1950-1951 гг. новый учебный год для 1 курса лесозаготовительного отделения начался уроком математики. Вдруг с заднего стола ко мне подошёл мальчик небольшого роста, худощавый, с ясными, весёлыми глазами. Очень свободно, безо всякой скованности попросил посадить его за первый стол. «Тебе оттуда плохо видно?» – спрашиваю его. «Нет, – отвечает он, – там, на «Камчатке», я буду шалить». Кто-то из мальчиков поменялся с ним местами, и Рубцов сел за первый стол.
Благодаря воспоминаниям Н.Н. Алексеевской, перед нами предстаёт Коля Рубцов, пятидесятых годов, с его характером, интересами и жизненной позицией. Что же ещё запомнилось учительнице?
– Хороший костюм, на ногах хорошие башмаки, всё это начищено и наглажено. На уроках он занимался хорошо, был внимателен, часто задавал вопросы, иногда просил повторить что-то ещё раз. Писал контрольные хорошо. Один раз получилось так, что Рубцов плохо написал контрольную. Кто-то из ребят сказал: «Да уж поставьте ему тройку». Он как-то переменился в лице, обернулся и резко сказал: «Меня не надо жалеть». В перерыве он подошёл ко мне и попросил разрешения переписать контрольную.
Математические способности у него были хорошие. Но учился он только на «хорошо», а мне казалось, что он мог бы учиться на «отлично». Я решила поговорить с ним об этом. В ответ на вопрос, что ему мешает, он сказал, что математику дома он совсем не учит – помнит всё, что было на уроке: «Мне математика не нужна, я в техникуме учиться не буду, я буду моряком». Когда я сказала, что и моряку нужна математика, он ответил, что он будет «совсем простым моряком». Говорил он спокойно, но достаточно решительно. Видно было, что всё это у него основательно продумано и решено. Экзамен по математике за 1-й курс он сдал на «четыре».
О его литературных способностях я тогда не имела представления. Однажды я зашла в комнату общежития к своим ребятам. Поздоровались, и кто-то сказал: «А у нас гость». На кровати с гармошкой сидел Рубцов. Перед моим приходом он играл и пел какую-то песню. Один из ребят пояснил: «Он сам сочиняет». Но я тогда не обратила внимания на эти слова. Я вспомнила их потом. Весной 1952 г. я зашла в учебную часть. Около стола секретаря стоял Рубцов. Он обернулся и сказал: «Вот, уезжаю. Буду моряком». Больше с Рубцовым я не встречалась.
Валентина Васильевна Покровская-Оборина
В. В. Покровская-Оборина была учителем истории Лесного техникума и классным руководителем 14-летнего Коли Рубцова.
Нашла я её в подмосковном городе Лобня, что по Савёловской железной дороге. Её муж, Оборин Алексей Алексеевич, был заведующим учебной частью в школе № 1 города Тотьма, где в 10-м классе учился Феликс Кузнецов – сын директора этой же школы, ставший впоследствии директором Института мировой литературы.
Валентина Васильевна в 1950 году закончила исторический факультет МГУ. Она рассказала мне, как их обучали истории в те далёкие сороковые годы. Все занятия проходили в музеях г. Москвы, по разным отделам. Она прекрасно знала экспозиции и запасники таких музеев, как Музей революции, Музей изобразительных искусств, Исторический музей, Третьяковская галерея и другие.
И надо же такому случиться, что по окончании исторического факультета её направили в Вологодскую область, и именно в г. Тотьму, да не куда-нибудь, а в Лесной техникум, где она стала классным руководителем и учителем Коли Рубцова. Узнав, что Валентина Васильевна приехала из Москвы, Коля не оставлял её в покое, расспрашивал и расспрашивал о Москве, о Кремле, о Красной площади, о всех музеях и отделах в этих музеях, – впитывал в себя, как губка, всё, что рассказывала Валентина Васильевна. Её поразили глаза Рубцова: внимательные, жадные к знаниям, с хитринкой и лукавинкой и очень добрые. Этот мальчик запомнился ей на всю жизнь.
Анна Феодосьевна Корюкина – бывшая учительница литературы Лесного техникума
Жила в городе Тотьма (на Садовой улице, дом 35) 84-летняя, очень бойкая, разговорчивая женщина. В каких только странах она не была! Какие только музеи она в этих странах не посещала! Часто путешествовала по путёвкам. Рубцова Колю запомнила по первой же встрече с ним. «Выходит на уроке литературы мальчик и читает: «Я памятник себе воздвиг нерукотворный...» На кого этот мальчик так похож? И правую ручку вверх поднял. Думаю, думаю и слушаю. Да на картину Репина! Когда лицеист Пушкин читал свои стихи перед Державиным, а тот даже уши свои направил, чтобы чтеца лучше услышать!
Только Коля закончил читать – я ему с ходу: «А что такое «нерукотворный»? И он мне с ходу: «Частица «не» – отрицание, «рука» – существительное, «о» – соединительная гласная, «творить» – глагол. Значит, памятник, сделанный не руками человека!» - Мы подружились. Потом он уехал, а когда приезжал в Николу, заходил ко мне пить чай».
Анна Феодосьевна Корюкина подарила для нашего музея чашку с блюдцем, из которой он пил чай. А когда увидела на фотографии чашку под стеклянным колпаком в музее, то обещала подарить и самовар, из которого пил Коля Рубцов. И этот самовар оказался в Московском музее в мае 2005 года. В декабре 2006 года А.Ф. Корюкина на 89-м году ушла из жизни.
Рассказ Василия Фомича Капусты
Почти прекратив ранней весной 1952 года посещать занятия в Тотемском лесотехническом техникуме (желание быть моряком у Коли Рубцова было превыше всего), отправился он в Архангельск искать свою судьбу. Из некоторых источников стало известно, что в этом городе он был принят угольщиком – помощником кочегара рыболовецкого траулера РТ-20. На траулере ловили они треску в Баренцевом море.
Но не все знают, что предшествовало этой работе в Архангельске.
Вот воспоминания Василия Фомича Капусты, бывшего стармеха тралового флота, активного члена Белорусского землячества, положенные в основу статьи «Влюблённый в море», которую опубликовала Зоя Майсеня в одной из областных газет Архангельска.
Встретились Николай с Василием, приехавшим из Белоруссии, в 1952 г. во время экзаменов при поступлении в мореходное училище. Хотя Николай был самым молодым, но приняли его на второй курс, т. к. он представил документы тотемского техникума.
А поскольку денег у бывшего детдомовца не было, пристроили его красить заборы, чтобы было на что ходить в столовую питаться вместе с будущими курсантами.
Был у них комендант, который любил подбирать всё, что плохо лежало. «Вы, как Плюшкин!» – сказал ему однажды задиристый Коля. А тот, не больно грамотный (свои «университеты» он прошёл в охране Гулага), не отличал Пушкина от Плюшкина. Когда же коменданту объяснили смысл слов, сказанных детдомовским парнем, он смертельно обиделся и наябедничал начальству. И Колина карьера полетела под откос. Напрасно косил он летом два дня сено вместе с принятыми в мореходку. Надеялся, что и его зачислят. Увы, не оказалось Рубцова в приказе. Не приняли его учиться ни в этот, ни на следующий год. Двери мореходного училища были для него закрытыми навсегда. Навет охранника оказался сильнее желания детдомовца. А три толстых тетрадки неопубликованных стихов, с которыми Рубцов не расставался, роли тогда не сыграли. Был он колючим, но не злобливым и добрым, еще не изломанным судьбой.
Как же хотелось ему выразить свое отношение к бездушному начальству! Ох, как хотелось! И появились нацарапанные на фанере под окнами отдела кадров Архангельского тралового флота вот такие слова:
Голодный бич
Страшнее волка,
Сытый бич милей овцы.
И не дождавшись в кадрах толку,
Голодный бич отдал концы.
Николай Никифорович Шантаренков
Николай Никифорович многие годы издавал альманах «Русская традиционная культура», девиз которого – «Русский фольклор не экзотика, а духовная основа для самосохранения народа». Шантаренков является также одним из основателей и участников мужского ансамбля «Казачий кругъ».
В 1953 году Николай Шантаренков вместе с Колей Рубцовым поступил в горно-химический техникум в г. Кировске на факультет маркшейдеров. Вот его рассказ:
– С самого начала поступления в техникум на Николая Рубцова обратили внимание студенты. В классе он сидел сзади, на «Камчатке». Часто все оборачивались на его остроумные и смышлёные реплики. Был он физически развитым (только что отработал помощником кочегара на рыболовецком траулере). В спортивном зале упражнения выполнял легко и весело. С двухпудовой гирей, которую не каждый мог даже оторвать от пола, просто играл. Им любовались на волейбольной площадке. Вокруг него всегда были люди. Он был общительным, улыбчивым, оптимистичным, говорил с юмором.
Однажды я был свидетелем того, как Коля показывал какое-то письмо. Окружившие его студенты, не читая письма, говорили, что это от его любимой девушка Тани Агафоновой, с которой он познакомился в библиотеке в Тотьме. Коля показывал её фотографии. Девушка действительно была красивая, яркая, с гладкой аккуратной причёской. Рубцов говорил, что она его идеал, а он – её идеал. Слово «идеал» тогда было для нас редким.
Коля много знал и много рассказывал. Читал студентам целые страницы наизусть из Льва Толстого. В его руках я никогда не видел ни Евангелия, ни Библии, ни книг Есенина. Да и взять их было негде – ни в школе, ни в библиотеках они не водились. Но Евангельские и Библейские истины Коля часто цитировал. Много читал Есенина. Откуда это?
Интересующих его собеседников и знающих людей он искал на улице, в бане, на рынке, на вокзалах. А бывало, просто приводил их в «общагу» и просил рассказать то, что его интересовало.
Есенин был запрещённый поэт, и учительница литературы, Маргарита Ивановна Лагунова, никогда нам о Есенине не говорила. Рубцова она уважала. После окончания ею педагогического института в Ленинграде мы были у неё, по-видимому, первыми студентами. Все мы были в неё влюблены. Маргарита Ивановна была умная и красивая. Рубцова она выделяла, хвалила и даже как-то по рядам пустила его сочинение, чем он, кажется, был недоволен. Мне оно не досталось.
Рубцов увлекался литературой. Мог часами говорить о ней. На занятиях что-то писал в свою «заветную» толстую тетрадь, часто пропускал занятия по основным предметам. Когда он не являлся подолгу в техникум, все думали, что его исключили. Но Маргарита Ивановна нам сообщала, что он не исключён, а просто много занимается и ему тяжело выносить учёбу, растянувшуюся на четыре года. Она часто защищала Рубцова на педсоветах, когда он вовремя не сдавал зачёты. Говорила, что Рубцов – это наш генофонд. Уйти из техникума он захотел сам и ушёл в феврале или в марте 1955 года.
Недаром в 1962 году свою первую самиздатовскую книжечку «Волны и скалы» Коля, в знак уважения к своей учительнице, посвятил Маргарите Ивановне Лагуновой. Рубцов в те годы увлекался английским поэтом Робертом Бернсом. Часто о нём говорил и его цитировал. Уезжая из Кировска, оставил мне на память свои прощальные стихи, которые заканчивались назиданием в бернсовском стиле, примерно так:
Живите вы и не скучайте, –
Иначе – грех!
Любому встречному желайте
Иметь успех!
К желанной цели поспешите!
Как злую тень
К чертям на кладбище гоните
Тоску и лень!
Всё это он написал на восьми страницах сразу же, при мне, экспромтом (нам Николай Никифорович подарил все восемь страниц копий этих стихов – М.П.). Экспромты у него были частые, по разным или неожиданным поводам, а иногда и очень резкие. Их побаивались даже учителя.
Николай Никифорович считает, что становление Рубцова как поэта началось в Кировском техникуме. И именно тогда, когда Рубцов во время каникул после первого курса съездил в Ташкент. Там ему, видимо, было очень плохо, в то время и родились стихи «Да, умру я! И что ж такого?»
Вновь встретились друзья через десять лет. Рубцова было не узнать: постарел, полысел – видимо, год проживал за два. С 1967 г. по 1969 г. они часто встречались, и Николай Михайлович жил у Шантаренкова в коммуналке. Рубцов вовсю пользовался библиотекой друга, и Николай Никифорович заметил, что Берне пользовался особым вниманием поэта. Однажды Рубцов принёс в квартиру Шантаренкова три машинописных экземпляра книги «Звезда полей» и один из них оставил другу. Два экземпляра он отдал в редакцию «Советский писатель». Так сохранилась у Шантаренкова «Звезда...» в том варианте, какой её хотел видеть Николай Рубцов.
Благодаря Николаю Никифоровичу Шантаренкову мы получили её ксерокопию, размножили и отправили в Вологодский и Никольский музеи.
Каждая встреча или разговор по телефону с Шантаренковым сообщали всё новые и новые подробности биографии поэта. Нам они кажутся бесценными. Вот несколько историй.
* * *
Однажды к В. Высоцкому пришёл знакомый и начал читать стихи:
Поезд мчался с грохотом и воем,
Поезд мчался с лязганьем и свистом,
И ему навстречу жёлтым роем
Понеслись огни в просторе мглистом.
Поезд мчался с полным напряженьем
Мощных сил, уму непостижимых,
Перед самым, может быть, круженьем,
Посреди миров несокрушимых.
Поезд мчался с прежним напряженьем
Где-то в самых дебрях мирозданья,
Перед самым, может быть, крушеньем,
Посреди явлений без названья...
Высоцкий воскликнул: «Гений! Гений! Кто написал?! Кто?!»
– Рубцов.
– Познакомь меня с ним! Но знакомство не состоялось.
* * *
В одной компании поспорили: Некрасов – поэт или публицист? Разделились на два лагеря. Спорили, спорили – обратились к Рубцову. Рубцов с ходу воскликнул:
– Да что вы! «Вот и пала ночь туманная» – так мог сказать только поэт!
* * *
Внешний вид Рубцова часто смущал милиционеров. Они его останавливали, допрашивали и требовали документы. Документы часто отсутствовали. Рубцов к беседе со стражами порядка был готов. На этот случай у него всегда была пачка газет со стихами и фотографией. Такие «документы» вызывали почтение, и милиционеры с уважением и добродушием провожали поэта.
Старушка в очках и Маша
В 2000-2001-м гг. и начале 2002 г. мне приходилось проводить много бесед о Н. Рубцове в школах и библиотеках в Москве. Иногда оставляла для учителей копии его биографии, кассеты с записью голоса Рубцова и исполнителей песен на его стихи. Конечно, с возращением их мне в определённый срок.
Однажды назначила я встречу одной учительнице возле своего дома. Сижу на лавочке, на остановке троллейбуса, ожидая её. Рядом сидит бабушка с палочкой, в тёплом вязаном платке и в очках; троллейбусы пропускает, не садится. Заинтересовалась я, просто отдыхает или всё же куда-то едет? А она мне отвечает:
– Нет, я еду, вот отдохну и сяду в 34-й троллейбус.
– А куда, позвольте полюбопытствовать, едете?
– На кормёжку.
– Какую кормёжку?
– На площадь Индиры Ганди. Там нас, одиноких пожилых людей, обедами кормят.
Ну, думаю, как хорошо, что не торопится человек. Вот и стихи Рубцова можно старушке почитать. Понравятся ли? Читаю:
У сгнившей лесной избушки,
Меж белых стволов бродя,
Люблю собирать волнушки
На склоне осеннего дня.
Летят журавли высоко
Под куполом светлых небес,
И лодка, шурша осокой,
Плывёт по каналу в лес.
И холодно так, и чисто,
И светлый канал волнист,
И с дерева с лёгким свистом
Слетает прохладный лист.
И словно душа простая
Проносится в мире чудес,
Как птиц одиноких стая
Под куполом светлых небес...
Вдруг вижу: старушка снимает очки и вытирает глаза платком.
– Что с вами? – спрашиваю.
– Стихи очень хорошие, а я чувствительная. Но не пойму, чьи они. Думаю, не Тютчева, не Есенина, не Фета. Кто же это так пишет?
– Рубцов, – отвечаю я.
– Такого я не слышала. Хороший поэт.
К сожалению, есть разница в восприятии и знании стихов пожилыми людьми и молодёжью. Замечаю, у пожилых людей глаза загораются, лицо молодеет от хорошей поэзии; у некоторых молодых – лица безразличные, холодные, иногда стеснительные.
Но вот встретила в метро девчушку, лет 14-15-ти, смотрю: глаза у неё загорелись от услышанного стихотворения. Продолжаю с ней разговор о Рубцове, рассказываю об открытом музее Рубцова при библиотеке № 95. Сообщаю адрес музея. И вдруг увидела её на очередном вечере в нашем Рубцовском музее на юго-западе, говорю: