В четвертый период, с распространением головного платка, разница между женским и девичьим головным убором начинает как будто сглаживаться. Девушки, как и женщины, стали носить головной платок, низко надвинутым на лоб, но сзади из-под платка была видна перевитая лентами коса. Такой убор отмечен в середине XIX в. в Усть-Сысольске, Ядрине и южных городах – Медыни, Мещовске, Валуйках, Новгороде-Северском, Новозыбкове (АГО 7, № 61, л. 17; 14, № 87, л. 4; 15, № 29, л. 48 об.; № 55, л. 5, 9; № 9, л. 20; 46, № 16, л. 7; № 14, л. 4). В Краснокутске, по культуре украинском, у девушек наполовину расплетенная коса свисала из-под очипка и была украшена еще дукатом – серебряной монетой в рубль или полтинник (АГО 44, № 1, л. 4). Платок-косынку надевали девушки и в северных городах с «парочкой» (Пудож, АГО 25, № 10, л. 11). Вообще же в северных городах лучше сохранился старинный девичий головной убор – повязка вокруг головы, оставлявшая открытым темя. Выпущенные концы повязки украшались бисером, дешевыми камешками, у богатых – жемчугом. Косу перевивали лентами. Иногда повязка дополнялась жемчужной поднизью, украшавшей лоб. Сохранились и коруны, называемые теперь коронками и чепцами (Пудож, Белозерск, Торопец и др.). В некоторых городах на северо-западе Европейской России девушки носили жемчужные подвески – рясы – как с коронкой, так и с повязкой или просто с лентой (Великие Луки, Торопец, АГО 32, № 14, л. 2 об.; № 17, с. 1). Рясы закрывали иногда всю верхнюю половину лица. Поверх такого парадного убора надевали еще накрахмаленный платок, или фату, закрывавший всю голову и спускавшийся углом на спину примерно до пояса (Торопец). Исследователь отмечает, что прежде фатой закрывали и лицо [Семевский, 1870, с. 127). Между тем на юге девушки ходили иногда и просто с открытыми волосами (Медынь).
ОБУВЬ
С древнейших времен русские горожане носили кожаную обувь. Общеизвестна летописная притча о том, что горожане «все в сапозех» в отличие от «лапотников» – крестьян (ПВЛ I, с. 59). Это подтверждается и археологическим материалом. При раскопках в городах, где культурный слой сохраняет органические остатки, найдены многие тысячи обрезков кожи и кожаной обуви и буквально считанные, единичные экземпляры лаптей. При этом и лапти в городе находят не только лыковые, но и плетенные из кожаных ремешков и такие, у которых только подошва укреплена («подковырена») такими ремешками, основное же плетение – из лыка и коры (Рабинович, 1964, с. 287).
Вместе с тем находки в городах инструментов для плетения – кочедыгов – свидетельствуют о производстве каких-то плетеных изделий, а известная лубочная картинка XVIII в. «Муж лапти плетет, жена нитки прядет, огня не гасят, обогатети хотят» позволяет заключить, что среди таких изделий были и лапти, которые делали, может быть, для продажи крестьянам. В XIX в. корреспонденты Географического общества сообщали из некоторых малых городов (например, Пудожа, Калязина, Ядрина), что бедные горожане носят лапти, «как у деревенских». Но это было именно признаком бедности, а в других случаях говорилось даже про несостоятельных горожан, что их одежду отличают от крестьянской «разве что сапоги».
Итак, кожаная обувь – характерная черта городского костюма. Обувь эта уже в первый период существования городов (IX – XIII вв.) была довольно разнообразна. Простейшей кожаной обувью бедных горожан были сделанные из прямоугольного куска сыромятной кожи (или даже необработанной шкуры) поршни (порабошни, постолы, моршни). Отмечая религиозное рвение простого народа, летописец писал в XI в., что на церковной службе даже в сильные морозы стояли в «порабошнях в черевьях портоптаных, яко примерзнеяшета нозе его к камени, и не движаще ногами, дондеже отпояху заутреню» (ПВЛ I, с. 129). Протоптанная обувь молящихся – поршни и черевики (о которых речь ниже) – яркий бытовой штрих, которым воспользовался не лишенный литературного таланта автор, когда писал о тогдашней киевской бедноте.
Поношенные, протоптанные поршни и их остатки – частая находка в культурном слое русских городов (Вахрос, с. 40 – 41; Рабинович, 1964, с. 100 – 102). Встречаются и поршни с латками на ступательной части. В русских городах Новгороде, Старой Ладоге, Москве и др. наряду с простыми поршнями, представлявшими собой кусок со сшитыми попарно углами и продернутым по верхнему краю шнуром, находят также нарядные ажурные поршни, украшенные на носке прорезями. Были и поршни, сшитые из двух кусков кожи (Изюмова, с. 200; Оятева, с. 50); их, как считают, называли также черевики; по крайней мере, такое название сохранилось у западных славян (Вахрос, с. 40).
Поршни прикреплялись к голени ноги длинными кожаными поворозами, перекрещивающимися по нескольку раз поверх онучей. На древнерусских изображениях, как и повсюду в Европе, с переплетом в виде косой клетки на голени рисовали людей, обутых в лапти и в поршни.
В Древней Руси часто встречалась и более сложная кожаная обувь, сшитая из нескольких кусков, с пришивной мягкой подошвой (само это название – «подошва» – от слова «подшивать») и краями, закрывавшими всю стопу несколько выше щиколотки. Спереди края расходились от подъема ноги. Видимо, к этой обуви можно отнести встречающиеся в источниках с X в. название череви, черевики. Происхождение же названия связано, по-видимому, с «черевием» – кожей с «чрева» – брюха животного (Вахрос, с. 192). Черевики встречаются при раскопках в городах, гораздо реже – в деревенских курганах. Это была, стало быть, уже в XIII – XIV вв. обувь горожан, которую носили и зажиточные крестьяне близлежащих деревень (Латышева, 1954, с. 54). Довольно сложная выкройка и наличие подошвы позволяют предположить, что черевики изготовлялись уже специалистами-сапожниками.
Все же наиболее распространенной обувью горожан были сапоги, которых крестьяне почти не носили. Остатки сапог встречаются при раскопках в городах гораздо чаще, чем остатки черевиков, поршней или тем более лаптей. В ремесленных районах, где были и кожевенно-сапожные мастерские, части сапог встречаются десятками и сотнями, а обрезки – тысячами. Само название этого вида обуви – «сапог», встречающееся, как сказано в древнерусских источниках уже в X в., исследователи, однако, не считают исконно русским, возводя его к древнетюркскому или прабулгарскому корню (Вахрос, с. 207). Древнерусские сапоги имели мягкую, сшитую из нескольких слоев тонкой кожи подошву, несколько заостренный или тупой носок, довольно короткие, ниже колена, голенища. Верхний край голенища срезался косо, так что спереди сапог был выше, чем сзади, швы располагались по обеим сторонам ноги (Рикман, с. 39; Изюмова, с. 212 – 214; Рабинович, 1964, с. 286 – 288). Нарядные сапоги украшались выпушкой материи по краю голенища, шитьем цветными нитками и даже жемчугом. Каблуков у найденных при раскопках сапог X – XIII вв. обычно не прослеживается. Жесткая подошва сапог появилась позже. Шили сапоги на правилах – деревянных колодках, без различия между левой и правой ногой. Впоследствии их либо разнашивали по ноге, либо носили попеременно на правой и левой. Судя по археологическим находкам, в сапоги обувались горожане богатые и бедные, мужчины, женщины, дети. Но сапоги богатых горожан уже в IX – XIII вв. отличались лучшей выделкой кожи, яркими цветами (желтый, красный и др. – сравни рис. 12, 2), дорогим шитьем. Сапоги, как и черевики и лапти, надевали, по всей вероятности, поверх онучей или чулок.
Находки кожаных поршней и их частей встречаются при раскопках в городах XIII – XVII вв., однако реже, чем находки другой кожаной обуви. Поршни, или уледи, делали в этот период из бычьей сыромятной кожи с войлочным верхом (Савваитов, с. 155). Часть кожаной обуви, подложенной (кроме войлочной стельки) войлоком так, чтобы стопа была прикрыта и сверху, найдена однажды при раскопках в Москве в Зарядье в слое XVI в. (Рабинович, 1964, с. 228). Может быть, это и были уледи. Известна в XVII в. и какая-то обувь типа поршней, называвшаяся ступни. Один иноземный купец, живший в Пскове в начале XVII в., переводил это название немецким словом Schuhe (Хорошкевич, с. 208).
В городах в это время больше распространены были чоботы, черевички и сапоги. Чоботы и черевики отличались от сапог примерно так же, как позднейшие ботинки: они были короткими, без голенищ в собственном смысле этого слова, спереди могли, как и встарь, иметь разрез или собирались вокруг ноги на шнуре-вздержке.
При археологических раскопках в Новгороде, Москве, Пере-яславле Рязанском и других городах части чобот и черевиков – находка не частая, встречающаяся преимущественно в XIII – XV вв. (Изюмова, с. 214; Рабинович, 1964, с. 298). Среди находок попадаются и богато украшенные тисненым или ажурным орнаментом. В последнем случае в дырочки зачастую продергивались цветные нити, образую разноцветный узор (Колчин, Янин, 1982, с. 84). Большинство сделано из черной кожи, но были и более нарядные чоботы разных цветов и из разных материалов – сафьяновые атласные, бархатные – с вышивкой (Шеляпина, 1973, с. 152 – 153). Сапоги (наиболее распространенная обувь горожан), как и прежде, имели относительно короткие голенища. «Сапоги они носят по большей части красные и притом очень короткие, так, что они не доходят до колен, а подошвы у них подбиты железными гвоздиками», – писал в XVI в. о московитах С. Герберштейн (Герберштейн, 1908, с. 123). Сапоги, как и башмаки, делались из различных сортов кожи. Лучшие были не только черными или красными, но и желтыми и зелеными; особым разнообразием цветов отличалась сафьяновая обувь. В качестве украшения широко применялось тиснение, причем более сложный узор оттискивался на голенищах, а на передах сапог тиснение по большей части имитировало естественные складки кожи, но более правильные и мелкие. Кроме того, иногда край голенища опушался цветной материей, а то и весь сапог покрывался дорогим шитьем (Колчин, Янин, 1982, с. 84). Так в 1252 г. князь Даниил Галицкий носил «сапоги зеленого хъза шити золотом» (ПСРЛ II, стб. 814). В XVII в. на Северной Двине, в Ровдогорье, зажиточной невесте в приданое дали две пары сапог: «сапоги телятинные красные с шелком да другие пришвы» (АГО 1,№3, л. 21 об.).
Фасоны сапог и башмаков менялись согласно моде и в зависимости от наличия разных сортов кожи. Так, мы уже говорили, что более древняя обувь делалась по необходимости из тонкой кожи и была поэтому мягкой, шилась выворотным способом. Подошва составлялась из нескольких слоев кожи. Мягкие сапоги – ичеготы, чедыги – были и в XVI – XVII вв. (Савваитов, с. 43). Но начиная с XIV в. появляется и толстая воловья кожа, позволяющая делать толстую жесткую подошву. Е. И. Оятева отметила, что из 110 фрагментов обуви, найденной в слоях XIV – XVII вв. в Переяславле Рязанском, 103 принадлежали обуви жесткой конструкции и только 7 мягкой (Оятева 1974, с. 189 – 192). С изменением конструкции подошвы перестали постепенно и шить симметричную обувь «на обе ноги». В случае, описанном Е. И. Оятевой, даже мягкая обувь была в большинстве асимметричной: на правую или на левую ногу, и только один экземпляр был симметричным. Подошва пришивалась к переду и для крепости подбивалась гвоздями, а на пятке – и подковой. К XVI – XVII вв. стала преобладать обувь на среднем или высоком каблуке. Каблук делался из многих слоев кожы, иногда скреплявшихся металлической скобкой, и подбивался также металлической подковкой. Носки сапог и башмаков в зависимости от моды делались закругленными или несколько приподнятыми кверху (длинный острый носок подошвы при этом вшивался в специальный вырез переда).
Кроме чобот, черевиков и сапог, С. А. Изюмова выделяет еще полусапожки – с более коротким, чем у сапог, голенищем и мягким (без берестяной прокладки) задником (Изюмова, с. 205, 213). Однако письменные источники эпохи средневековья такого термина не знают, и мы вынуждены рассматривать полусапожки как разновидность сапог.
Обувь по-прежнему надевали на онучи – как мужчины, так и женщины. Онучи бывали холщовые, суконные, иногда на меху – шкарпетки. Иногда они дополнялись ноговицами и наколенниками (Савваитов, с. 92, 176, 81).
Все большее распространение получали чулки – вязаные и шитые из шелковых материй. Теплые чулки подкладывали мехом. Длина чулок бывала, как видно, различной. В описи имущества Ивана Грозного значились чулки «полные» и полуполные». Носили чулки на подвязках (Савваитов, с. 168). В. О. Ключевский считал, что вязаные чулки распространились только с XV в. (Ключевский, с. 190). Савваитов также отмечал «чулки вязаные немецкое дело». Однако, как уже было сказано, вязаные чулки были и местного производства.
В четвертый период – XVIII – середина XIX в. – женщины, как и мужчины высшего круга, всегда носили чулки (по большей части – бумажные); мужчины средних и низших городских сословий – чулки или онучи, в зависимости от обуви. Сама обувь сохраняла в общем примерно тот характер, который приобрела в предыдущий период. Наиболее распространены были сапоги – как мужские, так и женские – на жесткой подошве и среднем или (преимущественно у женщин) высоком каблуке. Сапоги носили различных фасонов соответственно современной моде – например, со складками на голенищах (то, что позднее называлось «гармошкой») или, наоборот, вытянутые гладкие (позднейшее название – «бутылками»). Мужчины из «благородных» носили сапоги с голенищами и при брюках навыпуск. В этот период еще встречаются сафьяновые цветные сапоги, но постепенно возобладали сапоги черные, реже – коричневые, у женщин – красные. Впрочем, известны и местные отличия. Например, в г. Пудоже в середине XIX в. была мужская мода на выворотные белые сапоги (АГО 25, № 10, с. 8). Наряду с сапогами распространены были женские полусапожки с короткими голенищами, а также более открытая обувь без голенищ – башмаки, ботинки (например, в г. Княгинине), отороченные красным сукном коты с высоким передом (пампушей), круглым носком и язычком спереди (г. Пинега – АГО 1, № 10, л. 9, 12об.). В Пинеге же сохранилось старинное название «уледи» для сапог с головками из моржовой кожи или сукна (л. 19). Башмаки носили чаще женщины, а в XVIII – начале XIX в. – и мужчины высших сословий при коротких штанах – форменных или гражданских. Цветные башмаки на высоких каблуках были в то время парадной обувью. Расхожие же женские башмаки, «большие, вроде калошей», назывались, например, в г. Ефремове в середине XIX в. коты, ходаки, ходуны (АГО 42,№ 15, л. 5). Судя по характеру упоминания, такие башмаки могли надевать поверх комнатной или парадной обуви. Так или иначе корреспонденту были уже известны и калоши (по всей вероятности, кожаные). Зимой горожане носили теплую обувь, ассортимент которой значительно расширился. Наряду с сапогами на теплой (видимо, войлочной, как мы говорили ранее) подкладке (г. Пудож) упоминается, кроме только что названных калош, уже и валяная обувь, причем корреспонденты отмечают, что она появилась недавно, в начале XIX в. (в г. Кадникове – АГО, №13, л. 7 – 7 об.); катанки, а также шдтаники – валеные сапоги без голенищ. Валенки названы и в г. Княгинине. Из старых видов кожаной обуви у горожан в XVIII – XIX вв. почти исчезли поршни. Кожаные туфли неизвестного покроя противопоставил лаптям лишь корреспондент из г. Валуйки (АГО 9, № 9, л. 20); в г. Калязине наряду с лаптями ьазваны чуни – лапти веревочные.
ПОЯСА И УКРАШЕНИЯ
В древнерусском костюме большое значение имел пояс. Он применялся даже не столько для поддержки частей костюма (поскольку так называемая поясная одежда держалась несобственно на поясе, как в наше время, а на вздежках – шпурах-гашниках), сколько для сохранения тепла. Пояс был предметом престижным и вообще охранительным. Предположение А. В. Арциховского, что женская одежда не подпоясывалась (Арциховский, 1948), пока не подтверждается. Отсутствие в женских курганных погребениях пряжек скорее можно объяснить тем, что женщины подпоясывали рубаху плетеным или полутканым поясом, какие хорошо известны в более позднем крестьянском костюме (Лебедева, 1956, с. 499 – 501). Такой пояс завязывался так, что концы его оставались свободными. Один узорный шерстяной полутканый пояс найден на территории посада в Москве в слое XVI в. (Рабинович, 1964 с. 281; Громов, 19776, с. 214). Таким поясом, а также витым шнуром с кистями на концах подпоясывали мужскую и женскую рубахи, сарафан. Изображение пояса с кистями есть на иконе XV в. «Молящиеся новгородцы».
Верхнюю одежду подпоясывали ременным поясом с фигурными металлическими пряжками (находки Их нередки) излюбленных в данной местности в данное время форм. Такой пояс украшал иногда набор бронзовых бляшек, как это можно видеть еще и сейчас, у некоторых народов Кавказа. Выбор формы бляшек и сюжетов изображений на них, вероятно, не был случаен. На эту мысль наводят находки поясных бляшек с изображением княжеского знака Ярослава Владимировича в могильниках у тех городов, где княжил Ярослав в молодости (Рыбаков, 1941, с- 245). Возможно, бляшки с личным гербом князя украшали пояса его дружинников, членов его двора.
Вообще пояс зачастую являлся опознавательным знаком, регалией определенной должности. Высшие должностные лица, военачальники, крупные феодалы, князья носили и драгоценные золотые пояса. Недаром иноземцы называли членов новгородского Совета господ – высших магистратов этой феодальной республики – «золотыми поясами» (Никитский, с. 300 – 301). В духовных грамотах – завещаниях московских великих князей и царей не раз названы эти фамильные драгоценности. У Ивана Калиты было десять драгоценных поясов, у Ивана Красного – четыре, у Дмитрия Донского – восемь поясов (Базилевич, с. 7 – 15). Сыновья великих князей получали в наследство не только удел, но и драгоценности, среди которых обязательно был и золотой пояс. Кража такого пояса послужила однажды даже поводом к феодальной войне.
К поясу, будь он ременный или золотой, привешивались, как и в предыдущий период, разные необходимые вещи, в том числе нож в ножнах, ложка в футляре, иногда гребень и обязательно сумочки, заменявшие карман. В эпоху средневековья карманов не было обычно не только у женщин, но и у мужчин; только в XVI – XVII вв. появились карманы, которые сначала пристегивались к одежде (кишёнь), а потом стали нашиваться (зепь) (Савваитов, с. 56 – 57, 40). Поясная сумочка (вернее – коробочка) из драгоценного металла называлась капторгой, кожаная сумка – калитой или мошной. Впрочем, в духовной грамоте Дмитрия Донского находим «пояс золот с калитою». Два последние названия очень рано приобрели общее значение кошелька; уже в XIV в. Калитой был, как известно, прозван за скопидомство сам московский князь.
Кожаные калиты найдены при раскопках в Новгороде Великом и в Москве (Изюмова, с. 218; Рабинович, 1964, с. 112 – 115). Подобные сумочки носили на поясе мужчины и в Западной Европе. У немцев они назывались в XIV – XV вв. Reisetaschen и комбинировались иногда с небольшим кинжалом. Носили их в Западной Европе как на поясе, так и через плечо. Эти сумочки обычно ничем не украшались, в то время как русские калиты зачастую богато орнаментировались.
Широкие матерчатые кушаки ярких цветов были важной принадлежностью мужской одежды начиная с XIV в. Таким кушаком подпоясан например, мастер Аврам на знаменитых Сигтунских вратах Новгорода. Рядовые горожане поверх кафтана подпоясывались кумачными или бумажными кушаками, богатые – кушаками из более дорогих привозных материй, с особо украшенными концами, которые свисали книзу. Среди царского платья в Музеях Московского Кремля сохранился дорогой, вытканный золотом и серебром кушак из числа 12 кушаков, подаренных в 1621 г. царю Михаилу Федоровичу персидским шахом Аббасом (Левинсон-Нечаева, 1954, с. 345 – 346). Среди уже не раз упомянутого нами имущества князя Ю. А. Оболенского (середина XVI в.) были даже «кушаки бумажны пушены горностаем» (АФЗиХ, II, №207, с. 211). В дальнейшем, в XVIII – XIX вв., широкие цветные кушаки сохранились главным образом в одежде простонародья, в частности у городского мещанства. Очень распространена была манера подпоясывать широкие халаты красным или синим кушаком. Вместе с тем в ходу ременные пояса разных ширины и цвета, но без набора блях. В военной форме преобладали ременные пояса, и лишь некоторые офицеры в известных случаях подпоясывались форменным шарфом, т. е. тем же кушаком.
Итак, разнообразные пояса были необходимой частью туалета, украшением и в то же время оберегом, преграждавшим дорогу «нечистой силе». То же значение в мужской и женской одежде придавалось также всякого рода краям одежды – воротникам, обшлагам, полам и подолу, всегда по мере возможности украшавшимся (Маслова, 1978).
Богато вышитый воротник-ожерелье пристегивался, как было сказано, к рубахе, зипуну или кафтану и даже к однорядке и был важным украшением одежды. У богатых людей мужские и женские ожерелья вышивались жемчугом. «Ожерелье зожоно, а исподний ряд снизан...», «ожерелья 3 жемчужных...» (ДДГ № 87, с. 349; АЮБ Ш, № 328 – V, с. 268; АФЗиХ II, № 207, с. 210), – читаем нередко в грамотах. Украшением ожерелья служили и пуговицы: «ожерелье сажено жемчугом, 6 пуговиц жемчужных».
Шитое жемчугом ожерелье стоило очень дорого. Среди имущества московского гостя Григория Юдина (XVII в.) находим женское ожерелье ценой 700 р., два женских ожерелья по 300 р., ожерелье мужское стоимостью 400 р., 10 ожерелий мужских, стоячих и отложных с жемчугом, каменьями указаны без цены (АГР I № ПО, с. 389). Косвенно эта опись указывает на то, что женские ожерелья отделывались богаче, чем мужские. Ожерельем назывался так же меховой стоячий воротник, пристегивавшийся к шубе. У князя Оболенского, например, было «ожерелье боброво» (АФЗиХ II, № 207, с. 211).
Вышитые пристежные манжеты назывались зарукавьями или запястьями и были также распространены в мужской и женской одежде. Например, надевая верхнюю одежду с откидными рукавами, можно было просовывать руки в прорези у пройм и щеголять драгоценными зарукавьями, пристегнутыми к рубахе, зипуну или кафтану. «Запястье сажено жемчугом», – читаем в той же духовной XVI в.
Одежду, как сказано, украшали также вышивкой у ворота, плеч, бортов, петель, обшлагов и подола, нашивными бляхами – аламами. При этом широко применяли обшивку галунами и нашивку петель из серебряного и золотого шнура с жемчугом и каменьями. Края одежды обшивались также металлическим кованым, плетеным или низаным жемчугом кружевом.
Важным украшением одежды служили упомянутые уже пуговицы, которые у богатых были серебряными, золотыми, жемчужными. Это явление, общее для всей Европы. На русских одеждах бывали и пуговицы литовского и немецкого дела. П. Савваитов приводит интересные данные о числе пуговиц на разных предметах одежды. К кафтану полагалось 13 – 19 пуговиц, к опашню – 11 – 30, к однорядке – 15 – 18, к ферязи – 3 – 10, к чуге – 3 – 22, к шубе – 8 – 16, к зипуну – 11 – 16, к кожуху – 11, к епанче – 5, к армяку – 11, к терлику – до 35, к телогрее – 14 – 24 (Савваитов, 1896, с. 113 – 114). Вместо пуговиц иногда пришивали особые костыльки – кляпыши, тоже красивые и дорогие. Впрочем, какой-нибудь щеголь мог нашить на одежду и гораздо больше пуговиц: «Кафтан суконный... 42 пуговицы канительные... петли снурок золотной».
В IX – XIII вв. были распространены также булавки с фигурными спинками (исследователи называют их латинским словом «фибулы»). На улицах русских городов можно было в те времена увидеть людей в плащах, застегнутых на правом плече такими красивыми фибулами.
Что же касается собственно украшений как отдельных предметов, то они были особенно обильны в первый период развития городов. В слоях IX – XIII вв. находят украшения, восходящие еще к древним племенам. Однако появились и стали распространяться сначала среди горожан, а потом и среди окрестных крестьян новые вещи, уже лишенные племенных особенностей, например привески в виде колец с напускными гладкими или ажурными бусами, которые могли украсить головной убор, но, кажется, чаще продевались в мочки ушей (серьги). В городе все больше распространялась мода украшать кисти и пальцы рук обручами и перстнями. Кроме обычных металлических обручей, в XII в. появились пластинчатые литые серебряные обручи-браслеты с изображением русальских танцев (Рыбаков, 1967). Но, пожалуй, еще более специфичными для города были разноцветные стеклянные браслеты, которые носили по нескольку на каждой руке не только богатые, но и рядовые горожанки. Обломки стеклянных браслетов находят сотнями, а в крупных городах – тысячами (например, в Новгороде – 7500) (Колчин, Янин, 1982, с. 85). Нужно думать, что эти браслеты были недороги, раз их так бросали, сломав. Известны и перстни из стекла и янтаря.
Интересно сопоставить украшения, находимые в больших и малых древнерусских городах. В последних встречаются украшения древнейших форм, причем обычно только те, какие носило окрестное сельское население: например, в Екимауцах – височные кольца тиверцев, в Москве и Перемышле Московском – вятичей. В крупных же городах, достигших к X в. уже значительного развития, встречаются украшения, принадлежавшие к уборам нескольких древних племен (например, в Полянском Киеве – украшения тиверцев, в Новгороде – украшения вятичей и радимичей и т. п.) (Арциховский, 1970, с. 293; Рабинович, 1957, с. 48-49). Это может указывать не только на то, что в крупных городах можно было встретить женщин разного происхождения, носивших каждая свои традиционные украшения, но и на то, что разные типы украшений могли входить в один комплекс, принадлежать одной женщине, т. е. на смешение древних этнотерриториальных типов украшений благодаря развитию торговли. Но стирание древней племенной обособленности в убранстве горожанки шло все же в основном за счет распространения новых, чисто городских форм, о которых говорилось выше.
Подобным же образом постепенно изменились ожерелья: вместо бус, прежде излюбленных в том или ином племени, они состояли из бус новых форм, среди которых было особенно много металлических, составных из двух полусферических или полуовальных частей (Даркевич, Монгайт, с. 33 – 35). В первый период цельные металлические шейные украшения – гривны – носили не только женщины, но и мужчины. Золотая гривна упомянута в качестве награды, которую получил за службу дружинник – «отрок» Георгий – от князя Бориса (ПВЛ I, с. 95).
Богатые горожанки носиЛи множество золотых украшений, среди которых выделялись изяществом форм и высоким мастерством ювелирной работы колты, по-видимому дополнявшие головной убор (Рыбаков, 1949, с. 55 – 57; Даркевич, Монгайт, с. 20 – 26).
Во второй и третий периоды (XIII – XVII вв.) в составе украшений произошли существенные изменения. Древний красочный племенной убор с характерными для него височными кольцами во второй период отмер окончательно, и простые горожанки стали носить вообще гораздо меньше украшений. Но богатые женщины имели множество драгоценностей. Описи имущества, приданого, свадебные договоры, завещания пестрят упоминаниями перстней, обручей, монист, ожерелий, серег. Кое-что из чтого богатства сохранилось в наших музеях.
Серьги вдевались в мочки ушей и представляли собой золотое или серебряное кольцо или крючок с привесками из металлических бус или чаще из драгоценных камней. По числу привесок серьги назывались одинцы, двойни, тройни, (Савваитов, с. 126; Базилевич, с. 6 – 8). Серьги носили и мужчины (одну серьгу). Этот древний обычай, прослеживающийся еще с X в., существовал и в XIV в. Московский великий князь Иван Иванович в 1356 г. завещал своим малолетним детям – Дмитрию и Ивану – по серьге с жемчугом (ДДГ № 4, с. 16, 18).
На шее женщины носили монисто – ожерелье в нашем современном смысле слова, иногда и гривну. Мужских гривен в XIII – XVI вв. не упомянуто. Монисто состояло из бус, более или менее дорогих в зависимости от состояния. На кистях рук носили по-прежнему обручи, на пальцах – перстни (богатые женщины – • по нескольку обручей и перстней на каждой руке). Мужской золотой перстень назывался жиковина или напалок (от слова «палец»). Все это дополнялось рясами – прядями жемчужных зерен, украшавшими женский головной убор, заносками – золотыми цепочками для крестов и просто золотыми цепями, носимыми на шее (Базилевич, с. 28 – 29).
Кресты-тельники были довольно крупными и зачастую художественно выполненными. Их делали из хороших сортов дерева (например, кипариса), кости, бронзы, серебра и золота, иногда и из оправленных в серебро и золото камней. Были и более сложные кресты – коробочки для мощей – мощевики. Широко бытовал также обычай носить на шее под одеждой разного рода образки и ладанки. Для последних бывали специальные мешочки на шелковых шнурках (Рабинович, 1964, с. 122). Вряд ли можно считать все это украшениями в собственном смысле слова, поскольку обычно они были скрыты одеждой. Но кресты и иконки поверх одежды носили духовные лица и царь при торжественных выходах, иногда и просто зажиточные люди.
Вот примерный перечень драгоценных украшений, какими владела богатая русская женщина в конце XV в.: «двои серги одни яхонты, а другие лалы... трои серги, двои яхонты, а третьи лалы... монисто большое золото да три обруча золоты... монисто на гайтане, два обруча золоты... перстни золотые 17» (ДДГ № 27, с. 349 – 350) – всего 2 мониста, 5 пар серег, 5 браслетов, 17 перстней. «Серги жемчужные двойчатки, перстней восемь золоченых... две цепочки серебряны» были даны на 200 лет позднее в богатом приданом в г. Ростове (АЮБ III, № 328 – V, с. 268 – 269).
Женские украшения сохранили примерно тот же характер и в XVIII – XIX вв., особенно у жителей малых и средних городов и вообще у горожан среднего достатка. Женщины высших сословий носили украшения на европейский лад. Наряд даже небогатой севернорусской горожанки отличался множеством украшений из жемчуга, которым изобиловали местные водоемы.
В мужской одежде XVIII в. наиболее распространенным украшением были дорогие пуговицы. Характерен известный эпизод, когда М. В. Ломоносов, пришедший на прием в кафтане со стеклянными пуговицами, был якобы высмеян кем-то из гостей, что послужило поводом для появления его знаменитого стихотворения «О пользе стекла». В середине и в конце XVIII в. очень модным украшением были часы с цепочками и разными брелоками, которых щеголь носил по нескольку, раскладывая по карманам камзола, так что цепочка, брелок, а по возможности и сами часы были видны. Дорогая цепочка на жилете была излюбленным и очень престижным украшением в течение всего XIX и значительной части XX в. Небольшие часики на длинной цепочке носили на шее и женщины. В остальном мужской костюм в четвертый период утратил прежнее богатство украшений. Со времен Петра I своеобразным украшением были, разумеется, и орденские знаки, различные шифры и иные аксессуары придворно-военно-чиновничьего быта.
На руках мужчины носили иногда перстни, причем были и перстни, служившие отличительными признаками (например, масонский перстень с изображением «адамовой головы» – черепа и скрещенных костей).
Нам остается еще сказать о некоторых мелких, но немаловажных деталях одежды.
В холодное время на руках носили рукавицы – рукавки и перчатки, как их называли в XVII в. – «рукавки персчатые», т. е. со всеми пальцами. Рукавицы и перчатки были кожаными, сафьяновыми, вязаными, суконными, наконец, из шелковых и зо-лотных материй. Богатые рукавицы украшались дорогим шитьем. Они имели краги (запястья), которые и были главным полем для украшения, как и тыльная сторона кисти. «Теплые» рукавицы и перчатки были на меху, «холодные» – просто на подкладке.
Важным дополнением костюма служили в XVI – XVII вв. богато вышитые платочки – ширинки – из полотна, бязи, кисеи, миткаля, шелковых материй. Особую роль они играли при трапезах, гостеваньях и различных обрядах, о чем говорилось в первой книге.
В XVIII – XIX вв. платочки сохранились лишь в женском простонародном костюме и употреблялись по-прежнему, например, в русских танцах. Мужской костюм зачастую дополнял в этот период шейный платок, который повязывали поверх стоячего ворота рубахи. При западноевропейском платье носили галстук также западноевропейского образца. Мужчины «из благородных» имели трости с разнообразными фигурными набалдашниками. В более ранние периоды длинный посох был принадлежностью некоторых должностных лиц и вообще людей, занимавших солидное положение в городе.
Роскошные веера наряду с утилитарной своей функцией опахала были и важным женским украшением.
КОСТЮМ КАК ЦЕЛОЕ
Мы рассмотрели основные предметы городской одежды. А как сочетались эти предметы в быту? Что представляло собой это сочетание или, как сейчас говорят, ансамбль – городской костюм? Каковы были его разновидности, отличавшие горожан разного пола, возраста, разного положения в городском обществе? В костюме рядового горожанина были важные черты, сближавшие его с крестьянским, что обусловливалось происхождением городского костюма от сельского и единством народной культуры. Но состав городского костюма был сложнее, он включал больше предметов (см. цветную вклейку).
Рубаха и порты составляли его основу. А. В. Арциховский считал, что именно этот минимальный комплект назывался в древности «руб» (Арциховский, 1948, с. 237). Но, выходя на улицу, горожанин надевал еще свиту. Одежду дополняли шапка и сапоги. Интересен перечень носильных вещей в расписке, выданной в первой половине XIII в. новгородским ростовщиком неким Гришке и Косте: «А Гришки кожюхе, свита, сороцица, шяпка. А Костина свита, сороцица. А сапоги Костини, а дроугии Гришкини» (НБГ, № 141, 1958, с. 17). Здесь перечислен весь комплекс мужского костюма, за исключением штанов: сорочка, свита, шапка, сапоги, кожух. Вероятно, рубаха, а может быть, и свита подпоясывались поясом. Из приведенных выше упоминаний в источниках того времени известно, что горожане, как и крестьяне, носили на улице также безрукавный плащ – вотолу.
Одежда верхушки горожан – феодалов и богатых купцов – дополнялась многими предметами, которых не носили ни крестьяне, ни городские низы. Это относилось по преимуществу к верхнему платью, надевавшемуся как в комнатах для торжественных приемов, так и при выходе на улицу. Только князь Святослав Игоревич, простота образа жизни которого подчеркивалась и русской летописью, мог явиться на свидание с византийским императором в нарочито небогатой одежде. Князь и его свита были, по-видимому, в холщовых белых рубахах и портах. Убранство головы князя – усы и длинный чуб – «оселедец» – похожие на то, что позднее было известно у запорожцев. Единственный предмет роскоши – золотая трехбусинная серьга в одном ухе.
Но в том же X в. арабский писатель Ибн-Фадлан отмечал, что погребальная одежда знатного славянина очень богата. На изготовление ее уходит примерно треть оставшегося имущества. «Они
12. ГОРОЖАНЕ ПО ИЗОБРАЖЕНИЯМ XII – XIV ВВ.:
1 – знатный мужчина в свите и вотоле, XII в. (с миниатюры Радзивилловской летописи); 2, 3 – ритуальный танец. Женщина в вышитой рубахе и поневе, мужчина в свите и четотах (по изображению на браслете XII в.); 4, 5 – мужчины в свитах (с инициалов новгородских рукописей XIV в.); 6 – всадник в свите и в сапогах, на поясе – калита (там же); 7 – новгородский ремесленник XIV в. (по изображению мастера Авраама на Сигтунских вратах)
надели на него шаровары, и гетры, и сапоги, и куртку, и хафтан парчовый с пуговицами из золота и надели ему на голову шапку из парчи соболевую» (Ибн-Фадлан, с. 80 – 81). Если оставить пока в стороне термины, естественные в устах восточного писателя: (например, «хафтан», «шаровары» или «калансува» – шапка), то мы увидим здесь довольно полный комплект одежды древнерусской знати: штаны и рубаху (которая здесь, возможно, названа курткой, – переводчик в примечании 145 отметил условность термина), ноговицы и сапоги, верхнюю нарядную распашную одежду с драгоценными пуговицами и шапку с собольей опушкой. Не упомянут только верхний безрукавный плащ – корзно. Впрочем, несколькими строками ниже Ибн-Фадлан говорит, по-видимому, как раз о таком плаще, которым славянин «покрывает один свой бок, причем одна из его рук выходит» наружу.
Древние изображения феодалов позволяют представить себе силуэт парадного княжеского костюма: длинное до икр корзно,. из-под которого видны облегающая тело свита и цветные сапоги; довольно высокая полусферическая, опушенная мехом шапка. Корзно и свита – из дорогих византийских материй, обшиты галунами (сравни рис. 12, /). Узоры и оттенки таких различных" частей княжеского костюма подбирались очень тщательно. Самыми нарядными считались одежда и обувь разных оттенков красного цвета – червленые (киноварные) и багряные (карминные) (Арциховский, 1948, с. 248, 252 – 255), и самое слово «красный» означало, как известно, «красивый».
Женский богатый костюм состоял из длинной (до щиколоток) рубахи, поверх которой надевали одно, а иногда и несколько» платьев, причем верхнее было короче нижнего и с более широкими рукавами, так что были видны богато украшенные подол и обшлага рукавов нижней одежды, образуя как бы ступенчатый силуэт. Дополняли одежду золотой пояс, длинный, застегивавшийся на правом плече плащ, похожий на корзно, повой и цветные сапоги (см. цветную вклейку).
Головной убор богатой горожанки украшали драгоценные колты, в ушах были серьги, на шее – гривны и ожерелья из бус художественной ювелирной работы, на руках – широкие массивные браслеты. В костюме богатой древнерусской горожанки мы не находим ни поневы, ни племенных украшений.
Об одежде рядовых горожан XIII – XV вв. мы можем судить в основном по изображениям (рис. 12, 4 – 6). Весьма важны орнамент и инициалы новгородских рукописей XIV в., где встречаются чрезвычайно реалистические изображения1 горожан, преимущественно без головных уборов, в довольно коротких – до колен – верхних одеждах, скроенных в талию, подпоясанных кушаками; рукава одежд в некоторых случаях короткие (может быть, засучены?), из-под них видны узкие, облегающие руку рукава рубах. Художник показал и вышивку (или пристежные запястья?). Рубаха обычно другого цвета, чем штаны (например, белая с желтым поясом и синие штаны; есть и темно-синяя рубаха). Все горожане обуты в сапоги разных цветов (Стасов, табл. 69, № 7, 12, 13, 17, 24 и др.).
К XIV в. относится и знаменитый скульптурный автопортрет новгородского мастера-литейщика Авраама в верхней распашной одежде типа свиты или зипуна, подпоясанной поясом (в три оборота с кистями) и достигающей колен. Узкие штаны заправлены в сапоги (рис. 12, 7). В XVI – XVII вв. костюм рядового горожанина состоял из нижних портов и сорочки, верхних рубахи и штанов, зипуна или кафтана, подпоясанного кушаком. Уличное верхнее платье составляли в холодное время шубный (меховой) кафтан или овчинная шуба, на голове – шапка (довольно дорогая), на руках – рукавицы, на ногах – сапоги. Кафтан и зипун нередко были сермяжными, т. е. из домотканого грубого сукна. При этом мы не находим существенных территориальных различий: в Воронеже, Москве, Шуе, Угличе, Нижнем Новгороде, Новгороде Великом встречен все тот же перечень предметов мужского костюма (см. приложение III).
Сильнее различался женский костюм. Надо сказать, что материалы о нем более скудны, чем о мужском, но даже у бедных женщин (включая семью кабального холопа) ни в одном городе не названа понева, хотя, как мы видели раньше, в сельских местностях южнее Москвы она еще широко бытовала. В XVI в. в городе прочно утвердился комплекс женской одежды с сарафаном (в различных вариантах).
Еще одним важным отличием городской одежды от крестьянской было четкое выделение в ней одежды, специально изготовленной для детей. В письменных источниках XVII в. мы находим не только «рубашки ребячьи» или «детинные», но и «два кавтанца дорогильные детинные». И «шуба баранья децкая новая» и даже «тафейка ребячья сукно красное» (АЮБ, т. III, № 329, стб. 270 – 272; АШ, № 61, с. 42). Правда, эти упоминания редки и обычно относятся к семьям зажиточным, но все же нужно думать, что если дети крестьян и даже городской бедноты и бегали в одних рубашках, то для детей феодалов и вообще зажиточных людей шили одежду в общем такую же, как и для взрослых. Детскую одежду рекомендуется шить на вырост, «кроячи да загибати вершка по два и по три на подоле и по краям и по швам и по рукам, и как вырастает годы два или три или четыре и, распоров то платно, и загнуть, оправив – опять станет хорошо» (Д., 31, с. 30). Относительно обуви это можно сказать еще более определенно, потому что находки детской кожаной обуви при археологических раскопках часты. Детям шили такие же сапоги, как и взрослым (Колчин, Янин, 1982, с. 84). При раскопках поэтому можно найти, например, перед большого мужского сапога, из которого вырезана маленькая детская подошва. Обращает на себя внимание гамма цветов: например, у женщин – зеленый сарафан, красный летник с зелеными с золотом вошвами, торлоп темного меха с голубыми вошвами, капор темного меха (см. приложение III).
Пожалуй, не менее «рискованное» сочетание цветов можно было увидеть и в мужском костюме. Например, зажиточный горожанин мог надеть в холодный осенний день поверх рубахи однорядку вишневого цвета, на нее – желтую ферязь с красными завязками и кистями, сверху – лазоревую епанчу-дождевик: и шапку темного собольего меха с красным верхом (Селифонтов, разд. А, № 36, с. 6). Все это дополнялось цветным кушаком и сапогами, чаще всего тоже цветными (см. приложение III).
Чем богаче и знатнее был горожанин, тем больше предметов одежды он надевал одновременно и тем роскошнее были эти предметы. Покрой их был в общем таким же, как и у рядовых горожан, но материал и отделка несравненно дороже. Известная загадка о кочане капусты: «Семьдесят одежек, все без застежек» – возможно, навеяна когда-то мыслями о костюме городского богатея (хотя этот костюм как раз украшало множество пуговиц и петель, но застегивались далеко не все). Верхние мужские и женские сорочки, штаны, тафьи, убрусы, кички, сороки и кокошники поражали богатством серебряного и золотого1 шитья и драгоценных украшений, так же как женские шубка-сарафан и душегрея, мужские зипун и кафтан. Остальные разнообразные верхние одежды, которые мы уже описывали, обычно простонародьем вовсе не употреблялись (за исключением однорядок и простых шуб).
Петровские реформы в области одежды коснулись первоначально только высших слоев горожан – дворянства и богатого купечества. Для этих социально-сословных групп поворот к ношению западноевропейского костюма был резок и сопровождался, как известно, насильственными мерами правительства. Короткие (чуть ниже колен) штаны – кюлоты – с чулками и башмаками на высоких каблуках или с высокими ботфортами при широком кафтанообразном жюстокоре с узкой нарядной вестой под ним, пышный парик – кудри (лишь с середины XVIII столетия – гладко зачесанный, с косой и буклями), шляпу с плюмажем в русскую холодную зиму носили зачастую с меховой шубой старого образца. В дальнейшем и верхняя одежда, приобрела западноевропейский покрой (см. рис. 13).
Еще сильнее изменился женский костюм. «В моде» были женщины рослые. Пышные декольтированные платья сочетались с высокими пудреными париками, с открытой обувью на очень высоком каблуке. Мужчины на светских приемах казались как-то мельче женщин.
Нужно сказать, что после некоторого неудовольствия господствующие сословия довольно быстро восприняли новую одежду и с большим старанием следовали последней западноевропейской моде в течение всего четвертого периода. Однако возможности далеко не всегда соответствовали желаниям, и даже в середине XIX в. корреспонденты Географического общества, в особенности из малых городов, неоднократно отмечали, что при всем стремлении «благородных» следовать парижской моде они все же отставали от нее иногда довольно значительно и в целом одевались по моде «вчерашнего дня».
Что же касается средних и низших городских сословий – значительной части купечества и всего мещанства, то даже в новой столице – Санкт-Петербурге – они продолжали одеваться по-старому. «Собственная российская одежда обоего пола, – писал в конце XVIII в. академик И. Георги, – сохранилась в древнем своем виде не только у простого народа, но и у большей части людей среднего состояния... видны в столице, невзирая на иностранные моды, купцы и другие, совершенно так одетые, как в областях внутри государства, с бородою или без бороды и проч.» (Георги, с. 604). Вместе с тем новые веяния в одежде не могли не коснуться вовсе жителей столицы, но преломлялись в русской городской среде своеобразно. «Многие, однако же,, последуют в их одежде разным чужестранным обычаям, – писал И. Георги далее. – Но простой народ ничего чужого в своей одежде не имеет». Он отмечал, что женщины среднего состояния менее привержены к старине, чем мужчины, «и часто видно, что муж да сыновья носят все российское, а женщины в доме чужестранное и самое модное платье» (Георги, с. 605).
Однако позже в развитии одежды горожанок наблюдались две противоположные тенденции. В середине XIX в. повсюду женщины и особенно девушки одевались (употребляя выражение одного корреспондента Географического общества) «щегольливее» мужчин, но понятие щегольства в одних городах было связано со следованием по возможности последней западноевропейской моде, а в других – с подчеркнутым стремлением сохранить и украсить старинный русский костюм. Наряду с областными различиями большую роль здесь играли и различия возрастные и социальные. Так или иначе, в большинстве городов и в середине XIX в. можно было увидеть женщин из средних и низших, а иногда и зажиточных слоев горожан в сарафане, вышитой верхнице, в традиционном головном уборе (повойнике, кокошнике, даже в рогатой кике), в сапогах или котах. Иногда это было большинство горожанок; чаще – преимущественно' пожилые женщины, а в дворянских домах – женская прислуга (в особенности кормилицы и няни, которых одевали в нарядное «русское» платье).
По-видимому, к четвертому периоду относится развитие парочки – женского костюма – из юбки и кофты одинаковой материи. Прослеживаются, как сказано, и древние корни этого костюма: сарафан носили с душегреей, а во второй половине XVII и в XVIII в. – юбку с бострогом. Головной убор при этом значительно облегчался – женщина могла надевать один повойник или позже – головной платок.
В северных русских городах видна относительно большая сохранность старинного женского костюма, в особенности традиционной манеры украшать одежду жемчугом. Но это была лишь. общая тенденция, от которой бывали значительные отклонения: начал уже распространяться головной платок, а девушка, стремившаяся пленить «современного» молодого человека, выходила к нему «в кисейной белой юбке, при голубом полушубке» (АГО 1, 59, л. 48). Особенно красочен был женский и девичий убор в малых русских городах Приильменья, Верхнего и Среднего Поволжья, западных и центральных губерний Европейской России – Новгородской, Тверской, Московской, Ярославской, Костромской, Нижегородской, Казанской. Но современники уже подчеркивали в ряде случаев, что этот убор надевают на общественные городские празднества, а в будние дни и даже в гости ходят в кофте с юбкой или платье, что старинный повседневный костюм остался только у бедных и у старух (см. приложение IV). Все же в некоторых городах, например, в Галиче, в Торопце, старинное платье носили в 1870 – 1880-х годах (Семевский, 1870).
В заводских поселках и городах Урала, где население было более смешанным, поскольку на заводы переселяли крестьян из разных мест, можно было увидеть и традиционный костюм южных губерний (с поневой), который, впрочем, долго не удержался (Крупянская, Полищук), поскольку быстро распространялась городская одежда – парочка. В русских городах Поволжья в середине XIX в. так же, как на Севере, праздничным был костюм с сарафаном. Например, на масленицу еще в 1850-х годах ката-
