Часть вторая
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ КОНЦЕПЦИИ В СТРАНАХ, ВСТАВШИХ
НА ПУТЬ СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ
История советской экономической мысли, изложенная в части I, дополняется тремя главами части II, посвященными истории экономической мысли в странах бывшей мировой системы социализма. По времени это почти полностью совпадает с послевоенным периодом.
Сегодня судьба у этих стран разная. Одни из них – страны Восточной и Центральной Европы – идут по тому же пути, что и Россия. Более того, некоторые из них (Польша, Венгрия, Чехия, Югославия, Хорватия) опережают Россию в рыночных преобразованиях. Ряд стран, не выдержав испытаний критических ситуаций, как и СССР, распались по этническому принципу на самостоятельные государства (Югославия, Чехословакия). ГДР слилась с ФРГ и вошла в единую систему "социального рыночного хозяйства". Об эволюции послевоенной экономической мысли в этой группе стран на этапах социалистического и постсоциалистического развития говорится в главе 31.
Другие страны продолжают придерживаться социалистических ориентиров в своем послевоенном развитии. Проводя экономические реформы с усилением рыночных отношений, они вместе с тем сохраняют ведущую роль общественной (государственной и кооперативной) собственности на средства производства и не отказываются от народнохозяйственного планирования, проводимого в более гибких и мягких формах. В этих странах придерживаются идеологии марксизма-ленинизма в качестве официальной доктрины, осуществляют курс строительства социализма, подчеркивая вместе с тем его национальную специфику. Для них характерно государственно-партийное определение исторических координат своих стран как находящихся на различных ступенях переходного периода от капитализма к социализму (а не от социализма к капитализму).
Речь идет прежде всего о Китае. Его многоукладная экономика официально характеризуется как пока еще начальная ступень указанного периода, на которой в настоящее время реализуется политика перехода к "социалистической рыночной экономике". Китайской экономической мысли послевоенного времени посвящена глава 32.
В последней главе (33) представлены идеи Кубы – единственной на Американском континенте страны социалистического направления и Северной Кореи с оригинальной идеологией чучхе.
Глава 31
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ В СТРАНАХ
ЦЕНТРАЛЬНОЙ И ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ
Цель данной главы – обрисовать в общих чертах развитие экономической мысли в странах Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) в социалистический период (середина 50-х – начало 90-х годов) и в переходный к рыночной экономике. Между первым и вторым периодами не существует непроходимой грани. Несмотря на одноцветную политико-идеологическую окраску экономической теории в первый период, она тем не менее неуклонно развивалась, пытаясь находить ответы на возникающие проблемы: как интенсифицировать производство, усовершенствовать хозяйственный механизм. Эти попытки еще не выходили за рамки внутрисистемной эволюции социализма, но шаг за шагом подводили к выводу о необходимости смены общественно-экономической системы в целом. Второй период еще сохраняет инерцию первого, что не может не находить отражение в теоретических интерпретациях способа и конечных целей перехода.
Сказанное относится к рассматриваемым странам в той же мере, как и к России. Сближает их также необученность "языку рынка", то, что экономико-математические методы еще не стали органической частью исследований, существуют как бы отдельно от них, не говоря об общем отрыве от мировой экономической мысли. В последнее время во всех странах ЦВЕ достаточно широко распространились неоклассические идеи, которые начинают постепенно уступать место эволюционно-институциональным теориям.
Экономическая мысль в странах ЦВЕ на протяжении последних 40 лет концентрировалась по сути вокруг формирования теории улучшения социализма.
1. Развитие теории в период внутрисистемной эволюции социализма
Не успели социалистические принципы хозяйствования и сопровождавшие их экономические воззрения укорениться в рассматриваемых странах, как уже с начала 50-х годов на повестку дня выдвинулась задача повышения эффективности общественного производства.
Началось, как и в СССР, с обсуждения проблем производительного и непроизводительного труда, производительности и эффективности, затем эффективности и интенсификации, экстенсивного и интенсивного типов расширенного воспроизводства. По нарастающей шло обсуждение проблем хозяйственного механизма (само это понятие, означавшее переход от управления вещами к управлению людьми, возникло впервые в Венгрии): товарного производства и закона стоимости; общественно необходимых затрат труда и ценообразования; моделей ценообразования; плана или/и рынка. Вслед за этой провоцирующей постановкой вопроса хлынул поток работ о соотношении директивных показателей и финансовых нормативов; хозрасчете; хозрасчетном планировании; взаимосвязи планирования, программирования и прогнозирования. Это повлекло за собой выдвижение задачи перехода к оптовой торговле, введения новых видов налогов, активизации роли кредита, увязки заработной платы с итогами работы предприятия. Впервые возникла проблема объединений 1 [Пионером в анализе всех этих процессов в странах Центральной и Восточной Европы было научное подразделение Института экономики мировой социалистической системы АН СССР (ныне Институт международных экономических и политических исследований РАН), выпустившее около трех десятков монографий по данной проблематике. Среди коллективных работ (книги, отмеченные *, были написаны совместно с экономистами стран ЦВЕ): "Планирование и управление народным хозяйством в социалистических странах" (М., 1969); "Перспективное планирование в странах–членах СЭВ" (М., 1970); "Структура управления промышленностью в странах СЭВ"* (М., 1973); "Совершенствование управления экономикой стран СЭВ" (М., 1974); "Хозяйственный расчет в социалистической экономике"* (М., 1976); "Комплексные программы развития в странах СЭВ"* (М., 1977); "Механизм интеграции науки с производством: опыт европейских стран СЭВ" (М., 1984); "Предприятие в условиях интенсификации: опыт европейских стран СЭВ" (М., 1987); "Хозяйственный механизм согласования интересов" (М., 1988); "Приватизация: опыт Восточной Европы и Азии" (фонд "Культурная инициатива", 1992). Многочисленные коллективные труды с участием ученых стран СЭВ были подготовлены также под эгидой Проблемной комиссии многостороннего научного сотрудничества академий наук социалистических стран "Вопросы совершенствования планирования и управления народным хозяйством стран – членов СЭВ", Международного института экономических проблем мировой социалистической системы, Международного научно-исследовательского института проблем управления, экономического факультета МГУ, Института экономики и организации промышленного производства СО АН СССР и других крупных научных центров страны. В частности, МГУ совместно с Карловым университетом и Пражской высшей экономической школой издал серию из 4 книг "Проблемы воспроизводства в мировом социалистическом хозяйстве" (М., 1970). Также опубликовали монографии: Евстигнеев Р. Экономические реформы в европейских странах социализма. М., 1968; Он же. Новые тенденции в управлении экономикой: Из опыта европейских стран СЭВ. М., 1972; Евстигнеева Л., Евстигнеев Р. Социалистический хозяйственный механизм: закономерности развития. М., 1981] . Ревизия всех основополагающих принципов советского хозяйствования не касалась лишь главного – общественной собственности на средства производства.
В рамках данного подхода была реанимирована предвоенная полемика об экономическом расчете О. Ланге с Л. Мизесом, считавшим социализм несовместимым с настоящими рыночными отношениями и потому несостоятельным с теоретической и практической точек зрения 2 [Мизес Л. фон. Социализм: Экономический и социологический анализ. М., 1994. С. 96]. О. Ланге доказывал, что и в условиях полного огосударствления собственности возможна эффективная аллокация ресурсов 3 [Lange Oscar and Taylor Fred M. On the Economic Theory of Socialism // Review of Economic Studies. 1936. X. P. 60–66]. Более того, он считал, опираясь на работы Э. Бароне (обосновавшего индифферентность рынка к любым формам собственности), В. Парето (разработавшего проблемы оптимального равновесия) и Л. Вальраса (предложившего механизм обеспечения такого равновесия), что только социализм в состоянии обеспечить максимальную полезность. Это было теоретическое обоснование модели "рыночного социализма", на базе которой вплоть до начала 90-х годов делались, да и сегодня продолжают иметь место попытки реформировать экономику во всех рассматриваемых странах. Вернувшись в Польшу после войны (в 30-е годы он преподавал в Чикагском университете), О. Ланге стал одним из ведущих ученых-теоретиков и государственных деятелей страны. В своих научных трудах, прежде всего в двух томах "Политической экономии", вышедших в Варшаве в 1959 и 1966 гг., он продолжил разработку главной идеи. Оставшиеся годы жизни ученый посвятил экономико-математическим методам * [См. его публикации: "Введение в эконометрику", "Теория воспроизводства и накопления", "Оптимальные решения". Последняя книга была издана в 1967 г. в СССР].
Польша заметно выделялась, особенно в 50-х и 60-х годах, среди других стран Центральной и Восточной Европы уровнем развития экономической теории. Другой польский ученый с мировым именем, тоже вернувшийся после войны на родину (в 30-х годах он работал в Кембридже), М. Калецкий, еще до Кейнса сформулировал основы макроэкономической теории динамики капиталистической экономики (1933–1935) % опираясь на Марксову теорию воспроизводства. Если Кейнс акцентировал внимание на монетарных аспектах этой теории, то Калецкий – на реальном секторе экономики. Как и Ланге, Калецкий представлял на Западе левое крыло экономического сообщества. На родине он сделался адептом централизованного планирования. Самое значительное его исследование, вышедшее уже по возвращении в Польшу, "Очерк теории роста социалистической экономики" 4 [Kalecki M. Zarys teorii wzrostu gospodarki socjalistycznej. Warszawa, 1964] содержит анализ основных факторов, которые, по мнению автора, определяют темпы роста национального дохода.
Заметна роль обоих ученых в развитии экономической теории. О. Ланге предложил социалистическую альтернативу командной экономике, М. Калецкий впервые рекомендовал приложить к социалистическому хозяйству инструменты макроэкономического анализа.
Важным шагом в развитии экономической теории в Польше стала монография В. Бруса "Общие проблемы функционирования социалистической экономики" 5 [Brus Wt. Og?lne problemy funkcjonowania gospodarki socjalistycznej. Warszawa, 1961], вышедшая в свет в 1961 г. Продолжая линию О. Ланге, автор пошел дальше, выделив в рамках социалистической системы в целом ее экономическую модель. Прослеживая историю проблемы, он обратился и к советским дискуссиям 20-х годов. В книге рассмотрены две модели – централизованная (фактически действовавшая критически) и децентрализованная (плановое хозяйство с использованием рыночного механизма – как более эффективная). Много лет спустя В. Брус вместе с соавтором по другой книге К. Ласки (оба были вынуждены в свое время эмигрировать) назвали себя со свойственной им обоим самоиронией "марксистскими рыночниками... пополнившими, по выражению Корнаи, ряды "наивных реформаторов", которые смотрели на перспективу комбинации рынка и плана с чрезмерным оптимизмом" 6 [Brus Wt. and Laski K. From Marx to the Market. Socialism in Search of an Economic System. Oxford, 1989. P. 60. Данные об источниках содержат и основные библиографические сведения].
В плеяде крупных польских экономистов и Ю. Паестка – видный теоретик и практик, немало сделавший для подготовки нынешних реформ. В его работе "Детерминанты развития" (русское издание вышло под другим названием) "при анализе факторов и взаимосвязей, определяющих развитие, особенно сильный упор сделан на человеческий фактор и социальные взаимосвязи развития" 7 [Паестка Ю. Опыт интенсификации экономического развития при социализме. М., 1980. С. 14]. В книге имеется ряд свежих для 70-х годов постановок (о необходимости сбалансированного, равновесного развития; о значении наряду с этим динамизма инноваций; о широкой ориентации на развитие международного сотрудничества). Ю. Паестка до конца своих дней уделял основное внимание социальной проблематике. В 1989 г. на правах рукописи (позже – отдельной монографией) вышел его труд "Введение в глобальную рациональность человека" 8 [Pajestka J. Prolegomena globalnej racjonalno??i cztowieka: Studia i materiaty. Warszawa, 1989] – широкое полотно об изменении условий жизни человечества в ходе эволюции цивилизации, о главных взаимосвязях (человек–технология–экономика–природа) во время этой трансформации, о мутациях цивилизационного процесса, об основных симптомах кризиса в отношениях человек – планета и т.д.
Среди польских экономистов старшего поколения можно назвать патриарха польской экономической науки Э. Липиньского, А. Лукашевича (вернувшего читателю на несколько лет раньше, чем в СССР, полузабытое имя советского экономиста Г. Фельдмана, который предвосхитил на четверть века известную модель роста Харрода – Домара) 9 [Lukaszevicz A. Przyspieszony wzrost gospodarki socjalistycznej: W zwi?zku z teoria G. Feldmana. Warszawa, 1965], В. Садовского, Г. Холая, Б. Минца (автора переведенного в СССР фундаментального труда "Политическая экономия социализма").
Несмотря на успехи польских экономистов в общетеоретической области, реформирование экономики в Польше шло более вяло, чем в ряде соседних стран (Чехословакия, Венгрия), где с середины 60-х годов работы экономистов, носившие большей частью прагматический характер, стали быстро обретать черты реальной экономической политики. Обе страны практически одновременно и следуя в принципе рецептам В. Бруса дали старт рыночным реформам.
В Чехословакии в начале описываемого периода в экономической науке лидером считался старейший марксист-политэконом Ф. Олива. К середине 60-х годов сформировалось ядро нового поколения экономистов, объединенных желанием "обновить" социализм, построить "социализм с человеческим лицом". Для этого в экономической области предполагалось увязать рынок ("социалистический рынок") с макроэкономическим планированием на основе государственной и коллективной собственности. Была разработана комплексная программа такой реформы.
Возглавивший группу О. Шик выпустил еще в 1962 г. монографию "Экономика – интересы – политика. Их взаимосвязи до социализма", которая двумя годами позже была издана в СССР. Его книга "К проблематике социалистических товарных отношений" 10 [?ik Ota. К problematice socialistick?ch zboznich vztahu. Praha, 1964] вышла в 1964 г. и стала своего рода теоретическим обоснованием разрабатываемой экономической модели. В книгах отражены попытки выделить субъективное и объективное в экономике и благодаря этому определить нужное направление реформ. Занимая высокие партийные и государственные посты, их автор возглавил реформаторское движение в стране, прерванное событиями 1968 г.
В эмиграции в Швейцарии О. Шик выпустил еще ряд монографий, среди которых наибольший резонанс получила книга "Третий путь" (1972) 11 [?ik O. Der Dritte Weg – die marxistischleninistische Theorie und die modeme Industriegesellschaft. Hamburg, 1972]. В данной работе, по словам самого автора, он попытался "обозначить свое представление о возможной третьей экономической системе, которая должна отличаться как от дирижистской плановой, так и от рыночной капиталистической системы" 12 [Шик Ото. Весеннее возрождение – иллюзии и действительность. М., 1991. С. 349], вобрав в себя достоинства капитализма и "реального социализма" и исключив одновременно недостатки обеих систем, прежде всего безработицу. По сути это был очередной вариант модели "рыночного социализма".
В теоретическую подготовку чехословацкой реформы активно включился широкий круг экономистов, среди которых особенно выделялся К. Коуба. Под его редакцией в 1964 г. вышел сборник статей "Политическая экономия социализма" 13 [Kouba K. a kol. Politick? ekonomie socialisms. Praha, 1964], критиковавший взгляд на социализм как на бесконфликтное "царство Божие на Земле" и опровергавший цепь теоретических догм, противоречивших экономическим реалиям. Все главы нацелены на практические нужды и в первую очередь на необходимость отказа от административных методов управления.
Та же нацеленность объясняет резко возросший в Чехословакии, как и в других странах Центральной и Восточной Европы, интерес к проблеме экономического роста, особенно его макроэкономическим моделям. В Чехословакии только в 1967 г. вышли одновременно три книги на эту тему. Авторы одной из них 3. Вергнер и М. Соучек в начале своего исследования подчеркнули, что вторжение в экономическую мысль понятий из теории экономического роста "достигло такой интенсивности, что создается впечатление о начавшемся поглощении ею всей экономической теории" 14 [Vergner Z., Sou?ek M. Teoreticke ot?zky ekonomick?ho rust? ?SSR. Praha, 1967. S. 11]. Авторы другой книги Й. Гольдман и К. Коуба, посвятившие ее экономическому росту в ЧССР 15 [Goldmann J., Kouba K. Hospod??sky r?st v CSSR. Praha, 1967. Глубокое и всестороннее исследование более общих проблем экономического роста, принадлежащее перу Й. Гольдмана, появилось в ЧССР незадолго до смерти автора {Goldmann J. Strategie ekonomick?ho rust?. Praha, 1985)], попытались последовательно применить модель Калецкого к чехословацким статистическим данным. Третья книга 16 [Eseje о teoriich economick?ho rust?. Praha, 1967] представляла собой в основном перепечатку серии статей из журнала "Политическая экономия" за 1965 г. о вкладе крупнейших экономистов XX в. в возникновение и формирование теории роста.
Пересмотр экономической теории социализма в целом, в том числе переключение внимания с еще не формализованных Марксовых схем воспроизводства на современные теории роста, а в рамках теорий роста с тех, которые исследовали рост только как функцию накопления и инвестиций, на те, которые связывали его с проблематикой хозяйственного механизма, типичен для каждой из стран ЦВЕ в 60-х годах.
В ряду работ, посвященных внутрисистемным изменениям, выделяется монография О. Турека "О плане, рынке и экономической политике". Отталкиваясь от моделей Бруса – централизованной (у автора – директивной) и децентрализованной (у автора – экономической), О. Турек ввел понятие третьей, переходной модели, не имеющей самостоятельного значения, но обязательной при практическом подходе к совершенствованию управления народным хозяйством. Автор видел главную опасность рассматриваемого периода в ЧССР в возможности подмены этой переходной моделью конечной цели – формирования экономической модели. Но если экономическая модель строится на стоимостных критериях, по которым решения принимают в подавляющей части сами предприятия, а центр занят общим конструированием плана и регулированием рынка, то переходная модель еще базируется на натуральных критериях принятия решений, которые продолжают приниматься в центре (хотя и в меньшем, чем в директивной модели, масштабе). Правда, выполнение плановых заданий осуществляется с помощью уже экономических регуляторов, а не прямых директивных показателей 17 [Turek O. О planu, trhu a hospod??sk? politice. Praha, 1967. S. 22]. Если вовремя не перейти к конечной модели, то возможен откат назад. В одном из своих интервью автор настаивал на необходимости "сразу, одним махом создать ядро экономической модели"' 18 [Hospodarske noviny. 1967. № 43].
О. Турек пошел дальше В. Бруса, во-первых, в практическом плане (предложение переходной модели) и, во-вторых, в том, что он считал неизбежным приход на смену директивной (имманентной экстенсивному развитию) экономической (по его мнению, имманентной интенсивному этапу) модели, тогда как Брус полагал возможным их чередование в зависимости от ситуации. В то же время обоих авторов объединяет одна общая черта: децентрализованная (экономическая) модель фактически, хотят они того или нет, возвращает экономику в ранний, классический капитализм, а не ведет к созданию современного рыночного хозяйства. В этом отношении В. Брус более осторожен и поэтому более прагматичен, поскольку осознает возможность возвратных движений, т.е. маятниковых колебаний между моделями, не выходящими за пределы социалистических отношений.
Не вышла за эти пределы в первый период и экономическая реформа 1968 г. в Венгрии. В отличие от чехословацкой она не содержала планов демократической трансформации всего общества, а сосредоточилась в основном на вопросах экономической эффективности. Не в последнюю очередь по этой причине она сумела к моменту изменения общественно-экономического строя в конце 80-х годов исподволь накопить критическую массу рыночных элементов, что позволило Венгрии относительно спокойно по сравнению с другими странами Центральной и Восточной Европы войти во второй период.
Это дает сегодня повод некоторым авторам представить Венгрию образцом постепенного (и потому якобы более успешного) перехода к рынку в отличие от стран, избравших шоковый вариант.
Опираясь на накопленный за 20 лет опыт функционирования нового хозяйственного механизма, венгерские экономисты сделали вывод о необходимости развития наряду с товарным рынком рынка факторов производства, в первую очередь рынка капитала, формирование которого связано с коренными изменениями отношений собственности. Иными словами, была признана ограниченность действовавшей в течение двух десятилетий модели "рыночного социализма" для создания эффективной экономики, формирования интенсивного типа расширенного воспроизводства.
Уже дискуссия 1954–1957 гг. быстро перешла от предложений по улучшению системы плановых показателей к пониманию необходимости изменить сам статус участников хозяйственной жизни, их взаимоотношения и окружающую их экономическую среду. Пионерную роль в этом переломе сыграли две инициирующие дискуссию статьи – Д. Петера 19 [K?zgazdas?gi Szemle. 1954. №3. P. 300–324] и Ш. Балажи 20 [T?bbtermeles. 1954. № 11. P. 2–12], которые (особенно первая) по сути дела поставили вопрос об изменениях в духе "рыночного социализма", хотя само слово "рынок" в этих статьях еще не произносилось. Несомненно воздействие на зарождавшуюся рыночную идеологию экономической реформы тогдашнего председателя правительства Имре Надя.
Наряду с новыми теоретическими выкладками появились работы, посвященные анализу реальных процессов в экономике. Среди этих работ выделялась книга "Сверхцентрализация в управлении экономикой" 21 [Kornai J. Overcentralisation in Economic Administration. London, 1959. Венгерское издание книги вышло в 1957 г.] молодого ученого Яноша Корнаи. Это была "первая работа во всей мировой литературе, посвященной социалистической экономике, которая не объясняла, каким следует быть хозяйственному механизму в условиях директивного централизованного планирования, а показывала, как он функционирует на деле и почему не обеспечивает запланированное развитие и эффективность социалистической экономики" 22 [Szamuely L. The First Wave of the Mechanism Debate in Hungary (1954–1957) // Acta Oeconomica. 1982. № 1–2. P. 15].
После известных событий осени 1956 г. идеи первой венгерской реформы были отлиты в конкретную программу, но уже с середины 1957 г. она была снята с повестки дня. Однако венгерская экономическая наука не переставала и в этих условиях успешно развиваться, к ее рекомендациям внимательно прислушивались все эти годы, несмотря на различные перипетии политической жизни, и правительство, и общественное мнение. Поэтому вторая волна дискуссии о хозяйственном механизме, поднявшаяся в 60-х годах, впитала в себя как позитивные итоги дискуссии 50-х годов, так и научные достижения прошедшего десятилетия, а также богатый практический опыт тех лет и завершилась разработкой комплексной реформы, все основные компоненты которой были введены в действие одновременно с 1 января 1968 г.* [Научное обоснование и осуществление реформы 1968 г. связаны с именами секретаря ЦК ВСРП Р. Нерша, директора Института экономики ВАН И. Фриша с коллективом сотрудников (в том числе Т. Надем, Т. Бауэром, М. Тардошем, К.А. Шоошем) 23 [См.: Реформа хозяйственного механизма в Венгрии / Под ред. И. Фриша. Будапешт, 1968], председателя Государственного управления материалов и цен Б. Чикош-Надя и многих других]
Хотя венгерская реформа 1968 г. действительно выделялась на фоне реформ в других странах ЦВЕ (переход от обязательных поставок к свободным государственным закупкам сельхозпродукции, от адресных директивных заданий к косвенным регуляторам, от централизованного распределения к свободной в основном торговле средствами производства, от огосударствления кооперативов к их реальному обобществлению и т.д.), она тем не менее, как уже было сказано, тоже не вышла за рамки "двухсекторной" рыночной экономики, в которой директивное планирование пыталось ужиться с элементами нормального рынка ("не план и не рынок"– так образно охарактеризовал эту систему Т. Бауэр). Предпринимавшиеся попытки углубить реформу вели не к современному развитому рынку капиталистических стран (поскольку это вступало в противоречие с принципами социализма), а лишь к децентрализации управления. Малейшее социальное обострение немедля подвергалось острой критике и корректировалось в сторону централизованной модели. Дав вначале определенный экономический эффект, реформа 1968 г. не сумела его удержать и привела к тому, что в ходе отмеченных маятниковых колебаний среднегодовые темпы роста национального дохода последовательно снизились с 6,8% в 1966– 1970 гг. до 1,4%–в 1981–1985 гг.
Если воспользоваться терминологией Я. Корнаи, это произошло потому, что изменилась лишь форма, а не содержание экономической системы: прямая бюрократическая координация сменилась косвенной, но не произошел переход к рыночной координации 24 [Kornai J. The Hungarian Reform Process: Visions, Hopes and Reality // Journal of Economic Literature. № 4. 1986. XII; Специально проблеме бюрократической и рыночной координации посвящена статья Я. Корнаи в "Osteuropawirtschaft" (29Jahrgang. Heft 4. 1984. XII.). Среди других его работ о венгерской реформе заметное место занимает "Comments on the Present State and the Prospects of the Hungarian Economic Reform" // Journal of Comparative Economics. 1983. № 7]. Продолжая по сути эту мысль, М. Тардош пришел к выводу, что главным изъяном реформы 1968 г. явилось отсутствие рынков капитала и рабочей силы 25 [Acta Oeconomica. 1986. №1–2]. Короче говоря, в споре венгерских экономистов о том, нужно ли стране "продолжение реформ" или необходимо перейти к "реформе реформ", т.е. к рыночной экономике, победила вторая точка зрения, нашедшая отражение в работе "Поворот к реформе", подготовленной в 1987 г. большой группой экономистов, социологов и политологов.
Говоря о венгерской экономической науке, нельзя не остановиться на фигуре Я. Корнаи, известного общетеоретическими трудами о равновесии, об экономике дефицита, о жестких и мягких бюджетных ограничителях, об экономике переходного периода, о трансформационном спаде и т.д. 26 [Kornai J. Anti-equilibrium. Amsterdam, 1971 (основные идеи книги изложены автором в статье "К теории неравновесия", напечатанной в журнале 'Экономика и математические методы". 1972. Т. VIII. Вып. 5). См. также статью "Equilibrium as a Category of Economics" в "Acta Oeconomica". 1983. №2; Idem Economics of Shortage. Amsterdam, 1980 (русский перевод: Корнаи Я. Дефицит. М., 1990); Idem Resource-Constrained versus Demand-Constrained Systems // Econometrica. July 1979; Idem "Hard" and "Soft" Budget Constraint//Acta Oeconomica. 1980. №2; Idem, Indulatos ropirat a gasdas?gi ?tmenet ?gyben. Budapest, 1989 (вариант этой книги, вышедший в русском переводе: Корнаи Я. Путь к свободной экономике. М., 1990). Выступление Я. Корнаи на тему о трансформационном спаде и его обсуждение см.: The Macroeconomic Dilemmas of Transition. Transit Club Series. № 3. Budapest, 1993. В 1992 г. в Англии опубликована его монография "Политическая экономия коммунизма" (Kornai J.. Political Economy of Communism. Oxford, 1992)] Автор дает новое понимание экономического равновесия: как и в естественных науках, в экономической науке систему следует считать равновесной, т.е. находящейся в нормальном состоянии, тогда, когда ее параметры не изменяются под воздействием внутренних сил. Речь идет о равновесии не в узком смысле слова (по Вальрасу) как состоянии различных балансов, а о равновесии, предполагающем прочное отклонение в определенном направлении от какого-либо баланса (например, хронический дефицит госбюджета или платежного баланса). Я. Корнаи полагает дефицит главной сущностной характеристикой социалистической экономики, имманентным свойством социалистической системы* [Эта позиция принципиально отличается от той, которую выдвинули в 20-х годах Л. Крицман и В. Новожилов, противопоставившие кризису перепроизводства при капитализме кризис недопроизводства (всеобщий дефицит) при социализме. Как показал Я. Корнаи, "дефицит – не признак кризиса. Хронический дефицит – нормальное состояние ресурсоограниченной экономики; он совместим с ее нормальной деятельностью, ростом. Более того, не просто совместим, но и является одним из постоянных элементов этой нормальной деятельности" (Корнаи Я. Дефицит. С. 153)], ее нормальным состоянием, при котором осуществляется особого рода экономическое равновесие, происходит расширенное воспроизводство. Я. Корнаи считает, что ликвидировать дефицитную экономику нельзя без изменения всей этой системы в целом, без перехода в другое качество, в другое "нормальное состояние", к другому типу равновесия. В поисках ответа на вопрос, как должен произойти этот переход, автор подробно разрабатывает проблему вытеснения мягких бюджетных ограничителей жесткими (при этом он интерпретирует мягкое бюджетное ограничение не только как чисто финансовую характеристику, используемую в теории общего равновесия, но и как поведенческую – результат "торгов" между предприятиями и центром), прямых методов управления – косвенными, обсуждает проблему снижения "трения" в процессе приспособления предприятий и т.п., постоянно оговариваясь при этом, что перечисленных мер для раскрепощения экономики недостаточно. Не отрываясь от реальных фактов, Я. Корнаи вначале не видел иного выхода из создавшегося положения, кроме углубления патерналистских отношений между предприятиями и государством: "Если такое положение характерно для современной капиталистической системы, тем более обязательно оно для социалистической" ("Дефицит". С. 586). Когда же страны ЦВЕ приблизились вплотную к системным решениям, Я. Корнаи признал, что "основная идея рыночного социализма потерпела полный крах. Опыт Югославии, Венгрии, Китая, Советского Союза и Польши свидетельствует об этом. Настало время посмотреть правде в глаза и отказаться от принципа рыночного социализма, даже если многие все еще выступают в его защиту" ("Путь к свободной экономике". С. 34). Определяя "рыночный социализм" как соединение государственной собственности с рыночной координацией, автор так объясняет их несовместимость: "Рыночный механизм – естественная форма координации деятельности частного сектора. Государственное предприятие является органической частью бюрократической иерархии" (там же). Эстафетную палочку государственный сектор, по мнению Корнаи, должен передать частному сектору, который и станет в перспективе ведущей силой экономики. Путь к свободной экономике – это путь к капитализации.
Ряд особенностей свойствен экономической мысли Югославии, которая в течение 40 лет экспериментировала с различными формами самоуправленческого – в отличие от государственного – "рыночного социализма". Почему именно там возникла эта разновидность, получившая позже значительно более слабые отголоски в Польше и Венгрии?
Главная причина лежала в политической области: после разрыва с СССР и мировым коммунистическим движением Югославия с почти фатальной неотвратимостью, вызванной не только политической изоляцией, но и экономической блокадой, впала из одной крайности (наиболее просоветской модели из всех стран ЦВЕ) в другую, стремясь начать и довести до конца "деэтатизацию" (разгосударствление) управления экономикой, преодолев тем самым полностью капиталистическое отчуждение труда. Югославская модель вызвала обширную литературу во всем мире, поскольку явилась первым открытым вызовом советской системе. В конечном счете идея самоуправления стимулировала развитие теории "рыночного социализма", пожалуй, больше, чем любая другая практиковавшаяся в странах Центральной и Восточной Европы.
Югославская модель самоуправленческого социализма начала разрабатываться одновременно как в теории, так и на практике. Она стала главной заботой руководства ФНРЮ (с 1963 г. – СФРЮ). Схематично развитие этой модели можно представить следующим образом. Первая попытка сформулировать и реализовать ее относится к началу 50-х годов, когда идеи экономиста Бориса Кидрича были воплощены в "Основном законе об управлении государственными хозяйственными предприятиями со стороны трудовых коллективов" (27 июня 1950 г.). Далее эти идеи постоянно развивались в документах СКЮ и органов общественного самоуправления трудящихся, в работах И. Броз Тито, Э. Карделя, М. Тодоровича, К. Глигорова и других ведущих деятелей страны. Подтверждением того, что никакое самоуправление не смогло изменить сущность социалистической системы в Югославии, явилась известная работа М. Джиласа о "новом классе" (номенклатуре), который появился и окреп там точно так же, как и в других странах реального (государственного) социализма.
Заметно отличаясь с самого начала от хозяйственных систем других стран Центральной и Восточной Европы, югославская модель тем не менее тоже продолжала – в модифицированной форме – сохранять достаточно сильные элементы централизованной системы (двухсекторная экономика). Развившись намного раньше, чем в других странах, "рыночный социализм" югославского толка раньше других, уже с середины 60-х годов, вступил в полосу кризиса. Альтернативой возвращению в старую систему централизованного планирования (неприемлемую тогда не только по экономическим, но и прежде всего по политическим мотивам) могло стать лишь дальнейшее развитие системы самоуправления и рынка. И действительно, реформа 1965 г. попыталась смягчить кризисные явления путем еще большей децентрализации управления, усиления самоуправленческой автономии предприятий и республик, повышения роли рынка, отмены централизованных государственных фондов и передачи их средств деловым (коммерческим) банкам, либерализации внешнеэкономических связей (создания экономики открытого типа). Эффект от всех этих шагов оказался обратным ожидаемому: в 1969–1971 гг. разразился еще более глубокий кризис – и не только экономический, но и общественно-политический (анархия в экономике, обострение межреспубликанских противоречий и т.д.).
Разрешился он вполне в духе внутрисистемных изменений – осуждением "крайне либерального понимания рыночной экономики, от которого давно отказались развитые капиталистические хозяйства" 27 [Борба. 1972. 16 ноября] и... попятным движением к "усилению плановых начал", укреплению финансовой и производственной дисциплины, ослаблению антиэтатистских устремлений на уровне федерации и т.п. По известным причинам это движение привело не к традиционной форме советского образца, а к так называемой целостной самоуправленческой системе объединенного труда, которая усиленно разрабатывалась и концептуально и практически в 70-х годах (базовый Закон об объединенном труде был принят в 1976 г.).
Такой исход только на недолгое время ослабил кризисные процессы. Однако вхождение в современную рыночную экономику было наглухо перекрыто идеологической плотиной: югославы с самого начала рассматривали эволюцию своей хозяйственной системы как реализацию идеи Маркса о "свободной ассоциации производителей", а это не допускало и мысли о капитализации экономики.
В Югославии возможность перехода к системным изменениям была в известном смысле даже более затруднена, чем после "бархатных" революций в других странах ЦВЕ: в 70-х годах ее хозяйственный механизм не просто оказался гибридным, а приобрел довольно смутные очертания, допускавшие нередко противоположные толкования. Так, несмотря на очевидные антисамоуправленческие тенденции, никто и не думал отказываться от основополагающей идеи самоуправления, что вылилось в сложную иерархию "организаций объединенного труда". Общественная собственность даже официально трактовалась как "ничейная" * [По конституции 1974 г., "никто не обладает правом собственности на общественные средства производства, никто – ни общественно-политическое содружество (государство. – Авт.), ни организация объединенного труда (предприятие. – Авт.), ни группа граждан, ни отдельный человек – не может ни на какой правособственнической основе присваивать продукт общественного труда, управлять и распоряжаться общественными средствами производства и трудом или самовольно определять условия распределения" (Устав CФPJ. Београд, 1974. С. 36)]. Стержнем "социалистических самоуправленческих производственных отношений" на всех уровнях стали отношения между трудящимися по поводу создания и распределения дохода. Существование "социалистического товарного производства" сочеталось с планированием, целиком переведенным на договорную основу, причем на деле заключенные договоры никогда не выполнялись.
Наверное, было бы правильным утверждать, что рынок, основанный на принципе laissez-faire, который упорно культивировался в разных вариантах в Югославии на протяжении десятилетий, как раз и явился первопричиной обострения противоречий между республиками (способствуя усилению сильных и ослаблению слабых), последующего распада федерации. Югославские экономисты по-разному объясняли этот феномен. Одни (например, К. Михайлович, стоявший на позициях так называемой Белградской группы экономистов), справедливо видя в реформе 1965 г. шараханье от системы, из которой был практически исключен рынок, к системе, из которой исключен план, предлагали вернуться к начавшему было складываться накануне реформы сбалансированному сочетанию плана и рынка, макро- и микроподходов к экономике 28 [Mihailovi? K. Ekonomska stvarnost Jugoslavia Beograd, 1982. S. 205]. Другие (например, А. Байт, выражавший взгляды так называемой Загребской группы экономистов) вину за создавшееся положение возложили не на рынок, а на неумелое или слишком робкое его использование 29 [Ekonomlst. 1985. XXXVIII (1)]. Эти экономисты стояли за более энергичное развитие тех зачатков рынка капитала (аукционная форма размещения части средств государственных инвестиционных фондов; роль коммерческих банков в движении капитала и т.п.), которые тоже сложились в предреформенный период. Они требовали усиления макроэкономической финансово-денежной политики, введения реального, а не чахлого рынка капитала, который предполагалось внедрить под лозунгом превращения предприятий в "основных носителей расширенного воспроизводства" * [Как писал в конце 80-х годов директор Института экономики в Загребе Д. Войнич, "там, где отсутствуют рынок и рыночная цена факторов производства, особенно цена общественного капитала, там силой экономического принуждения и логики эту пустоту заполняет бюрократия, стремясь тем самым самоутвердиться и усилиться в общественно-экономическом отношении" (Экономски преглед. 1987. N8 38. С. 431). Главное беспокойство этих экономистов вызывало непрекращающееся проедание своих средств самоуправленческими коллективами, объективно ориентированными на текущие, а не на долговременные затраты. Оставался открытым вопрос: совместим ли вообще рынок капитала с самоуправлением?].
В отличие от "консерваторов" "либералы" критиковали реформу справа, хотя тоже не имели в виду доведение ее до каких-либо кардинальных системных изменений даже после реформы Анте Марковича (1988), поставившей целью быстро, без растягивания по этапам сформировать так называемый интегральный рынок (товаров, факторов производства, инноваций и т.д.) * [Впервые о возможности системных изменений в Югославии открыто заговорили только в начале 90-х годов. Например, Л. Максимович в своей работе "Возможности быстрого преобразования собственности в капитал" прямо пишет: "...этатизм (как и вариант социализма на основе самоуправления) должен быть заменен той или иной формой капитализма. В качестве основного условия это предполагает приватизацию" (Maksimovic L Mogucnosti brze svojinske transformacie kapitala. Ekonomski fakultet. Kragujevac, 1992). В целом экономическая мысль в СФРЮ не выходила в тот период за рамки господствовавшей самоуправленческой системы, большей частью комментируя ее, но выдвигая подчас оригинальные идеи, приобретавшие международное звучание. Такова, в частности, получившая популярность на Западе теория самоуправления, опирающаяся не в последнюю очередь на богатый югославский опыт 30 [См., в частности, книгу Роберта А. Даля "Введение в экономическую демократию" (М., 1991)]. Среди югославских экономистов, творчески развивающих эту теорию, выделяется Бранко Хорват, чья "Политическая экономия социализма" 31 [Horvat Branko. The Political Economy of Socialism. A Marxist Social Theory. New York, 1983. Книга удостоилась высокой оценки Роберта Хейлбронера, усмотревшего в ней конструктивную разработку чрезвычайно важного, с его точки зрения, вопроса о том, "каким стремится стать само человечество"] представляет собой весьма оригинальную разработку "концепции гуманного социализма"].
Если обобщить рассмотренные направления поиска экономической мысли в странах ЦВБ, то нетрудно заметить, что все они представляют собой вариации на тему "рыночного социализма", базируются на противопоставлении – и попытках оптимального совмещения – централизации и децентрализации (этатизма и деэтатизации), плана и рынка и т.п. Такой системе имманентна государственная (квазигосударственная, или "общественная") собственность, которая якобы не является препятствием для повышения эффективности.
Поняв, что указанные маятниковые колебания не в состоянии обеспечить переход к интенсивному типу расширенного воспроизводства, наиболее прозорливые ученые выступили за внесение назревших изменений в "рыночный социализм", за формирование, по определению В. Бруса и К. Ласки, "настоящего рыночного социализма" ("market socialism proper") 32 [Brus Wt. and Laski K. Op. cit. P. 105], характеризующегося развитым рынком факторов производства, прежде всего капитала. Это явилось последним актом внутрисистемных изменений и решительным шагом в сторону системных. Первым заявил об этом Я. Корнаи ("Путь к свободной экономике"). Рыночная экономика не может функционировать без господства частной собственности – эта (всегда, кстати, разделявшаяся марксистами) антитеза тезису О. Ланге, выдвинутому 60 лет назад, поставила точку в теории "рыночного социализма" и открыла страницу для теоретического осмысления новых экономических реалий.
В Германской Демократической Республике в середине 50-х годов два экономиста – А. Бенари и Ф. Беренс – выдвинули тезис о товарном характере социалистической экономики 33 [Wirtschaftswissenschaft. 1957. № 3. S. 62–94,105–140. Ф. Беренс, который отнесся самокритично к своим взглядам (Behrens F. Ware, Wert und Wertgesetz, kritische und selbstrkitische Betrauchtungen zur Wertteorie in Sozialismus. Berlin, 1961), позже был реабилитирован и даже избран членом Академии наук ГДР, тогда как А. Бенари был переведен на должность главного бухгалтера предприятия]. Этот тезис был подвергнут критике как ревизионистский, ведущий к размыванию общественной собственности и превращению ее в групповую. И хотя, оглядываясь на советских экономистов, их немецкие коллеги с середины 60-х годов стали охотно писать о товарном производстве и законе стоимости при социализме, все они вкладывали в эти понятия один-единственный смысл: "Товарное производство является составной частью социалистического планового хозяйства", "социалистическое товарное производство – новый тип товарного производства" 34 [Политическая экономия социализма и ее применение в ГДР. М., 1970. С. 270–271]. Например, В. Кальвейт особо подчеркивал, что "экономические категории социалистического товарного производства используются не "наряду", не "на основе" или "в неразрывной связи" с планом, а сами эти категории являются непосредственной составной частью планирования" 35 [Wirtschaftswissenschaft. 1966. № 5. Вторя В. Кальвейту, В. Бергер критиковал тех экономистов, которые считали, что "рынку следует отводить, так же как и плану, самостоятельную роль как регулятору производства... Этим подчеркивается, что потребность не может быть предусмотрена заранее" (Einheit. 1966. № 7)]. Р. Хельборн отмечал, что "социалистическое товарное производство диаметрально противоположно капиталистическому товарному производству" 36 [Einheit. 1966. №6]. А Г. Майер нашел опору в работах В. Немчинова и В. Новожилова при отстаивании возможности количественного измерения стоимости: споря с не согласным с ним Г. Ником, он утверждал, что, хотя стоимость и является общественным отношением, ее материальное содержание "состоит в соотношении труда товаропроизводителей и совокупного общественно необходимого труда" 37 [Ibid. 1965. №7. S. 88; 1967. № 2].
Дистанцируясь от идей "рыночного социализма", обществоведы ГДР еще в 60-х годах стали развивать теорию в противоположном направлении – выработки концепции развитого социалистического общества. Это было определенное сдерживание прямого курса на коммунизм: социализм еще длительное время должен развиваться "на собственной основе" до более полного раскрытия своей природы. Значительная часть экономистов ГДР, не удовлетворяясь этими абстрактными спорами, исследовала более конкретную область – управление народным хозяйством. Действительно полезные для тех условий разработки организационных проблем управления, прежде всего на уровне объединений народных предприятий и комбинатов, проводились в Центральном институте управления социалистическим народным хозяйством при ЦК СЕПГ (Г. Коциолек, Г. Фридрих и др.) 38 [См., напр.: Актуальные проблемы управления народным хозяйством: Пер. с нем. М., 1976]. Большое внимание уделялось активизации роли комбинатов и объединений в деле согласования и балансовой увязки предложения товаров и платежеспособного спроса на стадии не только выполнения, но и подготовки плана.
Навстречу требованиям жизни шли и разработки проблем структурной политики (потребительский комплекс был выдвинут в число приоритетных), технического прогресса (именно ГДР принадлежит пальма первенства в разработке концепции ускорения развития социалистической экономики), повышения конкурентоспособности на внешних рынках и т.п.
В общем потоке развития экономической мысли стран Центральной и Восточной Европы Болгария и Румыния занимали как бы промежуточное положение между сторонниками "рыночного социализма" и ГДР. Болгария тяготела то к ГДР, то к "рыночникам", Румыния – в большей мере к ГДР.
Болгарское руководство постоянно выдвигало оригинальные проекты, не имея для этого достаточных научных и практических заделов. В эту нескончаемую гонку втягивалось немало талантливых экономистов и других обществоведов. В конце 60-х годов, когда в странах Центральной и Восточной Европы развернулась (в связи с событиями в Чехословакии) очередная антирыночная кампания (в НРБ это были выступления против Г. Петрова и других экономистов), руководство страны выдвинуло концепцию всепроникающего социального управления как "управления обществом в целом, всеми его областями жизни и сферами: экономикой, общественно-политическими организациями, административно-правовым устройством, территориальными единицами и т.д." 39 [Современный этап совершенствования планового управления экономикой. М., 1978. С. 62]. В развитие этой концепции в начале 70-х годов было предложено постепенно охватить всю страну национальными хозяйственными комплексами, включающими иерархически построенную систему хозяйственных организаций. Так, во главе сельского хозяйства был поставлен Национальный аграрно-промышленный союз, далее располагались окружные союзы, аграрно-промышленные комплексы и отдельные сельскохозяйственные предприятия. Основой управления этой и другими системами был провозглашен государственно-общественный принцип, включавший, в частности, "выборность" руководства. Был провозглашен так называемый мультипликационный подход (со ссылкой на мультипликатор Кейнса) к планированию и управлению, предполагавший создание специализированных эшелонированных производств в масштабе всего народного хозяйства, на всех стадиях производственного процесса, оптимизацию мощностей специализированных производств, широкую унификацию и стандартизацию, применение кибернетических методов, повсеместное внедрение ЭВМ, АСУ и т.д. с целью достичь приумножения эффекта в экономике в целом. "Нет такой общественной сферы, где этот подход не мог бы быть применен" 40 [Стефанов Н. Мултипликационен подход и ефективност. София, 1976. С. 187], – говорилось в одной из монографий того времени.
В середине 80-х годов экономическая теория в Болгарии вдруг развернулась на 180 градусов: от обоснования сверхцентрализации к обоснованию подобия югославской самоуправленческой системы. Предприятие объявлялось "самоуправляющимся товаропроизводителем". Соответственно были ликвидированы почти все отраслевые министерства, а планирование было решено перестроить из директивного в регулирующее. Был провозглашен принцип "государство – собственник, трудовой коллектив – хозяин", внесший, как и в СФРЮ, немалую путаницу в понимание отношений собственности. Стали обсуждаться вопросы "социалистической конкуренции", банкротства предприятий и т.п. Все эти кампании не оказывали большого влияния на реальную экономическую жизнь, которая шла в русле тех же изменений, что и в других социалистических странах.
Румыния, отгородившись с 70-х годов от СССР и других стран Центральной и Восточной Европы, пыталась приобрести за это статус развивающейся страны, чтобы начать решать свои экономические проблемы с помощью Запада. Но усиление прозападной ориентации не привело к реальной (а не формальной, прикрываемой словами о самоуправлении, самофинансировании и т.п.) либерализации управления экономикой. Наоборот, управление экономикой ужесточилось, были введены совмещение партийных, государственных и хозяйственных функций на всех уровнях, строжайшая дисциплина на производстве и т.д. В то время как в остальных странах ЦВЕ начались какие-то сдвиги, в Румынии экономическая мысль продолжала стоять на месте.
Серьезное внимание в социалистический период уделялось в странах Центральной и Восточной Европы теоретическим проблемам разделения труда в рамках мировой социалистической системы, интернационализации производства и формированию мирового социалистического хозяйства, взаимосвязи социалистических производственных отношений на национальном и международном уровнях. По мере повышения экономического уровня в странах СЭВ расширялось исследование проблем международной специализации и кооперирования производства. Особенно горячо дебатировались в те годы проблемы учета во внешнеторговых ценах национальных затрат и уровня мировых цен на аналогичную продукцию. Неразвитость рыночных отношений внутри стран, фактическая закрытость их экономик зачастую придавали этим спорам чрезмерно отвлеченный характер. Заметный вклад в развитие теории международного социалистического разделения труда внесли, в частности, Ж. Аройо и Н. Царевский (НРБ), Ш. Ауш и К. Печи (ВНР), Г. Кольмей и К. Моргенштерн (ГДР), В. Искра и Е. Клеер (ПНР), П. Хвойка и И. Таухман (ЧССР).
2. Теоретические дискуссии на пороге системной
эволюции экономического строя
Системные изменения странам Центральной и Восточной Европы (в том числе и бывшей ГДР, слившейся с ФРГ) пришлось начать в 1989–1990 гг. с политической сферы в отличие, например, от Китая, который последние полтора десятилетия реализует по сути вариант концепции "рыночного социализма" в рамках прежнего политического режима и при ориентации на строительство социализма.
Наступивший достаточно неожиданно и синхронно коллапс социализма выявил всеобщую неподготовленность стран ЦВЕ к дальнейшим экономическим преобразованиям. Сложность состояла в том, что отсутствовал исторический опыт такого рода преобразований, а собственная концепция трансформации в смысле перехода к другой экономической системе к тому моменту не была (по понятным причинам) разработана ни в одной стране.
Здесь наблюдался любопытный феномен: вакуум в теоретической области мгновенно заполнился концепцией монетаризма, которая больше, чем любая другая современная западная теория, подходила к задаче быстрого налаживания рыночных отношений, а это легче всего (если отвлечься от социальных последствий) осуществить в денежно-финансовой сфере.
Подталкивало к этому и то обстоятельство, что монетаризм как специфическое макроэкономическое воплощение теории общего равновесия, при котором деньгам отведено центральное место, с успехом использовался в тот период в США (рейганомика) и Великобритании (тэтчеризм). Наконец, именно монетарная теория лежала в основе "стабилизационных" программ, которые были реализованы к тому времени в целом ряде развивающихся стран (а также в Югославии) при финансовой поддержке Международного валютного фонда (МВФ). Опыт осуществления этих программ в некоторых странах, как и обращение стран Центральной и Восточной Европы за помощью к МВФ, тоже, несомненно, сыграл свою роль в начале трансформационного периода.
Принятые за основу во всех странах ЦВЕ, принципы монетаризма были далее конкретизированы в национальных концепциях трансформации (1990 г. – "план Л. Бальцеровича" в Польше, 1991 г. – "план В. Клауса" в Чехо-Словакии и т.д.). Наряду с реализацией этих концепций в странах продолжались научные дискуссии в печати, на многочисленных конференциях и семинарах, в том числе с участием западных экономистов 41 [Назовем только некоторые из многочисленных западных публикаций на эту тему: Становление рыночной экономики в странах Восточной Европы: Пер. с англ. М., 1994; Гелб Алан X., Грей Черил У. Экономические преобразования в странах Центральной и Восточной Европы. Проблемы, тенденции, перспективы: Пер. с англ. М., 1995; Крегель Ян, Мацнер Эгон, Грабер Гернот. Для группы "Адженда": Рыночный шок. Вена, 1992; Бхадури А., Ласки К., Левчик Ф. Переход от командной к рыночной системе: что не получилось и что теперь делать? Венский институт сравнительных экономических исследований. Вена, 1993; Economics and Politics of Transition. London, 1992; Csaba L?szl?. The Capitalist Revolution in Eastern Europe: A Contribution to the Economic Theory of Systemic Change. Edward Elgar, 1995]. Зачастую высказывались диаметрально противоположные мнения, которые нелегко состыковать. В частности, должны ли страны ЦВЕ повторить все стадии развития капитализма (пусть и в сжатом виде) или они в состоянии относительно быстро заложить основы современного рыночного хозяйства? Как надо уходить от старой системы – постепенно ("градуализм") или сразу ("шоковая терапия")?
На первый – главный – вопрос ни одна страна ЦВЕ (кроме бывшей ГДР, разумеется 42 [См.: Зинн Г., Зинн Х.-В. Холодный запуск: Экономические проблемы объединенной Германии. М., 1994]) не дала еще окончательного ответа. Отсюда попытки создать конкурентную среду путем дробления крупных предприятий, усиления антимонопольного законодательства, максимального ухода государства из экономики.
Второй вопрос находится в центре внимания и экономической науки, и общественности с самого начала переходного периода, хотя он касается не столько существа, сколько способа преобразований. "Шоковая терапия" не была реализована в чистом виде ни в одной стране. Она смогла быть проведена достаточно успешно либо там, где народное хозяйство было более сбалансированным (Венгрия, Чехо-Словакия), либо там, где, по словам М. Домбровского и Я. Ростовского, удалась "внезапная и быстрая стабилизация, застающая производителей врасплох, не оставляя им времени для лоббирования своих интересов, подобно тому как это удалось сделать в Польше" 43 [Вопросы экономики. 1995. №7. С. 47]. И в этих трех странах еще осталась масса нерешенных проблем. В Болгарии и Румынии быстрая стабилизация не была проведена, однако вовсе не по причине расчетливо сконструированной градуалистской политики, а вынужденно. Вообще, по мнению польского экономиста Г. Колодко, проблема "шоковая терапия – градуализм" имеет смысл только в отношении стабилизации и совершенно бессмысленна в отношении системных изменений" 44 [Ko?odko G. Stabilization Policy: Vision, Reality, Responsibility// Systemic Change and Stabilization in Eastern Europe. London, 1991].
В нынешней ситуации некоторые экономисты 45 [См., напр.: Россия – Восточная Европа: вместе или рядом? М., 1995. С. 6] вновь пытаются противопоставить Венгрию другим странам ЦВЕ, только теперь уже не в качестве наиболее "рыночной", а в качестве наиболее "градуалистской" модели. Очевидно, здесь смешиваются две разные вещи – внутрисистемная эволюция, во время которой Венгрии удалось на самом деле внедрить больше элементов рынка, чем другим странам, и постсоциалистический период, когда произошла смена строя и в мае 1990 г. к власти пришел правоцентристский блок во главе с лидером Венгерского демократического форума Й. Анталом. В экономической области тогда была поставлена первоочередная, универсальная для всех постсоциалистических стран задача форсированного проведения мер по макроэкономической финансово-денежной стабилизации. Однако недостаточная решимость руководства сдержала осуществление этих мер. Поэтому даже перед Венгрией, несмотря на весь нажитый ею в годы "рыночного социализма" запас прочности, вскоре встали те же макроэкономические финансово-денежные проблемы, что и перед другими странами Центральной и Восточной Европы, хотя ей и удалось – единственной из этих стран – избежать гиперинфляции на старте. Если же говорить о системной трансформации, которая рассчитана на долгие годы, то ею сейчас заняты все страны Центральной и Восточной Европы.
Стабилизационные мероприятия в постсоциалистических странах позволили по-новому взглянуть на традиционные методы устранения "денежного навеса", использование сдерживающих развитие инфляционной спирали "якорей" (валютного курса и номинальной заработной платы), соотношение инфляции спроса и инфляции предложения и т.д. Появились даже новые категории, отражающие специфику переходного периода. Так, еще за три года до начала действия "плана Бальцеровича" упомянутый выше Г. Колодко в соавторстве с американским экономистом В. Макмагоном 46 [Kyklos. 1987. №2. Р. 176–197] ввел понятие инфляцита (shortageflation), т.е. сочетания открытой и подавленной инфляции с дефицитом как показателя уровня бедности в социалистических странах. Сравнив характер и причины стагфляции (показателя уровня бедности в развитых рыночных экономиках) с инфляцитом, автор доказывает, что дефицит и открытая инфляция представляют наибольшую угрозу для населения социалистических стран, а не безработица. Понятие инфляцита широко использовалось с тех пор в научных дискуссиях о трансформации, но в последнее время оно все больше вытесняется другим – спадфляцией (recessionflation), отражающей сегодняшние реалии.
Выраженные в этих двух категориях воспроизводственные аспекты переходного периода, на наш взгляд, не получили еще глубокого научного обоснования в странах ЦВЕ. В равной степени это относится и к социальным проблемам реформирования. Отойдя от общих рассуждений, к какому рыночному хозяйству осуществляется переход – либеральному или социально ориентированному, страны сосредоточились преимущественно на практических вопросах снижения социальной цены трансформации, не уделяя достаточного внимания их глубинным связям с экономическими процессами на микро- и макроуровнях общественного производства, складывающимся под воздействием приватизации и капитализации.
Один из вариантов теории рыночной трансформации связан с предложенным Корнаи в 1993 г. понятием трансформационного спада (хотя, например, А. Кёвеш и ряд других венгерских экономистов отрицают его фатальную неизбежность). Причинами этого явления, в должной мере еще не изученными, по его мнению, являются: переход от рынка продавцов к рынку покупателей, инвестиционный кризис, изменения в структуре производства, изменения в структуре внешней торговли, разрыв производственных связей при ослаблении или отсутствии управляющих воздействий, меры по достижению финансовой стабилизации 47 [Kornai J. The Macroeconomic Dilemmas of Transition] * ["Для России этот стандартный набор дополняется наличием гипертрофированно развитого ВПК и центробежными процессами на территориях. Во многом из-за этих двух факторов трансформационная рецессия в России протекает тяжелее, чем в восточноевропейских странах" (Российская экономика летом 1993 года: тенденции и перспективы: Аналитический обзор Института экономических проблем переходного периода. М., 1993. С. 71)].
Трансформационный спад не составная часть делового цикла, а нечто новое, достойное стать в будущем "отдельной главой в учебниках по теории роста". А "разные виды спада требуют разных макроэкономических лекарств". Так, спад, зависящий от радикальных изменений в структуре производства, нельзя победить "с помощью стандартной кейнсианской экономической политики. Здесь больше подходит шумпетерианский подход к рецессии: во время этой рецессии экономика реструктуризуется". И вообще "экономические спады, в основе которых лежат многообразные причины, лучше всего преодолеваются с помощью нетрадиционных методов" 48 [Ibid. P. 1–4].
"Перечисленные выше шесть факторов спада сосуществуют, переплетаются и порождают ряд мультипликационных эффектов". Я. Корнаи предложил, например, в этой связи сменить приоритеты экономической политики в Венгрии следующим образом. Вначале, отметил он, на первом месте стояло сохранение внешнеэкономической ликвидности страны, на втором – обуздание инфляции и только на третьем – борьба со спадом. Автор не выразил уверенности в оправданности именно такого ранжирования приоритетов в то время, но так сложилось. В 1993 г. он счел необходимым поменять приоритеты местами. Борьба со спадом и стимулирование роста должны были занять первое место. Вторым приоритетом должно было стать замедление темпов инфляции. "Если же говорить о платежном балансе, то главное – это не раскрутить вновь спираль внешней задолженности" 49 [Ibid. P. 4]. В 1995 г. Корнаи вновь отдал приоритет улучшению платежного баланса.
Возможно, подход к анализу теории и практики переходной экономики, исходящий из раскрытия алгоритма развернувшегося в процессе трансформации кризиса, является главным методологическим ключом как к выяснению постсоциалистической перспективы, так и к лучшему пониманию социалистической ретроспективы.
На нынешнем этапе переходного периода особое значение имеет стыковка политики макроэкономической денежно-финансовой стабилизации с системными изменениями, прежде всего приватизацией.
Страны Центральной и Восточной Европы накопили за последние годы значительный опыт приватизации 50 [См.: Приватизация: опыт Восточной Европы и Азии. Институт международных экономических и политических исследований РАН. М., 1992; Privatization in Europe: West and East Experiences. London, 1992; Privatization in the Transition Process: Recent Experiences in Eastern Europe. UN, 1994], который еще ждет теоретического обобщения.