УСТЮГ ВЕЛИКИЙ
Желание подробно изучить замечательную устюжскую чернь по серебру – старинное самобытное народное искусство художественного украшения металла – давно влекло меня в Великий Устюг, где до сих пор процветает это ремесло. Комфортабельный пассажирский пароход в трое суток доставил нас от Архангельска до Котласа – пересечения железнодорожного и водного путей.
Небольшой однопалубный пассажирский пароход «Горончаровский» стоял под парами у огромной котласской пристани, он принимал пассажиров и груз. Несколько гудков, и пароход, торопливо отбивая колёсными плицами такт, направился вверх по Малой Двине.
Быстро улеглась посадочная суета, и все пассажиры удобно устроились. В нашей каюте – люди самых различных возрастов и специальностей. Все они устюжане.
Мне посчастливилось – в каюте оказался работник речного флота, дальний родственник Кошкова – знаменитого мастера северной черни. Он-то нам и рассказал много интересного как о городе, так и о своём прадеде Кошкове. В оживлённой беседе незаметно прошло несколько часов, и только продолжительный гудок парохода прервал разговор, возвестив, что мы у цели нашего путешествия – красивого северного города Великого Устюга. Перед нашими глазами справа на высоком берегу постепенно развёртывалась панорама одного из древнейших городов Севера с его чудесными памятниками былой культуры и богатства.
* * *
Великий Устюг – один из древнейших городов Севера России. Уже в XI веке русские начали воздвигать острожки на берегах Северной Двины, Юга и селиться на побережьях северных морей. К концу XII века относится возникновение Великого Устюга.
Великий Устюг расположен при слиянии двух довольно крупных рек Сухоны и Юга, образующих Малую Двину.
Первоначально город возник на правом берегу устья слившихся Сухоны и Юга, па довольно высокой горе, с вершины которой далеко были видны все окрестности и потому называвшейся Гледень. По имени горы был назван и город. Весенние разливы Сухоны приносили немало бед и несчастий. Постепенное размывание берегов вынудило жителей переселиться на новое место, на Чёрный Прилук. В 1212 г. было возведено первое городище на нынешнем месте расположения города. Немногочисленное население, жившее в черте городища, свидетельствует о том, что в то время Устюг был русским окраинным укреплением, выдвинутым далеко на восток.
Устюгом владели и новгородцы, и владимирские, ростовские, галицкие, и московские князья. Дважды он попадал под власть татар. Но устюжане всегда тяготели к Москве, и Устюг Великий играл значительную роль в борьбе московских князей с Великим Новгородом, а затем помогал им в освоении Севера и Северо-Востока.
Так, в 1393 году устюжане принимают участие в походе московского князя против Новгорода, в 1417 году вместе с галичанами и вятичами снова участвуют в борьбе Москвы с Новгородом за Двинскую землю. В 1465 году они по приказу великого князя Ивана Васильевича IV ходили в Югорскую землю и пленённых югорских князей доставили в Москву. В течение следующего десятилетия они снова участвуют в походах московских князей на Обь и в Югорскую землю.
До середины XVI века Устюг представлял собой военное укрепление. Уже в 1212 году городище было обнесено стоячим тыном, имело 7 деревянных башен и трое ворот с двухъярусными бойницами над ними. Московские князья придавали Устюгу большое значение – он был для них крепостью и исходным пунктом для продвижения в Приуралье и Сибирь. Об этом значении Устюга для Москвы свидетельствует то, что в период с 1438 по 1445 год вместо старого был построен новый «большой острог», окружённый деревянной крепостной стеной, рвом и 14 башнями. Он имел уже 5 ворот с трёхъярусными бойницами над ними. А в 1495 году Иван Грозный вновь приказал перестроить его в ещё более сильное укрепление.
К середине XVI века Устюг теряет своё военное значение – он перестает быть окраинным укреплением государства, так как русские в 1552 году взяли Казань, покончили с Казанским ханством и закрепились в Сибири.
Потеряв своё окраинное, военное значение, Устюг не замер. Благодаря тому, что население Устюга и его округи издавна занималось всякими ремёслами, он стал развиваться в крупный город. Если в XVIII веке, в пору упадка города, здесь было 24 разных заводов и фабрик, 606 торговых лавок, то, нет сомнения, что в пору расцвета города ремёсла и торговля здесь были очень сильно развиты. Развитию здесь большого торга способствовало также и то, что он по своему географическому положению являлся узлом, связывающим отдалённые части государства друг с другом и с Москвой. Отсюда по Двине через Холмогоры осуществлялось сообщение с Поморьем, по Вычегде – с районами Мезени и Печоры, по Сухоне – с районами Вологды, Москвы и Волги, по Югу и Лузе – с Ветлугой, Вяткой, Казанью, с районами Камы и Нижнего Поволжья.
Из Архангельска шли по Двине в Устюг, Вологду и Москву иноземные суконные, хлопчатобумажные ткани, шёлк, бархат, галантерея, бакалейные и москательные товары, металл, предметы украшения, одежда, металлические изделия, посуда, вино и другие товары.
Из Сибири на Устюг доставлялась пушнина. В XVII веке Устюг был центром торговли сибирской «мягкой рухлядью». В состав сибирской пушнины входили: соболи, недособоли, собольи хвосты, чёрные, рыжие и карие бобры, горностаи, красные, бурые и чёрночеревые лисицы, куницы, росомахи, голубые песцы, белки и др., а также меховые изделия и прочие товары (корень ревеня, лосиные кожи и т. д.).
Здесь же продавался местный сысольский соболь, добываемый на р. Сысоле.
Из Вологды, Галича и Юрьевца привозились кожи, холст, хлеб, лён, кожаная обувь, сбруя, сермяжное и белое сукно, овчинные кафтаны, полотняные и холщёвые рубахи и штаны, деревянная посуда, мёд, воск, гвозди, некоторые железные изделия и различные продукты местного хозяйства.
Вологда поставляла большое количество продуктов огородничества.
Через Вологду, Ярославль и Кострому шли товары с Волги восточного происхождения (персидские и др.).
По Югу с Унжи и Ветлуги везли рожь, пшеницу, горох, льняное семя, дубовые доски, мочальные и щепные изделия, щетину, свиное сало, коровье масло, орехи, воск, мёд, свежую рыбу, яйца и другие товары.
С Вятки привозились мёд, воск, местная пушнина, дублёная кожа и рыба, Казань доставляла восточные ткани. Завозились продукты астраханских и каспийских рыбных промыслов.
С Ваги везли сермяжные сукна, холст, нитки, неводное прядение, неводные дели. Из Холмогор – соль, треску, палтус., тресковый жир, коровье и тюленье сало, мыло, слюду, а также разные изделия из моржовой кости (гребни). Мезень и Печора поставляли сёмгу, сигов, омулей, нельму, оленину, моржовую кость, песцов, пух и морошку.
Одновременно в Устюге продавалось большое количество продуктов сельского хозяйства и местных товаров, хотя товары местного производства в общем огромном товарообороте занимали скромное место.
В Устюге велась торговля сольвычегодской и поморской солью и серебром. Широкому развитию в Устюге торговли серебром в большой степени способствовало открытие ещё в 1492 году на реке Цыльме серебряного рудника, в котором; работало много устюжан.
В 1676 году в Устюг через Вологду прибыл большой караван персидских, армянских и греческих купцов с товарами и выбыл в Архангельск под охраной устюжан.
Таким образом, устюжане с давних пор принимали весьма активное участие в торговле не только внутренней, но и внешней. Это привлекало в город иностранцев; некоторые из них подолгу жили в Устюге и селились на лугу, близ монастыря Это место стало носить название «Немчинова ручья».
Много устюжан переселялось на жительство в Сибирь и другие города по собственному желанию. Но приходилось переселяться в Сибирь и по приказу правительства. Так, в 1600 году несколько устюжан было переселено в только что заложенный Туринск, Тобольской губернии, а в 1630 году было вновь отослано до Тобольска на казённых подводах из Устюга, Вологды, Тотьмы и Сольвычегодска 500 мужчин и 150 женщин для расселения вместе с казаками и стрельцами. Через десять лет снова было послано несколько семейств. Уход и переселение устюжан из города были настолько значительны, что горожане вынуждены были просить у царя Алексея Михайловича о снятии с них податей, так как они не могли уплатить за беглых и ушедших. С них было снято тогда недоимок 17 135 рублей.
Следует отметить, что Устюг немало страдал от пожаров. Этот страшный бич приносил деревянному городу много бедствий и неисчислимые убытки. Не раз выгорала большая часть города. Устюжский летописец свидетельствует, что только за 1772–1774 гг. пожарами было уничтожено 552 дома, 24 разных фабрики, 14 амбаров и 606 купеческих лавок. Кстати, эти цифры также подтверждают промышленное и торговое значение этого города.
До конца XVII века Великий Устюг был административным центром огромной по территории и экономическим богатствам Велико-Устюжской области.
С перемещением на Каму в конце XVII века торгового пути на восток Устюг быстро теряет своё торговое значение. Уже в 1708 году он был отнесён к провинциальным городам и причислен к Архангелогородской губернии. В 1780 году его переименовали в областной, а в 1797 году – уездный город.
Приведённое краткое описание Великого Устюга свидетельствует о том, что этот город принимал непосредственное и активное участие в военной, экономической и культурной жизни Московского государства.
* * *
За время своего семивекового существования Устюг Великий скопил и сохранил большое количество материальных источников, характеризующих историческое и культурное прошлое русского народа, прошлое европейского Севера России. В нём до сих пор сохранились памятники замечательного русского зодчества, предметов крестьянского и городского самобытных прикладных ремёсел, процветавших здесь в прошлом и частично сохранившихся до наших дней.
При ознакомлении с историей Великого Устюга и его экономическими и культурными связями было бы неправильно не отметить теснейшей его связи с Сольвычегодском, находящимся в 87 км от него.
Сольвычегодск – центр вотчины именитых людей Севера XVI–XVIII веков Строгановых. Строгановы много сделали для насаждения и развития в своей вотчине различных художеств и ремёсел, заимствуя их из разных мест и тем более, надо полагать, из соседнего Устюга, издавна известного своими ремёслами. Нередко устюжские мастера подолгу жили в Сольвычегодске и работали там по специальности. Так, устюжский купец и мастер чернения серебра Никита Иванович Буравкин в 1744 году жил в Сольвычегодске и там работал. Такие случаи не единичны.
Ещё в XVIII веке Великий Устюг и его округа славились каменным и деревянным зодчеством, шитьём золотом, печными изразцами, резьбой и чеканкой по берёсте, берестяными расписными и чеканными бураками («туесами»), филигранными работами из серебра, финифтью, чернью по серебру и многими другими работами. Кустарная промышленность и художественные ремёсла в экономике Устюга занимали большой удельный вес, так как население этого района значительно меньше по сравнению с другими районами занималось отхожими промыслами и отвлекалось в промышленность.
Теперь Устюг – центр административного района Вологодской области. Этот старинный русский город, переживший свой расцвет и с конца XVII века погрузившийся в спячку провинциального захолустья, в наше время вновь живёт кипучей и полнокровной жизнью.
И Устюге имеется 11 начальных и семилетних школ, средняя школа, семь различных техникумов, учительский институт, два ремесленных училища, школа ФЗО механизации сельского хозяйства, несколько курсовых межрайонных баз и др. Устюжане с гордостью говорят, что в их городе в настоящее время во всех этих заведениях учится больше 8000 человек.
Город имеет театр, Дом культуры, кинотеатр, парк, при предприятиях работают клубы и красные уголки, где идёт большая кропотливая политическая и культурно-просветительная работа.
Замечателен в Устюге местный краеведческий музей, в создание которого так много вложено бескорыстного труда энтузиаста-краеведа В. В. Комарова. Музей располагает ценнейшими экспонатами, отображающими прошлое и настоящее города.
В Устюге довольно высоко развита и промышленность. Здесь имеются: известная далеко за пределами области щетинная фабрика, два судоремонтных завода, судостроительный, пивоваренный, ликёро-водочный, кирпичный, литейно-механический заводы, семь кустарно-промысловых артелей и много других мастерских и предприятий.
* * *
Чтобы попасть из Архангельска в Великий Устюг, надо проехать на пароходе до Котласа по красавице Северной Двине, в Котласе пересесть на небольшой пароход местного сообщения и 60 км проехать по Малой Двине. Ранней весной в Устюг можно проехать и из Вологды пароходом по реке Сухоне, протекающей по живописной местности. Зимой же надо доехать до Котласа по железной дороге и затем до Устюга ехать на автомашине или на лошадях.
Путешествие в Устюг по Северной Двине в период белых северных ночей само по себе представляет большой интерес и оставляет неизгладимое впечатление.
ЧЕРНЕНИЕ СЕРЕБРА
Черневые изделия в России известны со времён Киевской Руси. Уже в X веке серебряные изделия, украшенные черненым рисунком, являются довольно распространённым видом украшения. Так, в Гнездовских могильниках, близ Смоленска, относящихся к X веку, были уже обнаружены бляшки русской работы с фоном, заполненным чернью.
Большой интерес представляют собой находки в двух черниговских курганах, особенно в кургане, названном «Чёрная могила». Оба черниговских кургана относятся к периоду княжения великого князя киевского Святослава, то есть ко второй половине X века. В этих курганах были найдены: серебряные перстни с чернью, нож, украшенный красивой серебряной обоймой с чернью; серебряная окова большого турьего рога с резьбой и чернью – гладкой и тонкой работы, второй турий рог, большего размера, оправа которого чеканена мельчайшими пуансонами, фон оправы позолочен, накладные бляшки и фестоны по нижнему краю украшены чернью.
На большом турьем роге искусной рукой чеканщика выполнен замечательный фриз – сплошной пояс рельефных изображений чудовищ, птиц и людей. Центральное место отведено композиции, обращенной к лицу пьющего из кубка, из двух человеческих фигур и орла. На противоположной стороне размещён узел из двух крылатых чудовищ, соединённых между собой широким листом, вырастающим из их крыльев. На крыле одного чудовища сделан какой-то знак, который, возможно, является княжеским клеймом. По левую сторону изображено два вертикально стоящих дракона, кусающих друг друга. Хвосты их переплелись так же, как и крылья чудовищ. По сторонам драконов изображены два орла; под ногами правого орла изображены две собаки, которые не включены в переплетение орнамента. В правой стороне от чудовищ изображены волк и петух.
В кладе черниговского Спасского собора найдены два серебряных колта* [* Колт – женское украшение, спускающееся от висков иногда до плеч] с чернью, серебряные рясны для подвешивания колтов к головному украшению и два серебряных браслета с чернью и позолотой.
В кладах Киева, Райках, Житомирской области и других местах найдены диадемы, браслеты и пластинки с чернью, относящиеся к XI–XII вв., ныне хранящиеся в Киевском историческом музее.
Сама техника производства черневых изделий требовала or мастеров не только умения обращаться с серебром и золотом, но, в известной степени, и знания химии. Русские черненые и эмалевые изделия глубокой старины свидетельствуют о высоком совершенстве русского ювелирного искусства в древней Руси.
В технике черневого производства сначала широко применялась чеканка, но уже в XI веке появляется тиснение серебра для чернения на медных штампах-матрицах. Тиснение заменило собой кропотливую чеканную работу и применялось при выработке колтов и других личных украшений. В XII веке рисунок, матриц постепенно усложнялся, а к концу века тиснением начинает заменяться не только чеканка, но и гравировка.
До конца XII века в черневых изделиях преобладал чёрный фон, на котором рельефно выделялись светлые фигуры. Наружные и внутренние контуры рельефных изображений очерчивались и разделывались резцом, так как тонкие листы не позволяли делать глубоких контурных линий. Появление же массивных литых вещей позволило вынимать резцами в металле узкие канальцы для заполнения чернью. Постепенно исчезает контраст между чёрным фоном и белым серебряным, рельеф становится более плоским, часть фона освобождается от черни, но вместо этого чернь постепенно переносится внутрь светлых серебряных изображений, заполняет углубление контуров. Раньше для укрепления черни на предмете применялась насечка, позднее она не стала покрываться чернью и превратилась в орнамент фона.
В кладах XIII века мы видим применение нового способа чернения: рисунок наводится жирным черневым контуром на гладком блестящем серебряном фоне.
В курганах близ Никонова, Подольского района (Владимиро-Суздальская Русь) обнаружены перстни, относящиеся к XIII веку, на которых звери и птицы изображены жирным чёрным контуром на белом серебряном фоне. Этот приём работы встречается и на киевских изделиях, но особенно тонкое исполнение его показали мастера Галицкой Руси.
Б. А. Рыбаков предполагает, что реформаторами черневого дела у нас были именно мастера Владимиро-Суздальской Руси. Они никогда не применяли сплошного черневого фона, даже на широких литых браслетах, а заменяли резкие контрасты более мягкими переходами.
Чернь приготовлялась из сплава серебра, свинца, красной меди, серы, поташа, буры и соли. После плавки состав растирался в порошок и для припуска разводился водой до получения кашицы. Серебряная пластинка для чернения подготовлялась чеканкой, тиснением, гравировкой или литьём с таким расчётом, чтобы фон был глубже по сравнению с самим рисунком. После этого фон процарапывался резцом для лучшего закрепления черни. Черневым составом (кашицей) замазывали все углубления пластинки и после этого пластинку ставили на жаровню – чернь на огне плавилась и крепко соединялась с серебром. Мастеру оставалось только подчистить изделие резцом.
В Киевской Руси черневое производство достигло высокого мастерства уже в X веке. Немецкий монах Теофил (X век) в своём трактате о технике художественных ремёсел, перечисляя страны, особо отличавшиеся или прославившиеся тем или иным видом искусства, пишет: «Если ты внимательно изучишь («Записку»), то найдёшь тогда... что в тщательности эмалей или в разнообразии черни открыла Руссия...»* [* Цит. по Б. А. Рыбакову. Ремесло древней Руси. А. Н. СССР, 1948, стр. 393]
Перечисляя страны, прославившиеся своими ремёслами, он после Византии на втором месте поставил Русь, затем Аравию, Италию, Францию и Германию.
Наши музеи располагают действительно первоклассными, мирового значения образцами черневого производства. Хотя эти вещи дошли до нас от времени с частично выпавшей чернью и с потемневшим серебром, и всё же по ним можно судить о том, насколько они были эффектны, и на каком высоком уровне находилась культура и техника русского мастерства в домонгольский период.
Расцвет русского ремесла был подготовлен всем предшествующим развитием Среднего Приднепровья, которое в VI– VIII веках было достаточно богатым и обладало самостоятельной культурой; в VIII веке оно обогатилось знакомством с культурой арабско-иранского Востока.
Б. А. Рыбаков пишет: «К IX–X векам в Киевской Руси уже существовало ремесло вотчинное, деревенское и городское. Доказательством существования свободного городского ремесла в IX–X веках являются равноправные погребения ремесленников на общегородских кладбищах (Шестовицы, Гнездово, Васильки, Михайловское). Можно считать уже выделившимися в: то время ряд ремесленных специальностей, как, например: кузнецов, оружейников, бронников, ювелиров, гончаров, литейщиков, резчиков кости, а в конце X века эмальеров и стеклоделов».
Киев уже экспортирует русские ремесленные изделия (скань, серебро с чернью, эмаль и др.) в Чехию, Польшу и к балтийским славянам. В результате этого экспорта устанавливается влияние Киева, «соперника Константинополя», на ряд западнославянских областей. К этому времени относится и знакомство Германии с продукцией русских эмальеров и мастеров черни* [* Б. А. Рыбаков. Ремесло древней Руси. А. Н. СССР, 1948, стр.519-520].
Изделия из золота и серебра работы русских ювелиров XI–XII веков восхищали современников высокой техникой работы. Отголосок такого высокого мнения о технике русских ювелиров звучит в сказании о Борисе и Глебе (XII век), где описывается серебряный позолоченный киворий с их гробницы такими словами: «...и тако украсил добре, яко не могу сказати оного ухыщрения по достоянию довольне, яко многим приходящим от Грек и иных земель глаголати: «Нигде же сицея красоты бысть» ** [** История культуры древней Руси. А. Н. СССР, 1948, Домонгольский период, 1, Материальная культура, стр. 139].
Русские мастера применяли чернь только на серебре. Правда, в работах Забелина «Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст.» и «Домашний быт русских цариц в XVI и XVII ст.» перечислены некоторые золотые предметы, покрытые черневым рисунком, но происхождение этих вещей неизвестно. Если русские мастера и применяли чернь для украшения золотых предметов, то только в очень редких и исключительных случаях, в основном же чернь применялась для украшения серебряных предметов. Известно, например, что московский купец Кункин после обучения черневому искусству у устюжского мастера Климшина в 1745 году представил в Сенат своей работы серебряные изображения евангелистов и золотой с чернью образ се, Елизаветы.
К XIII веку русское ремесло достигло высокого технического и художественного совершенства и русские во многом опередили западноевропейских мастеров.
Монгольское нашествие в корне подорвало многие художественные ремёсла Киевской Руси. Исчезло искусство перегородчатой эмали, скани и зерни. Исчезло и черневое производство, которым славились Киев, Чернигов, Суздаль.
В XIV –XV веках чернение серебра применялось редко. Лишь в XVI веке вновь черневые изделия появляются в быту; в XVII–XVIII веках чернение производилось в Оружейной Палате, Великом Устюге, Сольвычегодске; в XIX веке – в Великом Устюге, Сольвычегодске, Вологде, Казани, Ярославле; Туле, Петербурге, на Кавказе, в Сибири и в наше время – в селе Кубачи (Дагестан) и Великом Устюге, Вологодский области.
СЕВЕРНАЯ ЧЕРНЬ
Особой известностью среди русских художественных ремёсел, благодаря своей красоте и прочности, пользовалась и пользуется северная чернь по серебру. Как возникло, давно ли, или откуда заимствовано искусство чернения в Устюге Великом, лежащем на берегу далёкой северной реки Сухоны, точно неизвестно. Существовало лишь предание, что оно бытует здесь исстари. Поэтому исследователи могли лишь высказывать, на основании косвенных данных, предположения о времени возникновения и источниках северной черни.
Особо следует остановиться на выводах Шипулина* [* Вол. губ. Вед. 1848. № 42] и принявшего их Шляпина** [** В. П. Шипулин. О финифтяной фабрике, существовавшей в городе В. Устюге в XVIII веке и о черненой на серебре работе. Записки Северо-Двинского о-ва изучения местного края, 1927, вып. IV]. Шипулин, а за ними Шляпин, некритически отнёсшийся к выводам Шипулина, представляют дело следующим образом. Во второй половине XVI века, после неудавшегося в Новгороде заговора боярско-феодальной партии против царя Ивана Грозного, часть новгородцев, боясь мести царя, бежала из Новгорода в отдалённые районы Руси. В «Летописи Великоустюжской» Л. Л. Титова (изд. Трапезникова, 1888) имеется под 1570 годом запись, говорящая, что новгородцы человек 60, «оставивше жительство своё Новград, странствовали по лесам, пустыням и непроходимым местам до толе, лонележе достигли... реки Лалы, в пустом месте течение своё продолжающей от Устюга на Сибирь в расстоянии 80 вёрст, и ту поселилися». Предположив, что беглые новгородцы селились и в самом Устюге Великом, Шипулин и Шляпин считали, что, принеся с собой на Север новгородскую культуру, новгородцы принесли и известные в Новгороде ремёсла и, в том числе, чернение по серебру, которое могло быть завезено в Новгород из входивших в Ганзейский союз* [* Ганза, или Ганзейский союз, – торговое объединение городов средней и северной Европы. Ганза стремилась захватить в свои руки всю внешнюю торговлю северных русских городов и Великого Новгорода в особенности] городов, с которыми Новгород вёл постоянную торговлю, и новгородцы часто бывали там.
Однако предположения Шипулина и согласившегося с ним Шляпина как о заимствовании новгородцами черневого искусства от Ганзейских городов, так и о переносе ими его в далёкий Устюг не отвечают действительности. Нет никаких оснований считать, что это искусство завезено в Устюг новгородцами, заимствовавшими будто бы его в свою очередь у немцев, и вот по каким причинам.
Прежде всего, самая запись в Летописи требует к себе очень осторожного подхода потому, что событие, записанное под 1570 г., внесено в более ранний «Летописец», ведшийся в Успенском соборе священником Вологдиным, в 1780 г. Каким источником пользовался Вологдин, сделавший запись под 1570 г., спустя 210 лет после упомянутого события, нам неизвестно. В ещё более же раннем летописном своде, так называемом Архангелогородском летописце, начала XVI века, такой записи нет. Уже это одно вызывает сомнение в достоверности самого события.
Но если даже и признать действительность такого сообщения, то, прежде всего, материалы Новгородского музея не подтверждают выводов Шипулина и Шляпина. В Новгородском музее имеется всего несколько экспонатов черневого искусства и то не местного происхождения. Раскопки последних лет в Новгородском кремле никаких находок, подтверждающих существование черневого производства в Великом Новгороде, не дали. Следовательно, если допустить, что в Новгороде и было в какой-то степени черневое производство, то оно было столь незначительных размеров, что не оставило никаких вещественных следов.
Не могли новгородцы и заимствовать его за границей. В свете последних исследований можно утверждать, что, наоборот, Новгород перепродавал ганзейским и другим иностранным купцам русские эмалевые и черневые изделия.
Заимствовать новое, такое сложное по технологии ремесло, как чернение, это значит не только приобрести какое-то количество изделий, но и усвоить технику производства, научиться составлять и приготовлять состав черни, производить припуск её к изделиям. Для этого требуется довольно продолжительное время не только теоретической, но и практической подготовки, изучения всей технологии производства. Трудно даже представить себе, чтобы ганзейские купцы и ремесленники неизвестно ради чего передали бы такой ценный производственный секрет, как состав черни, и в течение многих месяцев обучали ему русских мастеров.
Вероятнее всего чернь в Устюг, ставший в середине XVI века столбовой торговой дорогой из Москвы на Сибирь, Северную Двину и в Поволжье, попала сюда из городов, славившихся чернью во времена Киевской Руси – из Киева, Чернигова и Владимира Суздальского, Смоленска или даже из самой Москвы, где к XVI веку черневое искусство достигло большой художественной выразительности.
Существует мнение, что черневое производство в Московской Руси могло возникнуть в связи с заездом сюда заморских мастеров.
Действительно иностранные мастера весьма охотно с целью наживы ехали в Россию. Но в большинстве своём это были малоподготовленные люди, а ещё чаще – просто авантюристы, которые ничему научить не могли. Хорошие же специалисты не были заинтересованы в передаче знаний русским. В стремлении сохранить своё положение в России они ревниво охраняли свои, даже ничтожные, производственные секреты и больше всего боялись русских учеников. Олеарий в своём «Описании путешествия в Московию» (1656) утверждает, что «тот, кто желает в ремесле удержать за собой какие-нибудь особые знания и приёмы, никогда не допускает русских к наблюдению». Ещё раньше поляк Маскевич, живший в Москве во время польской интервенции в начале XVII века, раскрывает причины этой боязни иностранцев русских учеников: «Все русские ремесленники превосходны, очень искусны и так смышлёны, что всё, чего с роду не видывали, не только не делывали, с первого взгляда поймут и сработают столь хорошо, как будто с малолетства привыкли». Поэтому нет никаких оснований утверждать, что иноземцы посвятили русских в столь сложное производство, как черневое.
Некоторые краеведы утверждают, что черневое производство в Устюг перешло из Сольвычегодска, куда оно было завезено именитыми людьми Строгановыми из Новгорода. На чём же основывают они своё мнение? Кроме того, что Строгановы насаждали у себя всякие художественные ремёсла, и устюжане, приезжая в Сольвычегодск на ярмарки, видели черневые изделия и вывозили их в Устюг – других оснований для утверждения о завозе черневого ремесла в Устюг из Сольвычегодска нет.
Кроме того надо иметь в виду, что Устюг гораздо старее Сольвычегодска, возникновение которого относится к XIV веку. У Устюга существовали старые связи со всеми древними городами Руси и прежде всего с Москвой, и он был крупным торговым городом вплоть до конца XVII века. Нет никакого сомнения, что в Устюге могли селиться различные мастера, потом перекочёвывавшие в Сольвычегодск для временной или постоянной работы, в зависимости от обстоятельств и условий. Во всяком случае, нам неизвестно ни одного случая, когда бы сольвычегодские мастера по черни работали в Устюге, в то время как имеются точные сведения о том, что устюжские мастера по черни работали в Сольвычегодске.
Историк города Сольвычегодска Соскин пишет о двух мастерствах, процветавших в Сольвычегодске, – серебряно-сканом и финифтяном. Так, обсуждая герб города, он пишет: «...можно б частию к преподанию означения герба положить продолжающиеся через многие года во оном городе знатные ремёсла: серебряное, сканое и финифтяное с серебряною и золотою басмяною накладкою, в деле разных вещей кои ремёсла и ныне не малою частию производятся...» (Вологодские епархиальные ведомости за 1882 г. № 4). Приведём еще и такой факт. За руководство сольвычегодскими мастерами шла борьба между Сольвычегодским магистратом и Великоустюжской провинциальной канцелярией. 7 сентября 1759 г. Великоустюжская провинциальная канцелярия требовала от Сольвычегодского магистрата передать в её ведение находящихся в Сольвычегодске «финифтяного, серебряного и протчаго мастерства мастеров для его защищения и содержания и размножения и приведения того художества в наилучшее совершенство, употребляя для того пристойные способы». Московский главный магистрат притязания Устюга отклонил и приказал находящихся в Сольвычегодске серебряных и финифтяных дел мастеров и сольвычегодских купцов содержать в Сольвычегодском магистрате* [* Сборник Оружейной Палаты, М. 1925, стр. 106].
Примечательно, что ни историк Соскин, ни устюжская провинциальная канцелярия, ни Московский главный магистрат, перечисляя существовавшие и существующие в Сольвычегодске ремёсла, не упоминают такого знатного ремесла, как чернение серебра. Очевидно, для Сольвычегодска оно не было таким знатным и занимало второстепенное место.
Что касается утверждения, что чернение было завезено в Сольвычегодск Строгановыми из Новгорода, то оно нам кажется несостоятельным. Строгановы стали известными ценителями изделий художественных ремёсел в XVI веке. Новгород Великий почти за сто лет до того, как художественные ремесла появились в Сольвычегодске (с 1478 г.), потерял своё значение и как соперник Москвы и как крупный торговый центр.
Возникновение художественных ремёсел в Сольвычегодске совпадает с периодом расцвета прикладных искусств в Москве, с которой Строгановы были всегда тесно связаны. Поэтому скорее можно утверждать, что художественные ремёсла в Сольвычегодск были перенесены не из Новгорода, в котором черневое производство, вообще, никогда не было развито, а из Москвы, где уже с 1500 года действовала Оружейная палата – центр художественных ремёсел.
Когда в 1744 году вызывали в Москву мастеров для восстановления этих ремёсел, то мастера по черни вызвали не из Сольвычегодска, а из Устюга, а мастера по финифти из Сольвычегодска, а не из Устюга (хотя в Устюге в своё время существовала даже финифтяная фабрика). Это несомненное свидетельство того, что Устюг являлся старым и известным центром черневого ремесла, что оно в Устюге возникло куда раньше, чем в Сольвычегодске, и что черневое искусство завезено в Устюг не из Сольвычегодска, а наоборот – из Устюга в Сольвычегодск устюжскими мастерами-отходниками.
Первое официальное упоминание об устюжской черни относится к средине XVIII века. 4 августа 1744 года в журнал Главного магистрата была внесена запись обсуждения состояния серебряного, черневого и финифтяного дела в Москве. В журнале было записано:
«В собрании имели рассуждение, что в Москве серебряного, черневого и финифтяного дела мастеров не имеется, а обретаются ныне в Москве Устюга Великого купцы, ларечный Василий Иванов сын Бабкин, целовальник Александр Иванов сын Кушеварской сказкою объявили, что означенного черневого мастерства в Устюге Великом есть жители оного города Устюга Великого купцы Михайла да Андрей Матвеевы дети Климшины, но из которых Михаил лучший мастер; Осип Васильев сын Малаков (который ныне живёт за своими нуждами у города Архангельского); да Соли Вычегодской воеводской канцелярии подъячей Иван Семёнов сын Моисеев объявил о мастерах финифтяного мастерства у Соли Вычегодской посадские люди Яков да Леонтий Григорьевы дети Поповы, да Леонтей Фёдоров сын Попов же, из которых Яков лучший мастер, да черневого мастерства купец Устюга Великого Никита Иванов сын Буравкин, который жительство имеет в Соли Вычегодской. Приказано из вышеуказанных лучших мастеров, а именно черневого мастерства из Устюга Великого Михайла Матвеева сына Климшина, финифтейного – из Соли Вычегодской Якова Григорьева сына Попова взять в Москву на время для обучения оного мастерства московских жителей из купечества серебряного мастерства и о высылке оных из тех мест в Главный магистрат на срок по генеральному регламенту»* [* ЦГАДА, дела Главного магистрата, в. 31, д. 862. Цит. по сборн. «Труды Государственного исторического музея», вып. XVIII, Москва, 1947, стр. 54].
31 января 1745 года Климшин и Попов были высланы в Москву вместе со всеми своими инструментами.
Из этой записи в журнале явствует, что в Москве в XVIII веке уже не было хороших мастеров серебряного, черневого и финифтяного дела. Мы объясняем это только тем, что с переносом столицы из Москвы в Петербург все лучшие мастера переехали в новую столицу, а оставшиеся в Москве второстепенные мастера, не находя сбыта своей низкокачественной продукции, постепенно перестали работать или также выехали в другие города. Однако спрос на высококачественные серебряные, черневые и финифтяные изделия, видимо, был, что и побудило Главный магистрат принять меры к восстановлению этих ремёсел в Москве.
Предприимчивый московский купец 1-й гильдии Василий Кункин решил захватить эти производства в свои руки. 12 марта 1745 года Кункин подал в Главный магистрат челобитную, в которой просил «об отдаче ему мастеров черневого и финифтяного дела Михаила Климшина и Якова Попова, которые присланы в Москву для обучения здесь купеческих детей». Он обещал за это: «А понеже того мастерства обучиться и возобнови здесь оное производить желаю я, именованный, для того я с оными мастерами... между собой письменно обязались, чтоб мне их здесь, покуда обучают, содержать на своём коште и сверх того дать за то им награждение; токмо к тому черневому делу потребны серебряные резчики, которых у меня не имеется, а есть в Москве того дела искусные московские 3-й гильдии купецкие люди Алексей Степанов сын Фрязин, Егор Андреев сын Колупаев и оные люди подлые, домов и торгов своих не имеют, а находятся в работах у других серебреников, который оной черневой мастер Матвеев (Михайла Матвеев Климшин. – Ж Р.) по договору моему, резному делу на моём же коште будет обучать совершенно. И дабы ... повелено было означенных купецких детей для оного обучения и произведения резного дела отдать мне на такое время, пока я своих учеников рисовать и действительно тому своему резному делу обучу, а именно не менее десяти лет, а я оных буду содержать и квартирою и пропитанием на своём коште и сверх того имею платить подушные деньги и им давать каждому на год на одежду и на прочее заработанных денег по 50 рублей на год, выключая из того за те дни, в которые они работать (кроме торжественных, воскресных и праздничных дней, в кои обычно работы не бывает) не будут». Для себя же он просил: «Только б как меня, так и их, для возобновления здесь в Москве оных серебряного, черневого и финифтяного дела мастерства повелено было на объявленное время от служб уволить»* [* Труды Государственного исторического музея, вып. XVIII, 1947 стр. 55].
Кункину разрешили взять выписанных мастеров, а также на десять лет двух московских мастеров. Магистрат обязал Кункина «за ними смотреть прилежно, чтоб они в произвождение того резного дела тщание и прилежность имели. Буде же они не прилежат и которые дни (кроме праздников. – М. Р.) прогуляют, то за те прогульные дни из принадлежащей платы вычитать по расчёту за каждый день вдвое»** [** Там же, стр. 55-56].
Климшин и Попов обучали черневому и финифтяному делу купца Кункина около 9 месяцев и 20 декабря 1745 года подали в Главный магистрат прошение о разрешении им уехать на родину, так как они обучение Кункина мастерству уже закончили. Кункин подтвердил, что мастер Климшин черневому делу его обучил «в совершенстве» и в доказательство представил, черневую табакерку собственной работы. 30 декабря Климшину был выдан паспорт на выезд в Устюг.
По заявлению же Кункина Попов финифтяному делу его не обучил и потому обратно он не был отпущен.
Видимо, Кункин хорошо усвоил устюжское черневое производство. Высокое техническое исполнение и качество состава черни позволили ему добиваться монополии в Москве на производство церковных предметов из серебра и золота.
Он представил для сопоставления старые изделия и изготовленные им серебряные изображения евангелистов и золотой с чернью образ св. Елизаветы. Сенат признал работу Кункина «весьма искусной», а работу других мастеров самой простой и низкокачественной. В это время в серебряном цехе в Москве было записано только 6 мастеров, которые не могли состязаться с Кункиным, учеником устюжанина Климшина. Кункину была дана монополия на производство предметов церковного обихода в Москве.
Факт вызова Климшина в Москву для восстановления черневого производства говорит о том, что ещё в первой половине XVIII века устюжская чернь была самой лучшей.
До сих пор ещё жива легенда о передаче секрета состава черни «из рода в род» и, как правило, «на смертном одре». Приводимый в конце нашей работы перечень мастеров по черни и помещаемые в главе «От фабрики Поповых до мастера Чиркова» выдержки из договоров между мастерами и учениками совершенно опровергают легенду о передаче секрета «из рода в род». Старые мастера охотно принимали к себе учеников со стороны. Многие видные мастера были в обучении у мастеров, нe состоявших с ними в родстве. Случай, что последний из старых мастеров М. П. Чирков находился в родстве с мастером Кошковым, ни в коем случае не может служить основанием для утверждения о передаче секрета «из рода в род».
Ещё менее правдоподобна легенда о передаче секрета состава черни «на смертном одре». Трудно представить себе человека, который бы был в состоянии за несколько часов, а может быть и минут до смерти передать «секрет» черни, как трудно представить себе и такого преемника, который в момент прощания с умирающим близким человеком был в состоянии усвоить рецепт и способ приготовления состава. Известно, что для освоения рецепта и состава черни требуется не несколько часов, а несколько месяцев.
Обращает на себя также внимание и утверждение Ивана Евдокимова, что «основоположником и изобретателем устюжского чернения по серебру был устюжанин Жилин, живший в конце царствования Елизаветы, около половины XVIII столетия» * [* Ив. Евдокимов. Север в истории русского искусства. Вологда, 1921, стр. 125–162] и что секрет черни хранился в роду Жилиных, затем был передан Кошкову и от него уже перешёл к мастеру Чиркову.
Основоположником и изобретателем устюжского чернения Иван Евдокимов, вероятно, считает Ивана Петровича Жилина, бывшего головой устюжской ремесленной управы в 1786 году. Последний раз этот Жилин был записан в окладных ведомостях в 1811 году.
Утверждение Евдокимова, что секрет черни хранился только в роду Жилиных, – не отвечает истине. Из приведённого ниже списка мастеров видно, что одновременно с Жилиным черневым производством занимались и, следовательно, знали состав черни, мастера Климшин, Малаков, Буравкины, Неводчиков, Гущины, Моисеев (Мосеев) и другие. Из них, как мы писали выше, Климшин Михаил Матвеевич в 1745 году был вывезен в Москву для обучения черневому искусству московских мастеров. Следует отметить, что бывшие в Москве устюжане назвали предпочтительно Климшина, а не Жилина.
Таким образом, Жилины не являлись единственными обладателями «секрета» черни. Неверно также и то, что Кошков получил секрет от Ивана Петровича Жилина. Первый известный нам из рода Кошковых мастер по черни – Иван Алексеевич Кошков в 1798 году, 16 лет, поступил учеником на три года к мастеру черневого производства Якову Герасимовичу Моисееву. Следовательно, Кошковы получили секрет черни не от Жилиных, а от Моисеева, хотя последний мастер из рода Кошковых – Михаил Иванович учился у Жилина, но только не у Ивана Петровича, а у его сына Александра Ивановича. Надо полагать, искусство чернения было в Устюге известно давно и давно не было секретом какого-то одного мастера, а вернее, было производственным секретом данной профессии.
На основании приведённых исторических справок можно сделать определённый вывод об истоках устюжской или «северной» черни. Искусство черни в Устюг было завезено из какого-то древнего русского города, но не из Новгорода.
Развитию черневого производства в Устюге способствовало то, что Устюг, будучи до конца XVII века центром, в котором скрещивались торговые пути на Сибирь, получал большое количество сибирского серебра и серебра, добываемого на Цыльме. В Устюге были специальные лавки для торговли серебром, то есть основным сырьём, которое необходимо для развития черневого производства. Таким образом, в Устюге существовала прекрасная сырьевая база для развития черневого производства. Здесь были все условия для сбыта черневых изделий, что также способствовало в огромной степени развитию черневого искусства. Только этим и можно объяснить, что здесь черневое искусство получило такое широкое развитие.
Устюжане были деятельными, энергичными людьми. Состав черни, когда-то завезённый сюда из какого-то русского города (вернее всего из Москвы), несомненно, в течение длительного существования здесь этого искусства постепенно совершенствовался устюжскими мастерами и достиг такого замечательного цвета и «вечной прочности», что северная чернь стала широко известна не только у себя на родине, но и далеко за её пределами.
ФИНИФТЯНАЯ ФАБРИКА ПОПОВЫХ
Финифтью называется стекловидная непрозрачная эмаль. Эмаль на Руси носила название: «химипет», «хинипт» и в позднейшее время «финифть», от греческого слова» «chineuton».
Русские эмали благодаря яркости красок, умелому сочетанию тонов, тонкости рисунка, прочности и тщательности работы пользовались заслуженной славой, а эмалевые изделия XI – XIII веков являются лучшими в мире.
Эмалью, или финифтью, украшались главным образом золотые предметы, так как золото отличается легкоплавкостью и ковкостью. Но немало использовалась для финифтяных изделий и красная медь, также легкоплавкая и ковкая, но более дешёвая, чем золото.
К середине XVIII века Устюг обладал достаточным количеством мастеров по финифти и чернению серебра, чтобы можно было создать здесь уже довольно крупное фабричное производство финифтяных и серебряных под чернью изделий. Спрос на эти изделия со стороны императорского двора и знати был очень значительным. Это и побудило предприимчивых устюжских купцов братьев Афанасия и Степана Поповых просить устюжский провинциальный магистрат разрешить им открыть специальную фабрику изделий из меди, крытых цветной эмалью-финифтью, и серебряных изделий под чернью.
По полученному 9 марта 1761 года указу мануфактур- коллегии
«велено... оным Поповым в том городе, в домах их, финифтяную фабрику завесть и производить позволить. И на оной финифтеный на меди с наводкою серебром и золотом травами, да черневой на серебре обронной всякий курьёзный вещи, какии из-за моря вывозятся, делать самым искусным мастерством, чтоб от умножения того дела мастеровые люди совершенному в том искусству обучиться могли, а объявленная в челобитье их государственная и народная польза последовать могла... А понеже таковой фабрики до ныне никем заведено ещё не было, а означенный Поповы к заведению оной явились первый, а по Регламенту мануфактур-коллегии повелено, который мануфактуры и фабрики производить похотят, надлежащими привилегиями снабдить. Да и по указу 731 года повелено кто вновь знатную и государству полезную фабрику, или завод заведёт, такому от служеб давать увольнение, первому фабрикану и завотчику, а другим, кои после такую ж фабрику заведут, увольнения в службах не чинить.
«Того ради, в силу оного Регламента и указов, их Поповых с детьми, кои с ними в одном доме живут, от всех купецских служеб, тако ж и двор его, где та фабрика производиться будет... от постою и полицейских служеб... кроме караулов и беганьи на пожары, уволить и судом и росправою, кроме государственных и креминальных дел, с прикащиками и с мастеровыми, и работными людьми, ведать их в мануфактур-коллегии. А дабы та фабрика удобнее заведена быть могла... к той фабрике на первый случай людей без земли мужска полу двадцать душ, а женска сколько при них обретаться будет, купить позволить, которых им, Поповым, по покупке употребить в работу ко обучению в той фабрике надлежащему мастерству. На ту фабрику, ежели пожелают а мастеровыи и работныи люди, принимать свободных, то принимать с настоящими пашпортами со уговором достойной платы, объявляя об них в Великоустюжской провинциальной канцелярии, а беглых отнюдь не принимать, о чём и вам, Поповым, дать с прочётом указ и куда надлежит сообщить»* [* В. П. Шляпин. О финифтяной фабрике, существовавшей в г. В. Устюге в XVIII веке и о черневой на серебре работе. Записки Северо-Двинского общества изучения местного края, вып. IV, В. Устюг, 1927, стр. 84].
После получения разрешения Поповы открыли фабрику в своем доме, по-видимому, во второй части гор. Устюга. Но наводнением в 1762 году земля Поповых была снесена. С согласия устюжских провинциальной и межевой канцелярий взамен снесённого участка для дворов и фабрики Поповых был отведён новый земельный участок размером в 1 дес. 825 квад. саж. из дач Архангельского монастыря, села Леонтьевского и деревни Деревеньки.
На этом участке, не входящем в городскую черту, но удобном для дальнейшего расширения города, Поповы и построили свой дом и здание фабрики.
Фабрика Поповых просуществовала пятнадцать лет. 29 сентября 1776 года во время большого пожара она сгорела. Поповы от этого пожара понесли большой урон, обеднели и стали несостоятельными. Финифтяная фабрика больше не возобновлялась. Земельный участок под фабрикой позднее был застроен обывательскими домами.
Почти не сохранилось документов о работе финифтяной фабрики Поповых. Пожалуй, высказывание академика Лепёхина, посетившего фабрику через десять лет после её открытия, является единственным свидетельством современника о ней.
Сколько работало человек на этой фабрике – точно неизвестно. Через двадцать восемь лет после пожара фабрики, в 1804 году, на запрос вологодского губернатора, были ли куплены фабрикой 20 душ мужского пола, разрешённые указом, Устюжская городская дума не смогла дать исчерпывающего ответа. Она только сообщила, что на фабрике работало вольнонаёмных и обучающихся на черневых работах до 20 и на финифтяных до 10 человек. При сборе сведений о купленных «душах» выяснилось, что владельцы фабрики вскоре после пожара умерли. Могли быть какие-либо сведения об этой фабрике у сына Афанасия Попова, устюжского мещанина Ивана Попова, проживавшего в своей деревне Петровщине. Но на вызов думы Попов по болезни не явился, а сообщил, что никаких документов о финифтяной фабрике у него нет.
По данным же губернской канцелярии, в 1773 году значился один человек, приписанный к фабрике. Городская дума сообщила, что в ревизских сказках всех бывших ревизий* [* Ревизии – переписи податного населения. Первая ревизия была установлена Петром I в связи с тем, что вместо земли и двора предметом обложения различными податями стала «душа», т. е. мужское население. Всего было произведено с 1719 по 1850 г. 10 ревизий. Особое описание каждого хозяйства носило название «ревизской сказки»] приписанных к фабрике Поповых душ не значится.
Очевидно, сведения Устюжской городской думы надо считать более достоверными, так как их отделяет от момента прекращения деятельности фабрики 28 лет и в думе (да и в городе) могли быть ещё люди, помнившие фабрику Поповых. Однако сведения о количестве работавших на фабрике ею тоже даны неточные – дума сообщает не какое-либо число, а неопределённо «до 20» на черневых работах» и «до 10» на финифти».
Из переписки вологодского губернатора и устюжской городской думы о фабрике Поповых можно сделать только тот бесспорный вывод, что на фабрике Поповых работали только наёмные рабочие, а не приписные или купленные.
Кроме этой переписки никаких других документов о фабрике нет, как нет, кроме записи академика Лепёхина, никаких свидетельств о ней современников. Дальнейшие сведения о фабрике появляются значительно позже того, как она прекратила своё существование, и многие из них являются лишь домыслами авторов, не ссылающихся ни на какие источники. Так, в 36 и 37 номерах Вологодских губернских ведомостей за 1885 год (через 109 лет!) сообщается, что на фабрике Попова работало до 70 мастеров. Но автор не сообщает, откуда он взял эту цифру (70 мастеров!). Из нашего дальнейшего изложения видно, что такой большой цифры количество мастеров на фабрике никогда не достигало. Поэтому мы считаем, что автор без оснований завысил число мастеров, и следует считать, что число, названное городской думой, – 30 – наиболее точно определяет положение с рабочей силой на этой фабрике.
Точных данных о размере производства фабрики также не сохранилось. Но на основании данных устюжской городской думы о числе мастеров, работавших на фабрике, можно сделать вывод, что в продукции фабрики преобладали черневые изделия, так как по данным думы мастеров по черни работало в два раза больше, чем мастеров по финифти. Значит, если считать стоимость черневых и финифтяных изделий на одном уровне, то можно условно принять, что и черневой продукции вырабатывалось фабрикой в два раза больше.
Но кроме этого ещё необходимо учесть, что серебряные черневые изделия и по ценности самого сырья (серебро дороже красной меди) стоили дороже финифтяных, а если учесть ещё, что и состав черни стоил также дороже простой стекловидной эмали (в состав черни также входит серебро и дорогие химикаты) и что трудоёмкие гравёрные работы по серебру ценились очень дорого, то можно сделать вывод, что удельный вес черневых изделий по стоимости был ещё выше и что финифтяные изделия занимали незначительное место в общей валовой продукции фабрики.
По данным за 1773 год, финифтяная фабрика выпустила всей продукции на 1635 р. 94 к.* [* Т. Н. Тихомирова. Устюжские эмали XVIII века с серебряными накладками. Труды Государственного исторического музея, вып. XIII, 1941, стр. 191, 216]. В эту сумму вошла стоимость как финифтяных, так и серебряных черневых изделий. Примем условно, что вся продукция фабрики за 1773 год состояла из черневых изделий, и фабрика продавала эти изделия по 50 коп. за золотник, согласно сообщению академика Лепёхина, то значит за этот год она переработала серебра только 3272 золотника, или немного больше 34 фунтов.
А в 1840 году девять устюжских мастеров за год переработали серебра 1 пуд 38 фунтов 29 золотников. По сообщению «Вол. губ. ведомостей» (1846 г. № 18), половина всего серебра, перерабатываемого в Устюге, расходовалась на черневые изделия, а вторая половина шла на разные поделки (чеканные работы по серебру и производство других серебряных предметов без чернения). Таким образом, за 1840 год было переработано девятью мастерами на черневые изделия немного меньше пуда, а двадцатью мастерами фабрики Поповых всего только 34 фунта, или почти на 6 фунтов меньше, хотя мастеров работало больше чем вдвое.
Если сравнить эти данные, то станет ясно, какое ничтожное количество серебра было переработано на фабрике Поповых при наличии 20 мастеров, не говоря уже о 70 мастерах, как утверждали «Вол. губ. вед.» за 1885 год. При работе 70 мастеров выходит, что каждый из них за год переработал только 47 золотников на сумму 23 р. 70 к. в год!
Что касается качества изделий фабрики, то живой свидетель, посетивший фабрику на десятом году её существования, академик Лепёхин так отзывается о качестве изделий фабрики Поповых:
«Вообще об устюжанах сказать можно, что они рачительны и склонны не только к купечеству, но и к рукодельям: доказывает то финифтяная и серебряная черневая и обронная фабрика, которая с немалою выгодою работу свою отправляет. Но только при ней то сказать остаётся, что финифть не только не чиста, но и шероховата... Черневую работу заводчик считает за тайну, однако всяк, зная химические основания, легко её угадать может: она состоит из свинцу, меди и серебра, которые помощью серы претворяются в тот род руды, которую минерологи стекловатою серебряною рудою называют. Такая черневая работа на позолоченной поверхности имеет хороший вид; но то сожалительно, что не достаёт хорошего рисовальщика, и устюжская черневая работа весьма грубые представляет фигуры. Впрочем сделанные вещи продаются высокою ценою, то есть по 50 копеек золотник»* [* Лепёхин, акад. Полное собрание учёных путешествий по России. СПБ. 1822, т. V, стр. 277-278].
Итак, очевидно в самый расцвет деятельности этой фабрики чувствовалось отсутствие «хорошего рисовальщика», и изделия фабрики по рисунку были грубы; но они хорошо расходились, хотя и продавались по довольно высокой цене. Значит, спрос на эти изделия был большой.
«Вол. губ. вед.» в №17 за 1839 год о фабрике Поповых сообщают, что «главным мастером фабрики был мастер Моисеев, который славился хорошею отделкою серебряных вещей». Это сообщение вызывает некоторое сомнение. По имеющимся документам, в Устюге был только один мастер Моисеев – Яков Герасимов, который в течение шести лет, с 28 марта 1789 г. но 28 марта 1795 г., то есть в то время, когда фабрика Поповых уже не существовала, учился по договору серебряному делу у мастера Ивана Попова; о каком-либо другом Моисееве нам неизвестно.
Несколько слов о качестве устюжских черневых изделий. «Вол. губ. вед.» за 1839 год сообщают, что устюжская черневая работа обращает на себя внимание крепостью самой черни, довольно правильной отделкою фигур, что требует от мастеров навыка к рисованию, приобретаемого с детства, и твёрдой руки для гравировки.
По нашему мнению, отзыв о качестве черневых изделий акад. Лепёхина оставался в силе и для изделий XIX века. Постепенное сокращение сбыта изделий объясняется не только падением спроса на черневые изделия, но и тем, что рисунок не совершенствовался, что в отношении рисунка черневое искусство вперёд не продвигалось и оставалось на уровне усвоенного грубого рисунка. Вообще об устюжских черневых изделиях прошедших веков надо сказать, что они отличались хорошей гравировкой, красивой прочной чернью и одновременно грубоватым рисунком и слабой ювелирной работой. Устюжские мастера были хорошими гравёрами, но слабыми художниками, и потому они работали или по давно устаревшим рисункам или заимствовали их из книг.
Возвращаясь к вопросу о фабрике Поповых, мы должны сказать, что, к сожалению, больше никаких сведений об этой фабрике нам найти не удалось. Крайне интересный вопрос об организации фабрики, о составе и быте рабочих и их заработках на этой одной из ранних провинциальных фабрик в России остаётся открытым. Нет даже и черневых работ с клеймом её. Судя по литературным высказываниям, на этой фабрике были прекрасные мастера. Так, Арсеньев* [* Ф. А. Арсеньев. Очерк кустарных промыслов, Вологда, 1882] относит к ним мастеров Ивана Жилина, Петра Жилина, Островского и Гущина. Упоминается также главный мастер этой фабрики Моисеев.
Правда, вопрос о работе на фабрике Моисеева и Островского стоит под большим сомнением. Известный нам мастер по черни Островский Иван Александров в 1821 году имел 60 лет от роду, значит, в год ликвидации фабрики ему было не больше 15 лет и трудно предполагать, что в то время он был уже видным мастером на фабрике. О версии, что главным мастером был Моисеев, мы уже касались несколько выше.
Судя по прилагаемому в конце настоящей работы перечню устюжских мастеров, на фабрике Поповых могли работать такие мастера, как Сидоров Роман Васильев, Бушков Яков Алексеев, Гущин Михаил Алексеев, Гущин Алексей Васильев,. Гущин Василий Михайлов, Молоков Степан Степанов, Жилин Иван Петров, Пётр Жилин.
Арсеньев в упомянутой работе делает смелый и совершенно необоснованный вывод, что «мастера же и подмастерья, за закрытием фабрики, разбрелись и на захваченное хозяйское добро открыли свои мастерские». Это незаслуженное и необоснованное обвинение устюжских мастеров в хищении хозяйского добра. Пожар мог уничтожить фабрику со всеми инструментами и материалами, а. для открытия своих мастерских требовалось уж не так много различного оборудования, серебро же и прочие материалы мастерам поставляли сами заказчики. Обвинять мастеров только на основании слухов и через 116 лет после пожара фабрики, по меньшей мере, смело.
На основании приведённых выше косвенных данных мы можем с вероятностью утверждать, что фабрика Поповых содействовала развитию черневого ремесла в Устюге, воспитав за 15 лет своего существования ряд хороших мастеров, которые потом работали самостоятельно.
ОТ ФАБРИКИ ПОПОВЫХ ДО МАСТЕРА ЧИРКОВА
Финифтяная фабрика Поповых, которую по праву можно считать черневой фабрикой, закончила своё существование в 1776 году. Большинство мастеров, работавших на этой фабрике, по-видимому, остались в Устюге и продолжали работать «сами собой» или с учениками. Часть их ушла на заработки в другие города, где они работали мастерами по серебру и черни или занимались другими делами, не имеющими никакого отношения к серебряному цеху, и только временами возвращались к своему родному делу.
К сожалению, мы не располагали подробными данными об отходничестве устюжских мастеров в другие города, но что такое отходничество среди различных ремесленников Устюга практиковалось с давних пор, не подлежит сомнению.
Что касается мастеров серебряного цеха, то нам известно, что ещё в 1745 году устюжский мастер по черни Михаил Неводчиков (участник экспедиции Беринга) составил карту островов Атту, Агатту и др., которая в 1751 году была представлена в Сенат. Знание гравёрного для черни дела помогло Неводчикову начертить эту карту. Неводчиков вывез с острова Атту алеутского мальчика Томиака, которого обучил русскому языку. В своей книге «Хронологическая история открытия Алеутских островов, или подвиги российского купечества» (СПБ, 1823) В. Берх пишет, что Лапин показывал ему табакерку работы Неводчикова. Неводчиков именно был таким устюжским мастером, который ушёл на сторону искать «фортуну» и оказался в числе русских землепроходцев.
Мастер серебряного цеха Лев Афанасьевич Пестерев в 1791 году устюжской ремесленной управой был исключён из списка, как переехавший на жительство в Вологду. Александр Семёнович Гущин в 1834 году был исключён из списков серебряной управы Устюга за выбытием в Архангельск. Устюжские мастера Залесов и Гороховский в 1828 году, а Хохлев в 1834 году переехали на жительство в Петербург, где и работали по серебру, а мастер Моисеев в 1816 году переехал на жительство в Вологду, где и работал черневые изделия.
Таких случаев было немало.
* * *
Устюжская серебряная управа была открыта 17 февраля 1786 года. В то время головой устюжской ремесленной управы был известный мастер черневого производства Иван Петрович Жилин, и ему принадлежала честь открытия серебряной управы.
Записи серебряной управы и пробирной палатки позволяют нам привести некоторые неполные сведения о количестве мастеров и выпускаемых изделий. Так, по сведениям серебряной управы мастеров серебряного цеха значилось:
1792…..39 1821…..43
1793…..40 1828…..43
1794…..40 1830…..27
1801…..40 1833…..26
1804…..40 1840…..23
1807…..31 1857…..24
1811…..36 1860…..20
1880…..20
По данным местной пробирной палатки, в 1817 году было мастеров по серебру 29 и ими переплавлено серебра 1 пуд 31 фунт, в 1822 г.– мастеров 16 и серебра переплавлено 21/3 пуда. Это количество мастеров повторяется до 1837 года* [* Ф. Л. Арсеньев. Очерк кустарных промыслов. Вологда, 1882].
Однако далеко не все они были мастерами по черни, некоторые из них были чеканщиками, другие занимались золочением, чинили ломаные серебряные вещи, так как чеканщики и золотых дел мастера также входили в серебряный цех. В пробирной палатке регистрировались только те мастера, которые представляли для проверки переплавленное ими серебро, и потому здесь отмечались далеко не все мастера. В то же время занимавшиеся в какой-то степени серебряным производством не все были зарегистрированы и в серебряной управе; некоторые из них не были записаны в серебряный цех только потому, что не постоянно занимались этим производством, хотя они и были мастерами по серебру.
Тем более не следует считать, что все мастера, записанные в серебряный цех, занимались черневым производством и знали состав черни. Материалы серебряной управы позволяют утверждать, что черневым производством занималась только небольшая часть мастеров.
В 1821 году в окладные реестры серебряного цеха внесено 43 человека, из них: восемь с отметкой о их смерти, четыре старика, не способных работать по старости, один рекрут, два малолетних и один бедняк, не имеющий возможности работать самостоятельно.
Таким образом, из 43 записанных мастеров надо исключить, по крайней мере, 15 человек, которые не работали по той или иной причине. Значит, только 28 человек из числа записанных в реестр мастеров постоянно работали по серебру. Из этого количества работало по черни только четыре мастера, о которых, как о мастерах по черни, есть определённые указания в окладных ведомостях серебряной управы.
В 1840 году в реестр мастеров серебряного цеха записано 23 человека, из этого количества занималось черневым производством только 4 человека. Так обстояло дело и в другие годы.
Из литературных источников прошлого века главным являются «Вологодские губернские ведомости», где время от времени появляются статьи, касающиеся серебряного производства. Так, в № 37 за 1838 год, без указания на источники, число мастеров в 1817 году дано 29, а в № 3 за 1838 год в статье «Описание Великого Устюга» говорится, что «ею (чернью – М. Р.) занимаются ещё до 68 художников, но оставаясь при прежней грубости рисунка и высоте цены, она потеряла ход и славу». В 1885 году в № 36 «Ведомости» уже писали, что «с 1852 года единственным мастером и представителем великоустюжской серебряной черневой работы остался мастер Кошков... имеющий около 70 лет от роду. Этот мастер... изредка принимает небольшие заказы на изделия в роде, например, запонок, чайных ложек и т. п., но заказов на большие работы за старостью и плохим зрением не принимает».
Такие же сведения приводятся в «Отчётах и исследованиях о кустарной промышленности в России»* [* Отчёты и исследования по кустарной промышленности в России, т. I, СПБ, 1892] и позднее, в статье П. Бучнева-Мелкача «Промышленность и промыслы Северодвинской губернии»** [** Записки Северо-Двинского общества изучения местного края, вып. 1, В. Устюг, 1925].
Сопоставление этих сведений с данными серебряной управы свидетельствует о большой неточности их. По данным серебряной управы, в 1811 году в Устюге было 36 мастеров, в 1821 году – 43. Не могло быть, чтобы в средине между этими годами, в 1817 г., было только 29 мастеров, как сообщают об этом «Вол. губ. ведомости». Тем более невероятно сообщение «Ведомостей» о наличии в Устюге в 1836 году 68 художников по черни, в то время как по данным управы в серебряном цехе в 1833 году состояло только 26 мастеров, а в 1840 году – 23, причём всех специальностей, а не только по черни.
Как видим, материалы «Ведомостей» страдают большой неточностью и принимать их за основание для выводов вряд ли следует. Данные устюжской серебряной управы и пробирной палатки наиболее достоверны. Однако, следует отметить, что нет возможности указать точно количество мастеров по годам, так как в окладных листах числятся и умершие, и дети, и уехавшие, но по ним представляется возможность составить наиболее полный список мастеров.
Ассортимент изделий устюжских мастеров был чрезвычайно разнообразен. Для характеристики приведём данные устюжской пробирной палатки о представленных для пробирования изделиях из сплавленного серебра за 1840 год. Всего за этот год в палатку представляли изделия 9 мастеров: Пётр Беляев, Илья Минеев, Николай Мотохов, Роман Сидоров, Анна Шипицына, Алексей Ядрихинский, Прокопий Студенцов, Михаил Кошков и Михаил Бушковский. Из них черневым производством занимались четыре мастера: Минеев, Мотохов, Кошков и Бушковский.