Анемподист Александрович Тарутин (1863-1924). Краевед, библиограф, общественный деятель. Родился в Вологодской губернии, учился в Вологодской гимназии. Занимался революционной деятельностью, после революции заведовал культпросветорганизациями.
(...) т. Ермолаев пишет, что манифест 17 октября 1905 г. "был встречен в Вологде большим ликованием большинства населения" и что даже "многие социалисты готовы были кричать: "Ура, император!" Я категорически отрицаю то и другое утверждение т. Ермолаева. Дабы не быть голословным, я позволяю себе, хотя кратко, остановиться на этом историческом моменте, который, кажется, еще ни разу не был освещен в печати.
18 октября днем в культурно-просветительном обществе "Помощь" должно было состояться общее собрание членов, и я как член правления направился в Народный дом (ныне Дом революции), принадлежавший обществу, ранее других. Еще по дороге я встретил знакомого, который передал мне слух об издании манифеста. В Народном доме я нашел уже значительное количество публики, которая оживленно обсуждала этот слух. Нашли, что следует немедленно выяснить, в чем дело, и тут же решили послать к губернатору, помнится, Н. П. Брюханова и К. Н. Левина, политических ссыльных, с просьбой дать документ, извещающий об издании манифеста. Указанные товарищи немедленно поехали и через полчаса привезли полученную губернатором телеграмму, где сообщалась сущность манифеста. Публика продолжала прибывать. Телеграмма была громко прочитана и переполненный зал отвечал радостным волнением, однако, никто не выразил своего восторга. Только один гражданин, помню хорошо - А. В. Рождественский (секретарь уездной земской управы) - вскочил с места и прокричал: "Да здравствует конституция!"
Но возглас этот остался одиноким.
Тотчас же на трибуне появились левые ораторы и публика с радостным замиранием слушала их первый публичный и свободный призыв к дальнейшей борьбе. Я не помню, кто говорил первым, кажется, кто-то из ссыльных.
"Товарищи! - покрыл его голос гул толпы. - Пролетариат победил. Но это только начало борьбы. Самодержавие еще живо, но оно должно быть сметено без остатка. Вперед на борьбу!"
В тот же день вечером в Народном доме состоялся митинг при совершенно переполненном зале. Одновременно на балконе зала состоялся митинг учащихся средних школ. Митинги шли чуть ли не ежедневно, устраиваемые с.-д., с.-р. и к.-д., чаще первыми. В начале митингов пробовали появляться было представители полиции, но их, как и других подозрительных лиц, немедленно выпроваживали.
Не дремали и черносотенцы. По-видимому, они решили жестоко отомстить "мятежникам" и задумали, окруживши Народный дом, или расстрелять толпу, или поджечь здание.
В конце октября, поздно вечером, когда митинг был в разгаре и зал был буквально битком набит самой разнообразной публикой, на сцену явился полицмейстер Дробыш-Дробышевский и умолял членов правления общества "Помощь" и президиум митинга немедленно распустить собрание, ибо Народный дом окружается густыми толпами черносотенцев и столкновение неизбежно; он ссылался также на бессилие находящегося в его распоряжении полицейского отряда.
Дабы не волновать публику, мы увели полицмейстера в соседнюю комнату и категорически отказались последовать его предложению, считая эту I уступку невыгодным для нас прецедентом и рассчитывая на свои собственные силы (при многих были револьверы) и на помощь расставленных около Народного дома наших вооруженных дружинников. Полицмейстер не настаивал более, но просил объявить публике, чтобы она расходилась в сторону Пятницкой улицы, оберегаемой полицией, но не в сторону Винтеровского моста, где уже засели банды черносотенцев. Так и сделали. Однако, без столкновения не обошлось. Были раненые и была убита какая-то девушка.
Из руководителей черносотенцев т. Ермолаев указывает только на одну Анну Караулову, "председательницу" какой-то там "палаты" или Союза русского народа1[1 Союз русского народа - организация черносотенцев в России в 1905 - 1917 гг.]; нелишне будет указать и на других, например, чиновника Пчелкина, кажется, советника губернского правления.
Так или иначе, Народный дом превратился в очаг революции и оставался таковым вплоть до 1 мая 1906 года, когда чернь во главе с конными стражниками, предводительствуемыми жандармским ротмистром Пышкиным, превратила его в голые обгорелые стены.
Так было дело. В дальнейшем т. Ермолаев излагает ход событий более или менее правильно, если не считать некоторых преувеличений. Так, число "оперировавших" 1 мая 1906 г. стражников было не более двухсот, а число убитых граждан не более двух, в чем я убедился лично, посетивши в конце этого кошмарного дня барак губернской больницы, вплотную занятый тяжело ранеными. Меня сопровождал рабочий, слесарь Е.А.Афанасьев, известный старый работник с.-д. партии, проживавший тогда в Вологде нелегально и часто у меня ночевавший. Кстати, это и был тот "старик", который говорил в тот же день речь на загородном первомайском празднике и фамилию которого Ермолаев забыл (...)
Встречаются в "Воспоминаниях" и такие вещи, которые можно бы и вовсе выкинуть. Так, автор указывает на какого-то студента Золотова, знавшего "Капитал" Маркса наизусть... Я утверждаю, что за этот период студента Золотова в Вологде не было вовсе и что студент, обладавший столь феноменальной памятью - миф.
А вот ученик выпускного класса реального училища Сергей Золотов - это уже не миф, а подлинная героическая личность. Золотов, чуткий и свободолюбивый юноша, возмущенный реакционной воспитательной политикой директора Поморского, решил в компании с такими же самоотверженными и наивными товарищами убить Поморского. Бросили в квартиру директора бомбу; бомба разорвалась, но жандарм от просвещения остался цел, а юношей посадили в тюрьму. Просидевши здесь более года по приговору кровожадного царского суда, Золотов погиб от чахотки. Это было в 1911-12 году.
И еще мелочь. Ермолаев пишет, что в работе библиотеки, принадлежавшей местной нелегальной организации молодежи, кажется, принимал участие А. А. Тарутин. Здесь тов. Ермолаев ошибается; я знал о существовании этой библиотеки, кажется, от А. В. Мальцева, но членом ее не состоял. Следует сказать мимоходом, что подобные нелегальные библиотеки, начиная с конца 60-х годов, никогда не переводились (...)
Уже в декабре, если не ошибаюсь, 1904 года городская дума, почти сплошь буржуазная по своему составу, прервала свои занятия в знак протеста против политики губернатора, нарушившего, по мнению гласных, права городского самоуправления. Вновь избранная дума оказалась еще более оппозиционной, и когда летом 1905 г. ей было предложено обсудить "способы к усовершенствованию городского управления", то комиссия из гласных, избранная для этой цели, отказалась от своей работы после того, как губернатор не согласился допустить в состав комиссии представителей нецензовых элементов населения2[2 Ценз - условия, ограничивающие участие лица в выборах, осуществлении других прав: возрастной, имущественный, образовательный ценз, ценз оседлости.].
Большая толпа граждан собралась перед городской думой с требованием этого участия, но была рассеяна полицией; приезжал сам губернатор и увещевал толпу. Позже, однако, в январь-апрельские дни 1906 года представители населения и политических ссыльных не раз выступали в думе с чисто революционными речами. Та же городская дума послала в Государственную думу первого созыва мотивированный доклад-требование о немедленном созыве учредительного собрания по четырехчленной формуле3[3 Четырехчленная формула - многоступенчатая система непрямых выборов в Государственную думу.]; она же делегировала своих представителей в местные тюрьмы приветствовать политических заключенных как борцов за свободу; она же принимала участие в организации и вооружении народной милиции, за что представители городской управы и судились.
Что касается губернского земского собрания, то оно, узнав о расстреле петербургских рабочих 9 января 1905 года, "удрученное и возмущенное" этим зверством царского правительства, прервало свои занятия до весны (...)
Очень уместно было бы также рассказать в революционном мемуаре и историю первого большого массового выступления вологжан на похоронах политического ссыльного Иосифа Хейзенашвили, происходивших 19 апреля 1906 года. Позволяю себе, хотя кратко, изложить эту историю.
Хейзенашвили был рядовой работник революции, но преждевременная смерть молодого бойца вдали от благодатного Юга, в те дни, когда многострадальная страна начинала было переживать медовые месяцы свободы, натолкнула на мысль устроить ему демонстративные похороны. И это удалось сделать с таким успехом, на который организаторы похорон и не рассчитывали. На похороны вышло почти все взрослое население города в количестве не менее 10-12 тысяч человек.
Процессия заняла большую часть бывшей Московской улицы, направляясь от губернской больницы к Введенскому кладбищу. Перейдя Новый мост, толпа выкинула красные флаги. Музыка и хоры попеременно исполняли похоронный марш и революционные песни. На кладбище говорились зажигательные речи. Одни ораторы призывали к беспощадной борьбе, другие трогали до слез... Возвращаясь, демонстранты увидали нечто совершенно неожиданное: на стенах каторжной тюрьмы стояли десятки политических заключенных и размахивали красными флагами. Такие же флаги развевались из окон камер. Тогда толпа подошла вплотную к тюремным стенам и начались взаимные приветствия.
Полиция все время отсутствовала. Кажется, это входило в условия между организаторами и администрацией, разрешившей похороны. Тем не менее, администрация привлекла устроителей похорон к судебной ответственности и последние выдержали длительное тюремное заключение (...)