Иван Ефимович Ермолаев (1879 - 1957). Родился в крестьянской семье Вологодского уезда. Учился в Вологодской земской фельдшерской школе, работал фельдшером в различных вологодских лечебных заведениях. Еще учеником фельдшерской школы И.Е. Ермолаев занялся революционной и профсоюзной деятельностью, вступил в социал-демократическую партию. Вел частную медицинскую практику. В 1913 г. переехал в Москву, после революции работал секретарем художественно-просветительной комиссии Московского Совета.В 1918 г. на несколько лет вернулся на родину, был секретарем губкома РКП(б). С 1920 г. - в Москве работал в наркомате просвещения, занимал различные руководящие должности.
(...) Возвратясь из Череповца, я случайно узнал, что в Вологде открывается земская фельдшерская школа, где будут казенные стипендии. Подробные справки о школе и условиях поступления туда мне дала проживавшая в с. Домшине ссыльная Вера Гурари. Это была первая ссыльная, мною встреченная в жизни, и она произвела на меня самое приятное впечатление своим добродушием, искренностью, внимательностью. В этом же 1896 году я поступил в фельдшерскую школу на полный пансион. Не могу не отметить, какое на большинство из нас, крестьянских парней, выросших в самых суровых условиях жизни, приятное впечатление произвели чистые, хотя и грубые простыни на постелях, такое же белье, нам данное, и простая, но питательная пища (...)
В это время в Вологде была нелегальная организация, насколько я припоминаю, полуреволюционная. Она объединялась вокруг библиотеки (нелегальной). В библиотеке подбор книг был, так сказать, тоже оппозиционный. Были отделы естествознания, политической экономии, философии, художественной литературы. Подбор книг и программа занятий говорили: база знания - естествознание, потом экономика и философия. Все мистическое, религиозное из библиотеки было выгнано (...) Кроме выдачи книг, кружок библиотеки устраивал иногда вечеринки. Характер вечеринок был: художественное чтение, пение, танцы и легкая выпивка. Ни докладов, ни речей на этих вечеринках не помню. Участниками вечеринок являлась преимущественно учащаяся молодежь: студенты, гимназисты, гимназистки, реалисты и др.
Имелись ли у участников кружка, у лиц, настроенных революционно в то время, ясные твердые взгляды на сущность общественного развития и определенная революционная программа? Мне думается, что их не было. Я несколько раз спрашивал у окружающих, куда идти и какими путями, но вразумительных ответов не получал. Хотя слухи о с.-д.1[ 1 С.-д. - социал-демократы.], и с.-р.2[2 С.-р. - эсеры, социал-революционеры.], и неясные данные об их программах имелись.
У всего этого молодого народа тех лет было много желания работать на пользу "меньшого брата", бороться с самодержавием, но что будет после этого, конституционная монархия или республика, в значительной степени не различалось, во всяком случае мне так помнится. Было много и простого молодого задора от избытка юношеских сил, выражавшегося в избиении городовых и пр. (...)
Начинался приток ссыльных, явилось много рабочих и служащих на строящейся железной дороге Вологда-Архангельск и в железнодорожных мастерских, вообще тонус жизни начинал подниматься. Общему поднятию настроения великолепно соответствовали рассказы и повести М. Горького, каждая из коих приносила великую радость. Можно отметить, что в то время обыватели-мещане зачитывались А. Чеховым, а разночинцы и оппозиционно настроенные элементы - М. Горьким. Стали проскальзывать в Вологде отдельные личности, тщательно изучавшие "Капитал" Маркса. Указывали на одного студента, кажется, по фамилии Золотев, знавшего "Капитал" наизусть. Другой студент, считавший себя марксистом, понимал его так: так как развитие производительных сил главное, то следует их развивать, делаясь фабрикантами, заводчиками или идя к ним на службу. Оживляли местную жизнь также понаехавшие в Вологду земские статистики.
В 1900 году в Вологду хлынула большая волна ссыльных, приехали И. А. Саммер, Тучапский и Тучапская, Ауссем, Я. Бляхер, Третьяковы, Ремизов, Н. Бердяев, Кистяковский, А. Богданов с женой Натальей Богдановной, Бабкин, Н. Богданов, Б. Савинков с женой, дочерью Глеба Успенского, Шен, Струмилин, А. Фомин, Немцов, П. Щеголев, Камаринец, Квиткин и др.
Вообще, значительная часть киевского с.-д. комитета была переселена в Вологду. Из ранее приехавших ссыльных выделялись с.-д. В. Жданов и А. С. Суворов, из местных обывателей с.-д. А. А. Тарутин; Н. В. Сигорский, из либералов, будущих к.-д.3[3 К.-д. - кадеты, члены конституционно-демократической партии.]. Вас. и Анат. Васильевы, Н. Я. Маслеников, В. А. Кудрявый, Лавров, А. Скрябин, Н. П. Матафтин и др., почти все помещики Грязовецкого уезда и земские деятели.
Имелся многочисленный слой распропагандированных рабочих, служащих и учащихся. Несколько позднее был выслан в Вологду известный по Саратовской губернии с.-р. доктор Ченыкаев.
Началась эпоха докладов или, как это тогда чаще называлось, рефератов. Одним из первых выступил с рефератами А. Богданов на темы об энергетическом методе, о "Познании с исторической точки зрения" и др. Выступали с докладами также Кистяковский, Бердяев, А. Суворов. Публики собиралось на эти доклады до 50-60 человек. Почти после каждого доклада бывали прения. Наиболее часто участвовали в прениях А. Богданов, А. Суворов, Н. Бердяев. Вопросы, в то время дебатировавшиеся, были более или менее академические и потому не вызывали страстного отношения. К тому же мне кажется, что большинство трактовавшихся тем было трудно для понимания даже той более или менее квалифицированной публики, которая бывала на собраниях (...)
Я начал свою сознательную жизнь и работу в должности фельдшера. В то время (1899 г.) труд фельдшеров оплачивался весьма мизерно (25 руб. в месяц). При такой оплате кое-как мог существовать холостой человек, урезывая себя и в пище, и в книгах, и в отдыхе, но никоим образом не семейный. Последний должен был искать добавочной работы (...)
... единственным методом борьбы с земствами за улучшение материального положения и коллегиальное ведение больничного хозяйства, с врачами за признание труда фельдшеров полезным и за расширение фельдшерского образования, и с правительством за легализацию, узаконение прав фельдшеров был путь ходатайств и петиций. В Вологде в то время не было фельдшерского общества, но недовольство своим положением среди фельдшеров и фельдшериц было. В первые же месяцы своей фельдшерской работы я почувствовал тяжесть положения и начал агитацию за подание коллективного заявление фельдшерами, фельдшерицами и акушерками в уездное земское собрание с требованием улучшения материального и правового положения.
Кстати сказать, коллективные заявления были тоже запрещены (подумайте, даже плакать коллективно не разрешалось). Заявление было составлено, обсуждено вологодскими товарищами, но нужно было, чтобы его подписали и товарищи, служившие в уезде. Я объехал почти весь Вологодский уезд, собирая подписи, и петиция, подписанная почти всем фельдшерским и акушерским персоналом, была подана на уездное земское собрание. Сейчас нет возможности припомнить более или менее ее точное содержание и последовавшие реальные результаты - скорее они были отрицательные, но это и не важно для моей истории. Во время этой кампании пришлось на деле убедиться, что у угнетенных имеются враги и друзья, и первых больше, чем вторых, и что эти враги улучшения правового положения фельдшерского и акушерского персонала находятся как среди явных реакционеров-помещиков, так и в людях образованных, даже считавших себя социалистами-врачами и земских деятелях. Впрочем, уже ранее бывшее столкновение со старым социал-демократом и общественным деятелем, доктором Аптекман, было хорошим уроком.
В 1903-1904 r-r. начиналась эпоха "банкетов", где выступали как либералы, так и социалисты, не особенно еще подчеркивая то, что их разделяло. Как известно, неудачная русско-японская война ускорила наступление революции, вызвав во всех массах общества острое недовольство правительством. Массовые стачки рабочих, усиленная их профессиональная и политическая борьба дали массу пленников царскому правительству. Состав политической ссылки в Вологде изменился, старые квалифицированные политические работники, отбыв сроки наказания или попросту сбежавши, как, например, Борис Савинков, скрылись, понаехали другие лица, в большинстве партийные середняки и рабочие (...) Шла понемногу работа по организации сил и их подготовке. Вологодские железнодорожные мастерские, насчитывавшие в то время от 2-3 - тысяч рабочих, среди которых было много латышей и эстонцев, стали давать основные кадры убежденных и стойких революционеров. Среди них были уже и рабочие, участвовавшие в предыдущей борьбе, люди с политическим прошлым. Образовались с.-д. и с.-р. кружки из рабочих, приказчиков и учащейся молодежи. Весть о расстреле рабочих в Петербурге 9 января вызвала в Вологде многочисленные собрания всех оппозиционно настроенных людей и уже здесь стали собираться пожертвования для закупки оружия и для вооружения рабочих. Жертвовали все - и обыватели, и либералы, и, конечно, социалисты.
В начале 1905 г. посетил Вологду П. Милюков, объезжавший тогда Россию в целях организации группы "Освобождение", будущих к.-д. Он в своем выступлении отмежевался от социалистов и имел успех только у либеральной части собрания. Его доклад происходил, как и все большие собрания в Вологде, в Пушкинском доме4[4 Пушкинский дом - Народный дом. ], в большом каменном здании, выстроенном на добровольные пожертвования при некоторой помощи городского самоуправления.
Дифференциация (обособление) правых и левых элементов революционного движения все более и более углублялась. На одном из банкетов, устроенном либералами, один из видных вологодских земских деятелей, Н. Я. Маслеников, оппонируя с.-д., сказал, что "рабочие заблуждаются, не идя за либералами, что либералы те же социалисты, но они верят в его, социализма, пришествие так примерно через пятьсот лет". Когда происходили на общественных собраниях новые сборы для целей вооруженной борьбы, то уже либералы отказывались от пожертвований, они были не согласны на вооруженную борьбу и имели свою организацию, требующую расходов.
До 1905 года организации, планомерно ведущей работу в Вологде, не было. Организации ссыльных не преследовали преимущественных целей работы среди коренных жителей губернии и были текучи по составу. Кружок около библиотеки распался за выездом большинства старых работников и за переменой задач революционной работы. Последним хранителем библиотеки был я, а мне ее передал Александр Сермягин. В 1905 году я, в свою очередь, передал библиотеку организовавшейся группе учащейся молодежи смешанного партийного состава (с.-д. и с.-р.).
В 1905 году был организован первый в Вологде социал-демократический комитет (...) Комитетом были организованы социал-демократические кружки учащейся молодежи, рабочих и приказчиков. Выпускались изредка прокламации, была налажена доставка и распределение партийной нелегальной литературы, делались попытки организовать типографию.
Я в это время усиленно занимался самообразованием, и книги Каутского, Маркса и Энгельса, А. Богданова и Плеханова помогли оформиться моим марксистским взглядам. Много давали популярно-научные книги, издававшиеся в Ростове на Дону Парамоновым. Кроме этой работы по подготовке себя к общественно-партийной деятельности, я занимался организацией дружин для самообороны, ибо уже имелись случаи интеллигентских и еврейских погромов в России, антисемитская агитация была и в Вологде, а также работой среди фельдшерско-акушерского персонала и служащих ресторанов. Служащих ресторанов мне удалось сорганизовать настолько, что мы провели забастовку, правда, быстро кончившуюся за удовлетворением хозяевами всех требований правового и материального характера (...)
В конце 1905 г. я вошел в с.-д. комитет, вел занятия в кружке приказчиков, в котором ранее меня работали Клышко и Мальцев, выступал довольно, правда, неумело, с моей точки зрения, на диспутах с либералами и с.-р. Весной 1905 г. при помощи А. В. Мальцева был организован нелегальный профессиональный союз приказчиков. Этот союз провел уличную демонстрацию, первую в Вологде, закрывая в воскресенье магазины силою и требуя праздничного отдыха, уменьшения рабочего дня и проч. Эта демонстрация сильно поразила вологжан и послужила стимулом к спайке торгово-промышленных рабочих и служащих.
Организация самообороны была довольно многочисленная, но по составу своему разношерстная. Здесь были лица, смотревшие на самооборону как на боевой кадр для восстания, который может быть переброшен в другие города, и лица, проповедовавшие, что это есть милиция для охраны порядка в г. Вологде. Но даже с.-д. и с.-р. не представляли себе ясно обстановки борьбы и, например, на многочисленном собрании делегатов дружин с.-д. и с.-р. мое предложение вооружаться винтовками, берданками и револьверами не хуже браунингов, чтобы противопоставить полицейским, стражникам и жандармам более или менее силу равную, было почти единогласно отвергнуто. Некоторые дружинники говорили, что они вообще не будут стрелять, а вся масса их находила достаточным вооружение бульдогами и смитами5[5 Бульдоги, смиты - виды пистолетов.].
Но к концу года все же удалось закупить довольно большую партию недурных карабинов Винчестера, пистолетов Маузера и браунингов (...)
Манифест от 17 октября 1905 г.6[6. Манифест 17 октября 1905 г. ("Об усовершенствовании государственного порядка"), подписанный императором Николаем II, провозглашал гражданские свободы и законодательную думу. ] был встречен в Вологде большим ликованием большинства населения.
Даже многие социалисты готовы были кричать: "Ура, император!" В день получения манифеста в Народном доме был созван с.-д. большой митинг и здесь ряд ораторов призывали собравшихся не верить искренности манифеста, указывали на его половинчатый характер и видели единственный выход из создавшегося положения в организации сил для дальнейшей борьбы и, вероятно, вооруженной. Собрание реагировало различно, но, кажется, обывательское большинство его полагало, что можно успокоиться на достигнутом. Все же в шапку, пущенную для пожертвований в пользу борцов революции и вооружения боевых дружин, добровольные даяния лились довольно щедро.
Припоминается и другое собрание, устроенное в городской думе в это же время, на котором выступали с речами представители с.-р. и радикальной интеллигенции. С горячей речью выступил, помню, адвокат Горюшин, предлагавший "свергнуть самодержавие и, схватив его за горло руками, стать ногами ему на грудь". Речи были очень решительны, но не содержали в себе ясно выраженного плана борьбы и прогноза ближайших событий (...)
Начало декабрьского восстания в Москве горячо обсуждалось в боевых дружинах г. Вологды и было предложено послать отряд в 25 человек для помощи восставшей Москве. Но, кажется, из-за невозможности проехать в Москву незамеченными агентами охраны, ограничились посылкой туда до тридцати винчестеров и браунингов.
Около того же времени приезжали в Вологду костромские товарищи с целью добыть оружие для своих организаций и для экспроприации банка. Им было оказано содействие (...)
В 1905 г. в декабре ко мне на квартиру явился с явкой от ярославских большевиков т. Никольцев (Равич), агитатор, работа которого вследствие пре" следования полицией в Ярославле стала невозможной. Товарищ приехал совершенно охрипший, но несколько подлечившись, развил энергичную агитационную деятельность и стал на несколько месяцев лучшим партийным агитатором-большевиком в Вологде. Он успешно проводил многолюдные митинги, вошел в железнодорожный забастовочный комитет, удачно сражался с с.-р. и к.-д. и сделался любимых лектором вологжан (...)
С.-д. и с.-р. боевые дружины продолжали существовать весь 1906 год и пользовались большим до" верием обывателей. Они были почти легальны. Только благодаря им Пасха в 1906 году обошлась без еврейского погрома. Координировал действия дружим смешанный комитет, в который от с.-д. входил и я (...)
1 мая 1906 г. решено было, несмотря на значительное черносотенное движение, сорганизованное женой земского начальника Караулова, и несколько сот конных стражников и отряд полицейских и жандармов, отпраздновать торжественно. Сборным пунктом был назначен загородный сад в одной версте от города, и к 12 часам туда собралось значительное количество рабочих, служащих и просто обывателей, и все боевые дружины. План был такой: после митинга устроить вооруженную демонстрацию. Но только начался митинг, говорил какой-то старик-рабочий (фамилию его я забыл), как клубы дыма в центре города показали, что там не все благополучно, а вскоре пришло известие о пожаре центра революционного движения г. Вологды, постоянного места митингов, хранилища библиотеки - Народного дома, и о начавшемся в городе разгроме типографии и вообще о погроме. Решено было прервать митинг и маленькими группами человек в пять-шесть идти на сборную квартиру боевой дружины, находившуюся недалеко от Народного дома, и оттуда атаковать черносотенные банды.
В мой отряд - я был начальником его - вошли пять товарищей. Все мы были вооружены пистолетами Браунинга с достаточным количеством патронов. Но едва мы вышли из сада, как нас окружили стражники, правда, державшиеся в отдалении, но вооруженные винтовками, которые они наводили на нас. Приходилось сдерживать товарищей, чтобы они необдуманным и поспешным выстрелом не начали перестрелку в невыгодных условиях, когда мы были разрознены. Когда мы переходили новый мост через реку Вологду, то кто-то, крикнув: "Жид, бей его!", обращенным к члену нашего отряда тов. Чистову, никакого отношения к евреям не имеющему, а только обросшему большой черной бородой, образовал около нас толпу, и она в количестве человек двадцати погналась за нами с палками и дубинками. Нас сбили с пути к сборной квартире и оттеснили на улицу Малая Петровка, где вдобавок к гнавшейся за нами толпе прибавилось еще человек сто, тоже вооруженных палками, а некоторые и револьверами. Улица Малая Петровка коротенькая, с одной стороны она упирается в церковь, а с другой в площадь, находящуюся перед губернаторским домом. На ней в тот момент были сосредоточены до двухсот человек стражников. Мы, таким образом, могли быть заперты в короткой улице с одной стороны толпой, а с другой - стражниками. Видя, что мои товарищи готовы к бегству, я выстроил их поперек улицы и велел делать первый залп в воздух, а далее стрелять по толпе. Но после первого залпа я, оглянувшись назад, увидел, что ни одного моего дружинника не было - все убежали, между тем как толпа наступала, бросая камни, ругаясь и стреляя из револьверов. Насколько мне самому хотелось убежать, пока мы отступали, насколько трудно было "приковать ноги к земле" (шел, отступая не на полной ступне, а на пальцах), настолько же, наоборот, меня охватило спокойствие и "ноги вросли в землю", когда было принято определенное решение дать бой толпе. Мы, имея браунинги и достаточное количество патронов, могли рассеять большую толпу, потому что все вместе на короткое, правда, время могли развить пулеметную частоту огня. Но это не учли товарищи и убежали, меня же охватило желание убить возможно большее количество врагов и я пошел навстречу толпе, стреляя из браунинга, тщательно целясь, укрываясь от камней и револьверных пуль за попутными телеграфными и телефонными столбами. Толпа отступала передо мною, не подходя ближе как на 60-100 шагов. Отпугивал ее, по-видимому, и меткий огонь, и опасение, что будут брошены бомбы, так как среди обывателей и полиции носились упорные слухи, нами поддерживаемые, что мы, дружинники, вооружены "до зубов". Результатом моей стрельбы были четыре-пять человек, якобы свезенных в больницу, как мне после передавал знакомый, случайно присутствовавший возле места сражения. Расстреляв все патроны из обеих обойм, причем вывела меня из равновесия осечка по последнему патрону, я побежал, на ходу перезаряжая их, слабо преследуемый толпой, и на углу улицы навстречу мне вышел с поднятым браунингом в руке т. Н. Е. Сапрыгин - ссыльный студент (сейчас работает в Архангельске). Когда толпа увидела, что мы уже вдвоем и опять готовы встретить ее выстрелами, то ее пыл ослаб и только издали отдельные лица шли за нами. Улицы кишели подозрительными лицами. Не пряча пистолетов, мы держали их наготове. Мы шли, не зная, где найти безопасное Пристанище.
Скоро к нам присоединился и наш дружинник Чистов, виновник нападения на нас толпы. Правда, недалеко жили наши знакомые, но мы боялись идти к ним, так как могли привести за собой банды громил. Одна гражданка, которую мы знали за черносотенку, домовладелица с Зосимовской улицы, увидя наше затруднительное положение, предложила нам спрятаться у нее в бане, стоявшей в большом огороде. Осведомившись, не предаст ли она нас (не особенно умный вопрос), и получив отрицательный ответ, мы с тов. Чистовым заняли баню, а тов. Сапрыгин пошел к своим знакомым. Через некоторое время т. Чистов сообщил, что баню окружают черносотенцы и, имея многие примеры зверских избиений интеллигентов, революционеров и евреев, предположил, что нам пришел конец. Тогда он, бросившись мне на шею, сказал: "Товарищ, я знаю, что ты будешь драться до последнего патрона, я же не могу стрелять, возьми мой револьвер, он тебе будет нужен, но поклянись мне и поцелуй меня в знак клятвы, что последней пулей ты убьешь меня, я не хочу живым попасть в руки черносотенцев или сгореть заживо в бане".
Поцеловав его, я обещал оказать ему "ту последнюю товарищескую помощь. Но она оказалась не нужна. Когда я с двумя заряженными револьверами вышел из бани, чтобы защищаться на воле, где была больше площадь обстрела, то с десяток каких-то собравшихся лиц немедленно разбежались. Мы вышли целыми из боя.
Между тем Народный дом был разгромлен бандами, работавшими под охраной стражников, многие студенты, интеллигенты и евреи были избиты, беспорядочной стрельбой стражников были ранены и убиты несколько случайных обывателей. Главная толпа громил и стражников к концу дня сосредоточилась около дома И. Ф. Клушина, к.-д. и общественного деятеля, и начала громить его дом. Но тут подоспела успевшая сосредоточиться наша дружина, усиленная многочисленными заключенными в тюрьмах, у которых режим в то время был очень свободный. Придавали колоритный вид наступавшей дружине шедшие в передних рядах в национальных костюмах кавказцы. Достаточно было одного залпа вверх, чтобы вся толпа в ужасной панике рассеялась, а стражники, тоже в ужасе, падая с коней, теряя винтовки, скрылись. Начальник боевой дружины т. Сбросов тотчас же явился к губернатору Лодыженскому и заявил ему, что боевая дружина, в виду бессилия полиции и стражников восстановить порядок, восстановит его сама. Лодыженский считался либералом, впоследствии, года через три, он за какую-то политическую провинность был устранен с поста губернатора какой-то южной губернии. Он благодарил боевую дружину, неизвестно, искренно или вынужденно, просил ее продолжать работу по охране города и даже охране его самого. К губернаторскому дворцу был приставлен караул из членов боевой дружины и порядок в г.Вологде немедленно восстановился. Такое положение продолжалось довольно долгое время. Город фактически находился в руках боевой дружины и ее начальник делал ежедневно доклады г. губернатору о положении дел.
Так прошло первое организованное празднование 1 мая в городе Вологде (...)
Налажена была, кажется, нелегальная типография, в которой работал т. Гаврилов, ссыльный, и еще кто-то, сейчас не припомню. Я не ошибусь, если скажу, что мы имели тогда до двухсот членов, плативших регулярно членские взносы, несколько сот попутчиков и многочисленных сочувствующих. Главная наша база были рабочие, приказчики, ссыльные и учащаяся молодежь (...)
Кроме партийной пропаганды, было приступлено к организации профессиональных союзов приказчиков, металлистов, столяров, булочников, фельдшеров, учителей, земских служащих. Начали организовываться и рабочие кооперативы. Рабочая молодежь увлекалась также атлетическим и велосипедным спортом.
Весь 1906-1907 г.г. шла в Вологодскую губернию непрерывная вереница ссыльных. Особенно много было кавказцев: осетин, лезгин, грузин, мингрельцев, армян. В больнице, в которой я служил, лежали на излечении, а скорее уклонялись от тюрьмы несколько кавказцев, и они целые дни занимались тем, что ходили на вокзал и приводили оттуда своих соотечественников десятками, сделав из больницы колонию ссыльных кавказцев. Ссыльных кавказцев, не знающих языка, привозили в Вологду и тут отпускали на все четыре стороны, чем и объяснялось, что они, встречая человека, несколько знакомого с их языком, зацеплялись за него. Особенную ретивость в устройстве ссыльных проявил Пурцеладзе, ставивший себя и князем, и слесарем, и служащим гостиницы, и анархистом-федералистом, и с.-д. Из ссыльных кавказцев большое впечатление производил Сандро Кейхоцвели (фамилию мог спутать), уже седой товарищ, выдержанный меньшевик с.-д. и недурной оратор. Режим тюремный был тогда весьма свободный, заключенные пользовались тюрьмой только для ночевки, а остальное время были в городе. В 1906 г. произошла величественная демонстрация в Вологде по случаю похорон одного политического ссыльного Хайзанашвили. Многочисленная толпа прошла через весь город, неся обшитый красным сукном гроб на кладбище, где был произнесен ряд речей. Первым говорил Сандро Кейхоцвели. Гражданские похороны, первые в Вологде, многочисленная толпа, стройные ряды вооруженных дружинников, окружавших процессию, красный гроб, многочисленные красные знамена, печальная судьба товарища-кавказца, погибшего далеко от родины по произволу царя, прекрасный летний солнечный день, тревожная боевая обстановка - все это навсегда врезалось в память участников процессии и произвело сильное впечатление на обывателей (...)