На втором курсе института меня избрали председателем студкома. Под мою ответственность попадали громоздкий магнитофон, несколько катушек пленки и неисправная пишущая машинка «Москва». В беседе со мной ректор Литературного института И. Н. Серегин обратил внимание на промахи и недоработки бывшего председателя студкома, тактично намекнул на заинтересованное распределение студкомовских 500 рублей, которые выделял институту на помощь нуждающимся студентам Литфонд.
Первые мои действия были направлены на то, чтобы отремонтировать пишущую машинку. Добыв отвертку, я принялся за ремонт. Неисправность удалось устранить, и мы принялись за оформление студкомовской газеты, попутно готовясь к первому распределению литфондовского пособия.
Кто-то из старшекурсников подвел ко мне щуплого, темноглазого паренька: «Это Николай Рубцов. Надо поддержать, на одну стипендию живет...» Стипендия у нас в то время была 22 рубля.
— Пишите заявление...
— А как? — дернул он плечами и смущенно улыбнулся.
— На студком: прошу...
— В прозе или стихах? — перебил он меня.
— Валяй гекзаметром,— принял я шутку.
Вечером в общежитие он принес мне заявление на Целую страницу, написанное действительно гекзаметром.
У меня в комнате как раз находился П. Мелехин, который положил на стол заявление в одну строчку: «Прошу оказать материальную помощь в сумме 25 рублей». Покосившись на заявление Рубцова, он сказал:
— За 30 строк и 20 рублей — бездарь!..
Коля тут же взял лист чистой бумаги и написал: «Нуждаюсь в 35 рублях». Положил на стол и, забрав первое заявление, ушел.
— С нашего курса,— сказал Мелехин.
После этого случая я запомнил Николая. Как-то Ольга Фокина рассказывала об интересном семинаре, на котором проходило обсуждение стихов Рубцова, и даже советовала мне сходить послушать, когда в очередной раз будут обсуждать ее земляка.
С пятого этажа меня перевели в угловую — 64-ю комнату на третий этаж. Вечером ко мне зашел Рубцов за чайником:
— Или на кухне забыл, или умыкнул кто,— сказал он о своем чайнике.
— В случае забудешь вернуть, в каком «районе» тебя выслеживать?
— Рядом, комната 63... Но у меня есть стаканы, чайная ложка. Понадобится — выручу. Пусть чайник пока будет на двоих.
— Пусть будет, но ты все-таки не забывай, что я хозяин.
— Владелец,— уточнил он.
Творческий семинар у меня был во второй половине дня, Рубцов уехал в институт с утра. Вспомнив об этом, я пожалел, что вечером не взял чайник. На клочке бумаги написал записочку и решил оставить ее в замочной скважине. Но стоило мне прикоснуться к двери, как она распахнулась. На столе стоял мой чайник.
Вечером зашел Николай.
— Чайник пропал...— но заметив рядом со стулом чайник, облегченно вздохнул.— Фух ты, а я подумал — увели.
— Чего комнату не закрываешь?
— Закрывать нечего,— усмехнулся Николай,— да и от кого...
Вначале я думал, он шутит, но со временем убедился, что не было у Рубцова привычки закрывать комнату на ключ. Во время заезда заочников многие этим пользовались. Николай заявляется с лекций, а в комнате дым столбом — идет поэтический диспут. Был такой случай, когда непрошеные гости выставили его за дверь. Коля пришел ко мне за помощью. Компания подобралась из дюжих парней, и нам стоило приложить немало усилий, прежде чем мы восстановили «статус» законного владельца.
Признав хозяина, заочники собрались уходить, и вдруг Рубцов предложил всем остаться. Чтение стихов продолжалось. Николай выслушал присутствующих и в наступившей тишине прочел свои. За короткое время среди незнакомых людей он был уже свой в «доску». Вначале в случайных компаниях Рубцов больше читал стихи из флотского цикла, правда, после первого случая я еще раза два присутствовал за время сессии заочников, когда он читал.
После отъезда заочников в общежитии наступила относительная тишина. Николай чаще заходил за чайником, случалось, мы с ним чаевничали, он вприщур посматривал на пишущую машинку и однажды спросил:
— А бумага у тебя есть?
— Немного есть.
— Мне нужна пачка.
— Если нужна, добуду.
Вечером я передал Николаю бумагу.
— Ну, а машинку дашь? — спросил он.
— Никак рецензировать пристроился?
— Ну, этим я заниматься не собираюсь. Хочу отпечатать свою книжку стихов.
К тому времени я уже знал товарищей, которые вели разговоры о рукописных сборниках, об изданных книжках, на самом деле не существующих.
— Так уж и книжку?
Рубцов не обратил внимания на мою реплику.
— Подготовлю в Архангельское издательство, летом еще одну отдам в столичное, договорился.
— Машинку не дам,— сказал я твердо.
Николай вначале растерянно посмотрел на меня, он не ожидал отказа, но через мгновение глаза его заблестели.
— Машинка студкомовская, а ты даже ключа от комнаты не имеешь. Уведут машинку, как чайник...
— Да есть ключ...— заторопился Николай и метнулся в свою комнату. Я слышал, как хлопали створчатые дверцы шкафа, скрипели выдвигаемые ящики письменного
стола, шелестела бумага. Наконец Коля появился с каким-то ржавым ключом:
— Вот, нашел!
— Теперь бери агрегат...
Я отдал ему машинку. Через несколько минут он уже стучал, работал всю ночь. Печатал он медленно, с большими паузами, как потом он сам сказал, почти каждое стихотворение правил «на ходу». Только утром на какое-то время стук затих, а как только проснулось общежитие, машинка застучала снова.
В тот день на лекциях Рубцова не было, не было его и на следующий. Я как раз получил небольшой гонорар из орловской молодежной газеты. Вернувшись из магазина, услышал знакомый стук и заглянул в комнату Николая.
Вместо Рубцова за машинкой при свете настольной лампы сидел какой-то крупный рыжеволосый человек.
— А где Коля?
Незнакомец повернул на мой голос лицо Рубцова и я узнал Николая. Он положил подушки на стул и восседал на них, подобрав под себя ноги.
— Кончай мучить машинку.
— Осталось два стихотворения... Это добиваю, и еще два...
— Ставлю чайник, приходи, угощаю кипяточком...
— Времени сколько?.. Магазины, наверно, закрылись... у тебя хоть хлеб есть?..
— Есть, заходи.
Меняя позу, он встал на колени, и тут я еще раз обратил внимание на его рыже-желтую голову.
— Чего это у тебя с головой?
— А-а.— Он усмехнулся.— Знаешь, добыл флакон «снадобья» для отращивания волос... Экспериментирую...— В голосе ирония с оттенком надежды на «вдруг».
С машинкой он принес отпечатанную рукопись и попросил меня посмотреть. В то время я рецензировал в отделе поэзии в журнале «Молодая гвардия». Отобрав 12 стихотворений я попросил разрешения показать их в журнале. Рубцов согласился. Хочу заметить, что в прочитанной рукописи были почти все стихи, вошедшие в московский сборник «Звезда полей».
В. Цыбин, заведующий отделом, находился в отъезде, подборку на первых порах одобрил один из членов редколлегии и пригласил автора для знакомства. Я передал
это Рубцову. Николай ходил знакомиться без меня. Вернулся огорченный. Позже в одном из номеров журнала в разделе «Товарищ» были напечатаны два стихотворения Рубцова.
В день выплаты гонорара в широко распахнутые двери явился Николай:
— Пошли обедать, пошли в ресторан? Я получил приличную сумму...
Он стоял в распахнутом поношенном пальто, стоптанных туфлях.
— Хочешь сделать мне приятное? — перебил я его.— Купи хотя бы обувку...
— Да-а,— сощурился он,— уже падают люстры!
За покупками он ездил в «Детский мир». На полученный молодогвардейский гонорар приобрел себе валенки (размер обуви у Николая был небольшой), куклу и очень красивый флакон душистого «снадобья» для восстановления волос.
— Дорого? — спросил я, взяв в руки флакон.
— Дешевле шапки. Отрастет шевелюра — поймешь выгоду.
Общежитие бурлило, на каждом курсе свои лидеры, для утверждения достаточно было нескольких приличных стихотворений, иногда щедрого угощения. Возгласы «талантливо!», «гениально» сыпались как из рога изобилия. Рубцов осматривался, вслушивался, посмеивался. Мерзликин, Лысцов, Передреев, Примеров — эти стояли не на пустом месте. О каждом из них у Николая свое мнение, к их успехам появлялась ревность. А тут еще мода на песни. Наладив магнитофон, я записал Новеллу Матвееву.
Рубцов не мог не слышать, когда шла запись, он как раз был в комнате. При встрече спросил:
— На высших литературных курсах бардша появилась. Поет, ты не слышал?
— У меня запись есть, хочешь послушать?
— Послушаю... а меня запишешь? Есть две песни — «В горнице» и «Сумасшедшие листья».
— Хоть сейчас.
— Гитары нет, достану — приду.
Поговорили и забыли. Появилась подборка стихов Рубцова в «Юности», затем в «Октябре». Он рассказывал, как его встретил Дмитрий Стариков, с восторгом отзывался о критике Кожинове, читал экспромты, которые он выдавал в литературных кругах.
«Рубцов входит в тираж... Мадам, уже падают люстры!» — его выражения. Все реже и реже я видел Николая одного.
— Рубцов, в таком тираже тебя надолго не хватит.
— Ты лучше скажи, когда приходить с гитарой? Есть новые песни.
Два раза он приходил с гитарой, печальный и расстроенный. И вдруг оживал, рассказывал о знакомой студентке медицинского института. Однажды на «чайник» он пришел с девушкой. Читал новые стихи. В этот вечер я поверил в его счастливую судьбу.