Часть оставшихся на Кавказе духоборцев в 20-е годы XX в. выехала в Саль-ские степи (Ростовская область, Целинский район), где основала села-коммуны, успешно развивавшиеся до начала коллективизации. До конца 1980-х годов на Кавказе, в Грузии компактно проживало 3,5 тыс. духоборцев. В настоящее время в результате распада Советского Союза и межнациональных конфликтов большинство из них выехало в Россию. Значительная группа духоборцев проживает в Канаде в провинциях Саскачеван и Британская Колумбия.
732
Самую многочисленную русскую секту составляли молокане. Долгое время считалось, что молоканская секта является ответвлением духоборческой. Этому способствовало одно из молоканских преданий о том, что основатель ее, деревенский портной из Тамбовской губернии Семен Уклеин, был вначале якобы членом духоборческой секты, возглавлявшейся Побирахиным. Разойдясь с ним по вопросу приоритета Священного Писания над внутренним откровением, Уклеин со своими последователями отделился от духоборцев и основал новую секту. Уклеин лишь систематизировал молоканское учение, написав первый "Обрядник" с изложением догматов и обрядов молокан, и своей активной проповеднической деятельностью способствовал его быстрому распространению, сама же секта появилась значительно раньше.
Уклеин утверждал, что единственным источником веры является Священное Писание, в котором наряду с описанием реальных исторических событий много мест, которые надо понимать "духовно", т.е. как аллегории. Это были те места в Священном Писании, которые не поддавались рациональному объяснению. Понять и истолковать их смысл, по мнению Уклеина, мог только человек, просвещенный Богом. Таким богопросвещенным человеком Уклеин считал себя. Однако этот догмат все-таки отличается от понимания внутреннего откровения в сектах хлыстов и духоборцев, у которых Святой Дух или вся святая Троица пребывают в избранном человеке и руководят им. У молокан человек не входит в непосредственное общение с Богом. Эта секта стояла на более рационалистических позициях, чем духоборческая.
Уклеин на первое место по своей значимости ставил Новый Завет, называя его краеугольным камнем истины. Он и его последователи не подвергали сомнению божественное происхождение Христа. Уклеин считал, что Сын и Дух единосущны Отцу, но не равны в божественном достоинстве; что Христос принес с неба свою плоть и с нею вселился в чрево Богоматери. Это не была обычная человеческая плоть, поэтому Христос и не умирал в обычном понимании этого слова.
Учение молокан, вполне совпадая с православным по вопросам создания человека, его падения и второго пришествия, значительно отличалось от него в трактовке Страшного суда. На Страшном суде, по мнению молокан-уклеинцев, будут только согрешившие духовные христиане, тогда как не согрешившие сразу после смерти переселятся в блаженную вечность, а все не принадлежащие к числу последователей Уклеина пойдут после смерти на вечную муку. Позже в понимании Страшного суда молоканское учение приблизилось к ортодоксальному. Однако молокане, как и духоборцы, считали, что мертвые воскреснут духом, а не плотью.
Молокане отвергали все, связанное с внешним поклонением Богу, и заявляли, что поклоняются ему духом. Но в отличие от духоборческой секты у молокан был детально разработан обряд богомоления, во время которого специальные чтецы читали Священное Писание, руководитель религиозной общины — пресвитер -говорил проповеди, певчие пели псалмы Давида, а остальные молящиеся подпевали; в нужные моменты все собрание должно было неоднократно становиться на колени. Пресвитер избирался всей общиной и никаких материальных преимуществ не имел. В связи с тем что в молоканских общинах очень уважались люди, умевшие читать Священное Писание, грамотность в этой секте была несравненно выше, чем в какой-либо другой.
В отличие от духоборцев молокане признавали посты, но только один - на Страстной неделе - считался обязательным, а в остальное время каждый устанавливал себе посты сам, если считал необходимым укрепить дух. Уклеин ввел ветхозаветные пищевые запреты, но подразделения пищи на постную и скоромную у молокан не было. В отличие от духоборцев в молоканской секте находились под запретом спиртные напитки и курение.
Отношение молокан к государству не было столь враждебным, как у
733
духоборцев. Хотя молокане тоже считали, что истинным духовным христианам, идущим по Божьему пути, не нужны законы и суды, они, тем не менее, признавали, что власти от Бога, и за очень редким исключением были законопослушны. Во многих общинах молились за царя и почитали его как помазанника Божьего. Молокане отрицательно относились к войне, службе в армии и среди них было распространено дезертирство.
Вероучение молокан не требовало от членов секты жесткого аскетизма, веры до исступления и фанатизма, как у хлыстов и скопцов, и в то же время оно не вело к непримиримым противоречиям с существовавшим социально-государственным устройством России, как у духоборцев. Молоканское учение было более умеренным, приемлемым для широких социальных слоев, стремившихся к экономической самостоятельности, дешевой церкви. Основу секты составляли свободные сословия: однодворцы, государственные крестьяне, мещане, ремесленники, низшее купечество, казаки. Но среди молокан имелось немало и крепостных крестьян. Молоканская секта была особенно широко распространена в южных великорусских губерниях, Новороссийском и Ставропольском краях, Астраханской губернии.
При Александре I молоканам, как и духоборцам, было разрешено селиться отдельно от православных. Несколько молоканских сел возникло в Таврии, однако в 30-е годы XIX в. в руки молокан попала книга Штеллинг-Юнге "Победная повесть", в которой говорилось, что Христос вторично явится миру около горы Арарат (Юницкий. С. 147), и поток молокан направился в Закавказье. Большинство молоканских поселений находилось на территории нынешних Армении и Азербайджана. У кавказских молокан, как и духоборцев, в изоляции сформировалась своя оригинальная культура, неразрывно связанная с их религией.
В отличие от секты духоборцев, собранных воедино, в одном месте и руководимой единоначально "христом", молоканские общины были рассеяны по обширной территории вплоть до Амура, и у них отсутствовало единоначалие. После уклеинского "Обрядника" в разных общинах стали появляться свои аналогичные обрядники, иногда существенно отличавшиеся друг от друга. Для молоканской секты характерно большое количество всевозможных толков и выделившихся из нее сект (Дингелышпедт; Буткевич; Раскольники за Кавказом).
Разногласия по вопросу предпочтения Ветхого или Нового Завета привели к выделению из молоканства субботничества. Его последователи признавали Моисеев закон и, соответственно, отрицали божественность Христа, Святую Троицу, праздновали субботу, а не воскресенье, еврейские праздники. В народе их называли жидовствующими5*. Основателем субботничества считается последователь Уклеина крестьянин Саратовской губернии Сундуков. Эта секта очень быстро распространилась в конце XVIII- начале XIX в. С 1825 г. в целях пресечения совращения в субботничество православных этих сектантов стали высылать в Кавказские провинции, где они основывали свои села.
В 50-е годы XIX в. из молоканской секты выделились так называемые прыгуны. Основатель секты Л. Соколов объявил себя Христом, пришедшим судить мир, и призвал своих последователей собираться на Кавказе. Преемник Соколова М. Рудометкин объявил себя духовным царем и короновался на царство, запретив своим последователям подчиняться другим властям, платить налоги и служить в армии.
Сектанты-прыгуны отличались необычайной строгостью нравов и рвением в молитве и посте, особой честностью. Прыгуны пользовались уклеинским "Обрядником", и если во время собрания Святой Дух не снисходил на них, то оно мало чем отличалось от обычного молоканского, разве что после моления сектанты пели
____________
5* Жидовствующими называли также и последователей иудаизма, русских по национальности. Субботники и жидовствующие-иудаисты являются разными религиозными группами.
____________
734
прыгунские духовные песни, обычно сочиненные самим Рудометкиным. Но если на собравшихся снисходил Дух, то их моление скорее напоминало хлыстовское радение, только в отличие от последнего, во время которого сектанты кружились на пятке или бегали, прыгуны скакали до изнеможения под духовные песни, исполнявшиеся в плясовом ритме. Как и у хлыстов, кто-нибудь начинал пророчествовать. Несмотря на почитание Христа и Евангелия, особенно Апокалипсиса, прыгуны придерживались законов Моисея, чтили субботу и праздновали некоторые ветхозаветные праздники. Они жили в постоянном ожидании конца света, только Рудометкин предсказывал его трижды, поэтому в отличие от других молокан прыгуны не очень заботились о личном благосостоянии. Ныне их общины, очень малочисленные, еще существуют в Азербайджане и Армении.
Основателем другой, выделившейся из молоканства секты, общего упования, или общих, был крестьянин Самарской губернии А. Попов. Он написал "Устав упования общего учения", в котором разработал принципы общежития в настоящих христианских общинах, члены которых должны отказаться от личной собственности. Сам Попов - человек богатый, раздал свое имущество бедным и этим снискал себе славу у последователей. Его выслали на Кавказ, и в ЗО-е годы XIX в. около него собралась община. Несмотря на то что правительство опять сослало Попова, теперь уже в Сибирь, секта, правда очень немногочисленная, не прекратила своего существования.
Община общих представляла коммуну, которая состояла из нескольких партий по 30-50 человек каждая, причем не всегда родственников. Члены "партии" проживали в одном доме и все вместе питались. Никто не имел личной собственности, все принадлежало общине. Однако со временем общие стали ограничиваться внесением 1/10 имущества в общественный магазин. Жизнью такой общины руководили 12 чинов (судья, жертвенник, распорядитель, мысленник и т.д.), избиравшихся из числа ее членов. Сектанты совместно работали в поле, а воскресенье все вместе проводили в молениях. Собственно, и совместная работа сопровождалась пением духовных песен, рыданиями о греховном мире, заканчивавшимися радостными воплями о скором втором пришествии. Эта секта существовала еще и в начале XX в.
Среди многочисленных ответвлений молоканства, пожалуй, следует обратить внимание на донской толк. Он интересен не какими-то особенными догматами или обрядами, а тем, что его последователи неоднократно пытались легализоваться, получить статус официально признанной церкви. Донской толк появился в начале XIX в. среди зажиточных донских казаков и сравнительно быстро распространился в южных губерниях России. Центром его стало село Ново-Васильевка в Таврии. Молокане донского толка заявили о своем отказе принимать дезертиров, согласились служить в армии и давать присягу; они признали таинства, за исключением миропомазания и священства, и их пресвитеры совершали крещение младенцев троекратным погружением в купель, и т.д. Это была попытка смягчить конфронтацию с православной церковью и государством, найти компромисс и добиться равных с православными прав. Молокане, как и духоборцы, не могли быть избраны на общественные и государственные должности, не могли нанимать работников из православных, покупать землю далее 30 верст от местожительства и т.д. Все эти ограничения очень сдерживали зажиточных молоканских предпринимателей. Существовали и другие толки, например тамбовский, владимирский, возникновение которых не связано с социальными интересами каких-то групп сектантов.
В начале XX в. молокане неоднократно собирали съезды, пытались объединиться, выработать единое учение, но сделать это им не удалось. В конце XIX в. у молоканской секты появился сильный конкурент - баптизм, активно проповедовавшийся на юге России и Украине и перетягивавший к себе членов других сект. На 1 января 1912 г. официальная статистика насчитывала 133 935 человек
735
постоянных молокан (уклеинцев), 4844 прыгуна, 4423 субботника (Статистические сведения... С. 35, 47, 51). В настоящее время молоканские общины продолжают существовать на Кавказе (хотя многие их члены в начале 1990-х годов выехали в Россию), в Ростовской области, Ставропольском крае, Амурской области. В начале XX в. большая группа молокан из России переселилась в США в штат Калифорния. В 50-е годы к ним присоединились и молокане из Карсской области Турции. Сейчас молоканские общины существуют в Лос-Анджелесе (прыгуны) и Сан-Франциско (постоянные).
Все три основные русские религиозные секты имеют общие черты. В то же
736
время они очень разные по своему вероучению, культу, составу. Рассматривая состав каждой из них, нельзя забывать и о том, что немаловажное значение для вовлечения в ту или иную секту имел индивидуальный психологический склад каждого сектанта, а не только его социальная психология. Известны случаи, когда в одном селе сосуществовали сразу две, а то и три секты.
Основу перечисленных сект и в XVIH-XIX вв., и в XX вв. составляло преимущественно сельское население - основной хранитель традиционной русской культуры, обычаев и традиций, хотя религиозное учение, естественно, наложило сильный отпечаток на нравственные идеалы, нормы общественного поведения и культуру каждой секты.
Прежде всего от русских православных их отличала двойственность самосознания. В сознании людей XVII-XIX вв. понятие русский было разнозначно понятию православный, а поскольку сектанты враждебно относились к православной церкви, то они отрицали не только свою принадлежнось к ней, но и к русским в целом. О самосознании хлыстов и скопцов мы можем судить только по косвенным данным, но вот что касается духоборцев и молокан, то они всегда считали себя особыми народами. Духоборцы, не признававшие святость царской власти, а понятие Отечества связывавшие с местом пребывания своих вождей, считали себя даже не подданными, а данниками русского царя.
Вместе с тем, как бы подобные религиозные группы не стремились обособиться, историческая память, язык, обычаи и традиции все равно крепко связывали их с русским народом. Вопреки религиозным запретам у духоборцев, например, сохранился обширный пласт песенной народной культуры, в которой значительное место занимали передававшиеся из поколения в поколение исторические песни, воспевавшие подвиги русского народа и его военачальников. Показательно, что в русско-турецкой войне 1877-1878 гг. духоборцы оказали действенную помощь кавказским частям русской армии. Наиболее ярко эта двойственность самосознания проявилась у сектантов, выехавших за пределы России в конце XIX - начале XX в. Вот уже на протяжении 3—4 поколений канадские духоборцы и американские молокане прилагают огромные усилия, чтобы сохранить русский язык, русскую
737
традиционную культуру в своей среде. Когда в 1921 г. советское правительство обратилось к сектантам и старообрядцам, живущим за рубежом, с призывом вернуться в Россию, духоборцы, молокане и новоизраильтяне откликнулись и заявили о желании жить в своей стране со своим народом. Из этой затеи ничего не получилось, но это уже не по их вине. Некоторая часть канадских духоборцев до сих пор не оставляет надежды на возвращение в Россию.
Нравственные идеалы сектантов полностью совпадали с христианскими, но то, что декларировалось на словах, на деле иногда облекалось в уродливые формы. В осуществлении своих идеалов сектанты последовательны и настойчивы до фанатизма. Одной из положительных черт, свойственных почти всем сектам, было необыкновенное трудолюбие. Благодаря этому жили они значительно лучше, чем остальное население. В сектах молокан и духоборцев, например, очень нетерпимо относились к лентяям, пьяницам, мотам. Таких после увещеваний, отстранения от общих молений, изгоняли из общин. У молокан есть хорошая пословица: "Живи так, как будто завтра умрешь, а работай так, как будто будешь жить вечно". Однако если с кем-то из единоверцев случалось несчастье и семья разорялась, то им помогала вся община. У духоборцев в таком случае пострадавшему от пожара, падежа скота и т.д. выдавалась ссуда из общественной казны, которую он мог и не возвращать, но каждый считал делом чести со временем вернуть долг. У общих почему-либо обедневший член общины всегда мог рассчитывать на получение пособия из казны, но за каждый рубль он должен был нести тяготу - один день поста. Если сумма была большой, то он обращался к соседям или всей общине с просьбой разделить с ним тяготу и разложить ее на всех.
В сектантских общинах было принято всем селом строить дом сироте, поддерживать одиноких стариков. У духоборцев они доживали свой век в так называемом Сиротском доме. И духоборцы, и молокане всегда с гордостью говорят, что никто из их единоверцев никогда не ходил с протянутой рукой. Известны случаи, когда в голодные годы духоборцы раздавали хлеб из запасных магазинов местному населению. Хорошо было известно и их гостеприимство, причем оно распространялось на всех, независимо от вероисповедания и национальности гостя. В целом же такие замкнутые группы обычно отличались сильно развитым групповым эгоизмом и, прежде всего, отстаивали и защищали свои экономические интересы в ущерб соседям.
Во всех сектах особым уважением пользовались старики. Во-первых, потому, что они являлись хранителями традиций и учения секты, во-вторых, к старости за плечами многих из них оставались годы гонений, различных притеснений, а иногда и тюрем, и это создавало вокруг старшего поколения ореол страдания, очень привлекательный в глазах сектанта.
Хотелось бы немного остановиться на положении женщины в сектантской общине. Оно было несравненно свободнее, чем в православной деревне. Современники в XIX в. очень часто писали о безудержном разврате в сектах, об обмене женами, многоженстве и т.д. Подобные случаи были у хлыстов. Широко известно, что хлыстовские радения иногда заканчивались свальным грехом, хотя во второй половине и, особенно, в конце XIX в. он уже стал не правилом, а исключением. Хлысты для видимости женились, венчались в церкви, но относились к "плотским женам", как они их называли, резко отрицательно. Когда же наряду с венчанными женами появились еще и "духовные", то такие браки заключались только по обоюдному согласию и в любой момент по желанию одной из сторон могли быть расторгнуты. Для этой секты было характерно обожествление женщины, почитание живой "богородицы".
В соответствии с учением духоборцев каждая женщина их секты, независимо от ее семейного положения, считалась девой, так как она не венчана, т.е. не утратила чистоту, и как Дева Мария рождает человека - вместилище Святой
738
Троицы. Первоначально браки заключались только по любви, и духоборцы говорили: "Если есть любовь, то слово - закон". Обоюдная склонность молодых требовалась и при заключении браков у молокан. Однако постепенно, особенно к концу XIX в., на первый план при заключении браков выдвинулись экономические интересы. Правда, у молокан и духоборцев существовал развод. Чтобы развестись, нужна была достаточно веская причина. Старейшины общины делали попытку примирить разводящихся. Женщине возвращали приданое или его компенсацию, а у духоборцев еще и небольшую часть нажитого в семье имущества. У молокан разведенные супруги до смерти одного из них не могли вступить в повторный брак, а у духоборцев оба супруга могли создавать новые семьи. Во главе духоборческой секты более 20 лет стояла женщина, а, уже будучи в Канаде, духоборцы разрешили выборным от села женщинам участвовать в ежегодных собраниях-съездках. В секте общих в числе 12 чинов, управлявших общиной, 3 принадлежали женщинам. Среди молоканок и духоборок никогда не было кликушества - формы истерии, широко распространенной среди православных женщин и вызванной тяжелыми условиями жизни.
Отношение к добрачным связям молодых людей в разных сектах существенно различалось. Если у хлыстов этому вообще не придавалось особого значения, то у молокан потеря невинности, как правило, считалась большим позором для девушки и ее семьи. У духоборцев всю ответственность за содеянное нес мужчина, и старики могли заставить его жениться на этой девушке или выгнать из общины.
Русские сектанты создали очень интересную и в значительной мере самобытную культуру. В каждой секте имелись свои духовные песни или псалмы, часто не лишенные поэтичности, в каждой секте помимо оригинального обряда богомоления были и свои обряды жизненного цикла, свой жизненный уклад, а иногда и свой костюм. В культуре сектантов ясно видны два слоя: культурный слой, отражающий учение и мировоззрение данной секты, и второй - русская традиционная культура. Их соотношение в разных сектах и в разные периоды их истории было различное.
К сожалению, нам мало известно об обрядах жизненного цикла у хлыстов и скопцов. Видимо, помимо совершения церковных обрядов, хлысты параллельно имели и свою обрядность. В духоборческой и молоканской сектах имя младенцу нарекала повитуха по желанию родителей или отец ребенка, в некоторых молоканских общинах - пресвитер. Венчание в обеих сектах заменялось выяснением при стечении народа обоюдности желания молодых вступить в брак, а у молокан после этого пресвитер или старейшина читал соответствующие места из Священного Писания и давал наставления. А далее следовала традиционная русская свадьба с дружками и подругами, свадебным поездом, встречей молодой в доме мужа и т.д. Характерная особенность духоборческого и молоканского похоронного обряда - сопровождение его чтением и пением сектантских псалмов и духовных стихов. На могилах молокан и духоборцев отсутствовали кресты.
Иногда обряды или их элементы, искусственно сформированные и внедренные в жизнь руководителями секты, по мере ослабления религиозного энтузиазма отмирали и происходил частичный возврат к традиционным русским истокам. Так, например, у духоборцев результатом их веры в переселение душ явился запрет плакать и причитать на похоронах, поминать умершего и ухаживать за его могилой. Ведь если человек не умер, а "изменился", как говорили духоборцы, т.е. принял другое обличье, то незачем его оплакивать и поминать. Однако к конце XIX в. эти запреты стали быстро забываться и на похоронах, как в любой русской деревне, женщины голосили, покойного стали поминать через шесть недель и год, а родные стали посещать кладбище на Пасху.
Особенности религиозных учений в большей или меньшей степени отразились на внешности и костюме сектантов. У хлыстов существовало предание, что их
739
"Христос" И. Суслов был трижды распят на Кремлевской стене, причем на третий раз с него еще сняли кожу. Но пришли девы и обвили его тело белыми полотнами, которые приросли и превратились в кожу. Этой легендой хлысты объясняли появление у них длинных белых рубах, в которых они совершали радения. Скопцы тоже надевали на моления белые рубахи и считали белый цвет символом чистоты и непорочности. Сами себя они иногда называли белоризцами и белыми голубями. В будничной жизни хлысты и скопцы носили обычную одежду и старались не выделяться среди остального населения.
Молокан можно было узнать по одежде старинного покроя и бородам. На Кавказе и в наши дни на моления старики надевают рубахи на выпуск под пояс и кафтаны. Женский молоканский костюм отличался от русского конца XIX -начала XX в. разве что обилием оборок и кружев. Под платок молоканки надевали чепчик. До последнего времени девушки некоторых сел на Кавказе шьют и надевают на свадьбы своих подруг стилизованный "молоканский" наряд.
Костюм кавказских духоборцев состоял из элементов, заимствованных из мужского казачьего и немецкого костюмов. Широкие штаны с клином, фуражка и бекеша сочетались в нем с шелковыми жилетами и шейными платками. Женский костюм, сшитый из ярко окрашенных домотканых материй, повторял южнорусский вариант одежды. Вместе с тем он был украшен яркой вышивкой, дополнен очень своеобразной прической, частично заимствованной у немецких поселенок в Таврии, и шапкой, каждая деталь которой имела символическое значение и отражала этапы духоборческой истории (Иникова, 1993. С. 29-36). В целом этот костюм, в котором и сейчас можно увидеть старшее поколение во время молений и в праздничные дни, производит впечатление очень оригинального национального костюма. В таких религиозных группах, особенно живших компактно, как молокане и духоборцы, костюм играл очень важную роль: он отделял сектантов от остального населения и в то же время объединял их, служил знаком их принадлежности к данной секте.
В основе созданной сектантами культуры, несмотря на ее своеобразие, лежала все-таки русская народная культура, что и позволяет нам говорить о хлыстах, духоборцах, молоканах и их ответвлениях как о русских конфессиях.
НАРОДНЫЕ ВЕРОВАНИЯ
Народные верования русских, сохранившиеся в известной мере до настоящего времени, представляют собой сложную систему, многие элементы которой коренятся в древнейших религиозных представлениях. Эти представления, как показали исследования историков, этнографов, археологов, лингвистов и фольклористов, нередко восходят к неолитической и даже палеолитической эпохе. Многие древние черты народного мировоззрения сохранялись до XIX и в известной мере до XX в., некоторые из них в трансформированном виде сохраняются и в наше время.
В системе русского народного мировоззрения отразились религиозные влияния последующих эпох, когда в народных судьбах большую роль начинают играть государственные, классовые и другие общественные институты, способствовавшие возникновению родоплеменных, семейно-родовых культов, почитанию предков, в частности вождей, культов племенных богов и т.п.
После крещения Руси все большее значение в формировании народного мировоззрения приобретает христианство, введение которого, как известно, способствовало развитию грамотности, возникновению литературы, обогащению форм изобразительного искусства. Введение христианства, проводившееся сверху, не было мирным. Церкви пришлось вести упорную многовековую борьбу с языческими
740
волхвами и кудесниками, ушедшими в подполье, но долго сохранявшими свое влияние в качестве представителей "дьявольской", нечистой силы. Сохранились многочисленные свидетельства об этой борьбе в церковной литературе, особенно в поучениях священнослужителей, направленных против пережитков язычества.
Однако непримиримой позиция церкви была лишь в отношении служителей языческих культов. Что же касается сложившихся веками народных обычаев и обрядов, то церковь в соответствии с народной практикой избрала иную тактику -приспособления их к христианской идеологии. Приняв христианство, народ не отказался от дедовских обычаев, а, напротив, сохранил их под новой религиозной оболочкой. Этот синкретизм народного мировоззрения сказался в широко употреблявшемся в науке термине бытовое православие, в котором отразилась реально сложившаяся религиозно-обрядовая практика русского народа, и в первую очередь крестьянства. Особенно ярко проявилось это в обрядах крестьянского земледельческого календаря, принявшего под влиянием христианства вид бытовых святцев (Аничков; Рыбаков, 1981 и др.).
Используя имена церковных святых, крестьяне создали календарь сроков сельскохозяйственных работ, составили указатель погоды. Зачастую к именам святых прикреплялись прозвища, характеризующие период времени, на который приходится поминание того или иного святого. Так, о зимнем солнцевороте говорили: "Со Спиридона-солнцеворота - солнце - на лето, зима - на мороз; Евдокия -Подмочи порог, оттого что в это время начинались оттепели; Елена звалась Льняницей, так как в это время положено было сеять лен, и т.п.
К именам святых приурочивались определенные пословицы и поговорки, приметы; по ним определяли предстоящую погоду, от которой во многом зависела судьба урожая.
Деревенские обряды, игры и хороводные песни, основанные на первобытной магии, как профилактической, т.е. направленной против враждебной, нечистой силы, так и продуцирующей, т.е. обеспечивающей человеку благополучие, сосредоточились вокруг христианских праздников: Рождества Христова, Васильева дня, Крещения, Пасхи, Фоминой недели, Троицы, Георгия-победоносца, Николая-чудотворца, Иоанна-Крестителя, Ильи-пророка, Покрова Богородицы, Козьмы и Демьяна (Калинский).
Русский народный календарь содержит немало обычаев и обрядов, связанных с продуцирующей магией, долженствующей обеспечить хороший урожай, приплод домашних животных, счастливый брак и т.п. Магическим пожеланием благополучия в предстоящем году проникнуто и исполнение новогодних колядовых песен в канун Нового года. Сохранились исторические свидетельства XVII в. о том, что в Москве, в Кремле, по улицам и переулкам, в слободах и за городом, перед Рождеством Христовым многие люди кликали Каледу и Усень (Овсень). Позже в XIX-XX вв., сотни колядок были записаны собирателями. Магическое значение имело величание хозяина и членов его семьи, содержащееся в колядовых песнях:
...Благослови, сударь-хозяин, во двор зайти.
Во двор зайти, да виноградье спеть.
Да я ступил во двор, тут три терема стоят,
Крутоверховаты, златоверховаты.
Во первом-то терему светел месяц.
Светел месяц Никифор господин.
Во втором-то терему светлая заря.
Светлая заря-то Марина госпожа.
Да во третьем-то терему да ясны звездочки,
Да часты звездочки, да малы деточки...
В севернорусских областях новогодние величальные песни исполняли с характерным припевом: "виноградье, красно-зеленое мое", отчего сами песни получили
741
название виноградий. В них молодые люди, которым предназначалась песня, наделялись идеальными чертами так, что на молодца "здивовались" не только крестьяне, но и все бояре и дворяне. Песни кончались пожеланиями жениться. Необыкновенными чертами наделялась "девица-душа" в девичьих виноградьях. В некоторых из них девушка изображается чудесной вышивальщицей:
...Она шила, вышивала тонко бело полотно. Да первый угол вышивала - красно солнце с маревами, Да второй угол вышнвала - светел месяц со лунами, Светел месяц со лунами, со частыми со звездами. Да третий угол вышивала - всю Россию со людями, Да на четвертом вышивала - сине море со волнами. Сине море со волнами, со черными кораблями. Да посередке вышивала молодца с конем, Да молодца с конем, да со вострым копьем...
(Дмитриева, 1993. С. 63).
Столь же магическим по воззрениям народа было исполнение подблюдных песен при новогодних гаданиях. Свое название эти песни получили от блюда с водой, в которое клали снимаемые с себя кольца, браслеты и другие предметы собравшиеся гадать девушки. Под пение хора одна из них вынимала тот или иной предмет. Содержание песни, под которую вынимался предмет, предвещало ее хозяйке счастливую или несчастную судьбу. Если в песне говорилось о золоте, серебре, хлебе, кошке, греющейся на печи, это, соответственно, предвещало богатство, урожай и замужество.
Магическое значение имел и обычай ряженья на святки козой, медведем, лошадью. Подобную роль играли фигурки животных (козульки), выпеченные из теста или вылепленные из глины, которыми принято было одаривать колядовщиков(. С. 115).
Ярко выраженный магический характер имел обычай заклинать весну. Начиная с Благовещенья, девушки, подражая птичьему гомону, пели в разных концах села, перекликаясь друг с другом. По всей России был распространен обычай печь из теста фигурки жаворонков. Ребята выбегали с ними на улицу и кричали: "Жаворонки, жаворонки, прилетите к нам, принесите весну красную". Существовало представление, что весну приносят птицы, а потому (по принципу симиль-ной магии) изображение птиц может ускорить наступление весны.
Архаические элементы магического характера имеются в земледельческих обрядах, особенно жнивных. Во многих русских областях был распространен обычай "делания, или завивания, бороды" духу-полевику (Волосу, Илье, Егорию), состоявший в следующем: на поле оставляли немного жита, перевязывая сверху колосья; затем верхушку срезали и клали на нее землю, цветы или маленький снопик. Хозяйка поля, где делали бороду, устраивала пиршество с пением песен. В среднерусских обычаях последний сноп срезали и с разными церемониями вносили в дом, где хранили его до сева. Обряд "завивания бороды" исследователи рассматривают как разновидность многочисленных магических земледельческих обрядов народов Средиземноморья и Европы, основанных на представлении о духе поля, скрывающемся в последнем несжатом снопе.
Обряды продуцирующей магии сопровождают период проводов весны (лета), приходившийся в большинстве русских районов на Петров день. Нарядно одетые девушки и парни качались на качелях, распевая песни о весне. Качание - один из распространенных у многих народов магических приемов, изображающий рост, подъем растений.
Еще один вид подобных обрядов связан с очистительной магией. Особое значение придавалось этим обрядам в период зимних и летних святок. Так на
742
Крещенье, после окончания святочных гуляний, было принято купаться в крещенской проруби - Иордани с тем, чтобы смыть с себя грехи. Существовало представление, что купание в Иордани дает здоровье на весь предстоящий год. Подобное очистительное свойство придавалось купальским кострам, практиковавшимся на Ивана Купалу (Ивана Крестителя).
В русском крестьянском обиходе сохранилось немало следов анимистических представлений, восходящих к древнему общинно-родовому строю. Согласно этим представлениям окружающее человека пространство - земля, растительность, вода, огонь - мыслилось одушевленным (anima - душа).
С особым почитанием русские с глубокой древности относились к земле. Земля представлялась матерью-кормилицей; достаточно вспомнить общеизвестное выражение - "Мать-сыра земля". Еще в XIX в. крестьяне клялись землей; с этим обычаем связано другое известное выражение - "Чтоб мне сквозь землю провалиться", и т.п. С почитанием земли связан один из самых распространенных и древних мотивов крестьянского искусства - изображение могущественной богини-матери с предстоящими ей всадниками. В крестьянской земледельческой практике этот образ слился с анимистическими представлениями о духах-покровителях полей и садов. Антропоморфные и зооморфные образы духов хлебного поля хорошо известны в земледельческих обычаях европейских народов. Согласно народным верованиям в образе животного - зайца, лисицы, волка, собаки и т.п. - воплощался дух хлеба. Именем животного или птицы часто назывался последний жатвенный сноп. В некоторых русских деревнях существовал обычай, сжиная последний сноп, кричать: "Зайка побежал, зайка побежал...", когда оставалось мало жатвы, говорили: "Ну, девки, давайте зайца гонять". Упоминались и другие животные, например лошадь.
Во многих русских районах был распространен упоминавшийся уже обычай "деланья бороды", как назвали последний сноп, в котором исследователи видят антропоморфное олицетворение духа поля. В некоторых районах вместо бороды употреблялось название князь, а обычай класть последний сноп на суслон назывался посадить князя. В среднерусских районах последнему снопу придавали человеческий (антропоморфный) облик; сноп называли куколкой. Известен обычай, когда последний сноп, одетый в женскую одежду, торжественно вносили в дом, ставили в передний угол, после чего праздновали окончание жатвы.
Олицетворялся не только последний, но и первый сноп. Во многих русских областях его называли Елохой. В районах Русского Севера, наряду с Елохой, было известно название Ероха. Начиная жатву, смотрели, каким получился первый сноп: плохим или хорошим. Если плохим, говорили: "Худа голова Ерошина получилась. Такой и жених будет".
Название жнивного снопа Елохой (Ерохой) восходит, вероятно, к именам древних славянских божеств с корнем ер-яр. В деревнях Северной Двины бытовало
743
Символы Земли и Солнца на золотых височных кольцах
выражение ера, еры, т.е. сильный, ярый. Это название почти полностью совпадает с белорусским еры, Святый Еры, которого исследователи сопоставляют с Юрием-Егорием. Корень ер-яр связывают с именем Ярилы, культ которого у славян известен по средневековым хроникам и по более ранним историческим источникам. В то же время мотивы, относящиеся к праславянскому Яриле прослеживаются в легендах о Святом Георгии. Вероятно, жнивные персонажи Ероха-Елоха отражают стадиально более древние представления, на основе которых, очевидно, позднее возникли образы типа восточнославянского Ярилы и общеславянского Егория-Георгия {Иванов, Топоров. С. 180, 184).
Подобные анимистические воззрения легли в основу общинных аграрных культов, связанных с сезонными земледельческими работами. Пережитком общинных культовых действий можно считать общераспространенный русский обычай устраивать помочи при жатве. Хозяйка поля должна была сделать угощение для пришедших на помощь, причем обязательной была обрядовая еда -лепешки и каша. В некоторых районах сам обычай помочей назывался кашей. При помочи говорили: "делать кашу", "звать на кашу" и т.п. Тем самым подчеркивалось особое значение каши как ритуальной еды. Обычай праздновать окончание жатвы держался и при колхозах. Когда одно звено колхозной бригады заканчивало жатву, то приглашало на кашу другие звенья. Хотя угощение было разнообразным, обычай продолжали называть кашей (Дмитриева^ 1988. С. 42, ел.),
В русских районах, главным образом граничащих с районами расселения финно-угорских народов, подобная жнивная каша называлась саламатой. Саламата известна тюркским народам как ритуальная каша: ею поминали предков. Имеются косвенные свидетельства того, что и русская обрядовая каша связана с поминанием предков (в похоронных, поминальных и крестильных обрядах). В южно-русских областях бытовали обряды "бабьих каш", связанные с почитанием Богоматери. Исследователи видят в этих обрядах следы культа Параскевы-Пятницы, восходящего в свою очередь к культу Великой богини матери. Сохранились письменные свидетельства о подобных обычаях в среднерусских областях, где и свадьба прежде называлась кашею (от обычая кормить кашей молодых).
744
Украшение на фронтоне дома {с. Кельчемгора, Архангельская область)
Анимистические взгляды отразились в суеверных представлениях о животных, которые исследователи связывают с верой в метаморфозы (реинкарнации) душ. Особенно распространены у разных народов земного шара рассказы о животных-оборотнях (Токарев, 1957. С. 43). У восточных славян известны поверья о людях-волках, причем существуют две основные версии. По одной из них строятся рассказы о колдунах, умеющих превращаться в животных, в том числе и в волков; по другой - о людях, превращенных по воле колдунов в волков. Геродот в своей "Истории" говорит о неврах (исторически связанных со славянами), которые, по свидетельствам греков и скифов, умели превращаться в волков. Подобные представления отразились в русских былинах о Вольге-князе, умевшем принимать облик разных животных, а также в "Слове о полку Игореве", где говорится о Всеславе, способном обращаться в волка.
Предметом суеверных представлений были и другие животные. Например, медведю приписывалась способность уничтожать нечисть там, где он появлялся. Широко по всей России был распространен обычай водить медведя по городам и селам. Нередко вожака с медведем приглашали в дом, где завелась нечистая сила. Апотропеическую (защитительную) силу медведя использовали при лечении болезней: чтобы больной поправился, медведь должен был наступить на больного или перешагнуть через него. У северных русских, а также у старожильческого населения Сибири бытовало представление о происхождении медведя от человека, проклятого либо родителями, либо Богом.
С некоторыми животными связаны суеверные приметы и поверья. Так, крик ворона предвещал несчастье; заяц, перебежавший дорогу — неудачу; крик кукушки - печаль. Напротив, счастье предвещала встреча с такими божьими птицами, как голубь, аист, соловей, журавль, лебедь. Особенно почитался лебедь; запрещалось убивать его; убивший лебедя обрекал себя на скорую смерть.
Под влиянием христианства некоторые животные стали представляться нечистыми. Так нередко черта представляли в образе козла. Козлообразный Сатана - характерный христианский мотив средневековья, происхождение которого связано с козлоногими божествами античности. Однако в народных верованиях
745
сохранилось и языческое почитание козла, которому приписывали охранительную силу. Считалось, что черти боятся козла; козла часто держали в конюшне для защиты лошадей от нечистой силы. С козой же связывали плодородие полей, считалось, что, "где коза ходит, там жито родит".
Столь же двойственным было отношение к кошке. С одной стороны, кошкам, особенно черным, приписывался демонический характер. Считалось, что в кошку превращалась ведьма. Общераспространенной является примета о черной кошке, перебежавшей дорогу; также широко известно выражение "черная кошка пробежала", означающее ссору между людьми. С другой стороны, кошка представлялась чистым животным. Она в отличие от собаки не оскверняет алтаря; ей разрешалось сидеть в переднем углу, где обычно помещались иконы. Столь же двойственны представления о собаке. С одной стороны считалось, что она обладает способностью отгонять нечистую силу, а с другой - верили, что в собаку, особенно черную, может обратиться черт. В подобных народных представлениях о животных, как свидетельствуют этнографические материалы, отразились не только древние религиозные верования (анимистические, тотемические), но и чисто практические наблюдения над особенностями поведения животных: чистоплотность кошек, способность предчувствовать беду собак, плодовитость коз.
С возникновением родового строя получает развитие такая форма религии, как культ предков, включивший в себя анимистические и магические представления предшествующего дородового периода. Одухотворение окружающей природы слилось с представлениями об умерших предках - покровителях деятельности человека в лесу, в поле, на воде. Подобно тому, как большой семьей и родом руководит хозяин (старик), так и окружающая природа управляется "дедами": лешим - хозяином леса, полевиком, водяным, житным дедом и т.п. Такова природа и у домового, управляющего в доме, бане, овине и т.д. С домовым и, более широко, с предками связан культ домашнего огня (очага). Переезжая на новое место, хозяева переносили уголь из старого очага в новый, приглашая с собой домового, что символизировало переход духов предков на новое место.
Наиболее полно культ предков представлен в семейной обрядности - похоронной, свадебной, родильной. При свершении этих обрядов помощь предков представлялась особенно необходимой. Отчетливо культ предков представлен в поминовении покойников. Помимо поминок, связанных с недавно умершим, которые было принято делать на третий, девятый и сороковой день после смерти, существовали общественные поминовения покойников-"родителей". При поминовении обязательной была трапеза с традиционной обрядовой пищей (кутья, блины, пироги, кисель), устраивавшаяся в доме покойного и на кладбище. Предполагалось, что души предков незримо присутствуют на ней.
В древнерусской литературе сохранились упоминания о почитании Рода и Рожаниц, которым приносили жертвы (хлеб, сыр, мед). О почитании чура, щура, пращура свидетельствует распространенная на Руси игра в салки, когда играющий, добегая до дома, произносит "чур меня", прибегая к защите предка (пращура). Древние письменные источники свидетельствуют об обычае устраивать покойникам специальную баню. К XIX в. этот обычай был утрачен; как пережиток можно рассматривать широко распространенный обычай ставить в передний угол дома блюдце с водой и вешать рядом полотенце для того, чтобы умерший смог умыться и вытереться при посещении дома.
Со времени феодальной Руси крестьянство, как и весь народ, отводило поминовению предков специальные дни: это семь вселенских панихид, установленных православной церковью.
746
Главными поминальными днями были Радуница, Троица и Дмитриев день -важнейшие календарные даты весеннего возрождения (Радуница, Троица) и умирания (Дмитровская суббота) природы. Это соответствовало самым ответственным датам народного земледельческого календаря - севу и уборке урожая. Приуроченные к ним дни поминания должны были способствовать хорошему урожаю. Поминки включали в себя немало обрядов магического характера; подобный характер имели и слова, обращенные к предкам на поминальных трапезах. Начиная очередное блюдо, старейший, обращался к незримо присутствующим предкам со словами: "Чтоб родило, росло, жило". Особенно ярко культ предков отразился в приуроченном к Дмитриеву дню обычае "радовать покойников", включавший в себя поминальную трапезу для покойников. После ужина хозяйка накрывала белой скатертью стол и ставила приготовленные заранее традиционные блюда, зачастую многочисленные. Начиная трапезу, обращались к Богу с просьбой помянуть "честных родителей".
Под влиянием христианства языческий культ предков значительно трансформировался. Так, Дмитриевская суббота, по церковному преданию, была установлена Дмитрием Донским по почину Сергия Радонежского в память о погибших на Куликовом поле. В этот день церковь отмечала день памяти св. Дмитрия Солунского, чьим именем был крещен Дмитрий Донской. В народе эти святые были включены в сонм предков-покровителей живущих. Об этом, в частности, свидетельствует пословица: "Покойнички на Русь Дмитриев день ведут; покойнички ведут, живых блюдут".
Так же тесно переплелись в народной практике христианские предания с поминальными обрядами в празднике Покрова Богородицы. Этот праздник, как известно, был установлен в память о чудесном явлении Богородицы византийскому юродивому Андрею (X в.) Богоматерь, сняв со своей головы покрывало, простерла его над молящимися в храме людьми в знак защиты их от врагов видимых и невидимых. В народе праздник, в связи с древним обычаем покрывания головы невесты платком, стал знаменовать время заключения браков. Девушки-невесты старались поставить свечу и помолиться о хорошем женихе, обращаясь к Богородице со словами: "Матушка Покрова, покрой землю снежком, а меня молоду женишком". О древней языческой основе праздника свидетельствует обычай гадать в этот день о замужестве. Такое же бытовое осмысление получили праздники Параскевы-Пятницы, Казанской Божьей матери, Зачатья Анны, которым молились беременные женщины и роженицы.
Для поминальных обрядов характерно сочетание похоронных мотивов в плачах и причитаниях, исполняемых в начале поминок, с безудержным весельем, а иногда и с пьянством, и обжорством - в конце. В "Стоглаве" имеется подробное описание поминок, на которых присутствующие вначале плачутся с великим причитанием, а затем пляшут и поют "сатанинские песни", угождая покойнику. Православная церковь, боровшаяся с язычеством, стремилась ввести поминки в христианское русло, но эта борьба не была до конца успешной. И до сих пор в той или иной мере сохраняется обычай, когда грустный, минорный тон начала поминок сменяется постепенно веселым застольем, правда большинство современников вряд ли считают, что это радует незримо присутствующих предков.
В связи с похоронной обрядностью в России получил развитие фольклорный жанр похоронной причеши (плачей), в которой культ предков выступает еще более явственно, чем в похоронных обрядах. Так, в причети в большей мере отразилось представление о том, что покойный продолжает жить и после смерти и слышит обращенные к нему слова. В некоторых русских районах, особенно севернорусских, получило развитие искусство профессиональных вопленниц, от которых фольклористами записано большое число высокохудожественных текстов причети. Особым мастерством отличались вопленницы Русского Севера. В
747
районах былинной традиции причеть по художественным особенностям близка к былинам. Нередко сказительницы былин были и вопленницами. Наиболее известна среди них Ирина Андреевна Федосова, чье творчество приходится на последние десятилетия XIX в. Этнограф-фольклорист Е.В. Барсов записал от нее около 30 тыс. стихов-причетов, составивших 3 тома "Причитаний Северного края". Выход в свет этой книги стал сенсацией в образованном обществе России конца XIX в. Творчество И.А. Федосовой использовал Н.А. Некрасов в своей поэме "Кому на Руси жить хорошо" (Чистов, 1988).
В числе причитаний, записанных от И.А. Федосовой, помимо похоронных, имеются рекрутские и свадебные. Рекрутские причитания исполнялись на проводах рекрута, разлука с которым в силу того, что царская военная служба продолжалась многие годы, воспринималась как смерть. По словам Федосовой: "Жива эта разлука пуще мертвой". Близки к похоронным плачам свадебные причитания, в которых невеста прощалась с родным домом. В причитаниях не весты-сироты, исполнявшихся обычно на могиле матери, особенно ярко проявляется связь причитаний с культом предков. Невеста обращается к умершей матери, рассказывает ей о предстоящем замужестве, о своих опасениях и просит мать помочь ей.
Поминальная обрядность в целом связана со стремлением ублажить покойного, заручиться его поддержкой. Однако имелись и другие обряды, в которых проявлялись боязнь, страх перед смертью, стремление обезопасить себя от умершего. Так, во всех русских районах был распространен обычай выносить покойного ногами вперед с тем, чтобы умерший не увлек за собой кого-нибудь из живущих.
Особенно опасными представлялись так называемые нечистые покойники, к которым относили умерших преждевременной и неестественной смертью: утопленников, убитых, самоубийц, умерших от алкоголизма и т.п. В некоторых районах таких покойников называли заложными. Название происходит от обычая хоронить таких покойников в яме, закладывая их досками; засыпание землей в таких случаях расценивалось как оскорбление земли. В Древней Руси существовали "убогие" дома, предназначавшиеся для таких покойников, где они лежали незасыпанными землей до Семика, когда происходило их отпевание. Особенно стойко держалось убеждение, что заложных покойников нельзя хоронить на общем кладбище, а только на перекрестках дорог, на границах полей, на пустырях, в оврагах. Заложных покойников боялись в силу существовавшего представления, что такие покойники доживали положенный срок жизни (70 лет) среди живущих. Особенно опасными считались умершие колдуны; для них имелось особое название - упыри (вампиры). Бытовало представление, что упыри сосут кровь живых. В некоторых славянских районах упырями называли не только мертвых, но и живых людей, связанных с нечистой силой. Внешне они мало отличались от других людей и лишь после смерти их узнавали по свежему, красному лицу умершего (Зеленин, 1916. Очерки...).
Враждебно настроенными к живым считались также чужие предки. К умершим родственникам обращались как к покровителям и защитникам, в том числе и от враждебно настроенных чужих предков. В древнерусской литературе сохранились свидетельства почитания чужих, иноплеменных предков - навий с тем, чтобы нейтрализовать их неблагоприятные действия, К ним обращались за помощью колдуны для вредоносной магии (Елеонская, 1917).
Враждебные духи, населяющие природу, мыслились как источники болезней. Основная особенность народномедицинской практики, отличающая последнюю от обычной медицинской, заключается в том, что, по народным представлениям, причиной заболевания являются духи болезней. Отсюда и специфика лечения -изгнание этих духов. Особенно это заметно в заговорах с преобладанием магического начала, где духи болезней нередко изображались антропоморфными существами. В заговорах отразилась активная борьба с болезнями, которые
748
сплевывали, смывали, сдували, сжигали и т.п. Названия болезней - уроки, прикосы, стрелы, грыжи, кочи и т.п., упоминаемые в заговорах, как правило, восходят к именам нечистых духов: стрел-черт и стрелы-колотье в теле; чомор-дьявол и чемер-спазм в животе и боль в пояснице и т.п. Во многих сборниках заговоров присутствуют заговоры от лихорадки. Болезнь эта вызывалась сестрицами-тря-совицами (трясицами), иродовыми дочерьми. Лихорадку старались умилостивить, называя ее Лихоманкой Ивановной.
В не меньшей мере подобные представления сказывались и в гаданиях, с тем различием, что если духов болезней старались изгнать всеми возможными способами, то духов, используемых при гаданиях, напротив, старались призвать на какое-то время, чтобы выведать у них о будущей судьбе. При гадании обращались не только к духам болезней, но и к духам окружающей среды. Например, в широко распространенных гаданиях на перекрестках обращались к черту, спрашивая о судьбе в предстоящем году. Чтобы лучше виделось, снимали с себя пояс, распускали волосы, проклинали себя и все вокруг, после чего призывали духов: "Сходитесь все лесные, болотные, речные черти, покажите жениха..." Обязательным условием для сношения с нечистой силой было снятие с себя креста и отречение от Бога на время гадания. В силу этих условий гадание считалось греховным делом; после него необходимо очищение. Так, после новогодних гаданий, чтобы "смыть с себя грехи", купались в священной проруби (иордани). '
Духи, к которым обращались при гадательной и заклинательной магии, по народным представлениям, способны говорить. В севернорусских рассказах о порче насланный дух болезни имеет вид маленького человечка и способен отвечать на вопросы. Он называет себя по имени, отчеству, может сказать имя своего "батюшки"-колдуна, наславшего его. Духи, к которым обращались при новогодних и подобных гаданиях, отвечали по-иному: особым шумом листвы, если спрашивали у дерева, журчанием воды, если спрашивали у реки и других водных источников, глухими или звонкими звуками, когда спрашивали у земли, например при гадании на перекрестках.
Подобных духов большинство исследователей относят к заложным покойникам,
749
т.е. умершим преждевременной или неестественной смертью. По народным представлениям, как уже отмечалось, души этих людей не находят покоя после смерти и продолжают жить среди живых, стремясь навредить им.
Среди духов окружающей среды выделяют так называемых сезонных демонов, выходящих из воды на землю в определенные сроки - в пору зимнего и летнего солнцеворота. Помимо общерусских русалок, появлявшихся в летне-осенний период, в осенне-зимний - из воды выходили мелкие демоны другого рода, имевшие в разных русских областях разные названия: шуликоны, шишки, чудь, васильчики и т.п. {Богатырев). На Русском Севере до начала XX в. сохранялся обычай ставить кресты около домов, за околицей, по обочинам дорог. Некоторые из крестов, в том числе и расположенных рядом с домом, являются надмогильными. В старообрядческих районах до 1920-х годов сохранялся языческий обычай хоронить умерших рядом с
домом и у порога домов. Кресты, расположенные по обочинам дорог и на перекрестках, первоначально играли охранительную роль. Они, как и подобные кресты в Западной Европе, восходят к древнему обычаю погребения родичей на границах родовых владений. Считалось, что дух умершего, связанного и после смерти с местом своего погребения, становился стражем родного селения, спасителем от враждебных духов, излюбленным местом пребывания которых являлись дороги.
В более позднее время на перекрестках дорог хоронили "заложных" покойников. До сих пор можно услышать рассказы о страшных привидениях, появляющихся на перекрестках или обочинах дорог, средством спасения от которых служили кресты. В севернорусских районах имели распространение, а в некоторых районах сохраняются до сих пор так называемые обетные кресты, поставленные по обету (обещанию), данному Богу в благодарность за добро или за избавление от какого-нибудь зла. Чаще всего подобный обет давали рыбаки, промышлявшие на море, в опасные для жизни моменты. Выйдя на берег живым, рыбак ставил обет-ный крест или на берегу моря, в непосредственной близости от места спасения, или у себя в деревне, около дома. Наибольшее распространение обетные кресты получили в поморских деревнях, связанных с новгородским освоением Русского Севера. Как можно судить по письменным и археологическим памятникам, обычай водружать обетные кресты больше, чем другим русским областям, был свойствен Новгородской земле, что отразилось и в архитектуре новгородских храмов, на стенах которых нередко вырезались обетные кресты. Обычай водружить памятные кресты в Древней Руси засвидетельствован в былинах, где поется о "Чудном кресте Леванидовском".
Интересны архитектурные особенности крестов. Над многими из них сооружена двускатная крыша с резными причелинами и коньком, в деталях
750
повторяющая подобную конструкцию жилого дома. Подобные крыши над крестами нередко рассматривают как пережиток языческих погребений - домовин, воспроизводивших жилища живых и снабженных необходимыми предметами для загробной жизни.
В большой степени представления о духах окружающей среды отразились в былинках - рассказах о сверхъестественных (мифологических) существах {Померанцева Э.В.). Наиболее распространенными из них являются былинки о лешем. Его видят то очень высоким, вровень с лесом, с самыми высокими деревьями, то совсем маленькими, ниже травы. Чаще он хозяйничает в лесу, но может забрести и в трактир к подвыпившему человеку, неосторожно помянувшему его в разговоре, даже в крестьянский дом, если и там его помянут. Поэтому крестьяне старались не произносить лишний раз имя лешего, особенно в сумеречное время. Осторожными нужно было быть с маленькими детьми. Жестоко наказывалась мать, в раздражении сказавшая ребенку: "Ну тебя к лешему", - леший тут же уносил его к себе. Если матери после длительных молений в церкви и удавалось вернуть ребенка, то после пребывания у лешего он оставался до конца жизни больным.
Не обходилось даром общение с лешим и для взрослых: побывавший в гостях у хозяина леса или погибал, или заболевал неизлечимой болезнью. Чаще всего леший подшучивал над путником, едущим по лесной дороге. Он прикидывался или знакомым или родственником путника и за разговором заводил его в чащобу. Единственным спасением от лешего в таких случаях было крестное знамение или слова молитвы. Достаточно было сказать только: "Господи ". В ответ раздавался громкий хохот и слова лешего: "А, догадался..."
Нередко жертвой лешего становился нетрезвый человек. Леший предлагал ему выпить еще рюмку вина или опохмелиться. И если человек выпивал рюмку, то становился жертвой лешего. Однако можно было просто сказать: "Господи, ведь я же сегодня не последнюю...", - и леший с громким хохотом исчезал.
Рассказы о том, как леший "водил" в лесу тех, кто ходил по ягоды и грибы, касаются больше женщин. В лес старались ходить по двое и по трое, но и в таких случаях леший иногда добивался успеха, принимая вид товарища или родственника своей жертвы; спасением от него опять же было крестное знамение или молитва. Иногда в быличках вместо лешего фигурирует лешачиха, которая, подобно своему супругу, заводит людей в чащобу под видом знакомой или родственницы. В большинстве быличек о лешачихах изображается неожиданная встреча с ними в лесу, на поляне или на берегу реки. При виде человека они быстро убегают в лес или прыгают в воду, как это свойственно и русалкам.
В севернорусских губерниях русалки, которых здесь называют чаще чертихами, или водянихами, чаще представляются одиноко сидящими на берегу реки. Они значительно отличаются от русалок южнорусских областей, которых видят молодыми и красивыми, завлекающими путников в лес или в воду с целью умертвить. Считалось, что русалки выходят на землю после Троицына дня и поселяются в ближайших рощах и полях. Особенно любят они развесистые ивы или березы, склонившиеся над водой. Сроком ухода русалок из лесов и полей в реки и другие водные источники во многих русских районах считался Петров день. В этот день происходил обряд "проводов русалок". Обряд сопровождался играми, в которых в той или иной форме изображалась борьба ряженых русалками с провожающими (или выгоняющими) их крестьянами. Изображавшие русалок стремились поймать кого-нибудь из провожающих. Были и варианты этого обряда, например в некоторых севернорусских деревнях имела место игра под названием имки, которая состояла в том, что девушки и парни бежали вперегонки до реки.
Русалок не только прогоняли, но и стремились умилостивить: вешали для них на деревья венки, оставляли им в поле или на берегу реки угощенье, чаще всего яичницу. Считалось, что там, где ходят русалки, лучше растут травы и посевы.
751
Хозяином водной стихии - реки и озер - считался водяной. Его представляли обросшим травой или мохом с длинной зеленой бородой. Большую часть времени он проводит под водой, показываясь из нее после полуночи. Особенно он любит глубокие омуты, затаскивая туда неосторожного купальщика. Считалось, что утонувший мужчина становился работником водяного, а утопленница - его очередной женой. Поскольку водяной представлялся хозяином всей водной живности, рыбаки старались умилостивить его, принося ему в жертву первую пойманную рыбу.
Обязательной была жертва водяному при постройке мельницы; первоначальная человеческая жертва была заменена впоследствии на ломоть хлеба и стакан водки. Как и вся нечистая сила, водяные любят задавать пиры, приглашая на них родичей из других омутов. Любимыми блюдами водяного считались раки и "голые" рыбы, вроде угрей и налимов, почему крестьяне некоторых русских районов не употребляли этих рыб в пищу. Разгулявшийся водяной мог учинить бурю, снести мост или запруду. Чтобы умилостивить его в сильный шторм, в былые времена бросали в воду моряка, которому выпадал жребий. Красочное описание этого обычая содержится в знаменитой былине о Садко. В местах, опасных для пловцов и плотогонов, чтобы усмирить водяного, строили церкви.
Помимо быличек о духах окружающей среды, в народе бытовали суеверные рассказы несколько иного рода - о домашних духах, более доброжелательных к человеку, чем рассмотренные выше. Особенно часто можно было услышать рассказы о домовом; наибольшее число из них связаны с новосельем. Переходя в новое жилище, брали с собой петуха, хлеб и икону. Иногда вместо петуха использовали кошку, иногда и петуха, и кошку вместе. Домового звали с собой: "Мы пойдем, и ты с нами..." По поведению петуха и кошки в новом доме судили об отношении домового к новому жилью: если петух радостно махал крыльями -домовой доволен; если опускал крылья - домовой не рад новому жилью. С помощью птиц и животных, вносимых первыми в новый дом, гадали также о будущем житье в нем. Если петух или кошка забирались в передний угол - это служило добрым предзнаменованием, если на середину комнаты - к "среднему" житью, если к порогу - к житью худому. В некоторых районах гадали с помощью специально испеченного по случаю новоселья хлеба, который "закатывали" по полу: если хлеб ложился верхней коркой вниз - не к добру.
Обычай гадания с помощью петуха позволяет видеть в последнем жертвенную птицу. Обычай гадания при жертвоприношениях был известен многим народам, в том числе и европейским. Кроме того, в письменных источниках сохранились свидетельства об обычае при постройке дома зарывать петуха в том месте, где должен был располагаться передний угол. Изба таким образом строилась на петушиной голове. Отголосок обрядов, связанных с принесением жертв при закладке нового дома, можно видеть в обычае делать коньки на крышах крестьянских домов. Если есть основание видеть в петухе жертвенное животное, то вряд ли то же можно сказать о кошке. С последней связано представление о способности домового к превращению в животных, чаще всего в кошку. Среди старшего поколения и сейчас держится представление о том, что кошку бить грешно - обидишь домового. Рассказы о переселении в новый дом очень схожи между собой в разных русских районах. Варьируется лишь число предметов, которые было положено первыми вносить в новый дом. В некоторых северных деревнях, кроме иконы и петуха, брали в новый дом корыто, в которое клали хлеб, соль и чай, а иногда и отрезы на платье, шерсть для прядения.
В некоторых рассказах домовой предстает хранителем семейного благополучия: он предупреждает хозяев о предстоящем счастье или несчастье в доме. В таких случаях домовой поднимает в доме своеобразный шум, и нужно, улучив момент, спросить, к добру или худу он волнуется. В быличках многих русских областей известен рассказ о том, как домовой "давит" (наваливается) на хозяйку, и