ГЛАВА VIII
ПЕРВЫЕ РУССКИЕ ПОДДАННЫЕ В СОЕДИНЕННЫХ ШТАТАХ В XVIII В.
Вопрос о первых русских, побывавших в Соединенных Штатах во второй половине XVIII в., был поставлен мною около 25 лет назад в книге о становлении отношений между Россией и Америкой, опубликованной в 1966 г. Уже в этой работе весьма обстоятельно исследованы архивные и опубликованные источники об американском путешествии Ф. В. Каржавина, приведены материалы о пребывании в США Д. Д. Голицына (А. Смита), Г. X. фон Розенталя (Дж. Роуза), аптекаря из С.-Петербурга Карла Тиля (Киста), З. И. Бобуха и др.
С того времени различные аспекты этой темы неоднократно привлекали внимание исследователей. А. Ф. Долгополов в журнале «Родные дали» за июнь 1976 г. дополнил список участников войны США за независимость именами офицера русской армий Рубенса и путешественника Корзухина1. Целая серия работ (правда, не всегда достоверных) была посвящена жизни и деятельности Ф. В. Каржавина2.
В Центральном государственном архиве Военно-Морского Флота СССР (ЦГАВМФ) были выявлены материалы о пребывании в Северной Америке в 1760- 1770 гг. русских моряков, служивших в британском флоте. В 1763-1766 гг., во время службы волонтером на английском фрегате «Ковентри», унтер-лейтенант И. Ф. Сенявин побывал «в Новой Йорке, в Галифаксе, в Филадельфии и Виргинии»3. Между островами Антиги (Антигуа) и Виргинией в 1763-Л765 гг. плавал лейтенант И. О. Селифонтов4, ставший позднее иркутским генерал-губернатором, в ведении которого в XVIII в. были и русские владения на северо-западе Америки.
В различных провинциях Северной Америки побывали в то время и другие русские моряки - лейтенант М. Г. Кожухов, мичманы В. И. и С. И. Плещеевы, унтер-лейтенант Я. Т. Карташев, мичманы Петр Козлятев, Лоренц Гзель и др.
Особый интерес представляет путешествие знаменитого русского мореплавателя Ю. Ф. Лисянского, который в 1793-1796 гг. посетил многие города молодой республики, включая Нью-Йорк, Филадельфию, Бостон, высоко отзывался о Б. Франклине и Дж. Вашингтоне, с которым ему, по-видимому, довелось встретиться лично. Лисянский писал в дневнике: «Вашингтон обласкал меня таким образом, что я по гроб жизни моей ему остаться благодарным и всегда сказать, что не было на свете величее мужа сего: простота его жизни и благосклонность в обхождении таковы, что в одно мгновение поражают и удивляют чувства»5.
К сожалению, красочные детали беседы Лисянского с Вашингтоном, приводившиеся в литературе6, являются, по всей видимости, вымышленными. Ни в бумагах Вашингтона в США, ни в дневнике Лисянского какого-либо конкретного упоминания о беседе русского моряка с президентом США и тем более о ее содержании не обнаружено7.
Можно лишь предположить, что русский моряк встретился с Вашингтоном в каком-то общественном месте, собрании или на приеме, но никаких конкретных свидетельств об этом, кроме приведенного выше отрывка из дневника самого Лисянского, не сохранилось. Отметим также, что молодой моряк побывал в гостях у многих рядовых американцев, в том числе филадельфийских квакеров, которых он нашел «гораздо ласковее других к чужестранцам, что же касается женского полу, то оный в приветливости не токмо не уступает никакому месту, но даже превосходит многие»8.
Самым важным и примечательным событием в ранних русско-американских контактах остается, однако, путешествие в Соединенные Штаты Федора Васильевича Каржавина (1745-1812), которое давно уже привлекало внимание исследователей9.
Ф. В. Каржавин родился в семье богатого петербургского купца, получил блестящее европейское образование и редкий по разнообразию жизненный опыт, пройдя, как он говорил, «сквозь огонь, воду и землю». Не без некоторых оснований, хотя и с очевидным преувеличением, Каржавин писал, что «объехал 3/4 света», и даже считал себя чуть ли «не меньше Кристофора Колумбуса». Судьба оказалась явно несправедливой к этому смелому, разносторонне образованному и способному человеку: в его жизни было слишком много крутых перемен, тяжелых лишений, семейных неурядиц и слишком мало самых обычных, простых человеческих радостей. Явно незаурядный человек, он не мог найти достойного применения своим силам и способностям в крепостной России и вынужден был долгие годы скитаться по разным странам. «Лутче бы было мне быть башмачником, - с горечью писал Ф. В. Каржавин в 1785 г., - нежели учиться и терять мою жизнь напрасно»10.
Мотивы, руководившие действиями Каржавина, не всегда можно установить с достаточной уверенностью. Сам он обычно ссылался только на чисто личные обстоятельства. Насколько это было правильно, сказать трудно. Во всяком случае, так было проще, а главное, гораздо безопаснее. «Повинуясь Вашему дозволению, отъехал я в чужие края, - сообщал Ф. В. Каржавин отцу в сентябре 1773 г., - не ради нужд каких, но чтобы Вас единственно оставить в покое»11. Из его автобиографической записки мы узнаем, что, находясь в Париже, Каржавин «вздумал суровость жребия своего умягчить женитьбой в начале 1774 г., но и в брачном состоянии не нашел... истинного спокойствия»12. Девица Ш. Рамбур, хотя и была бедной сиротой, оказалась, судя по переписке, довольно капризной.
Скорая размолвка с женой и материальные затруднения заставили Ф. В. Каржавина искать счастья за океаном. Сообщая в мае 1775 г. отцу о своем намерении «ехать прогуляться в Мартинику и в Сан-Доминго» по торговым делам», Каржавин писал: «Хотя я имел заведенные там корреспонденции торгов американских, состоящих в сахарном песке... в хлопчатой бумаге и кофе, однако от глаз далеко и самому лучше побывать»13.
В сентябре 1776 г. Каржавин отправился на остров Мартинику. Началось его большое американское путешествие, продолжавшееся до 1788 г. За это время он несколько раз побывал в Соединенных Штатах. Первый раз - в разгар войны за независимость с мая 1777 г. по 25 января 1780-го, затем, находясь на испанском судне в Нью-Йоркском порту, с 12 мая по 11 июня 1782 года и, наконец, уже после окончания военных действий - с 4 сентября 1784 г. по апрель 1787 г.
Позднее, давая общую оценку своего американского путешествия, Каржавин писал: «Один из наших соотчичей, человек любопытный и знающий, пускается в 1776 г. по океану Атлантическому и, направляя путь свой на юго-запад, выходит на берег в Вест-Индии... оттуда продолжает путь до матерой Америки и возвращается в отечество свое не прежде 1788 года... Сей россиянин есть первый из нашего народа человек, который двенадцатилетнее жительство имел в тех отдаленных странах, и должен был видеть их примечательными глазами...»14.
Достоверность сообщенных Каржавиным сведений вполне подтверждается находящимися среди его бумаг документами, в частности несколькими паспортами, выданными ему различными официальными лицами: французским посланником в США А. Жераром 27 февраля 1779 г., консулом в Массачусетсе Ж. де Вальне 13 марта 1779 г., консулом в Виргинии шевалье д'Анмуром 8 января 1780 г., вице-консулом Виргинии М. Остером 15 апреля 1787 г. и др.15. Как показала Е. Двойченко-Маркова, содержание автобиографической записки Каржавина хорошо согласуется с американскими материалами, в том числе сообщениями местной печати.
Но если чисто внешняя, хронологическая сторона путешествия Каржавина более или менее установлена и не вызывает особых сомнений, то гораздо сложнее обстоит дело с выяснением мотивов его действия и степени его участия в американских событиях того времени.
«В своей борьбе за независимость американцам помогали представители почти всех европейских наций: француз Лафайет, немец Штейбен, поляк Костюшко и другие... но американским историкам не известен ни один русский, который принимал участие в революционной войне в Америке»16, - отмечает Е. Двойченко-Маркова и стремится показать, что таким русским был Ф. В. Каржавин.
Приехав в Америку, Каржавин оказался в гуще революционных событий. Но какова была его личная роль в этих событиях? Каких политических взглядов он придерживался? На чьей стороне были его симпатии? Ответить на эти вопросы оказалось непросто. «То, что нам известно о политических взглядах Каржавина, - пишет хорошо знакомый с документальными материалами д. И. Старцев, - недостаточно, чтобы характеризовать его как сторонника буржуазной революции». В ряде случаев Каржавин действительно резко отзывался об американском правлении как «неосновательном и безвластном», а оправдываясь перед отцом, напоминал, что «Каржавины никогда Пугачевыми не были». Вместе с тем тот же Старцев не мог не признать, что «заверения Ф. В. Каржавина, сделанные в официальных документах и подцензурных письмах, надо принимать с учетом всех обстоятельств, требовавших от него подтверждения своей благонадежности»17.
Верно, конечно, что «Каржавины никогда Пугачевыми не были», но они не были и обычными царскими верноподданными. Не случайно Каржавиных называли «семьей вольнодумцев»18. Среди бумаг Ф. В. Каржавина можно встретить текст «Марсельезы», отрывок из запрещенного цензурой его собственного стихотворения, проникнутого ненавистью к «гордым вельможам» и сочувствием к бедным19. На полях прочитанных им книг - «крамольные» комментарии.
В своих печатных работах он выражал открытое сочувствие порабощенным неграм и индейцам, опубликовал эпитафию Б. Франклина, называл Монтескье «славным законоведцем»20 и т. д. С другой стороны, в письмах к отцу и жене он усиленно подчеркивал коммерческие мотивы своих действий.
Вполне естественно возникает вопрос: если Каржавин проявлял столь значительный интерес к торговым делам, то была ли у него необходимость покидать Россию и отправляться за океан в объятую войной Америку? Неоправданной оказывается в этом случае и его ссора с отцом, который посвятил купеческим Делам всю свою жизнь, развернул активную иностранную торговлю и даже представлял правительству специальную записку о расширении «российской коммерции в европейских государствах»21.
Объясняя причины своей поездки с острова Мартиники в США, Каржавин пишет: «...Желая удвоить свой капитал по тогдашним критическим обстоятельствам новоанглицкою торговлею, вступил я в товарищество с одним креолом mr Lassere, отправляющим большое судно в Америку. Положил в него свою сумму и сам на оном судне поехал в 13-е число апреля 1777 г.»22.
Что представляла собой эта «новоанглицкая торговля», в которой принял участие Каржавин? Ее характер вряд ли может вызывать особые сомнения: остров Мартиника превратился в то время в важную базу снабжения восставших колонистов. Правда, в письмах к отцу Ф. В. Каржавин приводил перечень довольно «безобидных» товаров (вино, патока, соль), но вместе с тем сообщал, что отправляемый корабль вооружен и что сам он уполномочен судовладельцем «быть на оном корабле военноначальным человеком». Принятые меры предосторожности оказались, как показали дальнейшие события, совсем не лишними. «Мы были, - писал Каржавин, - поневоле в сражении между англицким капером и филадельфийским полукупцом-полукапером, где и бот свой мы потеряли»23. Опасное предприятие окончилось в конце концов благополучно. В густом тумане корабль, на котором находился Каржавин, сумел ускользнуть от английского фрегата и пристать к виргинским берегам. Этот факт подтверждается сообщением «Виргиния газетт» от 16 мая 1777 г. о прибытии корабля с острова Мартиника с грузом пороха, оружия (!), соли и т. д.24. Наконец, из дневника Ф. В. Каржавина за 1777-1778 гг. стало известно, что на борту «имелось более бочонков пороху, чем подобало для припасов купеческого корабля». Таким образом, цель плавания становится очевидной20. К тому же вскоре после прибытия бригантины «Ле Жантий» на реку Джеймс «напротив Вильямсберга» «российский офицер» направил письмо президенту Континентального конгресса Джону Хэнкоку, предлагая «ему свои услуги как переводчик и толмач», но ответа не получил26. К тому времени было уже ясно, что русские войска в Америку посланы не будут, и знание русского языка стало совершенно бесполезным. Каржавин оказался в Соединенных Штатах в трудном положении. Без знания языка, без денег и в окружении лиц, не отличавшихся элементарной честностью.
Касаясь своего пребывания в Виргинии, Каржавин отмечал, что он занимался торговлей в различных городах и селениях в течение 22 месяцев. Используя американские источники, Е. Двойченко-Маркова обратила внимание на то, что он был связан с капитаном Лапортом (в 1779 г. жил в его доме в Вильямсберге) и, возможно, принимал участие в создании по инициативе последнего французской военной части из жителей Мартиники и Сан-Доминго27.
Обратное путешествие Каржавина сложилось крайне неудачно. «При самом выезде из Виргинии в феврале 1779 г.» корабль с «богатым грузом» был захвачен англичанами. «Думая сыскать помощь в Бостоне, исполнен русским неунывающим духом», Каржавин, «к удивлению всех знакомых», пешком пустился в далекий путь «с сумою на плечах». В 23 дня «с паспортом министра и консулей французских» добрался до Бостона. Впрочем, никакого успеха в своем деле ему достичь не удалось, и он был вынужден возвратиться в Филадельфию, «претерпев величайшую нужду, быв два дня слеп от преломления солнечных лучей на снегом покрытых полях и в опасности как от англичан, так и от самих американцев»28.
Выразительно описывая злоключения своего американского путешествия, Каржавин необычайно скуп в политических оценках. В его бумагах нет каких-либо прямых свидетельств о симпатиях к восставшим и тем более об участии в военных действиях. Тем не менее отдельные случайные замечания, сделанные попутно или даже между строк, позволяют судить о его отношении к борьбе американцев за свободу и независимость. Касаясь своего пребывания в Америке, Каржавин с горечью писал жене: «Я потерял три года, 2 корабля и все, что имел в Новой Англии, более 20 раз в течение этого времени я рисковал жизнью... и впереди мне не видно исхода из этого тяжелого положения; из-за чего все это? Все из-за одного рокового «нет», сказанного той, которая хотела быть девицей Лами (фамилия, под которой Ф. В. Каржавин жил во Франции) и не согласилась сделаться мадам Каржавиной. Но прочь все гордые мечты о счастье! Помни, бедняк Лами, что ты надолго потерял ее гордое сердце, что ты больше ничего, как несчастный аптекарь, и вари свои лекарства для храбрых людей, которые отомстят твоим врагам, англичанам, за твое разорение...»29.
Итак, оказывается, для Каржавина англичане - враги, а американцы - храбрые солдаты, для которых он, используя свои медицинские знания, варит лекарства. Вполне определенный вывод о симпатиях Каржавина можно сделать и на основании его осторожной автобиографической записки, в которой о событиях в Виргинии 1779 г. сообщалось следующее: «...Англичане, под водительством Годриджа (речь идет о виргинском лоялисте Джоне Гудриче. - Н. Б.), прибыли в Шеспековую губу (т. е. Чесапикский залив. - Н. Б) и поднялись по всем рекам на грабеж и разорение Далее мы узнаем, что Каржавин помогал французскому купцу Венелю «отвести водою товар в дальние леса, где мы скрывались до тех пор, пока уехал неприятель»30.
Оказавшись в Соединенных Штатах уже после войны, Каржавин вновь обосновался в Виргинии (сначала в Смитфилде, а затем «в столице виргинской» - городе Вильямсберге). «Напоследок, пробравшись до Виргинии, докторствовал там, купечествовал и был переводчиком языка англо-американского при канцелярии консульства французского», - писал об этом периоде своей жизни Каржавин в биографической заметке, помещенной в виде учебного перевода в одном из специальных филологических сочинений31. Здесь он имел все возможности восстановить и расширить свои связи с деятелями американского просвещения, и прежде всего с Карло Беллини. Знаменательно, что одну из своих книг, опубликованную в 1789 г., Каржавин посвятил «г-ну К. Беллини, профессору Вильямсбергского университета в Виргинии»32. В своем посвящении он призвал К. Беллини «принять эти строки как знак близкой связи, существующей между сторонниками истинной веры (букв. vrais croyans), несмотря на разделяющие их безбрежные моря». (Как Каржавин, так и Беллини были масонами.)
Позднее Ф. В. Каржавин решительно отвергал обвинение в сочувствии идеям «свободы и равенства». Известно, например, что в письме к жене от 27 апреля 1797 г. из С.-Петербурга он специально подчеркивал: «Я не знаю, почему мадам нравится приписывать мне сочувствие свободе и равенству; если бы это было так, я бы никогда не покинул Америки; я мог там стать профессором подобно г-ну Беллини, и все меня там знали и любили»33.
Опровергая обвинения в сочувствии революционным идеям, Каржавин одновременно сам себе противоречил, когда отмечал, что все в Америке его «знали и любили». Если полностью принять «опровержения» Каржавина, то совершенно необъяснимой становится его дружба и идейная близость с К. Беллини. Непонятными также окажутся содержание и дружеский тон их переписки. Особый интерес представляет в этой связи письмо Беллини Каржавину из Вильямсберга от 1 марта 1788 г., в котором упоминалась федеральная конституция, принятая Филадельфийским конвентом в 1787 г. Из этого письма видно, что в круг виргинских знакомых Каржавина входили такие известные лица, как ректор колледжа «Уильям энд Мэри» епископ Джеймс Мэдисон и один из наиболее образованных представителей американского просвещения профессор Дж. Уайз34.
Наиболее важным и интересным свидетельством близких связей Ф. В. Каржавина с восставшими колонистами и их руководителями является проект посылки его в С.-Петербург со специальной дипломатической миссией от конгресса Соединенных Штатов. Вспоминая об этом, Ф. В. Каржавин писал своим родителям в Россию 1 сентября 1785 г.: «Лет с тому 6 или 7 будет, как я жил на коште (т. е. содержании. - Н. Б.) виргинского правительства, месяцев 6 в Вилиамсбурге с намерением быть посланным к российской государыне от американского конгресса с публичным характером в то время, как они отправили доктора Франклина к королю французскому полномочным министром. Но обстоятельства военные, некоторые повороты в американских делах, помятование, что я был у Вас не в милости, и страх российского министра Панина, ежели бы я, русский человек, послан был к своей государыне в публичном звании от иностранной короны и протчие, причинили мне предпочесть возвратиться в Мартинику на 74-пушечном французском корабле "Фандант"»35.
К сожалению, это свидетельство Каржавина, несмотря на длительные и тщательные поиски, не удалось подтвердить никакими дополнительными доказательствами. Ни в бумагах Т. Джефферсона, ни в переписке других выдающихся виргинцев имя Каржавина не упоминается. Нет сведений об этом проекте и в бумагах Континентального конгресса. Можно лишь предположить, что перспектива посылки Каржавина в Петербург могла неофициально обсуждаться в конце 1779 - начале 1780 г. в кругу его виргинских знакомых. Нельзя исключить и возможность того, что сам Ф. В. Каржавин несколько «преувеличил» значение этих разговоров, тем более что иной раз он мог и прихвастнуть. В качестве примера сошлюсь на письмо «гражданина мира» (так именовал себя Каржавин) издателям виргинской газеты в феврале 1786 г. Комментируя сообщения испанских газет о существовании семей с очень большим числом детей, Каржавин сообщал следующие, фантастические сведения: «В этом городе (Вильямсберге. - Н. Б.) в настоящее время проживает русский, родившийся в 1745 г., который покинул свою родину - г. Санкт-Петербург в 1773 г., когда у него было пять братьев и сестер, родившихся ранее него и двадцать семь, родившихся после; таким образом, у его отца и матери было тридцать три ребенка, а родители были в добром здравии и обладали бодрым духом, когда он их покинул»36.
Впрочем, это редкое исключение, и, как правило, все даже вскользь оброненные Ф. В. Каржавиным свидетельства находили полное подтверждение.
Вернувшись в Россию, Каржавин не переставал интересоваться американскими сюжетами и систематически обращался к ним в своих многочисленных публикациях. Тем самым он стал первым русским, который конкретно воплотил и пропагандировал взаимовлияние культур России и США. Показательно, что предисловие к одной из своих книг Ф. В. Каржавин подписал: «Русский американец»37.
Особый интерес представляет решительное осуждение Каржавиным рабства негров, что было так характерно для передовых кругов русского общества того времени. В той же самой книге, которая по своей тематике казалась очень далекой от политики и, по словам автора, представляла «невинное упражнение во время скуки для людей, не хотящих лучшим заниматься», можно было встретить гневные строки в адрес рабства негров и его защитников. «...Все берега Африканские и Американские, - отмечал Каржавин, - стонут от бесчеловечия, с каким сахарные промышленники поступают с черноцветными народами»38.
Демократизм и сочувствие Ф. В. Каржавина неграм и порабощенным индейцам Америки ярко проявились также в его характеристике так называемых «диких» народов. «Двенадцать лет я выжил в различных областях как холодные, так и теплые Америки, - писал Каржавин, - был всего 28 лет вне отечества... множество народов я видел, которые не так живут, как мы, не так, как и прочие европейцы; видел я людей разумных, видел и глупых, везде я нашел человека, но дикого нигде, и признаюсь, что дичее себя не находил»39.
Уже эти краткие замечания, как бы случайно оброненные автором, проливают вполне определенный свет на его взгляды. Становится понятным, почему этот незаурядный и исключительно образованный человек не находил себе места в крепостнической России. Долгое время проживший в западной Европе и Америке и не принадлежавший к дворянскому сословию, Ф. В. Каржавин казался в крепостнической. России политически неблагонадежным и ему явно не помогали неоднократные заверения в лояльности. Этим заверениям мало верила даже его жена, не говоря уже о царских чиновниках. Неудивительно поэтому, что прошение в Коллегию иностранных дел «быть при должности в чужих краях» не было удовлетворено, и до своей смерти в 1812 г. Ф. В. Каржавин не переставал бороться с жизненными невзгодами.
К сожалению, наряду с успехами в изучении сложной и противоречивой фигуры «гражданина мира» приходится говорить и о серьезных недостатках. Так, под вдохновенным пером одного из своих изобретательных биографов Ф. В. Каржавин из профессионального переводчика, просветителя и вольнодумца превратился в «искреннего друга» А. Н. Радищева, рыцаря «не мало важных бунтов» в Америке, очевидца взятия Бастилии, американского «корреспондента» Н. И. Новикова и т. д.40
Авторитетные специалисты, занимавшиеся проверкой этих сенсационных открытий, в конечном итоге всякий раз обнаруживали, что они не подтверждаются41. Совсем недавно новую и в целом весьма успешную попытку проследить сложный творческий путь Ф. В. Каржавина предприняла С. Р. Долгова. Опираясь на документы, исследовательница отвергла целый ряд гипотез, объясняя их появление «стремлением желаемое выдать за действительное»42.
В одном важном вопросе она оказалась, однако, под влиянием некоторых своих предшественников и приписала многие американские публикации (хотя и не все!) в «Прибавлениях к "Московским ведомостям"» Н. И. Новикова Ф. В. Каржавину и тем самым существенно исказила политические взгляды и общее мировоззрение своего героя. Конечно, очень соблазнительно приписать некоторые статьи об Америке в изданиях Н. И. Новикова «русскому американцу». Он сразу становится революционером и передовым мыслителем, поставившим «вопрос об основных классах общества».
Действительно, в статье «Краткое известие о провинции Виргинской. (Из письма некоего путешественника)» отмечалось, что в Северной Америке имеются «три класса»: высший класс - знать, на стороне которой «порода и богатство»; «весьма многочисленный» средний класс, иногда богатый, но не знатный; «третий и низший класс черни (составляющей всегда большую часть народа)»43. На этом основании утверждалось, что Каржавин был одним «из первых социологов, угадавших классовую структуру современного ему общества»44.
С. Р. Долгова представила пространное доказательство принадлежности данной статьи перу Каржавина. «Мы располагаем фактами, которые подтверждают, что автором этих статей был Ф. В. Каржавин», - решительно утверждала исследовательница и приводила далее длинный перечень разного рода косвенных аргументов, сопоставлений и предположений40. Каржавин долго жил в Америке, особенно в Виргинии, и, вообще говоря, мог написать и о табаке, и о черепахах, и о многом другом. Но вся сложная система атрибуции статьи его перу остается плодом воображения..
Все дело в том, что статья «Краткое известие о провинции Виргинской», в которой упоминалось о «трех классах», в действительности представляла собой перевод трех глав (VII-IX) из книги Джона Фердинанда Д. Смита «Поездка в Соединенные Штаты Америки» и отношения к Каржавину не имела46.
В целом с формальной стороны американское путешествие Каржавина трудно назвать удачным. «Богини, называемые у римлян Paupertas и Necessitas», постоянно преследовали Каржавина, и ему не удалось даже скопить денег на обратную дорогу, в связи с чем пришлось обратиться в русское посольство в Париже к Н. К. Хотинскому, через которого были, наконец, получены необходимые 1200 ливров47.
В то же время его роль в установлении первых прямых русско-американских связей, и прежде всего культурных контактов, представляется довольно существенной. Практическая деятельность Каржавина, его литературные работы, широкий и разнообразный крут знакомых и т. д. - все это, несомненно, способствовало взаимному ознакомлению с условиями жизни в обеих странах, обмену опытом и появлению обоюдного интереса. Нельзя не учитывать также, что Ф. В. Каржавин был первым русским человеком, который по собственной инициативе предпринял путешествие в Америку и прожил в Соединенных Штатах значительный период времени как в годы войны за независимость, так и после ее окончания.
Рукописное и печатное наследство Каржавина стало в последние годы предметом детального исследования. Далеко не все здесь представляется ясным и далеко не все сохранило художественную и познавательную ценность. Многое из того, что написал Каржавин, носит случайный или отвлеченный характер и для современного читателя практически утратило всякий смысл. В то же время было установлено, что значительную ценность для своего времени представляли его филологические наблюдения. Не меньшее значение имеют труды по теории архитектуры, а также выразительные и оригинальные рисунки. Специального внимания заслуживают и его литературные сочинения. Выученик Парижского университета, «всемирный странствователь», Каржавин, по словам академика М. П. Алексеева, «немало потрудился для своей родины как «университетом московским апробированный и привилегированный учитель», переводчик и сочинитель, и не его вина, что он сделал меньше того, что хотел и мог сделать»48.
Уделяя пристальное внимание Ф. В. Каржавину, исследователи, к сожалению, часто забывают о существовании других русских подданных, которые были очевидцами и участниками вооруженной борьбы американцев за свою независимость. Речь в первую очередь идет об упоминавшемся выше Густаве Хайнрихе фон Розентале, который не только был непосредственным участником войны США за независимость, но и продолжал открыто выражать свои симпатии к молодой республике после возвращения в Россию в 1784 г. Особый интерес в этой связи представляет переписка Розенталя с его бывшими сослуживцами и друзьями в США, и прежде всего с генералом У. Ирвином, хранящаяся в исторических обществах Пенсильвании и Висконсина и присланная по моей просьбе в Москву.
Как вспоминал позднее сам Розенталь, он отправился в Америку, «так как ожидалось, что споры между Великобританией и ее колониями в конечном итоге приведут к открытому столкновению... Под именем Джона Роуза я вступил в континентальную армию под Тайкондерогой и с этого времени продолжал находиться на службе Соединенных Штатов Америки»49. На протяжении ряда лет он служил под начальством бригадного генерала Уильяма Ирвина, «а в конце войны был его адъютантом». Когда в ноябре 1783 г. в Филадельфии собрался Совет цензоров (Council of Censors) Пенсильвании, Дж. Роуз был избран его секретарем. Он являлся также одним из учредителей «общества Цинциннати» в штате Пенсильвания. Диплом о членстве в этом обществе, подписанный генералом Вашингтоном 1 октября 1785 г., был послан ему уже в Европу50.
Особый интерес представляет тот факт, что в 1786 г. давая сведения о своем звании и имуществе, он заявил об отказе от своих чинов в России «до тех пор, пока Северная Америка не будет признана самостоятельным государством»51.
Не приходится сомневаться, что такой поступок в условиях царского самодержавия свидетельствовал о большом гражданском мужестве Розенталя. Показательно также, что до конца своей жизни он сохранил добрую память о своих американских друзьях и, в частности, писал, что приверженность У. Ирвина «делу свободы должна быть гордостью его семьи и страны»52. Он неоднократно выражал желание получить знаки принадлежности к «ордену Цинциннати» и напоминал Ирвину о его обещании прислать свой портрет53.
Много интересных сведений содержат и письма генерала Ирвина, регулярно информировавшего Розенталя о важнейших событиях американской жизни: восстании Шейса, конституции 1787 г., борьбе между федералистами и демократами, восстании из-за виски, договор Джея и т.д. Так, в письме от 1 сентября 1787 сообщалось: «Прошлой зимой вблизи Бостона происходили сильные волнения, по существу даже восстание, о котором Вы, без сомнения, немало слышали. Одно время под руководством некого Шейса суровой зимой объединилось 7000 повстанцев. У них имелось множество поводов для недовольства, в том числе притеснения судей, спекулянтов, сборщиков налогов и т. д.» Ирвин характеризовал подавление восстания как братоубийственную войну, характер которой в США понимали лишь очень немногие. С этим восстанием генерал связывал и выступление восточных штатов в пользу создания «сильной исполнительной власти»54.
Резко отрицательно Ирвин отзывался о принятии в 1798 г. законов об иностранных и подрывных действиях (Alien Law and Sedition Law) и рекомендовал Розенталю воздержаться от переезда в Америку. «Вы несомненно должны будете чувствовать себя неловко, если не получите всех прав свободного гражданина в момент, когда сойдете на берег». Предстоящие выборы и победа Т. Джефферсона, на которую Ирвин рассчитывал, должны были изменить положение к лучшему55.
Хотя Розенталь так никогда и не вернулся в США (он умер в Ревеле в 1827 г.), все эти годы он не прекращал своей американской переписки, общался с консулами США в С.-Петербурге Дж. Гаррисом, Дж. Гибсоном и др.
Среди других участников и очевидцев Американской революции встречается упоминание о некоем Карле Тиле (Charles Thiel), аптекаре из С.-Петербурга, приехавшем в Филадельфию еще в 1769 г. Назвавшись Кистом (Cist), предприимчивый аптекарь вскоре преуспел в издательском деле. Однако его известность главным образом связана с тем, что он одним из первых понял, что каменный уголь может быть использован в качестве топлива56. Причудливо сложилась судьба другого русского странствователя - нижегородского мещанина Василия Баранщикова, оказавшегося в начале 80-х годов XVIII в. в Америке на принадлежавшем Дании острове Санкто-Томас57.
Ф. В. Каржавин упоминал в своем дневнике (запись от 29 мая 1782 г.), что встретил среди немецких солдат в Америке одного русского, уроженца Ревеля. Через несколько дней (2 июня) он уточняет, что имя русского солдата - Захар Бобух («Захар Иванов сын Бобух»?). В свое время, сообщал Каржавин, он выполнил «для государыни Екатерины вторые и для графов Орловых много алмазной работы на платье и принужден был вместо награждения бежать из России»58.
Судьба русского умельца по алмазной работе, как и, возможно, некоторых других безвестных странствователей, так и осталась неизвестной. Зато большое впечатление на современников и позднейших исследователей произвела жизнь и деятельность другого человека, принадлежавшего по своему происхождению к высшей русской аристократии и переехавшего на постоянное жительство в США в конце XVIII в. Это был не кто иной, как сын Д. А. Голицына, приехавший в Балтимор в 1792 г. под именем Августина Смита. Отказавшись от большого состояния и княжеского титула, молодой Дм. Голицын стал католическим миссионером - «отцом Августином» и основал в глухой части Пенсильвании, примерно в 200 милях от Филадельфии, поселение Лоретто, где и поныне сохранился его памятник. Жизни и деятельности «отца Августина» посвящено несколько специальных трудов на немецком, французском и английском языках, и здесь нет необходимости вновь подробно останавливаться на деталях его необычной судьбы59. Представляется, однако, очевидным, что при выборе Америки в качестве места своей жизни на молодого Голицына в известной мере повлияли американские симпатии его отца. Показательно также, что Д. А. Голицын снабдил своего сына рекомендательными письмами к Дж. Вашингтону и Дж. Адамсу.
Обращая внимание на первых русских путешественников и переселенцев в США в XVIII в., я далек от стремления преувеличить их число и роль. Вместе с тем уже из приводимых сведений и в первую очередь материалов об участии выходцев из России в войне США за независимость видно, что этот вопрос заслуживает изучения, причем не исключена возможность, что настойчивого исследователя могут ждать впереди интересные находки.
Далее |