ГЛАВА VII
А. Н. РАДИЩЕВ ОБ АМЕРИКЕ
Самый проникновенный отклик на революцию в Америке принадлежит перу Александра Николаевича Радищева:
«К тебе душа моя вспаленна,
К тебе, словутая страна,
Стремится; гнетом где согбенна
Лежала вольность попрана;
Ликуешь ты! а мы здесь страждем!..
Того ж, того ж и мы все жаждем;
Пример твой мету обнажил;
Твоей я славе непричастен –
Позволь, коль дух мой неподвластен,
Чтоб брег твой пепл хотя мой скрыл!»1
В этих взволнованных строках поэт выразил свое восхищение американской войной за независимость и сделал революционные выводы для России. Именно Радищев глубже, чем кто-либо другой в России, сумел понять смысл американской войны, сделать на основании ее анализа глубокие теоретические обобщения. Его сочинение - ода «Вольность» - по праву принадлежит к числу выдающихся произведений европейской литературы того времени, в той или иной степени посвященных Американской революции2.
Теперь, после ряда интересных и обстоятельных исследований наших литературоведов, историков и философов3, писать об этом легко - все как будто само собой разумеется. А ведь было время, когда даже мысль о связи оды «Вольность» с Американской революцией казалась чуть ли не фантазией: обращение Радищева к «словутой стране» воспринималось читателями и историками литературы как обращение к революционной Франции4. Лишь на основе тщательного анализа текста оды, его сопоставления с развитием исторических событий и с литературными материалами В. П. Семенников установил непосредственную связь этих строк с войной США за независимость и, в частности, проследил влияние на Радищева сочинения Рейналя об Американской революции; его выводы были развиты и уточнены многими другими исследователями5.
Какой-нибудь буквоед, скрупулезно анализируя текст, может быть, станет утверждать о каком-то «заимствовании» Радищева у Рейналя или другого западного автора. Нет ничего нелепее и опаснее подобной примитивной точки зрения. Конечно, анализируя сочинения Радищева, да и любого другого русского или иностранного автора, всегда можно обнаружить в какой-то мере следы «западного» или «восточного» влияния6. Сам Радищев неоднократно прямо ссылался на американские законодательные акты и цитировал их. Новое поколение русских революционеров, наследники Радищева - декабристы также использовали опыт Американской революции XVIII в. И, скажем, в проекте конституции Никиты Муравьева можно обнаружить известное сходство с конституционными актами США7. Специфика нашей работы заставляет нас, естественно, обращать внимание именно на эту сторону вопроса однако мы очень далеки от того, чтобы на этом основании делать какие-либо выводы о «несамостоятельности» А. Н. Радищева или Н. М. Муравьева.
Да, Радищев, а позднее декабристы и другие русские революционеры были знакомы с идеями, событиями и основными документами Американской и еще в большей мере Французской революций. И это не их недостаток, а их достоинство. Все они были высококультурными и широко образованными людьми, которые шли в ногу со временем, следили за современной передовой литературой. Так, отстаивая свою точку зрения на необходимость гражданских свобод, и в частности свободы печати, Радищев обнаруживает великолепное знакомство с историей вопроса, о чем свидетельствует, например, раздел о «произхождении ценсуры». В подтверждение своей точки зрения он ссылается на опыт и документальные материалы, относящиеся к самым различным эпохам и странам, начиная от седой древности, анализирует историю Древней Греции и Рима, обращается к трудам по истории Германских государств, Англии, Франции, Австрии, Дании, Испании и, наконец, Америки.
Вполне естественно поэтому, что изложение вопроса давалось А. Н. Радищевым на высоком современном уровне, и ему незачем было открывать уже давно открытые истины. Публикуя свои сочинения и проекты и опираясь прежде всего на опыт России, на русскую действительность, Радищев использовал достижения других народов. Русское освободительное движение развивалось не каким-то особым, специфическим, исключительным путем, вне столбовой дороги мирового прогресса. Русские революционеры ценили и изучали опыт других народов. Их взгляды для своего времени были передовыми, и их сочинения учитывали лучшее, что было создано до них мировым революционным движением. Радищев славит Американскую революцию и восхищается ею. «Ликуешь ты (т. е. Америка. – Н. Б.)! А мы здесь страждем!..» - восклицал А. Н. Радищев, соединяя только лишь в одной строчке русский и американский опыт. «Пример твой мету (т. е. цель. - Н. Б.) обнажил» - вот образец настоящего, истинного интернационализма и в то же время патриотизма. Какого патриотизма? - может заметить скептик-буквоед, ведь в заключении 46-й строфы идет речь о том, что Радищев мечтает, чтобы «брег» Америки сокрыл его «пепл». Нельзя, пожалуй, ответить лучше, чем это сделал Радищев в 47-й строфе:
«Но нет! где рок судил родиться,
Да будет там и дням предел...»
Поэт с гордостью видит преемственность между своим первым «прорицанием» вольности и будущим поколением русских революционеров:
«Да юноша, взалкавый славы,
Пришед на гроб мой обветшалый
Дабы со чувствием вещал:
"Под игом власти, сей, рожденный,
Нося оковы позлащенны,
Нам вольность первый прорицал"»8.
Что касается Рейналя, то А. Н. Радищев знал, конечно, его «Историю обеих Индий» (как, впрочем, и многие другие сочинения передовых людей того времени) и даже сам показал на следствии: «Сию то книгу могу я почитать началом бедственному моему состоянию». Не следует, однако, понимать это замечание слишком буквально. Радищев заявил об этом на следствии, когда в его интересах было выдвинуть на первый план широко известное сочинение западного революционера-просветителя в порядке самозащиты, а также для того, чтобы навести следствие если не на ложный, то во всяком случае на более безопасный след.
Радищев не только понял многие характерные особенности Американской революции, но сумел образно, кратко и выразительно показать их сущность. С исключительной проницательностью Радищев, например, сумел увидеть справедливый характер войны США за независимость и оценить преимущества новой, народной армии перед старым, «подневольным» войском феодальных государств. Приведем для иллюстрации известную 34-ю строфу оды:
«Воззри на беспредельно поле,
Где стерта зверства рать стоит:
Не скот тут согнан поневоле,
Не жребий мужество дарит,
Не груда правильно стремиться, -
Вождем тут воин каждый зрится,
Кончины славной ищет он.
О воин непоколебимый,
Ты есть и был непобедимый,
Твой вождь - свобода, Вашингтон».
Обратим также специальное внимание на две строчки:
«Не скот тут согнан поневоле...»
Сколько презрения к старой армии, ее подневольной организации и к милитаризму вообще в этих нескольких скупых словах! И далее:
«Вождем тут воин каждый зрится...»
Очевидно, что Радищев сумел правильно понять главную особенность американской армии, основанной на совершенно других, новых и прогрессивных принципах организации.
Именно на основании анализа 34-й строфы В. П. Семенниковым был сделан вывод о том, что ода написана около 1781 -1783 гг., поскольку об американской войне в ней говорится как о факте еще протекающей или во всяком случае современном, а Вашингтон выступает еще как вождь армии9.
Действительно, о войне США за независимость Радищев пишет в настоящем времени, как если бы она еще происходила, но В. П. Семенников, а вслед за ним и многие другие исследователи не обратили внимания на следующую, 35-ю строфу оды, которая, по всей видимости, также должна быть отнесена к Америке и которая рисует торжество получившей свободу республики:
«Двулична бога храм закрылся,
Свирепство всяк с себя сложил,
Се бог торжеств меж нас явился
И в рог веселый вострубил»,
Напомним, что храм двуликого бога Януса, па установленному обычаю, открывался на время войны и закрывался после наступления мира. В данном случае «двулична бога храм закрылся» - война закончилась: «Свирепство всяк с себя сложил». Наступило время торжества: «Се бог торжеств меж нас явился». Отсюда видно, что ода «Вольность» (во всяком случае цитируемые строфы) была написана не во время, а после окончания войны, скорее всего сразу же вслед за известием о заключении мира10. (Предварительное соглашение между Англией и США было заключено 30 ноября 1782 г., а окончательный мир подписан в Версале 3 сентября 1783 г.) Вероятнее всего, она написана сразу же вслед за опубликованием в газетах известий о победоносном окончании войны. Поскольку Дж. Вашингтон выступает в оде еще как главнокомандующий - «вождь» революционной армии, она не могла быть написана в 90-е годы, так как в то время он уже стал президентом нового государства. (Мы уже не говорим о том, что в 90-е годы события войны США за независимость были оттеснены на второй план Великой французской революцией 1789 г., и трудно предположить, чтобы Радищев о них даже не упомянул.) Наконец, в документальных материалах отмечается, что Радищев читал оду «Вольность» своим друзьям в середине 80-х годов XVIII в.11
Само слово «вольность» в лексиконе XVIII в. означало в первую очередь независимость, политическую свободу (Т. е. имело некоторое смысловое отличие от слова «Свобода»), что также связывает оду с освободительной борьбой Соединенных Штатов против Англии. Говоря об общем содержании оды «Вольность», мы позволим себе некоторую модернизацию терминов и заметим, что Радищев выступает сторонником того аграрного строя, который мы теперь называем американским, или фермерским, путем развития капитализма в сельском хозяйстве. Радищев вскрыл преимущества свободного труда фермеров перед рабским трудом крепостного крестьянина:
«...Дух свободы ниву греет,
Бесслезно поле вмиг тучнеет;
Себе всяк сеет, себе жнет».
Радищев рисует счастливую жизнь свободного землепашца, сравнивая ее с тяжелой долей русского крепостного крестьянина (см. строфы 31, 32, 33-ю). Для свободных «труд - веселье, пот - роса», - пишет А. Н. Радищев, и он твердо верит, что придет время, когда русский крестьянин обретет счастье свободного труда на свободной земле и в свободной стране. Вера поэта в будущее России и русского народа неколебима. Если Рейналь рассматривал распад Российской империи как огромное «счастье», то Радищев видел в этом только первый этап революции, которая увенчается образованием республики, построенной на принципах федерации:
«Из недр развалины огромной,
Возникнут малые светила;
Незыблемы свои кормила
Украсят дружества венцем
На пользу всех ладью направят...»12
«О день! Избраннейший всех дней!» - восклицал в заключение Радищев, приветствуя время грядущей революции.
Неоднократно обращался к американской тематике Радищев и в тексте «Путешествия из Петербурга в Москву»13, причем в каждом случае обнаруживал хорошую осведомленность и ясное понимание существа дела. Наиболее обстоятельно им был изложен вопрос о свободе печати. «Американския правительства приняли свободу печатания между первейшими законоположениями, вольность гражданскую утверждающими», - писал Радищев и приводил далее характерные выписки из конституционных актов Пенсильвании, Делавэра, Мэриленда и Виргинии, в частности: «Народ имеет право говорить, писать и обнародовать свои мнения; следовательно, свобода печатания никогда не должениствует быть затрудняема» (из конституции Пенсильвании 1776 г., ст. 12 декларации - «объявлении» прав). «Свобода печатания есть наивеличайшая защита свободы государственной» (из конституции Виргинии, ст. 14) и др.14.
Мысли А. Н. Радищева о свободе слова и печати, приводимые им отрывки из конституций отдельных американских штатов представляют огромный интерес. Их значение еще более возрастает, если учесть, что эти отрывки, по всей видимости, являлись первыми официальными американскими конституционными материалами, появившимися на русском языке. Как пример, характеризующий демократический уклад общества в Америке. Радищев приводит случай с видным деятелем войны за независимость Дикинсоном (Пенсильвания), который выступил с открытым опровержением несправедливой критики в его адрес. «Первейший градоначальник области (речь шла о Пенсильвании. - Н. Б.), - писал Радищев, - низшел в ристалище, издал в печать свое защищение, оправдался, опроверг доводы своих противников и их устыдил... Се пример для последования, как мстить должно, когда кто кого обвиняет перед светом, печатным сочинением»15.
Прославляя политическую свободу в Соединенных Штатах, Радищев вместе с тем не уклонился от осуждения отрицательных сторон американской действительности. Он гневно критиковал социальную несправедливость, с негодованием отвергал рабство негров и истребление индейцев: «Заклав Индийцов единовремянно, злобствующие Европейцы, проповедники миролюбия во имя бога истины, учители кротости и человеколюбия, к корени яростнаго убийства завоевателей прививают хладнокровное убийство порабощения, приобретением невольников куплею. Сии то нещастныя жертвы знойных берегов Нигера и Сенегала... вздирают обильныя нивы Америки, трудов их гнушающейся. И мы страну опустошения назовем блаженною для того, что поля ея не поросли тернием и нивы их обилуют произращениями разновидными. Назовем блаженною страною, где сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысящи не имеют надежнаго пропитания, ни собственнаго от зноя и мраза укрова»16.
При рассмотрении отношения Радищева к Америк приходится сталкиваться с несколько односторонними взглядами. Некоторые авторы концентрируют внимание только на отрицательных моментах в характеристике Радищевым американского общества, а иные, наоборот, склонны преуменьшать значение критических замечаний и выдвигают на первый план лишь положительные оценки Радищевым Американской революции. Не избежал известной односторонности, к сожалению, и такой специалист в этом вопросе, как А. И. Старцев. Он, конечно, хорошо знает об отрицательном отношении Радищева к. рабству в Америке и к истреблению индейцев и даже упоминает об основных его замечаниях на этот счет. Однако здесь же он стремится доказать, что эти замечания относятся «к Америке, вне США», то есть прежде всего к странам Латинской Америки. Свою мысль он аргументирует тем, что в литературе XVIII в. существовали две американские темы: новая, связанная с революционной войной за независимость, и старая, традиционная, связанная с завоеванием Америки и истреблением индейцев17.
Эти соображения имеют известное основание. Можно считать установленным, что осуждение Радищевым рабства и истребления индейцев распространяется не только на США, но и на всю Америку в целом,- особенно когда Радищев пишет о сахаре, кофе и красках (т. е. о товарах преимущественно латиноамериканского происхождения), не осушившихся еще от «пота, слез и крови их омывших при их возделании»18. Но в конечном итоге эта точка зрения представляется нам не вполне убедительной. Во-первых, рабство негров и истребление индейцев в Америке, в том числе и в Северной, осуждали выдающиеся деятели русской культуры не только до Радищева (А. П. Сумароков, Н. И. Новиков), но и после него (А. С. Пушкин, Н. Г. Чернышевский и др.), причем совершенно очевидно, что в XIX в. речь шла прежде всего об индейцах и о рабстве в США.
Таким образом, если уже говорить о традиционности, то вряд ли было справедливо отделять точку зрения Радищева от взглядов как его предшественников, так и деятелей русской культуры XIX в. Далее, если быть объективными, то почему мы должны относить все положительные замечания Радищева только к США, а отрицательные главным образом и даже исключительно Латинской Америке? Разве не правомернее отнести замечания об Америке прежде всего к США (хотя некоторые из них относились, разумеется, и к Латинской Америке), поскольку в конце XVIII в. основное внимание было приковано именно к новой республике в Северной Америке?
Наконец, осуждение рабства негров и истребления индейцев отнюдь не свидетельствует о каком-то недоброжелательстве Радищева к Соединенным Штатам. Наоборот, именно потому, что Радищев столь высоко ценил достижения Американской революции, он с таким гневом осуждал сохранение в новой республике уродливого наследия старого мира.
Подводя итоги, следует вновь подчеркнуть, что было бы ошибочным рассматривать те или иные явления русской культуры и русского освободительного движения только как результат западноевропейского или американского влияния. Но столь же неправильно было бы полагать, что развитие русского общества шло каким-то исключительным, изолированным путем, вне связи с мировым прогрессом. Русское общество в целом, и особенно его передовая часть, не говоря уже о таких деятелях, как Н. И. Новиков, Д. И. Фонвизин или А. Н. Радищев, внимательно следили за развитием революционного движения на Западе и были весьма основательно знакомы с событиями и идеями Американской революции.
Конечно, голос Радищева в XVIII в. не мог еще быть услышан широкими слоями русского народа. Напуганная грозными событиями революции во Франции, Екатерина II заключила его в крепость, а затем сослала в Сибирь. «С жаром и чувствительностью» царица заявила, что Радищев - «бунтовщик хуже Пугачева», и показала при этом своему секретарю А. В. Храповицкому то место, где он хвалит «Франклина как начинщика и себя таким же представляет»19. У истории, однако, свои законы, которые не были подвластны ни царице, ни ее верноподданным. И сейчас, два века спустя, важно уже не то, о чем говорила и писала российская императрица, и что беспрекословно выполнялось армией ее штатных и сверхштатных чиновников, а то, о чем думал, писал и мечтал наш замечательный мыслитель, поэт и писатель Александр Николаевич Радищев.
Без преувеличения можно сказать, что по глубине анализа событий и идей Американской революции, богатству мыслей и яркости изложения соответствующие места в оде «Вольность» и «Путешествии из Петербурга в Москву» Радищева могут быть отнесены к наиболее выдающимся откликам современной мировой литературы на Американскую революцию XVIII в. Характерно также, что по важнейшим вопросам освободи тельного движения А. Н. Радищев занимает последовательную и твердую позицию и находится, выражаясь современным языком, в авангарде мирового прогресса.
Далее |