Глава седьмая
ИСПАНИЯ БЬЕТ ОТБОЙ
Изменение баланса сил европейских государств в северной части Тихого океана не замедлило сказаться на их активности в регионе. Это прежде всего относится к Испании. В отличие от 70-80-х годов, когда ее морские экспедиции, продвигаясь на север, доходили до 61-й параллели (плавания Артеаги - Бодеги-и-Куадры, Мартинеса - Лопеса де Аро), с начала 90-х годов они не проникали дальше юго-западного побережья о-ва Ванкувер, т. е. примерно 48°40' с. ш. Несмотря на то что англо-испанская конвенция 28 октября 1790 г. не определяла точно, где проходит граница между владениями двух держав на Северо-Западе Америки, признание прав англичан к северу от селений, основанных там испанцами, фактически означало готовность мадридского правительства ограничить свои территориальные притязания широтой Нутка-зунда (т.е. 49°35').
Впрочем, Испания вынуждена была отказаться от продолжения экспансии севернее этого района еще до заключения указанной конвенции. Вскоре после того, как граф Ревильяхихедо приступил к исполнению обязанностей вице-короля Новой Испании, он с целью обеспечить осуществление претензий монархии Карла IV на Нутку 8 декабря 1789 г. отдал приказ об отправке туда трех кораблей. Остановив свой выбор на фрегате «Консепсьон», пакетботе «Сан-Карлос» и трофейном шлюпе, именовавшемся теперь «Принсеса Реаль», начальник морской базы Сан-Блас Бодега-и-Куадра поручил командование фрегатом и всей экспедицией капитан-лейтенанту Франсиско де Элисе, а двумя другими судами - соответственно Сальвадору Фидальго и Мануэлю Кимперу. Секретная инструкция от 28 января 1790 г. предписывала Элисе как можно быстрее доплыть до Нутка-зунда и соорудить там укрепления, оснащенные 20 пушками. Если окажется, что, пользуясь отсутствием испанцев, в этих местах обосновались подданные других государств, предлагалось потребовать их удаления, а в случае необходимости применить силу. Кроме того, экспедиция должна была обследовать побережье и острова к северу от Нутки, до залива Кука, и выяснить, есть ли там русские, а в южном направлении проплыть до пролива Хуан-де-Фука1 [Cavo A. Los tres siglos de Mexico durante el gobierno espanol hasta la entrada del ejercito trigarante. Mexico, 1852. P. 206; Cook W. L. Op. cit. P. 275].
3 февраля 1790 г. три судна вышли из Сан-Бласа и 5 апреля достигли места назначения. Затем по распоряжению Элисы Фидальго 4 мая повел «Сан-Карлос» дальше на север. На берегах залива Кука и о-ва Кадьяк испанцы обнаружили русские селения. Но их встреча с Биллингсом, несмотря на желание последнего, не состоялась. Тем временем Кимпер на шлюпе «Принсеса Реаль» обследовал пролив Хуан-де-Фука. В сентябре оба корабля встретились в Монтерее и 13 ноября вернулись в Сан-Блас.
Следующим летом у северо-западного побережья Америки появились корабли «Дескубьерта» и «Атревида», совершавшие кругосветное плавание под руководством Алехандро Маласпины. Покинув 1 мая 1791 г. Акапулько, они к концу месяца вошли в залив Якутат и проследовали до 59°49' с. ш., после чего повернули назад, а 10 октября возвратились в Сан-Блас. Это была последняя попытка испанских мореплавателей исследовать американские берега севернее Нутка-зунда.
Снаряжая в начале 1792 г. очередную экспедицию в составе шхун «Мехикана» и «Сутиль», вице-король Ревильяхихедо в инструкции капитанам Каэтано Вальдесу и Дионисио Алькала Гальяно от 21 января ограничивал поставленную перед ними задачу обследованием северного и восточного побережья пролива Хуан-де-Фука. Выполнив задание, они 23 ноября того же года бросили якорь в Сан-Бласе 2 [Cavo A. Op. cit. P. 210].
Между тем заметно усилилась активность англичан и североамериканцев в регионе. 7 мая 1792 г. уроженец Бостона капитан Роберт Грей на шлюпе «Колумбия», совершившем первое в истории США кругосветное путешествие, на широте 46°15' с. ш. открыл устье большой реки, названной им Колумбией. Несколько раньше британский мореплаватель Джордж Ванкувер на корабле «Дискавери» приблизился к побережью Америки южнее мыса Мендосино (39°20' с. ш.). Плывя далее на север, он вошел в пролив Хуан-де-Фука, и 4 июня, находясь примерно на широте 47°, объявил всю территорию до м. Мендосино владением Георга III. 28 августа Ванкувер прибыл в Нутку, а потом исследовал берег материка к северу от нее, до 60° с. ш. Повернув 12 октября на юг, он побывал в устье Колумбии, Сан-Франциско, Монтерее 3 [Мореход возвращался к берегам Америки в 1793-1795 гг.].
Встревоженные появлением и успехами иностранцев, испанские власти решили подготовить очередную экспедицию. В соответствии с приказом вице-короля от 17 марта 1793 г. корабли «Актива» под командованием Франсиско де Элисы и «Мехикана», ведомая Хуаном Мартинесом-и-Сайясом, 30 апреля отплыли из Сан-Бласа с целью обследовать побережье к югу от пролива Хуан-де-Фука. Но вследствие сильных встречных ветров Элиса смог добраться лишь до 44° с. ш. и вынужден был повернуть обратно. Однако «Мехикана» достигла о-ва Ванкувер, и 30 июля Мартинес-и-Сайяс приступил к тщательному исследованию береговой полосы южнее м. Флаттери (48°30′ с. ш.). Войдя 10 августа в устье Колумбии, его судно поднялось на 14 миль вверх по течению, а затем продолжило плавание на юг. 17 сентября оно прибыло в Сан-Франциско4 [Wagner H. R. Op. cit. Vol. 1. P. 237-238].
Необходимость и целесообразность пересмотра политики испанской монархии в северной части Тихого океана были четко сформулированы графом Ревильяхихедо. В памятной записке, направленной 12 апреля 1793 г. первому министру королевства Мануэлю Годою, он настаивал на отказе от продолжения экспансии в этом регионе, предлагая сосредоточить усилия на закреплении за Испанией уже принадлежащих ей земель до пролива Хуан-де-Фука. Чтобы «предупредить приближение поселений англичан или какой-либо другой иностранной державы к нашему полуострову Калифорнии», вице-король считал необходимым срочно подготовить к обороне от потенциального противника на подступах к полуострову укрепления в устье Колумбии, заливе Бодега, Сан-Франциско, Монтерее, Сан-Диего5 [Cavo A. Op. cit. P. 212-213; Volkl E. Op. cit. S. 67. См. также: Hernandez Sanchez-Barba M. Op. cit. P. 288. 17 октября 1794 г. военный инженер Мигель Костансо представил вице-королю Новой Испании план строительства фортификационных сооружений в Верхней Калифорнии. См.: Noticias у documentos... P. 223-238].
Признавая, что у мадридского двора нет «ни войск, ни кораблей на Южном море, ни достаточных денежных средств» для противодействия дальнейшему продвижению русских на юг, Ревильяхихедо выражал надежду, что испанцам удастся все же решительными мерами «обеспечить эффективную оборону и сохранить господство над обширной и богатой территорией, которую мы занимаем и осваиваем в Новой Испании». Хотя непосредственная угроза со стороны англичан внушала ему большие опасения, чем намерения русских, он полагал, что вследствие географической близости к Америке Россия способна действовать быстро и внезапно6 [Cavo A. Op. cit. P. 212; Hull A. H. Op. cit. P. 141; Volkl E. Op. cit. S. 69. Тем не менее испанские экспедиции начала 90-х годов «приобрели явный антибританский характер» (Hernandez Sanchez-Barba M. Op. cit. P. 303)].
С мнением вице-короля совпадала в основном и позиция Маласпины. Возвратившись в Кадис из пятилетнего плавания в сентябре 1794 г., он представил правительству докладную записку об итогах обследования северо-западного побережья Америки, где тоже рекомендовал считать северной границей испанских владений пролив Хуан-де-Фука7 [В описании своего кругосветного путешествия мореплаватель утверждал, будто сфера интересов Испании простирается еще дальше на юг - до м. Бланко (43° с. ш.). См.: Cook W. L. Op. cit. P. 316-317], с тем чтобы российские земли доходили на юге до залива Кука. Расположенная между указанными ориентирами «ничейная» территория должна была оставаться открытой для подданных всех государств, желающих заняться там рыболовством или торговлей 8 [АВПР. Ф. СРИсп. Оп. 58. Д. 637. Л. 21; Д. 491. Л. 106; Volkl E. Op. cit. S. 67].
Вынужденное отступление Испании объективно способствовало созданию благоприятных условий для инициативы со стороны России. Достигнутые в этом отношении результаты связаны прежде всего с дальнейшим расширением деятельности Северо-Восточной компании. После неудачной попытки добиться для нее монопольных прав и заручиться содействием правительства, Шелихов выехал из Петербурга и в мае 1789 г. вернулся в Иркутск, а в конце июня прибыл в Охотск. 30 августа он приказал главному правителю компании Е. И. Деларову снарядить новую промысловую экспедицию на север для добычи пушного зверя, а также сообщил от отправке на Камчатку судна с грузом товаров и припасов, которое будущей весной должно было отплыть на Кадьяк. Шелихов предлагал по всем вопросам обращаться непосредственно к нему или к самому генерал-губернатору. «В обиду компанию никому не давай, хто б такой не был», - напутствовал он Деларова 9 [РОТОСА. С. 286-288].
Несколько месяцев спустя, информируя своего столичного корреспондента И. Т. Смирного о результатах плавания Измайлова и Бочарова, глава Северо-Восточной компании писал: «Людей многа тысяч к скипетру российскому вновь покорили, гербы российские медные кнескам тамошним во утверждение подданства вручили, а для иногда быть могущих с европейцами о землях тамошних двору нашему споров по местам железные доски со изображением медного креста с надписью «Земля, принадлежащая России» в землю с описанием секретна поклали». Шелихов делился планами развития в Америке земледелия и скотоводства, строительства церкви и т. д. Касаясь появления в районе русских селений в Новом Свете испанских, английских, французских судов, он признал, что от них «худова компания наша не видала», однако, по его мнению, «оне сожалеют, что мы прежде их заняли те места»10 [РЭИТО-2. С. 262].
11 февраля 1790 г. Шелихов доложил в Иркутск И. А. Пилю, что возглавляемая им компания «к дальнейшему распространению в сей части под скипетром Российским владений чрез поиски в части сей пространнейшего океана предрасполагает избирать надежные средства». Напомнив, что «во многих местах» американского побережья от Кадьяка «далеко уже и за мыс Святого Илии» установлены гербы и доски в знак их принадлежности России, он уведомил о намерении «распространить свои поиски» и в северном направлении «выше Чукотского Носу, сколько можно»11 [РОТОСА. С. 290-291].
Намеченная Шелиховым программа исследований в северной части Тихого океана и бассейне Ледовитого океана включала также отправку компанейских судов из устья Лены, Индигирки или Колымы «прямо на противолежащие американские берега, причем ставилась задача по возможности «вступить во взаимное дружественное обязательство и торговлю» с их обитателями. Опасный для мореплавателей Чукотский мыс предполагалось обойти со стороны Берингова пролива и Алеутских о-вов. В планы компании входило послать летом 1790 г. из Охотска судно в Берингов пролив с целью открытия островов, расположенных между Чукоткой и Американским материком, и основания там поселений. Если же в указанном регионе острова не будут обнаружены, то имелось в виду плыть «елико можно далее в севере на матерой американской земле берегах, для промысла ж и торговли с обитающими тут народами» 12 [Там же. С. 291- 292].
Шелихов доносил генерал-губернатору, что за последние два года близ российских селений в Америке, а также к северу и югу от них замечено до 30 иностранных судов, чье появление связано с попытками «свести с народами, с нами союзными, знакомство и наконец присвоить тех своим державам в подданство». Но жители земель, находящихся во владении России, «не допустили тех судов ни до торговли, ни до мены... дали знать, что они уже принадлежат императрице всероссийской». Считаясь, однако, с возможностью прибытия в североамериканские воды шведских кораблей, Шелихов испрашивал указаний, «что в таковом обстоятельстве предпринять... и какое предписание своим тамо правителям препроводить». Касаясь в заключение прежней просьбы о денежной субсидии Северо-Восточной компании, он сообщал, что сможет обойтись без нее: «...надеемся при помощи божеской изворачиваться и производить в действие описанные свои намерения собственным своим коштом»13 [Там же. С. 294-295].
Планы Шелихова получили одобрение и поддержку И. А. Пиля, немедленно реагировавшего на его донесение. Уже 13 февраля он направил в Петербург «всеподданнейший рапорт», к которому приложил описание и карту плавания Измайлова-Бочарова. Отметив большое значение важных открытий этих «компанейских мореходов», генерал-губернатор обратил внимание Екатерины II, что они явились плодом усилий основателей Северо-Восточной компании, представляли «новые знаки усердия их к славе империи вашей»14 [Там же. С. 297].
Касаясь намерений Шелихова относительно дальнейшего проникновения в Северо-Западную Америку, Пиль выражал надежду, что их реализация даст возможность компании добиться успехов, не только сулящих ей изрядную прибыль, но и «государственную пользу приносящих», а также позволяющих распространить свою деятельность до Калифорнии. Шелихов и его компаньон, «не жалея капитала своего и трудов, с оным соединенных,- рассуждал сановник,- обратятся непременно на новые открытия и таких мест, кои теперь влекут трудности за собою и при том еще такую, которая действительно суть страшна испытателям оной... Успехи, компаниею обещеваемые, действительно превзойтить могут всякую неимоверность»15 [Там же. С. 302-304. В письме А. А. Безбородко от 14 февраля 1790 г. Пиль указывал, что расширение деятельности «компании Голикова и Шелихова... обещает знатные успехи на пользу общую» (РТЭ. С. 410)].
Учитывая, однако, значительную активность иностранцев, прежде всего англичан, в северной части Тихого океана, российские промысловые компании могли, по мнению генерал-губернатора, противостоять им, лишь объединившись, при условии «ежели они согласятся все вообще определить себе за главнейший предмет не единое только защищение пользы своей, но и пойдут с охотою на укрощение иностранных промышленников, в таком случае хотя и не прямо, однако ж все, кажется мне, ожидать будет можно от них того, что отважность европейцев на хищение сокровищ, одной России принадлежащих, убавится»16 [РОТОСА. С. 303].
На следующий день Пиль направил императрице еще один рапорт - о приближении испанских и английских судов к российским поселениям в Северо-Западной Америке. Для укрепления позиций России он считал необходимым поддержать идею строительства нового, более удобного порта на побережье Охотского моря, выдвинутую во второй половине 80-х годов. Но в отличие от своих предшественников в данном вопросе - П. А. Соймонова, А. Р. Воронцова и А. А. Безбородко, И. В. Якобия - генерал-губернатор предлагал избрать для этого не устье р. Уды, а более подходящее место. «Где ближе и полезнее должно будет назначить предполагаемый новый порт, - обещал он, - я не оставлю особенно всеподданнейше донести в. в-ву в свое время». А пока Пиль послал в Охотск начальнику порта предписание, «дабы он усилил везде чрез частных промышленников подтверждения свои относительно... защищения по мере сил их и возможности того права, которое на тамошнюю часть в. в-во неоспоримым иметь соизволите»17 [Там же. С. 314-315]. Одновременно в столицу была отправлена копия упомянутого выше февральского донесения Шелихова.
Осуществляя свои замыслы, энергичный предприниматель основал в 1790 г. Предтеченскую компанию, а несколько позже Уналашкинскую. После гибели галиота «Три Святителя», потерпевшего крушение возле Уналашки, он в начале сентября 1791 г. отправил туда построенное в Охотске судно «Северовосточный орел», доставившее 20 работных людей во главе с передовщиком «для занятия тех мест, кои по отбытии компанейских судов остаются без защиты, а обитатели, в случае прихода судов иностранных, без полезных советов». Незадолго до того на Кадьяк прибыл новый главный правитель Северо-Восточной компании А. А. Баранов, приступивший к исследованию острова и омывающих его вод, а также Кенайского и Чугацкого заливов. Летом 1791 г. компанейское судно «Св. Михаил», проплыв вдоль американского берега до 58°38'30" с. ш., доставило туда доски с изображением российского герба и соответствующей надписью 18 [АГС. Т. 1, ч. 2. С. 664; РТЭ. С. 411].
Решимости сибирских властей оказать содействие планам Шелихова способствовала ценная информация, поступившая в Охотск в июле 1792 г. Прибывший из Америки Е. И. Деларов сообщил начальнику порта, что регулярные плавания из Новой Испании «к самым северным местам берега американского» предпринимаются исключительно с целью закрепить контроль монархии Карла IV над Нутка-зундом. Последний же, по утверждению осведомленного участника одной из таких экспедиций, якобы интересует испанцев «единственно потому, дабы не допустить англичанам занять на берегу американском места, между гишпанским и российским владением лежащие; причем неоднократно уверяли, что правительство гишпанское в Мексике ничего столько не желает, как дальнейших подвигов российских по американскому берегу на восток и юго-восток, дабы англичанам со временем пресечь всю надежду на будущее время к занятию сих мест»19 [РТЭ. С. 411].
Докладывая 29 сентября 1792 г. императрице, что ситуация на Северо-Западе Америки благоприятна для деятельности шелиховско-голиковской компании, И. А. Пиль констатировал: «...распространение дальнейших поисков в тамошних местах от компанионов... происходит прилежным образом»20 [Там же. С. 412].
Донесения из Иркутска неизменно привлекали внимание правящих кругов Российской империи. События в. северной части Тихого океана постоянно оставались в поле зрения петербургского правительства. Об этом свидетельствуют, в частности, неоднократное рассмотрение и одобрение рапортов генерал-губернатора Советом при высочайшем дворе,: 3 ноября и 22 декабря 1791 г., 26 января и 25 ноября 1792 г., 27 июня 1793 г.21 [АТС. Т. 1, ч. 2. С. 662-666].
Уведомив Екатерину II 28 сентября 1793 г. об «успехах усердия и стараний» Шелихова, И. А. Пиль сообщил о его намерении заложить у м. Св. Ильи «для усиления там нашего кораблеплавания» небольшую судостроительную верфь. Беря на себя все расходы по осуществлению этого предприятия, Шелихов просил лишь передать в его распоряжение из числа отбывающих в Сибири каторгу или ссылку «несколько человек, знающих кузнечное, слесарное, медиковальное и медилитейное мастерства», а кроме того прислать 10 крестьянских семейств «для заведения хлебопашества в приличных местах матерой Американской земли и на Курильских островах»22 [Там же. С. 666].
Поддерживая это ходатайство, генерал-губернатор подчеркивал, что «к распространению в вышеозначенных местах владычества престола Российского теперь нет приличнее посредства тамошних зверопромышленных купеческих компаний, из коих наиглавнейшая, по видимым доныне успехам в открытиях, помянутого Шелихова с товарищем его курским именитым гражданином Голиковым» 23 [Там же. С. 667]. В сферу деятельности компании входило, по словам Пиля, помимо о-вов Кадьяка и Афогнака, побережье Американского континента от п-ова Аляски до 55° с. ш. Однако предполагалось продвижение ее судов дальше на юг, до 45-й параллели.
Заслушав 19 декабря 1793 г. рапорт генерал-губернатора, Совет при высочайшем дворе согласился удовлетворить просьбу Шелихова. 31 декабря последовал соответствующий указ Екатерины II. «Находя весьма полезными для государства нашего таковые предприятия помянутой компании Шелихова и Голикова и желая, чтоб оные сопровождаемы были всевозможными успехами, - писала императрица И. А. Пилю, - позволяем вам по прошению той компании дать ей из ссылочных до 20 человек мастеровых, да хлебопашцов на первой случай десять семей». Об изменении отношения государыни к деятельности обоих «именитых граждан» на Северо-Западе Америки свидетельствовало и ее предписание «доносить нам об успехах сей компании» 24 [РЭИТО-2. С. 316].
Подтвердив 1 марта 1794 г. получение этого указа, И. А. Пиль 11 мая направил Шелихову пространный «ордер» - подробную инструкцию, определявшую программу действий Северо-Восточной компании в Америке и на Курильских о-вах. Она предусматривала строительство крепости в подходящем месте Американского побережья, а возле нее предлагалось основать поселение с четкой планировкой улиц и площадей, жилыми домами, складскими помещениями, церковью. Генерал-губернатор считал целесообразным, чтобы будущие поселенцы, кроме «звериных промыслов», занимались также хлебопашеством, огородничеством, скотоводством и птицеводством, разведением льна и конопли, производством холста (что позволило бы обеспечить компанейские суда парусами и корабельными снастями). При наличии залежей железной руды следовало, по его мнению, наладить на месте выплавку железа и изготовление якорей, болтов, гвоздей. Кроме того, русским вменялось в обязанность обучать жителей Америки «всем тем работам, изделиям и упражнениям, кои сами они знают, дабы со временем и сии американцы... пригодны бы были служить на мореходных судах за добровольную плату и другими нужными по времени упражнениями заниматца, и чтоб потому не было уже нужды посылать туда ремесленных и хлебопашцов из России» 25 [См.: PC. С. 191 - 192; РОТОСА. С. 329].
В случае появления близ русского поселения чужеземных судов предписывалось по возможности избегать встреч с ними. А если это не удастся, то проявить доброе отношение, «удаляя однако ж от их сведения истинное состояние своего жилища. И наипаче, под разными отговорками, не показывать им своих укреплений и имущества и всего, что сокрытия достойно». Французские корабли желательно «вовсе не допущать, по нынешним европейским обстоятельствам, и... поступать с французами, яко с неприятелями»26 [РОТОСА. С. 333-334].
Этот «ордер» означал, как указывает Р. В. Макарова, «первый серьезный шаг к признанию компании Шелихова и Голикова в качестве единственной представительницы интересов русского правительства в Тихом океане». Во всяком случае, именно так его расценил сам Шелихов, полагавший, что на возглавляемую им компанию возложена обязанность отстаивать права империи на Северо-Западе Америки. Инструктируя правителя вновь созданной Северной Американской компании (являвшейся по существу филиалом Северо-Восточной) И. Ф. Попова, Г. И. Шелихов и его компаньон курский купец А. Е. Полевой, предостерегая от нежелательных встреч с иностранцами, писали 31 июля 1794 г.: «А ежели случится необходимо свидеться, то объявить иностранному судну именем ее и. в-ва и твердым голосом, что земля, где вы находитесь... принадлежит России и народы, на оных живущие, суть подданные российские, ибо в начале нынешнего столетия открыты российскими мореплавателями»27 [См.: Макарова Р. В. Русские на Тихом океане... С. 130; РТЭ. С. 414].
Девять дней спустя Шелихов отправил из Охотска главному правителю Северо-Восточной компании А. А. Баранову, которому предстояло осуществить непосредственную реализацию полученных указаний, 2 двухмачтовых судна, 30 семей работников, предназначенных для кораблестроения и земледелия, а также текст упомянутого выше генерал-губернаторского «ордера». Приложенное пространное письмо содержало обстоятельные комментарии этого документа и конкретные соображения, советы и уточнения по осуществлению предлагаемых мер.
Что касается выбора места для основания поселения, строительства крепости и верфи, то наиболее подходящим Шелихов счел район м. Св. Ильи. Будущему селению он дал название Славороссия, а крепости - в честь императрицы - имя Св. Екатерины. Поскольку, с его точки зрения, не представлялось возможным обеспечить необходимые строительные, сельскохозяйственные и иные работы силами одних русских поселенцев, предлагалось широко использовать труд местного коренного населения, «дабы множеством людей скорее и удобнее можно было все обработать и возделывать, чрез что и американцы скорее и удобнее приучатся к нашей жизни» 28 [РОТОСА. С. 345].
В связи с предостережениями И. А. Пиля по поводу возможного прихода иностранных судов Шелихов подчеркивал, «коль несносно допускать иностранцев обторговывать нас и видеть, что они слабостию нашею пользуются... Для сего то нужно старатца о заведении кораблестроения, сколько можно большего». Кроме того, он советовал «на Кадьяке и в новом заселении, а ежели можно и по протчим местам иметь по нескольку шпионов из самых отборных и верных вам американцов, могущих быть употребленными к разведыванию о приходящих иностранцах, и к тому, что ежели бы появился французский корабль или судно, то б могли они его потопить искусно» 29 [Там же. С. 348].
Высказав замечания и необходимые пояснения, Шелихов дал указание главному правителю продолжить усилия «к дальним поискам в пространстве моря и открытии мест на матерой американской земле и порядочного оных описания и положения на планы». При этом он выразил уверенность, что и без его напоминания Баранов старается «предупредить иностранные державы во всем, что до притяжения ими американских берегов относитца»30 [Там же. С. 349-350].
Суда компании, покинувшие в августе 1794 г. Охотск, доставили на Кадьяк также духовную миссию во главе с архимандритом Иоасафом, отправленную по настоянию Шелихова и Голикова из Петербурга «для проповеди слова божия в Америке и просвящения тамошних народов в вере христианской и в познании должностей, в благоустроенных обществах необходимых». Русские миссионеры, как отмечает С. Г. Федорова, много сделали для смягчения колонизационной практики. «Они принимали участие в школьном просвещении детей туземцев, создавали письменность для алеутов, оставили труды по этнографии Алеутских островов и Аляски». На Кадьяке была построена церковь31 [См.: Там же. С. 336; Федорова С. Г. Русское наследие в судьбах коренного населения Аляски//Традиционные культуры Северной Сибири и Северной Америки. М., 1981. С. 249. Именным указом 19 июля 1796 г. Иоасаф был посвящен в сан «епископа Кадьякского и прочих прилежащих к тому в Америке островов» (ПСЗРИ. Т. 23. № 17491. С. 918)].
18 ноября 1794 г., возвратившись из Охотска в Иркутск, Шелихов доложил генерал-губернатору об инструкциях, направленных летом А. А. Баранову во исполнение майского «ордера» И. А. Пиля. Значительная часть донесения была посвящена плаваниям компанейских судов в 1792-1793 гг. вдоль американского берега от Кенайской губы (залива Кука) до Нутка-зунда. Описывая встречу русских с английским кораблем «Феникс» в бухте Камышак (при входе в Кенайскую губу), Шелихов воспроизвел заявление Баранова британскому капитану Мору, что побережье вплоть до бухты Льтуа «принадлежит России по первым ея тех мест приобретениям от времяни 1740 года; и хотя Мор на сие возражал, присваивая первое приобретение Кинайского и Чугаского заливов Англии и трудам известного капитана Кука, но Баранов отверг сие тем, что прежние российские мореплавательные известия свету еще не открыты и что он имеет повеление, в случае каковых либо в сих местах препядствий от иностранных, донесение зделать своему высокому правительству»32 [РОТОСА. С. 356-361]. Уведомляя сибирские власти об учреждении новой Северной Американской компании, ее основатель сообщал, что она создана для торговли с жителями Чукотки и отделенного от нее Беринговым проливом побережья Америки, а также для дальнейших открытий «по американскому мысу, прямо чукчам лежащему, простираясь вдоль берегов сего материка на север и северо-восток»33 [Там же. С. 362. В следующем году Шелиховым была образована Атхинская (или Курильская) компания для ведения промысла на Курильских, Командорских и Алеутских о-вах].
Но, пожалуй, наиболее важной идеей этого пространного документа являлась мысль о целесообразности значительного расширения сферы и масштабов российского судоходства в Тихоокеанском бассейне. «Чтоб славу империи, в сей части света приобретенную, возвысить, пользы в оной почерпываемые умножить, а торговлю россиян увеличить до возможной степени, - писал Шелихов, - сужу я, что необходимо нужно распространить мореплавание наше по Тихому океану далее нынешних пределов». Он предлагал доставлять продукцию, вывозимую из Америки, с Алеутских и Курильских о-вов, в Кантон, Макао, Индонезию, Филиппины и Марианские о-ва. В этой связи Шелихов просил Пиля ходатайствовать перед петербургским двором «о испрошении дозволения российским морским на Тихом море компаниям отпускать суда свои к помянутым китайским портам и в иные места для сыскания источников, могущих пополнить нашу коммерцию»34 [См.: РОТОСА. С. 363, 365. В более позднем прошении на имя Екатерины II от 30 апреля 1795 г. Шелихов просил в случае, если ожидаемое им «от всемилостивейшей государыни дозволение последует отправлять суда в Кантон, Малайю и в Филиппинские острова», прислать в его распоряжение несколько человек «для отправления дальних вояжей для коммерции». Цит. по: Радченко Ю. «Колумбу Росскому...» // Панорама искусств, 78. М., 1979. С. 346]. Для осуществления этих планов большое значение имело бы, по его мнению, строительство вместо Охотска нового океанского порта, желательно недалеко от устья Амура, а также верфи в низовьях Ульи.
Получив это донесение, И. А. Пиль тотчас доложил о нем в столицу. Уже 20 ноября 1794 г. он направил Екатерине II рапорт, к которому приложил копию своего майского «ордера» и текст доклада Шелихова вместе с копией его письма Баранову. Одобрительно отозвавшись о действиях и намерениях главы Северо-Восточной и Северной Американской компаний, генерал-губернатор, в частности, решительно поддержал идею расширения сферы российской торговли на Тихом океане. Призывая императрицу «таковой Шелихова полезной для государства план всевысочайше удостоить всемилостивейшего благоволения», он указывал, что в этом случае следует принять необходимые меры к тому, «чтобы не только в Батавии, в Филиппинских и Марианских островах приходящие из Российской Америки торговые суда принимаемы были, но, ежели по каким-нибудь несчастным приключениям, зайдут и кроме вышеописанных мест в другие, как то: в Калифорнию или Мексику и прочие места, были бы приняты и вспомоществуемы в нуждах их на основании народных прав»35 [РОТОСА. С. 371-372].
В заключение, напомнив о многолетней успешной деятельности своего протеже, «яко поистинне трудолюбивейшего, пользу и славу государства разпространяющего, а добрым поведением своим пример подающего», Пиль просил отнестись к нему благожелательно. Хотя в 1788 г., писал сановник, Шелихову уже пожалованы шпага, медаль и похвальная грамота, «но нынешние его, на истинном усердии ко благу отечества основанные предприятия и неутомимые труды о распространении внешней торговли и разных заведений в местах, где хлебопашцы поселиться должны, по всей справедливости, заслуживают нового, достойного заслугам его поощрения...»36 [Там же. С. 375-376].
Обращает на себя внимание, что в цитируемом донесении для обозначения американских владений России употреблен термин «Российская Америка», фигурировавший, впрочем, и в рапорте И. А. Пиля императрице от 28 февраля того же года. Говоря о происхождении и распространении этого понятия, Н. Н. Болховитинов резонно отмечает, что в результате русских экспедиций XVIII в. в северной части Тихого океана «Россия стала не только европейской и азиатской, но и в какой-то мере американской державой. Появился и завоевал права гражданства термин «Русская Америка», широко использовавшийся в литературе и документах». Автор, однако, не уточняет, когда именно он вошел в обиход. Поскольку же, по словам С. Г. Федоровой, этот термин встречался ей лишь в материалах первой половины 60-х годов XIX в., заметим, что не раз упоминавшийся иркутский и колыванский генерал-губернатор И. А. Пиль пользовался обозначением «Российская Америка» еще в 1794 г. 38 [См.: РЭИТО-2. С. 319, 320; Болховитинов Н. Становление... С. 272; Федорова С. Г. Русское население... С. 8-9].
Исполнительный рапорт Пиля с приложенными к нему материалами поступил в Петербург в конце января 1795 г. и был передан на рассмотрение Совета при высочайшем дворе. Однако никаких конкретных решений по вопросам, поставленным в этих документах, судя по всему, тогда не последовало. Это объясняется, скорее всего, отсутствием заинтересованности со стороны правительства Екатерины II. Думается, А. И. Андреев имел все основания полагать, что деятельность Г. И. Шелихова, «в сущности, не находила достаточной поддержки в центре и развивалась в значительной мере благодаря личной энергии и настойчивости этого крупнейшего деятеля по распространению и укреплению наших владений в Тихом океане»38 [См.: РОТОСА. С. 48]. До тех пор пока предприимчивый учредитель Северо-Восточной и других компаний действовал на свой страх и риск и обходился в основном собственными средствами, ограничиваясь минимальными просьбами к петербургским властям, последние готовы были поощрять его активность. Но когда возникла необходимость определенных усилий на государственном уровне, особого желания предпринимать что-либо в этом направлении, видимо, не оказалось. К тому же вскоре после того, как генерал-губернаторское послание дошло до столицы, 20 июля 1795 г. Г. И. Шелихов внезапно скончался 39 [В конце 1796 г. ушел в отставку его могущественный покровитель генерал-губернатор И. А. Пиль].
Мы не будем касаться причин и обстоятельств этой неожиданной и во многом загадочной смерти, по поводу которой существуют различные версии и домыслы: болезнь, самоубийство, отравление40 [См.: Штейнгейль В. И. Сочинения и письма. Иркутск, 1985. Т. 1. С. 73; Российского купца Григория Шелихова странствования... (1971). С. 124-125; Алексеев А. И. Судьба Русской Америки. С. 120; Радченко Ю. Указ. соч. С. 347-349. Б. П. Полевой, ссылаясь на недавно обнаруженный документ, полагает, будто Г. И. Шелихов заранее знал о приближении кончины. См.: Российского купца Григория Шелихова странствования... (1971). С. 124. Разделяя это мнение, Л. А. Ситников категорически отвергает гипотезы об убийстве и самоубийстве. См.: Ситников Л. А. Григорий Шелихов. Иркутск, 1990. С. 289-292]. Но так или иначе летом 1795 г. не стало человека, являвшегося главным инициатором исследования и освоения Северо-Западной Америки. В отличие от прочих купцов и промышленников, занятых преимущественно добычей, скупкой и сбытом пушнины, Шелихов впервые поднял вопрос о закреплении за Россией полосы Американского побережья и островов, где неоднократно бывали русские, а также создал плацдарм для их дальнейшего продвижения в этом регионе, основав на Кадьяке первое постоянное российское селение. «Главным в этом предприятии,- подчеркивает С. Г. Федорова,- была попытка по-новому осваивать Американский континент: наряду со зверобойным морским и пушным промыслом завести там хлебопашество, производить исследование и эксплуатацию недр, получить право на установление торговых связей» с другими тихоокеанскими странами, а в Америке с испанцами и американцами. Как замечает А. И. Алексеев, Шелихов «был не только путешественником и мореплавателем, но и государственным деятелем, хотя и не состоял на службе»41 [См.: Федорова С. Г. Русское население... С. 110; Алексеев А. И. Освоение русскими людьми Дальнего Востока и Русской Америки. С. 111].
Персонифицируя почти полвека спустя крылатое выражение М. В. Ломоносова, Г. Р. Державин писал в эпитафии, высеченной на южной стороне надгробного памятника основателю Русской Америки в Иркутске на берегу Ангары:
Колумб здесь росский погребен,
Преплыл моря, открыл страны безвестны... 42 [Державин Г. Р. Стихотворения. Л., 1957. С. 234]
Характеризуя позицию петербургского двора в связи с шелиховскими планами расширения масштабов тихоокеанской торговли, можно предположить, что она была отчасти обусловлена и сложившейся к середине 90-х годов международной ситуацией, в частности состоянием и развитием русско-испанских отношений.
На протяжении первых двух лет Великой Французской революции правительство Екатерины II, относясь к ней в принципе, как уже указывалось, негативно, вело себя довольно пассивно, так как было поглощено войнами с Турцией и Швецией, польскими делами, конфронтацией с Англией. Но с лета 1791 г. началась заметная активизация российской политики, в значительной мере обусловленная тем, что к тому времени Россия развязала себе руки: еще 3(14) августа 1790 г. был заключен Верельский мирный договор со Швецией, а 31 июля (11 августа) 1791 г. в Галаце подписаны предварительные условия мира с Портой (11(22) августа весть об этом достигла Петербурга). Улеглась и вызванная действиями Англии весенняя «военная тревога» 1791 г.: во второй половине июля англо-русский конфликт был в основном урегулирован.
Вместе с тем сыграло роль и углубление революционного процесса во Франции. Поворот в политике екатерининской России по отношению к Французской революции непосредственно последовал за событиями, связанными с неудавшейся попыткой бегства королевской семьи (20 июня 1791 г.),- ее задержанием и арестом Варение, вынужденным возвращением в Париж, требованием изложения монарха и установления республики, выдвинутым в учредительном собрании, политических клубах и на страницах печати.
Императрица стала ориентироваться на разрыв дипломатических отношений с Францией: 31 августа французскому поверенному в делах Эдмону Шарлю Женэ было запрещено появляться при дворе, а Коллегии иностранных дел приказано прекратить всякие сношения с ним. Российскому посланнику в Париже И. М. Симолину коллегия еще в июле рекомендовала воздерживаться от контактов с французскими министрами, поскольку Людовик XVI фактически не располагает свободой действий.
Петербургское правительство настойчиво выступало в пользу организации вооруженной интервенции антифранцузской коалиции, хотя непосредственно участвовать в ней не собиралось. Оно приветствовало Пильницкую декларацию австрийского императора Леопольда II и прусского короля Фридриха Вильгельма II о намерении военного вмешательства в дела Франции и настаивало на скорейшем наступлении войск Австрии и Пруссии. Принятие Учредительным собранием в Париже конституции 3 сентября 1791 г. привело к дальнейшему ужесточению позиции российского двора. 7(18) октября состоялось подписание русско-шведского договора с секретной конвенцией об обязательстве России оказать Швеции военную помощь для вторжения во Францию.
Осенью 1791 г. Екатерина II обратилась с письмами к австрийскому императору, королям Пруссии, Дании, Сардинии, Обеих Сицилии, призывая их к вооруженной борьбе и другим действиям против французской революции. Она поддерживала переписку с братьями Людовика XVI - графом Прованским и графом д'Артуа, первой из европейских монархов официально признала эмигрантское правительство принцев в Кобленце и аккредитовала там своего представителя Н. П. Румянцева, а в Петербурге приняла их уполномоченного графа Эстергази. По ее распоряжению 1 октября в Кобленц были посланы 2 млн франков.
Перед лицом складывавшейся антифранцузской коалиции европейских государств правящие круги Франции старались не допустить открытого присоединения к ней Англии и Испании. От их внимания не могла, конечно, ускользнуть закулисная роль британской дипломатии как инициатора и вдохновителя вооруженной интервенции, но они учитывали, что сент-джеймский кабинет пока все же уклонялся от прямого участия в формировавшемся контрреволюционном блоке. В свою очередь, мадридское правительство, боясь «революционной заразы», но, не желая в случае нового конфликта с Англией лишиться потенциальной поддержки давней союзницы, тоже придерживалось выжидательной тактики. Его солидарность с феодально-абсолютистскими монархиями Европы не шла дальше гневных филиппик по поводу французских событий. Порвать же отношения с Францией оно не решалось. Более того, Фамильный пакт 1761 г. формально оставался в силе.
Поэтому С. С. Зиновьев в течение долгого времени не получал от Флоридабланки конкретного ответа на неоднократные предложения России о совместных действиях в борьбе против революции по ту сторону Пиренеев. Столь же безрезультатны были и беседы вице-канцлера И. А. Остермана с испанским посланником Мигелем де Гальвесом о возможном присоединении Испании к враждебным революционной Франции силам в сентябре - октябре 1791 г. Положение несколько изменилось лишь после подписания Пильницкой декларации и принятия французской конституции, провозглашавшей принцип верховенства нации и впервые в Европе устанавливавшей строй конституционной монархии. В связи с утверждением этого законодательного акта Людовиком XVI Остерман от имени императрицы выразил надежду, что «его католическое в-во без общего с другими дворами сношения не соизволит признать ту конституцию законной, так как и она с своей стороны равное поведение наблюдать намерена»43 [См.: КЗ [18, 25, 28, 30 сентября 1791 г.] // АВПР. Ф. ВКД. Оп. 2/6. Д. 899. Л. 426-427, 431-434, 440-442, 451-451 об. См. также: Джеджула К. Е. Россия и Великая французская буржуазная революция конца XVIII века. Киев, 1972. С. 310. «Здесь искренне желают союза и согласия с нами», - сообщал в Мадрид еще 28 апреля [9 мая] Гальвес (CDHR. Р. 336)].
Почти одновременно Флоридабланка 13 октября 1791 г. вручил С. С. Зиновьеву памятную записку, в которой европейским государствам предлагалось не признавать указанную конституцию, а в случае какого-либо ограничения свободы передвижения короля прекратить всякие сношения с Францией, выслать всех французов и отозвать из Парижа своих дипломатических представителей. «По всему изложенному, - писал первый министр, - Русский двор может судить, насколько Мадридский двор согласен с его взглядами и насколько будет он счастлив видеть, как оба союзных двора последуют этим или другим подобным же идеям, сохраняя всеми возможными средствами связывающие их узы истинной дружбы» 44 [Великая французская революция и Россия. М., 1989. С. 461-462].
Однако уже через два месяца монархия Карла IV пошла на попятный. 12 декабря Флоридабланка уведомил Гальвеса (не замедлившего информировать Коллегию иностранных дел) о том, что предложенные им 13 октября меры (за исключением денежной субсидии французским принцам и эмигрантам) неприемлемы, «коль скоро сам французский король говорит и хочет убедить другие дворы, что он свободен». Вместе с тем граф не скрывал, что подлинной причиной, побудившей испанский двор воздержаться «от наступательных действий против Франции», явились опасения враждебных акций со стороны Англии «на основании одного из мотивов, которыми она пользуется, дабы извлечь выгоду из происходящих споров по поводу американских дел»45 [Там же. С. 462].
Осторожная и уклончивая позиция Испании оказалась в то время возможной в значительной мере потому, что тогдашние руководители французской политики ставили себе целью (особенно после подписания 7 февраля 1792 г. австро-прусского союзного договора, конкретизировавшего положения Пильницкой декларации и оформившего создание коалиции европейских монархов против революционной Франции, а также объявления 20 апреля Законодательным собранием войны Австрии) избегать обострения противоречий с Испанией и Англией, а следовательно, не рисковали вмешиваться в дела, относившиеся к сфере интересов обеих держав. Кроме того, правительство в Париже было крайне напугано начавшимися во второй половине 1791 г. восстаниями в вест-индских колониях: Сан-Доминго, Мартинике, Гваделупе.
По мере углубления революционного процесса происходила и консолидация враждебного Франции лагеря. Еще в начале февраля 1792 г. И. М. Симолин выехал из французской столицы. В июне оттуда был отозван поверенный в делах М. С. Новиков и весь персонал российской дипломатической миссии, а 8(19) июля выслан из Петербурга французский поверенный в делах Женэ. Итак, правительство Екатерины II фактически разорвало дипломатические отношения с Францией. Изданный 25 июля в Кобленце манифест командующего австро-прусской армией герцога Брауншвейгского провозглашал решимость «навести порядок» во французском государстве и угрожал жестокой расправой защитникам революции. На следующий день войска интервентов перешли в наступление и вскоре вторглись на территорию Франции. 3 августа манифест стал известен в Париже, что ускорило ход назревавших в стране событий. 10 августа 1792 г. во французской столице вспыхнуло народное восстание, возглавленное революционной коммуной. Дворец Тюильри был взят штурмом, Людовик XVI и его семья арестованы и заключены в замок Тампль. Наряду со свержением монархии, Законодательное собрание издало декрет о созыве национального Конвента, избираемого всеобщим голосованием, отменило имущественный ценз, объявило членов королевской семьи и родственников эмигрантов заложниками.
Все это заставило мадридское правительство, тревожась за безопасность королевства, сделать еще один шаг навстречу антифранцузской коалиции. Поскольку то, что недавно произошло во Франции, не оставляет «более ни малейшей надежды на восстановление порядка», сообщал 4 сентября 1792 г. преемник Флоридабланки граф Аранда поверенному в делах в Петербурге Амату, решено сосредоточить испанские войска на французской границе, «имея намерение начать военную кампанию силами корпуса, если вмешаются и другие державы». Не беря на себя определенных обязательств, Испания ставила свою дальнейшую позицию в зависимость от действий союзных держав. 3 октября Амат передал депешу Аранды в Коллегию иностранных дел, причем, изложив ее основные положения, не преминул уточнить: «Незачем и говорить, что в числе этих держав Россия стоит для Испании на первом месте»46 [Там же. С. 463-464].
15 октября Амату была вручена вербальная нота, где указывалось, что императрица «и впредь будет уделять то же внимание французским делам». В документе давались «самые твердые заверения в готовности способствовать... всем действенным мерам, какие Испания, в согласии с другими дворами,- пожелает принять в отношении названных дел»47 [Там же. С. 465]. Вместе с тем из ноты вытекало, что Екатерина II не собиралась принимать непосредственное участие в военных акциях против Франции.
Однако дальнейшему позитивному развитию отношений двух государств помешала внезапная отставка Аранды в середине ноября 1792 г. Сменивший его на посту «первого государственного секретаря» 25-летний фаворит любвеобильной королевы Марии-Луизы Мануэль Годой-и-Альварес (получивший титул герцога де Алькудиа) сразу же начал готовиться к войне с соседней державой, ориентируясь на поддержку Англии. Подготовку ускорило известие о казни Людовика XVI 21 января 1793 г. Реакция в Европе последовала незамедлительно. Британское правительство поспешило выслать французского посла, а в ответ Конвент 1 февраля объявил войну Англии и Республике Соединенных провинций.
29 января (9 февраля) весть о драматических событиях в Париже достигла Петербурга. 8(19) февраля императрица издала указ о полном разрыве отношений с Францией. Она распорядилась отозвать оттуда всех российских подданных и выслать из России французов, исключая тех, которые под присягой отрекутся «от правил безбожных и возмутительных, в земле их ныне исповедуемых». Был расторгнут франко-русский договор48 [Трактат о дружбе, торговле и мореплавании, подписанный в Петербурге 31 декабря 1786 г. (11 января 1787 г.) // Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами. СПб., 1902. Т. 13. С. 201-234], наложен запрет на заход французских судов в порты России, запрещено ввозить газеты, журналы и книги из Франции, а также вести переписку с этой страной. 17(28) февраля Екатерина II предписала «пресечь ввоз в империю нашу французских товаров и торг оными»49 [ПСЗРИ. Т. 23. № 17101. С. 402-405; № 17103. С. 406]. Петербургское правительство вступило в переговоры о заключении соглашений с Англией. 14(25) марта в Лондоне были подписаны англо-русские конвенции о взаимопомощи в войне против Франции, а также о торговле50 [Собрание трактатов и конвенций... СПб., 1892. Т. 9(10). С. 354-361].
В сложившейся обстановке мадридский двор, обсудив ее с сент-джеймским кабинетом и заручившись его содействием, во второй половине февраля принял решение «присоединиться к принципам и плану союзных держав». 28 февраля был обнародован указ о высылке всех французских подданных, проживающих в Испании менее 10 лет. Армия и флот готовились к боевым операциям, шел набор добровольцев, собирались пожертвования населения. Обо всем этом поверенный в делах Н. Н. Бицов 22 февраля (5 марта) доложил И. А. Остерману51 [Великая французская революция и Россия. С. 465-466. 14 апреля на заседании Совета при высочайшем дворе было зачитано полученное накануне донесение из Мадрида о том, что «Гишпания решилась действовать заодно с другими державами противу Франции» (ЦГИА. Ф. 1146. Оп. 1.Д. 15. Л. 93 об.)]. 7 марта Конвент объявил войну иберийской монархии.
Однако действия испанских войск оказались неудачными. Англия же, несмотря на подписанный 25 мая наступательный и оборонительный договор с Испанией52 [Tratados, conveniosy declaraciones... P. 646-648], не спешила прийти на помощь новой союзнице. Понимая непрочность и конъюнктурный характер союза с англичанами, не доверяя им, Годой обратился за поддержкой к России.
29 августа 1793 г. (н. ст.) Годой заявил Н. Н. Бицову о желательности установления более тесных связей между обеими державами, для чего считал целесообразным заключение торгового и даже союзного договора. Донося в Петербург об этой беседе, русский дипломат высказал мнение, что при благожелательной реакции правительства Екатерины II на испанское обращение можно было бы приступить к переговорам и тем самым предотвратить торговое соглашение между Испанией и Англией. Впоследствии фаворит неоднократно возвращался к данному вопросу. «Г-н герцог де Алькудия, - докладывал Н. Н. Бицов вице-канцлеру в конце октября, - весьма выразительно заверил меня в своем желании вступить в союз с нашим двором и сообщил, с каким нетерпением ожидает ответа в. с-ва на донесение, которое я имел честь Вам послать по этому поводу». 9 декабря Годой вновь подтвердил свою заинтересованность в решении петербургского двора «по поводу сделанных им (Годоем. - М. А.) намеков». Информируя Коллегию иностранных дел об аудиенции у «первого государственного секретаря», поверенный в делах подчеркнул, что, судя по ряду признаков, мадридское правительство твердо намерено сотрудничать впредь с российским двором в создании более совершенного устройства Европы53 [РИ. С. 424; АВПР. Ф. СРИсп. Оп. 58. Д. 487. Л. 157-158; Д. 491. Л. 18-19. См. также: Там же. Д. 487. Л. 143].
Правда, оригинал этого документа затерялся в пути, и копия его была получена в столице империи лишь в апреле 1794 г., но предыдущие депеши из Мадрида дошли по назначению еще в сентябре-декабре 1793 г. Однако реагировать на них петербургские власти, видимо, не спешили. Во всяком случае каких-либо следов определенного ответа на испанское предложение нам обнаружить не удалось. Об отсутствии его косвенно свидетельствует и донесение нового посланника Испании в Петербурге Хосе де Ониса от 31 декабря 1793 г. о встрече с курировавшим внешнюю политику графом А. А. Безбородко. Обер-гофмейстер, по словам дипломата, отказался поделиться планами правящих кругов России в отношении дальнейших шагов в борьбе против революционной Франции54 [CDHR. P. 364; Schop Soler A. M. Las relaciones entre Espana у Rusia en la epoca de Carlos IV. Barcelona, 1971. P. 47].
Поведение высокопоставленного сановника, видимо, отражало позицию правительства Екатерины II, о которой дает представление последовавший вскоре императорский рескрипт С. С. Зиновьеву в связи с его предстоящим возвращением в Испанию после полуторагодичного отсутствия. В документе констатировалось, что, оказавшись в состоянии войны с Францией, испанская монархия, вынужденная «заботиться о сохранении в целости огромных и богатых своих владений в Новом Свете», стремится установить «с другими дворами новые связи». В этой ситуации, говорилось в рескрипте, она «нам и формальные отзывы учинила о желании ее вступить с нами в союзные и торговые обязательства». На такие предложения мадридского правительства посланнику поручалось ответить в самой общей форме, что «не отречемся мы при удобном случае войти с е. в-вом во всякие постановления, к сей цели клонящиеся»55 [РИ. С. 428]. Но под предлогом необходимости избежать преждевременной огласки рескрипт предписывал воздержаться пока от конкретизации этой идеи.
Что же касается желания испанской стороны заключить торговый договор с Россией, то Зиновьеву предлагалось напомнить, что петербургское правительство уже предприняло шаг в данном направлении, односторонне снизив в свое время пошлины на испанские товары, и готово вести переговоры, завершив их подписанием соглашения «на основании обоюдных и совершенно равных выгод, как скоро находящийся здесь гишпанский министр получит на то надлежащее уполномочение»56 [Там же. С. 429. Впрочем, С. С. Зиновьеву не суждено было вернуться в Мадрид].
По указанию Годоя, в мае 1794 г. Онис представил правительству Екатерины II проект договора о торговле и судоходстве, составленный долголетним консулом Антонио де Коломби. Последний почти за два десятилетия пребывания в «Северной Пальмире» успел достаточно основательно изучить особенности российской торговли и весьма трезво оценивал предпосылки и перспективы развития товарообмена между двумя странами. Еще в начале 1791 г., высказываясь в докладе первому министру о целесообразности заключения русско-испанского торгового договора, консул мотивировал свои соображения возможностью значительно увеличить объем импорта (особенно за счет сахара) в Россию в связи с устранением французской конкуренции вследствие начавшейся революции. Кроме того, по его мнению, складывались благоприятные условия на ближайшие годы для ввоза в Россию вин из Испании. Последний прогноз получил вскоре конкретное воплощение: в августе того же года в ответ на ходатайство Братства виноградарей Малаги императрица повелела освободить от уплаты таможенной пошлины доставляемые в Петербург вина «произрастения малагскаго»57 [Schop Soler A. M. Die spanisch-russischen Beziehungen... S. 202-203; см.: КЗ [3 и 7 августа 1791 г.] // АВПР. Ф. ВКД. Оп. 2/6. Д. 899. Л. 376, 385-386].
Эта мера способствовала росту объема торговли между Испанией и Россией. 2 октября 1792 г. (н. ст.) вице-консул Фелипе де Амат, являвшийся после отъезда посланника Гальвеса поверенным в делах, доложил графу Аранде, что за истекший год Кронштадт посетили 20 испанских судов. Они доставили вина, водку, пробку, фрукты на общую сумму от 800 до 900 тыс. руб. - примерно вдвое большую, чем в 1790 г., - а вывезли пшеницу, доски, парусину, пеньку, причем товарооборот за указанный период имел положительное для Испании сальдо в размере 600 тыс. руб.58 [Schop Soler A. M. Die spanisch-russischen Beziehungen... S. 203. Впрочем, по данным Коммерц-коллегии, указанное выше число торговых кораблей относится ко всем российским портам (в 1790 г. их было 14, а в 1791 г. -15). Баланс торговли между двумя государствами в целом, согласно тем же сведениям, выглядел в 1792 г. иначе: общая стоимость испанского импорта в Россию превысила 1 млн, а экспорта достигла 1358 тыс. руб. См.: ЦГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 278. Л. 111, 116].
Это донесение вызвало, очевидно, немалый интерес в Мадриде, и Амату было предписано совершить ознакомительную поездку по Южной России, Украине и Крыму. Итоги ее наблюдательный вице-консул изложил в записке, которую посланник Онис 26 ноября 1793 г. отправил Годою. Она содержала подробные сведения о товарообороте российских портов, важнейших статьях импорта и экспорта России, ее денежном курсе, системе мер и весов, таможенной службе и т. д. Наиболее существенный вывод, к которому пришел Амат, сводился к тому, что испанская монархия не использовала полностью те выгоды, какие ей сулит развитие торговли с империей Екатерины II 59 [Memoria sobre los conocimientos mas necesarios para los espanoles que se dediquen a comercio de Rusia. См.: Schop Soler A. M. Las relaciones... P. 49-50].
На этом фоне и следует рассматривать испанское предложение о заключении торгового договора, переданное Онисом, видимо, в Коллегию иностранных дел не позднее мая 1794 г. Поскольку компетентная исследовательница истории русско-испанских отношений А. М. Шоп Солер не смогла обнаружить в хранилищах Испании текст документа, заметим, что в фондах ЦГАДА хранится его копия на французском языке, озаглавленная «Проект договора о торговле и мореплавании между е. в-вом королем Испании и ее и. в-вом императрицей всея Руси»60 [См.: Ibid. P. 51; ЦГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 278. Л. 3-23].
По ознакомлении Екатерины II с испанским проектом А. А. Безбородко по высочайшему повелению направил его члену Комиссии о коммерции П. А. Соймонову. Заслушав сообщение последнего, комиссия 29 апреля 1794 г. постановила подготовить все материалы по данному вопросу (включая присланные из Мадрида С. С. Зиновьевым и записку консула в Кадисе И. Ф. Бранденбурга), которые были направлены ей по распоряжению императрицы в феврале 1788 г., а также затребовать дополнительные сведения от Коллегии иностранных дел и Коммерц-коллегии. Предварительно изучив все эти материалы, комиссия приступила к рассмотрению самого проекта, чему были посвящены заседания 15 июня и 6 июля 1794 г. Свое мнение она сформулировала во всеподданнейшем докладе, апробованном 13 июля 61 [ЦГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 278. Л. 1-2, 24-25, 102-104, 129].
«Весьма признавая великую пользу, какая неминуемо для торгу Российского произтекать и умножаться будет от заключения наивыгоднейшего коммерческого с Гишпаниею договора»62 [Там же. Л. 139], комиссия сделала ряд существенных замечаний по поводу, отдельных пунктов проекта. Поскольку большинство параграфов соответствовало аналогичным положениям, зафиксированным ранее в соглашениях России с другими европейскими державами, и не отражало специфики русско-испанских экономических отношений, соображения комиссии касались преимущественно 7 статей из 49. При этом они в значительной мере совпали с теми, которые были высказаны 6 с половиной лет назад в ходе обсуждения вопроса о заключении русско-испанского торгового договора. Как и тогда, комиссия согласилась разрешить испанцам во всех российских портах (кроме Риги) платить таможенные сборы не ефимками, а «всякими здешними деньгами»63 [В Петербурге такое право было предоставлено иностранным купцам 24 мая 1792 г., причем курс устанавливался по 2 руб. 50 коп. за ефимок (ПСЗРИ. Т. 23. № 17047. С. 337). 15 апреля 1793 г. срок действия предписания был продлен до особого распоряжения. См.: ПСЗРИ. Т. 23. № 17115. С. 420-421], сохранить за ними существующие льготы при взимании импортных пошлин с испанских вин, ввозимых в Россию испанскими или русскими судами; распространить на Испанию привилегию, предоставленную в 1782 г. российским купцам и подданным некоторых других государств, - снижение на 74 размеров пошлин, взыскиваемых в черноморских портах Николаеве, Севастополе и Феодосии - в обмен на такую же скидку для товаров, доставляемых из России в Кадис, Барселону и Малагу64 [ЦГАДА. Ф. 397. Оп. 1. Д. 278. Л. 131-133, 137].
В качестве компенсации за перечисленные выше уступки предлагалось прежде всего добиваться от мадридского правительства уменьшения на 10% пошлин на импорт русских льняных тканей. Придавая этому вопросу особое значение, комиссия отмечала:«... поелику у нас таковых весьма мало, кои отваживались бы посылать свои корабли и товары на свой щет в толь дальние для них моря; то в соразмерность того и нужно тем более настоять в вышепомянутом требовании збавки десяти процентов в пошлине с привозных в Гишпанию российских полотен, холстов и хряща». Кроме того, предусматривалось, чтобы при экспорте вин из Испании российские подданные облагались такими же пошлинами, как испанцы65 [Там же. Л. 138, 133, 135].
Однако комиссия, как и в 1788 г., решительно воспротивилась обещанному в проекте снижению пошлин на ввозимые в Испанию русские пеньку, лен и смолу, полагая, что эти виды продукции не нуждаются в поощрительных мерах, так как спрос на них за границей и без того достаточно велик. Она не сочла также нужным настаивать на разрешении при необходимости привозить в испанские порты определенное количество льна, пеньки и смолы (согласно установленной квоте) на судах дружественных держав. «Комиссия полагает сего не требовать, дабы не подать случаю к каким-либо и со стороны Гишпанцов излишним домогательствам». Отвергнуто было и намечавшееся статьей 11 проекта сокращение на 1/3 пошлины с поставляемых в Россию испанских колониальных товаров: индиго, кошенили, кампешевого дерева и иных сортов древесины, какао, сахара-сырца, кубинского (и севильского) табака, ибо это поставило бы Испанию в привилегированное положение по сравнению с другими странами и дало бы последним предлог требовать для себя таких же льгот66 [Там же. Л. 136, 133-134].
В конце июля 1794 г. доклад Комиссии был передан императрице. В сентябре Годой предписал посланнику Онису добиваться заключения договора с Россией, который отвечал бы не только экономическим интересам Испании, но и ее желанию урегулировать проблему границы на северо-западном побережье Америки таким образом, чтобы ограничить британскую активность в том регионе. Однако стремление мадридского правительства сталкивалось с планами создания англо-русского союза, ставшего предметом переговоров с осени 1794 г. Они увенчались подписанием договора о взаимной гарантии владений и военной помощи 7(18) февраля 1795 г. А 31 марта того же года Онис доносил в Мадрид, что сближение России с Англией весьма затрудняет осуществление идеи Годоя о заключении русско-испанского торгового договора. Полтора месяца спустя он доложил о своей беседе с вице-канцлером И. А. Остерманом, который раздраженно заявил посланнику: «Зачем нужен торговый договор без союза между договаривающимися сторонами? Что было бы необходимо, так это чтобы Ваш двор вступил в союз с английским и нашим, и мы образовали бы систему с целью оказать сопротивление власти, которая упрочивается во Франции; и тогда торговый договор будет заключен сам собой»67 [ПСЗРИ. Т. 23. № 17305. С. 647-652; Hernandez Sanchez-Barba M. Op. sit. P. 288. ear ^ ^ Донесение от 12 мая 1795 г. цит. по: Schop Soler А. М. Las relacions… P. 52].
Но к тому времени в антифранцузской коалиции уже возникли трещины. 5 апреля 1795 г. из нее вышла Пруссия, 16 мая - Батавская республика. Годой еще с марта вел секретные переговоры о мире с представителями термидорианского Конвента. Слухи об этом вскоре достигли Петербурга, и 26 апреля (ст. ст.) И. А. Остерман обратился к испанскому посланнику за разъяснениями. Не получив удовлетворительного ответа, он призвал мадридский двор к продолжению вооруженной борьбы против революционной Франции в рядах коалиции. Однако «первый государственный секретарь» не склонен был отказываться от своего намерения. Поэтому 14 июля он предписал Онису не возвращаться больше к вопросу о торговом договоре с Россией68 [Джеджула К. Е. Указ. соч. С. 387; Schop Soler A. M. Las relaciones... P. 52. «в зависимости от того, как складывались отношения с Англией и Францией, - отмечает А. И. Саплин, - Годой строил свою политику относительно России, вспоминая о ней лишь тогда, когда требовалась помощь для борьбы с Великобританией» (Саплин А. И. Испания и Россия на пути к союзу 1812 г.: Дис... канд. ист. наук. М., 1987. С. 58)]. 22 июля в Базеле состоялось подписание мирного договора между Испанией и Францией69 [Год спустя обе державы заключили в Сан-Ильдефонсо договор о наступательном и оборонительном союзе (18 августа 1796 г.), направленный против Англии. «Наш союз с французами, - констатировал вскоре Онис, - вызвал крайнее неудовольствие здешнего двора» (CDHR. Р. 374). По мнению А. И. Саплина, узнав об этом договоре, «в Петербурге потеряли интерес к соглашению с Испанией» (Саплин А. И. Указ. соч. С. 57)], а Мануэль Годой удостоился пышного титула «князя мира».
Таков был международный климат, несомненно оказавший влияние на правящие круги России, когда в Петербурге изучался исполнительный рапорт И. А. Пиля и формировалось отношение к содержавшимся в нем предложениям.
В последующие годы российское правительство было в основном поглощено европейскими делами. 17(28) сентября 1795 г. завершилось оформление тройственного Петербургского союзного договора, которым Россия, Англия и Австрия решили вновь закрепить свои взаимные обязательства перед лицом наметившегося распада первой коалиции. Но смерть Екатерины II в ноябре следующего года помешала осуществить отправку русских войск для боевых действий против Франции. Лишь одна эскадра была послана в помощь британскому флоту, однако в связи с возникшими разногласиями внутри коалиции в апреле 1797 г., отозвана на родину. Вслед за отказом России от дальнейшего участия в войне австрийское правительство вступило в переговоры с Директорией, увенчавшиеся 17 октября заключением Кампоформийского мирного договора, что означало конец антифранцузской коалиции.
В этих условиях петербургскому двору было, конечно, не до Америки. Отсутствовали в тот период и внешние импульсы со стороны кругов, непосредственно заинтересованных в развитии торгового судоходства и пушного промысла в северной части Тихого океана. Почему они в отличие от Г. И. Шелихова до поры до времени не проявляли особой активности - постараемся объяснить в следующей главе. далее |