Глава восьмая
РОССИЙСКО-АМЕРИКАНСКАЯ КОМПАНИЯ
После смерти Г. И. Шелихова его конкуренты повели ожесточенную борьбу против созданной им компании с целью разорить ее основных пайщиков и заставить их прекратить или по крайней мере ограничить свою деятельность. Ссылаясь на отсутствие письменного завещания покойного, Иркутская казенная палата «по подстреканиям некоторых сильных мужу моему недоброхотов, завиствующих обширным его заведениям, и мне, и желающим расстроить оные», как писала вдова Шелихова1 [См.: Радченко Ю. Указ. соч. С. 348-349], 6 октября 1795 г. поставила под сомнение ее наследственные права. Однако энергичная женщина не замедлила обратиться с жалобой к самой императрице 2 [Ее прошение на высочайшее имя см.: Там же], а немного погодя сочла необходимым заручиться также поддержкой последнего фаворита Екатерины II Платона Зубова. Адресованная ему просьба о содействии мотивировалась прежде всего той ролью, которую Северо-Восточная компания призвана сыграть в северной части Тихого океана.
«Настало самое время, - говорилось в письме Н. А. Шелиховой влиятельному царедворцу от 22 ноября 1795 г., - помышлять об утверждении границы российскому владению между агличанами, тем паче, что опасатца их должно, дабы они самым нечувствительным образом не принудили нас удалитца». В качестве такой границы фигурировала 55-я параллель. Выражая готовность обеспечить выполнение этой задачи силами компании, Н. А. Шелихова просила П. А. Зубова ходатайствовать при дворе об одобрении данной инициативы. В заключение она высказывала надежду, что, «покровительствуя доселе компанию американскую, не оставите оную и на будущую пору бес покровительства Вашего» 3 [Тихменев П. А. Указ. соч. Приложение. СПб., 1863. Ч. 2. С. 111-112].
Видимо, эти обращения возымели действие и помогли законным наследникам Шелихова утвердиться в своих правах, закрепив за собой доминирующее положение в Северо-Восточной компании. Немаловажное значение имели, вероятно, хлопоты зятя Шелиховых камергера Н. П. Резанова, вследствие служебного статуса вхожего в высокие правительственные сферы.
Упрочив позиции семьи, неутомимая вдова поначалу уделяла большое внимание расширению масштабов российской колонизации на Северо-Западе Америки и освоению открываемых земель. Еще до кончины ее предприимчивого супруга главный правитель Северо-Восточной компании А. А. Баранов в начале 1795 г. сообщил штурману Г. Измайлову о подготовке новой экспедиции с целью занять побережье от бухты Якутат до 55° с. ш. Необходимость форсировать эту акцию мотивировалась тем, что простирающуюся далее на юг - «до самой Нутки» - территорию, которая не принадлежит пока ни одной из европейских держав, «не замедлят занять и приближится к нам в соседство. Почему и спешить бы теми занятиями в пользу Отечества, ныне еще удобное есть время»4 [АВПР. Ф. РАК. Оп. 888. Д. 855. Л. 3]. В том же году Баранов на галере «Ольга» исследовал северный и восточный берега залива Аляска, а также близлежащие острова. В августе 1795 г. он бросил якорь в заливе Якутат, следующей зимой побывал на Кадьяке, где лично произвел перепись населения, а летом 1796 г. вернулся в Якутат и основал там крепость и поселение.
Однако недоброжелатели Шелиховых, среди которых особую активность проявляли иркутские купцы Н. П. Мыльников, братья Федор и Михаил Киселевы, якутский купец П. С. Лебедев-Ласточкин, не прекращали происки. Они подбивала промышленников, состоявших на службе Северо-Восточной компании, слать в Петербург жалобы на ее якобы предосудительные действия. «Хотя все эти доносы и были по несообразности своей почти всегда оставляемы без внимания, - отмечал П. А. Тихменев, - но тем не менее производили невыгодное впечатление». Желая скомпрометировать вдову Шелихова, «иркутские купцы начали заводить с нею безпрестанные процессы и при всяком случае старались клеветать на нее людям, от которых зависело благосостояние ее компании, а главное, безчестно употребляли все меры к подрыву ее кредита» 5 [Тихменев П. А. Указ. соч. Ч. 1. С. 61]. По наущению руководителей компании Лебедева-Ласточкина ее персонал и поселенцы нападали на шелиховские фактории и селения в Кенайском и Чугацком заливах, чинили насилия по отношению к местным жителям, принявшим российское подданство, разрушали построенные ими жилища. М. и Ф. Киселевы стремились оставить соперников без опытных мореходов, пытаясь обещанием более выгодных условий переманить их к себе на службу.
Наибольшую опасность для наследников Шелихова представляли планы Мыльникова, который в противовес шелиховскому предприятию учредил в начале 1797 г. в Иркутске коммерческую компанию «для произведения мореплавания, торговли и промыслов на американских землях и островах, принадлежащих высочайшему е. и. в-ва престолу, и других полезных открытий в неизвестных местах». Вскоре он, однако, убедился, что имевшегося у него капитала явно недостаточно и без привлечения дополнительных средств новой компании грозит банкротство. К тому же в Петербурге весьма скептически отнеслись к образованию Иркутской компании, сомневаясь, что она способна отстоять российские владения в Америке от посягательств иностранных государств. В поисках выхода из сложившейся ситуации Мыльников предложил войти с ним в долю долголетнему компаньону Шелихова Ивану Голикову. Хотя последний не останавливался ни перед чем, чтобы «подобрать под одно свое распоряжение» всю Северо-Восточную компанию, он не мог принять предложение без согласия вдовы партнера, которой принадлежала большая часть компанейского капитала 6 [См.: РЭИТО-2. С. 339, 343; Окунь С. Б. Указ. соч. С. 38].
Понимая, что без участия Н. А. Шелиховой никак не обойтись, Мыльников высказал мысль об объединении обеих компаний. Подобная идея показалась заманчивой и другой стороне. Шелиховская родня увидела шанс избавиться от интриг и силового давления конкурентов, положить конец постоянным конфликтам и раздорам с беспокойным компаньоном Голиковым, обеспечив себе вместе с тем преобладание в будущей единой компании, поскольку владела бы львиной долей капитала. Принятию решения способствовали и дошедшие из столицы сведения, что Коммерц-коллегия считает желательным ограничить число компаний, подвизавшихся в северной части Тихого океана7 [См.: Окунь С. Б. Указ. соч. С. 38. О возросшем интересе правящих кругов России к Северо-Западной Америке свидетельствовало, в частности, распоряжение Павла I затребовать из Адмиралтейств-коллегий «копии с журналов, веденных морскими начальниками, бывшими в Северо-Восточной американской експедиции за все время продолжения оной» (ЦГАВМФ. Ф. 227. Д. 61. Л. 81а)].
В итоге 18-19 июля 1797 г. в Иркутске были подписаны документы, закрепившие договоренность о слиянии Американской Северо-Восточной, Северной и Курильской компании Шелихова и Голикова с «Иркутской коммерческой Мыльникова с товарищи компанией» под общим названием «Американская Голикова, Шелихова и Мыльникова компания». Докладывая Павлу I и испрашивая «монаршего благословения», иркутский губернатор Л. Т. Нагель писал 22 июля, что объединение двух компаний «есть следствие распространения на берегах Америки и на высотах тамошнего моря плавания, промыслов и торговли с островными народами, из коих многие доселе еще неизвестны». При этом он подчеркивал преимущество крупной компании перед мелкими, «имеющими одно-два судна, да и то временно» 8 [Цит. по: Макарова Р. В. Внешняя политика России на Дальнем Востоке, вторая половина XVIII в.- 60-е годы XIX в. М., 1974. С. 39. Заметим, что к тому времени число российских промышленников в Северо-Западной Америке (включая Уналашку и о-ва Прибылова) составило, по подсчетам С. Г. Федоровой, около 650 человек. См.: Федорова С. Г. Русское население... С. 137].
Вести из Иркутска достигли столицы империи в начале сентября 1797 г. Но еще до того позиция петербургского правительства в связи с деятельностью купцов и промышленников на Северо-Западе Америки более или менее определилась. Ознакомившись с апрельским донесением Л. Т. Нагеля о создании Иркутской компании Н. П. Мыльникова, император 9 июня выразил сомнение, что столь маломощная организация, чей капитал немногим превышал 100 тыс. руб., сумеет обеспечить безопасность владений России в северной части Тихоокеанского бассейна от чьих-либо посягательств.
5 августа генерал-прокурор сената князь А. Б. Куракин представил Павлу I доклад по поводу рапорта Л. Т. Нагеля от 24 апреля об образовании Иркутской компании. К докладу была приложена записка, озаглавленная «О вредности многих в Америке компаний и пользе от соединения их воедино». В документе рекомендовалось объединить все американские компании в одну, подчинив се правительственному контролю в лице специально уполномоченного на то чиновника. В тот же день монарх повелел, «дабы существующая ныне и вновь учреждаемая компании были под дирекциею Коммерц-коллегии». 7 августа генерал-прокурор объявил об этом президенту коллегии П. А. Соймонову, вручив одновременно все «относящиеся к сему предмету сведения»9 [См.: Окунь С. Б. Указ. соч. С. 39-40. С. Б. Окунь, как справедливо указывает Мэри Э. Уилер, ошибочно приписал авторство записки Куракина Коммерц-коллегии (Wheeler M. E. Op. cit. Р. 38). См. также: ПСЗРИ. Т. 24. № 18076. С. 670; АГС. СПб., 1888. Т. 2. С. 516]. Именно указанное учреждение сыграло в дальнейшем существенную роль в формулировании политики петербургского двора на Северо-Западе Америки. Напомним, что тогдашний глава Коммерц-коллегии еще в 1786 г. составил известную записку, где выступал за активизацию действий российского государства в Новом Свете. Можно полагать, что мнение Коммерц-коллегии и ее президента разделял влиятельный государственный канцлер А. А. Безбородко. Поддерживая в середине 80-х годов Соймонова, он ратовал в то время за закрепление прав России на северо-западное побережье Америки.
Приступив 11 августа 1797 г. к рассмотрению переданных Куракиным и присланных из архива бывшей Комиссии о коммерции документов по вопросу об учреждении в Америке единой торгово-промысловой компании, коллегия «нашла оные вовсе недостаточными для суждения по сей материи». 7 сентября она постановила запросить у иркутского губернатора дополнительные материалы по данному делу. Тем временем в Петербурге был получен упоминавшийся выше рапорт Л. Т. Нагеля о соглашении между двумя компаниями, сулившем, по его словам, «все те чаемые для отечества выгоды и пользу общества». Это был сигнал, что процесс интеграции уже пошел, так сказать, «снизу», не дожидаясь директив «сверху». Указом 8 сентября император утвердил «соединение купцов Голикова, Шелихова и Мыльникова для совместного отправления торговли и промыслов их на Американских островах»10 [АГС. Т. 2. С. 517. См. также: ЦГАДА. Ф. 1261. Оп. 1. Д. 797. Л. 2; РЭИТО-2. С. 340; ПСЗРИ. Т. 24. № 18131. С. 725]. Одновременно Коммерц-коллегии поручалось, тщательно изучив донесение губернатора и приложенную к нему документацию, представить свои соображения по существу вопроса.
П. А. Соймонов и его коллеги действовали чрезвычайно оперативно, и уже 9 сентября доложили Павлу I, что «предмет установления сей компании Коммерц-коллегия признает весьма полезным и от соединения многую выгоду обещевающим», если только формальный акт о конституировании компании «сделан будет на добром и твердом основании». Кроме того, в докладе предлагалось обеспечить в будущем фактически монопольное положение «сей вновь заводимой компании» путем привлечения желающих мелких промышленников, «чрез что в некоторое время сделаться может из всех промышляющих уже одна компания». Тем же, кто не захочет в нее вступить, «не иначе дозволять подобные промыслы как с согласия компании и по предварительному обоюдному в том безпрекословному условию»11 [РЭИТО-2. С. 340-341].
24 сентября мнение коллегии было одобрено Советом при высочайшем дворе, который рекомендовал иркутским властям в целях объединения «всех без исключения» подвизавшихся в Америке русских промышленников и купцов обратиться к ним с предложением войти «в одну оную компанию с надлежащим на акции разделением». А для поощрения ее опасной и сопряженной с крупными затратами деятельности «в столь отдаленном крае» совет ходатайствовал о пожаловании императором на 20 лет привилегий, какими «пользуются и другие подобные компании иностранные». К этой просьбе Павел I отнесся положительно. Против соответствующей записи в тексте читанного им протокола заседания совета рукой вице-канцлера А. Б. Куракина была сделана пометка: «Его Имп. Вел. за благо приемлет»12 [АГС. Т. 2. С. 515-516].
Итак, к сентябрю 1797 г. в правящих кругах России окончательно утвердилась тенденция к созданию в американских владениях контролируемой правительством единой торгово-промысловой компании, обладающей монополией и достаточно мощной, чтобы успешно противостоять иностранным конкурентам, а также противодействовать территориальной экспансии соперничающих держав»13 [См.: Окунь С. Б. Указ. соч. С. 39. 99, 100]. Эту идею еще в 1780 г. сформулировал М. Д. Чулков, энергично подхватил и пытался воплотить в жизнь Г. И. Шелихов, усиленно пропагандировали иркутские генерал-губернаторы И. В. Якобий и И. А. Пиль, разделял губернатор Л. Т. Нагель.
Передав президенту Коммерц-коллегии П. А. Соймонову повеление императора подготовить доклад о привилегиях, «какие сей компании присвоены быть долженствуют», генерал-прокурор уведомил Нагеля о принятых в Петербурге решениях и довел до его сведения высочайший приказ без промедления предложить промышленникам заключить акт об их объединении в одну компанию14 [PC. С. 213; ЦГАМФ, Ф. 198. Д. 79. Л. 99-100]. 16 ноября коллегия затребовала у губернатора необходимые сведения, однако получила в феврале-марте 1798 г. сообщения, что участники голиковско-шелиховско-мыльниковской компании не спешат с исполнением царского предписания. 12 июля преемник Нагеля, иркутский гражданский губернатор X. И. Трейден, доложил коллегии, что проект акта до сих пор ему не представлен, причем связывал это главным образом с разногласиями между самими промышленниками и купцами.
Действительно, «единственной из промысловых компаний, заинтересованной в реализации проекта Коммерц-коллегии, отмечает С. Б. Окунь, была компания наследников Шелихова», которые твердо рассчитывали на преобладание в будущем объединении. Эта уверенность покоилась на том, что они располагали крупными капиталами, значительно превосходившими денежные ресурсы конкурентов. К тому же семья Шелиховых пользовалась явным покровительством при дворе, чему немало способствовали настойчивые усилия Н. П. Резанова, который не только широко использовал свое влияние и связи 15 [Есть основания полагать, что Резанова поддерживал один из наиболее видных деятелей павловского царствования, граф П. А. Пален, с июля 1798 г. петербургский военный губернатор], но и подавал от имени Н. А. Шелиховой в различные высокие инстанции составленные им прошения и записки, содержавшие убедительные аргументы в пользу Шелиховых. Наглядным свидетельством посмертного признания заслуг выдающегося морехода и предпринимателя «в присоединении к скипетру нашему обитающих в Северной Америке народов» и благожелательного отношения петербургского правительства к его наследникам стало пожалование вдове и детям дворянского достоинства и разрешение «продолжать торговлю на первобытном их праве» 16 [Окунь С. Б. Указ. соч. С. 40; СА. СПб., 1888. Т. 1. С. 316].
При такой расстановке сил иркутские купцы, опасаясь, что Шелиховы станут главенствовать в будущей объединенной компании, решительно выступали против планов, разработанных в столице империи. Тем не менее, по настоянию Коммерц-коллегии 3 августа 1798 г. в Иркутске все же был подписан официальный акт, подтверждавший «предварительное соединение» двух компаний годом раньше. В задачу Соединенной Американской компании входили торговля и промыслы на Северо-Западе Америки, «начиная от залива Льтуа и простирая на север за Берингов пролив», поиски новых земель, обращение местного населения в православную веру и российское подданство, забота об «умножении поселенцев в занятых уже россиянами и о заселении необитаемых еще мест, и о разведении в Америке и на островах хлебопашества и скотоводства». Для управления делами компании предусматривалось учреждение ее главной конторы в Иркутске и подчиненных ей контор в Охотске, на Кадьяке, Уналашке и Курильских о-вах, а также введение постов директоров (от двух до четырех), избираемых самими компаньонами 17 [Тихменев П. А. Указ. соч. Ч. 1. Приложение 2. С. 2-3, 8-9. Подлинник см.: ЦГИА. Ф. 1329. Он. 1. Д. 217. Л. 83-103. В публикации акта в ПСЗРИ (Т. 25. № 19030. С. 704-718) много опечаток и пропусков, подчас существенно меняющих смысл. См.: СА. Т. 1. С. 543].
27 сентября этот документ поступил в Коммерц-коллегию, которой был представлен также исходивший от Н. А. Шелиховой «Мемориал о способах к прочному восстановлению Американской компании». При ознакомлении с присланным актом обнаружилось отсутствие в тексте столь важного, с точки зрения правительства, провозглашения монопольного статуса образуемой компании и принципа обязательного вхождения в нее всех промышленников и купцов, подвизавшихся в северной части Тихого океана. В пользу привлечения не только их, но всех желающих российских подданных, «кои похотят к ней присоединиться», высказалась и вдова Г. И. Шелихова. Позднее она вернулась к этому вопросу в записке «Объяснение о успехах Американской компании», которая заканчивалась просьбой принять решение относительно компанейских дел до 1 января 1799 г.18 [РЭИТО-2. С. 344]. В иркутском акте, состоявшем из преамбулы и 23 параграфов, не были также точно определены фактически сложившиеся границы интересов компании и российских владений в регионе.
Поскольку вариант, составленный в Иркутске, явно не отвечал намерениям правящих кругов Петербурга, Коммерц-коллегии пришлось внести существенные коррективы. После напряженной работы 11 января 1799 г. «в дополнение, пояснение и перемену того акта» она приняла проекты двух документов: «Правила для учреждаемой компании» (21 параграф) и «Содержание привилегий для учреждаемой компании» (11 пунктов). В тот же день «Правила» и «Привилегии» вместе с обстоятельным докладом коллегии были представлены императору19 [ЦГАДА. Ф. 1261. Оп. 1, Д. 797. Л. 2. Оба документа хранятся в ЦГИА (Ф. 1329. Оп. 1. Д. 217. Л. 67-76, 78-82), опубликованы: ПСЗРИ. Т. 25. № 19030. С. 700-704. См. также: АГС. Т. 2. С. 516-521]. Произошло это, однако, в крайне неблагоприятный момент. Враги Шелиховых, стремясь не допустить образования единой компании, действовали не только в Иркутске. Их многочисленные представители предпринимали соответствующие шаги и в столице. Путем интриг, дезинформации, подкупа им удалось заручиться поддержкой в придворных кругах, в частности со стороны всесильного генерал-прокурора сената князя П. В. Лопухина - отца фаворитки императора. В результате предложения Коммерц-коллегии около полугода практически пролежали без движения. Думается, не случайно им был дан ход именно в начале июля 1799 г., незадолго до отставки Лопухина.
4 июля на рассмотрение Совета при высочайшем дворе его новый член генерал от инфантерии А. А. Беклешов представил подготовленные Коммерц-коллегией документы, относившиеся к учреждению компании. Участники заседания ознакомились также с актом, подписанным в Иркутске 3 августа 1798 г., и прошением Н. А. Шелиховой. Беклешов объявил, что «Государю Императору благоугодно, чтоб совет, приняв в надлежащее уважение все обстоятельства дела сего и учинив нужные по усмотрению своему замечания, составил и на высочайшую е. и. в-ва апробацию и утверждение поднес издаваемый по сему предмету указ и другие акты»20 [АГС. Т. 2. С. 521-523]. Дальше события развивались чрезвычайно быстро.
Обсудив и в основном одобрив поступившие материалы, совет внес ряд поправок, которые санкционировал Павел I. 7 июля, когда был отстранен П. В. Лопухин, члены совета изучили проекты «Правил», «Привилегий» и «высочайшего указа, даемого сенату для препровождения в оный упомянутых постановлении, и акта, учиненного сею компаниею в 1798 году, августа 3-го дня». Было принято решение «поднесть оные на высочайшее е. и. в-ва благоусмотрение и утверждение». На следующий же день указом сенату император торжественно объявил, что компания, основанная для промыслов и торговли, «производимых верноподданными нашими по Северо-Восточному морю и в тамошнем крае Америки», отныне переходит под непосредственный патронат короны. Ей присваивалось наименование: под высочайшим е. и. в-ва покровительством Российская Американская компания, и даровались привилегии сроком на 20 лет. Одновременно Павел I утвердил «Правила» и «Содержание привилегий», определявшие и конкретизировавшие статус и права РАК 21 [Там же. С. 523-524. Все документы вместе с иркутским актом 3 августа 1798 г. были обнародованы 19 июля 1799 г. См.: ПСЗРИ. Т. 25, № 19030. С. 699-718].
За компанией признавалось в течение 20 лет «исключительное право на всякие приобретения, промыслы, торговлю, заведения и открытия новых стран» на северо-западном побережье Америки 22 [При составлении проекта «Содержания привилегий для учреждаемой компании» в первоначальном тексте п. 1 вместо «северо-западное побережье Америки» по ошибке написали «по северо-восточному берегу Америки» (см.: АВПР. Ф. РАК. Оп. 888. Д. 130. Л. 15). На эту ошибку, в дальнейшем механически повторявшуюся в последующих вариантах и публикациях, еще в 1818 г. обратил внимание В. М. Головин (см.: Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана. СПб., 1861. Вып. 1. С. 55). На нее указывает С. Г. Федорова. См.: Федорова С. Г. Русское население... С. 121] от 55° с. ш. до Берингова пролива и далее к северу, а также на Алеутских, Курильских и других островах. Поиски неизвестных земель разрешалось вести не только севернее, но и южнее 55-й параллели, обращая открываемые территории «в российское владение на прежде предписанных правилах23 [По мнению П. А. Тихменева, эти правила «были те самые, которые вошли в инструкцию капитану Биллингсу» (Тихменев П. А. Указ. соч. Ч. 1. С. 72), т. е. в наставление Адмиралтейств-коллегий от 8 августа 1785 г.] если оные никакими другими народами не были заняты и не вступили в их зависимость». Компании позволялось, «где она за нужное найдет», основывать поселения и строить укрепления, а также «иметь торговлю со всеми окололежащими державами».
Большое значение имел параграф, запрещавший пользоваться пожалованными компании «выгодами и преимуществами» тем промышленникам, которые «не пожелали бы вступить в оную», под угрозой конфискации всего имущества «нарушителя» в пользу РАК. Руководство текущими делами компании возлагалось на Главное правление, с местопребыванием в Иркутске, в составе четырех директоров 24 [ПСЗРИ. Т. 25. № 19030. С. 700-704]. В их число обязательно должен был входить представитель семьи Шелиховых. Первыми директорами стали сыновья Н. П. Мыльникова Яков и Дмитрий, их единомышленник иркутский купец С. А. Старцев и зять Н. А. Шелиховой М. М. Булдаков, назначенный «первенствующим директором». Однако нормальному функционированию правления мешали продолжавшиеся конфликты между соперничающими группировками акционеров. Располагая большинством мест в директорате, группа Мыльникова, недовольная подчинением компании правительственному контролю, игнорировала Булдакова и практически почти совсем отстранила его от дел. Он был вынужден выехать из Иркутска в столицу с жалобой к императору.
Противники Шелиховых недооценили, однако, их возможности, связи в высоких петербургских сферах и степень заинтересованности правящих кругов России в осуществлении эффективного руководства деятельностью РАК. Между тем эти факторы сыграли свою роль. Указом 2 декабря 1799 г. Павел I возложил на Н. П. Резанова обязанности «уполномоченного корреспондента», которому поручалось «во всем пространстве данной ему доверенности и высочайше дарованных нами привилегий ходатайствовать по делам компании во всем, что к пользе ее и сохранению общего доверия относиться может» 25 [АВПР. Ф. РАК. Оп. 888. Д. 123. Л. 138]. Весомый вклад внес также верный сподвижник Г. И. Шелихова А. А. Баранов. Именно по его инициативе РАК «осуществила новый шаг в продвижении на юг, к плодородным землям бассейна р. Колумбия и к Калифорнии» 26 [Русская Америка в «Записках» Кирила Хлебникова. Ново-Архангельск. 1985. С. 6]. В июле 1799 г. главный правитель российских владений в Америке прибыл на о-в Ситху (в архипелаге Александра) и основал там крепость Св. архистратига Михаила, призванную стать важным плацдармом на подступах к Американскому континенту. В песне, сочиненной Барановым по этому случаю, говорилось:
Честью, славою сюда завлеченны,
Дружбой братской здесь соединенны,
Станем создавати.
Дальше занимати
России полезный Америки край.
Здесь хоть дика кажется природа,
Кровожадна привычка народа,
Но выгоды важны,
Отечеству нужны.
Сносными делают скуку и труд27 [Там же. С. 222. В 1802 г. крепость сожгли тлинкиты, но в дальнейшем построенный на этом месте Ново-Архангельск стал столицей Русской Америки].
А между тем 27 декабря 1799 г. права и привилегии РАК были подтверждены и закреплены жалованной грамотой Павла I. Опасаясь дальнейших враждебных действий со стороны конкурентов, наследники Шелихова стали добиваться перевода Главного правления в Петербург, ближе к поддерживавшим их государственным учреждениям и должностным лицам. Решение об этом было принято 19 октября 1800 г., причем в Иркутске предписывалось учредить подведомственную правлению контору 28 [ПСЗРИ. Т. 25. № 19233. С. 923-925; Т. 26. № 19611. С. 348]. Таким образом, в упорной борьбе за гегемонию победу одержала шелиховская партия, правительству же стало значительно легче регулировать и контролировать деятельность РАК. Прямая причастность правящих кругов к компанейским делам была позднее закреплена вступлением в число акционеров императора Александра I, вдовствующей императрицы Марии Федоровны и других «высочайших особ», а также таких видных деятелей, как министр коммерции граф Н. П. Румянцев, морской министр адмирал Н. С. Мордвинов и др.
Стремление царского правительства к созданию единой РАК как эффективного инструмента укрепления позиций империи в Северо-Западной Америке питалось и соображениями международного характера. В Петербурге усматривали вполне реальную угрозу интересам России в данном регионе со стороны иностранных государств. Особое беспокойство вызывали частое появление англичан и их занятие пушным промыслом в северной части Тихого океана. Императорским рескриптом 7 марта 1799 г., к которому прилагалась записка «О замашках аглицких промышленников на берегах Северной Америки, чинимых ко вреду заведений российских подданных в первоначально оными занятых местах», послу в Лондоне С. Р. Воронцову поручалось предпринять по этому поводу соответствующий демарш перед сент-джеймским кабинетом. Хотя британский министр иностранных дел лорд Гренвилл решительно отверг русские претензии29 [См.: Окунь С. Б. Указ. соч. С. 16], их обоснованность совершенно очевидна.
Энергичную деятельность развернули в этом районе и североамериканцы. Они вели оживленную меновую торговлю с воинственными индейцами тлинкитами (русское название колоши), снабжая их в обмен на ценные меха предметами первой необходимости, оружием и боеприпасами. «Купцы города Бостона, имевшие самое большое участие в сем промысле, - свидетельствует современник, - тешили все прихоти диких обитателей северозападного берега Америки, и сим средством приобретая от них всю мягкую рухлядь, побуждали их заниматься единственно звериным промыслом». По утверждению А. А. Баранова, в течение последнего десятилетия XVIII в. только Кадьяк ежегодно посещало от 6 до 10 английских и американских судов. Прибывшие на них предприниматели каждый год выменивали у местных жителей в общей сложности не менее 10 тыс. драгоценных шкурок калана, т. е. за 10 лет приобрели около 100 тыс., общая стоимость которых должна была составить по меньшей мере 4,5 млн руб. Для сравнения укажем, что российские частные компании на протяжении второй половины XVIII в. вывезли с островов Тихого океана и западного побережья Северной Америки пушнины всего на сумму около 8 млн руб. 30 [См.: Manning С. A. Russian Influence on Early America. N. Y., 1953. P. 29; Берх В. Н. Хронологическая история открытия Алеутских островов... СПб., 1823. С. 162; Тихменев П. А. Указ. соч. Ч. II. Приложение. С. 148; Макарова Р. В. Русские на Тихом океане... С. 135].
Гораздо меньшей представлялась опасность владениям России в Америке со стороны Испании, что объяснялось в основном ослаблением ее активности в первой половине 90-х годов. Но настороженное отношение петербургского правительства к этому потенциальному противнику во многом поддерживалось балансом сил в Европе, который, проецируясь на другие регионы, оказывал заметное воздействие на те или иные локальные ситуации. Ведь после двухлетнего участия в антифранцузской коалиции и заключения в середине 1795 г. сепаратного Базельского мира пиренейская монархия, как указывалось выше, вынуждена была через год вступить в союз с режимом Директории и снова попала в орбиту внешней политики Франции. 6 октября 1796 г. правительство Годоя возобновило войну против Англии, но уже 14 февраля следующего года значительная часть его флота была уничтожена в сражении при мысе Сан-Висенти (юго-западная оконечность Португалии). Англичане фактически блокировали главный испанский порт Кадис, а всего три дня спустя захватили о-в Тринидад. В итоге позиции Испании в Америке были еще больше подорваны. Уступив Франции в 1795 г. Санто-Доминго (восточную половину Гаити), а теперь утратив и Тринидад, она лишилась богатых колоний в Вест-Индии. Морская блокада Кадиса, активность британских судов на важнейших океанских путях и установление ими контроля над торговлей в Карибском бассейне привели к нарушению коммуникаций, связывавших иберийскую метрополию с ее американскими владениями. В поисках выхода правительство Карла IV предприняло очередную попытку сближения с Россией. Прелюдией к ней стал запрос Годоя в Петербург о возможностях развития торговли с этой страной. Испанский вице-консул Блас де Мендисабаль 30 декабря 1796 г. отправил в Мадрид пространную записку, озаглавленную «Меры к увеличению торговли Испании с Россией». Подчеркивая, что обеим державам целесообразнее всего наладить прямой товарообмен, не прибегая к чьему-либо посредничеству, составитель документа констатировал наличие для этого необходимых предпосылок. Если в Испании и ее заморских колониях, отмечал он, производятся нужные русским соль, вина, растительное масло, сахар, индиго, кошениль, шерстяные и шелковые ткани и иная продукция, то Россия может поставлять пшеницу, лен, пеньку, такелаж, тес, железо, воск, сало, кожи, парусину. Основными препятствиями на пути развития взаимовыгодной двухсторонней торговли вице-консул считал два обстоятельства: 1) распространенную практику транспортировки товаров - кроме вин - преимущественно на судах третьих государств, вследствие чего значительно возрастала стоимость фрахта, 2) почти полное отсутствие в северных портах России испанских коммерческих фирм. В целях создания более благоприятных условий для расширения торговых связей двух стран Мендисабаль рекомендовал, чтобы каждая из них отправляла в другую равное число кораблей с грузами, а также предлагал учредить упомянутые выше фирмы в крупных российских портах Балтики 31 [См.: Schop Soler A. M. Las relaciones... P. 147-155].
Мы не можем сказать, какова была судьба этой записки, как ее восприняли в Мадриде и повлияла ли она на поведение правительства Карла IV. Но за ней последовали определенные шаги, явно продиктованные политическими мотивами и направленные на устранение некоторых диспропорций в сфере дипломатических отношений, возникших с отъездом из Мадрида С. С. Зиновьева (летом 1792 г.). С тех пор Россия на протяжении ряда лет была представлена в испанской столице временным поверенным в делах, тогда как в Петербурге оставался посланник Испании Хосе де Онис. Но в июне 1797 г., т. е. через несколько месяцев после чувствительных поражений, понесенных в войне с Англией, Годой уведомил русского дипломата о желании короля укрепить связи с Российской империей, направив туда представителя более высокого ранга. Поверенный в делах объяснял подобное заявление тяжелым положением Испании и ее стремлением заручиться поддержкой России в качестве противовеса сильному давлению со стороны Франции. 13 (24) июля «князь мира» уточнил, что мадридское правительство предлагает повысить уровень дипломатических сношений между обоими дворами и вместо посланников обменяться послами32 [АВПР. Ф. СРИсп. Оп. 58. Д. 503. Л. 5-7, 17-18].
Однако российское правительство не спешило с ответом. Причины такой медлительности, думается, лежат на поверхности. Судя по всему, сдержанная реакция петербургского двора на испанское предложение объяснялась в значительной мере положением Испании как союзницы Французской республики, в каковой царское правительство видело тогда заклятого врага. Вместе с тем существенную роль играли и конкретные обстоятельства, связанные с проблемой Мальты.
Этот средиземноморский остров на протяжении веков привлекал внимание обеих держав, которые стали проявлять к нему повышенный интерес в связи с усилиями укрепить позиции России в Средиземном море, предпринятыми в царствование Екатерины П. Как известный шаг в данном направлении была воспринята европейскими дворами аккредитация в Петербурге нового посланника Мальтийского ордена комтура Джулио Литты (ноябрь 1795 г.). Настороженность возросла, когда вслед за вступлением на престол Павла I, монарха, симпатизировавшего католицизму33 [Об этом, помимо «шефства» императора над католическим Мальтийским орденом, свидетельствуют его указы об учреждении епархий римско-католической церкви в России (ПСЗРИ. Т. 25. № 18504. С. 222-224), о предоставлении дополнительных прав иезуитам (Там же. Т. 26. № 19596-19597. С. 338-339; № 19608. С. 347), видная роль, которую в последние месяцы царствования Павла играл при дворе патер-иезуит Грубер, обращение к папе Пию VII с просьбой отменить запрещение «Общества Иисуса» в Российской империи. Удовлетворяя это ходатайство, папское бреве от 7 марта 1801 г. восстановило деятельность ордена в России. См.: Морошкин М. Я. Указ. соч. Ч. 1. С. 464-469], Литта без особого труда добился подписания 4 (15) января 1797 г. российско-мальтийской конвенции «об установлении сего ордена в России», предусматривавшей преобразование польского Великого приорства в Российское, и крупные ассигнования на его содержание 34 [См.: Schop Soler A. M. Die spanisch-russischen Beziehungen... S. 176-193; ПСЗРИ. Т. 24. № 17708. С. 261-268].
Разумеется, мадридский двор, полный решимости противодействовать намерениям России, был весьма встревожен подобным ходом событий. Тем не менее шок, вызванный серьезными неудачами в войне с Англией, оказался сильнее этих опасений и побудил Годоя демонстративно сделать примирительный жест в сторону петербургского двора. Между тем страсти вокруг Мальты продолжали накаляться. Пока в Петербурге, получив в конце июля 1797 г. первое донесение Бицова, размышляли, как реагировать на испанский демарш, 7 августа (н. ст.) орденский Верховный совет ратифицировал конвенцию, одновременно объявив Павла I «протектором» мальтийских рыцарей.
В ожидании ответной реакции со стороны Франции и Испании российское правительство, видимо, склонно было воздержаться от принятия положительного решения по поводу инициативы Годоя. Вследствие явно уклончивой позиции государственного канцлера А. А. Безбородко, «князь мира» счел целесообразным действовать в одностороннем порядке. После того как одна за другой отпали кандидатуры члена Государственного совета графа де Монтарко, выдающегося политического деятеля и просветителя Гаспара Мельчора де Ховельяноса, профессионального дипломата маркиза де Матальяна, выбор короля пал на герцога дель Парке-Кастрильо, который 27 апреля 1798 г. (н. ст.) получил официальное назначение на пост чрезвычайного и полномочного посла в Петербурге. Однако выезд его в Россию откладывался до тех пор, пока будет назначен российский посол в Мадриде 35 [АВПР. Ф. СРИсп. Оп. 58. Д. 503. Л. 45-46, 59-60; Д. 506. Л. 5, 29, 65, 85-86].
Тем временем в июне 1798 г. французская армия под командованием генерала Бонапарта по пути в Египет овладела Мальтой. Недвусмысленная поддержка этой акции Испанией была встречена в Петербурге весьма неприязненно. Поэтому, когда 10(21) сентября 1798 г. кавалеры Российского приорства обратились к Павлу I с просьбой взять орден под свое покровительство, император выразил полную готовность принять это предложение, обещав хранить в неприкосновенности все орденские установления и институты. Спустя полтора месяца он был избран великим магистром 36 [Актом 2 ноября, а затем манифестом 16 декабря 1798 г. Павел I объявил о «восприятии» им этого звания. См.: ПСЗРИ. Т. 25. № 18782. С. 483-484], что вызвало крайнее раздражение Испании. Четыре функционировавших там Великих приорства отказались признать Павла главой Мальтийского ордена. Герцог дель Парке-Кастрильо, выехавший все же в сентябре 1798 г. к месту назначения, сумел добраться только до Парижа и в начале декабря возвратился на родину 37 [АВПР. Ф. СРИсп. Оп. 58. Д. 507. Л. 59, 90. Хотя поверенный Н. Бицов объяснял возвращение герцога с полпути тем, что тот не получил разрешения на проезд через французскую столицу, похоже, что он был отозван преемником Годоя Франсиско де Сааведрой].
Анализируя развитие русско-испанских отношений рассматриваемого периода, следует иметь в виду, что оно во многом обусловливалось ориентацией внешней политики Павла I на союз с Англией, сложившийся к концу 1798 г.
После окончательного распада первой антифранцузской коалиции (октябрь 1797 г.) в активных действиях противников Французской республики наступила временная пауза, однако непродолжительная. Министерство Питта пыталось найти новые возможности для возобновления вооруженной борьбы против своей давней соперницы. Петербургский же двор был крайне обеспокоен наступательной международной политикой режима Директории, проявлением которой явилась прежде всего французская экспансия в Восточном Средиземноморье: захват Ионических о-вов (май 1797 г.) и Мальты (июнь 1798 г.), египетская экспедиция генерала Бонапарта, одержавшего в июле 1798 г. победу в знаменитом сражении у пирамид и занявшего Каир. Помимо успехов французского оружия, угрожавших позициям России на Ближнем Востоке, естественную тревогу правительства Павла I вызвало создание ряда зависимых от Франции дочерних республик: Батавской, Лигурийской, Цизальпинской, Римской, Гельветической и др. Эти обстоятельства подтолкнули Российскую империю к новому туру переговоров с Англией в целях формирования второй антифранцузской коалиции. Они увенчались подписанием 18(29) декабря 1798 г. в Петербурге союзного трактата, дополненного полгода спустя конвенцией и декларацией 38 [Собрание трактатов и конвенций... Т. 9 (10). С. 418-425, 430-441]. К англо-русскому союзу присоединились Австрия, королевство Обеих Сицилии, Португалия и Турция. В соответствии с договоренностью в Северную Италию были направлены русские войска под командованием фельдмаршала А. В. Суворова, а в Швейцарию - корпус генерала А. М. Римского-Корсакова.
Участие России во второй антифранцузской коалиции, несомненно, наложило заметный отпечаток на ее отношение к Испании, характеризовавшееся нарастанием конфронтации. При этом немалое значение имело и то, что в Петербурге довольно отчетливо представляли себе не только неудачи и уязвимые места иберийской монархии в Европе, но и трудности, с которыми она сталкивалась в Америке.
Информация, поступавшая по этому поводу от русских представителей из-за Пиренеев, касалась широкого круга вопросов. Прежде всего в дипломатических донесениях тех лет нашли отражение факты, связанные с англо-испанской войной. Ценные сведения о подготовке мадридского правительства к началу морских операций против англичан российский консул стал сообщать из Кадиса уже вскоре после подписания Базельского мирного договора. Так, в сентябре-октябре 1795 г. он дважды докладывал вице-канцлеру о снаряжении трех линейных кораблей для отправки в Южное море и большой эскадры под командованием известного военачальника Хосе Солано-и-Боте, предназначенной для Америки. В дальнейшем, однако, выяснилось, что отплытие этой флотилии задерживается, а относительно места назначения ее строятся различные догадки: по одним данным, это была якобы Гавана, по другим - Тринидад, а третьи называли даже Европу. Когда же наконец в начале августа 1796 г. корабли Солано (вместе с так называемой «Океанской» эскадрой Хуана де Лангары-и-Уарте) вышли в море, то оказалось, что в Америку направляется лишь половина из них, а остальные вернулись в Кадис 39 [АВПР. Ф. СРИсп. Он. 58. Д. 638. Л. 16, 18, 23; Д. 639. Л. 1, 5, 7, 12, 14, 18, 22].
С каким вниманием на берегах Невы следили за развитием ситуации, видно из того, что консульские донесения о передвижениях испанского флота, полученные 28 сентября, уже на следующий день были оглашены на заседании Совета при высочайшем дворе. Одновременно совет был ознакомлен с сообщением из Лондона о наложении эмбарго на все британские суда, находившиеся в водах Испании, причем в депеше указывалось, что «сей поступок почитают там (т. е. в английской столице) знаком войны» 40 [АТС. Т. 1, ч. 1. С. 1035].
В январе 1796 г. Коллегия иностранных дел получила донесение из Мадрида о прибытии туда комиссара Конвента, направлявшегося с Санто-Доминго, чтобы принять во владение эту колонию, уступленную Испанией Франции. Вскоре стало известно о его отплытии из Кадиса в Вест-Индию 41 [АВПР. Ф. СРИсп. Оп. 58. Д. 495. Л. 148; Д. 639. Л. 5. Напомним, что фактически испанское управление Санто-Доминго сохранялось до января 1801 г.].
Несколько хуже в Петербурге были осведомлены о ходе англоиспанской войны после начала боевых операций. Некоторый информационный дефицит объяснялся, вероятно, прежде всего тем, что со смертью долголетнего консула И. Ф. Бранденбурга (29 марта 1797 г.) не стало надежного источника сведений, поступавших теперь - подчас с задержкой - главным образом из Мадрида. Поэтому первые вести о разгроме испанского флота и захвате английскими войсками Тринидада пришли в российскую столицу из Лондона. 30 марта 1797 г. совет заслушал сообщение оттуда о победе британского оружия при мысе Сан-Висенти, а в середине апреля царское правительство узнало «о завладении агличанами гишпанским островом Троицы в Америке». Существенным дополнением к этой информации явилось донесение российского поверенного в делах в Испании, по чьим наблюдениям занятие Тринидада врагом вызвало в Мадриде опасения, «что эта потеря облегчит завоевание других, более важных испанских владений, а именно Каракаса и острова Порторико» 42 [АГС. Т. II. С. 594; АВПР. Ф. СРИсп. Оп. 58. Д. 502. Л. 24].
Однако полтора месяца спустя Н. Н. Бицов доложил о неудачной попытке высадки британского экспедиционного корпуса на побережье Пуэрто-Рико, заметив, что «это первая значительная победа, одержанная над англичанами в этой войне». В самом конце года посланник России в Лондоне, ссылаясь на местную прессу, обвинявшую французского генерала Бонапарта в продаже захваченных им в плен австрийских подданных «гишпанскому двору на вечную работу», утверждал, будто «сей двор в гнусном согласии с сим корсиканским извергом покупал сих нещастных военнопленных и отсылал их в Перу и Мексику для смертоносной работы разных минералов в недрах земли» 43 [АВПР. Ф. СРИсп. Он. 58. Д. 503. Л. 1; Ф. СРА. Оп. 35/6. Д. 481. Л. 193].
Объем информации об экономических связях между Испанией и ее владениями в Америке, поступавшей во внешнеполитическое ведомство России, с началом англо-испанской войны резко сократился. В предыдущие годы из Мадрида и Кадиса регулярно присылались подробные отчеты о числе и маршруте торговых судов, отплывших в Америку и прибывших оттуда, с приложением реестров и указанием стоимости грузов, доставленных ими из Веракруса, Гаваны, Лимы и других колониальных центров, особо выделялись золото, серебро и прочие драгоценности; данные о размерах денежной суммы, выпускаемой ежегодно монетным двором в Мехико, сведения об издаваемых законодательных актах, касавшихся заморской торговли, о назначении и перемещении высших должностных лиц, осуществлявших власть в американских колониях, и т. д. 44 [См., например, донесения Н. Н. Бицова и И. Ф. Бранденбурга И. А. Остерману за 1793-1796 гг.: АВПР. Ф. СРИсп. Оп. 58. Д. 487. Л. 81, 86, 94; Д. 491. Л. 27, 98, 116; Д. 495. Л. 40, 45, 58, 79, 143, 148; Д. 500. Л. 21, 39, 53, 59, 81, 85; Д. 635. Л. 3; Д. 637. Л. 8, 11, 18, 20; Д. 638. Л. 5, 7, 9, 11, 18; Д. 639. Л. 1, 7, 11, 12, 14].
С 1797 г. новости такого рода почти совсем перестали встречаться в донесениях из Испании. Отчасти это объяснялось причиной субъективного порядка - продолжительной болезнью и кончиной И. Ф. Бранденбурга, хорошо осведомленного, опытного и наблюдательного человека, за три с лишним десятилетия консульской службы сумевшего обзавестись надежными источниками информации и наладить систему ее оперативного получения. Но главное состояло в том, что неудачи Испании на море и в колониях наряду с блокадой Кадиса англичанами имели катастрофические последствия для испанской монархии, ибо были перерезаны жизненно важные артерии ее колониальной империи.
Начиная с июня 1797 г. в Петербург периодически стали поступать сообщения, что вследствие английской блокады главного порта Испании торговля последней с американскими владениями практически парализована и пришла в упадок, а приток денежных средств и благородных металлов почти прекратился. Об этом в 1797-1798 гг. неоднократно докладывал из Мадрида поверенный в делах России 45 [АВПР. Ф. СРИсп. Оп. 58. Д. 502. Л. 23; Д. 503. Л. 1-2; Д. 506 Л. 28, 34, 58, 85]. Он указывал, что испанцам лишь в порядке исключения удается иногда обмануть бдительность англичан. В этом смысле весьма показателен эпизод с линейным кораблем «Монарх». Это судно с вновь назначенным вице-королем Новой Испании Асансой на борту и грузом ртути для американских рудников должно было 12 марта 1798 г. под охраной военных кораблей отплыть из Кадиса в Веракрус, но из-за британской блокады не смогло этого сделать. Лишь месяц спустя «Монарху» удалось в сопровождении двух фрегатов под покровом ночи незаметно покинуть порт. Но по завершении трансатлантического рейса корабль, не имея возможности войти в Кадисскую гавань, вынужден был бросить якорь в Виго, на северозападном побережье Испании. В тот же район, в порт Корунью, весной и летом 1798 г. направились, как доложил Бицов, испанские суда, прибывшие из Веракруса и Гаваны, а в конце июля ему стало известно, что фрегату, доставившему полмиллиона пиастров из Америки, пришлось следовать в Сан-Себастьян - порт в Бискайском заливе 46 [Там же. Д. 506. Л. 34, 57, 58, 103; Д. 507. Л. 18, 7].
На фоне трудностей, переживаемых монархией Карла IV, русский дипломат обратил внимание (и дал знать в Петербург) на изданный в ноябре 1797 г. королевский указ, временно разрешавший судам нейтральных государств доступ в атлантические и карибские порты Испании с правом ввоза и вывоза ряда товаров 47 [Там же. Д. 503. Л. 93].
Немалое значение для оценки критического состояния испанского королевства имели сведения о волнениях, назревавших в его американских владениях. Тревожные симптомы происходившего в недрах колониальной империи процесса социального брожения появились в середине и второй половине 90-х годов. Напомним, что как раз в те годы вспыхнуло восстание негров-рабов в венесуэльской провинции Коро, уроженец Новой Гранады Антонио Нариньо опубликовал в Боготе испанский перевод Декларации прав человека и гражданина, в Мехико готовились вооруженные выступления против местных властей, в Каракасе и Ла-Гуайре возник заговор во главе с М. Гуалем и X. М. Эспаньей, а «вечный конспиратор» Франсиско де Миранда вновь поставил перед британским кабинетом вопрос об отправке военной экспедиции в Южную Америку. Возможно, не все эти и им подобные факты были известны в Петербурге, но о многом там безусловно знали.
Так, в феврале 1795 г. вице-канцлер получил сообщение из Мадрида о раскрытии в столице Новой Испании заговора, организованного неким врачом-французом при участии нескольких его соотечественников, являвшихся домашними слугами. Они добивались изменения системы управления вице-королевством на основе принципов, провозглашенных французским Конвентом. Подготовка аналогичного заговора, также неудачного, была обнаружена, по словам поверенного в делах, и в Боготе. Две недели спустя информация такого же рода поступила в Коллегию иностранных дел из Кадиса, причем консул приложил копию письма из Мехико от 30 сентября 1794 г., откуда заимствовал сведения 48 [Там же. Д. 495. Л. 2; Д. 638. Л. 1, 3-4].
Итак, эволюция политики петербургского правительства по отношению к Испании во второй половине 90-х годов определялась в основном двумя факторами: 1) союзом пиренейского королевства с Францией, вызывавшим на берегах Невы заведомо враждебные чувства, 2) его военной и экономической слабостью, оказавшей весьма существенное, подчас решающее влияние на действия этого государства и в Старом и Новом Свете.
Русско-испанские противоречия с учетом их европейского и американского аспектов достигли кульминации на рубеже столетий, когда постепенно усиливавшееся противостояние вылилось в открытый антагонизм. В условиях резкого обострения разногласий последней каплей, переполнившей чашу терпения российского правительства, явилась, думается, негативная реакция мадридского двора на заявления Павла I в ноябре-декабре 1798 г. что он берет на себя функции главы Мальтийского ордена. На последовавшие с испанской стороны возражения в Петербурге ответили разрывом дипломатических отношений.
Желая «показать двору Мадритскому, что не одобряет поступков его», правительство незамедлительно выслало поверенного в делах Испании Хоакина де Ониса. «Но меру эту, - говорилось в декларации, направленной иностранным дипломатам, аккредитованным в российской столице, - король Испанский принял не так, как следовало ее разуметь; он прибегнул к праву возмездия и потребовал, чтобы поверенный в делах е. и. в-ва также выехал из владений королевских в определенный срок. Двор Мадритский продолжал оказывать склонность к французам». В этой ситуации 23 марта 1799 г. императорским рескриптом Н. Н. Бицову было предписано покинуть Мадрид: «По дошедшим до нас сведениям о поведении и расположениях двора Мадритского касательно нас, в виде прав, принадлежащих нам, яко великому магистру ордена Сго Иоанна Иерусалимского, не могли мы не ощутить справедливого неудовольствия и потому ... решились Вас с миссиею нашею от поста Вашего отозвать». Несколько дней спустя последовала также высылка из России вице-консула Испании Мендисабаля 49 [См.: Милютин Д. А. История войны 1799 года между Россией и Францией...: Т. 1-3, СПб., 1857. Т. 3. С. 430; АВПР. Ф. СРИсп. Он. 58. Д. 516. Л. 1; CDHR. Р. 381-382].
Дальнейшая эскалация русско-испанского антагонизма, вероятно, ускорила завершение процесса образования РАК, который на решающей стадии своей несколько застопорился. Можно предположить, что прекращение официальных контактов с мадридским правительством наряду с иными обстоятельствами способствовали тому, чтобы довести до конца осуществление этих планов.
А вслед за царским указом, оформившим создание компании, Павел I издал 15 июля 1799 г. манифест об объявлении войны Испании. Последней ставились в вину военные приготовления в поддержку Франции - «сего издыхающего ныне богомерзкого правления». «Употребя тщетно все способы к открытию и показанию сей державе (Испании. - М. А.) истинного пути к чести и ко славе совокупно с нами, но видя ее упорно пребывающею в пагубных для ее самой правилах и заблуждении, - заявлял император, - изъявили мы наконец ей негодование наше». Предписывалось наложить секвестр и конфисковать все испанские торговые суда, находившиеся в портах Российской империи, а командующим сухопутными и морскими силами отдать приказ «поступать неприязненно везде и со всеми подданными короля Гишпанского». Назавтра сенат дал указание Коммерц-коллегии принять меры к исполнению высочайшего повеления, а 18-19 июля соответствующие распоряжения были разосланы на места 50 [ПСЗРИ. Т. 25. № 19034. С. 719. Подлинник манифеста 15 июля 1799 г. хранится в ЦГИА (Ф. 1329. Оп. 1. Д. 217. Л. 127-128). См. также: ЦГАДА. Ф. 276. Оп. 1. Д. 338. Л. 1. В ответном декрете от 9 сентября того же года Карл IV, выражая твердую решимость обеспечить защиту и безопасность своих подданных, призвал их «выступить против России, ее владений и жителей» (CDHR. P. 386)].
Сам император мотивировал объявление войны Испании ее отказом примкнуть ко второй антифранцузской коалиции, но А. М. Шоп Солер полагает, что этот акт был скорее продиктован нежеланием мадридского правительства признать Павла главой Мальтийского ордена51 [См.: Эйдельман Н Я. Грань веков. М., 1982. С. 73; Schop Soler А. м. и spanisch-russischen Beziehungen... S. 192]. Однако июльский манифест не имел каких-либо практических последствий, так как состояние войны между двумя державами носило по существу чисто символический характер и никаких боевых операций друг против друга ими не велось52 [Краткое описание этой необычной войны см.: Милютин Д. А. Указ. соч. Т. 2. С. 160; Т. 3. С. 429-430; Schop Soler A. M. Die spaniscn… S. 192].
Это неудивительно, если учитывать отсутствие общей границы и большое расстояние, разделявшее противников, не располагавших достаточным потенциалом для развертывания военных действий на море и высадки экспедиционных войск на вражеской территории. «Разрыв между Испаниею и Россиею, по географическому положению обоих государств, казалось, не мог иметь существенной важности», - справедливо замечает русский военный историк прошлого столетия 53 [Милютин Д. А. Указ. соч. Т. 2. С. 160]. Единственным регионом, где империи Павла I и Карла IV являлись в какой-то мере соседями, где их владения почти соприкасались, было северо-западное побережье Америки. Но и там никаких вооруженных столкновений не произошло. Испании, как уже указывалось, в результате Нутка-зундского кризиса пришлось приостановить свое продвижение на север. РАК же «не была еще готова воспользоваться неожиданно представившейся возможностью в условиях состояния войны вторгнуться в Испанскую Америку и внезапным ударом овладеть некоторыми территориями» 54 [Volkl E. Op. cit. S. 82].
Однако обе стороны серьезно опасались вероятного нападения на их американские владения. В Испании вновь воскресли давние страхи перед проникновением русских в ее заокеанские колонии. 11 декабря 1799 г. мадридское правительство информировало вице-короля Новой Испании, что, согласно донесению посла в Вене, аккредитованный там дипломатический представитель Англии якобы передал своему российскому коллеге некий план совместного вторжения в Калифорнию англичан и русских, а посол России будто бы срочно отправил его в Петербург. Вице-королю предлагалось принять необходимые меры55 [Ibid. S. 82-83].
Приводя эти данные, немецкий историк Эккехард Фёлькль ссылается на документ, хранящийся в мексиканском Главном национальном архиве. Ранее на основе материалов того же архива североамериканский ученый Уильям С. Робертсон. упоминал о сообщении аналогичного характера, исходившем тоже из Мадрида, но датированном январем 1800 г.56 [Robertson W. S. Francisco de Miranda and the Revolutionizing of Spanish America//Annual Report of the Amer. Hist. Ass. for the year 1907. Wash., 1908. Vol. 1. P. 345]. Само существование информации, отправленной в Мехико из испанской столицы, сомнения не вызывает. Однако содержание ее, насколько мне известно, пока не нашло подтверждения. При тщательном изучении дипломатической корреспонденции российских послов в Вене А. К. Разумовского и С. А. Колычева за 1799 г., адресованной в Петербург (реляции Павлу I, депеши канцлеру А. А. Безбородко, первоприсутствующему в Коллегии иностранных дел Ф. В. Ростопчину, вице-канцлерам В. П. Кочубею и Н. П. Панину 57 [АВПР. Ф. Сношения России с Австрией. Д. 883, 885-899, 901]), никаких следов британского «калифорнийского» проекта или упоминаний о нем обнаружить не удалось, хотя сообщения о встречах и переписке с английским посланником в австрийской столице лордом Минто довольно часты. Не в пользу достоверности данного сюжета и то, что он совершенно не отражен в тогдашних дневниковых записях Франсиско де Миранды и письмах, которыми тот обменивался с британским премьер-министром Питтом и российским послом в Англии С. Р. Воронцовым. Между тем, находясь в Лондоне, венесуэлец в 1798-1799 гг. обсуждал (правда, безуспешно) с сент-джеймским кабинетом как раз предложенный им план отправки военной экспедиции в Испанскую Америку, а с русским дипломатом с мая по ноябрь 1799 г. периодически имел личные контакты и переписывался.
Почти одновременно с предостережением из метрополии и, естественно, не подозревая о нем, вице-король Асанса 58 [В 1783-1784 гг. поверенный в делах Испании в Петербурге], узнав об объявлении Россией войны Испании, по собственной инициативе счел нужным поделиться с первым министром Мариано Луисом де Уркихо собственными соображениями относительно опасности вторжения русских в Калифорнию со стороны Камчатки. По его мнению, несмотря на серьезные трудности, они могли предпринять такую попытку, ибо «с некоторых пор дали достаточно доказательств своего стремления основать колонии в Калифорнии»59 [Цит. по: Vila Vilar E. Op. cit. P. 88]. Поэтому, чтобы предотвратить вражеское нападение, Асанса в донесении 20 декабря 1799 г. предложил, учитывая малочисленность войск в регионе, сосредоточить несколько военных кораблей в порту Акапулько, который должен стать морской базой вместо Сан-Бласа. На следующий день вице-король предупредил губернатора Калифорнии Диего де Борика о потенциальной угрозе в связи с русско-испанской войной. 8 февраля 1800 г. губернатор известил об этом начальников гарнизонов 60 [Ibid.; Volkl E. Op. cit. S. 82-83]. Однако ожидаемого удара так и не последовало.
Столь же беспочвенной оказалась и тревога, ощущавшаяся в России. Там, по свидетельству будущего декабриста В. И. Штейнгейля - в то время юного мичмана, служившего в Охотске, - с объявлением войны Испании «родилась мысль о беззащитности наших восточных берегов». По этой причине из Иркутска к побережью Охотского моря был срочно переброшен полк под командованием полковника А. А. Сомова, которому поручалось разместить воинские подразделения на Камчатке, в Гижигинской крепости, Охотске и Удском остроге. В Охотский порт прибыл из Петербурга капитан И. Бухарин «для приуготовления транспортов». В связи с гибелью компанейского фрегата «Феникс», отплывшего из Охотска в августе 1799 г. и потерпевшего крушение на пути в Америку, поступило предписание «вооружить оставшийся от Биллингсовой экспедиции корвет «Слава России», если еще годится»61 [Штейнгель В. И. Указ. соч. Т. 1. С. 100].
Весной 1800 г., когда в Кадьякской гавани бросило якорь североамериканское судно «Энтерпрайз», капитан Джеймс Скотт сообщил А. А. Баранову, будто испанцы намерены отправить военный корабль к берегам российских владений в Тихом океане в целях нападения на них. Это известие оказалось ложным, но вызвало в свое время немалое беспокойство и побудило принять кое-какие превентивные меры. 24 июля (4 августа) 1800 г. главный правитель Русской Америки уведомил правителя Уналашкинской конторы РАК Е. Г. Ларионова, что в предвидении возможных враждебных акций предполагает отбыть на Ситху и там выжидать дальнейшего развития событий. Склады мехов калана он рассчитывал укрыть в глубине острова62 [Хлебников К. Т. Жизнеописание Александра Андреевича Баранова, главного правителя российских колоний в Америке. СПб., 1835. С. 64, 68].
Касаясь некоторых аспектов русско-испанской войны, заметим, что с этим не очень широко известным эпизодом в истории отношений двух стран связан любопытный, даже, пожалуй, курьезный факт. По свидетельству генерала Л. Л. Беннигсена, Павел I, явно переоценивая свои возможности, имел в то время намерение вместо короля Карла IV возвести на испанский престол некоего испанца на русской службе, отставного генерала Кастро де ла Серда. Есть основания полагать, что такой человек реально существовал. По имеющимся данным, он командовал в 1774 г. правительственными войсками, действовавшими на Урале против отрядов пугачевцев63 [См.: Ист. вестн. 1917. Май-июнь. Т. 148. С. 551; Madartaga I. de. Russia in the Age... P. 247, 618].
Неутомимый Франсиско де Миранда в начале 1787 г. познакомился в Кременчуге с носившим это имя 70-летним бригадиром российской армии - уроженцем Фландрии, который когда-то давно побывал в Испании, но успел уже забыть испанский язык. А в «Списке генералов 1799 г.» он значился как комендант Ревеля64 [См.: AM. Caracas, 1929. Т. 2. Р. 249; Эйдельман Н. Я. Указ. соч. С. 73]. Однако действительно ли этому почтенному старцу предназначалась столь необычная роль, и строил ли вообще император подобные далеко идущие авантюрные планы, остается, конечно, под вопросом.
Отношения России с Англией также подверглись серьезным испытаниям, и к осени 1799 г. вступили в критическую фазу, что определялось обстановкой на итальянском, швейцарском и голландском театрах военных действий. В апреле-августе 1799 г. А. В. Суворов нанес поражение французам в сражениях на реках Адда и Треббия, при Нови. 10 (21) сентября - 27 сентября (8 октября) он предпринял переход через Альпы в Швейцарию на помощь корпусу Римского-Корсакова. Но тем временем последний был 15 (26) сентября разгромлен в районе Цюриха. Почти одновременно такая же участь постигла объединенный англо-русский десант, высадившийся в Голландии, чтобы изгнать оттуда французов.
Военные неудачи, вызванные главным образом нарушением Англией и Австрией совместно разработанного плана боевых операций, обострение на этой почве разногласий между союзниками, невыполнение британских обязательств о предоставлении России денежных субсидий привели к охлаждению в отношениях держав. 11 (22) октября 1799 г. российское правительство расторгло договор с Австрией и приказало Суворову вести войска на родину. Отозван был и воинский контингент, размещенный после провала голландской экспедиции на Британских о-вах. Фактически это означало выход России из коалиции. Ее полный разрыв с Англией стал делом ближайшего будущего и в значительной степени «определил курс русского правительства на использование Российско-Американской компании в качестве орудия своей политики на Тихом океане» 65 [Макарова Р. В. Русские на Тихом океане... С. 159].
На исходе XVIII столетия дарование императорской грамоты «стало заключительным аккордом затянувшейся процедуры конституирования компании. Образование ее закономерно вытекало из определенной тенденции политики русского государства. Она подразумевала, по словам С. Б. Окуня, реализацию «грандиозного плана экспансии», который предполагал «дальнейшее закрепление России на западном побережье Северной Америки, включая Калифорнию, на Гавайских островах, в южной части Сахалина и в устье Амура. Эти колонии, вместе с Камчаткой, Аляской и Алеутскими островами... должны были превратить ее в полновластного хозяина всего северного бассейна Тихого океана. Калифорния, помимо ее стратегического значения, должна была служить и земледельческой базой для русских поселений в Америке». Вслед за маститым историком к выводу о том, что учреждение РАК диктовалось стремлением петербургского правительства основать непосредственно контролируемую им мощную монопольную организацию в целях укрепления позиций империи и противодействия иностранному проникновению в северной части Тихого океана, пришли известные знатоки проблемы Н. Н. Болховитинов, Р. В. Макарова, С. Г. Федорова 66 [Окунь С. Б. Указ. соч. С. 49, 39; Болховитинов Н. Н. Становление... С. 305; Макарова Р. В. Русские на Тихом океане... С. 134, 158; Федорова С. Г. Русское население... С. 121-122. К этой мысли близок испанский ученый Марио Эрнандес Санчес-Барба, видевший в учреждении РАК «конкретное проявление имперских устремлений России на Тихом океане» (Hernandez Sanchez-Barba M. Op. cit. P. 287)].
С подобными взглядами не согласна профессор Мэри Элизабет Уилер (университет Северной Каролины). Еще в середине 60-х годов она утверждала, будто компания возникла в Тихоокеанском бассейне «естественным путем» из деловой практики русских купцов, занимавшихся меховой торговлей, и явилась, так сказать, посмертным творением Г. И. Шелихова. Впоследствии, однако, полемизируя с перечисленными авторами, М. Э. Уилер пересмотрела и собственную точку зрения, изложенную выше. В результате, выступая в августе 1979 г. на международной научной конференции в Ситке (Аляска), она предложила иную интерпретацию. Основание названной компании объяснялось, по ее словам, усилиями российского правительства «навести порядок среди хаоса, вызванного соперничеством между купцами в Иркутске после смерти Шелихова», пожалование же привилегий на 20 лет Уилер сочла «не сознательным установлением могущественной монополии в захватнических целях, а попыткой расширить... участие купцов в торговле пушниной в северной части Тихого океана». Признавая заинтересованность петербургского двора в активизации предпринимательской деятельности в данном регионе, она оспаривает утверждение, будто там «проводилась последовательная имперская политика» 67 [Wheeler M. E. The Origins of the Russian-American Company // Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas. 1966. Bd. 14, H. 4. S. 494; Eadem. The Russian-American Company and the Imperial Government: Early Phase//Russia's American Colony/Ed. S. F. Starr. Durham, 1987. P. 44, 51].
Сопоставив оценки североамериканской исследовательницы и ее предшественников, автор настоящей работы отдает должное новому, не традиционному подходу к проблеме. Тем не менее он склонен все же присоединиться скорее к мнению, сложившемуся в отечественной историографии, которое представляется более аргументированным и убедительным. В позиции российского правительства довольно отчетливо прослеживаются целеустремленные усилия найти оптимальное с точки зрения государственных интересов решение вопроса. К нему правящие круги империи шли исподволь, на основе тщательного анализа ситуации, при деятельном участии таких компетентных учреждений, как Коллегия иностранных дел, Коммерц-коллегия, Совет при высочайшем дворе и пр. В этом смысле нельзя не согласиться с С. Б. Окунем, констатировавшим определенную преемственность американской политики правительства Павла I, основные контуры которой были, как он считал, намечены еще в царствование Екатерины 68 [Окунь С. Б. Указ. соч. С. 37. См. также: Макарова Р. В. Русские на Тихом океане... С. 159].
Напомним, в частности, что зафиксированная в 1799 г. июльским указом и императорской жалованной грамотой линия южной границы сферы деятельности РАК на протяжении 80-90-х годов неоднократно фигурировала в официальных документах. Правда, если Г. И. Шелихов поначалу требовал от своих подчиненных исследовать и осваивать побережье Америки и острова до 40° с. ш., то в дальнейшем после плавания Измайлова-Бочарова, его вдова пришла к заключению, что залив Льтуа (расположенный примерно на широте 59°) «должен быть чертою российского в Америке владения» 69 [РЭИТО-2. С. 342].
Что касается позиции петербургского правительства, то в период Нутка-зундского конфликта оно согласилось даже признать притязания Испании на побережье до залива Принс-Уильям (61° с. ш.), отказавшись, впрочем, закрепить устную договоренность формальным актом. Но в основном правительственные инстанции исходили из неотъемлемого права России на территорию Северо-Западной Америки севернее 55° - начального пункта, достигнутого в ходе Второй Камчатской экспедиции А. И. Чириковым в середине июля 1741 г. (точнее, 55°20'). Именно эти координаты были обозначены, например, в качестве южного рубежа русских владений в инструкции, разработанной весной 1787 г, для несостоявшейся экспедиции Г. И. Муловского70 [Часть побережья от Нутки (49°35') до того места, куда подходил когда-то чириковский «Св. Павел», Муловскому предлагалось занять лишь в том случае, если она никому не принадлежит. Это правило должно было соблюдаться и при плавании в южном направлении - до мыса Бланко (43° с. ш.) и дальше], во «всеподданнейшем» докладе Комиссии о коммерции, одобренном 6 апреля 1788 г. Советом при высочайшем дворе, в донесении иркутского генерал-губернатора И. А. Пиля Екатерине II от 28 сентября 1793 г.
Таким образом, учреждением РАК был брошен прямой вызов соперникам России на Северо-Западе Америки: Испании, Англии и отчасти США, юридически закреплены пределы территориальных притязаний Российской империи в данном регионе, сделана заявка на расширение ее владений за счет «ничейных» земель южнее 55-й параллели. Что из этого получилось - особая тема, исследование которой выходит за рамки настоящей работы и не является задачей автора. далее |