VI
ПОСЕЛЕНИЕ «РОСС» В КАЛИФОРНИИ
Еще в 90-х годах XVIII века в широких планах экспансии, намечавшихся рыльским купцом Григорием Шелиховым, Калифорния мыслилась как естественный предел «земли российского владения» на западе американского материка. И российское купечество уже тогда, по приказу правительства, спешит на всякий случай создать какой-либо повод для завладения ею в будущем: «Вдоль по матерой американской земле от острова Китака [т. е. Кадьяка. - С. О.] к Калифорнии далеко уже и за мыс Святого Илии, во многих местах посредством и иждивением компании, по наставлениям моим, - писал Шелихов в феврале 1790 года, - развезены и оставлены императорские знаки, каковы суть данные мне гербы и доски с надписанием: «земля, принадлежащая России». 1 [Архив Государственного Географического общества, фонд Г. IV. I, представление Шелихова иркутскому губернатору И. Пилю, на лл. 52-57].
Царское правительство также не теряло надежды, что со временем наступит удобный момент для предъявления претензий на все западное побережье Америки и что тайно зарытые «знаки» еще сослужат свою службу. Деятельность компании Шелихова «позволяет. .. надеяться, - писал Екатерине иркутский генерал-губернатор Пиль в 1790 году, - и в том, что продолжение действий оной со временем достигнет Калифорнии», а наличие в земле зарытых досок «в будущее время и именно тогда, как не трудно будет вашему величеству умножить тамо свои силы, действительно уже служить может неоспоримым доказательством принадлежности таких мест, кои престолу вашему должны быть подвластны». 2 [Архив Государственного Географического общества, фонд Г. IV. I, л. 89].
У берегов Калифорнии водились морские бобры, и это обстоятельство объясняло отчасти тот интерес, который проявляли русские купцы к этому краю. Но количество бобров с каждым годом уменьшалось, тяга же русских к Калифорнии, несмотря на это, все возрастала. И это было вполне естественно, ибо вопрос об организации систематической эксплоатации побережья Америки упирался в создание местной продовольственной базы для русских поселений. Северо-восточные колонии России Камчатка и Чукотка снабжались преимущественно привозимым из метрополии хлебом, к тому же частично его везли гужом. Дальнейшее транспортирование хлеба из Камчатки в американские поселения, помимо чрезвычайно больших добавочных расходов, было невозможно и потому, что привозного хлеба не хватало даже для северо-восточных районов Азии, которые сами нуждались в местном источнике снабжения продовольствием.- Доставка хлеба и других необходимых припасов морским путем из Петербурга к тому же была мало надежна. Любое дипломатическое осложнение ставило русские колонии под угрозу голода, ибо в этом случае кругосветные экспедиции становились невозможными. При большой напряженности внешнеполитических отношений конца XVIII века и первой половины XIX века это обстоятельство приходилось постоянно иметь в виду.
Все попытки насадить земледелие в районе Аляски и островов окончились неудачей, и не только из-за отсутствия пригодной для сельского хозяйства туземной рабочей силы, но, главным образом, вследствие неблагоприятных климатических условий. На всем западном побережье Северной Америки в наилучшем положении в этом смысле была Калифорния. Благодатный климат, богатая растительность, большое количество скота давали все основания для создания здесь «житницы» для русских поселений в Америке. Правда, помимо Калифорнии доставка продовольствия могла еще производиться из Японии и Китая. Однако частые перерывы в торговых отношениях, а также отдаленность Китая от русских колоний, заставили обратить все внимание именно на Калифорнию.
В конце 1805 года русские поселения в Америке посетил корреспондент компании Резанов, одновременно назначенный чрезвычайным послом в Японии. Он застал русские поселения в очень тяжелом положении. «Хлеба нет, - писал Резанов в Петербург, - ибо, как слышно, и кормов на Кадьяке заготовлять некому, а на Ситхе с голоду умирают, потому что у колошей, прекрасными ружьями и фальконетами вооруженных, беспрестанная война, и рыбу там ловить должно под выстрелами».1 [Архив Института истории Академии наук, Материалы о Российско-американской компании, документ № 133]. Сделанная Резановым попытка получить продовольствие в Японии окончилась неудачей, и в начале 1806 года он отправился в Калифорнию, для того чтобы выяснить вопрос о возможности закупок продуктов у испанцев, которым она принадлежала. «Я искренно скажу вам, - заявил Резанов калифорнийскому губернатору, - что нужен нам хлеб, который получать можем мы из Кантона, но как Калифорния к нам ближе и имеет в нем избытки, которых збывать не может, то приехал я поговорить с вами, как начальником мест сих, уверяя, что можем мы предварительно постановить меры и послать на благорассмотрение и утверждение Дворов наших».1 [П. Тихменев, ч. II, приложение, стр. 260].
Торговля с испанскими колониями, однако, была чрезвычайно затруднена, так как испанским колониям категорически запрещалось вступать с кем-либо в торговые отношения помимо метрополии. Это запрещение вызывало в колониях резкое недовольство, поскольку сама метрополия их ничем не снабжала. Однако, пока испанское господство не было поколеблено, колонии опасались открыто нарушать запрещение.
Не добившись в переговорах с местной администрацией никаких гарантий для нормальных торговых сношений, Резанов после своего визита в Сан-Франциско начал развивать смелую мысль об отторжении Калифорнии от испанцев. В письме от 17 июня 1806 года министру коммерции Резанов указывал: «Ежели б ранее мыслило правительство о сей части света,... ежели б беспрерывно следовало прозорливым видам Петра Великого, при малых тогдашних способах Берингову експедицию для чего-нибудь начертавшего, то утвердительно сказать можно, что новая Калифорния никогда б не была Гишпанскою принадлежностью, ибо с 1760 года только обратили они внимание свое и предприимчивостью одних миссионеров сей лутчей кряж земли навсегда себе упрочили. Теперь остается еще не занятой интервал, столько же выгодной и весьма нужной нам, и так ежели и его пропустим, то что скажет потомство?» 2 [Там же, стр. 267].
Но если в письме к министру коммерции Резанов писал, что испанцы «сей лутчей кряж земли навсегда себе упрочили», то в письме к директорам компании он развивает уже практический план, как овладеть этим «лоскутом» земли. Для полного овладения Калифорнией он считает нужным выждать благоприятного момента, но уже теперь следует занять весь район от русских колоний до Калифорнии, еще ни одной из стран формально не принадлежащий.
Указывая на необходимость устроить русское поселение севернее Калифорнии, в Колумбии, Резанов подчеркивает, что именно отсюда «мало по малу можем простираться далее к югу к порту св. Франциско, границу Калифорнии составляющему. Ежели только к первым началам сим даны будут способы, - пишет Резанов, - то смело сказать могу, что на Коломбию привлечем мы из разных мест жителей, а в течении десяти лет до той степени можно усилиться, что и Калифорнской берег всегда иметь в таком виду, чтоб при малейшем стечении счастливых в пользу нашу политических в Европе обстоятельств, можно б его было включить в число Российских принадлежностей. Гишпанцы весьма слабы в краю сем, - отмечает далее Резанов, - нежели б в 1798 году, когда Гишпанскому двору война объявлена была, находилась компания наша в соответственных занятиям ее силах, то легко бы частию Калифорнии по 34° северной широты до миссии Санкта-Барбара воспользоваться можно было и навсегда за собою удержать лоскут сей потому, что из Мексики по самому положению природы никакой бы помощи сухим путем подать им не можно».1 [П. Тихменев, ч. II, приложение, стр. 233-234].
Подготовка Российско-американской компании к закреплению в Калифорнии начинается уже с 1808 года. В ход был пушен испытанный способ: в Калифорнии также были зарыты медные дощечки с надписью «земля российского владения». По сведениям, сообщенным компанией министру финансов, впоследствии переданным в министерство иностранных дел, эти дощечки были зарыты «гораздо южнее определенной черты под 51° северной широты и именно под 41° и 38°». 2 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1823 г., д. № 3645, л. 116]. «В 1808 году крестьянином Сысоем Слободчиковым в бухте Тринидат под 41° северной широты положена железная доска № 1... В 1809 году коммерции советником Кусковым в заливе Малого Бодего положена доска № 14... 1810 года им же против Шарлоттских островов при о. Дундас на малом островке положена доска № 18. 1811 года к мысу Малой Бодего в северном рукаве С.-Франциско, где крепость и миссия испанцев,, положена доска без №».3 [Там же].
Осенью 1808 года два судна компании под командою помощника правителя колонии Кускова направились к Калифорнии. Занимаясь ловлею бобров, Кусков тайно подыскивал удобные места для устройства поселения. Однако осуществить высадку в намеченном Кусковым заливе Малый Бодего в этом году не удалось. Одно судно экспедиции разбилось, и почти весь его экипаж погиб, на втором же судне, как свидетельствует Тихменев, имевший в своем распоряжении утерянные впоследствии материалы архива компании, экипаж был столь ненадежным, что Кусков не решился оставить его в Калифорнии. «Недостаток строительных материалов, а главное покушение к побегу многих из бывших с ним русских и алеутов заставили его отложить свое намерение до более удобного времени», сообщает Тихменев.1 [П. Тихменев, ч. I, стр. 208].
Так же безуспешно кончилась попытка Кускова обосноваться в Калифорнии в 1810 году. У острова Шарлотты на промысловую партию Кускова напали туземцы, заставившие экспедицию вернуться в Новоархангельск, и лишь в 1811 году Кускову удалось подыскать место для первого русского поселения в Калифорнии. Обосноваться решено было у небольшой бухты в 15 итальянских милях от залива Бодего, названного именем Румянцева, под 38° северной широты и 123° восточной долготы. В марте следующего, 1811 года, сюда было уже доставлено все необходимое для устройства заселения.
Впоследствии правление компании неоднократно высказывало мнение, что место для русского заселения в Калифорнии было выбрано неудачно. Близость к Сан-Франциско, где находились испанские власти, отдаленность от залива Румянцева, где имелась прекрасная гавань, в то время как на занятом участке гавани не было, и ряд других неудобств вызывали постоянные нарекания компании. Однако Тихменев справедливо отмечает, что все эти неудобства выявились лишь тогда, когда русские вынуждены были ограничиться для заселения лишь тем участком, который они заняли в первый момент. Если же исходить из предположений Баранова и Кускова, считавших, что данное заселение являлось лишь первым шагом по пути овладения всей Калифорнией, то следует признать, что этот выбор давал ряд преимуществ как для дальнейших наступательных действий, так и для обороны.
Место, занятое под поселение, представляло собою плоскую возвышенность протяжением более чем в квадратную милю. Со стороны моря оно было защищено обрывом не менее чем в 70 футов высоты, а со стороны суши также было мало доступно для нападения. Построенное на этом месте укрепление, высотою в 12-15 футов, с башнями, вооруженными 20 орудиями, представляло собою надежную защиту. «Наличие этих пушек, - как отмечает американский историк Банкрофт, - в совокупности с естественною укрепленностью местности, аккуратною сменою часовых и никогда не прекращавшимся их обучением, придавали «Россу»2 [Так было названо поселение в Калифорнии] облик военной крепости более чем поселения для пушной охоты и торговли. Крепость была бы недоступна как для аборигенов, так и для сил калифорнийских испанцев, если бы таковые были против нее посланы». 3 [Н. Bancroft, The Works, v. XIX, California, v. II, S.-F., 1885, p. 630].
Порт был устроен в заливе Бодего, а на половине дороги к порту была стоянка, где поселились несколько служащих компании. Кроме того, русскими был занят островок Фараллоны в 15 милях от Дракова мыса, где имелись котиковые лежбища.
Отказ от рассчитанного на продолжительное время плана Резанова, который предполагал начать наступление на Калифорнийское побережье только после овладения Колумбией, и переход к непосредственным действиям по закреплению в Калифорнии были обусловлены изменившейся к тому времени международной обстановкой.
Революция в Испании послужила сигналом к борьбе испанских колоний в Америке за самостоятельность и освобождение от безудержной эксплоатации метрополии. В это же время, в конце первого десятилетия XIX века, внимание британского правительства к событиям на американском материке в связи с борьбой Англии против континентальной блокады несколько ослабело. Этим обстоятельством воспользовались Соединенные Штаты Америки, которые усилили свою экспансию в районе Тихого океана.
Если первые два момента (гражданская война в испанских колониях и ослабление внимания Англии) создавали благоприятную для захватов обстановку, то усилившаяся активность Соединенных Штатов в районах, прилегавших к испанским колониям, заставляла поспешить с закреплением Калифорнии за Россией.
Противодействие Соединенных Штатов имело решающее значение в отказе царизма от захвата Колумбии и в направлении русской экспансии непосредственно на Калифорнию. Когда в 1810 году компания сделала попытку закрепиться в Колумбии, «Северо-американские штаты в то же время отправили свои экспедиции морем и землею на помянутую реку Колумбию, с решительным определением заселиться при оной и далее на берегах Нового Альбиона». Это обстоятельство, по сообщению компании, «было причиною, что правитель наших колоний коллежский советник и кавалер Баранов решился и сам послать экспедицию для осмотра мест ниже Колумбии между губою Тринидат и заливом Сант-Франциско и тем упредить северо-американцев». 1 [АНХ. фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1819 г., д. № 442, донесение главного правления Российско-американской компании министру иностранных дел, 13 августа 1817 г., на лл. 87-93].
Подготовляя захват испанских колоний в Америке, правление Российско-американской компании обратилось в 1809 году в министерство иностранных дел с ходатайством о правительственной помощи в устройстве заселений в Калифорнии. «Правление в предпринимаемом заселении Нового Альбиона, - докладывал министр иностранных дел Александру I, - испрашивает высочайшей защиты в случае, если бы Американские штаты из зависти что предприняли». В виду того, что компания не располагала достаточными силами, чтобы, овладев территорией, удержать ее в своих руках, правление считало необходимым «произвесть оное от казны», однако Александр, «отказывая в настоящем случае производить от казны на Альбионе поселение», предоставил правлению «на волю учредить оное от себя, обнадеживая во всяком случае монаршим своим заступлением».1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, д. № 3646, сообщение государственного канцлера главному правлению Российско-американской компании, 1 декабря 1809 г., на лл. 25-26].
Отказ Александра от прямой правительственной помощи компании и одновременное обещание «высочайшего» заступничества в устройстве русских заселений на территории Калифорнии находят свое объяснение в той политике, которая в этот период проводилась царской Россией по отношению к Испании. Эта политика была весьма четко сформулирована в проекте инструкции от имени царя гр. Палену, отправленному в том же 1809 году послом в Соединенные Штаты. Связанный Тильзитским миром с Францией, Александр вынужден был поддерживать кандидатуру на испанский престол Жозефа, брата Наполеона, в противовес поддерживаемой Англией кандидатуре Фердинанда VII. Однако признание королем испанским брата Наполеона Александр ни в коем случае не связывал с необходимостью стремиться к восстановлению былой колониальной мощи испанской державы. Наоборот, стремление к ниспровержению испанского могущества и надежды на возможность новых колониальных приращений за счет раздела испанского колониального наследства проглядывают в каждой строке царской инструкции гр. Палену. «Помните, - гласит инструкция, - что для восстановления мира в Европе я признал королем Жозефа, который является, действительно, единственным находящимся в Испании королем, но не выказывайте никакого особого пристрастия в моих политических отношениях к Испании. Мною руководят всегда только интересы моего государства, и я не решил еще, будет или нет для него выгодно, если Южная Америка последует судьбе мадридского трона».2 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1809 г., д. № 12160, проект инструкции гр. Палену, 1809 г., на лл. 9-29. Перевод с французского].
В другом месте инструкции говорится уже об отделении от Испании не только южно-американских, но и всех других ее американских колоний. «Я жду, если война в Испании будет еще продолжаться, что обширные и богатые штаты, которыми она владеет в Америке... образуют один или несколько самостоятельных штатов. Трудно правильно учесть все перемены, которые произведет подобное событие в политических и торговых сношениях Европы, но можно надеяться, что оно приведет к значительным переменам. Вы окажете мне услугу, - прибавляет Александр, - хорошо узнав намерения жителей этих различных штатов».1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1809 г., д. № 12160, проект инструкции гр. Палену, 1809 г., на лл. 9-29. Перевод с французского].
Таким образом, необходимость признания Жозефа испанским королем (ибо к этому обязывал союз с Францией) и в то же время надежда на распад испанской колониальной империи толкали Александра на двойственную политику по отношению к захвату Калифорнии. С одной стороны, Российско-американской компании предлагалось самостоятельно прокладывать себе дорогу, с другой стороны, ей гарантировалось «высочайшее» заступничество. Это было продолжением той же линии замаскированной экспансии, которую правительство последовательно вело с момента возникновения Российско-американской компании. При усилении Испанской империи царское правительство имело возможность избежать международных осложнений, приписав оккупацию Калифорнии частной инициативе компании, в случае же отделения колоний от Испании царизм приобретал плацдарм для дальнейшей экспансии на американском материке.
Прошло немного времени, и «дружба»- с Францией сменилась «дружбой» с Англией. Александр сразу признает законным королем Испании еще недавно им игнорировавшегося Фердинанда VII, обещая ему всяческую поддержку.
Если раньше, когда за спиной признанного Россией претендента на испанский престол Жозефа стояли вооруженные силы Наполеона, царская политика была направлена к подрыву колониального могущества Испании, то теперь, после признания бессильного по существу Фердинанда, русское правительство считало возможным уже фактически приступить к отторжению испанских колоний.
8 (20) июля 1812 года в Великих Луках представители России и Испании торжественно подписали договор, по которому между Александром и Фердинандом должны были установиться «не только дружба, но также искреннее согласие и союз».2 [Полное собрание законов, т. XXXII, № 25178]. А уже 30 августа ст. ст. того же года на испанской территории в Калифорнии состоялось столь же торжественное открытие русской колонии, наименованной «Росс».
Поскольку центральное испанское правительство, занятое событиями в метрополии, не имело еще возможности активно реагировать на те события, которые произошли в ее колониях, Российско-американская компания не считала необходимым ставить вопрос о правовом оформлении этого захвата. «Калифорнийского» вопроса в дипломатической переписке между Россией и Испанией в это время еще не существовало. Официально Россия ничего не захватывала, а Испания ничего из своих заморских владений не теряла. Что же касается протестов местной испанской администрации, то с ними компания боролась самостоятельно.
Уже с октября 1812 года началась длительная переписка правителя колонии Росс с местными властями и мексиканским вицероем, высшим представителем испанской администрации в Северной Америке. Вицерой требовал немедленной ликвидации русского заселения. Правитель колонии, стремясь затянуть переговоры, ссылался на свое незнание испанского языка, которое мешало ему якобы понять суть требований вицероя. В некоторых случаях правитель Росса предлагал вицерою адресоваться для переговоров в Петербург, мотивируя это тем, что цель высшего правительства, по приказу которого это заселение создано, ему неизвестна, его же обязанность «состоит в том, чтобы [Росс] сохранять и в случае наступательных действий - обороняться».1 [Архив Государственного Географического общества, фонд Веселаго, Д. № 101, «Историческая записка о селении Росс на берегах Нового Альбиона», на лл. 1-4].
Отношения с местными властями обострились еще больше, когда корабль «Суворов» доставил в Калифорнию так называемую «прокламацию» главного правления Российско-американской компании. Это было уже второе обращение компании и, как и в первый раз, оно было адресовано не к местным властям, а непосредственно к «благородным и высоко-почтеннейшим господам гишпанцам, живущим в Калифорнии». 2 [Первая «прокламация», пересланная в Калифорнию в 1810 году через Баранова, приведена полностью в статье В. Потехина «Колония Росс» напечатанной в «Журнале мануфактур и торговли», 1859 г., т. VIII].
Компания призывала местное испанское население Калифорнии вести торговлю с русскими, несмотря на категорическое запрещение со стороны центрального испанского правительства. Правление откровенно намекало, что при беспомощности испанских властей их противодействия опасаться нечего. «Имели мы честь писать к вам от 15 марта 1810 года, - ссылалось правление на свою первую прокламацию, - ив надежде, что по ходу тогдашних обстоятельств Европы и самой Гишпании, вы не встретите уже затруднений иметь с россиянами торговые связи, тем паче, что они взаимно полезны».1 [ГАФКЭ, фонд министерства иностранных дел, П-3, 1816 г., д. № 24, «Прокламация» Российско-американской компании, 1813 г., на лл. 18-21].
Отношения с местной испанской администрацией становились все более неприязненными. В 1815 году в С.-Франциско были задержаны комиссионеры компании. Алеуты, занимавшиеся промыслом пушного зверя вблизи испанской территории, были захвачены в плен. Начавшие было налаживаться торговые отношения окончательно прервались. Компания, однако, продолжала оборудовать колонии. К 1814 году было закончено строительство кожевенного завода, мельницы, мастерских, кладовых, скотного двора, жилых помещений и пр.
Наконец, в 1817 году впервые запротестовало и испанское правительство. В ноте от 27 апреля (5 мая) 1817 года министр иностранных дел Испании де Зеа Бермудес потребовал от имени короля уничтожения русского заселения в Калифорнии.
Поскольку до того времени вопрос о захвате Россией Калифорнии испанским правительством не поднимался, а возникал лишь при сношении с представителями, других стран и в частности с англичанами, компания обычно ссылалась на незаселенность занятой ею территории. Намекая на обычную практику самих англичан, правление писало, что «компания воспользовалась тем же народным правом, которым и все европейские нации пользовались при водворении своих в обеих Индиях».2 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1819 г., д. № 442, донесение главного правления Российско-американской компании министру иностранных дел, 13 августа 1817 г., на лл. 87-93].
Когда же пришлось отвечать испанскому правительству, компания вначале попыталась представить дело таким образом, что все изложенное в испанской ноте не соответствует действительности и что никакого русского укрепления в Калифорнии, по существу, не имеется. Компания уверяла, что «селение то, названное гишпанцами крепостью», загорожено деревянным тыном исключительно «для предохранения от нечаянных нападений индейцев, без чего нельзя было бы спокойно предаться сну... Равным образом и пушки, там имеющиеся, помещены в селении для того, чтобы сохранить к себе почтение».3 [Там же]. Чувствуя, однако, всю неубедительность подобных доводов, Российско-американская компания пыталась также утверждать, что территория, занятая Россом, ранее никому, кроме индейцев, не принадлежала. Индейцы же добровольно уступили эту территорию русским, опасаясь, что она может быть захвачена или другими индейскими племенами, враждующими с местным населением, или ненавистными испанцами.
К юридическому оформлению «уступки» индейцами территории Росса компания приступила еще до получения протеста со стороны испанского правительства, предвидя его неизбежность. В 1817 году Гагемейстер составил акт, подписанный индейскими старшинами Чу-гу-ан, Амат-тин, Гем-ле-ле и др., подтверждавшими, что они «очень довольны занятием сего места русскими, что они живут теперь в безопасности от других индейцев, кои прежде делывали нападения, что безопасность та началась только от времени заселения».. В этом же акте как бы невзначай вновь подтверждалось, что эта территория прежде принадлежала вышеупомянутым индейцам и была ими добровольно уступлена русским. «Капитан-лейтенант Гагемейстер, - гласит акт, - приносил им [индейским старшинам. - С. О.] от имени Российско-американской компании благодарность за уступку компании земли на крепость, устроения и заведения, которые на местах, принадлежавших Чу-гу-ану».1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1823 г., д. № 3646, л. 24].
Заключенный с индейцами «договор» был единственным документом, устанавливавшим права компании на территорию Росс, и рассчитывать на этот «договор» особенно не приходилось. Права Российско-американской компании на исключительное владение территорией Росс, как справедливо указывал в письме министру иностранных дел русский посол в Соединенных Штатах Полетика, - «далеки от очевидности». «Достаточно взглянуть на карту, - писал Полетика, - чтобы увидеть, что эта колония вклинилась в испанские владения в Калифорнии и соседние местности. Одна, довольно давняя испанская колония находится в 30 милях на юг от Росса. Город Монтерей, главный город новой Калифорнии, отстоит только на 1 ° широты от Росса».2 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1823 г., д. № 8735, л. 5. Перевод с французского].
По мнению Полетики, компания, аргументируя свое право на эту территорию отсутствием непосредственно на данном участке испанских заселений, упускает из виду, что «дает оружие в руки против самой себя англичанам и американцам, которые в свою очередь могут ей заметить, что на всем протяжении северо-восточного побережья Америки, на которое она предъявляет исключительные права, начиная от 57° широты, существует только одна колония Новоархангельск».3 [Там же]. И к этому аргументу в переговорах, касавшихся дел компании, по словам Полетики, американцы уже неоднократно прибегали.
Соединенные Штаты как раз в это время активизировали свою колониальную политику и выступили в свою очередь с притязаниями на испанские владения. Флорида уже перешла к Соединенным Штатам. Кроме того договор, подписанный в феврале 1819 года между Испанией и Соединенными Штатами, признавал 42° северной широты границею испанских владений. Таким образом, русским заселениям в Калифорнии с севера угрожали Соединенные Штаты.
В этих условиях правовое оформление калифорнийского поселения превратилось в серьезную проблему для царского правительства. По существу, это был вопрос о подведении базиса под всю дальнейшую экспансию России на американском материке.
После получения в 1817 году ноты Испании с протестом против захвата ее колоний русское министерство иностранных дел решило выяснить условия, на которых возможно было бы достигнуть соглашения с испанским правительством. Выясняли осторожно и не спеша. В начале 1820 года был выдвинут даже проект ликвидации русского заселения в Калифорнии. Не возражая против этого проекта, Российско-американская компания потребовала соответствующих компенсаций. Испанское правительство должно было предоставить компании право свободной торговли с Калифорнией. «При сем порядке вещей, - писало правление министру иностранных дел Нессельроде, - Российско-американская компания охотно желала бы уничтожить оную оседлость, зависть или боязнь в гишпанцах порождающую, и никогда бы более не мыслила искать другого места на берегах альбионских, ежели бы она могла потерю той оседлости заменить постоянною торговлею с Новою Калифорниею, в которую допуск иностранцам, по колониальному праву, а более, чтоб не выказать удивительной беспечности и слабости управления, недозволен».1 [Цитирую по Тихменеву, ч. I, стр. 222].
Это было тонко рассчитанным ходом компании. Заявляя о согласии ликвидировать Росс, правление хотело возложить ответственность за сохранение колонии на правительство, чтобы при случае потребовать от него активной помощи и поддержки. Компания была прекрасно осведомлена о том, что выдвинутый министерством иностранных дел проект был не более, как дипломатической уверткой. Расставаться со своими колониями в Калифорнии царское правительство и не думало, ибо русский император Александр был еще всемогущ в Священном союзе, и мадридский двор искал его помощи и содействия. Именно при помощи купленных у России судов Фердинанд мыслил «снова даровать Европе выгоды, которых она уже давно лишена благодаря волнениям в Новом Свете», т. е. расправиться с революцией в американских колониях. Правда, купленная у России «могущественная» эскадра из пяти линейных 74-пушечных кораблей и трех 44-пушечных фрегатов, призванная возродить славу Испании времен непобедимой Армады, оказалась годною лишь на слом. Однако все же Россия была для правительства Испании единственной надеждой в борьбе с восставшими американскими колониями, которые вдобавок еще поддерживались Англией.
Царское правительство недаром оттягивало переговоры о Калифорнии. Наконец, оно дождалось такого момента, когда не могло быть и речи о невыполнении его требований. Русский посол в Мадриде Татищев, узнав о желании компании отказаться от заселения в Калифорнии взамен предоставления ей права свободной торговли с испанскими колониями, поспешил уверить Нессельроде, что одно отнюдь не исключает другого.
«Будет целесообразнее, - писал он министру 4 (16)_февраля 1820 года, - начать обсуждение вопроса об установлении торговых отношений, чтобы тем самым закрепить приобретение, которое здесь имеет место. Право владения будет таким образом санкционировано». 1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1820 г., д. № 7562, лл. 54-55. Перевод с французского].
Начав с переговоров о разрешении Российско-американской компании вести торговлю с калифорнийскими колониями, Татищев намеревался затем добиться и санкции на сохранение Росса хотя бы под видом торгового заселения или складочного места.
Согласие испанского правительства на уступку России колоний в Калифорнии в это время имело, правда, лишь формальное значение, ибо американские колонии власти метрополии над собою уже не признавали. Однако, заручившись хотя бы и такой санкцией, можно было впоследствии доказывать свои права на эту территорию. Во всяком случае, согласие потерявшего свои владения испанского короля в международно-правовом обиходе котировалось выше, чем уступка этой территории двумя индейскими старшинами, некогда ею владевшими.
Посол в Соединенных Штатах Полетика в том же 1820 году весьма резонно указывал Нессельроде, что «Испания, которая держит Мексику только моральными узами, готовыми разорваться, если только это уже не произошло безвозвратно, не заставит себя упрашивать, чтобы уступить нам местность, занятую колонией Росс. Обеспечив себя таким образом согласием правительства, можно будет попробовать получить таковое от правительства действительного, которое существует в Мексике, как только императорское правительство окончательно примет решение по этому вопросу».1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1823 г., Д. № 8735, л. 6. Перевод с французского].
Однако переговоры с испанским правительством так и не удалось довести до конца. В том же 1820 году в Испании снова началась революция.
После реставрации надежды Российско-американской компании воскресли вновь. Часть членов совета компании уже не соглашалась ограничиться закреплением за Россией фактически занятой территории в Калифорнии. От испанского правительства, настаивали они, необходимо добиться санкции на расширение русской территории, в которую должен быть включен и порт Сан-Франциско. Другая, более осторожная часть членов совета, не отрицая необходимости овладения Сан-Франциско, считала, однако, опасным пока добиваться от Испании каких-либо санкций. Подобная политика, по мнению этих членов совета, могла лишь вызвать озлобление у мексиканского правительства, оставшегося фактическим хозяином в Калифорнии.
Первую группу возглавлял знаменитый мореплаватель И. Ф. Крузенштерн, вторую - не менее знаменитый мореплаватель В. М. Головнин. В представленной в министерство иностранных дел записке Крузенштерн утверждал, что Испания «при нынешнем положении» уступит России как территорию Росс, так и порт Сан-Франциско. «Оставление порта Росс во владении РАК0 не подлежит значительным препятствиям или сомнению, но другое место, коим овладение было бы несравненно выгоднее для России, есть самый порт Сан-Франциско, который поныне еще неоспоримо принадлежит Гишпании. Посему теперь, доколе не переменились еще обстоятельства, гишпанское правительство вправе уступить сей порт России».2 [ГАФКЭ, фонд министерства иностранных дел, разр. XXIV, 1825 г., Д. № 68, лл. 11-12].
Основанием для подобной уступки Крузенштерн считал то обстоятельство, что испанское правительство за предоставленную ему Россией эскадру должно было уплатить значительную сумму. Крузенштерн не отрицал возможности протеста со стороны мексиканского правительства. Однако в тот момент, когда встанет вопрос о признании европейскими государствами самостоятельности Мексики, можно ожидать, по мнению Крузенштерна, что она согласится санкционировать уступку калифорнийской территории.
Головнин, наоборот, находил, что «уступка испанского короля, наверное можно сказать, республиканцами признана не будет и, хотя бы мы ее получили, но все же употреблять капиталы на улучшение Росса было бы опасно, ибо республиканцы, узнав об оной, вероятно захотят нарочно поддержать свои права, прервут с нами всякое сношение и будут настаивать об уничтожении наших заведений, а может быть и силу употребят». Головнин рекомендовал предварительно связаться с местным калифорнийским начальством и «выведать расположение оного, как на счет селения нашего Росса, так и будущей уступки залива св. Франциска».1 [ГАФКЭ, фонд министерства иностранных дел, разр. XXIV, 1825 г., д. № 68, л. 10].
Однако и сам Александр I понимал, что уступка Фердинандом России колоний в Калифорнии имела бы такое же значение, как уступка любой другой, ему не принадлежащей территории. В октябре 1824 года министр финансов Канкрин по настоянию правления Российско-американской компании обратился к министру иностранных дел Нессельроде с предложением возобновить переговоры с испанским правительством по поводу Росса. Нессельроде ответил ему, что он уже сам после восстановления «прежнего порядка» в Испании докладывал об этом деле царю, и «его величество изволил даже признать бесполезным заводить об оном ныне новые прения с гишпанским правительством, поелику власть его, при настоящих смутных обстоятельствах в американских его владениях, не простирает на оные своего действия». Что же касается до революционного мексиканского правительства, то «мы ни в какие сношения с ним не вступаем, - писал Нессельроде, - и, следовательно, не можем обратиться к нему и по делам, относящимся до прав наших над селением Росс и над землею, оным занимаемой».2 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1823 г., д. № 582].
Между тем, положение русского заселения в Калифорнии становилось все более затруднительным. Притязания Соединенных Штатов на испанское «колониальное наследство» с каждым годом все усиливались. В Калифорнию в большом количестве устремились американские колонизаторы-торговцы. Деятельность американских купцов подрывала и ту слабую экономическую связь, которая была у местного испанского населения с русской колонией, снабжавшей его рядом необходимых товаров. Американские купцы, нередко являвшиеся агентами своего правительства, к тому же всячески восстанавливали местное население против русских. Они искусно пользовались при этом тем обстоятельством, что царское правительство на другом материке поддерживало столь ненавистный жителям Калифорнии испанский абсолютизм.
Несмотря на усиление притязаний Соединенных Штатов на» испанские колонии, послание Монро конгрессу, которое имело впоследствии такое огромное влияние на весь процесс европейской колонизации на американском материке и уже в 1824 году заставило Россию при заключении американо-русской конвенции пойти на ряд уступок, в то время в колониях еще не оказывало своего действия. Положения, изложенные в послании Монро конгрессу, не подкрепленные в колониях штыками, были доктриной, а реальной опасностью оставалось в Калифорнии противодействие мексиканского правительства.
Еще в 1822 году, когда в Мексике был провозглашен императором Итурбиде, в Росс от его имени явился дон Августин Фернандес де Винцент и потребовал от правителя колонии документов, доказывавших право русских на занимаемую ими в Калифорнии территорию. Не получив требуемых доказательств, ибо таковых, конечно, не имелось, мексиканский посланник заявил, что эта территория принадлежит Мексике, а потому русские должны ее оставить. При свидании с поверенным Российско-американской компании Хлебниковым в Монтерее Винцент вновь заявил, что «правительство Мексиканской империи настоятельно требует, чтобы селение Росс было снято в продолжении 6 месяцев, и что в противном случае оно примет меры принуждения».1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1823 г., Д. № 3646, л. 19].
Непрекращавшиеся угрозы мексиканского правительства одновременно с настойчивым и последовательным проникновением в Калифорнию американцев с еще большей остротой поставили вопрос о необходимости юридического оформления русской колонии. И вот в 1824 году местное колониальное начальство, не надеясь уже дождаться урегулирования этого вопроса через Петербург, предпринимает решительные меры, в результате которых должно было упрочиться русское господство в Калифорнии. Инициатором нового плана закрепления и дальнейшего расширения русских колоний в Калифорнии был декабрист Д. И. Завалишин, приехавший в это время в колонию Росс.
Хотя литературное наследство, оставленное Завалишиным, в количественном отношении далеко оставляет позади написанное другими декабристами, исследователи большей частью игнорируют все, вышедшее из-под его пера. Заслуженная им слава мелкого политикана и враля, писания которого наполнены безудержным самовосхвалением, привела, однако, к тому, что до сих пор не обследовано и то ценное, что имеется в литературном наследстве Завалишина. В этом отношении наибольший интерес представляют сохранившиеся в фонде Следственной комиссии материалы, вскрывающие участие и роль Завалишина в деятельности Российско-американской компании.
В начале 1824 года Завалишин прибыл на совершавшем кругосветное плавание фрегате «Крейсер» в колонию Росс. Здесь он мог убедиться воочию, какие огромные возможности таились в эксплоатации этого края, и какие ничтожные результаты были достигнуты пока Российско-американской компанией.
Колония Росс представляла собой в этот период небольшую деревянную крепость, вооруженную 17 орудиями малого калибра. Помимо поселенных для производства пушного промысла алеут там было около 50 человек русских. Эта «житница» русских колоний, которая призвана была снабжать хлебом не только русские колонии в Америке, но и Камчатку, засевала всего около 200 пудов пшеницы и 40 пудов ячменя. Вести торговлю с местным населением в сколько-нибудь значительных размерах колония не могла из-за категорического запрещения калифорнийских властей. Плохо обстояло дело и с пушным промыслом. К 20-м годам звери, дававшие ценную пушнину, в районе колонии уже были уничтожены. В заливе Сан-Франциско, правда, еще водились бобры, но вследствие противодействия испанцев русским там не удавалось охотиться. Колония приносила компании одни лишь убытки. К тому же Росс находился под постоянной угрозой уничтожения как со стороны испанцев, так и туземного населения. Было очевидно, что в подобных условиях сохранить колонию Росс было очень трудно, и лишь надежда, что революция в Испании и движение, охватившее Мексику, сделают Росс форпостом для дальнейшей русской экспансии в Калифорнии, удерживала компанию от его ликвидации.
Уже сразу после объявления независимости испанских колоний в 1818 году Российско-американская компания сделала попытку расширения своих владений в Калифорнии. Однако эта попытка встретила столь резкое противодействие местных властей, что о дальнейшем продвижении нельзя было и думать. Для того чтобы предотвратить возможность захвата русскими новой территории, местные власти решили окружить Росс цепью испанских заселений. В 1819 году было основано ранчо Сан-Пабло, в 1822 году - Солано, Сономи и др. Для полного окружения русских поселений у испанцев, однако, не хватило ни средств, ни людей. Таково в общих чертах было в 20-х годах незавидное положение колонии Росс, сила которой заключалась лишь в слабости испанских властей.
Как пишет Завалишин, вскоре же по прибытии в колонию Росс ему стали очевидными: «1) невыгодность места, 2) слабость колонии и 3) нерешительность наша, поощрявшая притязания испанцев и такие действия со стороны калифорнского начальства, о которых они иначе не решились бы и подумать». Суммируя все это, Завалишин пришел к выводу, что «возможность развития колонии «Росс» обусловливалась главным образом занятием более выгодного места, нежели то, которое было занято первоначально».1 [Д. Завалишин, Дело о колонии Росс, «Русский вестник», 1866 г., т. 62, стр. 55].
Завалишин прекрасно отдавал себе отчет в чрезвычайно важном стратегическом положении Калифорнии. Впоследствии, давая объяснения о своих действиях в Калифорнии, Завалишин высказал эту мысль в письме Николаю I от 24 января 1826 года: «Калифорния, поддавшаяся России и заселенная русскими, осталась бы навсегда в ее власти. Приобретение ее гаваней и дешевизна содержания позволяли иметь там наблюдательный флот, который доставил бы России владычество над Тихим океаном и китайскою торговлею, упрочили бы владение другими колониями, ограничили бы влияние Соединенных Штатов и Англии». 2 [ГАФКЭ, фонд Следственной комиссии, д. № 358, л. 2 об.].
Завалишин имел в виду довольно значительное расширение территории русской колонии в Калифорнии. В северном направлении колония должна была быть доведена до границ Соединенных Штатов, к востоку - до р. Сакраменто или Сиерры-Невады, а с юга - до залива Сан-Франциско. Эти границы намечались еще до Завалишина, - это были те именно границы, к которым все время стремилась компания. Однако особенность завалишинского плана заключалась в том, что он предполагал действовать иными методами.
Прежде чем перейти к рассмотрению плана Завалишина, остановимся на политической ситуации, сложившейся в это время в Калифорнии. Созданная в 1822 году Мексиканская империя раздиралась гражданской войною. Генерал Итурбиде (дон Августин I) был свергнут. Калифорния не подчинялась Мексике, но самостоятельности официально не провозгласила. В Калифорнии боролись две партии - мексиканская и испанская, называвшаяся еще королевской. Главенствующее положение в мексиканской партии принадлежало военной и чиновничьей верхушке, в испанской - миссионерам. Базою мексиканской партии были городские поселения, испанской - миссии.
Мексиканская партия была несколько сильнее испанской, ибо все же опиралась на те незначительные военные силы, которые имелись в Калифорнии, в то время как единственной силой миссионеров были крещеные индейцы, на которых серьезно рассчитывать не приходилось. Впрочем, и вооруженную силу мексиканской партии надо понимать весьма относительно, ибо солдаты давно не получали жалованья и не имели ни ружей, ни пороха. Состояние боевых припасов в Калифорнии характеризует факт, имевший место во время прибытия в Калифорнию русского фрегата «Крейсер». Войдя в порт Сан-Франциско, «Крейсер» салютовал семью выстрелами. Ответа на салют не последовало. Для выяснения причин подобного отношения к русскому флагу был послан офицер, которому комендант порта заявил, что охотно отсалютует, если с «Крейсера» будет прислано семь зарядов, ибо у него таковых не имеется.
В этот период, в 1824 году, и прибыл в Калифорнию Завалишин с честолюбивыми замыслами о присоединении ее к Российской империи. «То настоящее положение, в коем я нашел провинцию, - сообщал впоследствии Завалишин Следственной комиссии, - было бы, конечно, выгодно, если бы присоединение сие должно было быть сделано вооруженной рукою. Но как политика держав, в особенности Англии, не допустила бы нас до сего, то единственное средство, против коего бы никто не мог возражать и самое при том надежнейшее, было добровольное поддание Калифорнии под зависимость России. К сей-то цели и устремились все мои действия». 1 [ГАФКЭ, фонд Следственной комиссии, д. № 47, лл. 17 об. - 18 об.].
«Калифорния должна бы была, - пишет Завалишин, - объявить себя независимою от Мексики под предлогом, что там еще не установилось правление и что (для успокоения партии мексиканской) независимость сия только будет до того времени, когда оно установится. Засим следовала свобода селиться иностранцам, чем преднамеривалось вводить русских, ибо им легче других приезжать в Калифорнию и проч.» 2 [Там же].
Попытки Завалишина связаться с мексиканской партией ни к чему не привели. Тогда он берет ориентацию на испанскую партию. Завалишин заводит знакомство с миссионерами и в первую очередь связывается с Иосифом Альтимирой, настоятелем миссии св. Франциска, человеком умным и, что особенно было важно, честолюбивым. Завалишин использует все средства для привлечения монахов на сторону России - «иных по фанатизму, других по корыстолюбию, иных по ненависти к республиканскому правлению, остальных - внуша опасение со стороны Англии». 3 [Там же].
Вот здесь и именно в этот момент и должна была быть реализована заветная идея Завалишина о создании «Ордена восстановления», возникшая еще раньше. «Орден восстановления» призван был способствовать присоединению Калифорнии к Российской империи.
Генерал-адъютант Левашев в своем резюме по делу Завалишина отмечает, что «Калифорния в таком положении [он имеет в виду анархию, царившую в Калифорнии. - С. О.] легко могла сделаться театром действий человека, одаренного умом и предприимчивостью. Завалишин имел и то и другое. В самом ордене восстановления видел он средство к тому».1 [ГАФКЭ, фонд Следственной комиссии, д. № 47, л. 171].
В записной книжке Завалишина сохранилась запись, названная им «Предначертание о населении, образовании и укреплении земли военного ордена восстановления», которая весьма недвусмысленно раскрывает задачи этой организации.
Завалишин считал необходимым «укрепить северный берег пролива в порте Сан-Франциско, помня возможность высадки на оный. Должно лес обнести стеною со скрытыми батареями, отыскать камень в проливе, иметь на обоих берегах маяки, построить гавань для гребных судов; учредить телеграфы, почту, водою запрудить каналы и построить мельницы и испытать, годна ли земля морского дна для обработки; обнести низменные места стенами, прорыть каналы и сделать шлюзы для нагрузки судов. В Бодеге построить крепость и основать верфь. Осмотреть порт Тринидат и утвердиться в нем».2 [ГАФКЭ, фонд Следственной комиссии, д. № 48, л. 22].
Завалишин представлял испанской партии дело таким образом, что орден, имеющий своею целью «престол и поход и истребление масонов» (так монахи именовали всех революционеров), уже организован, и во главе его находится сам русский император, позиция которого на Веронском конгрессе была монахам известна, и все это должно было импонировать этим сторонникам реставрации испанской монархии.
В первой же беседе с Альтимирой Завалишин постарался нарисовать картину деятельности мифического ордена так, чтобы она вполне отвечала настроениям и задачам испанских миссионеров в Калифорнии. «Соединяя политические причины с видами религии, я начал ему говорить о учрежденном мною ордене, - рассказывает Завалишин в своих показаниях, - о сходстве видов его с целью, для которой они приезжают в Калифорнию, о будущей силе его, когда он приобретет покровительство монархов, наконец, о помощи, которую сам орден будет подать им в состоянии. Он все слушал внимательно и по всякому моему почти слову восклицал: oxala fuese asi (хорошо когда бы так)». 3 [ГАФКЭ, фонд Следственной комиссии, д. № 47, лл. 84-85].
Опытный политик Альтимира с первых же слов понял, какую выгоду он сможет извлечь для привлечения сторонников из одних только слухов о поддерживающей его международной тайной организации. Прекрасно зная, что «Орден восстановления» существует лишь в воображении Завалишина, Альтимира поспешил его «признать». «Альтимире известно было все, что касается до ордена, т. е. что он еще учреждается», 1 [ГАФКЭ, фонд Следственной комиссии, д. № 47, лл. 17 об. - 18 об.] - пишет Завалишин.
После беседы с Альтимирой Завалишин почувствовал уже почву под ногами. С того момента он стал себя именовать великим магистром «Ордена восстановления».
Завалишин попытался привлечь на свою сторону и президента Калифорнии, ибо его роль в принятии конституции, декларирующей отделение Калифорнии от Мексики, была бы решающей. Однако все попытки как-либо воздействовать на тогдашнего президента дона Аргуельо, бывшего сторонником мексиканской партии, окончились неудачей. Тогда было решено воспользоваться приближающимся собранием совещательной юнты и сменить президента. Кандидатом был намечен дон Нориега, сторонник испанской партии. Из четырех членов юнты - троих Завалишину удалось при помощи Альтимиры привлечь на свою сторону. Избрание Нориеги, а вслед за этим объявление Калифорнии независимой казалось делом самого ближайшего будущего.
Внезапный вызов Завалишина по приказу Александра I в Россию лишил его возможности продолжать работу по выполнению этого плана. Но даже после отъезда в письмах, адресованных юнте и лично Альтимире, Завалишин пытается рассуждениями о могуществе ордена склонить испанскую партию к решительным действиям. В письмах «великого магистра» Завалишина к «великому восстановителю» Альтимире за туманными фразами об ордене следуют весьма ясные предложения: «означенное судно привезет порох для вас и на продажу, пушки, ружья и другие снаряды».2 [ГАФКЭ, фонд Следственной комиссии, д. № 48, л. 88]. Очень скоро, однако, стало очевидным, что испанской партии, если она будет придерживаться русской ориентации, придется бороться не только с мексиканской партией, но и с противодействием Англии и Соединенных Штатов. Ни Англия, ни Соединенные Штаты не могли, конечно, допустить закрепления России на этом участке, который обеспечивал его обладателю гегемонию над всей северной частью Тихого океана. Тонко задуманный план Завалишина потерпел полную неудачу.
Более двадцати лет прошло с того времени, как состоялось торжественное открытие колонии Росс, а Российско-американской компании так и не удалось добиться даже формального признания своих прав на территорию, занятую русским поселением. Колония посещалась иностранными кораблями, производила торговые операции, компания несла значительные расходы по ее содержанию, однако, де юре колония эта не существовала. Не стал Росс и плацдармом для продвижения внутрь страны. Будущность русского заселения в Калифорнии не сулила каких-либо благоприятных перспектив. Наоборот, с каждым годом, с усилением мощи Соединенных Штатов и ослаблением русского влияния на американском континенте, положение Росса делалось все более затруднительным.
Итоги были плачевны во всех отношениях. Росс не стал за это время «житницей» американских колоний, ибо ни размеры принадлежавшей России территории, ни ее местоположение не давали возможности широко развить сельское хозяйство. В самые хорошие годы, по свидетельству правителя колонии Хлебникова, в Россе засевалось «пространство земли в 88 десятин или 211600 квадратных сажен».1 [Записки К. Хлебникова о Америке, «Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана», вып. III, СПб., 186], стр. 152].
Близость поселения к морю отрицательно влияла на посевы. Злаки, как доносила колониальная администрация, из-за чрезвычайной влажности климата покрывались налетом, называемым «ржавчиной», что плохо отражалось на урожае. 2 [Удаленные от моря участки давали урожай в 10-20 раз больше по сравнению с участками, принадлежавшими России].
Воспользуемся подробным донесением главного правителя русских колоний в Америке барона Врангеля, посетившего в середине 1833 года колонию Росс, чтобы нарисовать картину экономического состояния колонии через двадцать лет после ее основания, именно в тот период, когда компания делала последние усилия вывести Росс из тупика, в котором это заселение очутилось.
Сама крепость по-прежнему представляла собою четырехугольник, окруженный со всех сторон деревянным тыном. На углах укрепления находились деревянные башни, вооруженные пушками. Эта крепость, по сообщению правителя колоний, все еще «в глазах индейцев и здешних испанцев кажется весьма сильною, а может быть и непобедимою».3 [Архив Государственного Географического общества, фонд Веселаго, д. № 58, донесение главного правителя колоний главному правлению, апрель 1834 г., на лл. 1-20]. Впрочем, тут же правитель добавляет, что «все почти строения и самый тын с будками столь стары и ветхи», что требуют починки или должны быть заменены новыми.
Взрослое население Росса насчитывало 199 человек, из них 128 мужчин, русских было 41 человек, алеут 42, остальные были креолы и индейцы. К 30-м годам земледелие в колонии по сравнению с серединой 20-х годов значительно выросло, однако, продуктов хватало, в сущности, лишь для прокормления самого Росса. С 1826 по 1833 год включительно, т. е. за 8 лет, в Ситху из Росса было доставлено всего около 6000 пудов пшеницы и ячменя, т. е. в среднем не более 750 пудов в год. Кроме недостатка плодородной земли положение ухудшалось и чрезвычайно экстенсивными методами ведения хозяйства. Земля не удобрялась, а так как годной для посева земли было недостаточно, то она не оставлялась и под паром. В результате наиболее плодородные участки очень быстро истощались. За недостатком рабочей силы молотьба производилась лошадьми, которые выпускались в так называемый «цирк», устланный снопами. 40 лошадей при 8 погонщиках обмолачивали в сутки до 900 снопов, но потеря зерна при таком методе была весьма значительна.
Другая отрасль хозяйства в Россе - скотоводство, которое по первоначальному плану должно было снабжать солониной и молочными продуктами все русские колонии в Америке, - также не дала ожидаемых результатов. Для снабжения Ситхи нужным количеством солонины (400 пудов в год), при рациональном ведении хозяйства, требовалось не менее полуторы тысяч голов рогатого скота. В Россе же имелось всего 700 голов. Увеличить это поголовье невозможно было из-за отсутствия пастбищ. С июля по ноябрь, когда выгорала трава, русские колонисты вынуждены были отпускать свой скот за пределы поселений.
Пушной промысел в Калифорнии к этому времени почти окончательно прекратился. В районах, занятых русскими, зверь был истреблен, а в испанских охота запрещалась местными властями. Еще в 1826 году алеуты упромыслили в Калифорнии 287 морских бобров и 455 морских котов, а через 7 лет, в 1832 году, были упромышлены лишь 1 морской бобр и 188 морских котов.
Некоторый доход колонии доставляли вначале заказы калифорнийских испанцев на изготовление колес, баркасов, посуды. Эти работы давали до 6 тысяч руб. ежегодного дохода, однако, в 30-х годах таких доходов уже почти не было. Правитель колоний писал: «Теперь подобные сделки редки и ничтожны, потому что иностранцы, овладевшие торговлею в Калифорнии, навезли всевозможные потребности жителей и снабжают их ими за столь низкие цены, что нам невозможно состязаться с ними».1 [Архив Государственного Географического общества, фонд Веселаго, д. № 58, донесение главного правителя колоний глазному правлению, апрель 1834 г., на лл. 1-20].
За все время существования поселения в Калифорнии так и не смогли разрешить важнейшего вопроса о рабочей силе. Комплектовалась рабочая сила или из контингента законтрактованных промысловых рабочих, привозившихся из метрополии и из других русских колоний, или же из состава местного населения - индейцев. Связанные кабальными договорами, потерявшие надежду когда-либо вернуться на родину, русские промысловые рабочие, пользуясь близостью иностранной территории, систематически дезертировали из Росса. Уже в 1817 году капитан-лейтенант Гагемейстер во время кругосветного путешествия фрегатов «Кутузов» и «Суворов» вел с испанскими властями длительную переписку о выдаче ему дезертиров из Росса, среди которых были и креолы. Испанские власти согласились вернуть лишь тех беглецов, которые находились в Сан-Франциско. Свой отказ в выдаче всех остальных дезертиров губернатор мотивировал разными причинами. Тут фигурировала и невозможность в ближайшее время доставить их в Сан-Франциско и даже необходимость оставления этих дезертиров для упрочения дружбы с русскими, так как они, владея как испанским, так и русским языком, могут служить переводчиками.
«Мне кажется совершенно невозможным, чтобы вы не возвратили всех их без всякого исключения, - писал по этому же вопросу Гагемейстер губернатору, - принимая в уважение как дружество, существующее между нашими монархами, так и то, что Россия есть может быть единственная империя, которая по примеру других наций не делает никакого вспоможения американским инсургентам».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1819 г., д. № 409, л. 35].
Испанские власти препятствовали возвращению беглецов в Росс главным образом потому, что испанские колонии сами чрезвычайно нуждались в рабочей силе. При этих условиях не было смысла концентрировать в Россе значительное число русских промысловых рабочих.
Ненадежен был и второй источник рабочей силы - индейцы. Ввиду того, что компания очень низко оплачивала труд индейцев, они очень скоро перестали добровольно наниматься на работу в Росс. Между тем, даже при незначительных размерах посевов колонии требовалось в период уборки урожая не менее полутораста человек. Так, по сведениям 1833 года, в летнее время всего было занято на различных работах 210 человек, из них 49 русских и креолов (алеуты были на пушных промыслах) и 161 индеец. Русские и креолы использовались по преимуществу в качестве часовых и мастеровых, непосредственно же на сельскохозяйственных работах были заняты индейцы.
Каким же образом все-таки компания собирала такое количество индейцев? Правитель колоний в Америке барон Врангель сообщает об этом следующее: «К тому времени, когда снимают хлеб и собираются из ближайших тундр индейцы за соразмерную плату в селения, или же по необходимости, когда охотников мало, то силою пригоняются индейцы, сколько удастся, иногда до 150 человек, кои месяца 1У2 заняты без отдыха полевыми компанейскими работами». Индейцам отпускалась в пищу «одна мука для кашицы». От этой скудной пищи при усиленных работах, - замечает правитель колонии, - «индейцы приходят под конец в крайнее истощение».1 [Архив Государственного Географического общества, фонд Веселаго, д. № 58, донесение главного правителя колоний главному правлению, апрель 1834 г., на лл. 1-20].
Местная администрация прекрасно учитывала, к каким результатам могут привести подобные методы эксплоатации индейцев. Правитель колонии указывал главному правлению, «что не токмо человеколюбие, но и самое благоразумие требует, чтобы индейцев приласкать более. От худой пищи и ничтожного платежа индейцы перестали сами приходить в селение для работы, отчего контора нашлась принужденной отыскивать их в тундрах, врасплох нападать, связывать руки и пригонять в селение как скот на работу. Таковая партия в 75 человек мужчин, жен и детей приведена была при мне в селение с расстояния около 65 верст отсюда, где должны были оставить скарб свой без всякого присмотру месяца на два. Само собой разумеется, каковы со временем должны быть последствия подобных поступков с индейцами, и друзей ли мы в них себе наживаем». 2 [Там же].
Опасения правителя колоний барона Врангеля имели под собою весьма веские основания. В окрестностях Росса неоднократно поднимались восстания индейцев. В восстаниях принимали участие и беглые русские промышленники. Подобные случаи, как вообще все действия, направленные против компании и вызывавшиеся ее безудержной эксплоатацией, правление предпочитало не предавать огласке и не сообщало о них даже правительству. Однако кое-какие сведения все же в документах компании имеются. Так, в извлечении из колониальных депеш за 1825 год, составленном правителем дел компании Рылеевым, мы находим следующее сообщение: «В прошлом году в окрестностях Росса в нескольких испанских миссиях возмутились индейцы. Миссия св. Инессы разорена до основания. По уверениям калифорнийского губернатора, возмутившимися индейцами начальствовал бежавший из Росса промышленник Прохор Егоров; но стараниями правительства и духовенства сие возмущение было прекращено. Причем начальство колоний наших имело случай оказать калифорнийскому правительству важную услугу, снабдив оное довольно значительным числом пороха и ружей. Этот благоразумный поступок г. Муравьева 1 [Правитель колоний Российско-американской компании] укрепил наши дружественные связи с Калифорнией, а неприязненные действия Прохора Егорова (наконец, индейцами же убитого) заставили тамошнее правительство более уже не покровительствовать наших беглых, а выдавать нам, что они начали уже исполнять».2 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли,,. 2 отд., 2 ст., 1825 г., д. № 692, л. 3 об.].
В итоге колония Росс в 30-х годах приносила компании ежегодно убытка до 10 тысяч руб. В 1832 году, наиболее урожайном за все последние годы, убыток равнялся 7599 руб. «Можно утвердительно сказать, - писал правитель колоний барон Врангель, - что от содержания Росского отдела и в лучшие урожайные годы компания всегда будет претерпевать убыток, если останется селение на теперь занимаемых местах, не допускающих значительных улучшений по части сельского хозяйства».3 [Архив Государственного Географического общества, фонд Веселаго, д. № 58, донесение главного правителя колоний главному правлению, апрель 1834 г., на лл. 1-20].
Врангель резко ставит вопрос о необходимости занятия равнин р. Славянки, расположенных между заливом Румянцева и Россом, с тем, чтобы ликвидировать имеющееся селение и полностью перевести его на вновь занятые места. Препятствием к такому продвижению и теперь, как и раньше, при возникновении предшествующих проектов подобного рода, было опасение «таковым предприятием возбудить зависть иностранцев, живущих в Калифорнии, и чрез их пронырства поставить и самое правительство Мексики против нас, или даже подвергнуться неудовольствиям нашего правительства за самопроизвольные занятия мест, столь отдаленных от утвержденных границ российских владений в Америке».4 [Там же].
Если основою планов Завалишина было достижение самостоятельности Калифорнии путем отделения ее от Мексики,, которое, естественно, должно было поставить слабую Калифорнию всецело в зависимость от России, то врангелевский проект строился на договоре России с Мексикой, а следовательно, на сохранении зависимости Калифорнии от последней. Мексиканское правительство было в это время заинтересовано в признании его де юре со стороны России. Это укрепляло, во-первых, его внутреннее политическое положение, а, во-вторых, давало некоторую страховку от возможной интервенции Англии и Соединенных Штатов. Именно на это рассчитывал Врангель, выдвигая в своем проекте признание мексиканского правительства взамен территориальных уступок в Калифорнии в пользу России. «Там хорошо поймут, - писал правлению компании Врангель, - что соседство горсти русских мужиков, так сказать, оторванных от своей родины, никогда не может быть опасным целости владений Мексики, а, напротив, русское поселение на этом месте может остановить, или, по крайней мере, затруднить гораздо опаснейшие для Мексики покушения англичан и Соединенных Штатов».1 [Архив Государственного Географического общества, фонд Веселаго, д. № 58, донесение главного правителя колоний главному правлению, апрель 1834 л, на лл. 1-20].
Для того чтобы не возбуждать претензий других держав, вопрос мог быть поставлен даже не о передаче новой территории в собственность России, а о более или менее долгосрочной аренде ее компанией. Подобная форма была бы даже более удобной. Пятидесятилетняя аренда залива Бодего и равнин, прилегающих к р. Славянке, вполне устраивала компанию. Само мексиканское правительство, добиваясь признания, также стремилось к соглашению с Россией. И апреля 1833 года вновь назначенный мексиканским правительством начальник над гражданскими и военными делами Калифорнии бригадный генерал Фигероа обратился с письмом к правителю русских колоний Врангелю. В письме он сообщал о желании мексиканского правительства войти при его посредничестве «в дружеские сношения с императорским С.-Петербургским кабинетом и объявить оному, что мексиканская нация, утвердив свою независимость, следует правилам благоразумной политики и вознамерилась поддержать со всеми прочими народами союз и согласие, коих непременно требуют политика и обоюдные выгоды соседственных держав».2 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1834 г., Л. № 61, лл. 161-162].
Врангель понимал, что если момент будет упущен, и Россию опередят другие державы, признав мексиканское правительство, то пропадет последняя надежда на закрепление русских в Калифорнии.
«Нужно спешить начатием переговоров с правительством Мексики об упомянутом предмете, - торопит Врангель правление компании, - медлительностью можно повредить' успеху, допустить англичан или граждан Соединенных Штатов не токмо помешать нам, но и самим занять те места и лишить Российско-американскую компанию одного из прекраснейших приобретений в здешнем крае».3 [AHX, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1834 г., д. № 1116, л. 13].
Компании, однако, не удалось добиться согласия царского правительства на немедленное признание Мексики, и официальных полномочий Врангель не получил. Управляющий министерством иностранных дел через министра финансов уведомил правление компании, что, «рассмотрев вопрос о признании нового порядка вещей, введенного в прежних испанских владениях, в связи с настоящими важнейшими политическими соображениями, государь император не изволил признать еще возможным решиться теперь на такое признание». 1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1834 г., д. № 1116, л. 15 об.].
Врангелю разрешалось посетить Мексику лишь в качестве представителя Российско-американской компании, «вменив ему между прочим в обязанность удостовериться на месте, до какой степени акт признания русским правительством независимости республики мог бы склонить мексиканское правительство к формальной уступке занятых русскими в Калифорнии земель». В неофициальной инструкции, посланной Врангелю, министерство иностранных дел писало, что «вопрос о признании нового порядка вещей, введенного в прежних испанских колониях, слишком щекотлив и слишком тесно связан с важнейшими политическими соображениями, чтобы ныне возможно было кабинету нашему приступить к какому-либо окончательному по оному заключению».2 [Там же, л. 17 об.].
Все внимание международного жандарма, Николая I, было сосредоточено в этот период на французских и польских событиях. В то же время политика царизма в восточном вопросе реально угрожала столкновением с Англией. Выступить в этот момент с признанием Мексики для царского правительства было небезопасно. Этот шаг мог еще больше обострить отношения с Англией, и без того уже обеспокоенной русским проникновением в Азию и создавшейся угрозой ее индийским владениям. Самым же существенным в позиции русского правительства было то, что признание Мексики шло вразрез с политикой безоговорочной поддержки легитимизма в Испании, которой придерживался Николай. В противовес Александру он не терял надежды, что Испания в самом ближайшем времени сама справится со своими колониями, и тем самым Россия получит все ей необходимое в Калифорнии.
Этой мыслью проникнута и цитированная выше инструкция министерства иностранных дел Врангелю. «Впрочем, может быть, в скором времени, - читаем в инструкции, - России представится возможность приступить касательно Мексики к окончательному решению, не уклоняясь от правил, коими доселе руководствовалась она во .всем, что относится до испанских колоний вообще».3 [Там же, л. 18].
Не получив официальных дипломатических полномочий, Врангель очутился в Мексике в весьма затруднительном положении. Время было упущено. Англия уже признала Мексику, и мексиканское правительство не удовлетворялось предложением России о заключении торгового соглашения без формального признания. К тому же, по словам Врангеля, «министры Англии и Франции употребили свое влияние не допустить министров или вице-президента Мексики вступить в какое-либо со мной сношение». 1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1836 г., д. №71, л. 98].
В конце концов Врангель все же добился того, что мексиканскому послу в Лондоне было поручено вести переговоры с русским представителем о заключении торгового договора с Россией без признания Мексики де юре.
Компания пытается воспользоваться хотя бы этой возможностью для того, чтобы не потерять связи с Мексикой и при случае воспользоваться теми осложнениями, которые неизбежно должны были возникнуть в отношениях мексиканского правительства и Соединенных Штатов. «Отношение Мексики к северным Соединенным штатам весьма много способствует к сближению с Россией, - писал Врангель по возвращении из Мексики, - особенно, если провинция Техас перейдет к северной конфедерации». Американский посол в Мексике Бутлер в разговоре с Врангелем об интересах Соединенных Штатов в заливе Сан-Франциско откровенно ему заявил: «Эту часть Калифорнии мы не упускаем из виду, у нас есть там люди, которые сообщают и доставляют нам всевозможные сведения оттуда, и недалеко то время, когда северная Калифорния перейдет к нашей Северной конфедерации».2 [Там же, л. 101].
Однако напрасно компания всячески доказывала царскому правительству, что угроза со стороны Соединенных Штатов толкает Мексику на уступки России и что в этом случае даже наличие торгового договора сослужит известную службу. Николай I «не признал удобным дать этому делу дальнейший ход», наотрез отказавшись вступить в какое-либо соглашение с мексиканским правительством. А вскоре необходимость в переговорах с Мексикой о калифорнийских делах вообще отпала.
В октябре 1836 года Калифорния объявила себя самостоятельной и изгнала всех мексиканских чиновников. Если в начале 20-х годов, когда Российско-американская компания добивалась отделения Калифорнии от Мексики, провозглашение ее самостоятельности означало подпадение под полную зависимость от России, то теперь положение уже было иное. Выросла новая держава - Соединенные Штаты, которые ждали только момента, чтобы подчинить себе Калифорнию и затем превратить ее в свою территорию. «Американцы употребляют все меры, чтобы разжигать ненависть калифорнийцев против мексиканцев, и, кажется, надеются, - доносил правитель колонии Росс, - что Калифорния, отложась от Мексики, вступит есть ли не в подданство, то по крайней мере под покровительство Соединенных Штатов».1 [Архив Государственного Географического общества, фонд Веселаго, д. № 62, л. 1]. Компания всячески стремится в этот период, чтобы Калифорния осталась под властью Мексики, ибо это единственное, что могло затруднить внедрение Соединенных Штатов в Калифорнию.
Итоги переворота быстро сказались. В тридцати верстах от селения Росс американец Купер устроил ранчо. Еще одно американское ранчо предполагалось создать на мысе Драко. Было очевидно, что Росс будет очень скоро окружен со всех сторон американскими поселениями. Компания, не испросив даже санкции правительства, делает решительную попытку закрепить за собой ближайшие участки. Правителю Росса было предписано «занять под пашни по крайней мере места, близь самого залива находящиеся... дабы сим самым, дав возможные средства для успешного хода земледелия, упрочить за собою самый залив Бодего, ибо в настоящих обстоятельствах, - писал главный правитель колоний, - должно опасаться излишней скромности с нашей стороны».2 [Там же, л. 7]. Но и эта попытка воспользоваться гражданской войною в Калифорнии не дала ощутительных результатов. Кольцо американских поселений вокруг Росса сжималось все сильнее.
Колония Росс всегда приносила компании одни только убытки. Ее сохраняли лишь в надежде на благоприятные обстоятельства в будущем. Теперь и эта последняя надежда была потеряна. В составленной правлением Российско-американской компании в этот период сводной записке отмечается, что влияние Соединенных Штатов, усиливаясь в Калифорнии из года в год, привело к массовому заселению американскими гражданами Монтерея, С.-Франциско и прилегающих к ним районов. «По мере того, как промышленная деятельность сих опытных в спекуляциях пришельцев находила способы извлекать новые выгоды, - отмечалось в заключительной части записки, - маленькое, бесплодное заселение Росс должно было лишиться оных и даже терять надежды на будущее улучшение изменившихся обстоятельств».3 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1839 г., д. № 1305, л. 11].
В первое время по получении в Петербурге известий о событиях в Калифорнии, когда роль в них Соединенных Штатов не была еще вполне ясна, у директоров компании и в правительственных кругах мелькнула даже надежда на возможность воспользоваться гражданской войной и округлить территорию русского заселения. Однако с получением подробных сведений о положении в Калифорнии правление компании обратилось 31 марта 1839 года в министерство финансов с ходатайством о разрешении упразднить колонию Росс.
Отмечая, что компания все время не теряла надежды на расширение занимаемой ею в Калифорнии территории, дабы иметь возможность широко поставить там хлебопашество и скотоводство, правление констатирует, что «при настоящих же обстоятельствах надежда сия совершенно рушилась», и потому оно «не находит никакого основания и не усматривает уважительной цели для дальнейшего занятия селения Росс».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли,, 2 отд., 2 ст., 1839 г., д. № 1305, доношение главного правления Российско-американской компании министру финансов, 31 марта 1839 г., на лл. 1-6]. В политическом же отношении сохранение Росса ничего кроме неприятностей не сулит, так как до сих пор обладание им не закреплено никаким актом международно-правового характера. Наконец, и в стратегическом отношении потеря Росса, по мнению компании, несущественна для русских колоний в Америке, ибо все равно «англичане имеют свои гавани вплоть у наших границ; мексиканцы или калифорнийцы владеют превосходным заливом св. Франциска возле Росса, граждане Соединенных Штатов толпами заселяют берега этого залива и не имеют надобности в недоступной скале Росс».2 [Там же].
К этим весьма веским доводам правление компании присоединяло и чисто коммерческие соображения. Если раньше содержание колонии Росс ежегодно обходилось в 45 тысяч руб., то в 1839 году оно уже достигало 72 тысяч руб. Было время, когда пушной промысел в Калифорнии давал 29 тысяч руб. ежегодного дохода, теперь же, в 1837 году, пушные промыслы не производятся вовсе. Остались лишь доходы от сельского хозяйства, которые исчислялись в 8-9 тысяч, и мелкое ремесло (производство кирпича, дубление кож и пр.), которое в последние годы также доходов уже почти не давало.
Русский посол в Вашингтоне Бодиско, получив сведения о предполагаемой ликвидации колонии, поспешил уведомить министерство иностранных дел о том, как будет расценено в дипломатическом мире подобное мероприятие. «Позволю себе заметить, - писал Бодиско 10 (22) августа 1839 года, - что оставление Бодего и Росса произведет неблагоприятное впечатление на умы».1 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1839 г., Д. № 217, переписка с Вашингтоном, на лл. 238-239. Перевод с французского]. И действительно, сразу же после ликвидации Росса компания на северо-американском побережье начинает терять под видом аренды один свой участок за другим.
Калифорнийские колонии теперь для царизма были потеряны. Правда, несколько лет спустя, в начале 1848 года, когда Калифорния уже была занята американскими войсками, но официально присоединение ее к федерации еще объявлено не было, тот же Бодиско пытался внушить статс-секретарю Соединенных Штатов Бьюканену, что при желании Россия еще может вернуться назад в Калифорнию. Заявление это, сделанное в полушутливой форме, вызвано было тем обстоятельством, что за семь лет от американского подданного Суттера, которому было продано имущество Росса, не удалось еще получить ни одного гроша. До появления в Калифорнии американских войск компания успела заручиться обещанием мексиканских властей гарантировать ей уплату Суттером долга, что было зафиксировано даже в специальном соглашении. После оккупации Калифорнии пришлось обратиться к содействию американских властей или пытаться перепродать им имущество колонии.
«В продолжении моего разговора с г-ном Бьюканеном, - писал Бодиско 12 февраля 1848 года министру иностранных дел Нессельроде, - я вскользь указал на крайность, до которой может быть доведена Российско-американская компания,, чтобы спасти свой капитал, - возвратиться в Росс и возобновить там свои сельскохозяйственные и торговые операции». «Я, - продолжает Бодиско, - прибавил смеясь: Вы когда-то завидовали немного этой маленькой колонии, и вот является случай заплатить 30 тысяч долларов, чтобы лишить компанию всякого повода для возвращения». Впрочем, Бьюканен так же мало верил этой возможности, как и сам Бодиско. «Конечно, ответил мне, - пишет Бодиско, - г-н Бьюканен тем же тоном, но начнем с получения объяснений и после этого мы можем решить, на каких условиях мы можем договориться». 2 [АВП, фонд министерства иностранных дел, канцелярия, 1848 г., Д. № 184, переписка с Вашингтоном, на л. 54. Перевод с французского].
Открытие золота в Калифорнии заставило царское правительство пожалеть о том, что оно отказалось от калифорнийских колоний. Николай I распорядился даже в 1849 г. объявить Российско-американской компании, что «полезно было бы оной заняться по примеру других частных лиц добыванием золота в Калифорнии».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1849 г., д. № 1727, л. 23].
Однако компания, ссылаясь на отсутствие надежных людей, и не пыталась выполнить это распоряжение. Служащих компании, как доносило правление, «при существующем обычае предоставлять золото в собственность каждого добывателя, с трудом можно удержать от побегов». По существу же, от открытия золота в Калифорнии компания понесла лишь одни убытки. Участие компании в торговле, широко развернувшейся в Калифорнии благодаря колоссальной иммиграции, было незначительным. В то же время возросшие в Калифорнии цены на хлеб лишили компанию возможности закупать там продукты для других колоний. Как отмечал в своем докладе генерал-губернатор Восточной Сибири, «компания в затруднительном положении. .. потому что при сделавшейся чрезмерной дороговизне в Калифорнии, колонии лишились средства приобретать хлеб для продовольствия выгодными ценами и заготовляют оный в Балтийском море».2 [Там же, л. 51].
VII
ПОСЕЛЕНИЯ НА ГАВАЙСКИХ ОСТРОВАХ
И ПРОЕКТЫ ЗАКРЕПЛЕНИЯ НА о. ГАИТИ
Попытка закрепиться на Гавайских или Сандвичевых островах, предпринятая в начале XIX века, не была личной авантюрой какого-то проходимца, как это впоследствии трактовалось в официальных документах, а входила составной частью в тщательно продуманный план экспансии на Тихом океане, разработанный и одобренный царским правительством.
Если закрепление в Калифорнии призвано было обеспечить господство в западной части северного бассейна Тихого океана, то поселения на Гавайских островах обеспечили бы преимущественное положение России в восточной части этого бассейна. Господство на Гавайских островах означало контроль над важнейшими узлами тихоокеанской торговли. Гавайские острова были промежуточным пунктом, куда неизбежно должны были заходить суда, следовавшие из Америки в Азию и в частности в Китай, который являлся основным пушным рынком. Недаром русские купцы говорили, что «тракт на Кантон - на островах Гавайских».
Такое положение островов в первую очередь побуждало компанию попытаться ими завладеть. «Чтобы утвердить политическое равновесие в Азии, Россия имеет надобность в Сандвичевых островах, по завладении коими предложить может дружбу свою Китаю, Японии, американским колониям, освободившимся от ига испанцев, как равномерно и покровительство островам Филиппинским и прочим»,1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1819 г., д. № 406, записка, представленная Шеффером. Александру I, февраль 1819 г., на лл. 1-6] писал комиссионер компании доктор Шеффер Александру I.
Гавайские острова соблазняли компанию также своими большими природными богатствами, смутное представление о которых сулило частичное освобождение русской промышленности от импортного сырья и создание базы для снабжения русского рынка колониальными товарами. На островах предполагалось завести настолько обширные плантации хлопка, что «значительная часть россиян могут быть одетыми бумажными изделиями», развести тутовые деревья и при помощи приглашенных китайских специалистов заняться выделкой шелка. Проект компании предусматривал также разведение мериносовых овец и производство грубошерстных сукон и одеял, разведение сахарного тростника, всевозможных пряностей и, наконец, вывоз с островов сандалового дерева, пушнины и пр.
Кое-какие разведки на Гавайских островах делались Российско-американской компанией еще в 1806 году, когда компанейский корабль «Нева» под командою Лисянского приставал к о. Атуваю (Туаи-Кауаи), Туземный владетель Атувая Томари, собиравшийся в это время воевать с владетелем о. Овайги (Гавайи) Томи-оми, попытался прибегнуть к помощи русских, в частности просил снабдить его порохом и оружием. Однако компанейские офицеры не рискнули вмешаться в борьбу гавайских царьков. В 1809 году тот же корабль «Нева» под командой капитан-лейтенанта Гагемейстера вновь пристал к о. Атуваю. По словам офицеров, король Томари и на этот раз обратился к ним за помощью, прося оставить на острове русских поселенцев для защиты его от Томи-оми.
Все это были лишь предварительные разведки. Внимание Российско-американской компании в это время было направлено на овладение прибрежной полосой Калифорнии. Компанейские суда были заняты перевозкой оборудования для колонии Росс, а посылка в 1814 году на Гавайские острова судна «Беринг» окончилась неудачно: у берегов Атувая «Беринг» потерпел крушение, и весь его груз попал в руки Томари, что впоследствии, впрочем, явилось удобным поводом для посылки к этому острову русских экспедиций якобы для спасения захваченного груза. Таким образом, лишь в 1815 году компания получила возможность вплотную заняться реализацией своего плана проникновения на Гавайские острова.
Однако благоприятствовавшая России в первые годы второго десятилетия политическая конъюнктура к этому времени значительно ухудшилась. На непосредственное овладение Гавайскими островами рассчитывать уже не приходилось. Наполеон был разбит, англо-американская война закончилась. Это дало возможность и англичанам и американцам сконцентрировать свое внимание на северном бассейне Тихого океана. Три державы - Англия, Соединенные Штаты и Россия - зорко следили друг за другом, опасаясь, чтобы кто-нибудь из них не овладел островами. Маскируя свои захватнические планы, они стремились теперь укрепить независимость островов. Это обстоятельство усиливало туземных владетелей, ибо каждая держава пыталась подкупить их и таким путем утвердить свое господство на островах.
При помощи английских агентов туземный владетель То-ми-оми, владевший южной частью о. Овайги, расправился с остальными царьками и стал фактически правителем почти всех Гавайских островов за исключением Атувая и Онигау (Нигау), где утвердился Томари, сын Дожио, убитого владетеля Овагу, Атувая и других мелких островов.
Томи-оми, именовавшийся впоследствии Камехамехи I, вооружил при помощи англичан свою армию огнестрельным оружием, обзавелся артиллерией и даже несколькими судами европейского образца. Окруженный иностранцами (даже губернатором о. Овайги был беглый английский матрос Джон Юнг), он склонялся в сторону той державы, которая в данный момент располагала на островах большими силами и платила дороже за товары.
В 1794 году, когда к о. Овайги приплыл капитан Ванкувер, Томи-оми заявил о своем желании принять английское подданство, что не помешало ему после ухода Ванкувера предоставить исключительное преимущество американским торговцам и отдать им монопольное право на вывоз всех товаров. Долго отмалчивавшийся Сен-Джемский кабинет в 1812 году, в период обострения англо-американских отношений, когда даже подозрение о принадлежности Гавайских островов Англии могло дать Америке повод к их захвату, вынужден был отклонить предложение Томи-оми о подданстве.
Его соперник Томари ориентировался на американцев. При их помощи он вооружил армию, приобрел несколько орудий и даже мечтал о том, чтобы завести флот для борьбы с Томи-оми.
Такова была ситуация на Гавайских островах к 1815 году, т. е. к моменту, когда Российско-американская компания предприняла решительные шаги к закреплению на островах. Эту операцию правитель русских колоний в Америке Баранов предполагал вначале поручить лейтенанту Лазареву, находившемуся на о. Ситхе. Однако недоразумения между Барановым и Лазаревым привели к тому, что Лазарев на корабле «Суворов» отплыл из Ситхи в Кронштадт. Тогда овладение Гавайскими островами Баранов поручает комиссионеру компании - доктору Шефферу, единственному из команды корабля «Суворов», оставшемуся в колониях.
Доктор медицины Шеффер был типичным авантюристом, каких в то время подвизалось много в колониальных владениях всех держав. Приехав в 1808 году в Россию, Шеффер в следующем году поступил врачом в московскую полицию, где прослужил до 1812 года. В 1813 году он перешел на службу в Российско-американскую компанию и был послан судовым врачом и комиссионером в кругосветную экспедицию на «Суворове». Перессорившись во время плавания с большинством офицеров, Шеффер в Ситхе был списан с «Суворова» «как лицо нетерпимое на судне». Баранову Шеффер показался вполне пригодной кандидатурой для руководства экспедицией на Гавайские острова, ибо он был врачом, что давало ему ряд преимуществ в сближении с туземными царьками.
Для большей конспирации решено было отправить Шеффера на американском судне «Изабелла», которое в октябре 1815 года доставило его к принадлежавшему Томи-оми о. Овагу (Вагу). Вслед за ним в марте 1816 года для «размена» с туземцами к Гавайским островам прибыли два хорошо вооруженных русских судна - «Кадьяк» и «Открытие».
Шеффер, приехав официально для приема имущества погибшего русского судна «Беринг», решил вначале действовать через Томи-оми, владевшего большинством Гавайских островов. Однако, как сообщается в его путевом журнале, «...прежде, нежели мог Шеффер быть на берегу, некоторые капитаны или шкипера, бывшие прежде в наших колониях, а потом пришедшие туда со своими судами, а наиболее старый Эбез Гунт, Адаме и старый Джон Юнг, давно живущий на сем острове в качестве губернатора и имевший великое влияние на короля, успели уже Томи-Оми и многих лучших островитян уверить, что прибытие его, Шеффера, и ожидаемые им вскоре из Новоархангельска компанейские суда суть неприязненные намерения русских, почему письмо с медалью, наперед присланное Томи-Оми, было не распечатано и возвращено». 1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст. 1819 г., д. № 406, извлечение из представленного Шеффером журнал его пребывания на Гавайских островах, на лл. 35-37].
Тем не менее Шефферу все же удалось высадиться на берег. Он сумел стать лейб-медиком Томи-оми и якобы в «благодарность» за оказанную медицинскую помощь получил плантации на о. Овагу, где уже находились американские плантации братьев Виншеп.
За шесть месяцев, отделявших приезд Шеффера от прибытия компанейских судов, на отведенных ему плантациях Шеффер выстроил несколько домов, начал разводить табак и разные растения. Полученную в «дар» территорию он постарался расширить за счет скупаемых у туземцев земель. Активная деятельность Шеффера очень быстро восстановила против него американских торговцев, ибо Шеффер, помимо всего, явно претендовал на монопольный вывоз всего сандалового дерева. Поэтому американцы всячески пытались поссорить Томи-оми с Шеффером и, как сообщали свидетели, «расстраивали короля Томи-Оми и даже довели было до согласия убить его, Шеффера».
Только прибытие компанейских судов спасло Шеффера, который с этого момента решительно меняет курс и начинает ориентироваться на короля о. Онигау и Атувая Томари, противника Томи-оми.
Спасаясь от преследования, Шеффер бежал с о. Овагу, оставив там для охраны русской фактории несколько служащих компании. На компанейском судне «Открытие» он перебрался на о. Онигау, а затем на Атувай, где находился Томари. Как отмечает Шеффер в своем журнале, король Томари принял его «хотя и дружелюбным образом, однако же замечено было в нем некоторое замешательство, происходившее, как после открылось, от таковых же неприязненных внушений северо-американских шкиперов, каковые были сделаны и у Томи-Оми».
Томари, однако, очень скоро учел, что помощь русских будет для него весьма существенна в его борьбе с Томи-оми. Поэтому он внезапно проникся необычайным уважением к России и просил Шеффера исходатайствовать ему покровительство русского императора.
21 мая 1816 года Томари официально «принял русское подданство». По словам одного из служащих, сопровождавших Шеффера, эта церемония была обставлена чрезвычайно торжественно. «Король сам повез российский флаг с судна на берег, где поднял его на флагшток.. .» Получив одобрение своим действиям «от богов и жрецов», Томари в знак благодарности «построил статуям своим новую морею, или храм, и принес им в жертву разные плоды, скотов и, если не ошибаемся, двух человек».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1817 г., д. № 350, л. 42]. В ознаменование события «король передал еще в дар компании на всегдашние времена целую область, содержащую около 400 семейств индейцев, которая служить может для построения плантажей, фабрик и т. п.»
От имени Российско-американской компании Шеффер заключил с Томари четыре конвенции. Согласно первой конвенции Томари предоставлял компании исключительное право вывоза сандалового дерева с о. Атувай, разрешал ей повсеместно строить фактории и устраивать плантации «с помощью островитян». Вторая конвенция касалась уступки «на вечность в пользу компании половинной части острова Вагу с жителями и что есть в земле оного». Но так как о. Вагу пока еще принадлежал Томи-оми, компания должна была «сделать королю помощь под управлением того доктора Шеффера в звании шефа его войск из 500 человек для возвращения отторгнутых у него островов Вагу, Ранай, Муви, Маракай и прочих, кои король также покоряет высокому покровительству государя императора». Согласно третьей конвенции компания обязывалась купить на свой счет у бостонского капитана Витимора вооруженное судно для экспедиции против короля Томи-оми, причем Томари должен был уплатить за это судно сандаловым деревом. Судно это действительно было Шеффером куплено, а счет к оплате переслан к правителю колоний Баранову. И, наконец, по четвертой конвенции Томари «дарил» Баранову на том же о. Вагу три гавани «без взимания для себя податей».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1817 г., д. № 350, лл. 19 об. - 20].
Решительные действия Шеффера получили открыто выраженное одобрение правления компании. 20 августа 1817 года компания посылает Шефферу инструкцию: «О защите короля Томари от других островных владельцев, ежели токмо оные случатся не по влиянию какой-либо европейской нации, или не от нее самой,... о уважении сего короля столько, сколько требует образ дикой его жизни». О похождениях Шеффера и о том, что Томари ходатайствует о принятии его в русское подданство, было 25 августа 1817 года доложено Александру, и сообщение это не встретило с его стороны никаких возражений.
Между тем, Шеффер продолжал свою деятельность, направленную к полному овладению Гавайскими островами. По распоряжению Томари, «старшины провинции, в которой гавань Ганнарей, торжественно сдали оную Шефферу с населяющими оную 30-ю семействами. Он осмотрел сию гавань, реку Богмею, озера и все местоположение, заложил на трех возвышенностях крепости, назвав одну Александровскою, другую Елизаветинскою, а третью именем Барклая, а долину Ганнарейскую по желанию короля наименовал по своему имени Шефферовой, равно и прочие урочища, речки, озера и людей переименовал русскими именами. К строению оных крепостей король давал своих людей».2 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1819 г., д. № 406, извлечение из представленного Шеффером журнала его пребывания на Гавайских островах, на лл. 35-37].
В «The Hawaiian Spectator», где была напечатана небольшая заметка о попытках русских обосноваться на Атувае, написанная по рассказам очевидцев (автор ее прибыл на острова в 1820 году), имеются сведения о том, что построенные Шеффером (в заметке он назван Schoof) форты были вооружены пушками. «По одной стороне построены магазины и утвержден флагшток, на котором при известных случаях вился русский флаг». 3 [«The Hawaiian Spectator,» v. I, p. 48-52, Honolulu, 1838].
Аналогичные сведения сообщает и один из служащих компании, вернувшийся на судне «Открытие» с Гавайских островов. Он видел построенные туземцами для Шеффера факторию и магазины. Шеффер велел передать Баранову, что он «скоро будет принимать целую губернию, королем компании подаренную на острове Ваге. Из сего, - как сообщает компания, - заключить должно, что он, Шеффер, отправится на сей остров с войском Томари на купленном для него судне или на другом компанейском».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1817 г., д. № 350, л. 20 об.].
Одновременно компания вела наступление на принадлежавшие Томи-оми владения и с другой стороны. Еще в ноябре 1816 года, в момент, когда Томи-оми изгнал Шеффера, капитан Коцебу доставил в помощь последнему на бриге «Рюрик» еще одного служащего компании - Элиота, по происхождению португальца. Джон Элиот де-Кастро во многом напоминал Георга Шеффера. Де-Кастро был такой же искатель приключений и также обладал кое-какими сведениями в медицине: он даже служил одно время лекарем в госпиталях в Рио-де-Жанейро.
Идя по стопам Шеффера, де-Кастро быстро стал главным советником Томи-оми, лишившегося с отъездом Шеффера необходимого ему врача. По сведениям Коцебу, Томи-оми также подарил своему новому «наперснику» Элиоту «большое пространство земли».2 [О. Коцебу, Путешествие в Южный океан и в Берингов пролив для отыскания северо-восточного морского прохода, предпринятое в 1815, 1816, 1817 и 1818 годах иждивением гр. Н. П. Румянцева на корабле «Рюрике», т. II, СПб., 1821, стр. 18].
Таким образом, на территории Томи-оми русские имели уже два участка. Дальнейшего расширения владений на территории Томи-оми и, в частности, на о. Вагу, «подаренном» России Томари, не имевшим на него никаких прав, Шеффер мечтал добиться вооруженной рукой: он предполагал покончить с войском Томи-оми при помощи купленной им шхуны «Лэди».
Обо всем этом совет компании сообщил 19 января 1818 года управляющему министерством иностранных дел. Однако международная обстановка в течение этого, хотя и непродолжительного промежутка времени изменилась. Позиция, занятая в этот период Россией в Священном союзе по вопросу об испанских колониях в Америке, заставляла правительство воздержаться от того, чтобы санкционировать овладение Гавайскими островами. Опасаясь захвата Англией испанских колоний, объятых революцией, царское правительство на словах выступает защитником Испании и принадлежащих ей колоний, ссылаясь при этом на «принципы международного права», что не мешает ей претендовать на часть испанских колоний в Калифорнии. Все же в такой момент откровенный захват в Тихом океане якобы самостоятельных островов, первенство на которые принадлежало ранее по праву открытия испанцам, а в XVIII веке - англичанам, - был весьма неуместным.
Управляющий министерством иностранных дел Нессельроде сообщил 24 февраля 1818 года министру внутренних дел Козодавлеву. «Государь император изволил полагать, что приобретение сих островов и добровольное их поступление в его покровительство не только не может принести России никакой существенной пользы, но, напротив, во многих отношениях сопряжено с весьма важными неудобствами. И потому его величеству угодно, чтобы королю Томари, изъявя всю возможную приветливость и желание сохранить с ним приязненные сношения, от него помянутого акта не принимать». 1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1817 г., д. № 350, л. 12].
Российско-американской компании предлагалось в отношениях с Гавайскими островами придерживаться общепринятых для других государств правил. Одновременно Нессельроде подчеркивал, что «донесения, полученные... от доктора Шеффера, доказывают нам, что необдуманные поступки его дали уже повод к некоторым неблагоприятным заключениям». 2 [Там же, л. 13].
Ввиду занятой министерством иностранных дел позиции, совет Российско-американской компании нашел весьма остроумный выход. Баранову, как сообщал совет, якобы было послано предписание постараться принять все меры к вызову Шеффера к себе и затем к отправке его в Петербург. «Но как он иностранец, - пишет совет компании, - и разочтяся с компаниею, может быть, пожелает сам по себе опять обратиться на Сандвичевы острова, дабы обладать подаренною ему землею от другого короля Томи-оми, в чем ему без явного нарушения прав его свободы воспрепятствовать не можно, особенно, когда узнает он, что король Томари не принят в покровительство России, то ежели б случилось, что он подлинно предпринял обратиться паки на те острова на иностранных судах и, может быть, еще и под благовидным каким предлогом, то бы постарался господин Баранов сделать его дружественным для компании, которой он в противном расположении может наделать много вреда». 3 [Там же, л. 21].
Иными словами, компания предлагала использовать иностранное подданство Шеффера для того, чтобы представить все его действия на Гавайских островах как его личные поступки, за которые Россия ответственности не несет, но благами которых пользуется. Однако. и само правительство, не имея возможности в это время дать санкцию на захват Гавайских островов, не собиралось их упускать из виду. Задача состояла в том, чтобы выждать более удобного момента.
Уже 5 августа 1818 года, по представлению Российско-американской компании, Александр I «соизволил признать за нужное, для поощрения оных сношений, пожаловать тамошнему владельцу, по имени Томари, золотую медаль на Анненской ленте для ношения на шее, с надписью «владетелю Сандвичевых островов Томари, в знак дружбы его к россиянам», да сверх того, в виде подарка, кортик с приличною оправою и кармазинный плащ с золотыми кистями и такими же позументами». 8 августа 1818 года правление было уведомлено, что Александр предписал подлинный акт о принятии Томари русского подданства обратно не отсылать, «полагая, что сие может огорчить сего владетеля».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1817 г., д. № 350, л. 38].
Но уже через пять дней правление Российско-американской компании сообщило в министерство внутренних дел о полученном из Макао письме от Шеффера, датированном 20 сентября 1817 года, в котором Шеффер сообщал, что «через политические обстоятельства принуждены были русские оставить остров Атувай», а он сам направляется в Петербург. По сведениям, доставленным лейтенантом Коцебу, «Шеффер со своим отрядом согнан с острова Атувая самим владельцем Томари, от которого не получил он и то пограбленное компанейское имущество, оставшееся с разбитого ее судна Беринга».2 [Там же, лл. 32 об.- 33].Уведомляя об этом правительство, компания просила приостановить изготовление для Томари золотой медали и. прочих подарков.
Крушение планов Шеффера било вызвано решительным противодействием, которое встретила компания со стороны американских купцов, имевших на Гавайских островах весьма существенные торговые интересы. Гавайские острова были не только необходимой морской базой на торговых путях в Китай, но и единственным местом вывоза сандалового дерева, которое американские купцы с успехом сбывали в Кантоне.
Вначале борьба с Российско-американской компанией велась экономическим путем. Помимо уже существовавшей фактории братьев Виншеп на о. Овагу, подвластном Томи-оми, американцы устроили свою факторию и во владениях Томари. Стараясь всячески заинтересовать Томари в торговых сношениях, американцы перекупали у него по дорогой цене те товары, которые он уже запродал русским. «На острове Атувае, - доносили служащие компании главному правлению, - именем тамошнего короля Томари и его тоенов в 1816 году завели они [американцы. - С. О.] факторию для противодействия русским и Российско-американской компании; для чего и купили у короля земли, плантации и все сандаловое дерево, сколько оного находится на том острове, и чего король ни требовал за то от них, они все заплатили. Сверх того откупили и всю годовую провизию, как то: сухую тару, 1 [Тара - род съедобного корня] соль, кокосовые орехи и прочее, что король обязался контрактом доставить русским за груз на 12 тысяч руб. таких товаров, какие ему будут потребны».2 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1817 г., д. № 350, л. 43].
Однако агрессивная политика компании, выразившаяся в покупке военного судна и подготовке наступления на владения Томи-оми, заставила американцев перейти к более решительным действиям.
Когда купленная Шеффером у американского шкипера вооруженная шхуна «Лэди» прибыла во владения Томи-оми к о. Овагу, где находилась русская фактория с несколькими служащими компании, фактория оказалась разгромленной. Разгромом руководил сам «министр» Томи-оми - Джон Юнг, подкупленный американскими купцами.
«Таким образом кончилась наша фактория на Вагу [Овагу] и подаренные и проданные семейством Томи-оми земли обратились во власть прежних владельцев», меланхолически пишет Шеффер в своем журнале.3 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1819 г., д. № 406, извлечение из представленного Шеффером журнала его пребывания на Гавайских островах, на лл. 35-37].
Служащие компании были насильно посажены на шхуну и отправлены на Атувай. Но и на Атувае пребывание русских оказалось недолговечным. В мае 1817 года с Овагу на Атувай были присланы от американцев 5 ботов с туземцами и письмо, после чего, как пишет Шеффер, «началась революция против русских».
Американцы - служащие компании, в том числе и капитан находившегося в Атувае компанейского судна «Ильмен» Воздвит, бежали с судов. Вместе с туземцами они захватили Шеффера и его спутников и, насильно усадив в лодку, свезли на стоявшее на рейде компанейское судно «Кадьяк». Под угрозой расстрела судна из пушек Шефферу было предложено в 24 часа покинуть остров.
Но на «Кадьяке», имевшем пробоину, к тому же не оказалось ни провизии, ни воды. С трудом добрался «Кадьяк» до о. Овагу и здесь в трех милях от гавани Ганноруа (Гонолулу) остановился, дав сигнал о бедствии.
Служащие компании сдали все пушки, ружья и даже сабли и копья под угрозой, что иначе они не будут пущены в гавань. Но и после сдачи оружия «Кадьяк» еще восемь дней стоял за пределами гавани, где в это время распоряжался капитан находившегося там американского судна «Войлс».
Шефферу удалось пересесть на одно из случайно зашедших в Гонолулу иностранных судов. На нем он добрался до Кантона, а оттуда отправился в Петербург, где надеялся «сыскать подкрепление прав своих на здешние острова». 1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1817 г., д. № 350, л. 45].
Записка о Сандвичевых островах, представленная по приезде в Россию «коллежским асессором» Шеффером Александру I, характеризует их «в отношении выгод физических», в отношении «выгод торговли» и, наконец, «в отношении политическом». Соображения Шеффера были подвергнуты в департаменте торговли и мануфактур уничтожающей критике, так как его записка рассматривалась уже в тот период, когда закрепиться на Гавайских островах царское правительство, по существу, не имело никаких надежд.
Шеффер выдвигал проект устройства на Гавайских островах грандиозных плантаций хлопка. Исходя из того расчета, что он собрал 3½ пуда «чистой бумаги» с 10 сажен земли, Шеффер подсчитал, что на Гавайских островах можно возделывать и продавать в Китай и Японию хлопка ежегодно на сумму в 4 миллиона пиастров. По этому поводу рецензент из департамента иронически заметил: «ежели и действительно справедливо, что там хлопчатая бумага родится изобильно, то остается вопрос, кем ее обрабатывать с выгодою и куда сбывать без непосредственной торговли с Японией и Китаем».
Так же скептически было встречено заявление Шеффера о том, что «климат Сандвичевых островов благоприятствует к заведению там мануфактур», что «будущая хлопчатая бумага доставит изделия для половины России, отчего и выгоды представлены немаловажные», что на островах возможно разведение мериносов, разведение шелковичных деревьев и шелковичного червя и впоследствии учреждение шелковых и сахарных фабрик. «Мудрено будет устроить правительству мануфактуры на островах, в другом полушарии находящихся», возражает Шефферу чиновник из департамента мануфактур и внутренней торговли.
Наиболее веские возражения, однако, встретили не экономические проекты Шеффера, а его политические планы овладения Сандвичевыми островами. Исходя из сообщения самого же Шеффера, что меновая торговля с туземцами всецело находится в руках американцев, снабжавших островитян всем вплоть до огнестрельного оружия, пушек и ядер, департамент мануфактур совершенно резонно указывал, что американцы «как их соседи, сильные на море, всякую другую державу, не имеющую в тех морях флота, к сей связи неохотно допустят». Подтверждение этой мысли департамент находил и в отказе английского правительства в 1812 году от принятия в свое подданство короля о. Оваи Томи-оми. Сообщение Шеффера о переговорах Томи-оми с англичанами вызвало лаконическую реплику: «конечно, были достаточные политические причины и для английского кабинета не принять в свое ведение обладателя островов Оваи».
Оставшись не у дел, доктор медицины Шеффер в поисках новых авантюр отправился в Бразилию. Он вошел в доверие бразильского императора, достиг высокого положения и получил даже титул графа Франкендальского. По поручению императора он выезжал в Европу для набора солдат в бразильскую гвардию.
Несмотря на провал гавайской экспедиции Шеффера, Российско-американская компания не желала отказываться от своих планов. Помимо записок Шеффера, поданных им лично Александру, директора и члены компании обивали пороги правительственных учреждений и в разосланных влиятельных сановникам «Мнениях правления» пытались доказать, что Гавайские острова должны принадлежать русским. Ни испанцы, ни англичане, ни американцы, - утверждало правление, - не имеют права на приобретение островов. Испанцы, несмотря на то, что они первыми в начале XVIII века открыли Гавайские острова, не могут и не будут препятствовать их захвату, ибо они и раньше не претендовали на владение ими. Англичане же, хотя Кук и Ванкувер ранее и приставали к этим островам и названы они но имени лорда Сандвича - Сандвичевыми, не могут претендовать на них, так как само английское правительство отказало Томи-оми в принятии его в британское подданство. И, наконец, американцы, для которых острова удобны как транзитный путь в Китай, по мнению компании, не имеют права на владение ими, поскольку до сих пор официально не заявляли о своих притязаниях. Отсюда компания делала вывод, что право на Гавайские острова имела единственно Россия.
Соглашаясь с тем, что предложение Шеффера о посылке новой экспедиции на Гавайские острова для вооруженного их захвата в данный момент невыполнимо, правление выдвигало другой план. Следует прибегнуть к посылке двух судов: одного - военного, для прикрытия, и другого - с русскими промышленниками, которые должны там поселиться. Расчет при этом был на содействие того же короля Томари. Ежегодной регулярной посылки одного военного судна, как утверждало правление, будет вполне достаточно для того, чтобы никто больше не претендовал на русские владения на Гавайских островах.
Политическая ситуация не позволила правительству принять и этот проект закрепления на Гавайских островах. Не возражая против закрепления компании на территории островов, правительство решительно отказало ей в помощи вооруженной силой. Министр иностранных дел Нессельроде в письме министру внутренних дел Козодавлеву сообщил ему по этому поводу следующее мнение Александра I: «Что касается до намерения компании стараться о восстановлении с этими островами дружественных сношений, то, одобряя оное и желая полного успеха, его императорское величество уверен, что при благоразумных распоряжениях и осмотрительном выборе со стороны ее правления скромных и осторожных по делам исполнителей компания приобретет сими средствами с большею благонадежностью те же выгоды и пользу, коих ожидает от непрочного сими островами обладания».1 [АНХ, фонд департамента мануфактур и внутренней торговли, 2 отд., 2 ст., 1819 г., д. № 406, письмо управляющего министерством иностранных дел К. В. Нессельроде министру внутренних дел О. П. Козодавлеву, 24 июня 1819 г., на лл. 52-55].
На этом пути, однако, Российско-американской компании не удалось добиться успеха. Хотя она и продолжала посылать на Гавайские острова свои корабли (в 1819 году на Гавайские острова был направлен вновь купленный бриг «Бутус», капитан которого должен был встретиться с Томари), все же никаких существенных результатов компания не добилась. Правлению оставалось только сожалеть о чрезмерной горячности Шеффера, приведшей к потере гавайских колоний. «Если бы сей поверенный Баранова, - пишет директор компании Хлебников, - не с таким жаром принялся за дело, а был осмотрительнее и осторожнее, то пользуясь с умеренностию и уменьем обстоятельствами, остался бы сперва владетелем небольших плантаций на Воагу и Атувае, а после мог бы, сообразно силам и обстоятельствам, упрочить, а не увеличивать оные».2 [[К. Хлебников], Жизнеописание А. А. Баранова, главного правителя российских колоний в Америке, СПб., 1835, стр. 168].
Захват Гавайских островов, как мы уже отмечали, должен был послужить первым шагом к закреплению России в северной части Тихого океана. Неудача этой попытки, однако, не остановила деятельности Российско-американской компании по осуществлению аналогичных планов в северо-западной части Атлантического океана.
Предпринятая в начале 20-х годов попытка овладеть о. Гаити из группы больших Антильских островов тесно связана с именами декабристов, близко стоявших к Российско-американской компании.
Остров Гаити как объект будущей русской экспансии часто фигурировал в их беседах. Даже в письмах, написанных на имя Николая I из тюрьмы, декабрист Штейнгель не забывает о Гаити. «Я имел счастие, - пишет Штейнгель, - представлять покойному государю - воскресить флот, поощрить к мореплаванию честных людей, к чему призывают Гаити и Америка».1 [Из писем и показаний декабристов, под ред. А. К. Бороздина, СПб., 1906, стр. 71].
Овладение Гаити должно было быть осуществлено декабристом Завалишиным при помощи французского генерала Якова Бойе, долгое время служившего в Сан-Доминго. Участник похода на Москву, взятый в плен при Березине, Бойе навсегда остался в России. Известно, что в 1822-тоду генерал Бойе с разрешения Александра I ездил якобы в интересах французского правительства в Сан-Доминго. Однако, судя по показаниям, данным Завалишиным Следственной комиссии 4 октября 1826 года,2 [ГАФКЭ, фонд Следственной комиссии, д. № 47, л. 156] поездка Бойе на Гаити имела иной характер. По словам Завалишина, Бойе подал Александру I проект о торговле с о. Гаити. Проект этот был одобрен, однако, было указано на. необходимость предварительного признания независимости Гаити со стороны Франции. Только после этого можно было, не обостряя взаимоотношений с Францией, попытаться экономически закрепиться на о. Гаити. Поездка Бойе на Гаити в 1822 году, именно в момент признания Францией независимости острова, имела своей целью отнюдь не «интересы французского», а интересы русского правительства.
Признание Францией самостоятельности Гаити совпало с обострением международной обстановки в связи с греческим восстанием и испанскими делами, когда интерес со стороны русского правительства к дальнейшей экспансии на американском материке, естественно, упал. Зато проекты Бойе оказались весьма заманчивыми для Российско-американской компании, с которой он вскоре сблизился. Для компании Бойе был вдвойне ценным человеком, так как, помимо прекрасного знания обстановки и характера торговли с Гаити, он находился в близких отношениях с тамошними властями. По некоторым сведениям, генерал Бойе состоял в родстве с президентом негритянской республики в Гаити, мулатом Бойе. 1 [Д. Завалишин, Записки декабриста, стр. 229].
На Гаити решено было отправить корабль с товарами под командой вернувшегося из Калифорнии Завалишина. По словам Завалишина, план заключался в следующем: «Я поведу корабль, генерал Бойе поедет со мною, я же изложу главные основания для сношений республики с Россией, чтобы посылкою специального агента не выказать слишком большой торопливости; а пока предложенные мною основания будут обсуждаться, а груз будет распродаваться, я займусь учеными исследованиями в Антильском море и посещу разные порта как на островах, так и на материке, собирая в то же время сведения и по предметам прямой торговли между Россиею и посещаемыми местами».2 [Там же].
Экспедиция на Гаити должна была отправиться в сентябре 1826 года. Однако этому помешали события 14 декабря 1825 года. Добиваться разрешения правительства на отправку экспедиции на Гаити пришлось уже Мордвинову, в то время, когда некоторые из авторов этого проекта находились в крепости или ссылке.
Вопрос о разрешении Российско-американской компании вести торговлю с о. Гаити поступил на рассмотрение министра финансов лишь в октябре 1826 года. Основания, на которых компания предполагала начать эту торговлю, были те же, что намечались раньше. Непременной предпосылкой было условие, что «правительство даст преимущества пред протчими сбавкою торговых пошлин». 3 [ГАФКЭ, фонд Следственной комиссии, д. № 48, показания Завалишина от 4 октября 1826 г., л. 156].
Несмотря на то, что комитет министров признал возможным разрешить компании совершить два рейса на остров Гаити без оплаты пошлин, вопрос этот, в виду протеста министра финансов, был передан на рассмотрение в Государственный совет.
В представлении Российско-американской компании и особом мнении, заявленном в январе 1827 года в заседании комитета министров адмиралом Н. С. Мордвиновым, говорится о тех задачах, которые ставила себе компания, выступая с проектом установления торговой связи с Гаити. Компания особенно подчеркивала, что «остров Гаити может служить выгоднейшим местом складки товаров между северными и южными странами Америки и для доставления оных оттуда в Российско-американские колонии и к восточным берегам Сибири». 4 [АВПК и Б, фонд Государственного совета, департамент экономии 1827 г, д. № 23, л. 2]. Значение складочных мест для развития колониальной торговли подчеркнуто было также и в особом мнении Мордвинова. «Англия основала внешнюю торговлю на складочных местах для удобнейшей продажи своих изделий»,1 [АВПК и Б, фонд Государственного совета, департамент экономии, 1827 г., Д. № 23, особое мнение графа Н. С. Мордвинова на лл. 6-16] - писал Мордвинов.
Действительно, устройство складочных пунктов обычно являлось первым шагом по пути к экономическому, а подчас и политическому овладению чужой территорией. В отношении к о. Гаити это имело особое значение. Подобно тому как Гавайские острова являлись необходимой транзитной базой между Северной Америкой и Азией, Гаити должен был стать транзитной базой для связи между русскими колониями в Северной Америке и островами Южной Америки и в то же время связать русские колонии с европейским материком.
Говоря о необходимости завязать торговлю с Гаити, Мордвинов подчеркивал, что «начать должно испытание даже и с потерями, имея в виду будущую для российской торговли пользу и для учреждения благовременно запаса из нужных северо-западным нашим колониям потребностей и из обменных с дикими того края народами товаров, при первом открытии плавания через Панамский перешеек, по сему ближайшему в Тихое море пути». 2 [Там же. В тексте: «Панаминский перешеек». – С. О]. Далее он отмечает «еще ту выгоду, что нынешнее предположительнейшее по времени и по расстоянию плавание» может быть разделено «на два ближайшие - одно из Балтийского моря к о. Гаити, а другое оттуда к колониям, содержа для сих двух переходов особые суда, чрез что последует меньшая потребность в нагрузке для кораблеслужителей провианта, который заменится торговым грузом, да и многие другие извлечет компания удобства и пользы при кратчайших плаваниях». 3 [8 Там же].
Планы закрепления на о. Гаити объяснялись не только непосредственными торговыми выгодами компании, но и тем значением, которое приобретал этот остров в связи с изменением положения России после заключения конвенций 1824- 1825 годов на северо-американском материке. Колония Росс все еще не стала житницей для американских колоний, и надеяться на дальнейшую экспансию на северо-американском материке, как мы уже не раз отмечали, ввиду препятствий со стороны Англии и Соединенных Штатов, не было никаких оснований. Компания же прекрасно понимала, что «при настоящем положении европейских торговых народов тот из них, который не распространяет торговли, не расширяет пределов для оной и не отыскивает новых торжищ, неминуемо может потерять и старый свой торг, ибо повсюду может быть вытеснен огромными других капиталами, также избыточеством и дешевизною их товаров».1 [АВПК и Б, фонд Государственного совета, департамент экономии, 1827 г., д. № 23, особое мнение графа Н. С. Мордвинова, на лл. 6-16]. Закрепление на Гаити, по мнению компании, должно было также способствовать проникновению русских в южно-американские государства.
Все эти доводы, однако, не достигли своей цели. Слухи о намерении компании привозить беспошлинно с Гаити кофе, индиго и, в особенности, сахар вызвали сильное беспокойство среди петербургских купцов, обратившихся по этому поводу к министру финансов Канкрину со специальным прошением. Домогательства компании о разрешении беспошлинной торговли с Гаити большинством голосов в Государственном совете были отклонены. Завязать же торговые сношения с Гаити на общих основаниях, с уплатой всех полагающихся пошлин, Российско-американская компания, воспитанная на правительственных привилегиях, не рискнула. Так этот проект и не был реализован.
Далее |