За городом царский поезд останавливался, у дороги разбивали нарядные шатры. В одном из них царь переодевался в простое дорожное платье и отдыхал после медленного церемониального шествия через Москву.
Путешествие в Троице-Сергиев монастырь занимало четыре-пять и более дней. По дороге царь останавливался в своих путевых дворцах. На протяжении всего пути государя приветствовали крестьяне окрестных сел и деревень, подносили хлеб, сыр, мед, блины, получая в награду деньги.
Не доезжая нескольких верст до монастыря, процессия останавливалась. Оставшуюся часть пути царь преодолевал пешком. На площади перед воротами Святой Троицы разбивали шатер. Государь переодевался в парадное платье и торжественно под звон колоколов вступал в Святые ворота. Архимандрит с братией встречали его. Обратный путь в Москву был организован так же.
Обычай парадных выходов и выездов монарха сохранился и после петровских преобразований. Императорская власть точно так же нуждалась в пышных придворных церемониях. Они лишь в большей степени стали соответствовать образцам, принятым в Западной Европе.
Царская свадьба
У русского свадебного обряда древнее происхождение. Он вобрал в себя не только христианскую традицию (венчание в храме), но и старые языческие обычаи. В средние века царская и крестьянская свадьбы по своей обрядности мало отличались друг от друга.
Царской женитьбе в России придавали большое значение, как событию государственной важности, – ведь царица должна была родить наследника престола, будущего царя. В Западной Европе приняты были династические браки, и венценосный жених выбирал супругу, равную по званию, да еще и с "территориальным приданым". На Руси же цари, как правило, женились по любви. В невесте ценились, в основном, красота и здоровье. Третьей женой Ивана Грозного была купеческая дочь, а Алексей Михайлович женился на Марии Милослав-ской, которая, хоть и принадлежала к дворянскому сословию, но, как утверждали слухи, до замужества приторговывала грибами на рынке.
Одна из двух тысяч
Задумав жениться, царь держал совет с патриархом и боярами. Получив их формальное согласие, он приступал к выбору невесты. Дело это было не простое. В Москве составляли специальные царские грамоты с наказом организовать на местах смотр невест и рассылали их во все концы государства. Дворяне обязаны были без промедления привезти своих юных дочерей в ближайший крупный город. Представители местной власти и прибывшие из столицы уполномоченные устраивали им смотрины. Не исключено, что из Москвы прислали устный или письменный наказ с описанием качеств, желательных для невесты государя.
Скрывать дочерей от строгой царской комиссии запрещалось. Неповиновение жестоко каралось, вплоть до смертной казни. Самых красивых девушек отправляли в Москву. Известно, что перед первой женитьбой Ивана Грозного в столицу свезли 1,5 тыс. невест, а перед третьей– более 2 тыс. Размещали кандидаток в царицы в особом доме со множеством покоев. В каждом стояло по 12 кроватей, для каждой девицы отдельная.
В назначенный день Иван Грозный в сопровождении самого старого боярина вошел в покои невест и сел в кресло в отдельной комнате. Девицы в самых нарядных своих платьях и головных уборах одна за другой входили в цареву комнату, низко кланялись государю и выходили прочь. Каждую из них царь одаривал платком, расшитым золотом, серебром и жемчугами. Из 2 тыс. претенденток выбрали 24, а из них – 12 приглянувшихся царю девушек. Их тщательно осмотрели доктора и бабки на предмет различных болезней и изъянов. И только после этого, долго сравнивая девушек по красоте, уму и приятности, царь остановился, наконец, на Марфе Собакиной, дочери новгородского купца.
Партия царицы
Избранницу вводили в царский дворец и совершали обряд наречения царской невестой. На нее налагали девичий венец, нарекали царевною и давали новое, царское имя. По всем церквам страны рассылалось распоряжение молиться о здравии новонареченной царицы, а придворным должно было присягнуть ей. С этого момента положение царевой избранницы резко менялось. Даже отец и мать не смели называть ее своей дочерью. В то же время царицына родня приобретала при дворе большой вес и часто оказывала немалое влияние на ход государственных дел.
Если царь был женат, скажем, дважды, то при дворе возникали две враждующие между собой партии. Так случилось при Алексее Михайловиче, женатом первым браком на Милославской, а вторым – на Нарышкиной. Две фамилии не ладили между собой, а после смерти царя чуть было не истребили друг друга.
Царский двор был средоточием тайн и политических интриг. Всегда находилось немало противников царской невесты, боявшихся появления во дворце новых влиятельных лиц. Поэтому, несмотря на всевозможные меры предосторожности, царские невесты и жены нередко подвергались "порче".
Мария Хлопова, нареченная невестой Михаила Федоровича и уже успевшая переменить имя и стать Анастасией, так и не дождалась свадьбы. Неожиданно невеста заболела, причем хворь ее очень напоминала пищевое отравление. "Порченая" невеста царю была не нужна, и несчастную девушку вместе с родственниками сослали в Сибирь. Отказавшись от Хлоповой, Михаил Федорович женился на княжне Марии Долгорукой, но молодая царица в тот же год умерла. Летописец утверждает, что виной тому также была "порча". Марфа Собакина, избранная из двух тысяч претенденток, тщательно обследованная докторами и бабками и признанная абсолютно здоровой, умерла спустя две недели после свадьбы. Подозрение в "порче" пало на родственников предыдущих жен царя – Романовых и Черкасских. Виновных разыскали, пытали и казнили.
Все средства были хороши, чтобы опорочить соперницу. Алексей Михайлович, задумав жениться в первый раз, выбрал из двухсот девиц, съехавшихся в Москву, красавицу Бвдокию Всеволожскую и вручил ей платок и кольцо в знак обручения. Однако во время обряда нарекания царской невестой, при одевании венца, девушке так сильно стянули волосы, что она упала в обморок. Тут же недруги объявили, что у царской невесты падучая болезнь, и свадьба расстроилась.
К массовым смотринам невест царь прибегал не всегда. Бывало, случай помогал ему встретить свою возлюбленную. Так, например, Алексей Михайлович впервые увидел свою будущую жену, Марию Милославскую, на богомолье в церкви.
27 снопов под царской периной
Следующий этап, предшествующий царской женитьбе, состоял в непосредственной подготовке к свадьбе. Царь держал совет с ближайшими боярами: кого пригласить на свадьбу, кого и на какие свадебные должности назначить. Это преследовало цель исключить какие бы то ни было местнические споры, когда бояре в соперничестве за более почетную должность или место за столом нередко устраивали безобразные ссоры и даже драки. Свадьба была одним из немногих придворных праздников, где, по распоряжению царя местнический обычай не соблюдался.
В ходе подготовки к свадебному пиру палаты дворца богато убирали: расставляли столы, лавки, расстилали ковры, дорогие ткани. Стол молодых находился отдельно, на возвышении. Его накрывали тремя скатертями, ставили сыр и перепечу – особый сорт свадебного хлеба, выпеченный из сдобного теста.
Для совершения свадебного обряда требовались особые ритуальные предметы: два осыпала – золотые или серебряные блюда с хмелем, символом любви; свечи жениха и невесты огромных размеров и весом в два-три пуда (они должны были оберегать молодых от порчи); фата, платки и полотенца для подарков гостям и, наконец, кика.
Для новобрачных выпекали особый каравай хлеба. Его украшали красным бархатом и камкой (шелковой тканью), золотыми монетами. Отдельно варили кашу и жарили на вертеле курицу.
Для первой брачной ночи царя устраивали "сенник" – уединенное помещение во дворце. Все в его обустройстве было проникнуто духом языческой обрядности и христианской символики. В центре ставили кровать, клали на нее 27 снопов, символов плодородия, поверх стелили ковер и укладывали перины. На Руси любили мягко спать, и не удивительно, что на брачном ложе Михаила Федоровича одна на другой лежало семь пуховых перин. У постели стояла кадь с зерном – символом изобилия. По углам "сенника" втыкали четыре стрелы, вешали на них по сорок соболей и клали калачи. По стенам развешивали иконы и кресты.
"Государева радость"
Так называлась на Руси царская свадьба. Накануне вечером царь шел с боярами в Успенский собор на службу к патриарху, заходил и в другие кремлевские храмы испросить благословения Бога.
Сама свадьба состояла из нескольких этапов: сборы в палатах, свадебный поезд, венчание в храме и пир.
Утром в день свадьбы все приглашенные съезжались во дворец: утверждались в своих свадебных должностях, занимали отведенные им места. В царицыных хоромах наряжали невесту, надевали ей на голову девичий венец. Тем временем в своих покоях облачался царь.
Торжественный выход государя сопровождался процессией придворных и свадебных чинов. Первым шел его духовник, следом "поезжане", за ними – царь, поддерживаемый тысяцким, далее – бояре, стольники, окольничьи и прочая знать. Священники кропили их путь святой водой.
Участники процессии входили в Золотую палату дворца и рассаживались. Вскоре в соседнюю палату – Грановитую – в сопровождении внушительной свиты входила царева невеста и устраивалась на специально отведенном для молодых месте, обитом красным бархатом и покрытом соболями. Рядом с невестой садился кто-то из знатных князей.
Когда царь появлялся в Грановитой палате, он совершал обряд "сведения" сидельника: брал его за руку, поднимал с места, а сам садился рядом со своей суженой.
Жена тысяцкого расчесывала невесте волосы, обмакивая гребень в мед, укладывала их на голове и надевала кику с фатой. Затем она осыпала молодых хмелем. Зажигали свадебные свечи, на них надевали обручи и обертывали соболями. Дружка резал сыр и перелечу и угощал всех собравшихся. Гостям раздавали на память вышитые платки. После этого дружка снимал со стола первую скатерть и заворачивал в нее оставшийся хлеб, сыр и пере-печу. Все вставали, посаженные отец и мать – родственники царя – благословляли молодых иконами, а родители невесты прощались с ней.
Выход царя к свадебному поезду сопровождался церковным звоном по всей Москве. Венчаться в храм царь ехал верхом на коне, а невеста – в санях, даже летом. Сани внутри обшивали атласом, на сиденье клали бархатную подушку, со спинки свешивался дорогой ковер. Молодых сопровождал большой нарядный кортеж. Во главе свадебного поезда шел священник с крестом, рядом несли свечи и каравай. Путь от дворца к храму устилали дорогими тканями, а дружки зорко следили, чтобы никто не перебежал дорогу свадебному поезду – это считалось дурной приметой.
У южных дверей Успенского собора, где должно было состояться венчание, царь спешивался, а невеста сходила с саней. Оба входили в храм в сопровождении тысяцкого с дружками. Молодые становились напротив царских врат. Под ноги им стелили камку из 40 соболей. Жениха поддерживал дружка, невесту – сваха. Рядом с ними стоял боярин и держал сосуд с вином. Во время венчания новобрачные выпивали вино, а сосуд царь бросал на землю и топтал ногой: чаша символизировала врагов семейного счастья, которым не будет пощады.
В XVII в. венчание царей совершал протопоп Благовещенского собора Кремля. По окончании обряда молодых супругов усаживали у одного из столбов храма на заранее приготовленную для них скамью, покрытую коврами и соболями. К новобрачным обращался протопоп с кратким поучением: жить в мире и дружбе, жене быть в подчинении у мужа, обоим придерживаться благочестия, регулярно ходить в церковь. После напутствия протопоп брал царицу за руку, передавал ее мужу и просил их поцеловаться.
Завершались свадебные торжества пиром во дворце. Молодые по традиции ничего не ели, хотя яства и стояли перед ними. При третьей смене блюд перед новобрачными ставили запеченную на вертеле курицу. Дружка снимал со стола вторую скатерть, заворачивал в нее курицу и нес в "сенник". Молодые уходили следом.
Царя и царицу, не евших целый день, кормили в "сеннике" курицей. Посаженная мать или жена тысяцкого, надев мехом наружу шубу, осыпала супругов хмелем и желала им иметь столько детишек, сколько волосков на шубе. Затем все уходили, оставив новобрачных наедине. Мужчины продолжали пировать дальше, а женщины уединялись на царицыной половине. Всю ночь вокруг "сенника", где спали царь с царицей, конюший ездил на коне с обнаженной саблей в руках. Наутро молодые по традиции шли в баню, а вернувшись, ели кашу, обязательную в таких случаях даже для царей.
Днем царь отправлялся на богомолье в московские храмы и монастыри. Но свадебные торжества на этом не заканчивались. На второй день после венчания в Грановитой палате устраивали от имени царя свадебный обед, на третий день – стол от царицы. Обед для патриарха и духовенства проходил на четвертый день. Накрывали столы и для других сословий.
Обычно свадебные торжества сопровождались щедрой раздачей милостыни, угощением нищих, посещением богаделен и тюрем. Заключенных, не совершивших тяжких преступлений, освобождали из-под стражи.
По православному обычаю, третий брак не одобрялся церковью. Вспомним, что указывал в своих постановлениях "Стоглав": "Первый брак – закон, второй – прощение, третий – законопреступление".
Иван Грозный, часто преступавший законы церкви и человеческой морали, был женат семь раз. Правда, настоящую любовь и семейное счастье он испытал только в первом браке, с Анастасией Романовой. Когда в нарушение всех установлений он задумал жениться в четвертый раз, православные иерархи, несмотря на неприятие этого брака, все-таки уступили ему. Однако наложили наказание – церковное покаяние: запретили на время посещать храм. По преданию, именно тогда была построена для царя особая паперть у юго-восточного угла Благовещенского собора в Кремле.
Спустя три года Иван Грозный отправил четвертую жену в монастырь и женился в пятый раз, а затем в шестой и седьмой. Правда, последние два брака совершались уже без венчания.
Затворница во дворце
Главное предназначение царицы состояло в том, чтобы подарить государю и государству наследника престола. Бели царица не способна была родить, ее не ожидало ничего хорошего.
Отец Ивана Грозного, Василий III, после двадцати лет супружеской жизни с бесплодной Соломонией Сабуровой вынужден был отправить ее в монастырь и женился на Елене Глинской. Новая жена родила великому князю нескольких сыновей, в том числе и будущего царя Ивана Грозного. История эта имела скандальное продолжение. Враги Василия III, не одобряя его второй брак, распустили слух, будто монахиня София (под этим именем постриглась Соломония) родила в монастыре ребенка.
Софья Палеолог в первые годы замужества за Иваном III принесла ему трех дочерей, но ни одного сына. Княгиня тяжело переживала это и даже совершила пешее паломничество в Троице-Сергиев монастырь. По преданию, там ей явился образ преподобного Сергия, обещая сына. Вскоре Софья действительно родила одного за другим несколько мальчиков.
Насколько важно было для государства иметь наследника престола, свидетельствует следующий исторический факт. После смерти Ивана Грозного царем стал его сын Федор. Однако в браке с Ириной Годуновой он не имел детей. Со смертью Федора в 1598 г. царский род Рюриковичей пресекся. Это отрицательно сказалось на ходе исторического развития России: в начале XVII в. в стране началась смута.
Вернемся, однако, к рассказу о жизни царицы во дворце. Известный русский историк Иван Егорович Забелин определил ее положение одним словом – затворница. Она жила на своей половине и имела все, кроме свободы.
Ни царица, ни боярская жена не могли без разрешения мужа показаться на людях или выйти из дома хотя бы в церковь. Среди многочисленной дворцовой прислуги мало кто мог похвастаться тем, что хоть раз видел царицу или кого-либо из сестер и дочерей царя. Даже придворный медик не имел доступа на женскую половину. Сохранился любопытный рассказ иностранца об осмотре врачом захворавшей Марии Милославской, жены Алексея Михайловича. В комнате, где проводился осмотр, так плотно завесили окна, что ничего не было видно. Когда доктор захотел проверить пульс царицы, ее руку окутали тонкой тканью: посторонний мужчина не должен был ее касаться.
Никто не смел видеть царицу и за пределами дворца. При необходимости она выезжала в карете или санях с плотно зашторенными окнами. Вторая жена Алексея Михайловича, Наталья Нарышкина, однажды поразила народ тем, что чуть-чуть приоткрыла окошко кареты. Вышедшую из кареты царицу окружали суконными щитами, скрывая ее от посторонних глаз.
Иногда царской супруге разрешалось удовлетворить свое любопытство, оставаясь незамеченной. В Грановитой палате, над входными дверями имелось маленькое потайное оконце. Оно выходило на скрытую галерею, откуда царица могла наблюдать за приемами иностранных послов, пирами и другими "неженскими" придворными церемониями.
Затворническая жизнь цариц была довольно однообразна, хотя в чем-то напоминала цареву: ежедневная молитва в дворцовых храмах, раздача милостыни нуждающимся, пышные выезды в загородные монастыри, устройство судеб своих придворных и хозяйственные заботы – выдача замуж девиц, участие в крестинах, руководство золотошвейными мастерскими и тому подобное. Иногда устраивали царицы и свои приемы иностранных послов, иноземных патриархов и особ царского достоинства.
Затворницей царица оставалась и после смерти мужа. Еще во времена Московского государства сложился обычай, по которому княжеская вдова добровольно оставляла этот мир и уходила в монастырь. Так поступила жена Ивана Калиты Ульяна, супруги Ивана Донского – Евдокия и Василия Темного – Мария. После смерти царя Федора Ивановича и его жена, Ирина Годунова, удалилась в московский Ново девичий монастырь.
Нередко и здравствующие цари насильно заточали своих жен в монастырь. Уже упоминалось о печальной участи бездетной жены Василия III Соломонии Сабуровой. Иван Грозный отправил в монастырь одну из своих жен – Анну Колтовскую, а Петр I – Евдокию Лопухину. Как остроумно заметил знаток царского быта И. Е. Забелин, женщине в положении царицы между семьей и монастырем не было места в обществе.
Не будучи равной своему мужу при жизни, царица и после смерти не имела равных с ним почестей: русских монархов по традиции погребали в Архангельском соборе, а великих княгинь и цариц – в кремлевском Вознесенском, монастыре.
Многое стало меняться в русской жизни к концу XVII в. Коснулись перемены и положения женщины в обществе. Впервые образ безгласной затворницы разрушила царевна Софья, дочь царя Алексея Михайловича и сестра Петра I. После смерти отца девятнадцатилетняя девушка осталась без должного присмотра и обрела полную самостоятельность и свободу.
Природа не наградила Софью привлекательной внешностью, но одарила недюжинным умом и твердой волей. Властолюбивая царевна попыталась стать безраздельной правительницей России. И только столкнувшись с еще большим умом и волей брата Петра, потерпела сокрушительное поражение. Однако пример Софьи не пропал даром. Большую часть XVIII в. Россией правили не мужчины, а властолюбивые женщины.
Царские пиры
Какой русский хозяин не мечтал "закатить пир на весь мир"? Их устраивали купцы, дворяне, цари. Крестьяне организовывали пиры век лад-чину – братчины. Описаны пиры в русских народных сказках, былинах, песнях.
В царском дворце пировали по случаю больших христианских праздников – Пасхи, Рождества Христова, Троицы, Николина дня, Масленицы, в дни семейных торжеств – свадеб, крестин, именин.
Богатые столы "давались" по случаю венчания на царство, избрания патриарха, приема иностранных послов. На обеды в царский дворец приглашали патриарха и высшее духовенство, бояр, окольничьих, думных дворян и прочих высших государственных чиновников, знать, иностранных дипломатов. Мужчины и женщины пировали порознь.
Обычай царского стола
Царские пиры чаще всего проходили в Грановитой палате Кремля – самом большом и нарядном зале дворца. Во время посольских обедов в середине палаты у четырехгранного столба ставили поставец с полками в виде ступенек для золотой и серебряной посуды – так иностранцам демонстрировали несметные богатства русского царя. В сенях, выполнявших роль буфетной, находились поставцы для напитков, хлеба, различных кушаний.
В зале вдоль стен перед лавками расставляли длинные столы, покрывали их скатертями, раскладывали сосуды с солью, уксусом, перцем – русские любили острую пищу. Хотя посуды было много, часто не хватало самого необходимого – ножей, вилок, тарелок.
Хлеб и соль обязательно были на столе. Само приглашение к трапезе звучало: "хлеб-соль есть", а обед начинался традиционным ритуалом: царь рассылал гостям в знак уважения куски хлеба. Эту "посылку" передавал стольник, громко называя гостя по имени и добавляя: "Великий государь (далее следовал полный титул царя) жалует тебя своим государевым жалованьем – подает тебе хлеб". При этом гость вставал, кланялся. Вслед за ним вставали и кланялись все сидевшие за столом. Еще большей честью считалось получить от царя соль. До сих пор жива добрая древняя традиция встречать дорогого гостя караваем хлеба с солью.
Царь пировал за отдельным столом, окованным серебром и покрытым золотым бархатом. Стол стоял на возвышении в углу пиршественной залы. Иногда вместе с царем обедал царевич, наследник престола, или глава церкви – патриарх.
Когда столы были накрыты, царь чинно, в сопровождении свиты входил в палату и занимал свое место. Вслед за ним рассаживались бояре, дворяне, духовенство, иностранные гости.
За столом соблюдался закон местничества. Бояре, дворяне и прочие чины занимали места сообразно своему званию, древности и знатности рода. Места ближе к царю справа были самыми почетными. Менее знатные бояре садились под более знатными, окольничьи – под боярами, думные дворяне – под окольничьими и т. д. Упрек "место не по отчине" считался величайшим оскорблением, поэтому часто между приглашенными вспыхивали ссоры и даже драки из-за места. Обделенный в таких случаях жаловался: "Хотя де царь ему велит голову отсечь, а ему под тем не сидеть". Как уже говорилось, стараясь избежать ссор, царь во время самых дорогих для себя праздников (по случаю женитьбы или венчания на царство) давал распоряжение садиться без мест, т. е. отменял на время действие закона местничества. При этом страшная кара, вплоть до смертной казни, грозила тому, кто нарушит запрет и испортит торжество. Но чинопочитание свято соблюдалось. Даже блюда на пирах подавались строго по чинам: сначала царю, затем патриарху и т. д.
Царские застолья были очень продолжительны. При Иване Грозном они длились по шесть и более часов и завершались далеко за полночь. Случалось, иностранцы не выдерживали такой марафон и под любыми благовидными предлогами, а то и вовсе без них, покидали царские обеды, отягощенные множеством съеденного и выпитого.
Количество приглашенных на царский пир исчислялось сотнями и тысячами человек. По воспоминаниям иностранцев, Борис Годунов в Серпухове ежедневно в течение шести недель угощал под шатрами по 10 тыс. гостей, а расставаясь с войском, дал обед на 50 тыс. человек на берегу Оки. Мед и вино во время пира развозили обозами.
Распоряжался царской трапезой важный придворный чин – дворецкий. Под его началом находилось 200-300 стольников, кравчих, чашников, прислуживавших за столом. Одетые в парчовое платье, черные лисьи шапки и золотые цепи на груди, они несколько раз за время обеда меняли свои наряды. В начале застолья столовые чины, предводительствуемые дворецким, входили в палату, низко кланялись царю, а затем возвращались в сени за блюдами.
Каждое блюдо, прежде чем попасть на государев стол, проходило тщательную проверку. Эта мера предосторожности была отнюдь не лишней, если учесть, что в средние века отравление часто использовали как средство борьбы за власть. Есть подозрение, что и Бориса Годунова отравили во время обеда. В начале XVII в. в отравлении известного русского полководца М. Скопина-Шуйского молва винила Василия Шуйского, напуганного ростом популярности своего родственника. Первым отведывал на кухне каждое приготовленное кушанье повар в присутствии дворецкого, затем пробу снимали слуги, носившие яства из кухни в сени-буфетную, и, наконец, кравчие, подававшие кушанья царю. Такой же многоступенчатой "экспертизе" подвергались и напитки.
Порядок подачи блюд на пирах в XVI-XVII вв. был примерно таков: сначала на стол ставили холодные закуски и жареное мясо и рыбу, затем горячие похлебки. Завершался обед десертом – печеньем, коврижками, фруктами, сахаром и конфетами, привезенными из-за границы. Но русское застолье поражало иностранцев не столько качеством угощений, сколько их количеством.
Первым блюдом по традиции был жареный лебедь. Целиком приготовленную птицу на золотом подносе вносили в зал и демонстрировали гостям. В обычае русской средневековой кухни было принято целиком запекать на вертеле животное или дичь. Затем лебедя уносили, резали на куски, раскладывали по блюдам и подавали гостям под винным соусом с шафраном. Среди блюд из дичи привычными на царском столе были зяблики с солеными лимонами, тетерева, фаршированные ветчиной со сливами и огурцами, а также "пупочки, шейки и печени кур молодых".
Пузырек белужий под соусом
Царские гости могли отведать за один вечер 150– 200 блюд. Английский посол Карлейль свидетельствует, что на одном из обедов у Алексея Михайловича было подано 500 блюд, причем ни одного мясного, так как дело происходило в постный день.
Кстати, меню во многом зависело от того, в какой день – постный или скоромный –г' проходил обед. Больше половины дней в году церковь запрещала есть мясо. Заменяла его разнообразно приготовленная рыба. В XVI в. было известно по меньшей мере 35 видов промысловой рыбы. Везли ее в Москву со всех концов России: белугу, осетров, белорыбицу – с Волги, лосося и семгу – с Белого моря, сельдь – из-под Переславля-Залесского. В царских прудах Подмосковья разводили карасей, окуней, щук, лещей, судаков.
Разнообразны были и способы приготовления рыбы: соленая, вареная, жареная, копченая, вяленая. Огромная рыбина, приготовленная целиком, особенно ценилась гостями и считалась украшением стола, но самым популярным горячим рыбным блюдом все же была уха. Иностранцы, не очень-то жаловавшие русскую кухню, единодушно признавали отменными вкусовые качества ухи.
"Домострой" рекомендовал для приготовления следующие виды ухи: "уху с пряностями да простую уху, уху налимью... уху щучью с перцем, уху плотвичью, уху из лещей, уху из карасей... уху в мешочке, уху толченую, уху стерляжью, уху судачью, уху из потрошков стерляжьих". Различалась уха черная, белая и голая. Первую сдабривали гвоздикой, вторую – перцем, а третью готовили вовсе без пряностей. Уху обычно ели с рыбными пирогами.
Особым рыбным разнообразием отличался стол патриарха. Мяса здесь не подавали даже в скоромные дни. Каких только изысканных рыбных блюд здесь не было: и "пупки осетровые сухие", и "пузырек белужий под соусом"... Например, 4 сентября 1690 г. к столу патриарха Адриана среди прочих блюд были поданы: икра зернистая, икра белорыбицы, вязига под хреном, присол щучий, присол стерляжий, щука паровая, лещ паровой, язь паровой, линь паровой, схаб белужий, уха окуневая, уха карасевая, щука колодка, полголовы осетра, блюдо карасей.
Из закусок наибольшим успехом пользовались красная (лососевая) и черная (осетровая, белужья, севрюжья) икра. Ели ее не только в сыром и засоленном виде, но и вареной в маковом молоке. Отец царя Михаила Федоровича, патриарх Филарет, любил икряные блины (взбитую икру добавляли в тесто).
В скоромные дни достойное место на царском столе занимали мясные блюда. Англичанин Карлейль, уже упоминавшийся нами, свидетельствует, что на одном из обедов во дворце подали около ста мясных блюд, причем приготовленных не только из мяса домашних животных и птиц. Богаты зверем и дичью были русские леса.
На царском пиру в честь польского посла 12 ноября 1667 г. гостям было что выбрать среди разнообразных мясных блюд (как, впрочем, и на других дворцовых пирах). Судите сами: жареный тетерев со сливами, зяблик жареный с лимонами, лоб свиной, голова баранья, плечо баранье жареное, буженина, курица жареная с лимонами, курица жареная с огурцами, жареные лебедь и гусь, индейка под шафрановым соусом, курица жареная с луком, поросенок жареный, жареная баранья печень, потроха гусиные, рассольник из курицы, курица в лапше, курица в каше, разнообразные блюда из говядины и многое другое.
Ни один царский пир не обходился без традиционных русских пирогов. На именины членов царской семьи выпекали особые, именинные пироги. Одних бояр и представителей духовенства угощали ими во дворце, другим посылали на дом. Патриарху государь, бывало, лично преподносил свой именинный пирог.
На званом обеде царь время от времени оказывал внимание кому-либо из присутствующих посылкой еды и питья с собственного стола. Самой большой честью считалось получить царские "остатки" – блюда, уже отведанные государем. В 1667 г., например, на праздничном обеде царь Алексей Михайлович передал польскому послу крыло лебяжье, пирог, печенье и гуся.
Многие обычаи русского застолья неприятно поражали иностранцев: ели в основном руками, часто вдвоем-втроем из одного блюда, не пользовались салфетками, вытирая руки полотенцем или краем скатерти. Потягивание, зевание, рыгание за столом вызывало у иностранцев отвращение. Австрийский аристократ барон Мейерберг считал, что русские "скорее пожирают, нежели едят". Да и сама русская пища, богато сдобренная луком и чесноком, не всегда приходилась по вкусу иноземцам.
"Руси есть веселие пить..."
Царский пир сопровождался множеством тостов. Первый, как правило, провозглашали в честь государя, затем пили за членов царской семьи, патриарха и т.д. Причем всякий раз полагалось пить до дна, чтобы не обидеть чествуемого.
Время от времени царь поднимал кубок за здоровье кого-либо из присутствовавших. Тот, кому оказывалась такая честь, вставал и кланялся в знак благодарности. Вместе с ним вставали все гости.
Особенно много тостов произносили на обедах в честь иностранных послов. На одном из таких приемов во времена Ивана Грозного гостям пришлось вставать 65 раз. Особым этикетом обставлялся тост в честь государя той страны, откуда прибыл посол. Стольник наливал вино царю, выходил на середину зала и провозглашал тост. Все вставали, а послы даже выходили из-за стола и кланялись в знак благодарности. Царь тоже поднимался со своего места, троекратно крестился и выпивал заздравную чашу. Тосты порой звучали так часто, что некогда было закусывать.
Разнообразие напитков поражало не меньше, чем количество закуски. На Руси издревле подавали к столу пиво, меды, квасы. Еще в 996 г. киевский князь Владимир, устроив по случаю победы над печенегами грандиозный пир, приказал бочками развозить мед и квас и угощать ими киевлян. Князю этому принадлежат и знаменитые слова: "Руси есть веселие пить, не можем без этого быть".
Разнообразны были меды: белые и красные (первые подавались в серебряных сосудах, вторые – в золотых), вишневые и смородиновые, малиновые и яблочные, можжевеловые, костеничные и многие другие. Некоторые из них были очень хмельными...
Из-за границы привозили виноградные вина: испанские, французские, немецкие, греческие – "малмазею", "мушкатель", "алкан", "ренское", "романею". Но самым крепким из всех напитков считалась водка, появившаяся на Руси в XIV в. Водку настаивали на корице, мяте, зверобое, лимонных и апельсиновых корках. Нередко застолье начиналось именно с водки, которая, как считалось, поднимает аппетит.
За столом русские не знали меры ни в еде, ни в питье. Пиры часто превращались в заурядную пьянку. Некоторые гости в разгар веселья падали под стол. Их приходилось выносить из зала и приводить в чувство. Но хозяев застолья это не огорчало: русский обычай приветствовал обжорство и пьянство за столом – значит угощение пришлось по вкусу.
Особенно нелегко приходилось за столом иностранцам. В 1503 г. посол чешского короля после обильных возлияний на обеде у великого князя, продолженных затем на посольском подворье, упал в беспамятстве да при этом так больно ушибся, что проболел несколько дней. В 1656 г. послов Римского императора упоили до такой степени, что они не смогли в назначенное время вручить царю верительные грамоты и подарки.
В XVIII в. в России вошел в моду европейский столовый этикет. Появились новые кушанья и напитки, заимствованные из западноевропейской кухни. Иной стала сервировка стола. Однако чисто русское хлебосольство, любовь хорошо поесть и крепко выпить остались прежними.
Русский посольский обычай
В Москве, на улице Варварке, что в Китай-городе, стоят старинные каменные палаты – пожалуй, единственный сохранившийся в нашей столице архитектурный памятник средневековой дипломатии...
Заблудившаяся экспедиция
Дело было так. В 1553 г. англичане снарядили экспедицию из трех кораблей для поиска северного морского пути в Индию. Неподалеку от норвежских берегов разыгралась страшная буря, и два судна погибли. Третье, которым командовал капитан Ричард Ченслер, – чудом уцелело. Его прибило к русским берегам в устье Северной Двины. Местные власти отправили Ченслера в Москву, где, вопреки его ожиданиям, он был ласково принят Иваном IV. Царь предоставил Ченслеру исключительное право торговли с русскими землями. А вскоре прибывшее из Англии полномочное посольство получило от царя в пользование вышеупомянутые палаты в Китай-городе.
Обмен послами – давняя традиция межгосударственных отношений. На Руси дипломатических представителей других государств делили на три типа: "великие послы", "легкие послы" и "гонцы". Последние лишь привозили письменные сообщения, но не имели полномочий вести переговоры.
Состав и численность иностранных посольств, прибывавших на Русь, были различными, иногда до 1 тыс. человек и более, включая, кроме дипломатов, слуг, поваров, конюхов, портных, оружейников, брадобреев, писарей, священнослужителей.
Прибывшее в Москву в 1678 г. польское посольство насчитывало свыше 1,5 тыс. человек. Представьте себе такое посольство в пути: десятки повозок с людьми и имуществом, сотни всадников и лошадей, растянувшихся не на одну версту.
Подъезжая к границе, посол посылал человека в ближайший русский город известить о своем прибытии. Навстречу ему выезжал представитель местной власти. Разузнав подробности о характере посольства, он немедленно сообщал эти сведения в Москву.
Русские представители сопровождали посольство до самой столицы, причем ехали очень медленно. Императорский посол Сигизмунд Герберштейн (XVI в.) жаловался, что расстояние в 12 немецких миль (примерно 89 км) от границы Руси до Смоленска преодолевали трое суток. Причина столь медленного движения заключалась в том, что из Москвы ждали ответа на запрос, можно ли допускать иностранцев в смоленскую крепость. Когда положительный ответ был, наконец, получен, Герберштейна и его спутников сразу же доставили в Смоленск, но... продержали там десять дней, ожидая новых указаний из столицы.
Путешествие от западных границ до Москвы не было приятным. Зимой дорогу покрывал толстый слой снега, а весной и осенью – непролазная грязь.
Иностранцы на этот счет выражались более чем дипломатично: "дороги очень дурны".
Путь в столицу пролегал большей частью через дремучие леса. Нередко приходилось ночевать под открытым небом. Путники разводили костер и часто стреляли в воздух, отпугивая диких зверей. Не намного приятнее оказывался ночлег в курных крестьянских избах.
Когда же, наконец, после долгих мытарств посольство подъезжало к Москве, представительная русская делегация во главе со знатным боярином устраивала ему торжественную встречу. Послы и встречающие съезжались в заранее условленном месте. Дипломатический этикет того времени требовал, чтобы обе стороны спешились.
Блюди честь государя своего
В средние века ревностно соблюдали все условности, связанные с понятием "честь". Именно из-за этого процветало местничество среди знати. Не уронить своей чести перед иностранцами, которых они заведомо считали ниже себя, было не менее важно. Поэтому при встрече послов русские никогда не торопились спешиться. Считалось, что ступить на землю первым – значит уронить достоинство своего государя.
Опытные иностранцы, знакомые с российскими обычаями, охотно включались в эту "игру". Начинались длительные препирательства, кому первому ступить на землю. Наконец, обе стороны договаривались сделать это одновременно. Но "дипломатическая игра" не заканчивалась. В ход шли различные уловки: то нога застревала в стремени, то лошадь вдруг начинала плясать на месте. Когда обе стороны, наконец, оказывались на земле, начиналась официальная церемония приветствия. Боярин от имени царя вежливо осведомлялся о здоровье государя чужой страны, интересовался, благополучно ли доехал посол, обещал ему заботу и помощь. В XVI-XVII вв. взаимные приветствия были достаточно долги еще и потому, что всякий раз при упоминании имени русского царя назывался его полный титул, который, как известно, был весьма длинен.
После обмена любезностями все вновь садились на коней. Теперь задача русских состояла в том, чтобы прежде посла надеть шапку, первыми продеть ногу в стремя и вскочить в седло. И здесь не обходилось без хитростей. Однажды турецкому послу специально подали высокую и норовистую кобылу, на которую он никак не мог забраться.
При въезде в Москву русские, сопровождавшие посла, всегда стремились находиться справа от него, так как правая сторона на Руси считалась более почетной. Если посол был против этого, русские принимали поистине "соломоново решение" – пристраивались с обеих сторон.
Въезд посольства в столицу, свидетелями которого становились тысячи москвичей, всегда обставлялся с необыкновенной торжественностью. В 1661 г. в поле на окраине Москвы несколько стрелецких полков встречали австрийское посольство.
В городе назначалось место, где посольство должны были встретить царские сановники, причем обеим сторонам следовало прибыть туда одновременно. Между ними сновали гонцы, регулируя скорость движения. В результате двигались очень медленно, преодолевая порой не более полутора верст в час. В 1659 г. движение датского посольства координировали чуть ли не пять гонцов, которые вынудили послов сделать лишний круг. На просьбы уставших дипломатов ускорить движение следовал стандартный ответ: "Царю не угодно, чтобы послы иностранных государей проезжали его владения как гонцы".
Дипломатов со свитой размещали на специально отведенных для них подворьях. Посольство окружали порой таким "вниманием", что жизнь иностранцев походила на заточение. Везде стояла стрелецкая стража, выход в город без разрешения запрещался. Впрочем, многое зависело от характера отношений России с государством, откуда прибыло посольство. Представители дружественных стран пользовались большей свободой передвижения, чаще встречались с царем, участвовали в праздниках и охотах.
Правда, в чем уж никогда не нуждались иностранные представители, прибывшие в Москву, так это в "хлебе насущном". С момента пересечения русской границы посольство находилось на полном довольствии у московского царя, а по пути иностранцы получали свежих лошадей.
Продовольствием казна снабжала иностранцев с избытком. Находившееся в Москве в 1634 г. голштинское посольство в составе 34 человек ежедневно получало 62 каравая хлеба, четырех баранов, четверть быка, двенадцать кур, двух гусей, два ведра меда, четверть ведра испанского вина и много другой еды и питья. Причем в воскресные дни довольствие увеличивалось.
"Видеть ясные очи государя"
Особое место в русском посольском обычае отводилось аудиенции у царя. На официальном языке того времени это называлось "видеть ясные очи государя". О дне и часе аудиенции договаривались заранее. Посла и сопровождавших его лиц знакомили с правилами русского придворного этикета. Запрещалось, например, являться во дворец с оружием. Не всегда разрешалось приезжать в карете. Некоторые послы должны были ехать к царю верхом на лошади.
Почести, оказываемые послу, напрямую зависели от отношений между двумя государствами. После казни английского короля Карла I, приехавший от Кромвеля посланник был принят в Москве очень холодно. Ему не оказали даже самых элементарных почестей. На все жалобы англичанина московские власти отвечали: "Тебе в чужом государстве выговариваться не годится".
Аудиенцию у царя, как правило, назначали на утро. В этот день по сторонам улиц, ведущих от посольского подворья к Кремлю, выстраивалось несколько тысяч стрельцов. Внутри этого живого коридора медленно и чинно двигалась посольская процессия. Посол ехал верхом на богато украшенной лошади из царских конюшен. Впереди него многочисленные слуги несли посольские дары. Обычно иностранных дипломатов сопровождал знатный русский вельможа с отрядом конных дворян. Все это происходило при огромном стечении народа, частью согнанного насильно, частью пришедшего из любопытства.
Посольство въезжало в Кремль через Спасские ворота. Перед дворцом посол спешивался, его разоружали и проводили во дворец: послов христианских государств вели по одной лестнице, через паперть Благовещенского собора, а мусульманских – по другой, минуя церковь.
Важному послу во дворце устраивали три "встречи". Первая, "меньшая", проходила у крыльца. Здесь посла приветствовала группа придворных, справляясь о его здоровье и провожая к следующей, "средней встрече" – на крыльце или в сенях. Третья, "большая встреча" – ждала во дворце, у дверей приемного зала. Всякий раз посла приветствовали все более знатные вельможи.
Часто приемы иностранных послов проходили в Грановитой палате дворца. К приезду посла ее пышно убирали, на пол стелили ковры, лавки покрывали дорогими тканями, на окна вешали расшитые золотом занавески. В углу палаты на троне в окружении телохранителей восседал царь, на лавках вдоль стен размещались бояре и князья. При входе посла они вставали и снимали шапки. Рядом с троном находился таз с рукомойником и полотенце. Послов католических стран присутствие этих предметов смущало, и вот почему. На Руси существовал обычай целования послом царской руки, но прикосновение католика считалось нечистым для православного царя, и он всякий раз после этой процедуры омывал руки. Только во второй половине XVII в. бестактность эта по отношению к иностранцам была устранена.
"Конфектное дерево"
Во время аудиенции дьяк Посольского приказа представлял царю иностранных дипломатов, и они вручали ему свои верительные грамоты.
После того как послы излагали цели своего приезда, они просили царя принять подарки от своего государя и от себя лично. Первые в русских документах назывались "поминками", вторые – "челобитьем". Количество подарков исчислялось десятками и даже сотнями. В 1644 г. "Великое посольство" датское во главе с королевичем Вольдемаром, приехавшим свататься к дочери Михаила Федоровича царевне Ирине, преподнесло царю около 200 различных изделий из серебра. По сей день в Оружейной палате Кремля хранится один из тех датских подарков – "конфектное дерево" – искусно сделанная ваза в виде виноградной лозы с 24-мя тарелочками-раковинами для конфет и сладостей.
К посольским дарам на Руси относились очень щепетильно. Составляли их подробное описание, каждую драгоценную вещь взвешивали, определяли ее примерную стоимость и старались отдариться на ту же сумму. Чего только не было среди посольских, даров: ткани, монеты, вина, сладости, часы, музыкальные инструменты, мебель! Нередко дарили диковинных зверей и птиц. Жене Ивана III Софье Палеолог как-то преподнесли попугая в клетке. Английская королева Елизавета I прислала Ивану Грозному в подарок львов. Персидский шах однажды отправил в Москву слона, однако в дороге умер его погонщик. Слон затосковал, отказался повиноваться, и его пришлось убить.
Чаще всего среди посольских даров были серебряная посуда и дорогое оружие. Ныне в Оружейной палате Московского Кремля хранится богатейшая в мире коллекция средневековых посольских даров. Здесь собраны уникальные произведения декоративно-прикладного искусства, привезенные в разное время из Англии, Польши, Германии, Дании, Турции, Персии и других стран.
Русские не оставались в долгу, отдаривались ценными мехами, оружием, ювелирными изделиями, ловчими птицами. Особенно ценились за границей русские меха. Шкурки соболя, куницы, белки, горностая, лисицы, песца рассылали в виде даров в десятки стран Европы и Азии. По свидетельству английского дипломата Горсея, королева Елизавета I вспотела, перебирая привезенные из Москвы царские дары, среди которых были соболя, шубы из меха горностая, дорогие ткани, ковры и многое другое.
Аудиенция у царя обычно завершалась обедом во дворце. На Руси приглашение к царскому столу считалось честью для посла, не получить его было равносильно бесчестию. Любопытно, что в дипломатической практике Западной Европы такого обычая не существовало, русских послов не приглашали к столу, и это их очень обижало.
Если обед во дворце по какой-либо причине не устраивался, его организовывали на посольском подворье, отправляя туда от имени царя кушанья и напитки. В 1603 г., когда по всей России свирепствовал страшный голод, Борис Годунов отправил к императорским послам двести стольников и кравчих, которые через всю Москву несли на посольский двор сотни блюд, вызывая неизъяснимую зависть голодных москвичей.
Во время приемов на посольском дворе в одной из палат накрывали стол, уставляя его множеством блюд и напитков. За обедом, как и во дворце, произносилось много тостов. Руководивший трапезой русский вельможа на этот случай имел специальный свиток с перечислением здравиц. В нужный момент он брал чашу с вином, выходил на середину комнаты и, стоя с непокрытой головой, произносил велеречивый тост. Затем осушал чашу и опрокидывал ее себе на голову, показывая тем самым, что выпил все до дна.
Царская охота
В Москве, недалеко от Рижского вокзала, стоит небольшая одноглавая церквушка XVI в. С нею связана старинная легенда. Во времена Ивана Грозного молодой сокольник Трифон Патрикеев упустил на охоте царского сокола. Жестокий властелин дал ему срок три дня, чтобы сыскать птицу, иначе ждало юношу суровое наказание. Недавно помолвленный, Трифон, оставив невесту, трое суток бесплодно бродил по лесам и болотам. Он уже потерял всякую надежду разыскать птицу и избежать царского гнева, как увидел сосну, а на ней – сокола. В память о своем спасении построил молодой сокольник храм, освященный в честь святого Трифона.
Охотный ряд
В древности, когда большая часть России была покрыта густыми лесами, в них водилось множество зверья– бобров, зайцев, соболей, выдр, медведей, волков, лисиц, рысей, куниц. Немало было и птицы – тетеревов, куропаток, уток, рябчиков, диких гусей. В X-XI вв. на Руси шкурки куниц – "куны" – даже выполняли функцию денег. Об обилии животных в русских лесах свидетельствует такой факт: огромное войско Ивана Грозного, двинувшееся на завоевание Казани, питалось в пути главным образом тем, что добывало на охоте.
В самом центре средневековой Москвы находился большой рынок – Охотный ряд, – где торговали живой и битой лесной и болотной дичью. В XVTI в. здесь можно было купить тетеревов, рябчиков, перепелов, соколов, соловьев, жаворонков. Многие жители лесных районов платили царю дань мехами. В XVI в. только одних соболей ежегодно добывали два миллиона.
В условиях сурового российского климата меха всегда были нужны. Из них шили шубы, шапки, одеяла. Дорогими соболями одаривали иностранных государей и их послов. Продажа мехов считалась одной из самых прибыльных статей внешней торговли России. Чуть ли не во всей Западной Европе знать щеголяла в русских мехах.
Для простого люда охота была нередко единственным источником существования, для знати – дорогим, изысканным развлечением, имевшим на Руси давнюю традицию. Еще в XI в. стены Софийского собора в Киеве были украшены фресками, изображавшими сцены охоты на кабанов, медведей, диких лошадей.
Князь Владимир Мономах, живший в XII в., в своем знаменитом "Поучении" вспоминает о тех опасностях, которые ему пришлось пережить в разное время на охоте: олень и тур бодали его, лось копытами топтал, вепрь меч с пояса сорвал, медведь с коня сбросил.
Ловчая охота
На Руси были известны два вида охоты – ловчая и соколиная. Древнейшей считается ловчая, с собаками. Ради нее цари держали большие псарни. Одна из них находилась в Старом Ваганькове, там, где сейчас стоит Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. На ловчую охоту ходили с собаками разных пород – с бесстрашными английскими бульдогами, которыми травили медведей, с гончими, с борзыми. Кстати, русские борзые в XVI в. появились при дворах многих европейских монархов.
Для тренировки молодых охотничьих собак в царских вотчинах заводили зверинцы с дикими животными – лисами, волками, медведями. В XVII столетии "волчий двор" находился в Измайлове, а в селах Коломенском и Семеновском содержали медведей.
Помимо собак в звериной охоте участвовали лошади. Предпочтение отдавалось выносливым и неприхотливым степным скакунам. Ежегодно их тысячами пригоняли в Москву на продажу из Ногайских степей. Животных перед царской охотой богато наряжали: на собаках были ошейники и поводки, отделанные золотом, серебром, жемчугом; седла лошадей оковывали золотыми пластинами и украшали драгоценными камнями. Нарядной была и конская сбруя. Оружием охотника в средние века были лук со стрелами, копье, рогатина, кинжал, реже арбалет. Огнестрельным оружием впервые стали пользоваться на охоте при Иване Грозном.
Отъезды царя на охоту обставлялись теми же церемониями, что и торжественные выезды на богомолье в монастыри. В апреле 1651 г. Алексей Михайлович отправился в подмосковное село Покровское. Вперед были посланы постельничий, стряпчий и 300 дворян в цветных одеждах, ехавших на конях в колонну по три человека. Следом двинулись 300 стрельцов со своими начальниками, за ними – 500 рейтар во главе с полковником. Конюхи вели любимых царских жеребцов: восточных аргамаков, иноходцев – всего 40 скакунов в полном парадном наряде. Наконец, в английской карете, запряженной шестью темно-карими лошадьми, головы которых украшали разноцветные перья, ехал сам царь. Царские кучеры одеты были в красные бархатные кафтаны и собольи шапки с перьями. Вокруг кареты верхом скакали князья и именитые бояре. По обеим сторонам дороги шли по 300 стрельцов. Замыкали кортеж дворяне в богатых одеждах, на дорогих лошадях.
Охота была ярким и шумным зрелищем. Сохранилось описание зверовой охоты великого князя Василия III. Одетый в короткий золотой кафтан и нарядный шлем, с двумя длинными охотничьими ножами, кинжалом и кистенем, висящими на поясе, Василий III сидел на крупном, красивом, роскошно убранном аргамаке. Князя сопровождала большая свита бояр и охотников. Весь кортеж состоял примерно из 300 человек. Половина охотников была одета в черный цвет, другая – в желтый. Псари держали наготове своры породистых собак – гончих и борзых. По сигналу царя псари спустили собак и начали травлю зайцев. Охотничьи трофеи в тот день составили около 300 животных. Василий Ш был страстным охотником, и, может быть, именно это увлечение погубило его. Князь отправился на охоту больным и, вернувшись с нее, умер.
Большими любителями охоты были многие русские цари – Иван Грозный, Михаил Федорович, Алексей Михайлович. Любил охоту и самозванный царь Лжедмитрий I. Рассказывают, что однажды он, вооруженный одной лишь рогатиной, вступил в схватку с разъяренным медведем. Никто из поляков не решался пойти на это. Удар самозванца был столь силен, что древко рогатины разлетелось в щепки, а медведь упал замертво.
Михаил Федорович унаследовал страсть к охоте от своего отца – будущего патриарха, увлекавшегося этой забавой до пострижения в монастырь. Царь Михаил особенно любил охоту на медведей, хорошо знал их повадки. Охотился он также на лосей, в изобилии водившихся в Подмосковье. Но, наверное, самым азартным охотником из всех русских царей был его сын – Алексей Михайлович.
Из 25 лет своего царствования он большую часть времени провел на охоте. Женившись по любви на Марии Ильиничне Милославской в январе 1648 г., царь уже через шесть дней отправился на охоту. В 1657 г. он провел на соколиной охоте в общей сложности шесть месяцев. Охотился независимо от погоды и времени года, иногда по два раза в день, часто возвращаясь домой поздно вечером. Любимыми местами царской охоты были подмосковные усадьбы Коломенское, Измайлово, Покровское, а также окрестности Троице-Сергиева и Саввино-Сторожевского монастырей.
"Урядник Сокольничья пути"
Из всех видов охоты Алексей Михайлович предпочитал соколиную и даже сам принял участие в написании опуса "Урядник Сокольничья пути". Это был не просто своеобразный устав соколиной охоты, но и поэтическое ее описание: "Очень потеха эта полевая утешает сердца печальные и забавляет весельем радостным...". Много лет вел царь и охотничий дневник.
Основными участниками птичьей охоты были соколы. Из всех их разновидностей особенно ценились кречеты – красивые, сильные, быстрые и бесстрашные птицы высотой до 60 см и весом до двух килограммов. Охотники предпочитали самок – более крупных и сильных.
Добывали соколов для царской охоты на севере или на востоке, в Сибири, специальные люди. Они брали птенца сокола из гнезда либо ловили молодую птицу сетями. Везли кречетов в Москву с большими предосторожностями в деревянных коробах, обитых овчиной, чтобы не травмировать птицу при тряске.
Содержались пернатые хищники в специальных помещениях – кречатнях. Одна из государевых кречатен находилась в усадьбе Коломенское в Соколиной (Водовзводной) башне, другая – в царском селе Семеновском. Внутри кречатни были разделены перегородками на небольшие чуланчики, в которых и держали птиц. В холодное время помещение для птиц отапливалось. Для их прокорма рядом с кречатней устраивался голубиный двор.
За царскими соколами тщательно ухаживали и берегли их, как зеницу ока. Однажды сокольника жестоко наказали батогами за то, что по его недосмотру кречета придавило упавшей оконной рамой. Когда два царских сокола отказались вдруг принимать пищу, это так встревожило Алексея Михайловича, что он обратился к иностранцам с просьбой вылечить птиц. Немецкому фельдшеру это оказалось по силам, за что он получил поистине царскую награду – 25 рублей и три пары великолепных соболей.
Иностранным послам не показывали царскую кречатню, и это их очень интриговало. Когда же, наконец, царь дозволил австрийскому послу Августу Мейербергу увидеть жилище своих соколов, дипломат был сильно разочарован, обнаружив самый обыкновенный птичник. Правда, гостя поразил необычайно богатый наряд соколов. На голову птице надевали клобучок из бархата или атласа, расшитый золотой и серебряной нитью и жемчугом. Грудь и хвост прикрывали нагрудник и нахвостник из золотого бархата с жемчугом. Лапы сокола обертывали ремешками из кожи или сукна, а часто из бархата или шелка, отделанного золотом и жемчугом. Поверх ремешков на лапке завязывали шнурок и крепили на нем кольцо, в которое продевали тонкий ремень длиной около метра. Один его конец пришивали к охотничьей рукавице, другой держали в руке. Когда сокола нужно было выпустить, свободный конец отпускали, и птица беспрепятственно взлетала. К хвосту кречета крепился медный или серебряный колокольчик, по звуку которого охотник мог следить за птицей и отыскать ее, если она с добычей падала в высокую траву.
Иностранцы плохо понимали, какое значение придавалось на Руси устройству царской охоты. А ведь это была целая государственная отрасль. Зверовой охотой заведовал особый Ловчий приказ, а птичьей – Сокольничий. Во главе его стоял важный государственный чиновник – сокольничий, назначенный царем из родовитых бояр. В его подчинении было множество сокольников, кречетников, ястребников, а также стремянных, конюхов, сторожей, лекарей и прочего люда. Все они состояли на государевой службе и получали жалованье.
Обряд возведения в царские старшие сокольники совершался в присутствии самого государя во дворце. В одном из его помещений для царя ставили лавку, покрытую ковром с пуховой подушкой. Напротив устраивали место для посвящения в начальные (старшие) сокольники. На пол стелили сено и покрывали его попоной, по углам ставили стулья для двух кречетов (самки и самца) и двух соколов – по одной птице на каждый стул. Рядом с приготовленным для посвящения местом стоял стол с предметами птичьего убора и снаряжения сокольника: горностаевая шапка, рукавица, трубный рог, перевязь через плечо с бархатной сумкой, на которой золотом была вышита райская птица Гамаюн. В сумке лежало некое письмо. Стол окружали рядовые сокольники, некоторые с птицами на руке.
Когда все приготовления были закончены, царь входил в комнату, садился на свое место и давал знак начинать. Сокольники приступали к церемонии наряжания птиц. Затем приглашали вновь пожалованного в начальные сокольники. Тот низко кланялся царю и, сопровождаемый двумя старейшими сокольниками, вставал на отведенное для него место. На него надевали заранее приготовленный наряд. Тем временем один из участников обряда доставал из сумки письмо и зачитывал его. В нем говорилось об обязанностях новоизбранного и содержалось пожелание успехов в службе. В ответной речи новый начальный сокольник заверял царя в своей верности. Наступал самый ответственный момент обряда. Сокольнику надевали на голову горностаевую шапку и подавали кречета. В знак почтения он трижды кланялся царю и занимал свое место среди начальствующих сокольников. В конце церемонии всех приглашали к государеву столу на обед.
Алексей Михайлович проявлял неустанную заботу о своих соколах. Уезжая надолго из Москвы, он забрасывал письмами сокольников, расспрашивая их, здоровы ли соколы, если же нет, то чем и как их лечат. В 1657 г., когда в Москве разразилась эпидемия чумы, царь велел сокольникам вместе с птицами укрыться в безопасном месте в лесу. Алексей Михайлович знал всех своих соколов, сам давал им имена – Гамаюн, Буян, Казак, Мастер, Любава – и советовал, как учить птицу. А это была целая наука.
Особая хитрость требовалась, чтобы приручить своенравную, дикую птицу. Вначале соколу трое-четверо суток не давали спать. Как только он засыпал, его будили шумом и криками. В конце концов, птица впадала в транс и становилась ручной. Тогда-то и приступали к дрессировке. Сначала сокола приучали к клобучку (шапочке, которую надевали ему на голову, надвигая на глаза) и путам на ногах. Сутки сокола не кормили, затем сажали на кулак в кожаной рукавице и угощали мясом. Голодная, измученная птица рано или поздно становилась послушна воле человека.
Следующий этап дрессировки состоял в том, чтобы научить птицу возвращаться к охотнику. Начиналось обучение в помещении. Если сокол подлетал к сокольнику, тот подкармливал его. Затем уроки переносили в поле. Поначалу сокол летал со шнурком на ноге. Его натаскивали на живую птицу, чаще всего – голубя. Учили не бояться лошадей и собак, возвращаться к охотнику по сигналу рожка, барабана или просто свиста. Сокол считался готовым к свободному полету, освоив всю охотничью науку. Разрешение на это давал сам царь.
Как проходила соколиная охота? Охотники подъезжали к озеру или реке, где водилась дичь, например утки. Царь занимал удобную для наблюдения позицию. Охотники шумом вспугивали птицу, утки взлетали, а сокольники пускали кречетов. Они взвивались в поднебесье и сверху пикировали на свою добычу.
Удаль кречетов определялась количеством "ставок" – тем, сколько раз они атакуют добычу, прежде чем прикончат ее. Лучшие соколы азартно играли с жертвой, не били ее сразу, а делали по несколько десятков заходов – взлетов и падений, и только после этого наносили роковой удар. В этом и состояла красота соколиной охоты. Чем выше подъем, чем стремительнее падение и удар, тем прекраснее считалась охота. Удовольствие доставляло не количество добычи, а зрелищность. Накануне соколов держали впроголодь, чтобы они были резвее на охоте.
Ловчие птицы, как и меха, считались лучшим подарком иностранным монархам. Их посылали в Турцию, Персию, Крым, Польшу, Данию, Грузию. Однажды Иван Грозный подарил английской королеве Елизавете I несколько белых кречетов, соколов и ястребов. Королева, приняв царские дары, приказала одному из лордов хорошенько присматривать за птицами.
Память о соколиной охоте русских царей сохранилась в топонимике Москвы. В районе Сокольников, в северной части современной столицы, в XVII в. была слобода, где жили царские сокольники. С птичьей охотой связывают также названия расположенных в Сокольниках Ширяева поля и Ширяевой улицы. По преданию, в этих местах разбился любимый сокол Алексея Михайловича по кличке Ширяй.
Кроме охоты были на Руси и другие "потехи" с дикими животными. Одна из них, довольно кровавая, – смертельный поединок человека с медведем – нередко устраивалась в Кремле. Небольшую площадку для безопасности огораживали деревянным забором. В стороне на возвышении ставили кресло для царя. Внутрь ограды входил любой доброволец-смельчак, от знатного боярина до простого конюха, и вступал в единоборство с разъяренным зверем. Единственным его оружием была рогатина.
Обычно медведь вставал на задние лапы и шел на храбреца, стремясь заломать его и разорвать на части. Задача "укротителя" состояла в том, чтобы вонзить острый конец рогатины в грудь животному, а другой, тупой, прижать ногой к земле. Медведь, в ярости двигаясь вперед, сам себя убивал. Победителя в этом случае ждала царская ласка и подарок – как правило, кусок дорогой ткани. Но случалось, медведь оказывался более удачливым в схватке, и человек получал жестокие увечья, а то и вовсе погибал.
Другой вид развлечения с медведем был более миролюбивым. Кто-нибудь дразнил неповоротливого зверя, посаженного на цепь, ловко уворачиваясь от его когтей и клыков. В комических представлениях с дрессированным медведем публику веселили его нелепые выходки, сопровождавшиеся острыми присказками поводыря. Иногда зимой на льду Москвы-реки устраивали травлю медведя собаками. Животные скользили, падали, теша собравшихся.
Знает история и очень жестокие царские "забавы" с дикими зверями. Иван Грозный, например, травил медведями безоружных пленных поляков. Один из них изловчился и вогнал зверю в глотку камень, отчего тот задохнулся. Царь, пораженный смелостью пленного, велел наградить его за отвагу и отпустить на свободу. В годы опричнины в Александровской слободе царь как-то устроил бой медведей с монахами. Хотя те и были вооружены копьями, но по неумению не смогли справиться с разъяренными хищниками, которые один за другим растерзали семерых несчастных иноков.
В далеком прошлом остались царские забавы и любимая из них – охота. Напоминает о ней лишь церковь святого Трифона в Москве.
Заключение
Судьба русской культуры и прекрасна, и драматична. Прекрасна потому, что оставила заметный след в отечественной истории. Трудно представить нашу культуру без "Слова о полку Игореве", рублевской "Троицы", Московского Кремля, собора Василия Блаженного, сокровищ Оружейной палаты и многого другого.
Драматична же потому, что, как всякое явление своего времени, культура средневековья исторически была обречена. С началом петровских реформ изменился ее характер – она лишилась своего религиозного содержания и стала по преимуществу светской. Словно забыв свои византийские корни, русская архитектура, живопись, декоративное искусство стали осваивать западный художественный опыт. Получила развитие скульптура, почти неизвестная в Древней Руси. Изменился облик городов. Да и сами горожане преобразились – стали иначе одеваться, питаться, усвоили новые нормы поведения.
Правда, перемены те коснулись в основном дворянства. Жизнь крестьян почти не изменилась. Деревня сохраняла свой традиционный быт и культуру, сложившиеся еще в средние века. Болезненная ломка крестьянской культуры произошла уже в XX в., в советское время. После 1917 г. началась борьба с "пережитками старой идеологии", подорвавшая устои духовной жизни деревни. Искоренялись старые обычаи и традиции, исчезли многие праздники. Последовавшая за этим массовая коллективизация разрушила традиционный уклад крестьянской жизни.
В XX в. погибло немало памятников средневековой культуры. В годы революции и гражданской войны под предлогом борьбы с религией уничтожали церковную утварь, сжигали иконы, разбивали колокола. В 30-е годы в старых русских городах безжалостно разрушали выдающиеся памятники средневекового зодчества – храмы, монастыри, палаты.