Кротов, Антон. Полярное сияние. Пагирев, Егор. Две северных недели. – М., ГЕО-МТ, 2000. – 48 с.
Антон КРОТОВ
ПОЛЯРНОЕ СИЯНИЕ
Лишь треть территории России снабжена постоянными путями сообщения – железными и автодорогами. Оставшаяся, большая часть страны, покрытая болотами, реками и озёрами, в тёплое время года совершенно непригодна для движения автотранспорта. Но каждую зиму замёрзшие северные болота и тундры покрываются сетью временных зимних дорог – зимников, – по которым и осуществляется завоз грузов во многие заполярные города и посёлки.
Идея посетить Нарьян-Мар возникла у нас в прошлом году. Не секрет, что почти все регионы России на сегодняшний день уже освоены методами вольных путешествий. Мудрецы побывали на Чукотке и Камчатке, в Чечне и в Якутии, в Ямало-Ненецком и Ханты-Мансийском округах... На начало двухтысячного года только четыре автономных округа России оставались «белыми пятнами» – это Таймырский, Корякский, Эвенкийский и Ненецкий АО.
К сожалению, вольное путешествие на Таймыр, в Эвенкию или, тем более, в Корякию должно занять много времени. А вот заполярный город Нарьян-Мар, удалённый всего на две с половиной тысячи километров от Москвы, и весь Ненецкий АО, столицей которого он является, – обойдён путешественниками совершенно незаслуженно. Поскольку постоянной автодороги в Нарьян-Мар нет, мы поехали зимой, желая изучить особенности вольного путешествия по зимнику.
Точкой сбора автостопщиков 25 января 2000 года был назначен вокзал города Сосногорска. До этой точки участники экспедиции должны были добираться самостоятельно.
Заявление
18 января 2000 года мы, находясь в здравом уме, самостоятельно приняли решение ехать зимой, автостопом, в Нарьян-Мар, зная, что:
1) будет очень холодно;
2) вписки в городах и машины на трассе ожидаются, но не гарантируются;
3) за свою жизнь, и безопасность, и прибытие на стрелки, за своё снаряжение, продвижение и успех каждый из нас отвечает сам;
4) возможность и вероятность достижения Нарьян-Мара никто не гарантирует;
5) 25.01.2000, в 12.00, мы должны встретиться в Сосногорске на ж.д. вокзале у расписаний;
6) за нашу жизнь и успех никто, кроме нас самих, ответственности не несёт!
Подписав такое заявление, ставшее в АВП почти традиционным, все желающие получили на руки специальные удостоверения следующего содержания:
Сопроводительное письмо
Предъявитель этого письма, Имярек,
является участником зимней экспедиции в Заполярье, организованной Академией Вольных Путешествий (г. Москва). Маршрут экспедиции: Москва – Сосногорск – Нарьян-Мар – Архангельск – Вологда – Москва. Сроки экспедиции – с 20 января по 15 февраля 2000 г.
Организаторы экспедиции обращаются к представителям местных органов власти, к работникам транспорта и к туристской общественности с просьбой оказывать содействие участнику на маршруте.
Поскольку некоторые люди сообщали нам, что Нарьян-Мар является погранзоной, – то эти сопроводительные письма должны были помочь нам. Проблем с пограничниками у нас по дороге так и не возникло, – письма впоследствии пригодились нам для проезда в пригородных поездах и локомотивах товарняков, а также в городском транспорте Нарьян-Мара.
На прощальной тусовке, 18 января, было выдано пятнадцать сопроводительных писем. Однако перечень получивших письма я старался не афишировать, предполагая, что до места первой встречи в городе Сосногорске произойдёт процесс естественного отбора, в результате чего состав и количество едущих изменятся.
20 января
Массового старта не было – каждый из нас мог стартовать из Москвы в Сосногорск в тот день, когда ему захочется. Существует два основных пути достижения Сосногорска: (1) по Ярославкому шоссе на Вологду – Вельск и далее по железной дороге; (2) по Горьковскому шоссе и далее на Киров – Сыктывкар. Большинство людей предпочло первый маршрут, тем более что по дороге, в городе Вологде, нам была обещана массовая вписка.
Моим напарником в этом путешествии стал Егор Пагирев, один из самых юных членов АВП - ему ещё не исполнилось шестнадцати. Его молодость интересным образом совмещалась со стремлением просвещать всех окружающих и обучать их вольным путешествиям. Егор взял с собой несколько экземпляров рукописных статей про автостоп (собственного изготовления), желая снабжать ими редакции иногородней прессы. Помимо стремления нести науку в массы, Егор имел следующие свойства: 1) любовь к еде, 2) любовь к индийскому крему «Бороплас», 3) любовь к русскому северу и, соответственно, отвращение к югу: например, в Крым его ни за какие коврижки не заманишь. Также Егор оказался фундаменталистом от автостопа и, несмотря на все мои предложения ехать в Вологду по железной дороге, – вытащил меня на автотрассу.
Кстати, выехали мы поздно, около полудня, и затем ещё с полчаса простояли на МКАДе. Со скрипом добрались до Переславля-Залесского; темнело; было холодно с непривычки. «Надо было сразу, выезжая из Москвы, одеть полярное одеяние», – думал я: ведь у нас в рюкзаках были бахилы, многочисленные свитера и т.д. Не меньше получаса мы прохлаждались на дороге, но затем повезло: нас взял до самого Ярославля человек с непонятным маленьким акцентом.
Отогревались; машина дальняя – я начал рассказывать о том, о сём: о своих путешествиях в Индию, в Африку и т.д.. Водитель с интересом слушал, а потом поинтересовался:
– Ну а в Чечне ты был?
– Нет, – отвечал я и объяснил ситуацию: в республике стоят войска, всех проверяют, разные автостопщики дважды уже пытались попасть в Чечню, но всех их разворачивали в Моздоке.
– Ну, что же с российской стороны ездить? – отвечал водитель, – надо с другой стороны! В сии дни января Грозный ещё не был взят федеральными войсками, да и горная граница с Грузией была, вероятно, проходима.
Я деликатно объяснил водителю опасность такого посещения: в республике война, обстановка нервная, левый человек в Грозном – могут подумать, шпион ФСБ, или ещё какой вредный элемент, арестуют, а потом придут российские войска и уже будут судить, наоборот, как наёмника. А почему нашему водителю это так интересно?
Дорога дальняя, гололёд, темно, едем небыстро... Оказалось, наш водитель, Ваха Висаев, сам из Чечни, да не простой чеченец, а Координатор Конгресса вайнахской диаспоры России.
Всю оставшуюся дорогу мы слушали и расспрашивали водителя, неожиданно ставшего разговорчивым. На чеченскую войну он смотрел здраво, без иллюзий. Сказал, что Россия обязательно восстановит свой порядок в Чечне, как бы это многим и не нравилось бы. Что Чечня стала своеобразным козлом отпущения среди субъектов Федерации, и, смотря на неё, остальные субъекты ещё подумают, стоит ли отделяться. И если бы Чечни не было, надо было бы её сделать. Что вторжение в Дагестан было подстроено извне (Басаеву нашептали: иди, иди в Дагестан, там все тебя поддержат!), и это было использовано как повод для сегодняшней чеченской кампании. Потому что всё время после Хасавюртского мира российские генералы только и мечтали повоевать и «навести порядок» в Чечне. А Масхадов не сумел воспользоваться передышкой после 1996 года. Надо было сделать, например, перепись, паспортизацию населения, сколько осталось и живых, и калек, позвать международных наблюдателей, чтобы подтвердили как факт, что десять процентов населения было истреблено в первой войне (сам Ваха потерял обоих своих братьев в эти годы). И не надо было лезть в Дагестан – это авантюра. Но Масхадов не контролировал ситуацию в Чечне и не пытался контролировать, а занимался, по выражению водителя, «просто офигеванием: я – президент!».
Хорошо сказал Путин: нельзя давать власть криминалитету. Но он что, только сейчас об этом подумал? Ведь по всей России уже правит криминалитет, который так соединился с властью – не отличишь. Надо смотреть правде в глаза – в Чечне тоже правят бандиты, но не только в Чечне. Конечно, российские бандиты подавят чеченских, потому что сейчас это участь России: быть сильной, мощной державой. Но – только лишь на время. Пройдёт пятьдесят, может, сто лет, и всё изменится...
На прощание Ваха оставил нам распечатку своей статьи в «Независимой газете» под названием «Радикализм порочит ислам». Написал два телефона – ярославский и московский, приглашал в гости. Мы же подарили ему книгу «Практика вольных путешествий».
* * *
Последняя электричка на Данилов была пустынна. Но и в ней, среди пустых сидений, завелась билетёрша, да не простая, а внимательная. Прочитала наши справки АВП и сильно в них усомнилась. Мы, конечно, могли заплатить, но отстаивали нашу правоту из любопытства.
Билетёрша ушла, но вскоре вернулась, ведя за собою двоих представительных мужчин – тут что, ещё и контролёры существуют? Контролёры проверили наши сопроводительные письма, и, удовлетворённые, прошли дальше по незаполненной «собаке». Билетёрша, издали наблюдая за всем сим, уверовала в нашу легитимность и, хотя порою проходила мимо, больше нас не беспокоила.
В Данилове мы хотели решить все свои текущие проблемы. Пошли искать железнодорожную столовую, но она оказалась закрытой в ночной час. Утренний пригородный поезд до Вологды обладает здесь странным дефектом: он отправляется (судя по расписанию) не от Данилова, а от Макарово (следующей к северу станции). Причём некоторые железнодорожники уверяли, что он вечером идёт из Вологды, всё же достигает Данилова, выгружает людей, потом уезжает (без посадки пассажиров) в Макарово и там стоит до четырёх утра! А другие говорили обратное – мол, никак сей пригородный поезд Данилова достичь не может... О расстоянии, отделяющем Данилов от Макарова, у работников вокзала также имелись самые смутные представления. Уверяли, что до Макарова километров сорок! Хотя по карте выходило четырнадцать.
С трудом выпутались из ночного Данилова и пошли по замёрзшей трассе на север. Я же вспоминал, как было год тому назад...
* * *
Чуть больше года тому назад Академия вольных путешествий проводила массовую тренировочную поездку в Вологду. Поехало человек пятнадцать (кстати, сейчас в Нарьян-Мар едут пятеро из них: Паша Марутенков, Миша Венедиктов, Тим-Волкодав, Егор и я). В Вологде ночевали в самом центре города, напротив Кремля, в старом деревянном доме, уже давно выселенном официально. Все жители дома были самосёлы, окна заколочены, электричество ворованное; одна из квартир принадлежала местной автостопной тусовке. Функцию отопления выполнял большой железный ящик, полный воды; в эту воду были погружены две металлические ложки; две проволоки соединяли ложки с дырочками розетки; получался огромный кипяток, который кипел круглые сутки и согревал дом. Ночью ложки в «аквариуме» нечаянно соприкоснулись, возник электрический разряд-молния; к счастью, загорание быстро потушили – а то столетний дом сгорел бы навеки.
Обратно большинство поехали автостопом; некоторых же я соблазнил на железнодорожную жизнь. Но из вечернего пригородного поезда Вологда – Макарово нас высадили на полпути, в Грязовце (справок АВП при нас тогда не было). Тогда мы сели в проходящий фирменный поезд Вологда – Москва, рассуждая, что как минимум до станции Пречистое остановок у него не будет. Но, увы, нам! Поезд останавливался каждые пять минут, и на каждой остановке сперва проводница вагона, а затем и начальник поезда, пытались высадить нас. В Пречистом мы и сами вышли и пошли в Данилов пешком – тридцать километров по 25-градусному морозу, ибо стоять на дороге и стопить было слишком холодно. Так и пришли в Данилов – Паша Марутенков, Андрей Петров, Оля Видная и я. А вот теперь мы (правда, в другом составе), спустя год, идём по тому же самому замёрзшему шоссе – теперь в обратную сторону!
Так схожие места и ситуации повторяются через некоторые промежутки времени. А ведь, сколько было и других случаев! Помню, как 1 мая 1997 года неслись мы в паре с Олегом Моренковым на север, на «Гонках мудрости» Москва – Салехард! И за день доехали до Вельска, и это несмотря на то, что трасса была загружена одиннадцатью автостопщиками... А когда обратно ехали, тоже было интересно: утром выезжали из Вельска – это было девятое мая... потом в Кадникове застряли (из-за победного парада перегородили трассу; тогда у Кадникова не было объездной дороги) и, ожидая окончания парада, купили сало и разъедали его, а потом застряли и разделились на Даниловской объездной... А в 1995 году ехали из Москвы на Вологду и Тотьму, и проехали туда и обратно за то время, которое было предсказано мною с точностью до минуты... А в 1992 – или 1991 – году я купил кусок сыру в привокзальном киоске города Данилова и очень радовался этой удаче в сие, ещё некоммерческое, талонное время...
Теперь мы бодро шли по шоссе, изредка помахивая машинам, проезжающим мимо нас. Закусили в круглосуточной харчевне близ деревни со вкусным названием Салово. И в ночной час пришли на пустынный вокзальчик станции Макарово, где стоял сирый, спящий пригородный поезд на Вологду.
Проводницы, узрев нас в полусне, удовлетворились сопроводительным письмом АВП, и мы заснули в сём поезде, который уже незаметно для нас тронулся и поехал в столь регулярно посещаемый город.
21 января
Когда мы вышли на вологодский перрон, было ещё предрассветно и сумеречно. На вокзале, под расписанием, до сих пор виднелись наши надписи годичной давности: «Наука победит!» и телефон Сергея Книжника, к которому мы сейчас и направлялись.
Посетили автовокзал, изучили расписание автобусов и посмеялись над плакатом примерно такого содержания:
«Уважаемые пассажиры! Комфортабельные автобусы отвезут вас в любой город Вологодской области. Берегите свою жизнь, не доверяйтесь попутному транспорту!»
Когда добрались до Книжника, совсем рассвело. На вписке уже находился Паша Марутенков, приехавший вчера. Он собирался в день сей поехать на Тотьму, затем на Великий Устюг и пересесть на железную дорогу в Сольвычегодске. Мы же решили сегодняшний день посвятить Вологде, а В. Устюг – родину Деда Мороза – оставить на другой раз.
Многие местные жители, включая Книжника, рассказывали нам легенду о том, почему Д.Мороз зародился именно в В. Устюге. А именно... Давным-давно, а точнее несколько лет назад, Вологодскую область посетил московский мэр Юрий Михайлович Лужков. Посетив Великий Устюг, он был так им зачарован, что решил, что Д. Мороз должен жить именно здесь. Он же и явился спонсором данного проекта (к которому, разумеется, подключился и губернатор Вологодской области). По трассам расставили парадные указатели «Великий Устюг – родина Деда Мороза!», в город провели улучшенную новую дорогу (через Нюксеницу), прежде действовавшую только зимой, а в самом городе устроили Д. Морозу жилище, всякие особые новогодние праздники в его честь и прочее. Для меня, слышавшего сие, осталось загадкой следующее: где же жил Дед Мороз до того, как его поселил в Великом Устюге всемогущий Ю. М. Лужков?
Сегодняшний день мы с Егором посвятили таким занятиям: 1) зашли в местную газету, оставили там статью о вольных путешествиях и маленько пообщались с местным корреспондентом; 2) посетили некую молчаливую подругу Егора, выявленную им по переписке; 3) провели встречу с представителями вологодской общественности.
Общественность, заранее оповещённая Книжником, была рада увидеть мудрецов, редко у них появляющихся. Вероятно, предыдущее массовое явление наше (год назад) запомнилось им. Местом встречи был избран памятник Коню Батюшкова на набережной близ Кремля, – и вскоре воссоединились с нами не только вологжане, но и питерец Игорь Лихачёв, челябинец Алекс Пашнин и керченка Лера Шевченко – тоже участники великой экспедиции.
В один из деревянных домов (не тот, что мы чуть не спалили год назад, а в другой, поцивильнее) собрались мы и человек двадцать вологжан. А после долгого разговора на автостопные темы нас разобрали по впискам. Мы с Егором поехали к Книжнику, а прочих троих пригласили в другие места.
22 января
Наутро, покинув гостеприимного Книжника, мы с Егором направились на выезд из города, мысленно ожидая встретить там других автостопщиков. Но их не было, трасса была никем не засорена, и это меня одновременно порадовало и удивило. Здесь, на заснеженной Архангельской трассе, мы нацепили бахилы – своё зимнее облачение.
Первый грузовик провёз нас всего километров десять. Вскоре застопилась легковушка и довезла нас до первого поворота на Сокол; на очередном грузовике мы проехали ещё немного; и, наконец, нас подобрал «локальный дальнобойщик». Он провёз нас добрую сотню километров и высадил на повороте к деревне Ширега.
На этом повороте мы провели около трёх часов. Был солнечный морозный день, мороз достигал -25, но безветрие делало стояние на трассе весёлым и приятным. Тем более что машины редко беспокоили нас своим появлением на горизонте.
Только когда уже солнце направилось в вечернюю сторону, нас подобрал «Камаз» – молоковоз, едущий из Сокола в свой родной Вельск.
Поездизм и чеченофобия
Не успели мы зайти на вокзал, имеющий форму ангара, как был объявлен пригородный поезд на Кулой. На платформу высыпало человек сорок, и мы вместе с ними просочились в один из двух имеющихся плацкартных вагонов. Когда поезд тронулся, проводница отправилась проверять билеты и была удивлена мудрой справкой АВП.
– Ну, дайте я на вас посмотрю, – произнесла она, и, «посмотрев», удовлетворилась.
До Кулоя было недалеко – минут тридцать езды. Прибыв на эту станцию, являющуюся пунктом переприцепки товарняков, мы сразу направились на восточную часть станции, откуда должны были отправляться товарняки.
Автостоп второго рода – передвижение на попутных локомотивах – одно из наиболее приятных занятий вольного путешественника. К сожалению, за последнее время в нашей стране процент машинистов, подбирающих мудрецов, уменьшился. Наиболее лёгкими в смысле перемещения до недавней поры являлись две железные дороги: Байкало-Амурская магистраль и линия Москва – Воркута, на которой мы сейчас находились.
Однако, даже сюда, в этот железнодорожный рай, в последнее время начали проникать вредоносные (для нас) строгие инструкции: никого не брать! террористы! чечены кругом!
В тот час, когда мы с Егором зашли отогреваться с продуваемой всеми ветрами станции в тёплую будку вагонников, – в этой будке уже находились четыре человека. Двое из них, в оранжевых жилетах, были путейскими рабочими; другие двое являли собой машиниста очередного локомотива и его помощника.
– Здравствуйте, можно погреться? – я отворил дверь и, не ожидая ответа, завлёк в тепло путейской будки себя, два рюкзака, а затем и напарника Егора.
– А вы кто такие будете? уж не диверсанты ли? – удивился один из железнодорожных людей (впоследствии оказавшийся машинистом).
В скором времени он решил (сперва предположил, а потом уже точно убедился), что мы являемся чеченскими террористами, засланными в отдалённый пос. Кулой Архангельской обл. с диверсионной целью. Причём славянская внешность моего напарника была лишь декорацией для отвода глаз.
– Звони в милицию! этот точно чеченец! звони в милицию, я сказал! – кричал он своему помощнику, своим телом закрывая от меня выход из путейской будки. – Звони в милицию, я сам видел – они из Северного шли!
Где находится этот Северный и почему из него порождаются чеченцы, машинист не объяснил. Помощник машиниста этого тоже не понимал, хихикал и в милицию не звонил, а когда, наконец, позвонил, только хрюкал в трубку, не зная что сказать. Я достал ножик, желая отрезать колбасы, но машинист резким движением выхватил у меня нож...
– Ну-ну, ты у меня тут поиграешься! – и, обращаясь к помощнику: – Живо, я сказал! Какой там номер линейного отделения?
Но, несмотря на все его крики, ни помощник, ни другие путейцы не желали проявить свой гражданский долг. Тогда машинист пересадил своего помощника на скамейку рядом со мной («следи за ними!») и сам позвонил куда надо:
– Алло, милиция? Это говорит машинист N. Тут, в помещении вагонников, два подозрительных типа! Придите, проверьте!
И он продолжил охрану автостопщиков. Я уже немного обеспокоился: сейчас придут, обыщут, а у меня в кармане статья этого водителя, и подпись: Ваха Висаев, координатор вайнахской диаспоры... Но милиция никак не шла, и вскоре наступил черёд нашего чеченофобского машиниста вести тепловоз в депо.
– Ты отвечаешь головой! следи за ними! – машинист поручил охрану «чеченских стопщиков одному из путейцев и, хлопнув дверью, вышел в заснеженную тьму (ножик мне отдал).
Как впоследствии оказалось, на станции Кулой находилось три помещения вагонников, и мудрый машинист забыл указать, что мы находимся в самом дальнем из них. Милиционер пошёл (вероятно, ругаясь про себя) с тёплого вокзального ЛОВД по заснеженным путям, добрался до первой вагонной будки, где его подняли на смех: никто никаких чеченцев не видел и никуда не звонил. Обиженный нелепой «шуткой», милиционер вернулся на вокзал и поиском чеченцев больше не занимался.
Через полтора часа машинист-чеченофоб проявился снова. Увидев нас, он несказанно удивился.
– Ну, где милиция? не забрали их?
– Не было милиции! – отвечали путейцы, хитро улыбаясь.
– Как не было? Что не было? Моя милиция меня бережёт, так-разтак! Правда, не было? Ох, ...! – и он наполнил всё помещение своими ругательствами.
Но долго ругаться ему не следовало: его тепловоз направляли в Сольвычегодск, и он нехотя вышел.
– До встречи в Сольвычегодске! – крикнул я ему.
– Ты ещё договоришься у меня тут! – ругнулся машинист и хлопнул, выходя, дверью.
* * *
Через полчаса прибыл очередной товарняк. Его машинист оказался более сговорчивым. Мы с Егором покинули путейскую будку и отправились на восток, в Сольвычегодск, куда и прибыли около трёх часов ночи, так ничего и не взорвавши.
На станции Сольвычегодск мы познакомились с рюкзаком Паши Марутенкова, тихо стоявшим в тепле тамошней вагонной будки. Вскоре появился и сам Паша. Его путь сюда пролегал через Тотьму и Великий Устюг, а здесь, в Сольвычегодске, он уже давненько ожидал оказии на север, но никак не мог уехать. За несколько часов прошло семь тепловозов, но ни один из них не подобрал Марутенкова (видимо, сказались «вибрации» чеченофобского машиниста). Других стопщиков по дороге он, как и мы, не встречал.
Мы для очистки совести попросились в восьмой, но и здесь удача нам не улыбнулась. Однако, в составе очередного поезда находились пустые вагоны-теплушки (их лучше было бы назвать «холоднушками»). Старый стрелочник, используя как рычаг тормозной башмак, отколотил для нас примёрзшую дверь одной из теплушек, куда мы с удовольствием и забрались. Поезд тронулся; мы расстелили пенки и спальники и заснули в сей холоднушке под мерное постукивание колёс.
23 января
Наутро поезд, в котором была и наша теплушка, остановился на какой-то большой пустынной станции. «Жаль, остановки не объявляют», – подумали мы. Но всё же вылезли из спальников и стали потихоньку собираться. Может, это всё, мы приехали, уже Микунь?
Проходящий мимо путейский рабочий сперва подтвердил нашу догадку, а затем несказанно удивился, заглянув к нам в вагон. Мы же, запихнув с рюкзаки их содержимое, попрыгали в сугроб и, провожаемые взглядом рабочего, направились на вокзал, где обнаружилась тёплая столовая. Желание пообедать оказалось сильнее желания посмотреть Микунь, и мы осели здесь.
В полдень напротив вокзала остановился местный поезд Сыктывкар – Печора, который останавливается у каждого столба, выполняя здесь функции электрички. Однако начальница сего поезда не решилась взять нас, лишив себя удовольствия общения с нами. Пришлось нам воспользоваться товарным локомотивом.
Железная дорога шла через бесконечный заснеженный лес. Толстые слои снега покрывали телеграфные столбы и вековые ели, а телеграфные провода, облепленные снегом, напоминали связки сарделек. Мы глазели по сторонам, фотографировались и читали трафаретные надписи на стенах кабины типа: «Помни! Проезд запрещающего сигнала приводит к преступлению!».
Изредка по сторонам дороги являлись нашему взору посёлки уныло-барачного типа. В районе Емвы и Синдора видны были в сумерках скучные заснеженные заборы, вышки и колючки лагерей. Обитатели их и не подозревали о том, что в этот самый момент некие мудрецы автостопа проезжают мимо них в задней кабине локомотива гремящего поезда. Вскоре за окнами совершенно стемнело, мы спрятали фотоаппараты и задремали.
Часов через пять езды из окружающей тьмы возникли огни большого города, показалось зарево далёких газовых факелов... В сумраке я не видел, но хорошо помнил, что сейчас мы проезжаем мимо сопки, покрытой лесом, из которого возвышается огромная голова В.И.Ленина (я его уже видел раньше).
Товарняки в Ухте не останавливаются (можно было сходить в переднюю кабину и попросить машиниста притормозить, но мы постеснялись). Поэтому Ухта вскоре осталась позади. Поезд прибыл на мелкую станцию с армянским названием Ветлосян (чуть не доезжая Сосногорска). Пока поезд стоял на Ветлосяне, мы вышли из локомотива, попрощались с машинистом и вскоре уже ехали на автобусе в Ухту, которую только что миновали.
Первый вечер в Ухте
Освещенная тысячью огней Ухта показалась нам апофеозом цивилизации. Дополнительный оптимизм происходил оттого, что у нас имелась вписка в Ухте – телефон некоего Павла Андреевича Некрасова. Его мы ещё не видели ранее, но предполагали, что человек он хороший, туристского вида, подписчик газеты «Вольный ветер». Так оно вскоре и оказалось.
Пока сего хозяина вписки не было дома, мы совершали хождение по Ухте. Первое, что удивило нас, приезжих, – это большие снежные скульптуры на всех основных городских площадях. Это были последствия недавнего конкурса снеговиков. Больше всего было сказочных персонажей. Баба-Яга вместе со ступой достигала четырёхметровой высоты и отлично смотрелась на фоне В.И.Ленина на той же площади (правда, местные хулиганы, пытаясь залезть на Ягу, отломали у неё всевозможные части тела и метлу). Дядька Черномор на другой площади, созданный в виде головы, представлял собой целую ледяную горку для малышни. Дед Мороз был также великанским, а на строительство змеевидного существа было истрачено, вероятно, несколько самосвалов снега. Напротив университета стояли два препа в академических шапочках, один из них держал под мышкой огромную снежную книгу. Такие фигуры возвышались повсюду, и, несмотря на проявления вандализма, выглядели очень солидно (подобно египетскому Сфинксу с отбитым носом).
Два больших проспекта, пересекающихся в центре города под прямым углом, – пр. Ленина и пр. Космонавтов – делили город на четыре неравные части. Причём каждый проспект был чрезвычайно широк – как Ленинградский проспект в Москве! По сторонам этих центральных проспектов сверкали в ночи своими огнями и рекламами 9-этажные дома. Вдали, за городом, виднелись зарева гигантских газовых факелов.
Мы зашли на автовокзал, желая узнать тайны расположения зимников. Пожилая женщина, сидевшая в диспетчерской, сперва решилась на «откровения», но потом испугалась. «Вы геологи? А кто? Диверсии кругом! И вас не пустят никуда! Здесь вам никто ничего не скажет – кому хочется работу потерять! И я вам ничего не говорила!» В общем, мы покинули сию партизанскую тётку и продолжили гуляние по городу. Наконец, посетив переговорный пункт, мы дозвонились хозяину нашей вписки и вскоре уже находились у него дома, в однокомнатной квартире на проспекте Космонавтов.
24 января
Сегодняшний день мы полностью посвятили Ухте.
По совету хозяина вписки посетили местное отделение МЧС. Спасатели хорошо отнеслись к мудрецам автостопа, но расположение зимников не знали. Сообщили, однако, что до Усть-Цильмы (райцентр на Печоре) можно добраться на автобусе даже летом. Что же делается дальше на север от Усть-Цильмы, было загадкой. В компенсацию за своё незнание они напоили нас чаем и подарили очень хорошую карту Ухты и Сосногорска (где был отмечен каждый дом), а мы оставили им на память книгу «ПВП». Позвонили по нескольким автобазам – о дороге вдоль Печоры никто не знал; некоторые сообщали о пути через Усинск – Харьягинский. Узнав о сём, мы направились в сторону переговорного пункта, желая позвонить по межгороду непосредственно в администрацию Усть-Цильмы и узнать у них о дороге на север.
В большом цивильном здании недалеко от переговорного пункта располагались конторы самого крупного здесь предприятия – «Севергазпрома». Мы позвонили с вахты в транспортный отдел и узнали, что недавно открылся зимник Печора – Усинск и что дорога в Нарьян-Мар по льду Печоры ими не прокладывалась. Порадовало правильное отношение «Севергазпромщиков» к нам, неведомым вопрошателям. Всё, что знали, они сразу сказали, а не так, как вчера на автовокзале: «А кто вы такие? вас не пустят никуда! сейчас диверсии кругом! я вам ничего не говорила!»
Наконец, достигли переговорного пункта. Позвонили в Усть-Цильму – сперва в справочную, узнать телефон администрации, а затем и в саму администрацию. Нам ответили, что по зимнику на север можно доехать только до Нового Бора, максимум до Ёртомы, а далее в Нарьян-Мар – только на вездеходе. Дорога на запад, в сторону Лешуконского, тоже доступна лишь вездеходу.
В самой дешёвой ухтинской столовой мы не только насытились обедом по 10 рублей с человека, но и похитили столовую ложку (предыдущая, похищенная мною в Микуни, уже успела куда-то потеряться). А затем, по желанию Егора, мы, как и в Вологде, посетили редакцию местной газеты.
Газета, посещённая нами, называлась НЭП («Новости, Экономика, Политика»). Молодые газетные девушки с интересом слушали наш рассказ о вольных путешествиях. НЭП-фотограф вывел нас на улицу, долго и много фотографировал наше показное «голосование» на городской улице.
Когда же над городом сгустился мрак, мы направились на железнодорожный вокзал, где в 18.00 была назначена встреча для тех, кто нуждался во вписке в Ухте. На вокзале обнаружился наш петербургский друг Игорь Лихачёв, всячески ругающий паровозность (в Сольвычегодске он, подобно Паше Марутенкову, прождал несколько часов) и страшно желающий обрести вписку и чай. Лихачёв рассказал о своём добирании и похвастался тремя спальниками, которые он взял с собой в путь для спасения от холода. Интересно, что других мудрецов по дороге он не встречал!
Вскоре обнаружилась ещё одна пара – Миша Венедиктов и киевлянин Роман Равве. Эти граждане достигли Вологды почти в то же время, что и мы, но ночевали не на вписке, а в палатке. Как и Игорь, никого из других участников поездки по дороге они не встречали! Неужто 25-градусные морозы под Вологдой погубили всех?
Никого более на стрелке не было выявлено, и мы пошли пешком на вписку, по дороге приобретая хлеб, кефир и вкусности к чаю.
* * *
Мы пришли вовремя: Павел Альбертович, хозяин вписки, собирался уже ехать на машине на вокзал за ещё одной парой. Это были Алекс из Челябинска и Лера из Керчи, опоздавшие на стрелку. Вскоре восемь путешествующих воссоединились, заполонив своими рюкзаками и вещами всю однокомнатную квартиру, но хозяин не протестовал.
25 января
Утром рано мы поблагодарили хозяина и покинули его, направляясь на автовокзал. Там мы наполнили своими восемью телами и рюкзаками целую маршрутку и, заплатив по пять рублей, поехали в соседний Сосногорск.
Основная, обязательная встреча всех едущих в Нарьян-Мар была назначена именно в Сосно-горске. Хотя он невелик и расположен совсем рядом с Ухтой, – с недавних пор он, так же как и Ухта, является райцентром; причём Сосногорский район, как говорят, куда больше Ухтинского!
Выбор Сосногорска в качестве места встречи был продиктован двумя соображениями. Во-первых, два потенциальных зимних маршрута на Нарьян-Мар (через Ухту – Ираель – Усть-Цильму и через Ухту – Печору – Усинск) разветвляются примерно здесь; и только в Ухте мы могли окончательно выбрать из этих двух маршрутов один спасительный. Во-вторых, Сосногорск – станция переприцепки локомотивов, сюда просто приехать, отсюда просто уехать. Наконец, на этой станции имеется дешёвая круглосуточная столовая.
Именно там, в этой столовой, и ожидали часа встречи многочисленные наши друзья. Кое-кто из них приехал ночью; кто-то приехал ещё вчера, но ночевал на других вписках. К полудню наша компания увеличилась до четырнадцати человек. Я отправился на почту телеграфировать список стартовавших; а вскоре прибыли опоздавшие: Тим Волкодав и Сергей Болашенко, – и нас сделалось целых шестнадцать человек (полный список участников будет приведён в своём месте). Нам предстояло проехать ещё два перегона по железной дороге (до Печоры и по ветке до Усинска), двести километров по автодороге (до пос. Харьягинский) и далее достичь Нарьян-Мара по зимнику. Интересно, как будет перемещаться такая толпа?
Машинисты, влекущие на север своими тяжёлыми тепловозами бесконечные товарняки, не были убеждены в пользе автостопщиков. Во всяком случае, первая пара отъезжающих – Роман Равве с Мишей Венедиктовым – пропустили уже четыре товарных поезда, не уехав ни в одном из них. Лера с Алексом из Челябинска, а вслед за ними и прочие пары, шумно дожидались своей очереди, расположившись на вокзале, и вели бесконечные разговоры на тему «Кто на каких машинах (поездах) добирался до Сосногорска».
На север постоянно шли товарняки, состоящие из пустых вагонов для воркутинского угля. В пустом пространстве этих металлических коробок гуляли ветры, аккуратно нанося в Передней части каждого вагона кучу мелкого свежего снега. Если бы появились вагоны-теплушки! – меч. тали мы. Но они не появлялись. Темнело, холодало, машинисты не брали, возможности шестнадцати людей быстро и научно достичь Печоры таяли на глазах.
Долго ли, коротко ли, – товарняки кончились в тот самый момент, когда мы было уже решили ехать в Печору вместе в открытом вагоне и даже особо приоделись для этого. В вечерний час на станцию Сосногорск прибыл местный поезд Сыктывкар – Печора, исполняющий здесь функцию электрички, и останавливающийся на каждом полустанке. Попробуем!
Однако, как некоторые и ожидали, – начальница поезда испугалась нашей множественности. Ещё 1-2 человека могли бы уехать на нём, но на крупный опт она не могла решиться. Тут, уже не спрашивая её согласия, двое самых шустрых – Женя с Витей – забрались в общий вагон, и наша компания уменьшилась на 12,5%.
Вскоре поезд уехал, тайно увозя наших друзей в Печору, а за нами прибыл следующий, цивильный, скорый поезд Новороссийск – Воркута. Алекс из Челябинска поднялся к начальнице поезда, уговаривать её.
И, о чудо! Сперва начальница поезда согласилась взять четверых (и они побежали в указанный им вагон), а потом, когда мы (остальные десять) уже шли вдоль поезда на вокзал, – решила взять всех! Наука победила!
Распределившись по тёплым вагонам, мы перешли в состоянии радости. Вскоре огни станции исчезли вдали, и мы занялись общением друг с другом, с жителями поезда и с густой темнотой за окном.
Мудрейшая статистика
Итак, в путешествие в Нарьян-Мар из Сосногорска направлялось шестнадцать человек. Статистический подсчёт показал, что средний возраст участников – 22 года. Самым старшим из нас явился Паша Марутенков (1970 г.р.); далее список таков: Женя Лохматый, Тим Волкодав, Олег Костенко, Виктор Ветров, Антон Кротов, Лера Шевченко, Миша Венедиктов, Стае Котов, Сергей Болашенко, Алекс Промохов, Роман Равве, Игорь Лихачёв, Алекс Пашнин, Митя Фёдоров; самым младшим участником экспедиции оказался Егор Пагирев (1984 г.р.). Ровно половина участников имеет постоянным местом жительства Москву; двое – украинцы. Трое участников на момент прибытия в Сосногорск не обладали деньгами; остальные имели их в разной степени. Только семеро ранее участвовали в предыдущих больших экспедициях АВП, ещё трое не участвовали в поездках, но достигали успеха в самоходных пеших походах АВП; для жительницы Керчи Леры Шевченко это вообще оказалось первое вольное путешествие.
Из тех, кто в принципе желал поехать в Нарьян-Мар, не прибыло на стрелку всего пятеро граждан (двое москвичей и трое иногородних). Имена их недостойны упоминания в этой книге, ибо они остались дома.
Мы благополучно высадились на станции Печора, поблагодарили начальницу поезда и направились на вокзал, ожидая там встретить наших двух первоуехавших. Вокзал представлял собой блестящий металлический ангар; но в отличие от вельского, внутри он был двухэтажным. Поднявшись по узкой лесенке на второй этаж, где находились скамьи для ожидающих пассажиров, мы осмотрелись. Первоуехавших на вокзале не было!
Интересно, где же они? Неужели проводники раскрыли их сущность и высадили на одной из мелких промежуточных станций? Но самые мудрые уже рассмотрели расписание и осознали, в чём дело: оказывается, наш скорый обогнал их местный поезд, останавливающийся у каждого столба! Так что они, сперва обогнав от нас, прибудут вслед за нами!
Так оно и вышло. Минут через двадцать на место нашего скорого поезда Новороссийск-Воркута прибыл местный поезд Сыктывкар-Печора. Почти все, оставив рюкзаки в зале ожидания, пошли встречать друзей.
Начальница поезда, увидев нас, почувствовала нашу связь с теми, кто так недавно просился оптом в её поезд...
– А ваши-то в Сосногорске остались! – «обрадовала» нас она.
Кто они, «наши»? Неужели те двое не уехали? Но тут мы поняли: проводница приняла нас за других, встречающих; она и не подозревала, что мы, не взятые ею, могли её обогнать! Значит, она имеет в виду, что именно мы все остались в Сосногорске!
Мы разразились хохотом, который начальнице поезда был совершенно непонятен... и вскоре выявили в толпе наших двоих «проникновенных» друзей. Ура! Шестнадцать в сборе!
* * *
...На вокзале происходила суета. В зале ожидания обнаружились два междугородних таксофона, бесплатно работающих от «голоса в не туда». Кричать приходилось, однако, на весь вокзал.
– Мы в Печоре!! Шестнадцать!! человек!! – кричал один.
– У нас сорок семь градусов мороза!! сорок семь!! – кричал другой, изрядно преувеличивая (градусник показывал всего минус тридцать).
Станислав Котов, отмечавший сегодня свой день рождения, организовал пару тортиков, которые автостопщики быстро умяли – вместе с чаем, который устроил Костенко при помощи кипятильника.
Автостопщики радовались, и радоваться было отчего. Во-первых, мы избежали поездки в открытом вагоне и поставили рекорд вписки в один пассажирский поезд. Во-вторых, – ах! во-вторых! Во-вторых, на станции обнаружился товарняк, намеренный отправиться в три тридцать ночи в город Усинск! И самое главное – в хвосте этого поезда находились две платформы, на каждой из которых ехало по два самых настоящих домика! Синего цвета, с двумя окошками и дверью каждый, они имели однокомнатную сущность и напоминали вагончики. Двери не были заперты – лишь завинчены проволокой. Ура! Поедем в доме!
Шестнадцать человек на сундук мудреца
В глухой час ночи посетители вокзала стали свидетелями странного явления. Почти половина пассажиров, нацепив свои рюкзаки, шумно покинула зал ожидания. Пора! Три часа!
– Какой поезд? – заинтересовались люди (может, всем стоит собираться?).
– Три-тридцать, товарняк на Усинск, – отвечали мы, и, светя катафотами и светоотражающими лентами, направились по заснеженным рельсам туда, где стоял заветный поезд. К счастью, он был отгорожен от вокзала другими товарняками, и самый процесс посадки в дом не был виден со станции.
Тринадцать человек сразу залезли в дом, а трое отважных (Венедиктов, Равве и Болашенко) пошли проситься в тепловоз, но вскоре вернулись к нам, ибо машинист хотел избежать сего приятного общества. В общем, положили рюкзаки и сели тихо – в ожидании момента. И примерно через полчаса, когда холод уже начал пробирать нас, поезд свистнул и с лязгом тронулся, увозя из Печоры в Усинск сорок пять грохочущих вагонов и шестнадцать неприхотливых путешественников.
26 января
Настало утро. От необычного ощущения стоячести мы начали просыпаться. Где стоим? Когда, наконец, мы поняли, что приехали, – неторопливо собрали спальники, один за другим покинули «сундук мудреца» и направились на вокзал.
Наш товарняк был единственным объектом на утренней заснеженной станции. Не было никаких других поездов и вагонов; на большом, пустом, холодном вокзале не было ещё ни одного пассажира – и оценить наше явление из «сундука» было некому. Лишь одинокий маневровый тепловоз дивился на нас своим машинистом.
Вокзал, рассчитанный на большой пассажиропоток, наполнился нашими гулкими шагами. Длинные, не особо горячие батареи обросли стельками и носками. Три кипятильника начали свой труд по приготовлению чая и пищи, под руководством главного кипятильщика Олега Костенко.
Через некоторое время на вокзал начали прибывать и другие люди, вероятно ожидающие утренний поезд. Удивляясь нашей толпе, они давали нам свои советы.
– Сейчас, как придёт поезд из Печоры, сразу пойдёт «Икарус» на Харьягинский, – оптимистично говорил один из местных жителей. – А с Харьяги там, как нечего делать, на вертолёте улетите прямо в Нарьян-Мар. Они там часто ходят, и денег не надо никаких.
– Здесь никто вас не возьмёт, – предупреждал строго другой. – Никуда не уедете, завтра пешком на Колву пойдёте, здесь запрещено брать, да и машины идут забитые под завязку. А по зимнику, так вообще... Ищете, ребята, приключений на свою голову.
Мы провели часа два на усинском вокзале, наполняясь впрок чаем, гречкой и противоречивыми советами; и только в одиннадцать часов утра потянулись на трассу. Как оказалось, основная дорога идёт от железнодорожной станции прямо на север, минуя Усинск. Самые торопливые пошли по трассе пешком; некоторые задержались на вокзале, ожидая обещанный местными жителями автобус на Харьягу.
Последняя асфальтовая трасса
Среди северных болот и редких лесов, переходящих в тундру, в этом мокром и бездорожном краю расположена редкостная опора цивилизация – 200-километровая постоянная автодорога Усинск – Харьягинский – Пижма.
Многочисленные нефтепромыслы, расположенные здесь, и послужили причиной строительства этой дороги. Такая же изолированная дорога, только к востоку от Урала, соединяет Коротчаево и Новый Уренгой. Строительство подобной дороги влетает в копеечку, но нефтедобыча стоит этих затрат.
В общем, трасса переварила нас – мы рассосались так быстро, как того и не ожидали! Десятерых из нас подобрал пустой вахтовый автобус и провёз половину дороги – почти до самого Полярного круга. Вышли на повороте, чуть разошлись по трассе – и тут же водители проходящих грузовиков разобрали нас, как еду в советском магазине.
Большая часть стопщиков таким образом попала в посёлок Харьягинский, а нас с Егором постигла иная участь. В три часа дня (здесь это уже глубокие сумерки) мы добрались до маленького, из нескольких домиков, посёлка, который гордо именуется «Терминал Пижма». Харьягинский остался в пятнадцати километрах южнее, и мы не заезжали в него.
Пижма – конечный пункт круглогодичной автодороги, последний форпост «Большой Земли». Дальше на север в трёх направлениях расходились зимники, отмеченные на схеме, которую нам подарили в Пижме.
Зимник-направо вёл в Ардалу – совместный русско-американский нефтепромысел, именуемый также «Полярное Сияние». До Ардалы было километров пятьдесят. Один из водителей по дороге говорил нам, что дорога в Нарьян-Мар идёт именно в Ардалу, но жители Пижмы утверждали обратное.
Зимник-прямо шёл на какие-то местные буровые и далее, по уверениям пижменцев, вёл в Нарьян-Мар.
Зимник-налево, обозначенный на карте как важнейшая дорога в Нарьян-Мар, сейчас, по утверждениям местных, не существовал.
* * *
Бр-р-р-р-р! Как же холодно стоять на таком пронизывающем ветру! Решили стоять на трассе по очереди. Было это занятием не очень радостным, и вот почему. Чистый холодный воздух породил хорошую видимость – были видны не только огни и газовые факелы Харьяги (в пятнадцати километрах), но и фары далеко едущих машин (в 5-10 километрах). Кажется, что эта машина сейчас достигнет тебя, ты стоишь, ждёшь её... и вот, не доезжая нескольких километров, машина съезжает на какой-то поворот. Тьфу! Но вот едет за ней другая машина, и т.д…
В один из моментов, когда я в очередной раз стоял на трассе, прячась от ветра за одним из домиков Пижмы, а Егор стоял в тамбуре другого домика, греясь, – одни из фар всё же приблизились к нам и материализовались в виде... автобуса-ПАЗика! Мало того, что он застопился, – в нём обнаружились уже трое наших: Олег Костенко, Алекс Промохов и Тим-Волкодав!
Я побежал за Егором, и он выскочил из дома, забыв там в суете одни из многих своих перчаток и шарф. Автобус шёл на какую-то буровую, которая находилась километрах в двадцати пяти дальше по одному из зимников. Я даже сразу и не понял, где это, далеко или близко, – лишь бы уехать с этой Пижмы в другое, более приспособленное для жизни место.
27 января
Три жилых вагончика-балка, занесённых вьюгой до середины окон. Четвёртый вагончик чуть поодаль, из него слышно тарахтение дизеля, порождающего электричество. Три огромные цистерны – резервуары нефти, и площадка, куда подъезжают за нефтью машины-бензовозы. Маленькая «живописная» будка-туалет. Газовый факел жёлто-оранжевого цвета имел в высоту примерно полметра и вырывался из специальной трубы. Вот, собственно, и всё, на чём можно было остановить взгляд на двадцать восьмой буровой, где мы сейчас пребывали. ' Тундра, белая тундра без конца и края, без единого деревца, окружала сии песчинки цивилизации. Вдали (в направлении Харьяги) виднелись строения другой буровой, более крупной. Если на «нашей», 28-й буровой пребывало сейчас человек восемь персонала, то там народу было раз в десять больше. С нашей буровой на соседнюю нефтянники ездили обедать.
Буровая принадлежала некоему англичанину по имени Саймон. Он бывал на буровой наездами раз в несколько дней, проверял, всё ли в порядке, и общался с людьми при помощи переводчика.
Буровые рабочие, хотя и были слегка внешне недовольны («буровая приносит полмиллиона долларов в год, а он...»), англичанину своего недовольства не высказывали.
Сегодня к нам пятерым присоединились ещё восемь человек, приехавших сюда на бензовозах. Прошлую ночь все, кроме нас, провели в Харьягинском общежитии нефтяных рабочих. Интересный случай произошёл там с Сергеем Болашенко. Он подошёл к крыльцу какой-то иностранной нефтяной конторы, чтобы посмотреть температуру на градуснике. Иностранцы, увидев Болашенко сквозь окно, подумали, что к ним приближается террорист. Тут же охранники задержали его и обыскали, но средств терроризма не нашли и отпустили восвояси.
Вписавшиеся в Харьяге, прослышав про обилие вертолётов на Нарьян-Мар, пытались улететь – но успеха не достигли. Вертолёты ходили редко и были переполнены рабочими; лишь двое особо крутых местных жителей уговорились в вертолёт на «стоячие места» за триста рублей с носа. Мудрецам же авиационная удача не улыбнулась. Зато Алекс из Челябинска и Лера из Керчи получили в дар от нефтянников Харьяги каждый по штанам. Эти «нефтяные» штаны на подтяжках были обоим чрезвычайно велики, но как утепление вполне пригодились.
Когда на 28-й буровой автостопщики так неожиданно умножились, хозяева выделили нам специальный вагончик. Таким образом, мы заняли добрую треть всей существующей жилплощади. Все спали, ели, пили чай, но все по очереди круглосуточно дежурили на зимнике, чтобы не пропустить мудрейшую машину.
Машин было много. Раз в один-два-три часа со стороны Харьяги приезжали очередные бензовозы, наполнялись нефтью и отправлялись обратно. Но с транспортом на Нарьян-Мар дела обстояли хуже. Буровики рассказали нам о том, что какой-то человек прожил у них около полутора суток, дожидаясь машины в Map. Нас же было тринадцать человек (и где-то, вероятно, застряли ещё трое) – следовательно, мы могли разъезжаться ещё очень долго!
Машины, вообще говоря, изредка появлялись. В самую первую ночь, как раз во время моего дежурства, на север проехал одинокий «Урал». Кстати, останавливаемость здесь достигает 100% – увидев человека, тормозят все. Правда, водитель этой первой машины не взял никого, сославшись на забитость кабины и кузова. А вечером 27-го проехала вторая машина – опять «Урал», опять с забитой кабиной; в кузове он вёз какие-то бочки с кислотой и не испытывал желания сажать нас на сию кислоту. За сутки прошло также штуки три встречных облепленных снегом «Урала» – мы их стопили тоже.
– С Нарьян-Мара едете? Как дорога?
– Дорога нормальная, – отвечали водители, – всё в порядке!
– Сколько ехали?
– Сутки, – отвечали они.
И это, действительно, было нормально! Здесь, где грузовик «Урал» и трактор «Кировец» являются единственно реальными средствами передвижения, где пурга заносит дорогу за полчаса, и после пурги ни одна, даже самая быстрая машина не сможет проехать по целине более десяти километров в час, здесь, где машины тарахтят непрерывно днём и ночью – их заводят осенью, а глушат весной, – здесь 200 километров в сутки можно считать неплохим, отменным результатом!
Видя такую скорость нашего уезда, Тим-Волкодав, теоретик по теме выживания, предложил начать строить снежный дом – иглу. Но никто, включая его самого, не последовал его совету.
Полярное сияние
Дежурство на зимнике. Эй, кто там следующий по списку?
Одеваюсь. На ботинках – самодельные «бахилы», состоящие из старых джинсовых штанин, что надеваются поверх ботинок, как портянки, а поверх них – большие галоши, прицепляющиеся (чтобы не спадали) специальными ремешками. Три свитера, куртка, маска на лицо (если машина подъедет, нужно будет снять, чтобы не напугать водителя)... Облачился – пошёл!
Зима выдалась тёплая, прямо курорт. Двадцать пять градусов с ветерком – для этих широт не мороз, а жара. В обычные зимы здесь холоднее, градусов на десять-пятнадцать. Но нам и так хватает, s
Вот вдали загорелись фары. Машина. Встречная. Казалось бы, всего в нескольких километрах по прямой, но зимник извилист, а скорости невелики. Фары медленно ползут по чёрному небу, сливающемуся с тундрой, то правее, то левее... Вот уже совсем близко. Захожу в балок:
– Народ, едет машина. Встречная!
Те, кому не лень, кто не спит и уже обут, выскакивают на улицу встречать машину. Но проходит ещё минут десять, прежде чем «совсем близкие» фары превращаются в реальную облепленную снегом машину.
– С Нарьян-Мара идёте? Как дорога?
Появление встречных машин улучшает наше настроение. В самом деле, если есть встречные машины, значит, они пойдут, рано или поздно, и в нужную сторону. И более того: каждая машина из Нарьян-Мара, проезжающая мимо нас, – лишнее подтверждение тому, что мы стоим на правильном зимнике.
– Счастливого пути!
Машина уезжает. Ещё долго в холодной темноте перемещаются её удаляющиеся фары. Вот они всё дальше, дальше... Но что за странные полосы? Как странно они отсвечивают на небе!
Нам уже приходилось видеть, как над источниками света в морозном воздухе возникают иллюзии: светящиеся столбы, видные издали, за многие километры. Но то, что я вижу сейчас, – уже не отблески далёких фар и не обрывки Млечного пути, а какие-то небесные глюки.
И тут началось! «Небесные глюки» превратились в светящиеся полосы звёздного цвета, в мазки и перья, и заполонили собой половину неба. Да это же полярное сияние! Идите смотреть!
Сияние длилось примерно полчаса, становясь то ярче, то бледнее и непрестанно изменяя по свою форму.
28 января
Свой двадцать четвёртый день рождения я собирался отмечать в Нарьян-Маре. Однако, вот уже около полутора суток мы жили здесь, на буровой, уподобляясь тому неизвестному мудрецу, полтора суток пытавшемуся уехать отсюда когда-то. Момент, когда вся наша тусовка достигнет цели, был нам пока неведом.
Итак, скромно отметили мой день рождения на буровой, употребив дополнительную порцию сала и вкусностей. Нас всё ещё было тринадцать человек. Как мы уже поняли, четырнадцатый – Болашенко – уехал на восточный зимник, в Ардалу: больше ему застревать было негде! Но когда он обретёт проходную машину или вертолёт до Нарьян-Мара, его гордости не будет границ!
Остальные двое, Равве с Венедиктовым, по всей видимости, пытались улететь или уже улетели из Харьяги. Но вскоре, когда мы обсуждали их, один из водителей, приехавший за нефтью, сказал, что видел двоих жёлтых, голосующих в Пижме. Значит, они не улетели и ждут в Пижме проходную машину в Нарьян-Мар! Скоро мы увидим их!
Но увидели мы вскоре не их двоих, а как раз Сергея Болашенко. В своём оранжевом комбезе и с зелёным рюкзаком, с которым он никогда не расставался, он удивил нас всех своим явлением.
– Ты что, с Ардалы приехал? – спросили мы.
Так оно и оказалось. Сергей достиг Ардалы, но машин и вертолётов оттуда в Нарьян-Мар не ожидалось. Он вернулся назад и теперь достиг нас. Узнав, что за это время на север прошло всего две машины (никого не взявшие), Сергей решил направиться в Нарьян-Мар пешком, как показано на рисунке. Вероятно, ему льстила возможность погибнуть столь романтическим образом.
Все громко удивились, думая о неполезности такого поступка. Пешие переходы по зимней тундре опасны для неподготовленного человека: если поднимется пурга, легко сбиться с дороги. К счастью, через десять километров по зимнику находилась ещё одна буровая, и мы утешили себя мыслью, что в случае чего Сергей может остановиться там.
Сергей ушёл, а вскоре на Нарьян-Мар прошла третья машина – забитая битком вахтовка. Водитель не взял никого из нас, зато (как впоследствии оказалось) подобрал снежного самоубийцу.
Тут на буровую приехал хозяин – англичанин Саймон. Выглядел он уже почти по-русски, с многодневной небритостью, в синей куртке, меховой шапке и в очках. Буровые рабочие решили развлечь его, показав ему мудрецов автостопа. Митя проявил глубокое познание его буржуинского языка, да и остальные не отставали, объясняя англичанину сущность автостопа в России.
– Creasy! Creasy, creasy people!.. – дивился Саймон.
Только поговорили с англичанином – застопились ещё два «Урала». Водители пытались отказаться от нас, мотивируя это тем, что на следующей буровой к ним в кабины подсядут какие-то люди, а в кузове ехать нельзя, и нас может увидеть имеющийся на той следующей буровой инженер по технике безопасности, и т.д.. С трудом удалось отправить троих человек хотя бы до следующей буровой. Этими тремя оказались Паша Марутенков, Стае Котов и Тим-Волкодав. Последний так спешил в машину, что забыл в вагончике свою свёрнутую трубой пенку, в которой хранился его продовольственный НЗ. Англичанин со своим малонужным переводчиком смотрели на нашу суету и улыбались.
Трое мудрецов отправились на север; мы надеялись, что по дороге водители убедятся в их безвредности и довезут их до самого Нарьян-Мара. Так оно потом и оказалось. А нас осталось всего десять человек.
– Сейчас ожидается пурга, – сообщил кто-то. – Машин больше не будет!
– Ну, тогда не будем дежурить. Кто поедет в пургу?
– Надо караулить всегда! Вдруг что-то поедет, нельзя пропустить! – так размышляли мы, и всё-таки продолжили дежурство.
Наступил вечер. Я уже думал, что мой день рождения мы так и проведём в ожидании новых машин – но вдруг очередной дежурный донёс, что на зимнике застопился «Урал» в нужном направлении.
– Двоих берёт в кабину; нужно уговорить, чтобы и в кузов взял!
Я выбежал на улицу в толпе остальных. Совершенно одинокий водитель ехал на север, несмотря на мифическую «пургу». В открытом кузове он вёз несколько десятков газовых баллонов и моторную лодку. Выглядело очень приятно и многообещающе! В принципе, туда можно было разместить всю компанию! Водитель постепенно поддавался уговариванию.
– А сугрев-то у вас есть?
– Нет, мы непьющие, – гордо отвечал я, – мы салом греемся!
– Ну, вы-то... – отвечал водитель, – а мне тоже холодно!
Как всем уже было известно, Лера и Алекс везли с собой бутылку вредного напитка – как говорят, для лечебных целей. Пришлось пожертвовать «лечебным напитком», и мудрецы с криками побежали за рюкзаками. Теряя на ходу вещи, в незашнурованных ботинках, мы накинулись на сей «Урал», и, удивляя водителя своей множественностью, полезли в кузов на баллоны (в лодке ехать нельзя было). Что-то из вещей, вероятно, забыли впопыхах на буровой. Костенко успел попрощаться с жителями буровой и поблагодарить их за приют.
* * *
Скорость была невелика. По счастью, через пару часов мы пересекли «магистральный зимник» и даже догнали сперва один бензовоз, а потом и какие-то другие машины, идущие с отдалённых буровых и даже с далёкого Варандея, находящегося на берегу холодного океана. Как только мы остановились на минутку, самые резвые из нас перескочили в эти неожиданно образовавшиеся транспорты. Машин было немало, вскоре в кузове осталось всего двое «экстремальщиков» – Женя Лохматый и я.
Всего в пяти часах езды от нашей буровой находился пункт отдыха водителей, именуемый Шапки. Сюда-то и держали путь все сии водители, желая поесть, выпить и переночевать в этом микро-населённом пункте, а назавтра продолжить путь.
Пять часов езды в открытом кузове по ночной зимней тундре не повредили нашему оптимистическому мироощущению. Тем более что прочие мудрецы, разбежавшись по кабинам, оставили нам кучу рюкзаков и полиэтиленов, заслоняющих от ветра. Мне повезло ещё и со спальником, оставленным в кузове; как мёрз Лохматый, мне не было видно. В общем, вылезли из машин и забежали в один из вагончиков, где Лохматый извлёк из своих ботинок заледеневшие стельки, а местный житель, бородатый тракторист, – заледеневшую колбасу и твердоледяной хлеб. Продукты неплохо было бы пилить двуручной пилой, ибо ножу они плохо поддавались.
Водители образовали в одном из вагончиков секту сильно пьющих, а мы – секту много едящих. Угощавший нас тракторист рассказывал кучу разных вещей: о птицах и рыбах, живущих здесь на озерах (летом); о зимниках, идущих по всем окрестностям; о случаях заметения, замерзания и прочего застревания; о свойствах местной охоты и местной зарплаты.
Почти все люди, работающие здесь, приезжали на Север на год или несколько лет, с целью заработка, но в результате оставались навсегда. Основная работа здесь, конечно, с декабря по июнь – когда держатся зимники. Летом по тундре ничего не возят: экологи запрещают. Раньше вовсю ездили на вездеходах, но такая езда оставляет следы. Растительность тундры – мхи и лишайники – восстанавливается очень медленно, и пройдут многие годы, прежде чем зарастут следы тракторов, проехавших здесь ещё в 1970-х годах.
Среди водителей, везших нас, были уроженцы Украины и Молдавии. Они подговаривали свою «землячку», Леру из Керчи, остаться здесь на должности повара. Но Лера уклонилась от их предложения, не соблазняясь даже на большую зарплату, свойственную сим северным краям.
Мы окончательно отогрелись, наужинались и завалились спать на двухъярусных кроватях самом большом балке (его можно было назвать «кают-компания»). Судьба других четырёх австопщиков, ушедших впереди нас, прояснилась: они были на Шапках раньше нас и уже выдвинулись в Нарьян-Мар.
29 января
Ну и тепло же здесь! Даже пуховой спальник в качестве одеяла был здесь совсем не обязателен. Я проснулся и вытащил из-под лежанки ботинки, всю ночь стоявшие на полу (места на батарее не хватило). Вытащил и удивился: снег, прилипший к ним, не растаял! Глюки? Нет, не глюки: пол, действительно, очень холодный, а весь тёплый воздух поднимается вверх!
Очень долго пили чай, ели и опять пили чай, ожидая, пока проснутся водители. Водители проснулись, но ехать не хотели до наступления вечерних сумерек. По их словам, в темноте снежную дорогу лучше видно, да и в снегопад легче различить фары друг друга.
Я возрадовался, что ночь здесь наступает в 15:00 – значит, ждать придётся не очень долго, - и вышел на улицу, осмотреть и пофотографировать сей посёлок Шапки.
По сути дела, это был даже не посёлок, а стоянка, пункт отдыха водителей. Пять или шесть вагончиков были заселены и подавали признаки жизни: чёрный дымок вытекал из труб. Деревянный туалет на сваях, куда вела деревянная лестница, возвышался над землёй, как избушка на курьих ножках. Так же возвышались и все вагончики. Несмотря на такое возвышение, полярные вьюги наметали целые горы снегов, по самую середину окон, в два с половиной метра высотой и даже выше! Крыльцо и путь к дверям вагончиков регулярно чистили, а то может и дверь замести.
Кое-где воздушные течения насыпали кучки и пирамидки из мелкого снежного песка. Это мне напомнило Африку – как тонкие, почти невидимые песчинки мало-помалу засыпают глиняный город Мусмар. Когда ветер летит над плоскостью (что тундра, что пустыня, всё равно), – микро-пылинки снега и песка легко переносятся им. Но стоит ветру встретить на своём пути какое-нибудь препятствие, – поток воздуха сразу завихряется. Потерявшие ориентацию песчинки и снежинки уже не могут удержаться в воздухе и падают вниз, насыпая песчаные барханы или снежные сугробы.
Помимо жилых вагончиков и туалета, в поле видимости пребывало: около десятка машин («Уралы» и «Кировцы»), высокая, облепленная снегом радиомачта и десяток нежилых вагончиков, залепленных снегом (вероятно, не только снаружи, но и изнутри). Сквозь метель хмуро проглядывал сгусток света, являвший собой местную разновидность солнца.
Когда же метель, солнце, ветер и небо образовали вечер, водители стали собираться в дорогу. Я оделся, предполагая кузов, но повезло: всем нам удалось распределиться по кабинам. По словам водителей, такой большой караван, состоящий из восьми машин, собирается здесь очень редко, во всяком случае, первый раз в этом году.
Итак, наш караван включал: два «Урала», везущих каждый ещё по одному «Уралу», только сломанному; два трактора «Кировец» (в одном из которых ехал я, а во втором – Игорь Лихачев), один бензовоз; один «Урал» с моторной лодкой (застопленный нами вчера); и ещё пару грузовиков, сущность которых я не запомнил. Поехали!
...По полузанесённому снегом зимнику навстречу машинам ехали двое саней с ненцами. По два оленя были запряжены в каждые сани; «водители», сидя на санях в объёмных, пропитанных снегом одеждах, тихонько трогали своих оленей длинными палками-погонялками. Увидев караван машин, оленеводы посторонились и уступили дорогу менее маневренным транспортным средствам. Здесь, в тундре, на таких санях можно ездить быстрее, чем на машине! Только жаль – грузоподъёмность невелика.
Вскоре совсем стемнело. Машины ехали медленно, поджидая друг друга, перемалывая глубокий снег своими колёсами. За три часа прошли 25 километров. Такая скорость сохранялась далее. К счастью, в 60 километрах перед Нарьян-Маром началась нормальная постоянная дорога, отсыпанная ещё в давние годы; здесь караван рассосался: «Уралы» ушли вперёд, а два «Кировца» со своей скоростью остались позади. Когда водители выпустили нас с Игорем Лихачёвым на окраине Нарьян-Мара, было уже два часа ночи. Таким образом, за 12 часов ходу мы проехали примерно 150 километров, из них первые девяносто километров ехали девять часов.
«Кировцы» свернули в какой-то переулок среди двухэтажных деревянных домов. Я осматривал свой рюкзак и громко смеялся: за время езды в кузове он облип снегом и превратился в какой-то снежный ком! Решили не беспокоить никаких людей своим ночным визитом и завалились спать в ближайшем подъезде двухэтажного дома, возле батареи, на лестнице между первым и вторым этажом.
Жители, однако, ночью слегка беспокоили нас своим хождением, а потом оставили у наших ног недопитую бутылку водки – её мы обнаружили наутро. Водку мы оставили в подъезде, а вместо сего жители одной из квартир зазвали нас на чай.
30 января
Сегодня в полдень напротив деревянного здания почтамта остановилась машина с телевизионщиками, которые тотчас принялись снимать нас. Как оказалось, это было заранее договорено, ибо многие обретаются здесь ещё со вчерашнего дня, а Роман Равве с Мишей Венедиктовым – с вечера 28 января. Они-таки улетели!
Путь их был таков. Долго они занимались вертолётами, но их всё не было. В один из дней они даже достигли Пижмы и стояли там, высиживая машины в Нарьян-Мар (тогда нам водители и сообщили, что на Пижме «стоят ваши двое»). 28 января авиастоп произошёл-таки: глава администрации Ненецкого АО, г-н Бутов, летевший из Харьяги в Нарьян-Мар с какой-то комиссией, взял и их, и они первыми достигли счастья. Остановились они на той вписке, которую заранее дала мать Ромика Равве.