Об этом 30 сентября 1862 г. военный министр сообщил шефу жандармов и руководителю специально учрежденной царем следственной комиссии, призванной вести борьбу с революционным движением в армии. На всех этих документах стоял гриф «весьма секретно». И как ни странно, этот гриф, очевидно, и спас Б. И. Сциборского.
Дело в том, что старшему офицеру корпуса жандармов в Новгородской губернии было приказано провести негласное дознание о личности Сциборского без уведомления ею «в чем именно подозревается Сциборский», поэтому он лишь «выспрашивал» кадетов и одного верного ему преподавателя Шелковникова.
В результате трехмесячного негласного дознания жандармский офицер донес рапортом в Петербург, что Сциборский по своему поведению и образу мыслей вне подозрений. «К сему долгом считаю присовокупить, – писал жандармский полковник, – что ежели бы мне было известно, в чем именно подозревается Сциборский, то, может быть, через того же Шелковникова я бы имел средства разузнать более подробно» [ЦГАОР, ф. 109, 1 экспедиция, 1862, д. 458, л. 4 об.]. В секретном рапорте отмечается, что Сциборского «в корпусе любят и никто из сослуживцев его и даже кадет... не отозвался о нем невыгодно» [Там же.].
После благоприятного отзыва из Новгорода дальнейшее следствие по делу Сциборского военным министерством, III отделением и особой следственной комиссией было прекращено. Таким образом, Сциборокому удалось избежать наказания, хотя предъявленное ему обвинение было вполне обосновано. Однако, несмотря на прекращение следствия, имя Сциборского за № 122 было внесено в секретный «Алфавит лицам военного ведомства, замеченным в политических преступлениях и проступках», который охватывал 215 «неблагонадежных» чиновников и офицеров русской армии [Богданов Г. В., Дьяков В. А. Алфавит участников революционного движения в русской армии за 1861 – 1863 гг., «Восстание 1863 г. и русско-польские революционные связи 60-х годов». Сб. статей и материалов под ред. В. Д. Королюка и И. С. Миллера. М., Изд-во АН СССР, 1960, стр. 550.].
Участники революционного кружка в Новгородском кадетском корпусе не только распространяли нелегальные политические прокламации, но им и их ближайшему окружению были хорошо известны и многие произведения «потаенной» революционной поэзии и прозы. Эти произведения заучивались наизусть, копировались в записные книжки, размножались в рукописных копиях. Об их распространении среди участников кружка можно судить по записным книжкам В. В. Хромецкого [Дьяков В. А. Записные книжки А. А. Красовского и В. В. Хромецкого. (Распространение нелегальных поэтических произведений среди военнослужащих в 1859 – 1863 гг.) Кн. «Революционная ситуация в России в 1859 – 1861 гг.». М., Изд-во АН СССР, 1962, стр. 422.], участника революционного движения в армии, воспитанника кадетского корпуса, близко стоявшего к Б. И. Сциборокому [В изъятой при аресте В. В. Хромецкого переписке в одном из писем упоминаются В. Г. Михалевский, В. А. Гагелъ, Б. И. Сциборский; автор письма непременно просит передать им поклон, «потому что таких людей, как они, позабыть трудно и грешно». (Данные ЦГВИА, ф. 78, оп. 1 д. 42, л. 139). Дьяков В. А., Фальгус В. Е. Указ. статья, стр. 497.]. Источники показывают, что произведения «потайной» литературы проникли в кружок через лиц, непосредственно связанных с Н. Г. Чернышевским и Н. А. Добролюбовым [Там же, стр. 498.]. Так, например, по собственным словам Б. И. Сциборского, у него были списки более десяти неразрешенных цензурой стихотворений Н. А. Добролюбова [Рейсер С. А. Неизданные письма Б. И. Сциборского к Н. А. Добролюбову. «Литературное наследство», т. 25 – 26, 1936, стр. 288.].
Большой интерес представляют сохранившиеся данные об участии Б. И. Сциборского в распространении грамоты среди солдат так называемой «служительской» команды и крестьян окрестных деревень. Солдаты служительской команды обслуживали хозяйственные нужды кадетского корпуса. Условия службы их были очень тяжелыми, они получали нищенское содержание, семьи их жили в землянках и шалашах [Карцов П. П. Исторический очерк Новгородского кадетского корпуса. Спб, 1884, стр. 8 – 9, 154.]. Воскресная школа при кадетском корпусе для обучения солдат и крестьян окрестных деревень (корпус размещался на берегу р. Меты в 8 верстах от Яма Бронницы и в 28 верстах от Новгорода) была открыта в 1860 году [Карцов П. П. в своем очерке указывает 186Г год, но, вероятно, он ошибается. По его же данным, школа существовала 1 год при директоре Ф. Ф. Меце, который умер в ноябре 1861 года (стр. 327, 292).]. Школа размещалась в солдатской столовой. Учредителями ее, как свидетельствует историк корпуса, были Михалевский Гагель, Сциборский, которые «возымели первую мысль об ее открытии». Им было поручено ведение воскресной школы под общим руководством инспектора классов, к проведению занятий также было допущено 22 воспитанника старших классов, но «вместе с ними в школу набирались и другие» [Карцов П. П. Указан, очерк, стр. 327 – 328.]. Таким образом, очевидно, к занятиям было привлечено значительно большее число воспитанников.
Предметами преподавания в школе были закон божий, чтение, письмо, объяснительное чтение и арифметика. Учебные пособия, необходимые для школы, приобретались за счет добровольных взносов преподавателей. Однако, очевидно, в воскресной школе вышеперечисленными предметами не ограничивались. Это видно, например, из следующих ремарок официального историка: «Приказ... об устройстве школы кончался словами: «Душевно желаю доброго успеха гг. преподавателям и воспитанникам в сем благом деле». Доверчивый старик (директор кадетского корпуса. – М. X.) не предвидел, что и благое дело зависит от того, кому его поручают» [Карцов П. П. Указан, очерк, стр. 328.]. И еще: «Директор допускает стать во главе обучающих трех молодых преподавателей (т. е. в том числе и Б. И. Сциборского. – М. X.), отличившихся на лекциях свободою своих взглядов и крайностью суждений (курсив мой. – М. X.), что, конечно, нравилось молодежи. Мало этого, этим преподавателям дозволено было избрать из числа желающих помогать им несколько кадет специальных классов. Таких явилось более чем было учеников в школе. Неужели для обучения двух-трех десятков солдат и крестьян азбуке и счислению нужен был состав специалистов, занимавших старшие классы литературой, статистикой, законоведением?» [Там же, стр. 165.].
Можно предположить, что у воспитанников, работавших в воскресной школе и близко соприкасавшихся с солдатами и крестьянами, возникло много вопросом в связи с их тяжелым положением. На них, надо думать, отвечали Михалез-ский, Гагель, Сциборский. Все эти разговоры и раздумья приводили к тому, что воспитанники, «вызвавшиеся помогать учителям, стали чаще других подвергаться взысканиям за неуважение к начальству и за неповиновение и строптивость» [Там же.]. Вскоре после ревизии из Петербурга школа была закрыта, а В. Г. Михалевский был уволен в отставку.
Таким образом, приводимые нами данные показывают, что Б. И. Сциборский был активным членом революционно-демократического кружка в Новгородском кадетском корпусе. Этот кружок просуществовал около пяти лет. За это время через него прошло около 100 человек преподавателей, офицеров и воспитанников корпуса. После смерти В. А. Га-геля в 1861 г. и увольнения В. Г. Михалевского в 1862 году Б. И. Сциборский остался по существу руководителем этого кружка. Кружок в кадетском корпусе поддерживал тесные связи с Петербургской организацией первой «Земли и воли», «образуя что-то вроде периферийной ячейки этой организации» [Дьяков В. А., Фильгус В. Е., Указ. статья, стр. 504.].
В Новгороде Сциборский занимается и научно-литературной деятельностью. Он сотрудничает в издании «Энциклопедического словаря, составленного русскими учеными и литераторами» [«Энциклопедический словарь, составленный русскими учеными и литераторами». Издавался в 1861 – 1863 гг. известным русским журналистом и книгоиздателем А. А. Краевским, издание словаря прекратилось на 6 томе.], где его перу принадлежат 6 статей историко-географического характера [Нам удалось выявить в 1 томе 5 статей Б. И. Сциборского за псевдонимом «Б. С.» и в III томе 1 статью за псевдонимом «Б. И. С.» Одна из статей написана им в соавторстве с К. Н. Бестужевым-Рюминым, впоследствии основателем Петербургских высших женских («Бестужевских») курсов. В. Ф. Масанов в «Словаре псевдонимов» указывает на Бориса Ивановича Сциборского лишь как на сотрудника Энциклопедического словаря, не раскрывая его связей с выдающимися деятелями той эпохи.].
В Новгороде же по просьбе Н. Г. Чернышевского Сциборский пишет свои воспоминания о Добролюбове (в форме письма к Николаю Гавриловичу от 10 февраля 1862 г. на 43 страницах бумаги почтового формата) [Временник Пушкинского Дома. Спб, 1914, Архив Н. А. Добролюбова. Состав. В. Княжнин, стр. 42. Впервые опубликовано С. А. Рейсером в 1936 году.]. Эти воспоминания считаются одним из наиболее интересных воспоминаний современников Н. А. Добролюбова, хотя они далеко не полны. Об этом сам Сциборский так писал в письме к Чернышевскому: «Признаться, я думал отвечать Вам не письмом, а целою запискою, в которой надеялся охарактеризовать личность Н. Ал., как я его понимаю. Но как я ни уважал и любил его, как он мне дорог ни был, однако при теперешних обстоятельствах (читай: нарастающей реакции. – М. X.), я не решаюсь приняться за это дело и откладываю до другого времени, а теперь пока только в письме предлагаю Вам некоторые факты» [Н. А. Добролюбов в воспоминаниях современников. М., Гослитиздат, 1961, стр. 116]. К сожалению, это «другое время», когда бы он мог рассказать все о Добролюбове, для Сциборского так и не наступило. Он умер, унеся с собой в могилу ценнейшие свидетельства современника и друга о великом русском революционере-демократе Н. А. Добролюбове [Поиски личного архива Б. И. Сциборского пока не дали результатов. Нам довелось держать в руках только книгу сына В. И. Сциборского (ст. ассистента кафедры химии одного из ленинградских медицинских институтов), выпущенную в 40-е годы.].
В 1866 году Новгородский кадетский корпус переезжает в Нижний Новгород и вскоре преобразовывается в военную гимназию. В 1867 году Сциборский переводится воспитателем и преподавателем русского языка в Александровский дворянский институт (среднее учебное заведение интернатного типа). К этому времени он был уже опытным преподавателем словесности, и историк военной гимназии с сожалением отмечает переход «одного из лучших учителей в Нижегородский дворянский институт» [Карцов П. П. Указ. очерк, стр. 202.].
В 1867 году происходит событие, оказавшее большое влияние на дальнейшее формирование Сциборского как педагога-демократа: знакомство и совместная служба в течение двух лет (1867 – 1869 гг.) с отцом В. И. Ленина – И. Н. Ульяновым, замечательным педагогом-демократом.
И. Н. Ульянов в то время был преподавателем математики Нижегородской мужской гимназии. Мужская гимназия и Александровский институт находились довольно близко друг от друга и имели соединенный педагогический совет [История нижегородского дворянского института за 60 лет его существования (1844 – 11904 гг.). Состав. А. А. Михайлов, 1904, стр. 172.]. Секретарем соединенного педагогического совета одновременно были И. Н. Ульянов (от гимназии) и Б. И. Сциборский (от института) [Балика Д. А. Педагогическая деятельность Б. И. Сциборского в Нижнем Новгороде (по архивным материалам), «Ученые записки» Горьковского пединститута, вып. 59, 1966. Более подробно о нижегородском периоде деятельности Б. И. Сциборского смотри в указанной статье.]. Советы проходили не реже одного раза в месяц. Преподаватели этих двух средних учебных заведений регулярно встречались и на педсоветах и в свободное от занятий время.
Великие русские революционеры-демократы Н. Г. Чернышевский и Н. А. Добролюбов оказали большое влияние на формирование мировоззрения И. Н. Ульянова. Поэтому, очевидно, не надо объяснять, почему их последователь, оказавшийся к тому же на родине Добролюбова, с большим интересом относился и к своему сослуживцу Б. И. Сциборскому, о работе которого в журнале «Современник» и близости с Добролюбовым и Чернышевским ему было хорошо известно.
Академик М. В. Нечкина высказала недавно очень интересное предположение. В статье «В. И. Ленин – историк революционного движения в России» она отмечает, что глубокое знание В. И. Лениным того, что происходило в революционном движении 60-х годов в России, не может быть объяснено только изучением им первоисточников. «Есть такие факты ленинской осведомленности, – пишет М. В. Нечкина, – которые не укладываются в рамки ни штудирования им первоисточников, ни знакомства с литературой вопроса. Ленин еще кое-что знает об эпохе» [Нечкина М. В. В. И. Ленин – историк революционного движения в России. «Вопросы истории», 1965, № 10, стр. 10.].
М. В. Нечкина следующим образом намечает возможные источники информации Ленина о движении времени, о его деятелях: «Не будучи сам по возрасту современником 60-х годов, он был окружен этими современниками, старшим поколением, которое, как теперь оказывается, имело несомненную и богатую информацию об общественном движении тех лет, и, очевидно, могло быть информатором Ленина. С этих позиций важно учесть прежде всего осведомленность Ильи Николаевича Ульянова... Илья Николаевич Ульянов в 1867 – 1869 гг., накануне рождения Ленина, как показывает в своем исследовании Д. А. Валика, был близок в Нижнем Новгороде с другом Добролюбова, преподавателем Борисом Ивановичем Сциборским, от которого не мог не знать о движении тех лет» [Там же, стр. 111.].
Таким образом, по мнению М. В. Нечкиной, Б. И. Сциборский мог быть одним из источников информации И. Н. Ульянова, а затем В. И. Ленина об общественном движении 60-х годов. Такое вполне обоснованное предположение не может не вызвать повышенного интереса исследователей к личности Б. И. Сциборского. Найденные проф. Д. А. Баликой архивные документы свидетельствуют, что И. Н. Ульянов и Б. И. Сциборский не раз вместе с другими прогрессивными педагогами выступали на соединенных педагогических советах против реакционеров, за демократическое направление в педагогике [Балика Д. А. Педагогическая деятельность В. И. Сциборского в Нижнем Новгороде. «Ученые записки» Горьковского пединститута, вып. 59, стр. 187 – 233; Шагинян Мариэтта. «Первая всероссийская». М., Изд-во «Молодая гвардия», 1965, стр. 237 – 245.].
В качестве преподавателя русского языка Александровского института Б. И. Сциборский завоевал славу опытного и умелого педагога. «Вникая в успешность занятий по письменным упражнениям учеников Александровского института уже в четвертый раз, – писал помощник попечителя Казанского учебного округа в 1868 году, – я не могу не отдать должное справедливым успехам в грамматическом знании русского языка, которые далеко не представляют той отсталости, какая была замечена в 1865 и 1866 годах...» (до Сциборского. – М. X.) [Михайлов А. А. История Нижегородского дворянского института за 60 лет его существования, стр. 196 – 197.].
В 1869 году Б. И. Сциборскому как одному из лучших преподавателей учебного заведения поручается составление краткой исторической записки за 25-летнее существование Нижегородского Александровского института, которая и была зачитана им на юбилейных торжествах в августе 1869 года [Там же, стр. 208.]. Работа над составлением истории учебного заведения не помешала ему в том же месяце принять активное участие в работах съезда учителей русского языка уездных училищ Нижегородской дирекции [Балика Д. А. Педагогическая деятельность Б. И. Сциборского в Нижнем Новгороде. «Ученые записки» Горьковского пединститута, вып. 59, стр. 226 – 232.]. В своем выступлении на съезде он делится с учителями уездных училищ своим богатым опытом преподавателя русского языка.
Весной 1872 года был решен вопрос о переводе Б. И. Сциборского в Омск штатным преподавателем в Сибирскую военную гимназию. 2 августа 1872 года Сциборский прибыл в Омск. С августа 1876 г. Сциборский – учитель русского языка и исполняющий обязанности инспектора Омской мужской гимназии. С ноября 1877 года по июль 1880 года – исполняющий должность директора, а затем директор Омской гимназии. В Западной Сибири в то время директор губернской гимназии являлся и директором народных училищ. Поэтому Б. И. Сциборский возглавляет управление народными училищами Акмолинской и Семипалатинской областей [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 16969, л. 3 об. – 5 об. Формулярный список, о службе директора Череповецкой учительской семинарии Сциборского.]. С тех пор в течение 16 лет он неизменно подписывался так: «Директор Борис Сциборский».
В Омске Б. И. Сциборский «около трех лет находил время для работы в качестве непременного члена областного статистического комитета», а «за свои ученые труды» Б. И. Сциборский 24 июня 1878 года был избран действительным членом Западно-Сибирского отдела Русского Географического общества [Городской дневник (некролог), «Рижский вестник», 1896, 13 сентября; ГИАЛО, ф. 139, оп. 1,, д. 16969, л. 4 об., «Записки Западно-Сибирского отдела русского Географического общества», 1880, стр. 2. В. И. Сциборский числится в списке членов отдела под № 11.]. Очевидно, здесь было учтено его участие в издании «Энциклопедического словаря, составленного русскими учеными и писателями».
В июле 1880 года Б. И. Сциборский был назначен директором Томской губернской гимназии и народных училищ Томской губернии [ГИАЛО, ф. 189, oп. I, д. 16969, л. 5 об. – 6 об.].
Следует отметить, что условия работы Сциборского в Томске были довольно трудными. Томская мужская гимназия, несмотря на 40 лет своего существования не имела собственного здания, занимая дом уездного училища и еще два здания, что очень затрудняло работу преподавателей. Теснота помещений особенно плохо сказывалась на здоровье учащихся. «По словам директора гимназии (в то время директором был Б. И. Сциборский. – М. X.), – писал анонимный автор в Сибирской газете», – не проходит дня, особенно зимой, чтобы несколько учеников не захворали головной болью или рвотой от духоты и спертого воздуха и не были отпущены из классов домой. Медицинское же освидетельствование учеников показало, что среди них близоруких находится до 40 процентов. Дурное и недостаточное освещение во многих классах составляет, если не исключительную, то одну из главных причин такого высокого процента недостатков зрения [Хроника. «Сибирская газета», 1881, 30 августа.].
К этому следует добавить, что вентиляция помещения мало помогала из-за близости отхожих мест, один из классов располагался над подпольем, где раньше хранилась капуста и запах ее сохранялся и в гимназии, помещения двух классов вовсе не заслуживали названия комнат – «это темные и душные каморы, в которых негде повернуться», «отхожие места гимназии пропитаны миазмами» и никакая дезинфекция в них не могла помочь, необходима была капитальная перестройка. В сравнении с помещениями реального училища и женской гимназии помещение мужской гимназии представлялось «крайне жалким» [Хроника. «Сибирская газета», 1881, 30 августа.].
В 1883 году из-за переполнения ряда классов и отказа городской думы в ассигнованиях совет гимназии вынужден был отчислить 16 учеников, уже переведенных в старшие классы и совершенно не проводить прием в I класс [«Сибирская газета», 1883, 21 августа.]. Большие трудности возникали с обеспечением пансионеров, живших в интернате при гимназии, в связи с быстрым ростом цен на продовольствие [ЦГИА, ф. 733, оп. 164, д. 770, л. 3 – 9.].
Еще в 1879 году было разрешено провести подписку для сбора средств на постройку нового здания для гимназии, но подписка «не дала сколько-нибудь заметных результатов» [«Сибирская газета», 11881, 30 августа.].
Такое тяжелое положение гимназии оставалось до самого ухода Сциборского. В августе 1884 года новый директор на торжественном акте гимназии, на котором присутствовало все местное начальство, просил «все общество помочь благим воспитательным целям этого заведения», другой представитель гимназии говорил «примерно так: подайте, подайте, Христа ради, на устроение гимназии. Указывая на разные учебные заведения Томска, возникшие позднее гимназии, однако отстроившиеся лучше ее и помещающиеся в собственных зданиях, автор косвенным образом хотел урезонить общество, поставив на вид его несочувствие гимназии» [Городские известия. «Сибирская газета», 1884, 19 августа.].
Необходимо отметить, что в начале 80-х годов в Западной Сибири в отличие от центральных губерний России еще не было учреждено должностей директоров и инспекторов народных училищ и все их функции возлагались на директоров губернских гимназий, что делало их должность чрезвычайно обременительной. Так, например, из переписки об учреждении в Акмолинской и Семипалатинской областях должностей инспекторов народных училищ видно, что начальные школы в этих областях были оставлены без всякого сколько-нибудь деятельного присмотра, так как все они подчинялись директору училищ этих областей, который в то же время являлся директором и преподавателем Омской мужской гимназии и председателем педагогических советов местных женских гимназий и прогимназий. Поэтому он не имел ни времени, ни физической возможности следить не только за ходом учебного дела в училищах других городов, но даже за хозяйственной частью учебных заведений [ЦГИА, ф. 733, оп. 171, д. 677, л. 1 – 30.].
Незадолго перед тем директором этих училищ был Б. И. Сциборский, аналогичную картину застал он и в Томской губернии. Правда, в 1882 году было внесено предложение о передаче всех школ многочисленных ведомств в Сибири Министерству народного просвещения и учреждения в Сибири дирекций училищ [ЦГИА, ф. 744, оп. 3, д. 106.], но при Сциборском этот вопрос еще не был решен. Все сказанное нами дает некоторое представление о больших трудностях, которые возникали в деятельности Б. И. Сциборского в качестве директора Томской мужской гимназии и директора народных училищ Томской губернии.
Наряду с этой нелегкой работой Б. И. Сциборский по должности является еще и председателем педагогического совета Томской женской гимназии. Однако большая семья и материальная необеспеченность вскоре заставили его взять на себя еще и дополнительные служебные обязанности. С 1881 года он преподает русский язык в VIII педагогическом классе [Выпускницы VIII педагогического класса получали свидетельство на звание «домашних учительниц», многие из них работали в начальных школах] и является классным наставником этого класса [ЦГИА, ф. 733, on. 2C3, д. 2929, л. 29 – 30; д. 2977, л. 13; Д. 2978, л. 23 об.; д. 2979, л. 16.]. Таким образом, еще в Томске Б. И. Сциборский начал свою деятельность в области педагогического образования.
Б. И. Сциборский принимал участие в организации в июле 1882 года П. И. Макушиным «Общества попечения о начальном образовании в Томске». В 1882 году в Томске было около 20 начальных школ (классов), тогда как их требовалось не менее 200, чтобы все дети школьного возраста 35-тысячного Томска могли «получить первоначальное образование». Городское самоуправление не имело для этого необходимых средств. Вновь организованное «Общество попечения о начальном образовании» ставило своей целью содействовать материальными средствами в улучшении положения приходских училищ, помогать беднейшим и способным ученикам и ученицам приходских городских школ, а затем помогать им продолжать обучение в средних учебных заведениях, оказывать пособия лицам, которые откроют частные начальные школы. «Общество» составлялось из лиц обоего пола всех званий и состояний без различий вероисповедания. Минимальный членский взнос в 1 рубль открывал доступ в «Общество» значительным кругам населения [Общество попечения о начальном образовании в Томске. «Сибирская хроника». «Томские губернские ведомости», 1882, 22 июля.].
За несколько лет из этих рублевых взносов «Общество» благодаря умелому ведению дела имело капитал в 13 тысяч рублей, содержало пять городских школ, создало на частные пожертвования народную читальню, педагогический музей, мастерскую для рукодельных работ и провело ряд других мер [Судьба томского «Общества попечения о начальном образовании», «Восточное обозрение», 1888, 20 ноября.]. Однако эта деятельность постоянно встречала в Томске противодействие реакционно настроенных лиц, которые впоследствии «обвиняли общество, его прежнее управление за то, что оно развило в народе потребность в грамотности и широко удовлетворяло эту потребность» [Там же.]
Только за один 1883 год при участии Б. И. Сциборского в Томске было открыто приходское женское училище на средства Томского «Общества попечения о начальном образовании», два частных начальных училища, в Томском и Бийском округах губернии было открыто 5 сельских начальных школ. Кроме того, было открыто четырехклассное ремесленное училище [ЦГИА, ф. 733, оп. 203, д. 3026, л. 4 – 4 об.]. Б. И. Сциборский содействовал и открытию в Томске воскресных школ. Еще в 1880 году в Томске работали мужская и женская воскресные школы, которые «охотно посещались многочисленными учениками» [«Сибирская газета», 188И, 13 сентября.]. В 1881 году было открыто отделение воскресной школы в центральной части города.
В 1882 г. Б. И. Сциборскому исполнилось 50 лет, он получил пенсию и был оставлен для дальнейшей службы. Однако в апреле 1884 года им было совершенно неожиданно получено предупреждение об увольнении в отставку за «выслугой лет» с 1 июля 1884 года [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 16969, л. 6 об.]. Такая поспешная отставка и прежние его революционные связи дали повод Д. А. Балика говорить о том, что Б. И. Сциборский был уволен «с формулировкой «за выслугу лет», а фактически же как политически неблагонадежный» [Балика Д. А. Педагогическая деятельность Б. И. Сциборского в Нижнем Новгороде. «Ученые записки» Горьковского пединститута, вып. 59. Горький, 1966, стр. 233.].
После увольнения со службы Б. И. Сциборский остался в очень тяжелом положении, фактически без всяких средств к существованию, имея на руках жену, трех дочерей и двоих сыновей, младшему из которых было полгода [ГИАЛО, ф, 139, оп. 1, д. 16969, л. 1 – 2.]. Безуспешно пытался он получить место директора одной из гимназий [ЦГИА, ф. 733, оп. 121 (инспекторский разряд), л 244 об. В описи, составленной в 1890 году за № 111-а (171053) значилось дело «О предоставлении бывшему директору училищ Томской губернии Сциборскому должности директора гимназии». Дело на 5 листах было начато 10/IX и закончено 6/Х-1884 года, уничтожено в 1911 г. как не имеющее исторического значения.] Виленокого учебного округа. Во второй половине января 1885 года Б. И. Сциборский приезжает в Петербург и ходатайствует длительное время о предоставлении ему вакантной должности директора Череповецкой учительской семинарии. По представлению начальства Петербургского учебного округа он был вновь принят на службу по ведомству министерства народного просвещения и с 7 апреля 1885 г. назначен директором Череповецкой (Череповской) учительской семинарии [ГИАЛО, ф. 1139, оп. 1, д. 7216, лл. 1 – 2; «Циркуляры по Петербургскому учебному округу», 1885, стр. 201.].
Деятельность Сциборского в Череповце протекала в обстановке усиления правительственной реакции. Местные условия в городе и уезде были еще более неблагоприятными. Царское правительство по представлению Новгородского губернатора в 1886 г. обвинило уездное земство в завышении расходов на народное просвещение, в создании чрезмерной сети сельских школ, в покровительстве неблагонадежным учителям и т. п. В октябре – ноябре 1886 года в Череповецкий уезд выехала специальная правительственная комиссия из высших царских чиновников. По личному приказу царя деятельность Череповецкого уездного земства была прекращена, земское собрание было распущено и на ряд лет было заменено особой правительственной комиссией. Многие прогрессивные земские деятели были арестованы и высланы из Новгородской губернии под гласный надзор полиции. Усилилась слежка со стороны священников, полицейский и жандармский надзор.
В связи с работой правительственной комиссии в Череповце нельзя не отметить один факт, показывающий политическое недоверие местных властей к Б. И. Сциборскому. В связи с приостановкой деятельности Череповецкого уездного земства министерство народного просвещения предлагало закрыть уездный учительский совет, возложив его права и обязанности «вплоть до времени, определенном МНП» [ЦГИА, ф. 733, оп. 171, д. 1367, лл. 1 – 18, 19 – 66, 102 – 109, 1,10 – 250, 262, 302 – 303.] на особый совет при Череповецкой учительской семинарии под председательством ее директора, т. е. Сциборского. В состав совета предполагалось ввести инспектора народных училищ, одного преподавателя семинарии, представителей духовного ведомства, министерства внутренних дел и города. Однако Новгородский губернатор отверг кандидатуру Б. И. Сциборского, предложив взамен ее другую. Вот что писал он в июне 1888 года, настаивая, чтобы членом правительственной комиссии был не Сциборский, а некто М. Сомчевский: «...Я собирал тщательные сведения о личности и направлении г. Сомчевского и выношу убеждение, что он по своему образованию и способностям более других (курсив мой. – М. X.) будет на месте, в составе Череповецкой правительственной комиссии» [Там же, лл. 302 – 303.] по заведованию земскими делами уезда. Так по представлению губернатора был дан отвод Сциборскому [В государственном архиве Новгородской области в фонде губернского жандармского управления нам пока не удалось обнаружить дело на Б. И. Сциборского. Однако оно могло существовать там еще со времени Новгородского кадетского корпуса.].
Педагог-демократ Б. И. Сциборский, мечтавший о широком распространении просвещения среди тогда почти сплошь неграмотного русского крестьянства (причем он мечтал не только об элементарной грамотности, а о широком круге знаний – важной предпосылке освобождения народа от самодержавного гнета) прекрасно сознавал, что для этого нужны были широко образованные учителя для начальных школ. В то время лучшие учителя для них готовились в учительских семинариях. Вот почему Сциборский как свои мог бы повторить слова своего давнего знакомца и соратника по Нижнему Новгороду И. Н. Ульянова, читанные им в одной из его записок: «...Существование учительских семинарий, по моему мнению, неразрывно связано с существованием начальных училищ, если только последним предполагается дать прочную и плодотворную организацию» [ГИАЛО, ф. Ц39, оп. 2, д. 27, л. 1 об. Об учительских семинариях (Записка директора народных училищ Симбирской губернии И. Ульянова, октябрь 1883 года).]. Вот почему Борис Иванович с таким энтузиазмом отдался подготовке в Череповце целого поколения учителей из крестьян и для детей крестьян, учителей, которые затем не один десяток лет работали в селах и деревнях восточной части Новгородской губернии.
Череповецкая учительская семинария по сравнению с кадетским корпусом и мужскими гимназиями, где прежде преподавал Сциборский, была непривилегированным, очень скромным учебным заведением. К моменту его приезда она насчитывала 40 воспитанников и несколько преподавателей. Дела ее были довольно расстроены из-за длительного отсутствия директора. Однако неистощимая энергия и большой педагогический опыт Б. И. Сциборского позволили ему в краткий срок превратить ее в одну из лучших в столичном учебном округе. В Череповце педагог-демократ впервые получил возможность обучать молодое поколение русского крестьянства. Отсюда и такой его энтузиазм.
Новому директору семинарии удалось довольно удачно подобрать ведущих преподавателей. Педагогику преподавал он сам, естествознание – опытный и инициативный агроном Н. Т. Исаин. Вновь были приглашены преподавателем словесности Н. И. Ахутин [Ахутин Никифор Иванович, впоследствии участники революционного кружка в семинарии называли его «звездой семинарии». После переезда из Череповца был инспектором народных училищ Кирилловского и Грязовецкого уездов. В 1905 – 1907 гг. участвовал в революционном движении.], а преподавателем математики Н. М. Ларионов. В 1892 году Сциборским на должность врача семинарии и преподавателя гигиены был принят Д. А. Крюкович [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 8101, л. 19; Крюкович Дмитрий Алексеевич, в 18711 году участвовал в сходках революционной молодежи, принимал участие в кружке Марка Натансона, в 1874 г. вторично привлекался к следствию по обвинению в революционной пропаганде, в 1901 г. был привлечен к следствию о революционном кружке учащихся Череповецкой семинарии и уволен со службы. (Государственный архив Новгородской области (ГАНО), ф. 117, оп. 1, д 204, 60 – 70; д. 430, л. 87 – 89, 320).].
Б. И. Сциборский, Н. Т. Исаин, Н. И. Ахутин, Д. А. Крюкович, Н. М. Ларионов вели за собой остальных преподавателей семинарии. Их демократические взгляды оказывали большое влияние на многих семинаристов. Поэтому не случайно немало из их числа впоследствии приняло активное участие в революционном движении. Б. И. Сциборский не способствовал насаждению в семинарии религиозных взглядов. Об этом косвенно свидетельствуют материалы обозрения церквей и духовенства Новгородской епархии, предпринятое епископом Старорусским Антонием в 1891 году, отметившим, что в ряде школ губернии «дело преподавания в них закона божьего ведется недостаточно усердно и правильно» [Определение консистории от 21 марта 1892 года. «Новгородские епархиальные ведомости», ,1892, № 7 – 8, стр. 183.]. В результате священнику Череповецкой учительской семинарии было персонально предложено, «чтобы он с большей силой и настойчивостью (курсив мой. – М. X.) проводил среди учащихся те православные истины, в которых раскрывается и уясняется сила божия, порча человеческой природы через грех, влияние на человека добрых и злых ангелов и пр...» [Там же, стр. 188.]. Однако позиция Сциборского и преподавателей семинарии после такого внушения, вряд ли изменилась, так как через два года священник Брянцев доносил на них в учебный округ и синод, обвиняя их в подрыве христианской веры.
Готовя в семинарии народных учителей, Б. И. Сциборский большое внимание уделял их трудовой подготовке. Семинария имела слесарную мастерскую по изготовлению наглядных пособий. В этих мастерских воспитанники изготовляли физические приборы, пособия по арифметике, чучела, гербарии и т. п., обеспечивая себя тем самым всеми необходимыми наглядными пособиями для предстоящей работы в сельской школе. «Ученики Череповецкой учительской семинарии, – читаем в одном из архивных документов того времени, – исполняли задачи по атласу «Ручной труд». Кроме этих задач, они изготовляли для себя арифметические ящики, переплетные и столярные инструменты и набор для простых и сложных счет» [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 71134; ЦГИА, ф. /33, оп. 203, д. 473, л. 18 об.].
Сохранилось описание работы семинаристов в мастерской, принадлежавшее перу Б. И. Сциборского. В переплетной мастерской работали учащиеся всех классов, они переплетали все свои учебники, книги учеников начальной школы и некоторые казенные книги. В столярной мастерской работали только ученики I класса. Сначала они выполняли систематические задачи: изготовляли трехгранные и четырехгранные бруски, шесть видов шипов, два различных скрепления досок в одну доску, а затем изготовляли для себя переплетные и сшивные станки, доски для переплетных инструментов и т. п. Изделия мастерских поступали в личное пользование семинаристов [ГАНО, ф. 98, оп. 3, д. 1246, л. 11 – 18. Отчет директора Череповецкой учительской семинарии за 1884/1885 учебный год.].
«Все воспитанники, – писал Б. И. Сциборский, – весьма охотно и с большим рвением занимаются мастерствами и научаются весьма удовлетворительно переплетать, а в столярном деле оказывают менее удовлетворительные успехи, в такой короткий срок, как один год, они не могут усовершенствоваться настолько, чтобы изготовлять изящные ценные вещи; они успевают только приучиться владеть инструментами и ознакомиться с употребляемыми в столярном деле замками и шипами» [Там же.].
Б. И. Сциборский считал, что в начальных школах возможно преподавать только сапожное ремесло да переплетное ремесло в городских школах: «Из личного опыта я убедился, что, несмотря на все усилия и жертвы, весьма немногие ремесла могут с пользой практиковаться в начальных школах. Главнейшее затруднение встречается в значительном недостатке необходимой для сельских ремесел физической силы обучающихся, а игрушечные инструменты не удобны при обучении ремеслу, да и приобретать их крестьяне не станут – на это они смотрят, как на праздную забаву и считают профанацией ремесла. Возможно переплетное ремесло, но это только для городских школ; довольно успешно шло сапожное ремесло, а в особенности производство башмачное и шитье сапогов малого размера; столярное же ограничивалось производством классных линеек и других, а более крупные изделия были не под силу учащимся; вообще в этом деле главнейшее значение имеет физическое развитие» [ГАНО, ф. 98, оп. 3, д. 11246, л. 1 – 18. Отчет директора Череповецкой учительской семинарии за 1884/1885 учебный год.].
Однако эти высказывания Б. И. Сциборского совершенно не означают, что он был противником обучения семинаристов различным видам ремесел. Напротив, он считал, что «обучение переплетному и столярному мастерству в семинариях положительно необходимо. Кто станет в деревне переплетать книги для училища, если не учитель? Исправить классную доску, сделать рамки для школьной картины и вообще приготовить некоторые учебные пособия может только один учитель. Конечно, обучить более взрослых учеников правильно владеть инструментом и сделать хоть небольшую вещь для домашнего хозяйства крестьянина было бы делом во всех отношениях полезным для успеха школы. Поэтому очень жаль, что недостаток времени не дозволяет приучить воспитанников семинарии к более основательному умению владеть столярными инструментами» [Там же.].
Череповецкая учительская семинария при Сциборском среди многих других выделялась хорошей подготовкой учащихся к сельскохозяйственным работам. Знания и умения в области сельского хозяйства будущие учителя должны были использовать не только в школе, но и для помощи местным крестьянам в улучшении своего хозяйства.
Под руководством преподавателя естествознания – агронома Н. Т. Исаина семинаристы знакомились с ведением многопольного хозяйства, с различными способами удобрения, лучшими способами обработки земли, с сельскохозяйственными машинами. Для этих занятий семинария имела около 5 десятин пахотной земли, огород, сад, пасеку. Летом здесь неоднократно работали курсы для учителей сельских школ.
По свидетельству Б. И. Сциборского, «при семинарии имеется 4,5 десятины пахотной земли. Одна десятина занята постройками, садом и огородом, а на 3,5 десятинах сеются хлебные растения и травы. Из хлебных растений возделываются, главным образом, семенной овес, который продается крестьянам ближайших деревень...» [ГАНО, ф. 98, оп. 3, д. 11246, л. 1 – 18. Отчет директора Череповецкой учительской семинарии за 1884/1885 учебный год.]. Руководители семинарии ставили перед собой цель «кроме ознакомления учащихся с ведением хозяйства, распространение хороших семян между крестьянами» [Там же.].
При посевах производились некоторые опыты. Например, сравнивали овес «потато» и «австралийский», велись опыты над удобрением луга. Причем с удобренного участка сена получали в 10 раз больше, чем с неудобренного и т. д. Ученики семинарии не только знакомились теоретически с обработкой земли, но и систематически сами работали на своем участке. Осенью семинаристы обмолачивали хлеб при помощи ручной молотилки, веяли и сортировали зерно, подсаживали деревья, пересаживали малину и другие кустарники. Работали они группами в 10 – 15 человек после обеда от 30 до 45 минут [Там же.].
Доход, полученный с земельного участка шел на улучшение семинарского хозяйства, завтраки семинаристов и на введение некоторых дополнительных предметов (чистописания и рисования).
Сциборский хорошо знал нелегкие условия жизни семинаристов, выходцев из бедных семей, и постоянно заботился об улучшении их положения. Прошло много лет, но он помнил свои тяжелые годы учебы в Главном педагогическом институте, воспоминания о которых, по его словам, «не изглаживаются из памяти» [Сциборский В. И. Письмо Н. Г. Чернышевскому. 10 февраля 1862 г. В кн. «Н. А. Добролюбов в воспоминаниях созременникоз». М., Гослитиздат, 11961, стр. 97.]. «...Большинство наших товарищей, – писал впоследствии Сциборский Н. Г. Чернышевскому, – был народ беднейший в отношении материальных средств; некоторые в продолжение всей институтской жизни не получали ниоткуда ни гроша, между тем всякий человек имеет вопиющие нужды, которые требуют неизбежного удовлетворения... Возьмем хоть то, по-видимому, ничтожное обстоятельство, что содержание у нас было до крайности неудовлетворительное во всех отношениях, – например, в отношении к пище: тот, кто не имел своих денег, чтобы запастись съестными припасами, хоть булкой, – тот принужден был терпеть страшнейшие мучения голода...» И далее: «И это не один день голода, а целые месяцы: чем усерднее посещали библиотеку, тем тяжелее обходились эти посещения (при этом они лишались казенного ужина. – М. X.) – особенно трое из нас часто испытывали невзгоды в этом отношении – Н. Ал. (Н. А. Добролюбов. – М. X.). Н. П. Турчанинов и я. Нечего говорить о том, как жутко приходилось нам в трескучие петербургские морозы в казенной шинельке без подкладки, представляющей хламиду древних греков, путешествовать с Васильевского острова в публичную библиотеку и обратно» [Там же, стр. 109 – 114.].
Хорошо знакомый с жизнью бедного люда Сциборский делал все возможное для улучшения материального положения семинаристов. На казенную стипендию, которую в то время получал воспитанник Череповецкой учительской семинарии, было прожить очень трудно. Рассчитывать же на помощь из дома сыновьям крестьян почти не приходилось. Общежития-интерната («конвикта», по выражению Сциборского) семинария не имела. Поэтому семинаристы были объединены в группы, которые жили на частных квартирах и сообща, на артельных началах, организовывали свое питание. Если ученики жили на частных квартирах, то за жилье, обед, ужин, стирку белья и баню они платили от 6 р. 50 к. до 8 руб., причем чай и керосин покупали за свои деньги особо. Содержание же, по словам Сциборского, на артельной «квартире с чаем и освещением обходится не дороже 6 р. 50 к. (сюда включается и плата собственно за квартиру)». При такой организации жизни воспитанники семинарии «на квартиру и продовольствие из получаемой 120 р. стипендии расходуют в год от 70 до 85 р.; остальное из них идет на одежду, письменные принадлежности и пр.» [ГАНО, ф. 98, оп. 3, д. 1246, л. 1 – 18] Так жить семинаристам было значительно легче,.
Кроме того, в Череповецкой семинарии по ходатайству Сциборского был создан особый фонд помощи нуждающимся учащимся [ЦГИА, ф. 733, оп. 203, д. 476, л. 18], в который поступали остатки от неиспользованных сумм, отпускаемых губернским земством, а также часть доходов от семинарского хозяйства.
Много усилий затратил Сциборский и на улучшение материального положения череповецкого учительства. Ведь, учителя начальных школ в то время не получали пенсий за службу, не были обеспечены материально на случай болезни. Учительство не имело никакой своей профессиональной организации. В начале 80-х годов в череповецких учительских кругах возникает мысль о профессиональной организации, и эта мысль получает возможное по условиям времени осуществление в виде ссудо-сберегательной кассы взаимопомощи городских учителей, которая была открыта в-1880 г. и существовала до Октябрьской революции [Винoгpадов Г. И. Прошлое округа. В кн. «Череповецкий округ», Череповец, изд. ОкрОНО, 1929, стр. 354.]. Однако первое время ссудо-сберегательная касса череповецких учителей влачила жалкое существование, количество ее членов было незначительно. Только после приезда Сциборского под его руководством был переработан ее устав, получивший 8 ноября 1885 года официальное утверждение [ЦГИА, ф. 733, оп. 170, д. 846, л. 184; Положение о ссудо-сберегательной кассе при Череповецкой учительской семинарии. Череповец, 1894.] С 1885 г. по 1894 г. бессменным председателем ее правления был Б. И. Сциборский. При нем значительно расширился состав членов кассы, намного возросли ее материальные средства [ЧФ ГАВО, ф. 1111, д. 1, л. 14 об. – 32 об.].
Значительный интерес представляет деятельность Б. И.. Сциборского в качестве председателя педагогического совета (8 марта 1890 – 1 июля 1894 гг.) и преподавателя педагогики Череповецкой женской гимназии (16 августа 1891 – 1 июня 1894 гг.), которая до сих пор совершенно не освещалась в исследованиях. К моменту назначения Б. И. Сциборского председателем педсовета гимназия имела приготовительный и 7 основных классов [50-летие Череповецкой Мариинской женской гимназии. Сост-Н. И. Ахутин, Н. И. Друэн, Череповец, типогр. Моисиновой, 1915,, стр. 5, 53, 66.]. Предпринятая за несколько лет до его назначения попытка получить разрешение на открытие VIII педагогического класса оказалась безуспешной [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, л. 73011 Об открытии при Череповецкой гимназии дополнительного VIII класса (1886).]. По инициативе Б. И. Сциборского педсовет женской гимназии снова возбудил ходатайство, поддержанное Череповецким городским управлением, об открытии VIII дополнительного класса. «Стремление подготовить будущих народных учительниц, – писал историк гимназии, – особенно заставляли подумать об учреждении 8 класса». В то время в Новгородской губернии центрами женского образования являлись только Новгород и Череповец. Поэтому открытие VIII класса в Череповце давало возможность готовить учительниц из ряда соседних уездов, «гостеприимно открыла свои двери Череповецкая гимназия для приезжающих из Белозерска, Весьегонска, Кириллова, Пошехонья, Петрозаводска, Устюжны...» [50 лет Череповецкой Мариинской женской гимназии. Указ. изд, стр. 7]. Таким образом, в VIII класс Череповецкой женской гимназии поступали девушки не только из Новгородской, но и из Тверской, Ярославской и Олонецкой губерний.
Пока ходатайство об открытии VIII класса рассматривалось в Петербурге, «Б. И. Сциборский, – как указывает историк, – желая подготовить учениц VII класса в VIII, дает бесплатно (2 урока в неделю) уроки педагогики» [Там же, стр. 8]. При составлении в 1890 году плана учебных занятий на следующий год в 8 классе «по инициативе председателя педагогического совета Б. И. Сциборского обращается внимание на то, чтобы насколько возможно более подготовить оканчивающих этот класс к занятиям в школе: для этой цели увеличивается сравнительно с другими гимназиями (курсив мой. – М. X.) число даваемых практических уроков, а именно: каждая ученица должна дать по одному уроку первоначального обучения (конспект составляется для двух отделений школы) по русскому языку и арифметике и по одному уроку по избранной ею специальности в одном из трех младших классов гимназии. Уроки первоначального обучения начинаются с сентября месяца для того, чтобы ученицы могли дать урок обучения грамоте (по звуковому методу) и счету» [50 лет Череповецкой Мариинской гимназии, стр. 17.]. Наконец, 12 тмарта 1891 года было получено разрешение на открытие VIII класса [Там же, стр. 7; ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 7992. О разрешении открыть VIII дополнительный класс при Череповецкой женской гимназии (1891 г.).].
Учебный план и учебные программы, принятые по инициативе Сциборского, успешно осуществлялись в практике подготовки учащихся VIII класса. Особое внимание обращалось на педагогическую практику. Пробные уроки восьмиклассницы давали в начальной школе при учительской семинарии, а затем в первом городском приходском училище. На всех уроках присутствовали «председатель педагогического совета (Б. И. Сциборский. – М. X.), начальница гимназии, преподаватель – руководитель того предмета, по которому дается урок, преподавательница класса того же предмета и ученицы 8 класса; каждый урок обсуждался в особой комиссии, состоящей из тех же лиц, при которых он давался; вое присутствующие, не исключая учениц 8 класса, высказывают свои замечания, комиссией дается его оценка, каждая ученица по очереди составляет протокол этой комиссии» [50-летие Череповецкой Мариинской женской гимдазии. Указ. изд., стр. 17 – 18.].
Таким образом, мы видим, какую огромную энергию затрачивал Б. И. Сциборский на профессиональную подготовку будущих учительниц. Одновременно большое внимание обращается и на улучшение общеобразовательной подготовки учениц, на их нравственное воспитание. Так, например, в декабре 1891 года педагогический совет женской гимназии избирает комиссию по выработке для VIII класса подробной программы по русскому языку и арифметике, которая была бы более связана с программой основных классов гимназии. В 1892 году самое серьезное внимание обращается на улучшение постановки внеклассного чтения учащихся, которое «должно не только обогащать учениц новыми познаниями и доставлять им отдых и развлечение, но и вместе с тем должно служить средством к развитию характера, воли и благородства мысли» [Там же, стр. 18.].
Большое внимание Б. И. Сциборский уделял единству педагогических требований, строгому выполнению решений педагогического совета. По словам Б. И. Сциборского, учащиеся «не столько из страха наказания, сколько из сознания личной пользы» должны «исполнять требования заведения». В случае нарушения постановления совета он считал необходимым не останавливаться даже перед тем, чтобы «пригрозить удалением из заведения нарушающих постановление совета» [ГИАЛО, ф. 139, оп. II, д. 7835, лл. 43 об. – 44.]. И не только пригрозить, но и исключить, как, например, это было с ученицей Е. Михель-сон [Там же, лл. 1 – 48 об.].
В Череповце Б. И. Сциборский принимает активное участие в работе земства по переподготовке учителей Новгородской губернии. До него семинария, находившаяся в подчинении Министерства народного просвещения была слабо связана с земством, и губернская управа ничего не знала о внутренней организации школьного дела в ней, с большим трудом получая лишь цифровые данные о числе учащихся, составе преподавателей и хозяйственных средствах учебного заведения. Лишь с 1886 года «благодаря любезности нового директора семинарии» [Очерк народного образования в Новгородской губернии за 1884/85 учебный год. Новгород, 1887, стр. 14.] (Б. И. Сциборского. – М. X.) земство стало получать подробные отчеты от Череповецкой семинарии. Однако дело не сводилось только к пересылке отчетов. Сциборский принимал непосредственное участие в проведении ряда летних курсов для учителей губернии. Сохранились материалы о двух таких курсах, проведенных под его руководством в 1892 году.
В июле 1892 года при учительской семинарии на средства земства были проведены 17-дневные курсы садоводства, огородничества и пчеловодства [Отчет о курсах садоводства, огородничества и пчеловодства для сельских учителей, бывших в г. Череповце при учительской семинарии с 1 по 17 июня 1892 г. Новгород, 1892.]. Предварительно в сельские школы была разослана анкета, выясняющая наличие в школе или у учителей земли, а также желания учителя заняться пчеловодством, огородничеством и садоводством. Таких оказалось очень много, но пригласить на курсы оказалось возможным только 17 учителей и 13 выпускников семинарии, как один преподаватель, агроном Н. Т. Исаин, не мог справиться с большей группой.
При открытии курсов Б. И. Сциборский указал на то, что целью их является «при посредстве сельских учителей приучить крестьян к возможно правильному и разумному занятию огородничеством, садоводством и пчеловодством». Проводимые курсы должны ознакомить «сельских учителей не только теоретически, но и практически с этими очень важными отраслями хозяйства». Далее он говорил о том, что работа учителя в саду, на огороде и пасеке в летнее время даст ему возможность отдохнуть от тяжелого умственного труда, укрепить здоровье, улучшить свое материальное положение. Одновременно учитель явится живым образцом трудолюбия для крестьянских детей. Все это возвысит школу в глазах крестьянства и «даст учителю добросовестно и честно выполнить свое высокое призвание – быть проводником всего доброго, разумного и полезного в сельском, исключительно земледельческом населении» [Отчет о курсах садоводства, огородничества и пчеловодства Для сельских учителей, бывших в г. Череповце при учительской семинарии с 1 по 117 июня 1892 г. Новгород, 1892, стр. 2.].
Преподаватель курсов Н. Т. Исаин познакомил слушателей с состоянием огородничества, садоводства, с возможностями продвижения огородных и садовых культур на север. Он рассказал о том, что на пасеке Череповецкой семинарии от трех ульев за 4 года образовалось 50 семейств пчел и получено свыше 35 пудов меда.
Для практических занятий курсанты были разделены на 2 группы и работали по 12 часов в день. За время курсов было изготовлено 15 ульев, которые поступили в собственность курсантов. Учителям было сказано, что, проработав в саду семинарии по 12 часов в день больше двух недель, они имеют полное право на бесплатное получение из него плодовых и декоративных кустарников и деревьев для своих садов [Там же, стр. 2 – 8.].
Чрезвычайно характерно благодарственное слово, сказанное от имени всех курсантов старейшим учителем Горностаевым из Вахновской школы Череповецкого уезда руководителям курсов Б. И. Сциборскому и Н. Т. Исаину: «Мы не думаем воображать себя знающими пчеловодами, садовниками и огородниками, но мы много ценного приобрели на курсах и самое ценное – это то, что вы научили нас работать. Вы с лопатою и с тачкою в руках до поту работали вместе с нами. Вы своим примером научили нас смотреть на физический труд, как на труд почтенный. Теперь мы уже не будем стыдиться ваять в руки навозные вилы. Этому нас научили вы.., сердечное спасибо вам за это» [Отчет о курсах садоводства, огородничества и пчеловодства для сельских учителей, бывших в г. Череповце при учительской семинарии с 1 по 17 июня 1892 г. Новгород, 1892, стр. 8.].
Не успели разъехаться из Череповецкой семинарии слушатели курсов садоводства и огородничества, как на следующий день открылись педагогические курсы для учителей и учительниц Череповецкого уезда [Отчет о педагогических курсах, бывших при Череповецкой учительской семинарии с 118 июня по 15 июля 1892 г., для учителей и учительниц народных училищ Череповецкого уезда. Новгород, 1892.]. Эти курсы были организованы на средства губернского и уездного земства под общим руководством Б. И. Сциборского, на курсах преподавали также Н. Т. Исаин и Н. М. Ларионов. При открытии курсов Б. И. Сциборский очень подробно рассказал об их значении и целях. Как одну из главных целей он «наметил выработку одинаковых разумных приемов обучения, которые привели бы деятельность народных учителей к единству и согласию. Достигнуть же этого можно путем взаимного обмена мыслей при единодушной дружной работе, при откровенном сознании собственных недостатков и признании достоинств упрощенных рациональных приемов элементарного преподавания» [Там же, стр. 1.].
Ежедневно для курсантов с 9 до 12 часоз дня проводились уроки в начальной школе, с 15 до 18 часов – разбор практических уроков и конспектов, а также теоретические занятия. Три раза в неделю проводились получасовые занятия по пению. Для педагогической практики курсантов была организована временная начальная школа частью из учащихся средней и старшей группы школы при семинарии, частью из желающих вновь поступить учиться в младшее отделение. На курсах занимались 39 учителей. Сциборский и другие преподаватели семинарии, «чтобы ознакомить слушателей, с одной стороны, с правильными приемами обучения, с другой, – с некоторыми особыми порядками в школе при семинарии», провели несколько показательных практических уроков в школе. Так, сам Сциборский провел в младшем отделении урок русского языка по выделению звуков, а в среднем и старшем отделении – урок наглядного обучения.
Вслед за преподавателями давали по очереди уроки во временной школе все слушатели курсов. Эти практические уроки в школе служили основой всех занятий на курсах. Б. И. Сциборский исходил из положения, что «внимательное наблюдение чужих уроков есть лучшая школа, лучшее средство для усовершенствования учительской практики*. Поэтому на школьные уроки и их разбор обращалось главное внимание. Результаты курсов вполне оправдали эти надежды: «наблюдение за преподаванием других возбуждало в учителях критическое отношение к собственной работе и помогало избегнуть на своих уроках многих промахов. Все учителя без исключения признавали за практическими уроками громадное значение» [Отчет о педагогических курсах, бывших при Череповецкой учительской семинарии с 18 июня по 15 июля 1892 г., для учителей и учительниц народных училищ Череповецкого уезда. Новгород, 1892, стр. 5.].
Для того, чтобы правильно выработать для курсов программу теоретических занятий Сциборский за полтора месяца до начала занятий совместно с преподавателями составили и разослали по школам анкету из 10 вопросов, которые выясняли основные приемы преподавания учителей и их затруднения в работе. На основании этих данных была составлена программа теоретических занятий на курсах, состоящая: «1) в разборе практических уроков и конспектов; 2) в сообщении общих педагогических и дидактических правил относительного устройства, порядка, распределения занятий, классной дисциплины в начальных народных школах; 3) в ознакомлении с лучшими приемами обучения по предметам начальной школы; 4) в указании и разборе лучших учебников и пособий по этим предметам; 5) в указании, главным образом по методике, на сочинения, которые могут служить для чтения и дальнейшего научного самообразования учителей и учительниц» [Там же.].
Организованные таким образом курсы дали очень большую пользу слушателям. Правда, вначале они чувствовали себя несколько стесненными, некоторые считали, что их пригласили на курсы, чтобы проверить их знания, а затем занятия приняли непринужденный характер, слушатели «всегда свободно обращались за разъяснениями своих недоумений и затруднений по тому или другому вопросу к руководителям» [Отчет о педагогических курсах, бывших при Череповецкой учительской семинарии с 18 июня по 15 июля 1892 г., для учителей и учительниц народных училищ Череповецкого уезда. Новгород, 1892, cap. 5 – 6.].
Большой интерес представляют взгляды Б. И. Сциборского на поддержание дисциплины на уроке. С «особенной энергией» он разъяснял учителям начальных школ незаконность и вред изгнания учеников из класса как в юридическом, так и в педагогическом отношении. По его мнению, «с педагогической точки зрения изгнание из класса ничем не может быть оправдано... Учитель, выгнавший ученика из класса, оставляет его на произвол судьбы, и ученик, «ставшийся вне всякого надзора, по своему ребячеству может сделать проступок гораздо худший того, какой он сделал на глазах учителя... Без сомнения, учитель, практикующий изгнание учеников из школы во время своих уроков, не может пользоваться репутацией хорошего учителя уже по одному тому, что не обладает даже таким педагогическим авторитетом, который дал бы ему возможность справиться с мальчиками...» [Там же, стр. 30.].
В конце 1892 года министерство народного просвещения командирует Сциборского в Западную Сибирь для обследования начальных народных школ. 29 января 1893 года он приезжает в город Курган и начинает объезд сельских начальных школ. После осмотра школ Тобольской губернии работает в губернских архивах, пользуется отдельными материалами епархиальных архивов. Результатом атой командировки явился очень обстоятельный «Отчет о состоянии сельских училищ в Тобольской и Томской губерниях», который с полным основанием молено назвать первым трудом по истории сибирской начальной школы [Государственный архив Томской области (ГАТО). ф. 1,26, оп. 1, д. 672.].
Командировка в Сибирь поставила Сциборского в очень щекотливую ситуацию. В условиях нараставшей правительственной реакции царское правительство решительно отдает свои симпатии церковно-приходской школе, как наиболее последовательно отстаивающей интересы самодержавия. В частности, встал вопрос о передаче в Сибири училищ ведомства министерства государственных имуществ и министерства внутренних дел «не в ведомство министерства народного просвещения, а в духовное ведомство для преобразования их в церковно-приходские одноклассные и двуклассные» [Там же, л. 2.] школы. Сциборский нашел мужество в тех сложных условиях правительственной реакции дать очень резкую критику состояния церковноприходских школ, показать их убожество.
Таким образом, за 9 лет работы в Череповце Б. И. Сциборский сделал очень много для подготовки и переподготовки народных учителей, содействовал установлению демократических и революционных традиций в учительской семинарии.
В 1894 году Б. И. Сциборский переводился из Череповца в Ригу директором вновь организуемой Валкской учительской семинарии. В архивных документах указывается, что он был избран «на эту должность г. попечителем округа» [ЦГИА, ф. 733, on. H22, д. 742, л. 254.] Следует отметить, что в то время попечителем в Риге был известный русский филолог и педагог, академик Н. А. Лавровский, бывший профессор Главного педагогического института [Грот К. Братья П. А. и Н. А. Лавронские как деятели науки и просвещения. Доклад в славянской комиссии Академии наук 10 мая 1927 г. «Известия по русскому языку и словесности», 1929, т. II, кн. 2.]. Директором же народных училищ Рижской губернии уже ряд лет являлся многолетний сослуживец по Череповцу. Очевидно, они и способствовали переводу в Ригу Сциборского, который страдал тяжелой формой сахарного диабета и нуждался в квалифицированной медицинской помощи.
На протяжении многих десятилетий учителя для начальных школ Латвии готовились в церковноучительских (кистерских) школах, которые одновременно готовили и кистеров-органистов для сельских евангелически-лютеранских церквей. Кистерокие школы содержались на средства немецкого дворянства, все преподавание в них велось на немецком языке, учащиеся воспитывались в духе преданности местным баронам и пасторам, которые использовали эти школы для онемечивания латышских детей, для сохранения господства немецких баронов над латышским крестьянством. Только в конце 80-х годов эти учительские школы были закрыты [Фальброк Г., Чернолуский В. Учительские семинарии и школы. Спб, 1901, стр. 115.].
Вместо них на территории Латвии была открыта русская учительская семинария. Однако она одна не могла удовлетворить все возрастающую потребность в учителях начальных школ, могущих преподавать русский язык в латышской школе. Преподавание русского языка становится важным средством межнационального общения латышского и русского народов в их общей борьбе с самодержавием, капиталистами и помещиками.
В июле 1894 года Сциборский приехал из Череповца в Ригу. Несмотря на свои 62 года, он с присущей ему энергией взялся за организацию новой учительской семинарии, за подготовку латышских народных учителей.
Начинать пришлось на пустом месте. Сциборский нашел только помещение для семинарии, в котором шли еще переделки и ремонтные работы. Для семинарии был нанят частный двухэтажный дом с двумя двухэтажными флигелями по улице Оливу № 1. В главном корпусе помещались классные комнаты, канцелярия, спальные комнаты, кухня, столовая, кабинет врача. В одном из флигелей находились классы пения и музыки и спальни. Все остальные помещения были заняты под квартиры преподавателей. Семинарские здания были очень тесны: не было помещений для кабинетов, гимнастического зала, библиотеки, не имелось и земельного участка [Городской дневник. «Рижский вестник», 1894, 25 августа, стр. «J; ЦГИА, ф. 733, оп. 203, д. 2723, л. 7.].
Учительская семинария в Риге была открыта 17 сентября (4 по старому стилю) 1894 года в составе одного класса, в котором училось 40 учеников. К осени 1896 года она была уже в полном трехклассном составе с 95 учащимися [Городской дневник, «Рижский вестник», 1894, 3 сентября; ЦГИА, ф. 733, оп. 203, д. 2724, л. 13 об.].
Представляет интерес социальный и национальный состав учащихся семинарии в 1896 году: из общего количества воспитанников 93 человека были дети крестьян и только 2 – мещан. Среди учащихся латышей было 83, эстонцев – 4, русских – 8. Таким образом, к деятельности учителей начальных школ готовились, в основном, дети латышских крестьян. Хотя преподавание в семинарии и велось на русском языке, но учащиеся изучали также латышский и эстонский языки [ЦГИА, ф. 733, оп. 203, д. 2724, лл. 13 об. – 16.].
Сциборский всемерно содействовал чтению учащимися, семинарии книг как на русском, так и на латышском языке. По воспоминаниям его воспитанников, однажды он принес в класс целую кипу книг и сказал: «Вы должны знать историю своей области. Здесь можно прочесть об истории своего округа!» Таким уважением к латышскому языку и вниманием к истории латышского народа Сциборский заслужил большую любовь со стороны своих воспитанников, которые чтили его как родного отца [Озолинь К. Валко-Валмиерская учительская семинария 1694 – 1919. Рига, 1930, стр. 1117 – 119 (на латышском языке).].
Открытый, справедливый, всегда готовый прийти на помощь Сциборский имел чрезвычайно большое влияние на семинаристов. В обращении он был очень прост. Учитель Борманис так вспоминал об этом: «...Однажды после начала занятий в класс вошел директор Сциборский, уселся на край парты и объяснил, что в обращении семинаристы могут быть простыми, без излишних церемоний. Пусть называют его по имени-отчеству – Борисом Ивановичем, также можно называть и учителей. Незабываемы для воспитанников были и его уроки педагогики, которую он преподавал с увлечением [Там же.].
Рижане, жившие в городе в конце прошлого века, хорошо знали высокую и худощавую фигуру Сциборского, его длинную седую бороду, разделенную надвое. Ходил он мелкими шагами, слегка согнувшись. Было ему тогда уже больше шестидесяти двух лет...[ Там же.].
За два года работы в Риге Сциборскому удалось много сделать по оборудованию семинарии, по организации учебного дела, по воспитанию семинаристов, за короткое время он сумел снискать искренние симпатии [Городской дневник. «Рижский вестник», 1896, 10 сентября»].
Б. И. Сциборский давно страдал сахарной болезнью, еще в 1890 году он ездил на курорт в Карлсбад (Карловы Вары), но лечение тамошними водами лишь на время отсрочило смертельный исход. Уже в Череповце он знал, что болезнь его неизлечима [ГИАЛО, ф. 139, оп. 1, д. 7725, лл. 1 – 10, д. 7835, л. 46.], но продолжал с энтузиазмом работать, организуя в Риге новое учебное заведение.
10 (23) сентября 1896 года смерть оборвала его плодотворную педагогическую деятельность. Похоронен он был на русском кладбище в Торнякалне [Б. И. Сциборский – Некролог, «Рижский вестник», 1896, 10 сентября; Городской дневник, «Рижский вестник», 1896, 13 сентября.].
Прогрессивный педагог-демократ Б. И. Сциборокий всю свою жизнь посвятил делу подлинного народного просвещения.
М. Г. Хитарян
РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ В ЧЕРЕПОВЕЦКОЙ УЧИТЕЛЬСКОЙ СЕМИНАРИИ
15 (28) января 1902 года за границей, в Мюнхене, вышел очередной номер (№ 15) газеты «Искра» – первой общерусской нелегальной марксистской газеты, созданной основателем и вождем Коммунистической партии В. И. Лениным.
В этом номере в отделе «Из нашей общественной жизни» была напечатана корреспонденция «Крамола в Череповце», в которой описывались «беспорядки» в учительской семинарии, находящейся в маленьком уездном городке Новгородской губернии. Волнение среди учащейся молодежи возникло в знак протеста против произвола директора семинарии, который перехватил письмо, адресованное группе семинаристов [В руки директора попало письмо бывшего ученика семинарии Степана Козлова «Семинаристам 3 класса». Как .видно из донесений жандармов, перехватив это письмо, директор семинарии «узнал от существовании у воспитанников семинарии литографированного журнала «Голос» и тайной «общей библиотеки» (ЦГИА, д. 733, оп. 172, Д. 1884, л. 11 – 11 об.).]. Возмущенные этим семинаристы выпускного класса отказались заниматься и покинули здание семинарии. Однако администрации учебного заведения в конце концов удалось ликвидировать эту забастовку: 4 семинариста были исключены, а остальных участников протеста лишили стипендий. Через несколько дней после этих событий череповецкая полиция совершенно случайно обнаружила нелегальную библиотеку семинаристов и издаваемый ими нелегальный журнал, об этом было немедленно доложено по начальству, начались повальные обыски и допросы. Вот как об этом рассказывалось в корреспонденции на страницах «Искры»: «Накануне «беспорядков», т. е. 11 сентября на Верхней улице произошел пожар, вызвавший полицейский осмотр труб. И вот в трубе бани Полозова на Верхней улице нашли запрятанную туда библиотеку семинаристов, в которой было немало нелегальных книг, в том числе экземпляр гектографированного журнала семинаристов «Слово». Эта находка послужила поводом для целого ряда обысков. Первым был обыскан семинарист Иванов, обвинявшийся в заведовании библиотекой. Оправдываясь от обвинений Иванов запутал многих семинаристов и даже учителей (недавних выпускников Череповецкой семинарии. – М. X.). Дальнейшие обыски еще более расширили «дело», и теперь под подозрением состоит, как слышно, 85(М) учителей. Корреспонденция, адресуемая на имя этих учителей, перехватывается. Обысканы учителя Виноградов и Капустин (у последнего, кажется, что-то нашли). Его обвиняют в издании «Слова», и он, хотя и на свободе, но, вероятно, сильно пострадает. Вот все, что известно о наших событиях, но это только начало!» [Крамола в Череповце. «Искра», 1902, 15 января (№ 15), стр. 3.], (курсив мой – М. X.).