«Илья Муромец да сын Иванович,
На тя беда немалая:
Стоит в поле сила поганая».
Осердился Илья Муромец да сын Иванович
Да на черного на ворона.
Натягает калену стрелу,
Опускает Илья Муромец в черна ворона:
Расщепал он сырой серой дуб
На ножовое царевьице;
Черна ворона не могли найти.
Сел Илья Муромец да сын Иванович
Да надобра коня,
Поехал он в чисто поле
Лесничати да пальничати.
Воспроговорил да вороной конь:
«На тебя беда немалая:
Стоит в поле сила поганая,
Копают три перекопи
Да три глубокий, да три широкий,
Ставят копье немецкое,
Да богатырское да царя Куркаса».
Осердился Илья Муромец да сын Иванович
Да на добра коня.
Поехал он в чисто поле
Лесничати да пальничати.
У его перекоп конь перескочил
И другую перенес.
В третью конь и заскочил
И закололся тут.
Схватили Илью Муромца сына Ивановича,
Наложили на Илью Муромца
На белые ручки трои петельки,
Трои петельки да шелковыя,
На резвыя ножки трои зелезы,
Трои зелезы немецкия,
Немецкия да царя Куркаса,
Повели же Илью Муромца да сына Ивановича
Да ко царю Куркасу.
Приводят Илью Муромца сына Ивановича
Да ко царю Куркасу.
Выходит царь Куркас
На высок балкон,
Воспроговорит ему царь Куркас:
«Послужи-ко мне, Илья Муромец
да сын Иванович,
Послужи-ко мне верой, правдой,
Потопи-ко мне, Илья Муромец,
Да бани паруши».
Воспроговорит Илья Муромец да сын Иванович:
«Ах, кабы у меня теперь
Востра сабелька богатырская,
Снес бы буйну голову
Да по плеч тебе!»
Взял же Илью Муромца да сына Ивановича
Царь Куркас да на буян-поле,
Закопал его во сыру землю
Да по плеч его,
Да проколотил ему буйну голову
Да ведь до мозгу.
Тряхнулся тут Илья Муромец да сын Иванович,
Слетели с рук да трои петельки,
Трои петельки да шелковыя,
Слетели с ног зелезы немецкия,
Немецкия да царя Куркаса.
И бился Илья Муромец да сын Иванович,
Бился день до вечера,
Добился Илья Муромец
До вострой сабельки богатырския.
И бился Илья Муромец сын Иванович,
Бился день до вечера.
Добился Илья Муромец
Да до царя Куркаса.
Повел Илья Муромец сын Иванович
Царя Куркаса на буян-поле,
Закопал же Илья Муромец
Во сыру землю да по плеч его,
Проколотил ему буйну голову
Да ведь до мозгу.
Говорил же он царю Куркасу:
«Будь же ты, царь Куркас,
Серым волкам на съедение,
Черным воронам на пограеньице».
ПРИМЕЧАНИЕ
Записана Ф М Истоминым 24 июня 1893 г. в слободе Раменская Тотемского уезда от крестьянина А. И Безвытного, 67 лет. Варианты этого текста не зафиксированы.
ИЛЬЯ МУРОМЕЦ С ДОБРЫНЕЙ НА СОКОЛЕ-КОРАБЛЕ
По морю, морю синему,
По синему, по Хвалунскому,
Ходил-гулял Сокол-корабль
Немного-немало – двенадцать лет.
На якорях Сокол-корабль не стаивал,
Ко крутым берегам не приваливал,
Желтых песков не хватывал.
Хорошо Сокол-корабль изукрашен
Нос, корма – по-звериному,
А бока сведены по-змеиному.
Да еще было на Соколе на корабле,
Еще вместо очей было вставлено
Два камни, два яхонта;
Да еще было на Соколе на корабле,
Еще вместо бровей было повешено
Два соболя, два борзые;
Да еще было на Соколе на корабле:
Вместо ушей было повешено
Две куницы мамурския;
Да еще было на Соколе на корабле,
Еще три церкви соборныя;
Да еще было на Соколе на корабле,
Еще три монастыря, три почесные;
Да еще было на Соколе на корабле
Три торговища немецкия;
Да еще было на Соколе на корабле
Три кабака государевы;
Да еще было на Соколе на корабле
Трои люди незнамые,
Незнаемые, незнакомые:
Промежду собою языка не ведали.
Хозяин-от был Илья Муромец,
Илья Муромец, сын Иванов,
Его верный слуга – Добрынюшка,
Добрынюшка, Никитин сын,
Пятьсот гребцов, удалых молодцов.
Как издалече-далече, из чиста поля
Зазрил, засмотрел турецкий пан,
Турецкий пан, большой Салтан,
Большой Салтан Салтанович.
Он сам говорит таково слово:
«Ах, вы, гой еси, ребята, добры молодцы,
Добры молодцы, донские казаки!
Что у вас на синем море деется,
Что чернеется, что белеется?» –
«Чернеется Сокол-корабль,
Белеются тонки парусы». –
«Вы бежите-ко, ребята, ко синю морю,
Вы садитесь, ребята, во легки струги,
Нагребайте поскорее на Сокол-корабль,
Илью Муромца в полон бери,
Добрынюшку под меч клони!»
Таки слова заслышал Илья Муромец,
Такс слово Добрыне выговаривал:
«Ты Добрынюшка Никитин сын,
Скоро-борзо походи на Сокол-корабль,
Скоро-борзо выноси мой тугой лук,
Мой тугой лук в двенадцать пуд,
Калену стрелу в косу сажень!»
Илья Муромец по кораблю похаживает,
Свой тугой лук натягивает,
Калену стрелу накладывает,
Ко стрелочке приговаривает: -
«Полети, моя калена стрела,
Выше лесу, выше лесу по поднебесмо,
Не пади, моя каленая стрела,
Не на воду, не на землю,
А пади, моя каленая стрела,
В турецкий град, в зелен сад,
В зеленой сад, во бел шатер,
Во бел шатер, за зол от стол,
За золот стол, на ременчат стул,
Самому Салтану в белу грудь,
Распори ему турецкую грудь,
Расшиби ему ретиво сердце!»
Ах, тут Салтан покаялся:
«Ни подай, Боже, водиться с Ильей Муромцем,
Ни детям нашим, ни внучатам,
Ни внучатам, ни правнучатам,
Ни правнучатам, ни пращурятам!»
ПРИМЕЧАНИЕ
Записана в 1803 г. в Вологодской губернии. Хеалунское море – Каспийское.
ДУХОВНЫЕ СТИХИ
О СТРАШНОМ СУДЕ
Полетите, полетите, Петры-Павлы,
Апостольские богомольцы,
Кирилловские чудотворцы,
К самому ко Христу на небеса,
Вы несите ключи золотые,
Отпирайте рай вековые,
Выбирайте душенек грешных.
Нет душеньке той да спасенья,
Коя душа согрешила:
Младенца в утробе потребила.
Тут же течет река огненная,
Течет со востоку на запад.
Козьма-Демьян со апостолом,
Архангел Михаил со ангелом,
Вышел Михаил на Сион кругу гору,
Вострубил он в трубу золотую,
Возбудил он всех живых и всех мертвых:
«Восставайте, живые и все мертвые!
Праведные души ко Господу лицом,
Грешные души ко упаду лицом,
Станет судить вас Христос истинный:
«Ах вы, грешные душеньки!
Что же вы жили на белом-то свету,
Жили, все свою волю творили,
Ко Божией ко церкви не ходили,
Меня, Христа, не величали,
Господнее служение не слыхали,
Воскресную заутреню просыпали,
Небесное служение просыпали,
Воскресную обедню проедали,
Меня, Христа, прогневили;
У коровушек удойчик отнимали,
Из квашни спорынью доставали, –
Нет этой душеньке спасенья.
Босого меня не обували,
Нагого меня не одевали,
Оттемныя ночи не предохраняли, –
Подьте вы в пропасти земляные,
По вас двери-полы растворены
И смола-огонь припасены» –
«Увы, Ты, Господи наш милосердый,
Прости нас, Господи, грешных!
Были на вольном мы свете,
Сами себя утешали,
Душу свою наслаждали,
Ко Господу Богу не угождали,
Нищую братию не уважали...»
Перевозят, перевозят души грешныя.
Принесли ко Господу души праведны:
«Ах вы, милые люди!
Жил и на вольном вы свете,
В темну темницу подавали,
Меня, Христа, величали,
Воскресну заутреню не просыпали,
Воскресну обедню не проедали,
Господу Богу вы угождали:
Нагого, босого одевали,
От темныя ночи сохраняли,
Темну темницу посещали.
Ах вы, мои любимые дети!
Жили вы на вольном-то свете,
Жили, мою волю творили,
Самого Господа Бога любили,
Божье читанье предлагали,
Из квашни спорыньи не доставали,
От коровушки удоя не отымали,
Большие дни почитали, –
Ко Господу Богу приходите».
ПРИМЕЧАНИЯ
Записан от Василия Слепого в д. Наумовское Вологодского уезда. Впервые опубликован П. А. Дилакторским в 1898 г. Петры-Павлы – здесь: в собирательном значении «апостолы». Кирилловские чудотворцы – чудотворцы из Кирилло-Белозерского монастыря (прежде всего – сам преподобный Кирилл Белозерский, его основатель). ...несите ключи золотые – ключи от рая являются атрибутом образа святого апостола Петра. Козьма-Демьян – святые Косма и Дамиан, христианские мученики, врачи-бессребреники, были казнены в правление римского императора Диоклетиана (III в.). Сион – святая гора в Иерусалиме. ...Укоровушек удойчик отнимали, из квашни спорынью доставали – имеется в виду вредительство посредством магии. Божье читанье – Священное Писание.
ВОЗНЕСЕНЬЕ
Как севодне да день да Воскресенье;
Накануне-то было Вознесенье.
Вознесетсе Христос да на небеса,
Росплачетсе нищая братья,
А сиротство и убожество.
Вы не плацьте, нищая братья, v
А сиротство и убожество.
Уж Ты Господи, Цярь да Бог Небесной,
На кого Ты нас оставыляёшь,
На кого Ты нас спокидаёшь,
Аи да кто будет кормити и пойти,
Одевати да и обувати,
Во темной ноци укрывати?
Ужь как Господи, Цярь да Бог Небесной
С нищей братьей да и разговариват:
«Вы не плацьте, нищая братья,
А сиротство и убожество:
Ужь Я дам вам гору золотую,
Ужь Я дам вам реку медовую
И зелен сад с виноградом».
Свет и отце да и Златоустой
Да с Господом Богом разговариват:
«Не давай им горы золотые,
Не давай им реки медовые,
Да и зелена саду с виноградом:
Отобьют у их купци да и бояра,
Отобьют у их богатые люди,
И будет промежу их кроволитье,
И великое будет убивство,
Протекут тут из этое крови,
Протекут тут и большие реки.
УжьТы Господи, Цярьда Бог Небесной,
Ужь Ты дай им Свое имя Христово.
Оны станут по белу свету ходити,
Да Христа оны станут велицяти,
И тем будут оны сыты и питанны,
И будут обуты и оденны,
Во темной ноци укрыванны
И ништо-то так не поможет
На втором на будушшем пришестви:
Не дружья и не приятели,
И не кнезья и не бояра,
И не богатые люди,
И не житье и не именье,
И не злато и не серебро,
Столько поможет потайная
Христовая милостинка,
Полуноцьные земные поклоны.
Спаси, Господь, и помилуй,
Пресвятая Богородиця,
Миколай Цюдотворець,
Христианской заступник,
Их на многая лета,
Со скотом и животом их,
От напрасные смерти,
От злого, лихого целовека,
От неверного языка
Спаси, Господь, и помилуй»
ПРИМЕЧАНИЯ
Записан Ф М Истоминым в 1893 г. в д Салтыковской Спасской волости Тотемского уезда Накануне-то было Вознесенье – Вознесение Господне празднуется Православной церковью на сороковой день после Пасхи Зяатоустой – святитель Иоанн Златоуст (| 407), патриарх Константинопольский, блестящий оратор, обличитель социальной несправедливости, был канонизирован церковью Миколай Цюдотворець (Николай Чудотворец, Николай Угодник) – святитель Николай Мирликийский (| ок 345), один из наиболее почитаемых на Руси святых.
О ДВУХ БРАТЬЯХ ЛАЗАРЯХ
Жили да были на вольном свету,
На вольном свету, на подсолнышном
Два братца да два и Лазаря.
Бог их наделил не одним счастьем:
Большего-то брата богачеством,
А младшего-то брата убожеством.
Заводил богатый преогромный пир;
Съезжались к богатому князья да бодра,
Князья да бояра, да богаты купцы.
Приходил убогий к брату своему,
Стукнул под окном да говорит:
«Дома ли мой братец, богатый Лазарь?
Напой, накорми, мое тело одежи».
Закричал богатый громким голосом:
«Отойди прочь, скверный, ты прочь от окна!
Какой ты мне братец, убогой человек?
Князья, бояра – то братья мои,
Купцы торговы – то друзья мои». –
«Злые-то псы по подстолью ходили,
Мелкие крошечки сбирали,
Этим моя душенька сыта была».
Взмолился убогой на небеса:
«Господи-владыко, Спас милосливой,
Услыши, Небесный, молитву мою,
Молитву мою да неправедную!
Есть моя молитва, есть неправедная:
Пошли ко мне, Господи, двух ангелов,
Грозных, немилосливых,
По мою по душеньку по Лазареву,
Этак моя душенька поцарствовала!»
Услышал Небесный молитву его,
Молитву его да и праведную:
«Есть твоя молитва есть и праведная!»
Послал Господь двух ангелов,
Двух святых, милосливых,
По его душеньку по Лазареву.
С честьей, со славой душу вынимали,
Посадили душеньку на пелену,
Понесли душеньку на небеса
К Аврааму, Иакову во прекрасный рай.
Пошел богатый во пир пировать,
Во пир пировать, во компанью посидеть.
Каменны палаты его пламенем взяло,
Тут скорбел богатый день до вечера.
Взмолился богатый на небеса:
«Гоподи-владыко, Спас милосливой,
Услыши, Небесный, молитву мою,
Молитву мою да и праведную!
Есть моя молитва, есть и праведная:
Пошли мне, Господи, двух ангелов,
Двух святых милосливых,
По мою по душеньку по Лазареву,
Этак моя душенька намаялася!»
Услышал Небесный молитву его,
Молитву его да неправедную:
«Есть твоя молитва, есть неправедная!»
Послал ему Господи двух ангелов,
Двух грозных, немилосливых:
Крюком-корюком душу вынимали,
Посадили душеньку на востро копье,
Понесли душеньку в ад под клюки.
Увидал богатый брата своего.
«Братец, обмакни мизинной перст,
Обведи мои уста, чтоб не запекалися!»
А братец говорит: «Как тебя я обведу,
Как ты меня братом не считал
И мое имя не нарекал?»
ПРИМЕЧАНИЕ
Записан Н. А. Иваницким на территории Вологодской губернии в последней четверти XIX в. Сюжет восходит к евангельской притче о богаче и нищем Лазаре (Евангелие от Луки, гл. 16, ст. 19 – 31). В этой притче персонажи братьями не являются. Целый ряд деталей в стихе заимствован из евангельского текста (псы, крошки с пиршественного стола, омоченный в воде перст, который может облегчить страдания грешника в аду, и др.). Одежи – одень (примеч. Н. А. Иваницкого)
ЛЕГЕНДЫ
КАК МУЖИК С НИКОЛОЙ ПУТЕШЕСТВОВАЛИ И ЧТО ОНИ ВИДЕЛИ
Было это не очень давно, да и не очень от нас близко. Жил мужик по имени Фалалей. Он был не особенно богат, да и не беден; не очень стар, да не молод; не очень умен, да и не глупый. А такой хитрый, что если что увидит, то все ему объясни да расскажи. Захотелось ему узнать, долго ли он проживет на этом свете, каково ему будет после смерти. И стал просить святого Николая Чудотворца, чтобы тот ему открыл и показал будущее.
Раз ему и было такое видение: является в светлых ризах старец и говорит:
– Пойдем, покажу я тебе твою будущую жизнь и место, тебе уготованное.
Пошли. Долго они брели по незнакомой лесистой местности и подошли к такой большущей комнате, что и конца-краю не видать. В комнату вели двери, они были заперты. Но по слову святого Николая двери сами отворились.
– Иди в горницу, – говорит святой Николай, – погуляй там, а я приду за тобой.
Пошел Фалалей, и дверь за ним сама затворилась.
Огляделся мужик и видит, что к потолку лампадки навешаны. Их так было много, что, кажись, считай целый век, так и то не сосчитаешь. Одна лампадка только дымилась: масло все выгорело, другая уже погастамаспа не было; третья горела. Этих лампадок было не меньше, чем и потухших. Одни горели ярко, другие едва мерцали. Одни горели ровным светом, другие вспыхивали. И понял мужик, что лампадки эти – жизни людей.
Стал он присматриваться – нет ли где и его лампадки, с его жизнью, и, после долгих поисков, нашел. Поглядел Фалалей на свою лампадку и обмер от страха: в ней масла было на донышке. А рядом висела лампадка его жены и полная масла. «Ну, уж это... чтобы я позволил своей тасканой онуче пережить себя. Нет, шалишь!» Захотелось ему из жениной лампадки перелить масло в свою. Но не тут-то было. Лампадки так сделаны, что отнять их нельзя. Как же быть? Думал, думал мужик и, наконец, догадался. Окунет палец в женину лампадку с маслом, поднесет к своей да и обтирает палец о края, чтобы масло-то в лампадку стекало. Попробовал раз – удалось, и масла в лампадке поприбыло. И давай мужик в чужой лампадке пальцы окунывать да в свою масло переливать. Пробился час-другой и видит, что в его лампадке масла чуть не половина прибыла. «А, проклятая, – думает Фалалей, – хотела меня раньше уморить, а сама остаться? Нет, врешь! Завтра же околеешь, как масло все вымочу».
Глядь, а Николай Чудотворец и идет к нему.
– Ты что это делаешь, чадо? – спрашивает святитель.
– Да ничего, Божий Угодничек, вот хотел волоса маслом помазать, больно сухи стали...
Поглядел на него святой Николай, но ничего не сказал, а повел его дальше. Долго ходили они; наконец, пришли к другой комнате, не меньше первой, только та была темная и мрачная.
– Ступай туда, – сказал Николай Чудотворец, – а я приду за тобой.
Вошел Фалалей в темную горницу, и она осветилась. Поглядел он во все стороны, и волоса дыбом стали. В одном месте лежали цепи, в других крючья, в третьих щипцы огромные, в четвертом висели котлы, а под ними были целые груды угля. Понял Фалалей, что это все для грешников припасено, это их будут мучить после смерти.
Стал он поглядывать, нет ли где чего-нибудь и для него приготовлено. И видит он: огромный котел висит на железных цепях, а под ним целая гора угля. Догадался Фалалей, что это его будут поджаривать в этом котле, для него припасено столько уголья. А недалеко висел другой котел, поменьше, и угля под ним было немного – воза два. «Вот тебе и раз! – подумал мужик. – На этом свете моя баба дольше хочет прожить, да и на том ей вольготнее будет». Стал он думать, как бы от своей груды угля поубавить, а в груду женину прибавить. Поглядел по сторонам, не найдется ли где корзинки или чего-нибудь другого, чем бы можно было углей из одной кучи в другую поносить. Ничего не мог найти. Снял с себя штаны, завязал у них концы и давай ими, как мешками, уголь таскать. Нагребет углей целые штаны, взвалит себе на плечи и прет. Перепрел весь, перемазался, как черт, а все устали не знает.
Долго бы он пропутешествовал от одного котла к другому, да Николай Чудотворец помешал. Только в сотый раз он высыпал уголь и идет, чтобы опять насыпать штаны, а Никола ему навстречу.
– Ты что это, чадо, делаешь? – спрашивает он у мужика.
– Да вот, святитель, упал, штаны перемарал и боюсь, что жена бранить будет, так ищу воды, где бы их вымыть.
– Ступай, – говорит святой Никола, – домой да мой свои штаны и себя, только не водой, а своими горючими слезами. Успеешь вымыть, пока масло горит в лампадке, так больше не придется тебе пачкаться. Груда угля, что ты наносил под женин котел, вся исчезнет, а масла в лампадку, которое ты вымакал, ей снова подольется, потому что на твоих штанах все-таки останутся пятнышки, так ей надо будет домыть их.
Вот что узнал Фалалей про свое будущее.
ПРИМЕЧАНИЕ
Записана в Череповецком уезде в 1905 г
ЗЛАЯ ЖЕНЩИНА И ДОБРЫЙ ДУХ
Жила мать с сыном. В Христов день сын пошел к заутрене и приводит с собой домой разговеться старичка грязного и в лохмотьях; посадил его за стол, напоил и накормил, а потом одел в чистое платье. Когда он привел старичка, то мать сильно разгневалась и закричала:
– Ах ты, непутевый, самим есть нечего, а приводишь всяких височников и вшивиков.
Но сын молча оказывал радушие старичку, а тот тоже молча ел и одевался. Отдохнув немного, старик собрался уходить и сказал спасибо за хлеб да соль. Парень спросил:
– Ты, дедушко, уходишь, так пойми (т. е. возьми) меня с собой.
Старик сказал:
– Да, мне нужно уходить, но через три дня я приду за тобой и стукну в окно, ты тогда и выходи.
В назначенный срок раздался стук под окном, парень вышел к старику, и отправились вместе; шли они долго и дошли до прозерного поля, что у самого синего моря, и видят, что стоит баба и переливает воду из моря в корыто; парень спрашивает:
– Дедушко, для чего это она делает? Старик отвечает:
– Она при жизни своей разбавляла водой молоко. Идут дальше и видят: стоят два высоких железных
столба, а между ними ребенок стукается головой то об один столб, то о другой. Парень спрашивает:
– Дедушко, а это что означает?
– Этот ребенок страдает за грехи родителей, ибо на земле слушался их. Отец скажет: покажи мамке фигу – он покажет, а мать научит, покажи отцу кулак – он исполнит.
Опять шли, долго шли и видят, стоит железный столб, а из него идет густой дым; парень спрашивает опять:
– Дедушко, что это такое? Старик отвечает:
– Это горят в столбе курильщики, что на земле табак употребляли.
И так ходили они целый год, вплоть до светлого Христова Воскресения на земле, и остановились водном доме. Старик пошел к заутрене, а парню не велел идти и приказал посмотреть в два окна, а в третьее не глядеть. По уходе старика парень посмотрел в первое окно, видит восход солнца и красивый сад, поглядел в другое окно, видит множество птиц, и поют они чудесными голосами; не утерпел и взглянул в третьее окно и видит свою мать на огненном колесе, а вокруг нее черти скачут и радуются; от этого видения он заплакал.
Приходит от заутрени старичок и спрашивает:
– Ты отчего плакал?
– Да так, взгрустнулось.
– Неправда, ты, наверное, посмотрел в третьее окно?
– Да, посмотрел, – отвечает парень.
– Ну, так ступай, еще посмотри и скажи, чтобы сквозь землю провалилось.
Парень подошел к окну и сказал эти слова, и на его глазах мать с колесом и чертями куда-то провалилась, и видение исчезло. Старичок простился с парнем и сказал:
– Ступай и делай, когда случится, хотя капельку добра, и добрый дух будет всегда с тобой и за тебя.
ПРИМЕЧАНИЕ
Записана от А. Гладышевой в д. Большой двор Череповецкого уезда в 1900 г.
КАМЕННАЯ БАБА ПОД ЛИСЬЕЙ ГОРОЙ
С западной стороны Кадникова виднеется за полями и нивами Лисья гора, получившая свое название, как говорят, от того, что в старые годы на этом месте находился лес, в котором водилось множество лисиц
<...>.
У подошвы горы лежит огромный камень (почти сажень в длину и полтора аршина в ширину), который жители Кадникова и деревни Лисьей горы называют Каменною бабою
<...>.
В деревне Лисьей горе, рассказывают, когда-то жила с мужем тридцатипятилетняя женщина; им принадлежало поле, примыкающее к скату горы, в одно лето был прекрасный урожай; колосистая рожь была выше пояса. Настала жатва, и женщина с другими поселянками жала созревшую зернистую рожь каждый день до позднего вечера, но в работе своей она не успевала наравне с ними, потому что была беременна. Однажды, когда солнце было уже на закате, эта женщина, торопясь жать, просила солнышко, чтобы оно остановилось и дало бы ей окончить работу, но солнце продолжало свой путь, не склоняясь на ее просьбы; тогда она произнесла несколько бранных слов... и тотчас же окаменела.
ПРИМЕЧАНИЕ
Записана в Кадниковском уезде в середине XIX в.
КАЗАРА, КУМСАРА И ШУЛМА
Три красавицы-девицы жили в большом болоте около деревни Счастливое. Звали их Казара, Кумсара и Шулма. Однажды они уговорились выйти из болота, пойти к людям. Легли спать, чтобы утром отправиться вместе в путь. Казара и Кумсара проснулись первыми, помылись и пошли, так и не разбудив Шулму. Проснулась Шулма, увидела, что ее подруги покинули, и страшно рассердилась. Сердитая, она быстро побежала по камням и перекатам и дала себе жестокое слово: выместить свою злобу на людях, брать с них каждый год по две жертвы – одну весной, а другую осенью.
Жалко стало людей Казаре и Кумсаре. Изменили они свой путь и направились к Шулме. Подошли к ней, стали просить отменить жестокое решение. Но злая Шулма упрямствовала. Сговорились на том, что она будет брать не две, а одну жертву с людей, а Казара и Кумсара отдадут ей свои воды.
К легенде добавляют, что в Шулме ежегодно тонет человек, а в Казаре и Кумсаре этого не бывает.
ПРИМЕЧАНИЕ
Записана М. Чернышовой в с. Андога в 1925 г.
О ЧУДЕ ПРИ ПОСТРОЕНИИ ХРАМА ВАРВАРЫ ВЕЛИКОМУЧЕНИЦЫ
О постройке церкви, вероятно, каменной, есть в народе такая легенда: были две сосны (они и теперь живы) и стояли – одна при дороге, у деревни, а другая – в поле; и прихожане одних деревень хотели построить ее в поле у сосны, а других – у сосны при дороге. Кто-то предложил: пусть Варвара Великомученица сама выберет место, и икону положили в поле. Наутро встали и видят, что икона висит на сосне, что при дороге. Это повторили и на другую ночь, и получилось то же самое; тогда и решили построить у сосны при дороге. Сосна эта и теперь стоит в ограде против алтаря.
ПРИМЕЧАНИЯ
Записана А. А. Шустиковым в Чуже-Варваринском приходе Кадниковского уезда в 1918 г. Варвара Великомученица – христианская святая, жившая, по преданию, в IV в. в Гелиополе; была подвергнута мучительным пыткам и казнена за отказ поклониться языческим кумирам.
КАМЕНЬ АПОСТОЛОВ ПЕТРА И ПАВЛА
В деревне Лебяжье, где родился наш отец, есть кладбище. Мы ребятишками бегали туда для интереса. И я спросила у взрослых: «Почему здесь оказался этот большой отполированный камень?» И старые люди рассказали, что на этом камне в старину святые апостолы Петр и Павел переезжали через Айнозеро. Возле этого чудесного камня и построили часовню первым апостолам, ученикам Христа.
ПРИМЕЧАНИЕ
Записана Й. А. Криничной и В. И. От Г. А. Храмовой B д. Андомский Погост Вытегорского района в 1971 г.
ЛИРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ
* * *
Тоску – в Москву да горе – в Вологду!
Пойду с горя в чисто поле.
В чистом поле ростет трава, –
Ростет трава шелковая;
Цветут цветы лазуревы.
Сорву цветок да я совью венок,
Я совью венок да милому дружку,
Милому дружку да на головушку,
Сердечному да на русы кудри.
«Ты носи-ко, милой, да не сранивай;
Люби-ко меня да не спокидай».
Покуль любил – присчестливой был.
Да любить отстал – несчастной стал,
Несчастной стал, в тюрьму попал.
В тюрьме сежу да в окно гляжу,
В окно гляжу да росхорошей жду:
Нейдет ли моя да росхорошая,
Не заглянет ли да на мое окно,
Не промолвит ли со мной словечика,
Не сымет ли с руки колечика,
Не обрадует ли у мня сердечика.
ПРИМЕЧАНИЕ
Записана М. Б. Едемским в начале XX в. в Тотемском уезде.
* * *
Заблудилася красавица в лесу,
Выходила на Кокшеныу на реку,
Выстилала кашемировый платок,
Набирала сладких ягодок пяток,
Укричала: «Перевозчик молодой,
Перевези на ту сторону домой!» –
«Красавица, нынче дорог перевоз». –
«Перевозчик, что те надобно, берёшь!»
«Красавица, выйди замуж за меня». –
«Перевозчик, это воля не моя,
Это воля-то батюшкова,
Сверх того матушкина».
ПРИМЕЧАНИЕ
Записана М. Б. Едемским в д. Салтыковской Тотемского уезда в 1924 г.
ВЕЛИЧАЛЬНАЯ ПЕСНЯ
(Исполняется в свадебном обряде)
За рекой было, за реченькой,
За быстрой было, за быстрою:
Не огонь ли горит, горит,
Не смола ли кипит, кипит?
То свекор невестку будит
«Ты ставай-ко, Павлушка,
Пробуждайся, Михайловна». –
«Хоцю встану, хоцю не встану,
Хоцю пойду, хоцю не пойду.
Ноць темна,
Роса холодная, не ведреная,
Птички в садочке не весело поют,
Мак в огороде не весело расцвёл.
Я у батюшки у матушки
Одна дочка была:
Поутру ранёшенько не вставала,
Я сырого овса не молачивала,
Сырые пшеницы не малывала».
За рекой было, за реченькой,
За быстрой было, за быстрою:
Не огонь ли горит, горит,
Не смола ли кипит, кипит?
То свекровка невестку будит:
«Ты ставай-ко, Павлушка,
Пробуждайся, Михайловна». –
«Хоцю встану, хоцю не встану,
Хоцю пойду, хоцю не пойду.
Ноць темна,
Роса холодная,не ведреная,
Птички в садочке не весело поют,
Мак в огороде не весело расцвёл.
Я у батюшки у матушки
Одна дочка была:
Поутру ранёшенько не вставала,
Я сырого овса не молачивала,
Сырые пшеницы не малывала».
За рекой было, за реченькой,
За быстрой было, за быстрою:
Не огонь ли горит, горит,
Не смола ли кипит, кипит?
Тут Иван жену будит:
«Ты ставай-ко, Павлушка,
Пробуждайся, Михайловна». –
«Сичас стану, сичас пойду,
Ноць светла, ноць месяцьна,
Роса тепла, роса ведерная,
Птички в садочке весело поют,
Мак в огороде весь расцвёл.
Я у батюшки, у матушки
Не одна дочь была,
Я поутру ранёшенько вставала,
Я сырого овса молачивала,
Я сырые пшеницы малывала».
ПРИМЕЧАНИЕ
Записана братьями Б. М. и Ю. М. Соколовыми в Белозерском уезде в 1908 г.
* * *
Вы пойдемте-ка, братцы,
Во Кириллово гулять,
Во Кириллово гулять,
Себе девиц выбирать.
Все девицы хороши,
Красавицы пригожи.
Лучше нету одноей –
Любезныей моей.
Любезная лучше всех,
В косе лента шире всех,
В косе лента шире всех,
Посмелее изо всех.
К хороводу подошла,
В хоровод плясать пошла,
В хоровод плясать пошла,
Чёрным глазом повела,
Чёрным глазом повела
На Ванюшу сокола.
Уродился мальчик бравый,
Детинушка бел-кудрявый,
Русокудреватый.
ПРИМЕЧАНИЕ
Записана Б. И. Богомоловым от А. А. Рожиной в д. Каргулино Кирилловского района в 1937 г.
РЕКРУТСКАЯ ПЕСНЯ
На зоре то было утряной,
На восходе красна солнышка,
На возлете ясна сокола.
Не ясен ли соколик пролетывал,
Не душа ли добрый молодец погуливал,
Про солдатчину, милой, выспрашивал:
«Велика ли ноне будет солдатчина?»
Что не со ста душ, не с пятидесяти,
С двадцати пяти было надобно
Некрута, парня хорошего.
Было в городе в славной Вологде,
Не у князя было не у барина,
Не у купчика было у богатого,
У простого мужика-крестьянина,
Были три сына, все на возрасте,
Все на возрасте, все споженены.
Отец с матерью ночи не спали,
Думу думали, речь говорили:
«Нам которого в солдатушки?
Нам большого-то сына жаль отдать,
Жена умная, малы детушки,
Середнего отдать не хочется,
Ретиво сердце не воротится, –
Жена его роду-племени почетного.
Отдать нам, не отдать сына малого?»
Как меньшой-от сын все повыслушал,
Все повыслушал, прирасплакался,
Отцу-матери в ноги кланялся.
«Будто я вам не такой же сын?
Не такой же сын, разве пасынок?
Не поитель будто я, не кормитель?
Во житье был не работничек,
Не работничек, не помощничек?
Отцу с матерью не жалостник?» –
«Сыновья мои, мои любезные!
Вы сходите-ка во зелёный сад,
Во зелёный сад да во тёмный лес,
Вы срубите-ка по деревцу,
Вы-ка сделайте по жеребью».
Как большой-от ссек калиновый,
Как середний ссек малиновый,
А меньшой-от сын рябиновый.
«Сыновья мои любезные!
Вы сходите на Дунай-реку,
Уж вы бросьте свои жеребья,
У которого ко дну падет,
Тому и быть во солдатушках».
И спустили они по жеребью.
Как у большого гоглем на воду,
У середнего серой утицей,
У меньшого-то светлым камушком,
Светлым камушком ко дну пошел.
Как воскликнул он громким голосом:
«Видно, мне идти в солдатушки!»
ПРИМЕЧАНИЯ
Записана Н. А. Иваницким в Сольвычегодском уезде в 1880-х гг. Дунай-река – фольклорный образ, не связанный непосредственно с реальной рекой Дунай.
СКАЗКИ
МОРОЗКО
Жили-были старик да старуха. У старика со старухою было три дочери. Старшую дочь старуха не любила (она была ей падчерица), почасту ее журила, рано будила и всю работу на нее свалила. Девушка скотину поила-кормила, дрова и водицу в избу носила, печку топила, обряды творила, избу мела и все убирала еще до свету; но старуха и тут была недовольна и на Марфушу ворчала:
– Экая ленивица, экая неряха! И голик-то не у места, и не так-то стоит, и сорно-то в избе.
Девушка молчала и плакала; она всячески старалась мачехе уноровить и дочерям ее услужить; но сестры, глядя на мать, Марфушу во всем обижали, с нею вздорили и плакать заставляли: то им и любо было! Сами они поздно вставали, приготовленной водицей умывались, чистым полотенцем утирались и за работу садились, когда пообедают.
Вот наши девицы росли да росли, стали большими и сделались невестами. Скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Старику жалко было старшей дочери ; он любил ее за то, что была послушляная да работящая, никогда не упрямилась, что заставят, то и делала, и ни в чем слова не перекорила; да не знал старик, чем пособить горю. Сам был хил, старуха ворчунья, адочки ее ленивицы и упрямицы.
Вот наши старики стали думу думать: старик – как бы дочерей пристроить, а старуха – как бы старшую с рук сбыть. Однажды старуха и говорит старику:
– Ну, старик, отдадим Марфушу замуж.
– Ладно, – сказал старик и побрел себе на печь; а старуха вслед ему:
– Завтра встань, старик, ты пораньше, запряги кобылу в дровни и поезжай с Марфуткой; аты, Марфутка, собери свое добро в коробейку да накинь белую исподку: завтра поедешь в гости!
Добрая Марфуша рада была такому счастью, что увезут ее в гости, и сладко спала всю ночку; поутру рано встала, умылась, Богу помолилась, все собрала, чередом уложила, сама нарядилась, и была девка – хоть куцы невеста! А дело-то было зимою, и на дворе стоял трескучий мороз.
Старик наутро, ни свет ни заря, запряг кобылу в дровни, подвел ко крыльцу; сам пришел в избу, сел на коник и сказал:
– Ну, я все изладил!
– Садитесь за стол да жрите! – сказала старуха.
Старик сел за стол и дочь с собой посадил; хлебница была на столе, он вынул челпан и нарушал хлеба и себе и дочери. А старуха меж тем подала в блюде старых щей и сказала:
– Ну, голубка, ешь да убирайся, я вдоволь на тебя нагляделась! Старик, увези Марфутку к жениху; да мотри, старый хрыч, поезжай прямой дорогой, а там сверни с дороги-то направо, на бор, – знаешь, прямо к той большой сосне, что на пригорке стоит, и тут отдай Марфутку за Морозка. – Старик вытаращил глаза, разинул рот и перестал хлебать, а девка завыла. – Ну, что тут нюни-то распустила! Ведь жених-то красавец и богач! Мотри-ка, сколько у него добра: все елки, мянды и березы в пуху; житье-то завидное, да и сам он богатырь!
Старик молча уклал пожитки, велел дочери накинуть шубняк и пустился в дорогу. Долго ли ехал, скоро ли приехал – не ведаю: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. Наконец доехал до бору, своротил с дороги и пустился прямо снегом по насту; забравшись в глушь, остановился и велел дочери слезать, сам поставил под огромной сосной коробейку и сказал:
– Сиди и жди жениха, да мотри – принимай ласковее. – А после заворотил лошадь – и домой.
Девушка сидит да дрожит; озноб ее пробрал. Хотела она выть, да сил не было: одни зубы только постукивают. Вдруг слышит: невдалеке Морозко на елке потрескивает, с елки на елку поскакивает да пощелкивает. Очутился он и на той сосне, под коей девица сидит, и сверху ей говорит:
– Тепло ли те, девица?
– Тепло, тепло, батюшко Морозушко! Морозко стал ниже спускаться, больше потрескивать и пощелкивать. Мороз спросил девицу:
– Тепло ли те, девица? Тепло ли те, красная? Девица чуть дух переводит, но еще говорит:
– Тепло, Морозушко! Тепло, батюшко! Мороз пуще затрещал и сильнее защелкал и девице сказал:
– Тепло ли те, девица? Тепло ли те, красная? Тепло ли те, лапушка?
Девица окостеневала и чуть слышно сказала:
– Ой, тепло, голубчик Морозушко!
Тут Морозко сжалился, окутал девицу шубами и отогрел одеялами.
Старуха наутро мужу говорит:
– Поезжай, старый хрыч, да буди молодых! Старик запряг лошадь и поехал. Подъехавши к дочери, он нашел ее живую, на ней шубу хорошую, фату дорогую и короб с богатыми подарками. Не говоря ни слова, старик сложил все на воз, сел с дочерью и поехал домой. Приехали домой, и девица бух в ноги мачехе. Старуха изумилась, как увидела девку живую, новую шубу и короб белья.
– Э, <...> не обманешь меня.
Вот спустя немного старуха говорит старику:
– Увези-ка и моих-то дочерей к жениху; он их еше не так одарит!
Нескоро дело делается, скоро сказка сказывается. Вот поутру кормила и как следует под венец нарядила и в путь отпустила. Старик тем же путем оставил девок под сосною. Наши девицы сидят да посмеиваются:
– Что это у матушки выдумано – вдруг обеих замуж отдавать? Разве в нашей деревне нет и ребят! Неровен черт приедет, и не знаешь какой!
Девушки были в шубняках, а тут им стало зябко.
– Что, Параха? Меня мороз по коже подирает. Ну, как суженый-ряженый не приедет, так мы здесь околеем.
– Полно, Машка, врать! Коли рано женихи собираются; а теперь есть ли и обед на дворе.
– А что, Параха, коли приедет один, кого он возьмет?
– Не тебя ли, дурище?
– Да, мотри, тебя!
– Конечно, меня.
– Тебя! Полное тебе цыганить да врать! Морозко у девушек руки ознобил, и наши девицы сунули руки в пазухи да опять за то же.
– Ой ты, заспанная рожа, нехорошая тресся, поганое рыло! Прясть ты не умеешь, а перебирать и вовсе не смыслишь.
– Ох ты, хвастунья! А ты что знаешь? Только по беседкам ходить да облизываться. Посмотрим, кого скорее возьмет!
Так девицы растабаривали и не в шутку озябли; вдруг они в один голос сказали:
– Да кой хранци! Что долго нейдет? Вишь ты, посинела!
Вот вдалеке Морозко начал потрескивать и с елки на елку поскакивать да пошелкивать. Девицам послышалось, что кто-то едет.
– Чу, Параха, уж едет, да и с колокольном.
– Поди прочь, <...>! Я не слышу, меня мороз обдирает.
– А еще замуж нарохтишься!
И начали пальцы отдувать. Морозко все ближе да ближе; наконец очутился на сосне, над девицами. Он девицам говорит:
– Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные? Тепло ли, мои голубушки?
– Ой, Морозко, больно студено! Мы замерзли, ждем суженого, а он, окаянный, сгинул.
Морозко стал ниже спускаться, пуще потрескивать и чаще пощелкивать.
– Тепло ли вам, девицы? Тепло ли вам, красные?
– Поди ты к черту! Разве слеп, вишь, у нас руки и ноги отмерзли.
Морозко еще ниже спустился, сильно приударил и сказал:
– Тепло ли вам, девицы?
– Убирайся ко всем чертям в омут, сгинь, окаянный! – и девушки окостенели.
Наутро старуха мужу говорит:
– Запряги-ка ты, старик, пошевенки; положи охабочку сенца да возьми шубное опахало. Чай девки-то приозябли; на дворе-то страшный мороз! Да мотри, воровей, старый хрыч!
Старик не успел и перекусить, как был уж на дворе и на дороге. Приезжает за дочками и находит их мертвыми. Он в пошевенки деток свалил, опахалом закутал и рогожкой закрыл. Старуха, увидя старика издалека, навстречу выбегала и так его вопрошала:
– Что детки?
– В пошевнях.
Старуха рогожку отвернула, опахало сняла и деток мертвыми нашла.
Тут старуха как гроза разразилась и старика разбранила:
– Что ты наделал, старый пес? Уходил ты моих дочек, моих кровных деточек, моих ненаглядных семечек, моих красных ягодок! Я тебя ухватом прибью, кочергой зашибу!
– Полно, старая дрянь! Вишь, ты на богатство польстилась, а детки твои упрямицы! Коли я виноват? Ты сама захотела.
Старуха посердилась, побранилась, да после с падчерицею помирилась, и стали они жить да быть да добра наживать, а лиха не поминать.
Присватался сусед, свадебку сыграли, и Марфуша счастливо живет. Старик внучат Морозком стращал и упрямиться не давал. Я на свадьбе был, мед-пиво пил, по усу текло, да в рот не попало.
ПРИМЕЧАНИЕ
Опубликована А. Н. Афанасьевым в кн. «Народные русские сказки» с пометой «Записано в Никольском уезде Вологодской губернии». Время записи – середина XIX в.
ЖЕЛЕЗНЫЙ МЕДВЕДКО
Жили в городе два кузнеца. И говорили оне между собой. Один сказав:
– Скуем мы Железново медведушка. А другой, товарищ ево, говорит:
– Скуем, так мы и сами-то скоро отживем!
– Да што, в нашей жире работаем, работаем, и никогда ницево нет.
Сковали оне Железново медведушка, разорвали кошку, вынели из нее душу и вложили в медведушка. И евтот медведушко первых кузнецов и съев. Потом стал йисть в городе народ, народ весь выев. Прибежав он к бане и нацяв исть виник-хвостанец. Виник ему сказав:
– Ах, медведушко, што ты ешь виники, много ли в винике корысти? Лутше иди на море, на острова, там есть цярские дити, млады вьюноши Иванцаревич и Марья-царевна.
Железный медведушко переплыв на остров, прибежав к башне и говорит:
– Отпирайте, млады вьюноши, я йисть хоцю! Млады вьюноши только плацют, дверей ему не отпирают. Товды Железной медведушко пусти всё железные ворота грызти. Прогрыз он ворота, принявсё он за двери грызть. Прогрыз и двери. Заходит в комнату, видит молодых вьюношей, смотрит на них и говорит:
– Млады вьюноши, садитесь на меня, я вас увезу! Сили млады вьноши на Железново медведушка, он поплыв на берег морской, выплыв на берег, побежав кругом моря, подбежав и остановивсё:
– Сходите, млады вьюноши, я йисть хоцю! Млады вьюноши сошли, усились под дубок,
а Железной медведушко нырнув в море йисть рыбы. Млады вьноши сидят да плацют. Литят серые гуси и спрашивают их:
– О цем вы, млады вьюноши, плацете?
– Как нам не плакать, все равно выйдет Железной медведушко из моря и съест нас!
– Садитесь на нас, мы унесем вас!
Сили млады вьюноши на гусей, поднялись гуси кверху и полетили с младыми вьюношами. Железной медведушко вышев из моря, осмотревсе кругом, младых вьюношей нет. Поглядев он кверху, видит – несут их серые гуси, вскрицяв:
– Спускайте, гуси, младых вьюношей на землю, а то не спустите, все равно взовьюсь на дыбы и вас съем!
Серые гуси спустили вьюношей на землю. Железной медведушко посадив вьюношей на себя и понес кругом моря. Вот он бежав близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли, остановивсё против неба – на земле, на гладком месте, как на суковатой бороне. Опеть говорит:
– Млады вьюноши, соходите, я йисть хоцю! Вот оне сошли, а Железной медведушко нырнув в море йисть рыбу. Сидят млады вьюноши на берегу моря и плацют, в то времё бежит Красной быцёк и спрашивает их:
– О цём, млады вьноши, плацете?
– Как нам не плакать? Все равно выйдет Железной медведушко из моря и нас съест!
Красной быцёк сказав им:
– Садитесь на меня, я спасу вас от лихой смерти, от Железново медведушка! Есть у вас, Марьяцяревна, гребелоцька?
Та говорит:
– Есть!
– Ну, садитесь поскорие, ковды скажу наставить евту гребелоцьку, и ты наставь
<...>.
Вот, хорошо, повез их Красной быцёк на сибе, а Железной медведушко вышев из моря, оглядевсё кругом – младых вьюношей нет. Побежав он в погоню за ними Вот уже став догонеть, в виду держать Красново бьщька с младыми вьюношами. Красный быцёк сказав:
– Марья-цяревна, наставь гребелоцьку! Марья цяревна наставила гребелоцьку
<...>, тут вдрух образовалась непроходимая роща, гряда лесу. Железной медведушко напав на евту гряду лесу и давай лес грызть, рвать, пробиватьсё скрось евту гряду. Вот и пробивсё, и став опеть догонеть Красново быцька. Красной быцёк говорит:
– Иван-цяревиць, откуси у меня левого уха и выплюнь церез левое плецё.
Иван-цяревиць евто сделав, и образовалась река огненная. Вот подбегает Железной медведушко и говорит:
– Ну, Иван-цяревиць и Марья-цяревна, все равно я найду вас!
А Красной быцёк ему на ответ:
– Нет, теперь я их спас! Потом Красной быцёк сказав:
– Ну, Иван-цяревиць, теперь ты станови сибе избушку!
Иван-цяревиць построив сибе избушку, и стали оне тут жить с Марьей-цяревной, на берегу огненной реки. Красной быцёк нацяв им розсказывать:
– Евта огненая река простоит 12 лет. Через 12 лет образуетсё вода – цистая, текущая; а ты, Иван-цяревиць, убей меня и съешь, оклади кости в грудку и сожги их. Потом снеси пепелок в огненную реку, из евтово пепелку образуетсё Соболь и оружье, и будешь ты заниматьсё охотой.
Иван-цяревиць так и сделав, как велев ему быцёк, и занимавсё охотой с евтим ружьем и Соболем. Когда 12 лет прошло, Марья-цяревна выходит на реку мыть белье – на той стороне реки ходит прекрасной молодець: такой красивой, што таких нигде и нет. И говорит он:
– Красна девиця, перевези меня за реку! Марья-цяревна ему сказала:
– Как я тебя перевезу за реку, как у меня нет не лодки, не плота?
– Ну, брось хоть палку за реку, которой бильё колотишь.
– Да ведь мне же ее не перебросить церез реку.
– Скольки-нибудь да подкинешь!
Марья-цяревна шибла палку в реку, но и до полуреки не дошибла, а молодець скоцив на евту палку с берегу и переехав за реку. Вот став он ее улещать ласковым словом:
– Как бы нам с тобой завести знакомство, а Ивана-цяревиця перевести.
Марья-цяревна говорит ему, што «не знаю как евто сделать».
– А вот как: ты сделайсё больной и потом пошли ево в лес и вели надоить из груди медведицы молока, то ево медведиця съест.
Марья-цяревна поутру сказывает Ивану-цяревицю, што «я оцень больна».
– А как жо поправить тебя? – говорит Иванцяревиць.
– Я видела сон, и во сне будто ты сходив в лес и у медведицы надоив молока. Я бы попила евтово молока и натёрлась им, товда была бы здорова.
– Да што, Марья-цяревна, можно сходить, – говорит Иван-цяревиць.
Вот он берет ружье, гаркнув с собой Соболя и пошов охотитьсё. Скоро он напав на медведицю. Медведиця встала на задние лапы и подходит к Ивану-цяревицю. Он свернув с плець ружье и нацяв целитьсё. Тогда медведиця сказала:
– Што нужно, Иван-цяревиць, от меня? Не стриляй в меня!
– Мне нужно тольки одново молока из твоих грудей, а больше ницево!
– Подходи ко мне с баноцькой.
Подошев Иван-цяревиць с баноцькой к медведице, надоила она ему молока и подала баноцьку. Несколько шагов отошел Иван-цяревиць от медведицы, она гаркнула ево:
– Иван-цяревиць, вернись-ко назадь! Вот вернувсё он назадь и говорит:
– Што такое нужно?
– Возьми мово Мишку в товарищи, веселяятибе охотитьсё будет.
– Можно, – говорит.
Вот взяв он Мишку в товарищи и пошев домой. Приходит домой, зашев он в избу, охота ево тоже заскоцила в избу и давай пець рвать. Марья-цяревна и говорит:
– Уйми охоту свою, а то изломают пець! Иван-цяревиць сказав:
– Изломают, так я и другую собью, – но всетаки охоту уняв, не дав изломать пеци.
(Евто быв ни кто иной, как Железной медведушко: он обернувсе снацяла молодцом, а потом тараканом и залез за пець, из-за евтово самово охота Ивана-цяревиця и грызла пець, оне цюли ево.)
Вот Иванушко поужинав, улегсё спать, такжо и Марья-цяревна поужинала и тоже улеглась спать. Приходит к ней Железной медведушко хорошим молодцём и говорит ей:
– При твоих глазах ежели йисть мне брата твоево, то тибе жалко будет. А надо ево перевести какнибудь. Так вы скажите в сиводнишнюю ноць, што «я видела такой сон, штобы ты надоив из львицы молока и принес бы мне, я напилась бы евтово молока и натерлась, товды была бы здорова». А как поутру встанешь, спросит тебя Иван-цяревиць: «Как здоровье?» – а ты скажи, што хуже стало.
Вот поутру встает Иван-цяревиць и спрашивает Марью-цяревну:
– Как вам, лехце или нет? Она отвицяла:
– Нет, не лехце мне. Я ноцесь видела сон: как бы ты надоив у львицы молока и принес мне. Я бы напилась евтово молока и натерла тело свое, мне лехце бы стало.
Иван-цяревиць сказав:
– Ну так што, евто можно!