СЛОВО ОБ АСТАФЬЕВЕ
Каким он был, Виктор Астафьев?
Настоящим русским мужиком,
сибиряком, знавшим тайгу, созерцавшим природу
наяву, а не из окна.
Честным воином, калеченным,
леченным и вновь калеченным связистом 1924 года
рождения; таких после войны возвращалось - по
пальцам пересчитать...
Писателем с ясной памятью и
необыкновенной наблюдательностью, сочинителем,
выдумщиком, фантазером, озабоченным, однако,
вечной думой о тайне нашего бытия.
Он был рожден писателем, но слыл
редким работягой, беспощадным и к себе, и к
другим, когда дело касалось творчества,
требовательным, не терпевшим расслабленности,
лени и разгильдяйства, однажды сказавшим:
"Музыка есть в каждой минуте жизни"
("Хлебозоры").
Он был самородком и самоучкой,
прекрасно знал поэзию, любил и почитал Ф.М.
Достоевского, восхищался Н. В. Гоголем и И.А.
Буниным, из современных ценил Евгения Носова и
Константина Воробьева, поэта Алексея Решетова, о
критике Александре Макарове написал целую
книгу... Он прошел детдомовскую жизненную школу -
оттуда его пронзительный, отчаянный лиризм, вот
почему был он так ревностно памятлив к Николаю
Рубцову, такому же сироте-сиротинушке.
Астафьевские создания все
сплошь автобиографичны, критик В. Курбатов
назвал его творчество "книгой одной жизни",
везде и всюду мы слышим его исповедь.
Он был вдохновенным
повествователем, непревзойденным рассказчиком.
Жанр своей "Царь-рыбы" он определил как
"повествование в рассказах" - и попал в самую
точку. Есть авторы, которым противопоказан
романный жанр, Астафьев - из таких. "Прокляты и
убиты" - это не роман, а тоже повествование в
рассказах, а "Печальный детектив" тем паче -
не роман, а повесть. И в жизни он был рассказчиком
- заслушаешься! А в прозе любая его тема
расцвечивалась переливчатыми красками живого
образа, будь то описание аскетической больничной
палаты, горестного ночлежного барака, или
солнечной украинской хаты, или (даже так!) далекой
заморской Латинской Америки.
Объем его лексики - на целый
могучий словарь; астафьевский язык, правдивый и
глубинный, меткий и крепкий, с юмором, с солью и
озорством - плоть от плоти, кровь от крови
русского народа. Его "Ода русскому огороду" -
настоящее откровение, воистину "все сущее
вместилось" сюда: плотность языка -
сверхчеловеческая, мощнее бунинской (можно
проверить), он воссоздает такие детали, такие
подробности, какие могла вместить только его
безграничная и безудержная память.
Иногда казалось - Астафьев
играет с огнем, обрушивая на читателя
взрывоопасную смесь из романтизма и натурализма,
бросая его то в жар, то в холод. Столько звонкой
молодости, любви и чистоты в "Звездопаде" - и
сколько грязи, злости и страдания в "Веселом
солдате"! Столько яркого света в первой книге
"Последнего поклона" - и сколько
запредельной тьмы в "Печальном детективе"! И
везде у него - противоречия, антитезы, контрасты,
проклятые "pro i kontra"...
В 90-е годы на Астафьева
посыпались не только награды и почести, но и
обвинения (и "левой", и "правой" критики)
в публицистичности, в пессимизме, в резкости и
беспощадности, нетерпимости, политической
пристрастности... Остановимся и испытаем себя: а
разве в нас всего этого не было? Пусть не так,
пусть не то и не в такой степени (куда деть
астафьевские максимализм и темперамент?), но
разве дано нам знать, что творилось тогда в его
душе, как вьюжило и мело в ней от вдруг
распахнутого настежь окна в Европу, да и не окна
даже, а целой двери навыверт! Это была контузия
похлеще той давней, фронтовой. Нет, не надо, не
надо обсуждать и тем более осуждать. Он любил
Россию, любил до крика, до слез, до самого дна.
Чтобы убедиться в этом, достаточно взять любую
его книгу и, раскрыв наугад, схватить взглядом
два-три абзаца, впустить их в себя - и дрогнет
любое сердце, повернется в ласковой теплоте, а
потом застучит от испуга, зайдется в хохоте и уже
никогда ничего не забудет.