К. К. Случевский. По северу России(7)

      Сольвычегодск, с 1796 года уездный город, в котором никогда не бывало никого из лиц Царствующего Дома, увидели мы верст за двенадцать; верхушки церквей его тонули в глубокой дали и, выглядывая из-за низких островов, то пропадали, то обозначались снова. Яснее других виднелись белый собор и темноватое очертание высокого Введенского монастыря.

      Давным-давно в трех верстах выше нынешнего города находилось когда-то селение Чернигов, бойко торговавшее с древнею Сибирью, когда Московское царство только еще начиналось. Путь в Сибирь был общественною тайной тогдашнего города; знаменита была и характеризует эту торговлю «соболиная» ярмарка.

      Как Сухона в Устюге, так и здесь, Вычегда занималась и занимается подмыванием берегов; жители прежнего города, теснимые рекой, переселились со старого места к соляным варницам, и таким образом возник нынешний город, называемый народом просто «Солью». Зыряне называют его «Соль-Дор», что значит соленый край. Семья Строгановых направила город к богатству, заведя в 1517 году свои соленые варницы; позднее, как говорят, Аника Строганов открыл Иоанну IV тайну существования Сибири, тайну торговли с нею, а Ермак покорил ее. С переездом Строгановых в Москву город быстро захирел, варницы его покинуты, но воспоминания о последних сохраняется посредине города и сегодня, в весьма значительной зловонной луже, которую непременно следовало бы засыпать. К несчастью, эта антикварная лужа пользуется преимуществом перед другими древностями, уничтожаемыми у нас без всякого сожаления. Вычегда, оставаясь верною своим привычкам, подходит к городу все ближе и ближе, точно преследует его и угрожает собору – последнему памятнику былого богатства и радения городу Строгановых.

      Около 9-ти часов вечера подошли мы к пристани, устроенной подле самого собора, стоящего на довольно возвышенном холму, окруженного деревянною оградой и березами. Когда с парохода забросили на берег «легкость», то есть бечеву с тяжестью на конце, к которой прикреплен причал, «ура» и колокольный звон давно уже стояли в воздухе, над ярко пестревшею по берегу и по скату холма толпой; сидели люди на деревьях, заборе, виднелись и с колоколен. До собора близехонько, и Великий Князь прошел в него пешком, отслушал многолетие, осмотрел внимательно замечательные древности собора, вклады Строгановых, и отправился в отведенный ему дом купца Хаминова, где тотчас же и принял властей.

      Сольвычегодск очень мал; он, так сказать, виден весь насквозь, так что приходится удивляться даже тому, где помещаются его 1760 человек жителей. Это та блаженная

Общий вид Сольвычегодска

      страна, где нет еще телеграфного провода, где дичь продается не по родам ее, а просто – 1 р. 20 к. с пуда «пера». Тем величественнее вырисовывается в нем почтенное обличие его древнего Благовещенского собора, основанного в 1560 году именитыми людьми Строгановыми и богато одаренного ими. Внешность собора очень проста: поверх кубического корпуса пять небольших куполов на длинных шейках и отдельно стоящая колокольня. По верхнему краю стен тянется простенький, сложенный из кирпича, довольно широкий фриз; стены ярко выбелены, крыши выкрашены зеленою краской, так что по внешности собор ничего замечательного из себя не представляет, – он вполне зауряден. Зато поразительна внутренность собора, имеющая полное право быть поставленною, – не по богатству, конечно, но по художественности, по высокому археологическому интересу, – рядом с лучшими образчиками Московского кремля, Киево-Печерской лавры, Ярославля. И это где же? В Сольвычегодске. И кем это сделано! Одною родовитою семьей верных сынов церкви и государевых слуг, еще не императорской, но царской России – Строгановыми. Мало на Руси храмов, сохранившихся в такой удивительной неприкосновенности: входя в него, вы входите в настоящий XVI век. Под пятью куполами с восьмигранными шейками, от самых вершин их до низу стены развивается в древних, нетронутых рукой поправителя, фресках великая эпопея Библии и Евангелия. На стене, противолежащей алтарю, во всю ширину живописованы ад и рай. И входите-то вы в церковь не прямо с земли, а поднимаетесь по крутой, высокой лестнице, минуете поперечную галерею и идете сквозь низкую дверь под грузною круглою аркой, составленною из трех выпуклых поясов. При входе в церковь пред вами тянутся к своду два высокие, длинные, исписанные ликами столба, отчасти закрывающие величественный, четырехъярусный иконостас; в нижнем ярусе eго, между образами, поблескивают золоченные коринфские колонки, шафты [Шафт — здесь: ствол или тело колонны.] которых словно насечены поперечными углублениями и, если хотите, напоминают не формой, но покровом своим столбики кукурузы; выше, в третьем ярусе иконостаса, на выступающих красивых кронштейнах поставлены витые колонки с коринфскими капителями. Пред образами иконостаса висят массивные бронзовые позолоченные паникадила, из которых каждое – археологическая замечательность; низ их состоит из круглых, шарообразных выступов удивительно гармонических очертаний. Люстра, очень небольшая, пред царскими дверями повышена на трех широких металлических тесьмах и имеет по низу очень широкий, характерный металлический обод. Иконы собора все древние, все неподновленные; большинство их одето ценными ризами и, так и кажется, что мало им было места в алтаре и по иконостасу, и вот обогнули они по низу длинными поясами весь храм, обошли кругом все его стены и основания колонн; все, которые покрупнее, разместились внизу, которые помельче – заняли место повыше, и висят оне бессчетные, вплотную одна к другой, и кажутся каким-то блистающим золотом риз, по черни ликов, удивительным ожерельем. Сколько времени должно было пройти, чтобы собрать здесь столько икон, сколько молитв совершено над ними, сколько печалей облегчено?!

      Центром, собирающим в себя все это удивительное единство церкви, являются царские врата, совершенно единственные, исключительные в своем роде. Они малы, узки, невысоки и состоят из арки о трех круглых, углубляющихся к алтарю частях; по бокам дверей имеются два столбика, составленные каждый из пяти шаров, связанных невысокими тактиками о четырех гранях с утолщением к середине; шафтики образованы каждый из двух усеченных пирамидок, сложенных широкими основаниями. Над аркой дверей три образка, на самых дверях по три на каждом створе, по стольку же на каждом из столбиков, да еще одна с наружной стороны их. Весь этот оригинальный комплекс самых простых геометрических фигур облицован довольно богатою прорезью, сделанною из олова, положенного на покрытую слюдой фольгу красного, белого, синего и зеленого цветов. В общем впечатлении царские двери исключительно характерны, красивы и совершенно подходят к стилю всего храма. Вправо от алтаря замечательно по цельности и сохранности архиерейское место под сенью.

      Очень хороша своею простотой деревянная сень над алтарем. Фрески в алтаре и диаконнике тоже древние, необыкновенные. Любопытны изображения в рисунке стиха Херувимской: «ныне силы небесные с нами невидимо служат»; художник задался мыслью изобразить невидимое служение и поставил двух священнодействующих, голов которых не видно из-за пламени, обвившего их; в самом пламени, образующем языками своими облики херувимов, огненное изображение Спасителя, обвитого пламенною плащаницей.

      Создав эту замечательную церковь, именитые люди Строгановы богато одарили ее. Превосходны многие шитые образа, между которыми имеется несколько экземпляров с изображением того, как Качалов зарезывает царевича Димитрия [По преданию, Микита Качалов — один из убийц царевича Дмитрия, сына Ивана Грозного.], душа которого – в виде дитяти – вылетает из него; оригинальны же шитые изображения Благовещенья: Ангел благовествует Богоматери, а в утробе ее уже обозначен Святой Младенец. Перечислить все редкости собора невозможно. Очень любопытен складень, сделанный из доски с гроба митрополита Петра, с изображением на нем, между других Святых, Василия Блаженного, осеняющегося двуперстным знаменем. В подвальном помещении собора хранятся остатки от возка и саней Строгановых: на коже, почти ободранной, тисненные изображения козерогов, львов и т. п. Подвал церкви состоит из отдельных палат разной величины, совершенно темных, соединенных узкими проходами, с кольцами и засовами, служивших, видимо, и темницами, и казнохранилищем.

      Солевычегодский собор, на берегу пустынной, далекой Вычегды, окруженный малонаселенными лесными пространствами, нетронутый радетелями мишурного блеска в церковном Благолепии, составляет явление совсем исключительное. Его, высящегося в темени и ветхости годов, следует беречь как зеницу ока, и тем обиднее было проведать, что несколько времени тому назад совершенно частному человеку проданы были три из древних икон собора. Так ли это – и кто дал на это право? Вот это двойное святотатство!

      Если в соборе внутренность его безусловно подавляет собою его обновленные побеленные внешние очертания, то с мужским, Введенским монастырем, основанным в 1568 году и имеющим только четырех монахов, совершенно наоборот. Внутри кажется он и пуст, и бел, и негармоничен, и иконы-то его почти все без риз и оглавий, но зато наружность одна из типичнейших и лучших, дошедших до нас в полной неприкосновенности. Это как бы огромный не то куб, не то четырехугольная башня, в четыре яруса окон. Пять куполов высятся над нею, а маленькая, гораздо позднее пристроенная, колоколенка робко жмется внизу, не достигая их почтенной вышины. Эта кубическая, по-видимому, бесформенная масса оживлена тем, что имеет дробные карнизы и балюстрады, что она опоясана сверху и снизу по обходу невысокими, плоскими кокошниками, что посредине четырех фасов наверху, на выступах, поднимаются, будто висят ни воздухе, небольшие воротца-фронтончики покоятся на витых колонках; что по нижним частям строения виднеются колонки коринфские и что, наконец, здание не обелено и прочная кирпичная кладка, потемневшая от времени, дает ему тот спокойный, понятный колорит, который присущ древности и которого никакая краска не заменит. К несчастью, здание это не ремонтируется: портик его весь в трещинах и уже погнул не совсем прочные железные связи, его поддерживающие до невозможности; пройти под ним, казалось, небезопасно: ступеньки покосились, потрескались, и в расщелинах плит растет трава и обсеменяется мох.

      Посетив Введенский монастырь, Великий Князь прошел пешком в соседнюю с ним церковь Бориса и Глеба; от той церкви, в которую в 1570 году царь Иоанн пожертвовал, два колокола, их боле нет и следа: нынешняя церковь конца XVIII века. В недалекой от нее Воскресенской церкви висит «Всполошный колокол», тоже пожертвованный Иоанном. Предание гласит, будто это знаменитый вечевой колокол и пред ссылкой сюда был, по приказанию царя, высечен. В народе существует вера в целебную силу таинственного колокола: больного ребенка держат под ним и звонят два-три раза; колокол достаточно велик, чтобы звуком своим произвести в положенном под него ребенке некоторую реакцию. Толкуют, что и веревка от языка этого колокола способна удалить бесплодие женщины.

      Вослед за церквами Великим Князем посещены были мужское и женское училища, причем Его Высочество выдал двум лучшим ученикам присужденные им награды. Учеников в училище 48, учениц 58; посещена была богадельня, призревающая 8 женщин и 1 мужчину.

      Устроенная в здании тюремного замка выставка местных произведений третья по пути Великого Князя к северному поморью, служила хорошим дополнением к тому, что мы уже видели. Если в Рыбинске на бирже красовались всевозможные сорта хлебов, то здесь образчиков их было уже очень немного. Из местных произведений обратили на себя внимание глиняные горшки ценой в 1 коп.; ведра стоят здесь 10 коп.; много работается различных плетений из сосновых корней; из бересты сплетают здесь ширмы, стулья, диваны; для курьеза сплетен был даже самовар со всеми принадлежностями, ценой 1 руб. серебром. Были выставлены образцы филигранной работы; живая росомаха сидела в клетке, и этот тигр здешних лесов, правда, очень еще молодой, оказался настолько кроток, что его даже гладили; скипидар, смола, сало занимали подобающее им место в ряду местных произведений, к числу которых должно отнести и кремневые ружья, до сего дня здесь производимые и стоящие 7 руб.; на последних нумерах выставки стояли две замечательные 150-летние сосны в 2 аршина вышины ив1Й дюйма в основании и 100-летняя – почти наполовину ниже. Количество слоев их можно разглядеть и счесть только в лупу; образчики подобных сосен попадаются на здешних вековечных болотах нередко; это примеры неудавшейся пригнетенной жизни.

      Служебные посещения Его Высочества были следующие. Осмотрев с раннего утра казарму, испробовав пищу, Великий

Котлас. Его Высочество возвращается на пароход

      Князь произвел уставное учение местной команде, построенной для этого на казарменном плацу в полуротном составе. В управлении уездного воинского начальника потребованы были алфавиты о запасных, уволенных из войск и зачисленных прямо с места в призыв...

      Из Сольвычегодска выехали мы во 2-м часу дня. Маленький городок, хранящий в себе один из лучших храмов русских, городок, имеющий всего только три каменные дома, из которых бесспорно красивейший с колоннами и фронтоном – тюрьма, высыпал весь, с массой пришлого люда, к пристани. День был необычайно жарок; солнце палило. Спустившись по Вычегде, Великий Князь посетил стоящий при впадении ее в Двину Котлас, который, по некоторым высказанным мнениям, мог бы быть конечным пунктом проектируемого Волго-Двинского пути. Его Высочество тут, как и в Дымкове, ввиду особого их интереса, осмотрел берег. Посещены были обе церкви Котласа, и вслед за тем, переехав на противулежащий берег Двины, мы присутствовали при рыбной ловле, причем пойманы были всякие представители местной рыбы, кроме стерляди и налима. Тут тоже был народ и импровизировал на сыпучих песках песни и хороводы. Здесь же, по окончании рыбной ловли, откланялись Его Высочеству начальники Вологодской губернии и 18-й местной бригады и представились начальники Архангельской губернии Пащенко и 2-й местной бригады генерал-майор Граве.

      Часа чрез два пути, в 9 часов вечера, налетел сильный совершенно неожиданный шквал, и термометр упал сразу до 4°. Поверхность Двины подернулась пестрою порывистою зыбью, запрыгали по волнам зайчики и низко-низко пригнулись к воде прибрежные ивняки, похлестывая своими острыми, длинными листьями по неспокойным водам.


      По древнему Заволочью

      Северная Двина от Солъвычегодска до Холмогор. Мифическое и историческое. Долгая борьба. Сийский монастырь. Его исчезнувшие древности. Преступные подмалевки. Воспоминания о Филарете Никитиче Романове.

      Довольно однообразный путь по Двине невольно обращал мысль к прошедшему, к очень далеким временам, и некоторые исторические воспоминания о Двинской стране будут нелишними.

      Центральные части Двины, по которой мы плыли и где – как это ни странно – не встретили ни одного города до самых Холмогор, уже восемь веков тому назад были далеко не молчаливы. Тут, в этих беспредельных равнинах так называемого Заволочья, с XI века воевали новгородцы, будучи и ратниками, и купцами, и друзьями, и грабителями одновременно. Почему называлась эта страна Заволочьем?

      Название идет, вероятно, от слова «волок», т. е. такого места между двух рек или озер, где ладьи должны были переволакиваться; другие думают, что кличка дана вследствие того, что страна была точно «обволочена» лесами и туманами. Первое – вернее, второе – поэтичнее.

      Совсем не ошибочно будет сказать, что север наш, так странно дремлющий теперь, оживился гораздо ранее центра; если он опоздал против нашего юга, чтоб явиться на историческое поприще, то внимание на него было обращено давным-давно и отовсюду. Кто не знаком с именем древней, сгинувшей Биармии, с описанием страны Гипербореев по Геродоту, Тациту, Нестору? Это здесь, подле тех мест, где мы едем, жили мифические гипербореи, за бесконечными равнинами, за лукоморьем. Тацит описывает эту страну как страну охоты и говорит характерные слова: «безопасные от людей, безопасные от богов, люди этих стран достигли самого трудного – отсутствия желаний». Легенда сообщает, будто рай земной находился за северными горами, и что новгородцы «видали его». Город Ункрад византийских источников скорее всего Холмогоры. Нечто близкое ко всему сказанному сообщают сказания скандинавские. Фантазия изображала эти страны достоянием ужасов и чародейств. Несомненно, что еще в IX веке приходили в Биармию и Кириаландию норманны; норманн Отер объездил Белое море и привез королю Альфреду моржовых клыков и кожи. С XI века начинают или продолжают воевать в Заволочье новгородцы; в 1078 году погибает здесь в походе князь новгородский Глеб Святославич; в 1187 году имеются сведенья о том, что здесь, в этой новгородской полости, было восстание и новгородская рать перебита. Восставала чудь, восставали финны. Теснимые отовсюду норманнами, славянами, а потом и татарами, они углублялись все более и более в дебри и трущобы нашего северо-востока. Имеется свидетельство, что в XIII столетии норманны видели на берегах Двины богатую ярмарку и истукана Иомалы; подле Холмогор указывают подходящее место; истукан стоял будто бы на кладбище; однажды, когда стражи спали, норманны забрали деньги, лежавшие пред истуканом в чаше, и хотели снять с него ожерелья, но поднялся неожиданный звон, стража проснулась, и норманны, люди воинственные, убрались в целости.

      Несомненно, что именно в Холмогорах чудь имела свой центр, как вес на Белоозере, меря в Ростове, мурома в Муроме. Верно также и то, что чудь прибалтийская участвовала в призвании варягов заодно со славянами и кривичами.

      В XIII веке в Заволочье образовались обширные владения богатых бояр новгородских; чудь все более и более русела, и местная жизнь принимала формы чрезвычайно оригинальные. Центр был в Холмогорах, но и вся страна не лишена была ни жизни, ни развития. Заволочье для Новгорода было приблизительно тем, чем является Индия для англичан – источником непомерного богатства. Бояре новгородские имели тут обширные владения. Больше всех принадлежало знаменитым Борецким: они имели возможность подарить Соловецкому монастырю всю Кемскую волость и Сумской посад; Марфой Борецкою богато одарены также монастыри Соловецкий и Никольский. На Ваге владели бояре Степановы; богаты были Своеземцевы; на Мезени – Окладниковы; Строгановы владели и в Коле, и на Новой Земле. У Никольского монастыря, находящегося в 90 верстах от Архангельска, выброшены были бурей тела двух утонувших сыновей Марфы Борецкой – Феликса и Антона, объезжавших свои владения. Монастырь этот был разорен норвежцами в 1419 году; Марфа восстановила его и одарила.

      Весьма и весьма характерно, что бок о бок с боярами новгородскими жили и владетели землями в Заволочье – бояре местные, двинские. Откуда они? Бояре эти были так чужды Новгороду, что новгородская вольница, не щадившая, правда, и своих, жгла и грабила их, не встречая отпора. С XIV века эти набеги ушкуйников, благодаря которым, собственно говоря, так непомерно расширилась новгородская земля, сделались очень частыми и гибельными. Бояре новгородские, со своей стороны, тоже теснили бояр двинских, и вот мало-помалу начинает тянуть этих последних к недавно окрепнувшей Москве, и Москва очень хорошо поняла, чем и как осилит она Новгород, и протянула этим местным боярам руку.

      Было время, что Новгород не допускал того, чтобы великокняжеские люди владели в Заволочье землями; при великом князе Андрее Александровиче великокняжеские ватаги допускались к Белому морю только для ловли рыбы на самого князя. Новгородцам было нелюбо возникновение князей Суздальских; но опасность для них стала очевидною только тогда, когда заговорила Москва.

      Неудачно ходил на двинскую землю Иван Данилович Калита в 1337 году. Удачнее пошел на ушкуйников Дмитрий Иоаннович в 1369 году: новгородцы заплатили ему дани 8000 рублей, из них на долю Заволочья пало 5000 рублей, что наглядно свидетельствует о богатстве страны в те далекие годы. Попытка Василия Дмитриевича присоединить Заволочье в 1394 году была тоже неудачна. В 1397 году послан был Андрей Альбертов к двинским боярам, предлагая им «задаться за Великого Князя и крестное целование Новгороду сложить», но это кончилось ничем. Борьба продолжилась и при Василий Темном. При Иоанне III, 27-го июня 1475 года, произошел между московскою ратью в 4000 человек, под начальством Образца и Тютчева, и ратью новгородскою, в 12 000 человек, бой на реке Шиленге. Битва длилась от 3-х часов утра до захождения солнца; двиняне, как и следовало ожидать, изменили новгородцам, московская рать победила и по этому поводу «заволочан посекоша и двинян исекоша». В 1478 году царь объявил, что отныне все двиняне – московские и начали с уничтожения барщины.

      Дань с Заволочья в 5000 рублей, о которой было упомянуто, представляла по тому времени ценность громадную: бедная страна дать ее не могла. Заволочье было действительно богато зверями, птицей, рыбой, но главным образом как торговый путь, связывавший Европу с Азией. Во времена новгородские главный торг шел в Лампожне, в 18 верстах к северу от Мезени, а отнюдь не в Холмогорах, которые выступили гораздо позднее с тем, чтобы своевременно уступить место Архангельску. Хорошо торговали тут также закамским серебром, соколами и соболями.

      Берега Двины, по которой мы спускались, довольно однообразны, местами холмисты, покрыты большею частью лесом, но есть много полей и села часты. Отсюда начиная, близясь к Белому морю, Двина шалит в своих песках, перестанавливает берега, образует временные озерки, промой, обвалы, оплывы, поднимает и сносит острова, а весною, при таянии снегов, становится не уже Волги и несет громадные, сокрушительные массы воды. Села здесь как будто менее богаты, чем по Сухоне. Церкви их беднее, приземистее тех, что мы встречали на Сухоне, и между ними много деревянных, часто стареньких, типичных, не лишенных своеобразности. Глядя на эти церковки, можно подумать о бедности края, но выставка, виденная нами, и сведенья о местной производительности говорят другое: она только и ждет рельсового пути. Было около 6 часов вечера, 12 июня, когда пароход наш причалил к берегу в 5 верстах от селения Сия, на том самом месте, где в 1858 году император Александра II, сделав долгую дорогу сухим путем, сел, направляясь в Архангельск, на пароход; гранитная колонна сохраняет память об этом, высясь на самом краю очень высокого песчаного берега. Сев в тарантасы, мы въехали в расцвеченную флагами и полную народом Сию, и первым домом влево от дороги была казарма местной Сийской команды с особым этапным домом. Обойдя выстроенную тут команду, Его Высочество посетил все ее помещения, кухни, столовую, этапный дом, цейгхаус, канцелярию и квартиру начальника команды. Знакомясь с обстановкой, Великий Князь направился далее в Сийский монастырь, находящийся от Сии в 9 верстах. Путь шел лесом, почтового дорогою, направляющеюся к Петербургу, сыпучими песками, так что даже пять лошадей и те с трудом тащили ничем не загруженные тарантасы. Монастырь глянул очень приветливо в густой зелени лесов, над водною поверхностью озера; это озеро было не единственное, встреченное нами. Местность ровная, но, благодаря воде и лесам, красивая.

      Сийский монастырь имеет немаловажное значение в истории нашего царствующего дома: Филарет Никитич, будущий патриарх Московский, долгое время томился в нем, в суровом незаслуженном заточении. Причина – Годунов. История гласит, что первая жена Ивана Грозного, Анастасия, была из рода Романовых; известно также, что Борис Годунов задумал уничтожить этот опасный ему род и всех сыновей Никиты Романовича, брата царицы Анастасии, разослал в тяжкие заключения: один был удавлен в ссылке, двое других посланы в Пелым, Василий скоро умер, а Михаила Никитича держали в земляной тюрьме в Ныробской волости, в окрестностях Чердыни, где и до сих пор показывают его тяжелые цепи. «Более всех братьев, – говорит Костомаров, – выказывался дарованиями и умом Федор Никитич. Он отличался приветливым обращением, был любознателен, научился даже по-латыни. Никто лучше его не умел ездить верхом, не было в Москве красивее и щеголеватее мужчины; современник голландец говорит, что если портной, сделав кому-нибудь платье и примерив, хотел похвалить, то говорил своему заказчику: «Теперь ты совершенный Федор Никитич». Этот-то именно Федор Никитич был насильно пострижен в Списком монастыре под именем Филарета: он рыдал во время обряда пострижения; при нем годуновским соглядатаем был пристав Воейков. Жена постриженика, Марфа, была тоже пострижена и заключена в Егорьевский погост Толвуйской волости, в Заонежье. Детей их оставили у тетки. С воцарением Лжедмитрия инок Филарет возведен был в сан Ростовского митрополита и, по

Вид на Сийский монастырь

      убиению самозванца до избрания Гермогена, ездил за мощами царевича Дмитрия в Углич. По словам Авраамия Палицына, «Филарет был разумен, не склонялся ни направо, ни налево». История посольства его к Сигизмунду Польскому известна. Его пленение – заслуга перед Русской землей. В 1619 году следовало его возвращение в Россию, патриаршество и благотворное, но твердое влияние на сына молодого тогда царя Федора.

      В Списком монастыре имеется портрет этого бывшего инока, будущего патриарха Московского; он висит в помещении настоятеля, но на нем значится 1769 год, следовательно, это копия. Благодаря трудам археографической комиссии, книгохранилище монастыря приведено в известность. В числе рукописей находилось замечательное произведение великого князя Иоанна Иоанновича[Имеется в виду царевич Иван (1554-1581), сын Ивана Васильевича Грозного.], писанное в 1579 году: это «Служба Преподобному Чудотворцу Антонию». Оригинал, по словам настоятеля, утрачен, а имеется очень хорошая, четкая копия; произведение это свидетельствует, по словам лиц, ознакомившихся с этою службой, о глубокой начитанности и проникновенно благочестием царственного автора. «Аз, любовию подвизаем, – пишет царевич, – написах и две песни».

      Монастырь, не бедный и сегодня, имел когда-то 3500 душ крестьян; особенно много жертвовал на него Иоанн IV на поминовение убитого им сына. В монастыре почивают под спудом мощи Святого Антония. Показывают и чудовищную кость, принадлежавшую будто бы какой-то колоссальной щуке, ходившей в монастырском озере и пожиравшей людей; это, несомненно, громадный, окаменелый позвонок какого-либо допотопного чудовища. Окрестности монастыря очень красивы; говорят, что император Александр I проездом в 1819 году, выйдя из коляски на ближней горе, долго любовался замечательным видом. Толкуют, будто вокруг не мене 90 озер. Монастырское предание, отчасти сомнительное, говорите также, что в Списком монастыре, на пути своем к столице, юный беглец Ломоносов был в течение некоторого времени не то пономарем, не то псаломщиком.

      Когда Великий Князь подъехал к монастырю, то был встречен всем монашеством с хоругвями и архимандритом Савватием во главе, блиставшими на солнце яркими, новенькими ризами. В церкви был отслушан молебен. Его Высочество приложился к мощам Преподобного Антония и подробно осматривал церковь и немногие древние вещи, в ней хранящаяся.

      Если где-либо время и люди не пощадили древности, так это именно в Сийском монастыре. XVI век остался только отчасти в прочных, нерушимых стенах – все остальное ново, подкрашено, испорчено, погибло. Церковь о пяти куполах, из которых главный снаружи имеет очень оригинальный вид колокольчика, остальные четыре – луковичные; цельнее другого сохранилась невысокая, очень широкая в основании колокольня. Мощи Преподобного Антония почивают близ алтаря, с правой стороны, под такою же новенькою, вычурною сенью, как и весь блистающий позолотой по ярко-зеленому фону иконостас. Если сказать, что видеть подобное уничтожение древности обидно – это будет мало: это положительно преступно! Особенно ярко должно было сказаться это чувство в нас, только что посетивших почтенную древность Сольвычегодского собора. Едва ли ошибемся, если скажем, что все лики древних икон монастырских подмалеваны, и, право, не знаешь, что хуже: итальянизованные лоснящиеся новенькие образа иконостаса или эти замаскированные краской и лаком очертания неузнаваемых древних икон? В алтаре висит сохранившаяся каким-то чудом старая сень старого престола времени Алексея Михайловича; она висит потому, что лишена четырех опор, когда-то поддерживавших ее, но как хороша она в своем забытьи, в полумраке своих невозобновленных досужим маляром красок и безо всякой режущей глаза позолоты!

      Не вернуть также и погибшей келейки, в которой жил когда-то Филарет Никитич, о которой мы расспрашивали. Будем верить тому, что она сгорела; факт тот, что на месте ее воздвигнуто какое-то жилое помещение. Из числа предметов, имеющих большую художественную ценность, следует упомянутое Евангелие, писанное в 1693 году иноком Паисием или только приобретенное им и называемое Априкос. Оно писано полууставом и снабжено на каждой странице замечательно типичными рисунками и орнаментами. Им нет числа, и само Евангелие толщиною фута в полтора, если не больше. Древнее других книг монастырских другое Евангелие, писанное на пергамент в 1339 года.

      В монастыре в настоящее время 15 монахов; всех живущих в нем около 50 человек. Жилище архимандрита выходит на самое озеро. Посетив архимандрита, Его Высочество вернулся тою же лесною пыльною дорогою к пароходу, и мы двинулись в дальнейший путь вечером, часов в 10. Накрапывал дождь, и туман заволакивал берега. Ночевали мы на пароходе, на якоре, в виду Орлецов; тут был когда-то опасный водоворот, о котором сохранилась поговорка: «орлецкая водовороть над всеми водоворотями водоворот»; в настоящее время поговорка лжет, но волна струится тут очень быстро, как бы торопится пронестись к морю отдохнуть.


      Холмогоры

      Вавчуга. Петр I и Баженин. Историческое. Прежнее значение Холмогор. Собор. Успенский монастырь. Судьбы правительницы Анны Леопольдовны. Выставка. Холмогорский скот. Поездка в Денисовку. Ломоносов. Ломоносовское училище. Костяное дело.

      Усть-Пинега при дальнейшем следовании парохода служила 13 июня местом остановки; мы еще раз присутствовали при ловле рыбы. Невдали от нас только что пристал к тому же берегу пароход, шедший из Архангельска и тянувший две крытые баржи с народом. Таким способом, за плату по 75 коп. до Великого Устюга, возвращаются с севера богомольцы и сплавщики леса; на двух баржах, встреченных нами, было около 2000 народу; нам говорили, что иной раз перевозятся сразу до 5000 человек, и трудно понять, как они там размещаются, чем кормятся, как дышат? Пароход с баржами не замедлил отвалить снова, ссадив тех, кому было нужно и приняв новых пассажиров; с высоких палуб неслось «ура».

      Здесь рыбы так много, что невод, заброшенный по тому же месту три раза, дал нам несколько пудов рыбы самой разнообразной: язи, сиги, щуки, окуни, нелема, лещ и даже морская камбала, заходящая сюда из Архангельска, все это блистало перед нами в разноцветных колерах своих чешуек; каждая из рыб, согласно норову своему, подчинялась, так или иначе, печальной судьбе своей; сердитая щука неистово прыгала по лежавшим пластами камбалам; кроткая нелема даже и не двигалась. Семги мы не выловили. Периодически семга ловится здесь массами, по 25 пудов на невод, и солят ее на месте.

      Следующая остановка предполагалась в исторически важной Вавчуге, родине нашего северного кораблестроения. Около 2-х часов пополудни остановились мы пред нею.

Холмогоры. Общий вид

      За 12 верст до Холмогор, на возвышенном правом берегу Двины раскинулось небольшое село Вавчуга, издавна принадлежавшее посадским людям Бажениным. Они первые начали отправлять лес за границу с построенного ими завода: Петр I, осмотрев их завод, был очень этим доволен и дал Важениным жалованную грамоту. В 1700 году просили они царя разрешить им корабельное дело, что и было сделано, и им дана еще другая грамота, с освобождением всех работающих на верфи от земских служб. В 1702 году были приготовлены ими два фрегата, и при третьем посещении Петром I Архангельска он, заехав в Вавчугу, сам спустил эти два фрегата, назвав их «Святой Дух» и «Курьер», и дал Важенину звание корабельного мастера: со временем Важенины стали богатыми людьми; даже и сегодня, если у кого в архангельском крае освещение в доме, то по поговорке: «у него словно Важенин в гостях».

      С падением кораблестроения и торговли в Архангельске Вавчужская верфь, разделяя судьбу его, тоже упала и сделалась ничтожною. Г. Максимов, посетив Вавчугу в 1858 году, видел портрет Петра I, подаренный им Важенину, вырезанный самим царем на кизиле; на голове царя лавровый венок. Где этот портрет в настоящее время – неизвестно. Следует сообщить также, что в одно из посещений Петром I Вавчуги чуть не произошло нечто очень трагическое. Царь, обладавший, как известно, великою физическою силой, и вспоминая, вероятно, как остановил он в Амстердаме крылья ветряной мельницы, пообещал сделать то же самое и с водяным лесопильным колесом. Общий испуг за царя был велик: Петр, исполняя, однако, обещание, подошел к колесу, и оно действительно остановилось. После узнали, как это произошло: Важенин слышал намерение царя и дал приказ вовремя остановить колесо. Петр расцеловал хозяина, давшего ему возможность исполнить обещанное и остаться все-таки невредимым. На колокольне местной церкви, говорит предание, Петр I, бывало, звонил в колокола для потехи своей государевой милости.

      Село Вавчуга очень невелико и стоит на довольно высоком берегу. Его Высочество сошел с парохода, поднялся на берег и прошел небольшою котловиной к озеру, отделенному от Двины шлюзом лесопильного завода Телегина. От прежнего времени мало что осталось; на месте, где стоял дом Важениных, строят какой-то совершенно новый дом; о верфях нет и помину, и только каменные части церковки с небольшим куполом на кубическом основании да маленькая колоколенка с деревянной галерейкой может быть видали Великого Петра.

      Против самой Вавчуги впадает в Двину речка Курополка, на которой раскинулись Холмогоры; но она так мелка, что мы спустились по Двине дальше и, дав крюку верст тридцать вместо восьми, у церкви Спаса, взяв местного лоцмана, направились совсем к югу в речку Холмогорку. Лугов, на которых пасется холмогорский скот здешних крестьян, очень много, потому что заливных островов видимо-невидимо. На карте, лежащей на столе в рубке парохода, Двина в этом месте, между Вавчугой и Холмогорами, будто раздулась, образовав целые гроздья островов, поделенные многими рукавами; воды было так много, что река Холмогорка и та казалась шириной с Малую Неву. Перед тем, чтобы свернуть в Холмогорку, проехали мы мимо одной из древнейших деревянных церквей, – это Илья Пророк в селе Ильинском, называемом так же Чукчерма. На кубическом основании поднимается девять луковицеобразных куполов, из которых средний повыше; со стороны паперти и алтарной части по одному большому луковицеобразному плоскому кокошнику; маленькая колокольня, с галерейкой наверху и шатровым верхом, стоит отдельно; купола и крыша крыты, кажется, гонтом, и вся древняя церковка смотрит серенькою, глубоко почтенною старушкой. Сходную с нею по древности церковь Николы видели мы верст пять ниже Орлецов, в погосте Паниловском; только при ней старая деревянная колокольня уже «убрана», как тут выражаются, и на месте ее стоит новая, заурядная, каменная. Эти «убирания» церквей, свидетелей древности, очень печальны именно потому, что даже рисунков от них не остается и они погибают бесследно, будто никогда не существовали.

      Холмогоры выясняются издали на совершенно плоском, невысоком берегу. Ближе всех к пароходу, подходящему с севера, заметна деревянная кладбищенская церковь, от которой до города добрых версты две; затем вдали видны темно-зеленые купола собора, церковь Троицкая, Успенский монастырь: всего церквей в городе пять. Кладбищенская церковь поднимается над нынешним высоким уровнем воды сажени на три: колокольня ее тоже 3 сажени вышины, и вот с этой-то шестисаженной вышины, с галереи колокольни, весной 1884 года в наводнение спасен был писарем местной воинской команды сторож. Можно представить себе стихийную силу весенних вод, заливших эти места и катившихся до высоты колокольни? Сторож оставался без пищи около 3-х дней, и медаль «за спасение погибавших», данная писарю, красуется на нем не напрасно: он на челноке подъехал к сторожу и свез его на берег. Подле самой церкви вбиты со стороны течения реки бревна, глядящие на вас как-то странно, не то забором, не то остатками не совсем прибранного старого здания, – это сваи, назначенные защищать церковь от ледохода, своевременно грозящего ей на трехсаженной высоте от сегодняшнего высокого уровня воды.

      Пристань была устроена подле Троицкой церкви, приблизительно в среди Холмогор, раскинувшихся в одну улицу на полутораверстное расстояние вдоль реки. Это, собственно говоря, не город, а не особенно большое село центральной России: в нем около 1000 жителей; луга и болота проходят в самый город, и холмогорскому скоту совершенно вольготно лежать даже на улице. Вправо от пристани тянулись полуразрушенные, накренившиеся лачуги; нам объяснили,

Холмогоры. Собор и Успенский монастырь

      что это местный гостиный двор. Пристань была усеяна народом, и подле нее стояли небольшие пароходики, пришедшие сюда из Архангельска.

      Его Высочество, сойдя на берег, при криках «ура» и махании шапок, сел в небольшие одноконные дрожки и направился прямо в собор; все сопутствовавшие Его Высочеству разместились по очень своеобразным, в одну лошадь, долгушкам! [Длинный конный экипаж, линейка.]

      Оригинальность Холмогор сказывается даже в том, что собор его, оконченный строением в 1691 году, и лежащий подле него Успенский монастырь составляют два последние крайние здания вытянутого в одну улицу города. Один из историков города, Крестинин, описывая гористые будто бы окрестности, объясняет происхождение имени Холмогоры так: «Толе прекрасны виды естества, без сумнения, подали причину назвать так описуемое селение речением, сложенным из гор и холмов». Надо иметь сильную фантазию, чтобы признать местность Холмогор гористою. Надо иметь не менее сильную фантазию, чтобы признать за Холмогорами долгое, почтенное историческое былое, чтобы поверить возможности того, что здесь был когда-то культурный центр всего Заволочья и еще в московский период времени до самого Петра сосредоточивалось административное и торговое значение края. Если где историческое былое совсем незаметно, так это здесь, в Холмогорах.

      Когда-то на месте Холмогор, более тысячи лет назад, стоял другой совсем позабытый город, столица древней Биармии. Это было старое чудское место. Упоминаемый шведскими хрониками истукан Иомалы высился, вероятно, на островке, называемом сегодня Ельники. В десяти верстах отсюда есть остров, имя которого любопытно в филологическом отношении, он зовется Чубала – «Чудь-была». Во времена новгородские Холмогоры были уже центром. Заволочья, в то время, когда на том месте, где теперь находится Архангельск, стоял только один-одинехонек уединенный монастырь. Исследователь судеб Заволочья, Соколов, дает нынешним Холмогорам такую характеристику: окрестности хороши, но сам город невзрачен: «почернелая, ветхая наружность идет к городу, как к старой летописи ее пятна и лоскутки». А летопись эта действительно очень древняя.

      Посады холмогорские, как и посады в самом Новгороде, были почти за все время существовали Холмогор независимы один от другого. В XIV веке переселились сюда новгородские посадники, жившие до того, как кажется, в пяти верстах отсюда, в Матигорах. По присоединении Заволочья к Москве в 1478 году царем Иоанном III Холмогоры избраны были окончательно административным центром, и скоро о самостоятельных боярах двинских, а тем более новгородских не было ни слуху ни духу. В 1557 году, по ходатайству местных людей, наместников заменили выборные головы, но после начала торговых сношений с Англией в 1587 году выборные головы оказались непригодны, и на Двину посылаются царем воеводы, все более люди именитые, и жили они в самых Холмогорах.

      Нельзя не упомянуть о том, что в 1806 году над царскими чиновниками произведена была здесь народная расправа. Граждане, в помощь томившейся тогда в безначальем Москве снарядили для посылки в нее ратников. Дьяк воеводы Гуся, Елчанин, попользовался собранными деньгами, как кажется, не без участия воеводы. 10 января дьяка, после короткого суда, утопили в реке, а воеводу три дня держали под стражей, затем освободили, и он правил снова, как ни в чем не бывало. В 1613 году поляки, в числе 7000 человек, подходили к Холмогорам, но безуспешно, и должны были разбежаться и в большинстве погибли в пустырях и дебрях. Наместники и тиуны царские получали жалование большое; так от посадских людей возникшего Архангельска в 1623 году шло в казну только 39 рублей, а наместнику холмогорскому – 35. Правительство прибегало иногда к незамещению, чтобы пользоваться теми и другими деньгами одновременно, и города управлялись сами собою без управителей.

      В 1686 году посады холмогорские существовали все еще каждый для себя; они имели тогда 5 верст в окружности, тогда как теперешние Холмогоры имеют только 1 1/2 верст длины. Немного позже, в 1692 году, вдоль крепостной ограды Холмогор высилось 12 башен, было четверо ворот и глубокий ров, следы которого отчасти еще видны; стрельцы явились сюда в 1621 году; в 1646 году их было 1000 человек.

      Возникновение Архангельска было причиной того, что мало-помалу торговый люд, в особенности иностранный, стал покидать Холмогоры и переселяться к морю; воеводы оставались тут до 1702 года. Петр I по пути в Архангельск был в Холмогорах три раза; по его повелению в 1692 году присланы были сюда голландские производители рогатого скота, образовавшие знаменитую холмогорскую породу, коровы которой дают 2-3 ведра молока в день. В 1819 году посетил город император Александр I, по повелению которого начали разводить английский скот, но этот не акклиматизировался. Холмогоры посетил в 1870 году великий князь Александр Александрович.

      Нельзя не упомянуть, что в 1744 году, в каменный архиерейский дом, нынешний Успенский монастырь, неожиданно привезен был «секретный» арестант. Тайна продолжалась 36 лет, и только по истечении этого времени узнали люди, что Холмогоры служили местом заключения бывшей правительницы Анны Леопольдовны, супруга ее принца Антона-Ульриха и двух детей их. Позже родились тут еще два принца; в 1746 году скончалась в родах принцесса Анна Леопольдовна, а в 1776 году – муж ее Антон-Ульрих. Императрица Екатерина II повелела отправить сирот в Данию, что и было исполнено в 1781 году, также тайно, ночью, как это было сделано с прибытием покойных родителей их. Тело принцессы-матери отправлено в Петербург, «после учинения над умершим телом анатомии и положа в спирт»: она покоится в Александро-Невской лавре, причем на отпевании величалась «Благоверною принцессой»; тело супруга ее, скончавшегося 30 лет позже, опущено в землю в Холмогорах на кладбище, внутри ограды арестантского дома, но где именно – неизвестно.

      В соборе Его Высочество отслушал многолетие. Размеры собора грандиозны; четыре центральные столба, все своды и пять куполов тщательно выбелены, и темным пятном кажется высокий на синем фоне пятиярусный иконостас и очень немногие иконы, рассеянные по церкви. Иконы иконостаса, отличающегося простотой обрамления, конца XVII века; подчистка и лакировка хозяйничали и здесь в достаточной степени. У левой стены от входа покоятся в ряд архангельские архиереи, которые и по сегодня предаются земле здесь; над могилами их стоят деревянные гробы, над каждым портрет, между которыми бросается в глаза безбородое изображение Афанасия, борода которого – по словам сказания – была вырвана Никитой Пустосвятом.

      Успенский монастырь, тоже посещенный Великим Князем, находится подле собора; в нем 120 монахинь; состоящих в ведении игуменьи Серафимы. В помещении, которое занимала некогда несчастная семья принца Антона-Ульриха, живет сестра казначея; это небольшая, но светлая комната, с унылым, однообразным безжизненным видом на реку.

      К приезду Его Высочества устроена была на городской площадке выставка местного скота, и надо отдать справедливость, все 15 коров и бык были красивы, вполне соответствуя знаменитости породы. Цена хорошей коровы 150— 200 руб.; удой – 20 крынок, по три стакана в каждой. Цена бутылки молока в продаже – 2 коп. фунт мяса 6-8 коп. Тут же, подле коров, на столах красовались местные масло и сыры. Виднелись на отдельном столе костяные изде-

Женщины с Курострова

      лия. Вслед за выставкой посещена была местная больница и богадельня.

      К вечеру Его Высочество переправился на карбасе на другой берег Холмогорки, с тем чтобы проехать оттуда на лошадях версты три расстояния до Денисовки. Денисовка одна из многих (кажется - 40) деревень большого острова Курострова, покрытого лугами и полями. Ломоносовых в Денисовке больше нет, а в Архангельске есть потомки его по сестриной линии, купцы Ершовы.

      На подвижных островах двинских поднялась и выросла подвижная колоссальная фигура Ломоносова; он родился в 1711, умер в 1765 году, следовательно, человеком далеко не старым. Мы только вчера проехали Сию, проедем Архангельск, Соловки, посетим Колу, места, в которых не раз бывал Ломоносов, когда он помогал отцу своему помору в промыслах и ходил на шняках.

Архангельск. Памятник Ломоносову

Бурливы как волны Северного моря были судьбы Ломоносова; по образцу прибрежных скал, окаймляющих Мур-ман, сложились его мощные, упрямые воззрения; мальчишка-помор, еще подростком побывал он и в расколе, широко раскинувшемся по тогдашнему северу, так как отец его, Василий Дорофеев, был раскольником; в Москве собирались постричь его во священство для проповеди в языческой Карелии; Марбург, Фрейберг, женитьба на немке, бегство от долгов, Шувалов, дружба с ним, академия, преувеличение буйства и его неприятные последствия, дело мести всяких ничтожностей вроде профессоров Винцгейма и Трускотта и рядом с этим серьезнейшие научные работы, исследования, ученые записки, оды, множество самых последовательных усилий и трудов по всем отраслям знаний и, наконец, начало русской литературы... не правда ли, как это мало для крепыша-помора в недолгую, едва только полвека длившуюся жизнь?! Ломоносов несомненно самый северный, самый полярный изо всех гениальных крепышей, изо всех талантов мира, и он наш, он русский, родился в соседстве Холмогор. 3 октября 1868 года в деревне Денисовке последовало торжественное открытие Ломоносовского училища на добрую память, пользу и назидание потомкам. В Архангельске поставлен Ломоносову памятник. Мужички толкуют, будто «человек этот рукою тучи отводил, против Божьего веления шел; Бог-от камнем ему нос перешиб, потому, значит, Ломоносовым прозывается». Так говорит о слышанном на месте г. Михайлов. Говорит он также, что приходят к памятнику и такие люди, что молятся на него и зажигают вдоль ограды свечи, сбиваясь с толку изображением крылатого гения, ангела.

Денисовка. Ломоносовское училище

      Великий Князь посетил в Денисовке училище «Ломоносовское», открытое в 1868 году; здание его невелико, одноэтажное, в десять окон, и стоит в садике. В нем приходящих 45 мальчиков и 20 девочек. О самом Ломоносове на месте его родины ничто решительно не напоминает, если не считать небольшого прудика, в который, как говорят, отец его сажал пойманную рыбу; прудишко маленький, зеленеющий.

      В связи с именем Ломоносова или, правильнее, с именем зятя его Головина находится, говорят, ныне захилевший промысел холмогорских костяных поделок. Не столько в Холмогорах, сколько в волостях, с легкой руки Головина, пошло это дело. Это известные шкатулочки, безделушки, футлярчики и пр., приготовляемые из костей, остающихся за употреблением говядины, равно как из «моржовых клыков»; они состоят из более или менее дробных костяных арабесок, сквозь которые блестит разноцветная фольга. Делают также костяные ножи, вилки, ложки, шахматы, иголеники; кто не знает в продаже оленей, запряженных в самоедские санки? У некоторых из местных техников есть так называемые секреты, то есть особые способы приготовления, например, цепочек, состоящих из колечек, продетых одно в другое.

      Г. Максимов правильно заметил, что давно бы надо было помочь костяникам, ознакомив их с порядочными рисунками. На маленькой выставке, устроенной для Великого Князя, видели мы очень незначительное количество костяных поделок.

      Предание гласит, что будто бы в первый приезд Петра I жители Холмогор прятались от него, и он назвал их «заугольниками»; прятались они потому, что боялись царя, так как были потомками беглых новгородцев. В приезд Великого Князя, напротив, вот, они высыпали на улицу и направлялись туда, куда направлялся и он. Местная воинская команда Холмогор ожидала прибытия своего главнокомандующего в развернутом строю впереди казарм. Сделав команде в полуротном составе уставное учинение, Великий Князь смотрел затем гимнастику. Всеми людьми до последнего, из числа которых были 21 новобранец, ловко и правильно проделаны нелегкие упражнения. После смотра Его Высочество обошел казармы, цейхгауз, столовые, кухни и посетил командную канцелярию, где интересовался изменениями, вызванными в делопроизводстве подчинением команды архангельскому уездному воинскому начальнику, выдающему отчетность по призыву отпускных, срочными донесениями и, наконец, состоянием командного архива.

      Ночевали мы у Белой Горы и 14 июня, часу в десятом утра, увидели купола и колокольни столицы севера – Архангельска; для крестьян нашего севера Архангельск попросту «город», поморы зовут его не иначе как «Архангельским городом».


      Архангельск

      Общий вид города. Древнейшая судьба его. Периодические обновления. Хорошее будущее. История судостроения. Отношение к Архангельску Петра I. Собор. Соломбала. Льняной и смоляной буяны. Крановщики. Цифровые данные о торговле. Выставка. Отъезд на шхуне «Норденшильд». Ее былое.

      Часов около десяти, пасмурным утром, придвигался наш пароход к средоточию нашего севера, к Архангельску. Из храмов ближе прочих виднелся Архангельский монастырь с его пятью темными, почти черными вздутыми куполами; далее по берегу выдвигался собор с пятью зелеными главами, покрытыми золотыми звездами. Заметнее других складов были льняной и смоляной буяны. Двина делает тут изгиб вправо, и поэтому всей замечательной длины города, тянущегося, как и Холмогоры, только en grand [В большом (фр.).], вдоль берега, сразу не оглядишь: Троицкая, главная улица его, идет на семь верст. Вдоль вытянутых подле берега судов и поморских классических шхун, впервые встреченных нами подле барок, паузков и пароходов, дали мы лево руля и стали приближаться к пристани. Гудело «ура!» с берега, гудело с рей и вантов. Влево от нас глянул весь поросший зеленью исторический Моисеев остров, Заостровье, Кегостров, с их церквами; глянула вдали не менее историческая Соломбала со своим собором; мы прошли подлив двух стоявших на якоре казенных паровых шхун «Вакан» и «Полярная Звезда», имена которых знакомы всему побережью Ледовитого океана, и, наконец, остановились. Пристань была устроена у самой таможни, одного из громаднейших казенных зданий, имеющего два высокие, полукруглые купола, здания, свидетельствующего величиной своею о том, что оно было рассчитано на гораздо более широкую, на грандиозную деятельность порта. На пристани виднелись представители местных административных властей, города, купечества, дамы; гудели колокола всех церквей, начиная с ближайшей и древнейшей – Михаила Архангела. Его Высочество, сойдя на берег и сев в коляску, с трудом проехал к собору. На паперти встречен он был преосвященным Нафанаилом и длинным рядом городского духовенства, и под звуки духовного пения проследовал в собор.

      Собор освящен в 1805 году. Это один из самых светлых соборов: он в три света, окнами снабжены его стены и все пять куполов, и в этом-то обилии лучей высится один из красивейших по отделке и выдержке характера резной, золоченый иконостас. Он в строжайшем стиле Возрождения. Четыре совершенно открытые центральные столба собора и все стены исписаны очень светлыми фресками работы «двух художников академии художеств чином XIV класса». Очень характерны в соборе стояния с обеих сторон его по две полукруглых, на колоннах, под сенью божницы; в одной из них, ближайшей к алтарю, с правой стороны, высится тот крест, который был собственноручно сделан Петром Великим в благодарность за избавление его от бури близ Унских Рогов. Полукруглый, драпированный темно-малиновым бархатом выступ имеется и над царскими вратами. Нижняя церковь собора, тоже посещенная Его Высочеством, очень низка; иконостас ее богат, но украшения немного грузны. Из собора Великий Князь проследовал в дом начальника губернии, где принимал представлявшихся.

      Архангельск, несомненно, город будущего; к нему тянут водные пути России, к нему пойдет железная дорога по очень простой причине: Северное море – наше море, которое нам запереть не могут, а мы без открытого, незапираемого моря существовать не можем и не должны. К нему должны тянуться не только северные окраины, к нему должна тянуться Россия.

      Архангельск несет свое имя от стоявшего на его месте до основания города монастыря Чуда Архангела Михаила, чуда, изображенного фреской на его соборе: злые люди хотели затопить Божий Дом и направили на него реку, но, призванный молитвой праведника, Архангел Михаил отклонил реку.

      Имя острова Соломбала, на котором воочию совершались все судьбы города, производится от финского «соломба», означающего болотистое место.

      Кругом Архангельска, непосредственно подле города, даже в его проулочки забегают и поныне и расстилаются тундроватые, безотрадные болота. Если в Соломбале и по двинским берегам местность немного поднята, то это немецкою землей, привозившеюся сюда в виде балласта и сложенною за долгое время громадными массами.

      История Архангельска как города начинается с XVI века; он основан Федором Иоанновичем в 1584 году и праздновал в предпрошлом году свою 300-летнюю годовщину; история Архангельска как порта начинается с конца XVII века, и тут именно становится она очень любопытною.

      Мало городов в России, и таких, собственно говоря, нет, которые, подобно Архангельску, имели бы такие законченные, завершившиеся периоды существования. Он быстро возник, быстро расцветал, еще быстрее падал, опять расцветал, опять падал и опять расцветет. Местности, неспособные на развитие, к подобной пульсации жизни неспособны.

      300 лет тому назад место, на котором стоит Архангельск, было пустынным, мало возвышенным, глинистым берегом над очень глубокою и довольно узкою Двиной; Моисеев остров был втрое больше теперешнего; на его мысу стоял одинокий монастырь Чуда Архангела Михаила. В 1419 году все иноки этого монастыря были умерщвлены норвежцами, а монастырь сожжен и отстроился внове с трудом. В 1553 году познакомились мы с англичанами. Отыскивая путь в Китай чрез Ледовитый океан, они отправили на поиски три корабля, из которых два погибли у мурманского берега, а третий занесло к устью Двины, к монастырю, одиноко на нем стоявшему. Корабль этот привез нам ставшего вследствие этого знаменитым Чен-слера, скоро вслед за тем отправленного в Москву, где его снарядили в путь обратно с милостями царя Иоанна IV Васильевича и в сопровождении нашего посла, вологжанина Иосифа Непея. Льготы англичанам предоставлены были большие, и торговля началась. Архангельска все еще не существовало.

Архангельск. Прибытие к пристани

      Заметим, впрочем, что это несуществование Архангельска подлежит некоторому сомнению, потому что 32 года спустя после предполагаемого его возникновения тобольские воеводы свидетельствовали: «А от Архангельска города ход к Мангазее (лежащей на реке Енисее) близко поспевают в полпяты недели». Справедливо замечают, что такого торного пути в глубь Сибири, в такой короткий период времени, как 32 года, не могло бы существовать, если бы Архангельск вел свое начало только со времени прибытия англичан.

      Если не делать никакого заключения из слов тобольских воевод, то надобно верить тому, что в 1584 году совершенно неожиданно к одинокому монастырю приплыли царские воеводы и заложили деревянную крепостцу – Новые Холмогоры. Торговые люди селились подле крепостцы только во время навигации, приезжая сюда из богатых Холмогор, составлявших административный и торговый центр края. В 1637 году случился пожар, монастырь перенесен выше по реке, в Нячеры, и очистил таким образом место для быстро возникавшего города; говорят, будто план гостиного двора был сделан самим царем Алексеем Михайловичем.

      Судьбы Архангельска – судьбы нашего северного судостроения и торговли; весь он жил и будет жить ими.

Архангельск. Вид набережной близ собора

      Судостроение на Белом море бесконечно старее Архангельска, говорит историк Архангельского порта, Огородников; оно идет от начала плавания по Белому морю соловецких монахов, около 1440 года; в 1548 году монахи уже имели свои верфи. Впрочем, для промыслов на взморье приходили сюда новгородцы еще в IX веке, до Рюрика, но самостоятельное значение получило наше пользование морем только со времени возникновения Архангельска. Он будто подготовился и окреп как раз ко времени появления Петра I. В 1693 году в городке было уже 29 торговых домов иностранного купечества и приходило до 40 кораблей. Было с чего начать. Когда Петр I посетил его впервые, 29 июля 1693 года, у одной из городских пристаней стояла яхта «Св. Петр», построенная для поездки царя в Соловки, вероятно, братьями Бажени-ными, имевшими свою верфь в Вавчуге, посещенной нами вчера. В 1696 году царь дал Важениным разрешение строить корабли. Кроме их верфи в то время существовали еще и другие: Бармина, Амосова и Пругавина. Купеческое судостроение, следовательно, древнее военного, начавшегося, как известно, в Воронеже в 1696 году.

      Три раза посетил Петр I Архангельск - в 1693, в 1694 и в 1702 годах. Царь, увидев впервые море, к которому так упорно, так страстно стремился и значение которого провидел, немедленно принялся за дело, со всею энергией, ему свойственною, принялся, так сказать, своими руками. На Соломбальской верфи закипела работа. В платье простого шкипера ежедневно посещал он верфи, биржу и ярмарку: негоциант Форколье объяснил ему – в чем Петр, конечно, не нуждался, – что «буде у русских свои корабли да езди они сами, барыш доставался бы им». Приказано было изготовить немедленно два купеческих судна, и одно из них, нагруженное русским грузом, царь отправил за границу при себе.

      Во второй раз, нетерпеливый в однажды начатом деле, прибыл царь в Архангельск на следующей же год. 20 мая вступил на Двину первый выстроенный у нас царский корабль, названный «Святой Павел»; царь сам подрубил его подпоры. 12 июля прибыл построенный в Голландии фрегат, названный «Святое Пророчество», и царь сам провел его двинским фарватером к городу. Отправившись в Соловки на поклонение святыне, Петр I вынес страшную бурю подле Унских Рогов; он и все плывшие с ним уже причастились, ожидая смерти, но лоцман Антип Тимофеев сумел провести судно в Унские Рога. Крест с надписью, поставленный по этому случаю Петром на берегу, видели мы в Архангельском кафедральном соборе.

      В августе, по возвращении из Соловок, царь велел нагрузить русским товаром «Св. Павел» и отправил его за границу под русским флагом, впервые родившимся тогда на свет и составленным из трех голландских цветов, только в обратном порядке. К 1701 году на Архангельской верфи было построено шесть кораблей. Кто не видел, хотя бы на картинках, эти неуклюжие, некрасивые первообразы кораблестроения того времени? Все они были сосновые, имели три палубы, называвшиеся «жителями»; люки назывались «творилами», а флаги были чудовищно громадны; так, например, кормовой имел 13 аршин длины и 9 полотнищ ширины. Личная торговля царя с заграницей, так называемые «царские торги», продолжалась с 1694 по 1718 год. Царские корабли давались также иностранцам на откуп, но под условием, чтоб экипаж на всех был русский.

      В третий раз посетил Петр I Архангельск в 1702 году и прибыл с царевичем Алексеем. У царя был тогда уже

Архангельск. Крест у Унских рогов в соборе

      целый флот. На 13 кораблях с 4000 преображенцев вышел он в море в расчете встретить шведов. Он их не встретил, зато совершил свой сказочный Нюхацкий поход от Белого моря на Повенец. Согласно одному из преданий, в один из приездов Петра в Архангельск зародилось будто бы и имя селения – Соломбала. Царь увидел жнецов в поле и захотел дать им бал: снопы служили столами и скамейками, и это был настояний «соломенный бал». Это поэтичнее, чем финское «болотистое место», но исторически безусловно неверно.

      Вот некоторые любопытные данные за Петровское время, касающиеся Архангельска. В 1694 году прибыло 50 кораблей, в 1700-м - 64, 1702-м - 149, 1708-м - 208, 1715-м - 233. В 1711 году ценность привоза и вывоза дошла до полутора миллиона рублей. Заметим, что между иностранными кораблями были такие, что носили очень странные названия: «Молодая любовь», «Золоченая Мельница», «Серый Заяц», «Белый Теленок».

      Строение собственно военных судов на Соломбальской верфи началось только в 1708 году; в 1710-м вышли в море три фрегата, но неудачно. Военные корабли были, пожалуй, еще некрасивее купеческих: тяжелые, седловатые, с пузато-закрепленными парусами, они имели чрезвычайно высокую корму; на корме этой шли снаружи галереи с аляповатыми изображениями, и над ними высились три чудовищно-огромные фонаря; в довершение всего на щеках виднелись статуи.

      Насколько любил Петр и холил Архангельск вначале, настолько же безжалостен стал он к нему, когда возникло другое его детище, при другом, более ласковом море – Петербург.

      Указом 1722 года запрещено привозить к Архангельску товаров больше, чем потребно собственно для губернии; после этого указа к городу пришло только 26 иностранных кораблей. Вслед за немилостью царя сказалась немилостью и природа: в 1723 году занесло песком устье Двины, и суда, подходившие прежде к самому Архангельску, начали останавливаться у Соломбалы. С 1715 года строение военных судов прекратилось совершенно, но с 1733 года возобновлено; начали готовить экспедицию «Обскую»; 23 июня 1735 года спущен корабле «Город Архангельск», а за ним другие.

      Особенной удачи кораблям, детищам второго расцвета Архангельска, не было. Эскадры 1742 и 1743 годов доказали наглядно, что судостроение наше страдало органическими недостатками. Корабли построены были слабо, чрезмерно нагружены артиллерией, при спуске выгибались, давали течь, не имели остойчивости и даже опрокидывались, да и самое дерево ставили нередко гнилое: в мачтах попадалось по 15 дюймов гнили в диаметре. Характерно, что когда состоялся суд за гибель «Варахаила», то обераудитором назначен был некто Клингстен, желавший уклониться от этого назначения, «за незнанием русского языка и морской службы», как он рапортовал. Контора над портом этих пустых резонов не уважила. Оригинальности тогдашних порядков соответствовал костюм офицеров: на них были белые кафтаны и светло-зеленые камзолы и штаны. Матросы, встречая начальство, кричали в те дни не «ура!», а «гузе! гузе!». В морском уставе второй половины прошлого века определено с точностью кому и сколько раз кричать «гузе»!

      Уравнение прав Архангельска с Петербургом, в отмену Петровского указа 1722 года, последовавшее в 1762 году, снова подняло дух предприимчивости архангелогородцев: завелось снова 40 торговых домов и вывоз достиг 10 миллионов; но золотым временем для города, «американскими годами» его, были 1809-1814, когда континентальная система закрыла англичанам все порты и они под американским флагом стали ходить в Архангельск. Беломорский купеческий флот, способный на дальнее плаванье, имел тогда до 300 судов.

      Со времени Отечественной войны стало быстро совершенствоваться и архангельское военное судостроение, под руководством замечательных строителей-самоучек, следовавших один за другим: Курочкин, Ершов и Загуляев. Когда император Александр I посетил Архангельск в 1819 году, в гавани стояло до 150 судов, и милостью Государя архангельское купечество избавлено было от гильдейских пошлин на 20 лет. Первый пароход заложен был в Архангельске в 1824 году. Затем, с 1852 года, строение кораблей прекратилось, начато сооружение винтовых двигателей, и первым был спущен «Полкан», а в 1856 году отсюда отправлены в Балтику 6 клиперов.

      Последнее двадцатипятилетие, в силу многих обстоятельств, оказалось гибельно для Архангельска. Улучшение водяных сообщений внутри империи к Петербургу и направление к нему железных дорог повлияли, так сказать, косвенно; но начало и развитие броненосного судостроения, перенесшее постройку судов к другим центрам, оказало влияние непосредственное. Неудачный спуск в 1860 году громадного фрегата «Пересвет» послужил последним поводом к Высочайшему повелению, состоявшемуся в 1862 году, об упразднении в Архангельске главного порта, – тринадцать лет спустя после закрытия порта на Охотском море; в 1866 году два последние эллинга пошли с молотка.

      Быстро расцветал Архангельск, быстро и падал. Теперь несомненно предстоит ему большая будущность; Соломбала, как купеческий порт, развивается; к 1870 году, за 6 лет, отпуск возрос с 6 на 11 1/2 миллионов, в 1880 г. отпуск был в 10 1/2 миллионов, в 1883 г. он уменьшился до 7 400 000 руб. Кораблей приходит до 700, в том числе 40 пароходов, и все это несмотря на неудобства плавания в Ледовитом океане, на все недостатки Северной Двины и на то, что чинить суда в Архангельске негде. Волго-Двинская железная дорога, первая мысль о которой была высказана еще в 1864 году, будет первою и ближайшею причиной нового расцвета.

      Мы сказали, что еще в 1723 году занесло устье Двины песком. Она вливается в море четырьмя устьями. В настоящее время в ней три мели или так называемые бара: два ниже Архангельска, один почти в самом городе. Они имеют до 13 аршин глубины, не более, что при постоянном возрастании осадки морских судов и увеличение их емкости служит большою помехой, так как вызывает двойную перегрузку, увеличивающую ценность товаров. Фрахта до Англии от Онеги и Сорок, где перегрузки нет, на 5-7 шиллингов дешевле, что от Архангельска, и в общей сложности купечество наше теряет в названных перегрузках до 220 000 руб. в год. Министерство путей сообщения предполагает углубить бар у Мудьюгского острова землечерпанием, а мель у Моисеева острова уничтожить водостеснительными сооружениями.

      С 1860 года существует Северо-Двинская компания пароходства, имеющая до пятнадцати пароходов и поддерживающая сообщение с центром России.

      Если, как мы заметили, размеры таможни свидетельствуют о том, чем был Архангельский порт, то посещение Соломбалы, морской казармы и тех мест, на которых стояли верфи и эллинги, подтверждают это еще яснее. На Соломбале Великий Князь посетил прежде всего собор, оконченный постройкой в 1776 году; он тоже в три света, но имеет безусловно белые стены, и иконы сосредоточиваются исключительно на иконостасе и его зеленом фоне. В Соломбальском соборе, как в Архангельской и во многих церквах двинского побережья, над входною во храм дверью, внутри церкви, против алтаря имеется галерея. Морские казармы – это мастодонт между всеми казармами. В них в двух корпусах помещаются: одно из самых обширных арестантских отделений – около 700 человек, архангельская флотская рота, морской госпиталь, офицерский морской клуб и многое другое, и, несмотря на это, значительная часть зданий пуста. В офицерском клубе хранятся модели наших старых судов: «Ингерманланда», «Нептуну-са», «Твери», «Славы России» и др. Из окон казарм видны пустые места, находившиеся подле верфей и эллингов, заваленные мусором и порастающие травой. При посещении Соломбалы Великий Князь осмотрел также казарму пограничной стражи и ездил на стоявшие против нее клипер «Забияка» и паровые шхуны «Полярная Звезда» и «Бакан». Гром салютов с военных судов раскатился далеко по низменным берегам и островам Двины вслед за посещением Великого Князя.