Жизнь великого человека поучительна и достойна, и если каждый из нас постарается сделаться великим и гениальным, чтобы прожить столь же достойную и поучительную жизнь, то ничего особенно нахального в этом старании не будет. Как говорится, плох тот солдат, который не хочет стать генералом.
Всё так. Только с некоторых пор стало вдруг казаться, что жизнь негениального человека, негениального художника может быть еще более поучительной и достойной. Проходит она без шума, без подарочных букетов, без корреспондентов, без надежды уклониться от оплеух, на которые так щедра порою действительность, наедине лишь с совестью и своей работой, которую иной раз никто и не полюбит — никто, кроме самого родителя. Такие люди, как правило, не симулируют яркую одаренность, не заболевают от успехов собрата по профессии, твердо зная, что самолюбие всего-навсего двигатель таланта, но никак не содержание творчества. Они не сравнивают свое творчество с драгоценными вазами или фужерами, а тихо и твердо служат любимому делу.
Таков был Виктор Николаевич Трамбицкий, настоящий музыкант, композитор, человек огромной совестливости.
Он не был избалован похвалами. Он прошел мимо вкусной еды и красивой одежды. Старый и больной, он уступал место в трамвае более молодым. «Совесть не позволяет» — слова, которые он повторял всего чаще. Так он и скончался: совесть не позволила ему задержать врача.
Горько, что прекрасное в человеке часто начинаешь по-настоящему ценить, когда человека уже нет. И нет художника, у которого нужно было бы учиться, перенимать каждое движение его души. Виктор Николаевич был личностью на редкость стройной и чистой. Он не делился на несколько составных — на художника, на гражданина и на бытовую фигуру, причем, как это иногда бывает, качественно весьма различных. Он никогда не допускал мысли, что за творчество все простится — и цинизм, и жадность, и лицемерие, и трусость, — ибо хорошо понимал, что любое проявление низости обращает самый смысл творчества в труху.
Музыка Виктора Николаевича — зеркало его души. С нею хорошо общаться, она благородна, глубока и красива. Он не был «взорвалистом» в искусстве, но с упорством, достойным бесконечного уважения, развивал лучшие традиции русских мастеров, в особенности Мусоргского, добиваясь порой результатов, выдающихся по силе выразительности, особенно в ведении оперного речитатива.
Художник истинно русский, Трамбицкий принадлежал к тому поколению русской интеллигенции, чья жизнь до предела была насыщена глубокой, серьезной работой мысли, без мишуры, без рисовки. Нежная влюбленность в людей, в красоту человеческой природы, казалось, не оставляла места увлечению собственно игровыми началами музыки, желанию удивлять собою, своим творчеством. Он хотел удивляться сам, и удивлялся до конца дней — восторженно, страстно и чуть-чуть наивно. Сочинял он только о том, во что без оглядки верил, и помечал нотами только те звуки, которые считал совершенно необходимыми для правдивой передачи правдивого, непридуманного чувства. Здесь сказалось и его изумительное знание народной музыки, этого чуда из чудес, волшебным образом сочетающего в себе прекрасное с практически необходимым. Дух народной музыки в сочинениях Виктора Николаевича — как кровь, которую нельзя извлечь иначе, нежели поранив живое тело.
Совесть не позволяла Виктору Николаевичу настойчиво добиваться изданий, постановок, исполнений. Зато она побуждала его бросать свое творчество и с головой отдаваться депутатским делам, одинаково вникать как в самые мелкие, так и в самые трудные просьбы. Для человека скромного, стеснительного это означало всего достигать лишь своими руками.
Очень, очень нужно, чтобы жила память о Трамбицком, чтобы жило его творчество. Надо его печатать, издавать, петь. То есть проявлять уважение не только к его работе, но и к своей, к нашей работе, к работе тех, кто придет после нас...
А теперь еще немножечко о величии и славе. В жажде того и другого люди иногда совершают удивительные вещи: неделями сидят на столбах, поют с эстрады ужасающие песенки или тоннами пишут пустые сочинения во всех жанрах, так что получается не сочинитель, а нечто вроде ворот, готовых скрипеть от каждого чихания. А что если ты просто болтун и давно уже всех утомляешь?
Благороднейшие умы человечества творили с мыслью о народе, но никто из них не стоял, да и не мог стоять к нему столь близко, не мог так, впрямую, рассчитывать на внимание миллионов людей, как это дано нам. А многим ли мы служим этим миллионам? Все чаще кажется, что не нужно писать и делать «удивительных» вещей. Не все удивительное обязательно прекрасно. Прекрасное рождается только из необходимого, а необходимое сейчас — заинтересовать как можно больше людей нашей работой.
Очень сильно стали мы увлекаться «игрой». Игра сама по себе — вещь важная, она всегда привлекала и будет привлекать своей абсолютной ясностью, понятностью цели. Но ведь не всё в жизни игра. И хорошо бы научиться спрашивать себя: не слишком ли заигрался, не слишком ли себя навязываешь, позволяет ли это совесть? Если нет — лучше промолчать, уступить место более достойному. Потому что, возвышая других, возвышаешься сам. В этом смысле значение примера подлинных мастеров отечественной культуры, в том числе Трамбицкого, непреходяще. Оно состоит в осознании ответственности перед слушателем, в постоянном ощущении долга перед ним, в сохранении, несмотря на все невзгоды и изгибы судьбы, полного единства интересов личности и интересов дела, которому эта личность призвана служить. Жизнь, прожитая в музыке и для музыки — ради других, а не ради себя самого, без чванства, без трескотни, без спекуляции, — что может быть чище и величавее?..
...Он был одним из организаторов Уральской консерватории, одним из первых ее профессоров. После оперы «Орлена» Мясковский сказал: «С Вами придется считаться». У него талантливые ученики. Честное слово, с годами их будет больше.