Ваш концерт, только что состоявшийся в филармонии, имел огромный успех. Не преувеличивая, можно сказать, что это был подлинный праздник музыки, праздник человеческого общения. Что чувствовали вы в этот вечер, чем памятен прошедший концерт для вас?
Внимательностью и очень горячей реакцией на музыку. Я постоянно этот зал ощущал.
Это замечательно, потому что бывает очень часто так, что из зала не идет никакого излучения. Это большой для меня праздник.
Радио и телевидение — мощный рычаг популяризации музыкальных произведений. Как вы относитесь к радио- и телемузыке?
Дело в том, что в последние годы я стал относиться довольно скептически к радиовещанию, и в особенности к телевизионному вещанию, потому что часто все-таки программы делаются на невысоком художественном уровне, записи музыкальных произведений и исполнение оставляют желать лучшего. Я считаю самым главным живое общение со слушателем и живое концертное исполнение. Почему?
В музыке много привлекательных моментов: ее содержание, ее красота, ее настроение и т. д. Но есть еще один момент, пожалуй, самый важный, о котором редко говорят. Это то поле общения, которое образуется между исполнителем и слушателем. Когда музыка завоевывает слушателя и слушатель начинает понимать сочинение, принимать его в свое сердце. Получается то, что я называю для себя эффектом братства. Понимаете, вот все сидящие рядом люди в этом зале вдруг начинают ощущать необычайную близость друг к другу, товарищество, и это — самый главный результат музыки. Ни на радио, ни на телевидении этот эффект невозможен.
Но, Валерий Александрович, на ваш концерт вологжане имели возможность попасть в первый раз, поклонники вашей музыки не избалованы и возможностью взять пластинку и послушать ее. Мало ваших грамзаписей, не так ли?
К пластинкам отношусь тоже двояко. Другое дело, что концертная жизнь у нас налажена очень неудовлетворительно. А так можно было бы ездить больше и показывать лучше. Организация концертного дела очень слаба. Я за последние годы езжу очень много и в этом убеждаюсь.
Вам удается с одинаковой удачей работать во многих жанрах. Вы работаете в разных жанрах, потому что вам хочется время от времени переменить жанр или вам предлагают материал, который вам одинаково интересен?
Это, очевидно, специфика моей работы. Дело в том, что я не работаю в жанрах, а сочиняю музыку. Но ваш вопрос совершенно закономерный. Об этом меня спрашивают и музыковеды, и все специалисты. Я отвечаю: я не работаю в жанрах, я собираю музыку вокруг себя. Я никогда не знаю, в какой жанр она выльется. Мне важно где-то в воздухе уловить идею, и дальше я начинаю работать: как собака, буквально иду по следу, куда это меня приведет.
Иногда вот такая работа у меня продолжается по многу лет, сочинение складывается пять-семь лет. Я почти не могу назвать ни одного сочинения, для которого бы меньше времени собирался материал. А потом вдруг наступает какой-то момент — и появляется жанр. Но и жанры у меня какие-то необычные. Вот я называю: вокальный цикл, кантаты, симфонические поэмы или вокально-симфонические поэмы — это все чисто условно, потому что я не в один жанр точно не попадаю.
Совсем недавно по телевидению с большим успехом демонстрировался фильм-балет по рассказу Чехова «Анна на шее». Любите ли вы эту работу?
Да, очень люблю.
Вы очень удачно работаете и в драматическом театре. Широко известна ваша музыка к спектаклю БДТ «Три мешка сорной пшеницы» по Тендрякову, к «Степану Разину» В. Шукшина в театре им. Е. Вахтангова. Что дала вам работа в драматическом театре?
Я соглашаюсь писать музыку к спектаклям, когда я чувствую, что у меня внутри есть уже музыка для этого драматургического или литературного материала. И тогда получается так, что музыка для драматического спектакля становится предварительной работой, обкаткой материала, который я потом все равно развиваю в сочинениях уже специально музыкальных.
Вот работа над «Тремя мешками...» у Товстоногова помогла мне написать вокально-симфоническую поэму «Военные письма». Это драма о женщине, у которой любимый человек погиб во время войны, а она его продолжает ждать и ждет до сих пор. А в «Степане Разине» Шукшина в постановке Михаила Ульянова был опробован материал, который впоследствии вошел в мою большую работу «Перезвоны». Но это сочинение имеет у меня подзаголовок. Это сочинение по форме ближе всего к мистерии. По-русски это называется действо. Такая хоровая симфония-действо. Есть элементы театрализации, элемент сюжетности. Это нечто среднее между оперой и ораторией. И вот я в подзаголовке к этому сочинению написал: «По прочтении Василия Шукшина».
В последнее время личность Шукшина стала оказывать влияние на творчество художников из смежных областей: существует симфоническая поэма Е. Светланова «Калина красная», вот это ваше сочинение. Кем или чем был для вас Шукшин? Что близко вам в его личности, творчестве?
Шукшин чем поразителен? До сих пор спорят о его литературных сочинениях. Насколько они совершенны, насколько несовершенны. Что слабо, каков язык. Все является предметом спора. И сама его личность для многих людей является спорной. Но для меня есть одно бесспорное, совершенно удивительное качество в этом художнике. Лев Толстой вывел три признака подлинно художественного сочинения: первое — это новизна содержания, новый взгляд на привычные вещи, второе — красота формы, это означает ясность изложения, и третье — искренность. Причем третий признак — самый главный в сочинении. Так вот Шукшин — как никто из художников последнего времени — отличался этим качеством. Что бы он ни писал и как бы он ни писал, это было необычайно искренне. Он так думал, это была правда. Он не старался казаться ни лучше, ни хуже. А в наше время это очень распространено в искусстве — показать себя лучше, показать себя умнее, показать себя значительнее.
Шукшин — это явление, которое просто трудно переоценить. Для меня, как для работающего композитора, явление такой личности в искусстве было просто событием. Это было мне подспорьем, опорой, поддержкой в том, что можно и нужно так работать. Шукшин остается и долго еще будет могучей фигурой и движущей силой в нашем искусстве.
Как вы относитесь к кино?
Киносудьба у меня малоинтересная, и фильмы, к которым я писал музыку, были слабые. В общем, ни с кем из режиссеров контакта настоящего не завязалось по молодости. А теперь я уже музыку к фильмам не пишу. Я получаю очень много предложений: пять-шесть в год, но я только прочитываю (сценарии. — Сост.) из принципа, чтобы лишний раз убедиться, что мне в кино делать нечего.
А как зрителю что вам запомнилось из фильмов последних лет?
Я так не люблю кино, что даже не могу сказать. Мне это кажется настолько примитивным по сравнению с книгой, что я все-таки предпочитаю читать. Меня ни за какие деньги не заманишь смотреть фильм «Война и мир», раз есть такая книга. Вот я видел фильм Шепитько «Крылья». Он как раз произвел на меня впечатление. Но думаю, что, если бы была книга хорошая хорошего автора, было бы лучше. Из того, что мне понравилось: несколько лет тому назад смотрел фильм «Трясина» Чухрая, у меня было сильное впечатление, но не оттого, наверное, как сделан фильм, а просто с необычайной стороны раскрылось дарование Мордюковой. Она выступила как большая драматическая актриса.
Вернемся к главному вашему делу — к камерному сочинительству. Режиссер М. Швейцер сказал о вокальных сочинениях Г. Свиридова, что композитор слышит тишину между словами Блока[1][1 См.: Швейцер М. А. [О Г. В. Свиридове] // Книга о Свиридове. М., 1983. С. 53]. Потрясающее определение музыки, и вашей тоже... Это относится и к «Русской тетради», и к «Вечерку»... Ваше отношение к камерному творчеству?
Мне очень понравились слова Швейцера, и вот почему. «Русская тетрадь»... В ней, я считаю, я нашел себя как композитор со своей темой и понял самое главное для себя: как нужно писать музыку. Как сказал Швейцер: музыка между словами. А также понял: нужно писать музыку не о том, что видел или слышал, а о том, что стоит за тем, что ты видишь или что ты слышишь. Тогда получится музыка, получится сочинение.
Вы сказали «моя тема». Мне кажется, это тема судьбы русской женщины. Вы художник из тех, кто «ранен женской долей», как точно сформулировал это Пастернак. Может, я несколько узко определила ее?
Нет, совершенно правильно. Это бесконечная тема. Я думаю, что в русском искусстве тема женская — тема ведущая. Даже если в названии сочинения мужское имя, все равно можно быть уверенным, что там женщины играют решающую роль. Даже из романов Толстого: «Воскресение» — о женщине, «Анна Каренина» — о женщине; когда говорят «Война и мир», то первой вспоминают Наташу Ростову.
Как вы выбираете исполнителей для своих сочинений? Ваши сочинения исполняли Ольга Бузина, Зара Долуханова. Не хотелось ли вам поработать с Еленой Образцовой?
Для Образцовой у меня сейчас сделано крупное вокально-симфоническое сочинение, моноспектакль «Свадьба». Свадьба, которая промчалась мимо. Ну а когда она сможет это сделать...
Что легло в основу либретто?
Основа частично придумана мною, частично мне помогла моя постоянная помощница поэтесса Альбина Шульгина, с которой я много работаю.