Если бы меня вдруг спросили, какое значение имеют для человечества мои папа и мама, я ни в коем случае не нашел бы ответа. Они меня родили, и я их люблю, а как к этому относится человечество — не знаю. Я не смог бы также объяснить мирового значения тысяч вещей и явлений — ни березок, ни полей, ни закатов, ни колокольного звона, ни длинных неухоженных русских проселков. Все это — моя Родина, это моя живая душа, моя страна.
И есть в этой стране чудо, значение которого я тоже не могу объяснить. Я благоговею перед ним и люблю сильно и бесконечно, любовь эту можно отнять у меня, лишь отняв душу. Я говорю о музыке Свиридова.
Каждый день каждый из людей делает десятки, сотни движений, жестов. Мы так привыкли к ним, что обыкновенно и не замечаем этой мелкой мускульной возни. Но вот простенький жест сделан рукою великого артиста — и мы замираем. Происходит чудо. Словно туман отлетает от наших глаз, и мы видим движение, исполненное выразительности, смысла, движение во всем его первозначении, очищенное от неточности, неопределенности, от прочей шелухи. Это уже не суетливая мускульная возня — это движение воли, характера, устремлений. Это обобщение, образ...
Работы Свиридова необыкновенной выделки. Часами можно любоваться его партитурами, как любуются снежинкой: и проста будто, и легка, почти невесома, прозрачна, а какие формы, какие узоры, каждый звук, фраза, созвучие, тембр отточены, как ледяные снежиночьи иголочки, все отобрано, пригнано, срифмовано... Он блестящий поэт, Свиридов. Есть у нас прекрасные композиторы — трагики, драматурги, романисты, а поэт, я думаю, один.
...Мир музыки Свиридова хочется назвать заповедным. Здесь все первое, свежее, настоящее, не загрязненное, не отравленное ни шумом, ни фосфатами, ни бетоном, ни синтетикой. Здесь никого не едят, не шокируют, не пугают. Здесь то, без чего люди не могут и никогда, я в этом убежден, не смогут жить. Здесь по-рыцарски нежно берегут вечно необходимое, потому что без защиты может погибнуть только необходимое. Ненужное может жить вечно.
Есть такая несколько болезненная страсть — сравнивать знаменитых людей с чем-нибудь огромным: с Гималаями, с Барабинской степью. И даже если ходячие Гималаи на деле не выше поленницы, а вся степь — полчаса езды на сусликах, мания возвеличивания остается. Мне же хочется сравнить Свиридова с чем-то очень простым и удивительным. Он для меня — не океан, куда впадают реки с громкими именами. Пусть он будет лесной ручей, питаемый безвестными подземными ключами. И если какой-нибудь усталый путник, случайный прохожий набредет на него, ручей доставит жаждущему нечаянную радость и напоит его влагой, какую он не будет пить ни в каком другом месте...