<...> Итак, Валерий Гаврилин оказался... в Ленинграде. В школе для особо одаренных детей при консерватории.
<...> Потом была консерватория, класс композиции Ореста Александровича Евлахова, одного из учеников Шостаковича. На третьем курсе начались неполадки с сочинением. С моим профессором стали расходиться во взглядах, и я перешел на музыковедческое отделение с фольклором. Начал ездить в экспедиции. И композитором, который имеет какой-то свой взгляд на музыку, я стал именно здесь.
А дальше было так. Консерваторию закончил как музыковед. Получил распределение в Киргизию, в город Ош.
<...> Неожиданно позвонил мой профессор Орест Александрович Евлахов и сказал, что в аспирантуру консерватории приходит преподавать Шостакович. Что хотели бы рекомендовать в аспирантуру по классу композиции. Поинтересовался, сочинял ли я в эти годы что-нибудь. Я ответил утвердительно, и профессор предложил сдать экзамены за композиторский факультет.
Начались совершенно сумасшедшие дни. За неделю я сдал больше двадцати экзаменов. В аспирантуру меня приняли, но учиться пошел к своему профессору. Был большой скандал. Но я считал: заниматься у Шостаковича мне нельзя. Это все равно, что какому-нибудь историку обучаться в классе Карла Маркса. Вот такое было начало.
<...> Все эти годы вы не порываете связи с родными местами. Говорят, одно время вы далее вели творческие семинары для молодых композиторов?
Нет. Не семинары. Несколько раз меня приглашали на конкурсы самодеятельных композиторов. Не знаю, проводят ли их теперь, но тогда на конкурсах встречались очень интересные люди. Я не один считаю: спасение духовности России и ее самобытности придет только из русской провинции. Здесь очень сильна связь людей с родиной. Здесь еще не удалось все разрушить.
<...> Как вы относитесь к поэзии Николая Рубцова?
Я восхищаюсь творчеством этого поэта. Рубцов все-таки великий поэт. С каждым годом убеждаюсь в этом больше и больше. Его дарование необъяснимо. Это от Бога. Такой молодой человек — и такие глубокие чувства, прозорливость, пророчество. Завидую тем, кто пишет музыку на его стихи. У меня просто рука не поднимается. Есть два поэта, на стихи которых очень бы хотел написать музыку, — Пушкин и Рубцов. Хотел бы, но очень боюсь.
Когда я смотрела «Анюту», подумала: написать такую музыку мог лишь человек, бесконечно влюбленный в Антона Павловича Чехова. Мне показалось, вам он очень близок, А кто еще?
Литературные пристрастия всегда трудно определить. Хорошо, что есть вся литература. Если бы кого-нибудь не было, мы оказались бы гораздо беднее. Ну конечно, есть самые-самые...
Сейчас старею, поэтому страшно тоскую по родине. Каждый день что-нибудь читаю Василия Белова. Для меня это погружение в мир родины, в родную стихию.
В одном из интервью Георгий Свиридов сказал, что лучше всего психологию музыканта удалось показать Тургеневу в рассказе «Певцы». Вы согласитесь с высказыванием вашего любимого композитора?
Может быть, в «Певцах» психология простого неученого человека и передана. Но, на мой взгляд, есть только одно сочинение, где ярко и сильно показана психология идеального музыканта. Это очерки Бориса Викторовича Шергина о народной певице Марии Кривополеновой[1][1 См.: Шергин Б. В. Марья Дмитриевна Кривополенова // Шергин Б. В. Изящные мастера. М., 1990. С. 144-147]. Он прекрасно показал, как надо воспитывать музыканта. Если хочешь чего-то добиться, надо приготовиться к бедности, ограничить себя во всем. Постараться быть святым в своем деле. Иначе не спасется никакое искусство!
Мы переживаем не лучшие времена. <...> Многие выдающиеся деятели культуры, целые симфонические оркестры в поисках лучшей участи уезжают на Запад. А вам — как сегодня работается?
Плохо. Очень плохо. Жизнь ничего не дает, кроме боли. Она тоже разная бывает. Иногда побуждает к творчеству. А эта боль разрушает личность. В последние годы произошло самое ужасное. Людям нанесли страшный удар. Боюсь, на этот раз под самое сердце. Им дали понять — совершенно нагло, цинично — в мире побеждают негодяи. Тот, кто жил не по совести — таскал, хапал, — оказался на коне. Мы на остановке стояли как-то с женой, и одна женщина с хорошим русским лицом сказала: «Господи, что же меня мама воровать-то не научила! Как бы я хорошо жила!..» А сколько таких слышимых и неслышимых страданий люди переживают. И днем ходят — думают, и ночью, когда останутся один на один со своими мыслями. Как тут не вспомнить Тютчева: «Слезы людские, о слезы людские! Льетесь вы ранней и поздней порой. / Льетесь безвестные, льетесь незримые, / Неистощимые, неисчислимые...» Это страшно. Такого Россия еще не видела. Сейчас, мне кажется, гвоздь загнан под самое сердце. Дай Бог мне ошибиться...