Таково было княжение Святополка для киевлян.  Легко понять, что племя
Изяславово   потеряло   окончательно   народную  любовь  на  Руси;  дети
Святослава никогда не пользовались ею:  мы видели, какую славу имел Олег
Гориславич  в  народе;  в  последнее  время  он не мог поправить ее,  не
участвуя в самых знаменитых походах других  князей.  Старший  брат  его,
Давыд,  был лицо незначительное; если он сделал менее зла Русской земле,
чем брат его, то, как видно, потому, что был менее его деятелен; но если
бы  даже  Давыд и имел большое значение,  то оно исчезало пред значением
Мономаха,  который во все княжение Святополка стоял на первом плане;  от
него  одного только народ привык ждать всякого добра;  мы видели,  что в
летописи он является любимцем  неба,  действующим  по  его  внушению,  и
главным   зачинателем  добрых  предприятий;  он  был  старшим  на  деле;
любопытно, что летописец при исчислении князей постоянно дает ему второе
место после Святополка,  впереди Святославичей:  могли ли они после того
надеяться получить старшинство по смерти  Святополковой?  При  тогдашних
неопределенных  отношениях,  когда  княжил  целый  род,  странно было бы
ожидать,  чтоб Святополково место занято было кем-нибудь  другим,  кроме
Мономаха.  Мы  видели,  как  поступили  новгородцы,  когда князья хотели
вывести из города любимого ими Мстислава;  также поступают  киевляне  по
смерти  Святополка,  желая  видеть его преемником Мономаха.  Они собрали
вече,  решили,  что быть князем Владимиру,  и послали к нему объявить об
этом:  "Ступай,  князь,  на стол отцовский и дедовский",  - говорили ему
послы.  Мономах,  узнав о смерти Святополка,  много плакал и не пошел  в
Киев:  если  по  смерти  Всеволода он не пошел туда,  уважая старшинство
Святополка,  то ясно,  что и теперь он поступал по тем  же  побуждениям,
уважая  старшинство Святославичей.  Но у киевлян были свои расчеты:  они
разграбили двор Путяты тысяцкого за то,  как говорит одно известие,  что
Путята  держал  сторону Святославичей,  потом разграбили дворы сотских и
жидов;  эти слова летописи подтверждают то известие,  что  Святополк  из
корыстолюбия дал большие льготы жидам, которыми они пользовались в ущерб
народу и тем возбудили против себя всеобщее негодование.  После  грабежа
киевляне послали опять к Владимиру с такими словами:  "Приходи, князь, в
Киев;  если же не придешь, то знай, что много зла сделается: ограбят уже
не  один  Путятин  двор  или  сотских  и  жидов,  но  пойдут  на княгиню
Святополкову, на бояр, на монастыри, и тогда ты, князь, дашь богу ответ,
если монастыри разграбят".  Владимир,  услыхавши об этом,  пошел в Киев;
навстречу к нему вышел митрополит с епископами и  со  всеми  киевлянами,
принял его с честью великою, все люди были рады, и мятеж утих.
   Так после  первого  же старшего князя во втором поколении нарушен уже
был порядок первенства вследствие личных  достоинств  сына  Всеволодова;
племя Святославово потеряло старшинство,  должно было ограничиться одною
Черниговскою волостию, которая таким образом превращалась в отдельную от
остальных русских владений отчину,  подобно Полоцкой отчине Изяславичей.
На первый раз усобицы не  было:  Святославичам  нельзя  было  спорить  с
Мономахом; но они затаили обиду свою только на время.
   В непосредственной  связи  с  приведенными  обстоятельствами избрания
Мономахова находится известие,  что Владимир  тотчас  по  вступлении  на
старший  стол собрал мужей своих,  Олег Святославич прислал также своего
мужа, и порешили ограничить росты; очень вероятно, что жиды с позволения
Святополкова  пользовались  неумеренными ростами,  за что и встал на них
народ.
   Святославичи не  предъявляли  своих  прав,  с  ними  не  было  войны;
несмотря  на то,  и княжение Мономаха не обошлось без усобиц.  Мы видели
еще при Святополке поход  князей  на  Глеба  Всеславича  минского;  этот
князь,  как  видно,  наследовал  дух  отца  своего  и деда и вражду их с
Ярославичами:  он не побоялся подняться на сильного Мономаха,  опустошил
часть земли дреговичей,  принадлежавшую Киевскому княжеству, сжег Слуцк,
и когда Владимир посылал к нему с требованием,  чтоб унялся от  насилий,
то он не думал раскаиваться и покоряться,  но отвечал укоризнами.  Тогда
Владимир в 1116  году,  надеясь  на  бога  и  на  правду,  по  выражению
летописца,  пошел  к Минску с сыновьями своими,  Давыдом Святославичем и
сыновьями Олеговыми. Сын Мономаха, Вячеслав, княживший в Смоленске, взял
Оршу и Копыс;  Давыд с другим сыном Мономаховым,  Ярополком, княжившим в
Переяславле,  на отцовском месте,  взяли Друцк приступом, а сам Владимир
пошел  к  Минску  и  осадил  в  нем Глеба.  Мономах решился взять Минск,
сколько бы ни стоять под ним,  и для того велел у стана строить  прочное
жилье  (избу);  Глеб,  увидав приготовление к долгой осаде,  испугался и
начал слать послов с просьбами:  Владимир,  не желая,  чтоб христианская
кровь  проливалась великим постом,  дал ему мир;  Глеб вышел из города с
детьми  и  дружиною,  поклонился  Владимиру  и  обещался  во  всем   его
слушаться;  тот, давши ему наставление, как вперед вести себя, возвратил
ему Минск и пошел назад в Киев;  но сын  его  Ярополк  переяславский  не
думал возвращать свой плен, жителей Друцка; тяготясь более других князей
малонаселенностью  своей  степной  волости,   так   часто   опустошаемой
половцами,  он  вывел  их в Переяславское княжество и срубил для них там
город  Желни.  Минский  князь,  как  видно,   недолго   исполнял   наказ
Владимиров:  в  1120  году у Глеба отняли Минск и самого привели в Киев,
где он в том же году и умер.
   Другая усобица происходила на Волыни.  Мы видели,  что  Владимир  жил
дружно  с  Святополком;  последний  хотел еще более скрепить эту дружбу,
которая могла  быть  очень  выгодна  для  сына  его  Ярослава,  и  женил
последнего  на  внучке Мономаховой,  дочери Мстислава новгородского.  Но
самый этот брак,  если не был единственною,  то по крайней мере одною из
главных  причин  вражды  между  Ярославом  и  Мономахом.  Под 1118 годом
встречаем  известие,  что   Мономах   ходил   войною   на   Ярослава   к
Владимиру-Волынскому   вместе   с  Давидом  Святославичем,  Володарем  и
Васильком Ростиславичами.  После двухмесячной осады  Ярослав  покорился,
ударил  челом  перед дядею;  тот дал ему наставление,  велел приходить к
себе по первому зову и пошел назад с миром в Киев.  В некоторых  списках
летописи  прибавлено,  что  причиною  похода Мономахова на Ярослава было
дурное обращение последнего с женою  своею,  известие  очень  вероятное,
если  у  Ярослава  были наследственные от отца наклонности.  Но есть еще
другое  известие,  также  очень  вероятное,  что  Ярослав  был  подучаем
поляками  ко  вражде с Мономахом и особенно с Ростиславичами.  Мы видели
прежде вражду последних с поляками,  которые не могли простить  Васильку
его опустошительных нападений и завоеваний;  Ярослав,  подобно отцу,  не
мог забыть, что волость Ростнславичей составляла некогда часть Волынской
волости:  интересы,  следовательно,  были  одинакие  и  у  польского и у
волынского князя; но, кроме того, их соединяла еще родственная связь. Мы
видели,  что  еще  на  Брестском  съезде  между  Владиславом-Германом  и
Святополком было положено  заключить  брачный  союз:  дочь  Святополкову
Сбыславу выдали за сына Владиславова, Болеслава Кривоустого; но брак был
отложен  по  малолетству  жениха   и   невесты.   В   1102   году   умер
Владислав-Герман,  еще  при  жизни  своей разделивши волости между двумя
сыновьями - законным Болеславом и незаконным Збигневом.  Когда  вельможи
спрашивали  у  него,  кому  же из двоих сыновей он дает старшинство,  то
Владислав отвечал:  "Мое дело разделить волости,  потому что  я  стар  и
слаб;  но  возвысить  одного  сына  перед  другим  или  дать им правду и
мудрость может только один бог.  Мое желание - чтоб вы повиновались тому
из  них,  который  окажется справедливее другого и доблестнее при защите
родной  земли".  Эти  слова,  приводимые  польским   летописцем,   очень
замечательны:  они  показывают всю неопределенность в понятиях о порядке
наследства, какая господствовала тогда в славянских государствах. Лучшим
между  братьями  оказался Болеслав,  который вовсе не был похож на отца,
отличался мужеством,  деятельностию.  Болеслав остался верен  отцовскому
договору  с  Святополком,  женился  на  дочери  последнего  - Сбыславе и
вследствие этого родственного союза Ярослав волынский постоянно  помогал
Болеславу  в  усобице  его  с  братом  Збигневом;  нет ничего странного,
следовательно,  что князья польский  и  волынский  решились  действовать
вместе против Ростиславичей. Но мог ли Мономах спокойно смотреть на это,
тем более что он находился с Ростиславичами в родственной связи: сын его
Роман был женат на дочери Володаря:  ясно,  что он должен был вступиться
за последнего и за брата  его;  сначала,  говорит  то  же  известие,  он
посылал  уговаривать  Ярослава,  потом  звал  его  на  суд  пред князей,
наконец,  когда Ярослав не  послушался,  пошел  на  него  войною,  исход
которой  мы  изложили по дошедшим до нас летописям.  В них встречаем еще
одно важное известие,  что перед походом на Ярослава Мономах перезвал из
Новгорода  старшего  сына  своего Мстислава и посадил его подле себя,  в
Белгороде:  это могло заставить Ярослава думать,  что Мономах  хочет  по
смерти своей передать старшинство сыну своему, тогда как Мономах мог это
сделать   именно   вследствие   неприязненного    поведения    Ярослава.
Принужденная  покорность  последнего  не  была продолжительна:  скоро он
прогнал свою  жену,  за  что  Мономах  выступил  вторично  против  него;
разумеется,  Ярослав  мог  решиться  на  явный  разрыв,  только собравши
значительные силы и в надежде на помощь польскую  и  венгерскую,  потому
что и с королем венгерским он был также в родстве;  но собственные бояре
отступили от волынского князя,  и  он  принужден  был  бежать  сперва  в
Венгрию, потом в Польшу. Мономах посадил во Владимире сперва сына своего
Романа,  а потом,  по смерти его, другого сына - Андрея. Что эти события
были  в  связи  с  польскою войною,  доказательством служит поход нового
владимирского князя Аидрея с половцами в Польшу в 1120 году. В следующем
году  Ярослав  с поляками подступил было к Червеню;  Мономах принял меры
для безопасности пограничных городов:  в Червени  сидел  знаменитый  муж
Фома Ратиборович, который и заставил Ярослава возвратиться ни с чем. Для
поляков,  как видно,  самым опасным  врагом  был  Володарь  Ростиславич,
который  не  только  водил на Польшу половцев,  но был в союзе с другими
опасными ее врагами,  поморянами и пруссаками.  Не  будучи  в  состоянии
одолеть  его силою,  поляки решились схватить его хитростию.  В то время
при дворе Болеслава находился знаменитый своими похождениями Петр Власт,
родом,  как  говорят,  из  Дании.  В совете,  который держал Болеслав по
случаю вторжений Володаря,  Власт объявил себя против открытой  войны  с
этим князем,  указывал на связь его с половцами, поморянами, пруссаками,
которые все в одно время могли напасть на Польшу,  и советовал  схватить
Ростиславича  хитростию,  причем предложил свои услуги.  Болеслав принял
предложение,  и Власт отправился к  Володарю  в  сопровождении  тридцати
человек,  выставил  себя изгнанником,  заклятым врагом польского князя и
успел приобресть  полную  доверенность  Ростиславича.  Однажды  оба  они
выехали  на  охоту;  князь,  погнавшись  за зверем,  удалился от города,
дружина его рассеялась по  лесу,  подле  него  остался  только  Власт  с
своими;   они   воспользовались   благоприятною  минутою,  бросились  на
Володаря,  схватили и умчали к польским границам.  Болеслав достиг своей
цели:  Васильке  Ростиславич  отдал  всю  свою  и  братнюю  казну,  чтоб
освободить из плена Володаря;  но,  что было всего важнее,  Ростиславичи
обязались действовать заодно с поляками против всех врагов их:  иначе мы
не можем объяснить присутствие обоих братьев в польском войске во  время
похода его на Русь в 1123 году. В этот год Ярослав пришел под Владимир с
венграми,  поляками,  чехами,  обоими  Ростиславичами  -   Володарем   и
Васильком; было у него множество войска, говорит летописец. Во Владимире
сидел тогда сын Мономахов Андрей,  сам Мономах собирал войска в Киевской
волости,  отправив  наперед  себя ко Владимиру старшего сына Мстислава с
небольшим отрядом; но и тот не успел придти, как осада была уже снята. В
воскресенье  рано утром подъехал Ярослав сам-третей к городским стенам и
начал кричать Андрею и гражданам: "Это мой город; если не отворитесь, не
выйдете с поклоном, то увидите: завтра приступлю к городу и возьму его".
Но в то время,  когда он еще ездил  под  городом,  из  последнего  вышли
тихонько два поляка,  без сомнения,  находившиеся в службе у Андрея, что
тогда было дело обыкновенное,  и спрятались при  дороге;  когда  Ярослав
возвращался  от  города  мимо  их,  то  они  вдруг выскочили на дорогу и
ударили его копьем;  чуть-чуть живого успели примчать его в  стан,  и  в
ночь он умер.  Король венгерский Стефан II решился было продолжать осаду
города,  но вожди отдельных отрядов  его  войска  воспротивились  этому,
объявили, что не хотят без цели проливать кровь своих воинов, вследствие
чего все союзники Ярославовы разошлись  по  домам,  отправив  послов  ко
Владимиру  с  просьбою о мире и с дарами.  Летописец распространяется об
этом событии:  "Так умер Ярослав, - говорит он, - одинок при такой силе;
погиб  за  великую  гордость,  потому  что  не  имел надежды на бога,  а
надеялся  на  множество  войска;  смотри  теперь,  что  взяла  гордость?
Разумейте,  дружина  и братья,  по ком бог:  по гордом или по смиренном?
Владимир,  собирая войско в Киеве,  плакался  пред  богом  о  насильи  и
гордости  Ярославовой;  и  была  великая помощь божия благоверному князю
Владимиру за честное его житие и за смирение;  а  тот  молодой  гордился
против  деда своего,  и потом опять против тестя своего Мстислава".  Эти
слова  замечательны,  во-первых,  потому,  что   в   них   высказывается
современный   взгляд  на  междукняжеские  отношения:  Ярослав  в  глазах
летописца виноват тем, что; будучи молод, гордился перед дядею и тестем,
-  чисто  родовые  отношения,  за исключением всяких других.  Во-вторых,
очень замечательны слова об отношениях  Ярослава  к  Мстиславу:  Ярослав
выставляется молодым,  пред Мстиславом, порицается за гордость пред ним:
не заключают ли.  эти слова намека на столкновение прав тестя и зятя  на
старшинство?  не заключалась ли гордость Ярослава преимущественно в том,
что он,  будучи молод и зять Мстиславу,  вздумал выставлять  права  свои
перед ним, как сын старшего из внуков Ярославовых? Нам кажется это очень
вероятным. Как бы то ни было, однако и самая старшая линия в Ярославовом
потомстве  потеряла  право  на  старшинство  смертию  Ярослава;  если  и
последний,  по мнению летописца,  был молод пред Мстиславом, то могли ли
соперничать  с ним младшие братья Ярославовы,  Изяслав и Брячислав:  оба
они умерли в 1127 году; потомство Святополково вместе с Волынью лишилось
и  Турова,  который также отошел к роду Мономахову;  за Святополковичами
остался здесь,  как увидим после,  один  Клецк.  Наконец,  заметим,  что
Мономаху  и  племени его везде благоприятствовало народное расположение:
Ярослав не мог противиться Мономаху во  Владимире;  бояре  отступили  от
него,  и когда он пришел с огромным войском под Владимир, то граждане не
думали отступать от сына Мономахова.
   Так кончились при Владимире междукняжеские отношения и соединенные  с
ними  отношения  польские.  Касательно других европейских государств при
Мономахе останавливакл нас летописные известия об отношениях  греческих.
Дочь  Мономаха  Мария  была  в  замужестве  за Леоном,  сыном императора
греческого Диогена;  известны обычные  в  Византии  перевороты,  которые
возвели  на  престол  дом  Комненов  в ущерб дома Диогенова.  Леон,  без
сомнения, не без совета и помощи тестя своего, русского князя, вздумал в
1116  году  вооружиться  на  Алексея  Комнена и добыть себе какую-нибудь
область;  несколько  дунайских  городов  уже  сдались  ему;  но  Алексей
подослал  к  нему двух арабов,  которые коварным образом умертвили его в
Доростоле.  Владимир хотел по крайней мере  удержать  для  внука  своего
Василия  приобретения Леоновы и послал воеводу Ивана Войтишича,  который
посажал посадников по городам дунайским;  но Доростол захвачен  был  уже
греками:  для  его  взятия  ходил сын Мономаха Вячеслав с воеводою Фомою
Ратиборовичем на  Дунай.  но  принужден  был  возвратиться  без  всякого
успеха.  По  другим  известиям,  русское  войско  имело успех во Фракии,
опустошило ее, и Алексей Комнен, чтобы избавиться от этой войны, прислал
с  мирными  предложениями  к  Мономаху  Неофита,  митрополита ефеского и
других знатных людей,  которые поднесли киевскому князю богатые  дары  -
крест   из   животворящего  древа,  венец  царский,  чашу  сердоликовую,
принадлежавшую императору Августу,  золотые цепи и проч.,  причем Неофит
возложил  этот  венец  на Владимира и назвал его царем.  Мы видели,  что
царственное  происхождение  Мономаха  по  матери  давало   ему   большое
значение,  особенно в глазах духовенства;  в памятниках письменности XII
века  его  называют  царем,   какую   связь   имело   это   название   с
вышеприведенным известием - было ли его. причиною или следствием, решить
трудно;  заметим одно,  что известие это  не  заключает  в  себе  ничего
невероятного;  очень  вероятно  также,  что в Киеве воспользовались этим
случаем,  чтоб дать любимому князю и детям его  еще  более  прав  на  то
значение,  которое  они  приобрели в ущерб старшим линиям.  Как бы то ни
было,  мы не видим после возобновления военных действий с греками и  под
1122  годом встречаем известие о новом брачном союзе внучки Мономаховой,
дочери Мстислава, с одним из князей династии Комненов.
   Мы вправе ожидать,  что половцам и  другим  степным  ордам  стало  не
легче,  когда  Мономах  сел  на старшем столе русском.  Узнавши о смерти
Святополка,  половцы явились было на  восточных  границах;  но  Мономах,
соединившись с Олегом,  сыновьями своими и племянниками,  пошел на них и
принудил к бегству.  В 1116 году  видим  опять  наступательное  движение
русских:  Мономах  послал  сына  своего Ярополка,  а Давыд - сына своего
Всеволода на Дон,  и князья эти взяли у половцев три города. Ряд удачных
походов   русских  князей,  как  видно,  ослабил  силы  половцев  и  дал
подчиненным торкам и печенегам надежду освободиться от  их  зависимости;
они встали против половцев и страшная резня происходила на берегах Дона:
варвары секлись два дня и две ночи,  после чего торки  и  печенеги  были
побеждены,  прибежали в Русь и были поселены на границах.  Но движения в
степях не прекращались:  в следующем году пришли в Русь беловежцы, также
жители  донских  берегов;  так  русские  границы  населялись варварскими
народами разных названий,  которые будут  играть  важную  роль  в  нашем
дальнейшем  рассказе;  но  сначала,  как  видно,  эти  гости  были очень
беспокойны,  не умели отвыкнуть от своих степных привычек и уживаться  в
ладу  с  оседлым  народонаселением:  в  1120  году Мономах принужден был
выгнать берендеев из Руси, а торки и печенеги бежали сами. Ярополк после
того  ходил  на  половцев за Дон,  но не нашел их там:  недаром предание
говорит,  что  Мономах  загнал  их  на  Кавказ.  Новгородцы  и  псковичи
продолжали  воевать  с  чудью  на  запад от Чудского озера:  в 1116 году
Мстислав  взял  город  Оденпе,  или  Медвежью  голову,  погостов  побрал
бесчисленное  множество  и возвратился домой с большим полоном;  сын его
Всеволод в 1122 году ходил на финское племя ямь и победил его; но дорога
была   трудна   по   дороговизне   хлеба.  На  северо-востоке  борьба  с
иноплеменниками  шла  также  удачно:  прежде  мы  встречали  известия  о
поражениях,  которые  претерпевали муромские волости от болгар и мордвы,
но теперь под 1120 годом читаем,  что сын  Мономахов,  Юрий,  посаженный
отцом в Ростовской области,  ходил по Волге на болгар, победил их полки,
взял большой полон и пришел назад с честью и славою.