Знал ли Мстислав о сбиравшейся на него грозе или нет,  трудно решить;
скорее можно предположить,  что не знал,  иначе не послал бы  он  черных
клобуков  с  Юрьевичем в Новгород.  В Вышгороде соединились все князья -
неприятели  Мстислава  и  отсюда  пошли  и  обступили   Киев.   Мстислав
затворился  в городе и крепко бился за него:  любовь к сыну Изяславову и
еще больше,  быть может,  нелюбовь к сыну  Юриеву  заставила  киевлян  в
первый  раз  согласиться  выдержать  осаду;  летописец не говорит,  чтоб
кто-нибудь из них,  как прежде, вышел навстречу к осаждавшим князьям или
все  вечем говорили Мстиславу:  "Ступай,  князь,  теперь не твое время";
одни только черные клобуки по  обычаю  начали  предательствовать.  После
трехдневной  осады  дружины  осаждавших князей успели ворваться в город;
тогда дружина Мстиславова сказала своему князю:  "Что стоишь? Поезжай из
города;  нам их не перемочь";  Мстислав послушался и побежал на Василев;
отряд черных клобуков гнался за ним,  стрелял взад,  побрал в плен много
дружины;  но  самому  Мстиславу удалось соединиться с братом Ярославом и
пробраться вместе с ним во Владимир-Волынский.  В первый  раз  Киев  был
взят вооруженною рукою при всеобщем сопротивлении жителей и в первый раз
мать городов русских должна была подвергнуться участи города, взятого на
щит:  два  дни  победители  грабили  город,  не  было  никому  и  ничему
помилования;  церкви жгли,  жителей - одних  били,  других  вязали,  жен
разлучали  с мужьями и вели в плен,  младенцы рыдали,  смотря на матерей
своих; богатства неприятели взяли множество, церкви все были пограблены;
половцы  зажгли было и монастырь Печерский,  но монахам удалось потушить
пожар;  были в Киеве тогда,  говорит летописец,  на всех  людях  стон  и
тоска, печаль неутешная и слезы непрестанные.
   Но не  старший сын Юрия,  во имя которого совершен был поход,  взят и
разорен стольный город отцов,  не  Боголюбский  сел  в  Киеве;  сын  его
Мстислав   посадил  здесь  дядю,  Глеба  переяславского,  который  отдал
Переяславль сыну своему Владимиру;  старший в роде князь остался жить на
севере,  в далеком Владимире Клязменском, и сын его Мстислав пошел назад
к отцу с великою честию и славою,  говорит  летописец,  но  в  некоторых
списках стоит: с проклятием.
   Из событий   в  особых  княжествах  по  смерти  Юрия  Долгорукого  мы
упоминали,  как потомству  Изяслава  Ярославича  удалось  утвердиться  в
Турове; потомство Игоря Ярославича продолжало княжить в Городне. Ярослав
галицкий освободился,  наконец,  от опасного соперника  своего  -  Ивана
Берладника:  под  1161  годом  летописец  говорит,  что Берладник умер в
Солуне; есть слух, прибавляет он, что смерть приключилась ему от отравы.
В Полоцке происходили большие смуты. Мы видели, что в 1151 году полочане
выгнали князя Рогволода Борисовича  и  взяли  на  его  место  Ростислава
Глебовича,  который  вошел  в сыновние отношения к Святославу Ольговичу.
Но,  как видно,  Ростислав впоследствии  позабыл  о  своих  обязанностях
относительно  черниговского  князя,  потому  что последний принял к себе
изгнанника Рогволода и даже в 1158 году дал ему свои полки для отыскания
волостей.  Приехавши  в  Слуцк,  Рогволод  начал пересылаться с жителями
Друцка;  те обрадовались ему,  стали звать к себе:  "Приезжай, князь, не
мешкай,  рады мы тебе; если придется, станем биться за тебя и с детьми".
И в самом деле,  больше трехсот лодок выехало к нему навстречу, с честью
ввели  его  дручане в свой город,  а Глеба Ростиславича выгнали,  двор и
дружину его разграбили.  Когда Глеб пришел к отцу Ростиславу в Полоцк  и
когда узнали здесь,  что Рогволод сидит в Друцке, то сильный мятеж встал
между полочанами,  потому что многие из  них  захотели  Рогволода,  и  с
большим  трудом  мог  Ростислав установить людей.  Обдаривши их богато и
приведя ко кресту,  он пошел со всею братьею на Рогволода к  Друцку,  но
встретил  сильный отпор:  дручане бились крепко,  и много падало людей с
обеих сторон;  тогда Ростислав,  видя,  что  не  возьмет  ничего  силою,
помирился с Рогволодом, придал ему волостей и возвратился домой. Но дело
этим  не  кончилось:  в  том  же  году  полочане   сговорились   выгнать
Ростислава,  позабывши что говорили ему при крестном целовании:  "Ты наш
князь, и дай нам бог с тобою пожить". Они послали тайком в Друцк сказать
Рогволоду Борисовичу:  "Князь наш! Согрешили мы пред богом и пред тобою,
что встали на тебя без вины, именье твое и дружины твоей все разграбили,
а  самого,  схвативши,  выдали  Глебовичам  на  великую  муку;  если  ты
позабудешь все то, что мы тебе сделали своим безумием, и поцелуешь к нам
крест,  то мы твои люди, а ты наш князь; Ростислава отдадим тебе в руки,
делай с ним,  что хочешь".  Рогволод поклялся,  что забудет все прошлое;
но,  как  обыкновенно водилось в городах,  у Ростислава между полочанами
были также приятели,  которые дали ему знать,  что  остальные  сбираются
схватить  его.  Положено было позвать его обманом на братовщину к святой
богородице к старой на Петров день и тут  его  схватить;  но  Ростислав,
предуведомленный, как сказано выше, приятелями, поддел броню под платье,
и заговорщики не смели напасть на него тут,  но  на  другой  день  опять
послали звать его к себе на вече:  "Приезжай к нам,  князь! - велели они
сказать ему,  - нам с тобою нужно кой  о  чем  переговорить".  Ростислав
отвечал  послам:  "Ведь я вчера был у вас:  что ж вы со мною ни о чем не
говорили?" Несмотря,  однако,  на прежнее предуведомление,  он поехал на
этот раз в город,  (а жил он тогда на загородном дворе в Белчице, в трех
верстах от Полоцка,  на другом берегу Двины).  Но не успел Ростислав еще
доехать до города,  как встретил отрока своего,  который сказал ему: "Не
езди,  князь!  В городе на тебя вече, уже дружину твою бьют и тебя хотят
схватить".  Ростислав  возвратился,  собрал  дружину  на Белчице и пошел
полком в Минск,  к брату Володарю,  опустошая Полоцкую волость,  забирая
скот и челядь. Рогволод, по зову полочан, приехал княжить на его место и
не хотел оставить Глебовичей в покое:  собрал большое войско из полочан,
выпросил  у Ростислава смоленского на помощь двух сыновей его,  Романа и
Рюрика,  с  боярином  Внездом,  полками  смоленскими,  новгородскими   и
псковскими и пошел сперва к Изяславлю, где затворился Всеволод Глебович;
этот  Всеволод  был  прежде  большим  приятелем  Рогволоду   и   потому,
понадеявшись  на старую дружбу,  поехал в стан к Борисовичу и поклонился
ему;  Рогволод принял его хорошо,  но не отдал назад Изяславля,  который
следовал,  как  отчина,  Брячиславу  Васильковичу,  а  дал  вместо  того
Стрежев;  потом Рогволод отправился к Минску, но, простоявши под городом
10  дней  без  успеха,  заключил  с Ростиславом мир и возвратился домой.
Глебовичи,  уступая на время силе, скоро начали опять действовать против
остальных  двоюродных  братьев:  в  1159 году овладели опять Изяславлем,
схватили там двоих Васильковичей,  Брячислава и Володаря, и заключили их
в  Минске.  Это  заставило  Рогволода  опять идти на Минск,  и Ростислав
Мстиславич из Киева прислал ему на помощь  600  торков;  Рогволод  шесть
недель  стоял  около  города  и заключил мир на всей своей воле,  т.  е.
заставил освободить Васильковичей;  но торки,  потерявши лошадей и  сами
помирая с голоду,  возвратились пешком на юг,  не дождавшись мира. Потом
летописец опять упоминает о  новом  походе  Рогволода  на  Ростислава  к
Минску и о новом мире.  В 1161 году Рогволод предпринимал новый поход на
одного из Глебовичей, Володаря, княжившего теперь в Городце; Володарь не
стал  биться  с  ним  днем,  но  сделал  вылазку  ночью и с литвою нанес
осаждавшим сильное поражение;  Рогволод убежал в Слуцк и,  пробыв  здесь
три  дня,  пошел  в  старую  свою волость - Друцк,  а в Полоцк не посмел
явиться, погубивши столько тамошней рати под Городцом; полочане посадили
на его место одного из Васильковичей - Всеслава. Из полоцких волостей мы
встречаем упоминовение о  Минске,  Изяславле,  Друцке,  Городце  как  об
отдельных  столах  княжеских;  мы  видели  выше,  что  Ярослав I уступил
полоцкому князю Брячиславу Витебск;  теперь  под  1165  годом  встречаем
известие,  что  в  Витебске  сел  Давыд Ростиславич смоленский,  отдавши
прежнему витебскому князю Роману два  смоленских  города  -  Васильев  и
Красный.  Между  тем  Глебовичи  не могли равнодушно видеть,  что Полоцк
вышел из их племени и от Борисовича перешел к Васильковичу;  в 1167 году
Володарь Глебович городецкий пошел на Полоцк,  Всеслав Василькович вышел
к нему навстречу,  но Володарь,  не  давши  ему  собраться  и  выстроить
хорошенько полки, ударил внезапно на полочан, многих убил, других побрал
руками и заставил Всеслава бежать в Витебск,  а сам  пошел  в  Полоцк  и
уладился  с  тамошними  жителями,  целовал  с  ними  крест,  как говорит
летописец.  Утвердившись здесь,  Володарь пошел к Витебску на  Давыда  и
Всеслава,  стал  на  берегу Двины и начал биться об реку с неприятелями;
Давыд не хотел вступать с ним в  решительное  сражение,  поджидая  брата
своего Романа с смольнянами, как вдруг в одну ночь ударил страшный гром,
ужас напал на все войско полоцкое,  и дружина стала  говорить  Володарю:
"Чего стоишь,  князь, не едешь прочь? Роман переправляется через реку, а
с  другой  стороны  ударит  Давыд".  Володарь  испугался  и  побежал  от
Витебска;  на  другое утро,  узнав о бегстве врага,  Давыд послал за ним
погоню,  которая,  однако,  не могла настичь самого князя,  а переловила
только  многих  ратников его,  заблудившихся в лесу;  Всеслав,  впрочем,
отправился по следам Володаревым к Полоцку и  опять  успел  занять  этот
город.
   Мы видели,  что в Новгороде наряд был установлен Ростиславом, который
в 1158 году посадил здесь сына своего Святослава,  а  в  Торжке  другого
сына  -  Давыда.  Скоро  сам  Ростислав  был  позван племянником на стол
киевский,  и следовало ожидать,  что это обстоятельство упрочит тишину в
Новгороде;  но  вышло  противное.  Андрей  Боголюбский,  вступившись  за
Изяслава Давыдовича,  вошедши с ним в родственную связь, захотел нанести
Ростиславу  чувствительный  удар на севере и послал сказать новгородцам:
"Будь вам ведомо:  хочу искать Новгорода  и  добром  и  лихом".  Услыхав
грозное  слово,  новгородцы  не знали,  что делать;  начались волнения и
частые веча.  Не желая оскорбить  киевского  князя,  они  начали  сперва
действовать полумерами,  надеясь,  что Святослав догадается и сам выедет
от них.  Так они стали просить его,  чтоб вывел брата Давыда из  Торжка,
потому  что  содержание  двух  князей  тяжко  для их области.  Святослав
исполнил их требование,  не  рассердился  и  не  оставил  города.  Тогда
надобно  было приступить к мерам решительным;  не должно забывать также,
что в Новгороде существовала сторона,  противная Мстиславичам и  которая
должна  была  теперь  сильно  действовать при этих благоприятных для нее
обстоятельствах.  Святослав сидел в Городище  у  св.  благовещения,  как
вдруг  пригнал к нему вестник и сказал:  "Князь!  Большое зло делается в
городе,  хотят тебя люди схватить". Святослав отвечал: "А какое я им зло
сделал?  Разве они не целовали крест отцу моему,  что будут держать меня
князем пока я жив, да вчера и мне самому все целовали образ богородицы?"
Не успел он еще сказать этого, как толпа народа нахлынула, схватили его,
заперли в избе,  княгиню послали в монастырь,  дружину поковали,  именье
разграбили;  потом  отправили  Святослава  в Ладогу,  приставивши к нему
крепкую стражу.  Когда Ростислав в Киеве узнал,  что сына его схватили в
Новгороде,  то  велел  перехватать  всех  новгородцев  и  пометать  их в
пересеченское подземелье,  где  в  одну  ночь  померло  их  четырнадцать
человек; узнавши об этом несчастии, Ростислав стал сильно тужить и велел
остальных выпустить из подземелья и развести по  разным  городам.  Между
тем  новгородцы послали к Андрею просить у него сына к себе на княжение;
он не дал им сына,  давал брата своего Мстислава, а новгородцы не хотели
Мстислава,  потому  что он уже прежде у них княжил;  наконец,  уладились
так,  что в Новгород поехал Мстислав Ростиславич,  племянник Андреев  от
старшего брата;  а Святославу удалось бежать из Ладоги в Полоцк,  откуда
Рогволод Борисович проводил его к родным в Смоленск.  Смена  князя,  как
обыкновенно бывало,  повлекла смену посадника:  вместо Якуна Мирославича
выбран был Нежата.  Но это не положило конца новгородским смутам:  скоро
Андрей урядился с Ростиславом;  князья уговорились,  чтоб Новгород опять
перешел к сыну киевского князя - Святославу.  Мы видели,  что новгородцы
не любили брать князей, которые прежде были у них, по очень естественной
причине:  такой князь не  мог  установить  наряда,  доброхотствуя  своим
прежним приятелям, преследуя врагов, усилиями которых был изгнан. Но что
они могли сделать теперь против согласной воли двух сильнейших князей на
Руси?  Они  принуждены  были  принять  Святослава на всей воле его.  Это
выражение в первый раз упомянуто здесь летописцем:  если  Святослав  был
принят   на   всей   воле   его,  то  мы  должны  прямо  заключить,  что
предшественники его были принимаемы на всей воле новгородской, т. е. что
прежде   Святослава  начали  заключаться  между  Новгородом  и  князьями
условия, изложение которых мы видим в последующих грамотах. Иначе и быть
не   могло   в   смутное   время,  последовавшее  за  смертию  Мстислава
Владимировича;  вторичное принятие Всеволода Мстиславича  после  бегства
его  из  Переяславля  можно  считать  временем,  когда  возникли  первые
условия, первый ряд новгородцев с князем; вторичное принятие Святослава,
когда  он  дан  был  новгородцам  против  воли их силою двух соединенных
князей,  нарушало установившийся было обычай;  это лишение приобретенных
льгот  произвело  сильную  ненависть  новгородцев к Святославу,  которая
видна будет из последующих событий.  Первым  следствием  перемены  князя
была  смена  посадника:  Нежата  был  избран  после  изгнания Святослава
вследствие торжества неприязненной  последнему  стороны;  теперь,  после
вторичного  принятия  Святослава,  Нежата был свергнут,  и должность его
отдана Захарии.  Но, как надобно было ожидать, силою посаженный князь не
мог сидеть спокойно в Новгороде.  Мы видели,  что Ростислав киевский при
конце жизни своей должен был от  правиться  на  север  для  установления
спокойствия в Новгороде: он знал, что новгородцы дурно живут с его сыном
В Великих Луках имел Ростислав свидание с лучшими новгородцами и взял  с
них  клятву не искать другого князя,  кроме сына его Святослава,  только
смертью разлучиться с ним.  Но в самый год смерти Ростислава недовольные
уже  начали  собирать  тайные  веча  по  домам  на  сына  его.  Приятели
последнего приехали к нему на городище и сказали: "Князь Народ сбирается
на  веча  по ночам,  хотят тебя схватить;  промышляй о себе".  Святослав
объявил об этом дружине;  та отвечала:  "Только что теперь целовали  все
они тебе крест после отцовской смерти;  но что же с ними делать? Кому из
князей были они верны?  Станем промышлять о себе,  не то начнут  об  нас
другие промышлять".  Святослав выехал из города, засел в Великих Луках и
послал оттуда сказать новгородцам,  что не хочет у  них  княжить.  Те  в
ответ поцеловали образ богородицы с клятвою не хотеть Святослава и пошли
прогонять его из Лук;  Святослав выехал в Торопец,  оттуда отправился на
Волгу и, получив помощь от Андрея суздальского, пожег Новый Торг; братья
его,  Роман и Мстислав,  пожгли  Луки,  из  лучан  -  одни  заперлись  в
крепости,  другие ушли во Псков; собрался на Новгород Андрей суздальский
с смольнянами и полочанами, пути все заняли, послов перехватали, не дали
им  послать вести в Киев,  к тамошнему князю Мстиславу Изяславичу,  чтоб
отпустил к ним сына;  Андрей с  Ростиславичами  хотели  силою  поместить
опять Святослава в Новгороде: "Нет вам другого князя, кроме Святослава",
- говорили они.  Это известие летописца показывает нам,  что  новгородцы
входили в переговоры с Андреем и просили себе князя от его руки,  только
не Святослава. Но упорство Андрея пуще ожесточило новгородцев: они убили
приятелей Святославовых:  Захарию посадника, Неревина, знатного боярина,
которого мы уже видели раз воеводою, Нездубирича, обвинивши всех троих в
перевете  к  Святославу;  наконец,  отыскали  путь  на  юг чрез владения
полоцких князей,  Глебовичей,  враждебных  Ростиславичам  смоленским  по
вышеописанным  отношениям,  и Данислав Лазутинич с дружиною отправился в
Киев к  Мстиславу  за  сыном  его,  а  другой  воевода  Якун  (вероятно,
Мирославич,  старый посадник) отправился навстречу к Святославу, шедшему
к Русе с братьями,  смольнянами и полочанами.  Неприятели  не  дошли  до
Русы, возвратились назад, ничего не сделавши, а новгородцы выбрали Якуна
в посадники и стали с ним дожидаться прихода Романа Мстиславича с юга. В
1168 году Роман пришел,  и рады были новгородцы своему хотению,  говорит
их летописец.  Получив желанного князя, новгородцы пошли с ним мстить за
свои обиды:  пошли сперва с псковичами к Полоцку, опустошили всю волость
и возвратились,  не дойдя тридцати верст до города; потом Роман ходил на
Смоленскую волость,  к Торопцу, пожег домы, взял множество пленников. Но
мы видели, как посылка Романа в Новгород ускорила грозу, сбиравшуюся над
отцом  его  Мстиславом,  как  заставила раздраженных Ростиславичей тесно
соединиться с Андреем,  чтоб отмстить киевскому князю, вытеснявшему их с
сыном  из  Новгорода;  изгнание  отца  из Киева не могло предвещать сыну
долгого княжения в Новгороде.
   При сильных внутренних волнениях,  происходивших во время  вторичного
княжения  Святослава  Ростиславича,  новгородцы  должны  были  выдержать
довольно значительную внешнюю борьбу с шведами.  Со времен Рюрика  шведы
не беспокоили русских владений, и было замечено, что такою безопасностью
северо-западные  русские  волости  были  обязаны  внутренним  волнениям,
происходившим в Швеции вследствие принятия христианства,  которое повело
к разложению древних языческих форм жизни. Тесть Ярослава I, король Олоф
(Schoosskonig),   принявши   христианство,   не   мог  более  называться
упсальским королем,  потому что это название означало верховного  жреца;
таким образом он потерял свое значение в верхней Швеции,  жители которой
большею частию были язычники.  По прекращении рода  упсальских  королей,
происходивших от знаменитого Сигурда Ринга, избран был королем Стенкиль,
сын известного нам ярла Рагнвальда,  ревностный христианин; его избрание
показывало  уже господство христианской стороны;  несмотря на то,  когда
христианские проповедники убеждали его разорить языческий храм в Упсале,
то он отвечал им,  что следствием такого поступка будет их смерть, а его
изгнание. По смерти Стенкиля, последовавшей в 1066 году, в Швеции встала
сильная  усобица:  два  короля,  оба  носившие  одно имя - Ериха,  стали
спорить о престоле,  и оба пали в этой войне вместе со всеми знатнейшими
шведами;  язычество  опять  так усилилось во время усобицы,  что ни один
епископ  не  хотел  ехать  в   Швецию,   боясь   преследований.   Борьба
продолжалась  до  половины XII века (1150 г.),  т.  е.  до вступления на
престол Ериха Святого, который дал окончательное торжество христианству.
Но  усобицы  между  разными претендентами на престол продолжались:  Ерих
Святой лишился жизни в битве с датским принцем  Магнусом,  который  имел
притязания на шведский престол по родству с домом Стенкиля; Магнус через
год был также убит,  и ему наследовал готский  король  Карл  Сверкерсон,
первый, который носит название короля шведов и готов; он оставил по себе
память короля мудрого  и  благонамеренного,  при  нем  не  было  усобиц,
вследствие чего шведы получили возможность к наступательному движению на
соседей;  под 1164 годом летописец новгородский говорит,  что они пришли
под  Ладогу;  ладожане  пожгли  свои  хоромы,  затворились  в  кремле  с
посадником Нежатою и послали звать князя Святослава  с  новгородцами  на
помощь. Шведы приступили к крепости, но были отражены с большим уроном и
отступили к реке Воронай,  а на пятый  день  пришел  князь  Святослав  с
новгородцами и посадником Захариею,  ударил на шведов и разбил их: из 55
шнек шведы потеряли 43; мало их спаслось бегством, да и то раненые.