В 1196 году Рюрик послал сказать свату своему Всеволоду суздальскому:
"Мы уговорились садиться всем на коней с рождества Христова и  съехаться
в  Чернигове:  я  и собрался с братьею,  дружиною,  с дикими половцами и
сидел наготове, дожидаясь от тебя вести, но ты той зимой не сел на коня,
поверил Ольговичам, что станут на всей нашей воле; я, услыхав, что ты на
коня не  садишься,  распустил  братью,  диких  половцев  и  поцеловал  с
черниговским  Ярославом  крест,  что  не  воевать  до тех пор,  пока или
уладимся все, или не уладимся, а теперь, брат, и твой и мой сын Мстислав
сидят  в  плену  у  Ольговичей:  так  не мешкая,  сел бы ты на коня,  и,
съехавшись все, помстили бы мы за свою обиду и срам, а племянника своего
выстояли  и  правду  свою  нашли".  Долго  не  было  вести от Всеволода;
наконец,  он прислал сказать Рюрику: "Ты начинай, а я буду готов". Рюрик
собрал братью свою,  диких половцев и стал воевать с Ольговичами,  тогда
Ярослав прислал сказать ему: "Зачем, брат, стал ты воевать мою волость и
поганым  руки наполнять?  Из-за чего нам с тобою ссориться:  разве я ищу
под тобою Киева? А что Давыд послал на моих племянников Мстислава, а бог
нас там рассудил,  то я выдаю тебе Мстислава без выкупа, по любви. Целуй
со мною крест да и с Давыдом меня помири,  а  Всеволод  захочет  с  нами
уладиться - уладимся,  а тебе с братом Давыдом нет до того дела".  Рюрик
отвечал ему:  "Если вправду хочешь мира,  то дай  мне  путь  через  твою
волость: я отправлю посла и ко Всеволоду и к Давыду и, согласившись все,
уладимся с тобою".  Рюрик,  по словам летописца,  точно, хотел отправить
посла  для  того  только,  чтоб устроить общий мир,  но Ярослав не верил
Рюриковым речам:  он думал, что Мономаховичи хотят сговориться на него и
потому  не пускал Рюриковых послов через свою волость;  Ольговичи заняли
все пути,  и целое лето до  самой  осени  продолжалась  война  набегами.
Осенью Ольговичи приобрели себе союзника:  Роман волынский, принужденный
в  беде  прибегнуть  к  милости  тестя,   теперь   оправился   и   хотел
воспользоваться случаем,  чтоб отомстить за прежнее унижение;  он послал
отряд своих людей  в  пограничный  город  Полонный  и  велел  им  оттуда
опустошать Киевскую волость набегами.  Услыхав об этом новом враге Рюрик
обратился к князю,  которого мог считать естественным союзником своим по
вражде  к  Роману,  именно  к Владимиру Ярославичу,  князю галицкому,  и
послал к нему племянника своего, Мстислава Мстиславича, сына знаменитого
Мстислава Ростиславича,  соперника Андреева. Мстислав должен был сказать
Владимиру от имени Рюрика:  "Зять  мой  нарушил  договор  и  воевал  мою
волость,  так ты, брат, с племянником моим из Галича воюйте его волость;
я и сам хотел идти ко Владимиру (Волынскому),  да пришла мне весть,  что
сват мой Всеволод сел на коня, соединился с братом моим Давыдом и вместе
жгут волость Ольговичей,  города вятичей взяли  и  пожгли:  так  я  сижу
наготове,   дожидаясь  вести  верной".  Владимир  поехал  с  Мстиславом,
повоевал и пожег волость Романову,  а с другой стороны, повоевал и пожег
ее   Ростислав   Рюрикович   с   Владимировичами   (сыновьями  Владимира
Мстиславича) и с черными клобуками, набрали много рабов и скота.
   Весть, полученная  Рюриком  о  движении  Всеволода  и  Давыда,   была
справедлива:  они действительно вступили в землю Ольговичей и пожгли ее.
Услыхав об этом,  Ярослав собрал братью,  посадил  двоих  Святославичей,
Олега  и Глеба,  в Чернигове,  укрепил остальные города,  боясь Рюрикова
прихода,  а сам с остальными  родичами  и  половцами  отправился  против
Всеволода и Давыда;  он стал под своими лесами,  огородился засеками, на
реках велел мосты разобрать  и,  приготовившись  таким  образом,  послал
сказать Всеволоду:  "Брат и сват!  Отчину нашу и хлеб наш ты взял;  если
хочешь мириться с нами и жить в любви,  то мы любви не бегаем и на  всей
воле  твоей  станем,  а если ты замыслил что другое и от того не бегаем,
как нас бог рассудит с вами и св.  спас".  Всеволод был  не  охотник  до
решительных битв - этих судов божиих,  по понятиям южных князей;  притом
же Ольговичи обещали без битвы стать на всей его воле; он начал думать с
Давыдом, рязанскими князьями, боярами, на каких бы условиях помириться с
Ольговичами?  Давыд никак не хотел мира,  но требовал  непременно,  чтоб
Всеволод  шел  к  Чернигову,  он  говорил  ему:  "Ты уговорился с братом
Рюриком и со мною сойтись всем в Чернигове и там мириться на всей  нашей
воле,  а теперь ты не дал знать Рюрику о своем приходе; он воюет с ними,
волость свою пожег для  тебя,  а  мы  без  его  совета  и  ведома  хотим
мириться;  как хочешь,  брат, а я только тебе то скажу, что такой мир не
понравится брату моему".  Но Всеволоду не понравились  речи  Давыдовы  и
рязанских  князей;  он  начал  переговоры  с Ольговичами,  требуя у них,
во-первых,  отречения от  Киева  и  Смоленска,  во-вторых,  освобождения
Мстислава Романовича, в-третьих, изгнания давнего врага своего, Ярополка
Ростиславича,  который жил тогда в Чернигове,  в-четвертых,  прекращения
связи с Романом волынским.  Ярослав соглашался на три первые требования,
но не хотел отступать от Романа, который оказал ему такую важную услугу,
нападши  на  тестя  и  отвлекши  его от похода на Чернигов.  Всеволод не
настаивал и тем подтвердил подозрение, что хотел продолжения беспокойств
на   юге,   не   хотел   окончательного  усиления  здесь  Ростиславичей.
Помирившись с Ярославом,  он  послал  сказать  Рюрику:  "Я  помирился  с
Ярославом,  он  целовал  крест,  что не будет искать Киева под тобою,  а
Смоленска - под братом твоим".  Рюрик сильно рассердился  и  послал  ему
такой ответ: "Сват! Ты клялся, что кто мне враг, тот и тебе враг; просил
ты у меня части в Русской земле,  и я дал тебе  волость  лучшую,  не  от
изобилья,  но отнявши у братьи своей и у зятя своего Романа; Роман после
этого стал моим врагом не из-за кого другого,  как только из-за тебя, ты
обещал сесть на коня и помочь мне,  но перевел все лето и зиму, а теперь
и сел на коня,  но как помог?  Сам помирился,  заключил  договор,  какой
хотел,  а  мое дело с Романом оставил на волю Ярославову:  Ярослав будет
нас с ним рядить?  А из-за кого же все дело-то стало?  Для чего я тебя и
на  коня-то посадил?  От Ольговичей мне какая обида была?  Они подо мною
Киев не искали; для твоего добра я был с ними недобр и воевал, и волость
свою пожег;  ничего ты не исполнил, о чем уговаривался, на чем мне крест
целовал".  В сердцах Рюрик отнял у Всеволода все города,  которые прежде
дал, и роздал опять своей братье. Всеволод, по-видимому, оставил это без
внимания, но уже, разумеется, не мог после этого желать добра Рюрику. На
западном  берегу  Днепра  Всеволод  потерял  волость,  но  на  восточном
продолжал держать в своем племени  Переяславль  Южный,  или  Русский,  -
здесь  по  смерти Владимира Глебовича сидел другой племянник Всеволодов,
Ярослав Мстиславич,  ходивший совершенно по воле  дяди;  доказательством
служит  то,  что  Переяславль  даже  и  в церковном отношении зависел от
Всеволода:  в 1197 году он послал туда епископа.  В следующем, 1198 году
умер Ярослав Мстиславич,  и на его место Всеволод отправил в Переяславль
сына  своего,  Ярослава  (1201);  Всеволод  послал   также   (1194   г.)
возобновить  отцовский  Городок  на  Остре,  разрушенный  еще  Изяславом
Мстиславичем.
   Недаром Рюрик так беспокоился насчет  отношений  обоих  к  волынскому
князю:  скоро  (1198)  могущество  последнего  удвоилось,  потому что по
смерти Владимира Ярославича ему удалось опять с помощью поляков сесть на
столе  галицком  и  на  этот  раз  уже  утвердиться  здесь окончательно.
Летопись ничего не говорит,  почему через три года  после  этого  (1201)
Рюрик собрался идти на Романа. Очень естественно, что киевскому князю не
нравилось утверждение Романа в Галиче,  но почему же он так долго медлил
походом  на  зятя  ?  Под  1197  годом  летопись  говорит о смерти брата
Романова,  Давыда смоленского,  который  по  обычаю  передал  стол  свой
племяннику  от  старшего  брата,  Мстиславу  Романовичу,  а  своего сына
Константина отослал старшему брату  Рюрику  на  руки.  В  1198  г.  умер
Ярослав черниговский, и его стол по тому же обычаю занял двоюродный брат
его Игорь Святославич северский,  знаменитый герой  Слова  о  Полку,  но
скоро  и  он  умер (1202),  оставя черниговский стол старшему племяннику
Всеволоду Святославичу Чермному,  внуку  Всеволода  Ольговича.  Все  эти
перемены и особенно, как видно, неуверенность в Ольговичах, могли мешать
Рюрику вооружиться  на  Романа,  но  в  1202  году  он  успел  уговорить
Всеволода   Чермного  черниговского  действовать  с  ним  заодно  против
галицко-волынского  князя;  Ольговичи  явились  в  Киев,  как   союзники
тамошнего  князя,  Мономаховича,  чего  давно  уже  не бывало,  но Роман
предупредил врагов,  собрал полки галицкие и  владимирские  и  въехал  в
Русскую  землю;  произошло любопытное явление,  напомнившее время борьбы
деда Романова,  Изяслава,  с дядею Юрием:  или Рюрик не умел  приобресть
народного  расположения,  или  жива была память и привязанность к деду и
отцу Романову,  или,  наконец, Роман успел переманить черных клобуков на
свою  сторону  обещаниями,  или,  наконец,  все  эти причины действовали
вместе - Русь (Киевская область) поднялась против Рюрика,  все бросилось
к   Роману:   первые   отъехали  к  нему  от  Рюрика  сыновья  Владимира
Мстиславича, как видно, безземельные, подобно отцу, за ними приехали все
черные  клобуки,  наконец,  явились  отряды  из  жителей  всех  киевских
городов;  Роман,  видя это всеобщее движение в  свою  пользу,  со  всеми
полками  спешил к Киеву;  киевляне отворили ему Подольские ворота,  и он
занял Подол, тогда как Рюрик с Ольговичами стояли в верхней части города
(на  горе);  видя  все  против  себя,  они,  разумеется,  не могли более
держаться в Киеве и вступили в переговоры с Романом:  Рюрик отказался от
Киева  и  поехал в Овруч,  Ольговичи отправились за Днепр в Чернигов,  а
Киев отдан был великим князем Всеволодом  и  Романом  двоюродному  брату
последнего  Ингварю  Ярославичу луцкому.  Явление замечательное,  бывшее
необходимым следствием преобладания сильнейшего северного князя и вместе
старшего  в  роде,  который перестал жить в Киеве:  Всеволод,  враждуя с
Рюриком,  не хочет поддерживать  его  против  Романа  и,  по  уговору  с
последним,  отдает  Киев младшему из Мстиславичей,  не имевшему никакого
права даже пред Романом,  не только пред Рюриком. Сам Роман не мог сесть
в  Киеве:  очень вероятно,  что и Всеволод не хотел позволить этого,  не
хотел допустить  соединения  Киевской,  Владимиро-Волынской  и  Галицкой
волостей в руках одного князя и особенно в руках такого князя, каков был
Роман;  а с другой стороны,  и сам Роман не искал чести сидеть в  Киеве:
его присутствие было необходимо в новоприобретенном Галиче.
   Но Рюрик не хотел спокойно перенесть своего изгнания и видеть в Киеве
племянника:  в следующем (1203) году он опять соединился с  Ольговичами,
нанял  множество половцев и взял с ними Киев.  Как видно,  союзники,  не
имея чем заплатить варварам,  обещали отдать им  Киев  на  разграбление:
Рюрику  нечего было жалеть киевлян,  которые отворили во рота Роману:  и
вот половцы,  рассыпались по городу,  пожгли не только Подол, но и Гору,
ограбили Софийский собор,  Десятинную церковь и все монастыри, монахов и
монахинь,  священников и жен их,  старых и увечных перебили, а молодых и
здоровых  повели  в  плен,  также  и остальных киевлян;  пощадили только
иностранных купцов,  спрятавшихся по церквам,  - у  них  взяли  половину
имения  и выпустили на свободу.  После этого страшного опустошения Рюрик
не хотел сесть в Киеве: или не хотел он княжить в пожженном, ограбленном
и  пустом  городе,  ждал  времени,  пока он оправится,  или боялся опять
прихода Романова;  как бы то ни было,  он уехал назад в Овруч, где скоро
был осажден Романом,  пришедшим,  по выражению летописца, отвести его от
Ольговичей и от половцев;  Рюрик принужден был целовать  крест  великому
князю Всеволоду и детям его,  т. е. отказался от старшинства в роде и по
смерти Всеволода, обещался снова быть в воле великого князя суздальского
и  детей его,  после чего Роман сказал ему:  "Ты уже крест целовал,  так
отправь посла к свату  своему,  а  я  пошлю  своего  боярина  к  отцу  и
господину великому князю Всеволоду:  и ты проси,  и я буду просить, чтоб
дал тебе опять Киев".  Всеволод согласился, и Рюрик опять стал княжить в
Киеве; Всеволод помирился и с Ольговичами, также по просьбе Романа.
   Из всех  этих  известий видно,  что Роман действительно хотел мира на
Руси,  вероятно,  для  того,  чтоб  свободнее  управляться  в  Галиче  и
действовать  против  врагов  внешних,  но  его  желание  не исполнилось.
Возвратившись в 1203 году из похода  против  половцев,  князья  Роман  и
Рюрик   с   сыновьями  остановились  в  Треполе  и  начали  толковать  о
распределении волостей,  подняли спор и дело кончилось  тем,  что  Роман
схватил  Рюрика,  отослал  в Киев и там велел постричь в монахи вместе с
женою и дочерью,  своею женою,  с которою развелся, а сыновей Рюриковых,
Ростислава  и  Владимира,  взял  с собою в Галич;  кого оставил в Киеве,
дошедшие до нас летописи не говорят.  Но  Всеволод  суздальский  не  мог
смотреть  на  это  спокойно:  он  отправил послов своих к Роману,  и тот
принужден  был  отпустить  сыновей  Рюриковых,  и   старшему   из   них,
Ростиславу,  зятю  Всеволодову,  отдать  Киев.  Рюрик,  однако,  недолго
оставался  в  монастыре.  Мы  видели  тесную  связь  Романа  с  князьями
польскими  -  Казимиром  Справедливым  и сыновьями его,  видели,  как он
помогал последним в борьбе с дядею  их  Мечиславом  и  как  они  в  свою
очередь  помогли  ему  овладеть  Галичем по смерти Владимира Ярославича.
Несмотря на неудачу Романа в битве с Мечиславом,  последнему не  удалось
овладеть старшинством и Краковым,  но,  не успевши достигнуть своей цели
оружием,  он прибегнул  к  переговорам,  убеждениям  и  успел,  наконец,
склонить  вдову  Казимира и сына ее Лешка к уступке ему старшинства:  им
показалось выгоднее отказаться на время от Кракова и потом получить  его
по  праву  родового  княжеского  преемства,  чем  владеть  им по милости
вельмож  и  в  зависимости  от  последних.  Вторично  получил   Мечислав
старшинство  и  Краков и вторично был изгнан;  вторично успел обольстить
вдову Казимирову и ее сына обещаниями,  в  третий  раз  занял  Краков  и
удержался  в  нем  до самой смерти,  последовавшей в 1202 году.  Смертию
Мечислава Старого пресеклось первое поколение  Болеславичей.  Краковские
вельможи  опять мимо старших двоюродных братьев отправили послов к Лешку
Казимировичу звать его на старший стол,  но с условием,  чтоб он отдалил
от  себя  сендомирского  палатина  Говорека,  имевшего  на  него сильное
влияние; краковские вельможи, следовательно, хотели отвратить от себя ту
невыгоду,  которую  терпели  русские  бояре  от княжеских перемещений из
одной волости в другую,  причем новые бояре заезжали  старых;  здесь  же
видим и начало условий, предлагаемых польскими вельможами князьям их, но
легко понять,  что при таковом значении вельмож родовые счеты  княжеские
не   могли   продолжаться   в  Польше.  Лешко,  который  прежде  уступил
старшинство дяде  для  того,  чтоб  избавиться  зависимости  от  вельмож
(особенно  самого  могущественного  из них,  известного уже нам палатина
краковского Николая),  и теперь не  хотел  для  Кракова  согласиться  на
условие,  предложенное вельможами: он отвечал послам, что пусть вельможи
выбирают себе другого князя,  который способен будет согласиться  на  их
условия.  Тогда  вельможи  обратились  к князю,  имевшему более права на
старшинство,  чем  Лешко,  именно   к   Владиславу   Ласконогому,   сыну
Мечиславову  и  провозгласили  его  великим  князем,  но Владислав скоро
вооружил против себя прелатов,  которые вместе с вельможами изгнали  его
из  Кракова  и перезвали на его место опять Лешка Казимировича,  на этот
раз,  как видно,  без условий,  вероятно потому, что палатина Николая не
было  более  в  живых.  Обязанный  старшинством преимущественно старанию
прелатов и,  вероятно,  желая найти в духовенстве опору  против  влияния
вельмож,  Лешко немедленно после занятия краковского стола предал себя и
свои земли  в  покровительство  св.  Петра,  обязавшись  платить  в  Рим
ежегодную    подать.    Духовенство   поспешило   отблагодарить   своего
доброжелателя:  уже давно оно смотрело враждебно на родовые отношения  и
счеты  между  князьями;  уже  по  смерти  Казимира Справедливого епископ
краковский Фулкон защищал  порядок  преемства  от  отца  к  сыну  против
родового  старшинства  и  успел  утвердить  Краков за сыном Казимировым;
теперь же, когда Лешко отдал себя и потомство свое в покровительство св.
Петра,  церковь римская торжественно утвердила его наследственным князем
Кракова с правом передать этот стол после себя старшему сыну своему. Так
родовые отношения княжеские встретили в Польше два могущественные начала
- власть вельмож и власть  духовенства,  пред  которыми  и  должны  были
поникнуть.
   Роман волынский,  постоянный союзник Лешка,  продолжал враждовать и с
Мечиславом и  с  сыном  его,  Владиславом  Ласконогим,  но  когда  Лешко
утвердился  в Кракове,  то Роман потребовал от него волости в награду за
прежнюю дружбу;  Лешко не согласился;  притом же,  по словам  летописца,
Владислав   Ласконогий   много   содействовал  ссоре  Лешка  с  Романом,
вследствие чего галицкий князь осадил Люблин;  потом, услыхав, что Лешко
с  братом  Кондратом  идут  против него,  оставил осаду и двинулся к ним
навстречу;  перейдя  Вислу,   он   расположился   станом   под   городом
Завихвостом,  куда  прибыли к нему послы от Лешка и завязали переговоры;
положено было прекратить военные  действия  до  окончания  последних,  и
Роман,  понадеявшись на это, с малою дружиною отъехал от стана на охоту,
но тут в засаде ждал его польский отряд,  и  Роман  после  мужественного
сопротивления  лег  на месте с дружиною (1205 г.).  Так погиб знаменитый
внук Изяслава Мстиславича;  предприимчивостию,  отвагою будучи похож  на
отца  и деда,  получивши чрез приобретение Галича и большие материальные
средства, находясь в беспрестанных сношениях с пограничными иностранными
государствами,  где  в  это  время родовые отношения княжеские сменились
государственными,  Роман,  необходимо подчиняясь  влиянию  того  порядка
вещей,   который   господствовал  в  ближайших  западных  странах,  мог,
по-видимому,  явиться проводником этих новых  понятий  для  Южной  Руси,
содействовать  в ней смене родовых княжеских отношений государственными;
он мог,  подобно отцу и деду,  вступить в борьбу с северными князьями, в
борьбу, которая, однако, должна была носить уже новый характер, если б и
Роман стал стремиться к самовластию на юге, точно так же, как стремились
к нему Юрьевичи на севере. Но это сходство положения Романа с положением
северных князей есть сходство обманчивое,  потому что почва Юго-Западной
Руси,  преимущественно  почва Галицкого княжества,  вовсе не заключала в
себе тех условий крепкого государственного быта, которые существовали на
севере  и  которыми воспользовались тамошние князья для собрания Русской
земли,  для утверждения в ней единства и наряда.  Мы видели, какою силою
пользовались бояре в Галиче,  силою,  пред которою никло значение князя;
легко понять,  что князь с таким характером, как Роман, скоро должен был
враждебно столкнуться с этою силою: "Не передавивши пчел, меду не есть",
- говорил он,  и вот лучшие  бояре  погибли  от  него,  как  говорит,  в
страшных  муках,  другие  -  разбежались;  Роман  возвратил их обещанием
всяких милостей,  но скоро под  разными  предлогами  поверг  их  той  же
участи. Оставя по себе такую кровавую память в Галиче, в остальной Руси,
Роман слыл грозным бичом окрестных варваров - половцев,  литвы, ятвягов,
добрым  подвижником  за  Русскую  землю,  достойным  наследником прадеда
своего,  Мономаха: "он стремился на поганых, как лев, - говорит народное
поэтическое предание,  - сердит был,  как рысь,  губил их, как проходил,
перелетал земли их,  как орел,  и храбр он был,  как тур,  ревновал деду
своему,  Мономаху".  Мы видели, что одною из главных сторон деятельности
князей наших было построение городов,  население пустынных  пространств:
Роман заставлял побежденных литовцев расчищать леса