Другим характером   отличаются   поучения   южного  владыки,  Кирилла
Туровского,  как вообще памятники южнорусской письменности отличаются от
северных памятников большею украшенностию,  что,  разумеется, происходит
от различия в характере народонаселения:  иной речи требовал  новгородец
от своего владыки,  иной южный русин от своего.  Содержание слова Жидяты
составляет краткое изложение правил христианской  нравственности;  слова
Кирилла    Туровского    большею   частию   представляют   красноречивые
представления священных событий,  празднуемых церковию  в  тот  день,  в
который говорится слово; цель слов его показать народу важность, величие
празднуемого  события,  пригласить   народ   к   его   празднованию,   к
прославлению  Христа  или  святы его;  отсюда сходство слов Кирилловых с
церковными песнями,  от которых он заимствует иногда не только форму, но
и   целые   выражения;  как  в  тех,  так  и  в  других  видим  одинакое
распространение,  оживление  события  разговором  действующих   лиц;   в
сочинениях  Кирилла  замечаем  также  особенную  любовь  к иносказаниям,
притчам,  стремление  давать   событиям   преобразовательный   характер,
особенное искусство в сравнениях,  сближениях событий, явлений, так что,
изучая внимательно сочинения  древнего  владыки  Туровского,  не  трудно
открыть  в  нем предшественника и земляка позднейшим церковным витиям из
Юго-Западной Руси,  которые так долго были  у  нас  почти  единственными
духовными ораторами и образцами.  Как слог поучения Луки Жидяты обличает
новгородца,  так слог слов  Кирилла  Туровского  обличает  в  сочинителе
южного русина.
   Из дошедших  до  нас  сочинений  Кирилла первое место занимают десять
слов,  сказанных в десять воскресных дней,  начиная от  недели  ваий  до
Троицына  дня  включительно.  В  первом  уже  слове  (в  неделю ваий) мы
знакомимся вполне с образом  изложения  сочинителя:  "Днесь  Христос  от
Вифании  в  Иерусалим  входит,  вседши  на  жребя  осля,  да  совершится
пророчество Захариино.  Уразумевая это пророчество,  станем  веселиться;
души  святых  дщери  вышнего  Иерусалима  нарицаются;  жребя  же  -  это
веровавшие язычники,  которых посланные  Христом  апостолы  отрешили  от
лести  дьявольской...  Ныне  апостолы  на жребя ризы свои возложили,  на
которые сел Христос.  Здесь видим обнаружение преславной тайны:  ризы  -
это  христианские добродетели апостолов,  которые своим учением устроили
благоверных людей в престол божий и вместилище  св.  духу.  Ныне  народы
постилают господу по пути одни - ризы своя,  а другие - ветви древесные;
добрый правый путь миродержителям  и  всем  вельможам  Христос  показал:
постлавши  этот  путь  милостынею  и  незлобием,  без труда они входят в
царство небесное;  ломающие же  древесные  ветви  суть  простые  люди  и
грешники,  которые  сокрушенным  сердцем и умилением душевным,  постом и
молитвами свой путь равняют и к  богу  приходят..."  и  проч.  Окончание
слова  замечательно,  потому  что  показывает  главную  цель  всех  слов
Кирилловых:  "Сокративши  слово,  песнями  как  цветами  святую  церковь
увенчаем  и  праздники  украсим,  и богу славословие вознесем,  и Христа
спасителя нашего возвеличаем". Роскошная весенняя природа юга дала много
цветов  Кириллу в слове на Фомино воскресенье:  "Теперь весна красуется,
оживляя земное естество; ветры, тихо вея, подают плодам обилие, и земля,
семена питая,  зеленую траву рождает.  Весна есть красная вера Христова,
которая   крещением   возрождает   человеческое   естество;   ветры    -
грехотворений помыслы,  которые,  претворившись покаянием в добродетель,
душеполезные плоды приносят;  земля же естества нашего,  приняв как семя
слово божие и боля постоянно страхом божиим,  дух спасения рождает. Ныне
новорожденные агнцы и юнцы скачут быстро и весело возвращаются к матерям
своим,  а  пастухи  на  свирелях  с веселием хвалят Христа:  агнцы - это
кроткие люди от язычников,  а юнцы  -  кумирослужители  неверных  стран,
которые,  Христовым  вочеловечением  и апостольским учением и чудесами к
святой церкви возвратившись,  сосут млеко  учения;  а  учители  Христова
стада,  о всех моляся,  Христа бога славят,  всех волков и агнцев в одно
стадо собравшего. Ныне древа леторосли испускают, а цветы благоухание, и
вот уже в садах слышится сладкий запах,  и делатели, с надеждою трудяся,
плододавца Христа призывают;  были мы прежде как древа дубравная, плодов
неимущия,  а  ныне  привилась Христова вера к нашему неверию,  и держась
корня Иесеева,  испуская добродетели как цветы,  райского паки  бытия  о
Христе ожидаем,  и святители,  трудясь о церкви, от Христа мзды ожидают.
Ныне оратаи слова,  словесных волов к духовному ярму приводя, и крестное
рало  в  мысленных браздах погружая,  и проводя бразду покаяния,  всыпая
семя духовное, надеждами будущих благ веселятся", и проч.
   Слово в неделю мироносицкую напоминает совершенно церковные  песни  и
стихиры,  поемые  и  читаемые  в  последние  дни  страстной  седмицы;  в
некоторых местах встречаем одни и те же почти выражения;  таков  вначале
плач богородицы:  "Тварь соболезнует ми,  сыну!  твоего зрящи без правды
умерщвления.  Увы мне,  чадо мой,  свете и творче тварям",  и проч.  Или
далее слова Иосифа Пилату представляют не иное что,  как распространение
церковной  песни:  "Приидите  ублажим  Иосифа  приснопамятного".   Слово
оканчивается   похвалою  Иосифу,  замечательною  по  обычной  в  древнем
красноречии форме:  "Кому  уподоблю  этого  праведника?  небом  ли  тебя
назову:  но ты был светлее неба богочестием: потому что во время страсти
Христовой небо помрачилось и свет свой скрыло,  а ты,  радуясь, на своих
руках  бога  носил.  Землею  ли тебя благоцветущею назову?  Но ты явился
честнее земли:  потому что она в то время от страха  потрясалась,  а  ты
вместе  с  Никодимом весело божие тело,  плащаницею обвив,  положил",  и
проч.  Слово в неделю расслабленного представляет самый  лучший  образец
слога  Кириллова;  в  жалобе  расслабленного на свои страдания видим эту
образность,  какою обыкновенно  отличаются  писатели  -  земляки  нашего
оратора:  "Мертвым ли себя назову,  говорит расслабленный;  но чрево мое
пищи желает и язык от жажды иссыхает.  Живым ли себя почту? но не только
встать с одра, даже и подвинуть себя не могу: ноги мои не ходят, руки не
только что ничего не делают,  но  и  осязать  ими  я  себя  не  могу;  я
непогребенный мертвец,  одр мой - гроб мой;  мертвый междуживыми и живой
между мертвецами,  потому что как живой питаюсь и как мертвый ничего  не
делаю;  мучусь я, как в аде, от бесстыдно поносящих меня; смех я юношам,
укоряющим мною друг друга, а старцам лежу притчею к наказанию; все много
глумятся,  и я от того вдвойне страдаю. Внутри терзает меня болезнь, вне
оскорбляюсь досадами укоряющих меня;  слюни плюющих  на  меня  покрывают
тело  мое,  голод  пуще болезни одолевает меня,  потому что если я найду
пищу,  то не могу рукою положить ее в рот;  всех умоляю,  чтоб накормили
меня,  и делюсь бедным куском моим с питающими меня,  стонаю со слезами,
томимый мучительною болезнию,  и никто не придет посетить меня" и  проч.
Таков же и ответ Христа: "Как ты говоришь: человека не имам? Я ради тебя
сделался человеком; тебя ради оставил скипетры горнего царства и, нижним
служа,  обхожу: не пришел я, да мне послужат, но да послужу другим. Тебя
ради,  будучи бесплотным,  плотию облекся, да исцелю душевные и телесные
недуги всех. Тебя ради невидимый ангельским силам явился всем человекам,
ибо не хочу презреть моего образа, лежащего в тлении, но хочу спасти его
и в разум истинный привести, а ты говоришь: человека не имам? Я сделался
человеком,  да сотворю человека богом,  ибо сказал:  боги будут  и  сыны
вышнего все,  и кто другой вернее меня служит тебе?  Тебе я всю тварь на
работу сотворил:  небо и земля тебе служат - небо влагою,  земля плодом;
солнце служит светом и теплотою,  луна с звездами ночь обеляет; для тебя
облака дождем землю напояют,  и земля всякую траву семянистую и  деревья
плодовитые на твою службу возвращает; тебя ради реки рыб носят и пустыни
зверей питают,  а ты говоришь:  человека не имам" и проч. Слово в неделю
пятую  по пасхе содержит в себе упрек народу за нехождение в церковь для
слушания слов епископа:  "Я,  друзья и братья,  надеялся,  что с  каждою
неделею все больше и больше будет собираться народу в церковь,  а теперь
вижу,  что собирается его все меньше и меньше; если бы я свое что-нибудь
говорил вам,  то хорошо бы делали,  если бы не приходили,  но я возвещаю
вам владычнее и прочитываю вам грамоту Христову".  Кириллу же Туровскому
приписывается  слово  о  состоянии  души  по  разлучении с телом;  здесь
сочинитель,  исчисляя мытарства,  седьмым из них полагает:  "Буе  слово,
срамословие,  бесстудная словеса и плясание, еже в пиру и на свадьбах, и
в павечерницах,  и на игрищах, и на улицах"; пятнадцатым: "Всяка ересь и
веруют в стречу,  в чех,  в полаз и в птичьи грай,  ворожю,  и еже басни
бають, и в гусли гудуть".
   От описываемого  времени  дошли  до  нас  еще  некоторые   любопытные
поучения,  неизвестно какой области и какому лицу принадлежащие.  Здесь,
между прочим,  видим,  как церковь вооружалась  против  явлений,  бывших
следствием  родовых  отношений  княжеских,  и как изначала содействовала
утверждению отношений государственных;  сочинитель  слова  обращается  к
дружине    княжеской    со    следующими    словами:    "Если    начнете
доброжелательствовать  другим  князьям  от  своего,  то  подобны  будете
замужней  женщине,  неверной  своему мужу".  Но тут встречаем увещание к
храбрости,  вполне согласное с понятиями времени:  "Сын! когда на рать с
князем  идешь,  то  с  храбрыми напереди езди:  этим и роду своему чести
добудешь и себе доброе имя. Что может быть лучше того, как умереть перед
князем!" О волхвах:  "Волхвов же,  чада моя,  блюдитеся". О священниках:
"Если возьмете чернеца в свой дом или иного причетника  и  захотите  его
угостить,  то больше трех чаш не нудьте его, но дайте ему волю: если сам
напьется,  то сам за то и отвечает;  нельзя слуг божиих до срама упоить,
но  с поклоном должно отпускать,  взявши благословение у них".  О рабах:
"Сирот домашних не обидьте,  но больше милуйте,  голодом не  морите,  ни
наготою,  потому что это домашние твои нищие:  нищий в другом месте себе
выпросит,  а рабы только в твоей руке; милуйте своих рабов и учите их на
спасение  и  покаяние,  а  старых  на свободу отпускайте...  Если холопа
своего или рабу не кормишь и не обуваешь и убьют их у воровства,  то  за
кровь  их  ты  ответишь.  Ты  как апостол в дому своем:  научай грозою и
ласкою. Если рабы и рабыни не слушаются, по твоей воле не ходят, то лозы
не  жалей до шести ран и до двенадцати;  а если велика вина,  то и до 20
ран; если же очень велика вина, то и до 30 ран лозою, а больше 30 ран не
велим... Рабов, которых возьмешь с собою в поход, чести и люби, чтоб они
были тебе в обиде и в рати добрыми помощниками".
   О средствах,  какие употребляли проповедники, средствах, напоминающих
нам  известие  об  обращении Владимира,  и о судьбе,  какой подвергались
иногда ревностные проповедники,  находим любопытные известия в житии св.
Авраамия Смоленского.  "Так бо бе (Авраамий) благодатию Христовою утешая
приходящиа и пленяа их души смысл,  яко же и самому игумену не стерпети,
многия  к нему видя притекающая.  И хотя того сего отлучити и глаголаше:
аз за тя отвещаю убога,  ты же престани уча,  и  много  озлобление  нань
возложи.  И оттоле вниде в град и пребысть в едином монастыре у честнаго
Креста; и ту начаша боле приходити и учение его множайше быти. Написа же
две иконе,  едину страшный суд втораго пришествия,  а другую - испытания
воздушных мытарств,  их же всем несть избежати,  И  ко  всем  приходящим
оного  страшнаго дня не простая о том глаголя и почитая великаго онаго и
светлаго учителя вселенныя Иоанна Златоустаго и  преподобнаго  Ефрема  и
всех  богогласных  святых.  И  вшед сатана в сердце бесчинных,  воздвиже
нань;  и начаша овии клеветати к епископу,  инии же хулити  и  досажати,
овии еретика нарецати и, а инии глаголаху нань глубинныи книги почитает,
инии же к женам прекладающе, попове же зиающе и глаголюще: уже наша дети
все  обратил есть;  реку тако:  никто же аще бы не глаголя на блаженнаго
Авраамия в граде.  Собрашася же все от мала и до велика весь град  нань:
инии  глаголют  заточити,  а  инии  на стене ту пригвоздити и зажещи,  а
друзии потопити и проведьше сквозе град,  всем же  собравшимся  на  двор
епископь, игуменом же и попом и черноризцем, князем и боляром..."
   Кроме поучений,  принадлежащих духовным лицам, до нас дошло поучение,
написанное знаменитейшим  из  князей  описываемого  времени,  Владимиром
Мономахом,  для детей своих;  оно обнимает обязанности человека вообще и
князя,  религиозные,  семейные и общественные и представляет  первообраз
тех  домостроев,  которые  мы увидим в последующих веках:  "Страх имейте
божий в сердце и милостыню творите неоскудную,  потому что здесь  начало
всякому добру", - так начинает Мономах свое поучение. Потом он объявляет
повод,  по которому написал поучение:  по окончании  усобицы  с  Давыдом
Игоревичем  на  Витичевском  съезде  поехал  он  на север,  в Ростовскую
область,  и, будучи на Волге, получил посольство от двоюродных братьев с
приглашением идти на Ростиславичей галицких, которые не хотели исполнять
общего княжеского приговора;  двоюродные братья велели сказать Мономаху:
"Ступай  скорее  к нам,  прогоним Ростиславичей и волость у них отнимем;
если же не пойдешь с нами,  то  мы  себе,  а  ты  себе".  Мономах  велел
отвечать:  "Сердитесь  сколько хотите,  не могу с вами идти и преступить
крестное целование". Угроза братьев разъединиться с ним сильно опечалила
Мономаха;  в  этой печали он разогнул псалтырь и попал на место:  "Вскую
печалуеши,  душе? вскую смущаеши мя?" и проч. Утешенный псалмом, Мономах
решился тут же написать своим сыновьям поучение,  в котором господствует
та мысль,  что человек никогда не должен совращаться с правого пути и во
всех  случаях  жизни  должен полагаться на одного бога,  который не даст
погибнуть человеку,  творящему волю его. Выписавши из псалма те места, в
которых  выражается  эта  мысль,  также наставление из Василия Великого,
Мономах продолжает:  "Тремя добрыми делами побеждается враг наш  дьявол:
покаянием,  слезами и милостынею;  бога ради,  не ленитесь, дети мои, не
забывайте  этих  трех  дел;  они  не  тяжки:  это  не  одиночество,   не
чернечество,  не  голод,  которые  терпят некоторые добродетельные люди,
таким малым делом можете вы получить милость божию...  Послушайте  меня,
если  не  можете  всего  исполнить,  то  хотя  половину.  Просите бога о
прощении грехов со слезами,  и не только в  церкви  делайте  это,  но  и
ложась  спать;  не  забывайте  ни одну ночь класть поклонов,  потому что
ночным поклоном и пением человек побеждает дьявола и  получает  прощение
грехов.  Когда и на лошади сидите, да ни с кем не разговариваете, то чем
думать безделицу,  повторяйте беспрестанно в  уме:  "господи,  помилуй!"
если других молитв не умеете, эта молитва лучше всех. Больше же всего не
забывайте убогих,  но сколько можете  по  силе  кормите,  больше  других
подавайте  сироте,  сами  оправдывайте  вдов,  а  не  позволяйте сильным
погубить  человека.  Ни  правого,  ни   виноватого   не   убивайте,   ни
приказывайте  убивать.  В разговоре,  что бы вы ни говорили,  никогда не
клянитесь богом:  нет в этом никакой нужды;  когда  придется  вам  крест
поцеловать к братье,  то целуйте подумавши, можете ли сдержать клятву, и
раз поцеловавши,  берегитесь,  чтоб не погубить души  своей.  С  любовию
принимайте благословение от епископов, попов и игуменов, не устраняйтесь
от них,  по силе любите и снабжайте их,  пусть молятся за вас богу. Пуще
всего не имейте гордости в сердце и уме,  говорите: все мы смертны, ныне
живы,  а завтра в гробе; все, что ты, господи, дал нам, не наше, а твое,
поручил  нам  на  малое  число  дней;  в землю ничего не зарывайте;  это
большой грех.  Старых чти как отцов, молодых как братью. В доме своем не
ленитесь,  но за всем присматривайте сами;  не надейтесь ни на тиуна, ни
на отрока, чтоб гости не посмеялись ни дому, ни обеду вашему. Вышедши на
войну,  также не ленитесь, не надейтесь на воевод; питью, еде, спанью не
предавайтесь; сторожей сами наряжайте; распорядившись всем, ложитесь, по
вставайте  рано,  и оружия не снимайте с себя:  от лени человек внезапно
погибает.  Остерегайтесь лжи,  пьянства и блуда: в этих пороках и душа и
тело  погибают.  Если  случится вам ехать куда по своим землям,  то,  не
давайте отрокам обижать жителей,  ни своих,  ни чужих ни в селах,  ни на
полях,  чтоб  после  вас не проклинали.  На дороге или где остановитесь,
напойте,  накормите нищего;  особенно же чтите гостя, откуда бы он к вам
ни пришел,  простой или знатный человек,  или посол;  если не можете чем
иным обдарить его,  то угостите хорошенько:  странствуя, они разносят по
всем землям хорошую или дурную славу о человеке. Больного навестите, и к
мертвому ступайте,  потому что мы все смертны; человека не пропустите не
поздоровавшись,  всякому доброе слово скажите.  Жен своих любите,  но не
давайте им над собою власти.  Что знаете доброго,  того не забывайте,  а
чего еще не знаете,  тому учитесь;  не ленитесь ни на что доброе; прежде
всего не ленитесь ходить  в  церковь:  да  не  застанет  вас  солнце  на
постели..." В заключение Мономах рассказывает детям о своих трудах: этим
важным для историка рассказом мы уже воспользовались в своем месте.
   Мы встречали известия о страсти к паломничеству,  к  путешествиям  во
св. землю, распространившейся в описываемое время между русскими людьми;
до нас дошло описание одного из таких путешествий, совершенного игуменом
Даниилом.   Это   описание   особенно   замечательно   отсутствием  духа
нетерпимости   относительно   латинских   христиан,   обладавших   тогда
Иерусалимом.  Король  Балдуин обласкал русского игумена,  который за это
распустил об нем добрую славу по своей земле:  "Позвал мя бяше  добре  и
любя мя вельми,  яко же есть муж благоделен и смирен вельми и не гордит.
Яз рекох ему:  княже мой господине!  молю ти ся бога деля и князей  деля
русьскых,  повели ми,  да бых и яз поставил свое кандило на гробе святом
от всея Русьскыя земли.  Он же с тщанием и с любовью повеле ми поставити
кандило;  посла  со  мною  мужа  своего...  Бог  тому послух и св.  гроб
господень,  яко во всех местах святых не забых имен  князей  русьскых  и
княгинь,  и  епископ и игумен,  и бояр,  и детей моих духовных.  И о сем
похвалю бога моего благо,  яко сподобил мя худаго имена князей  русьскых
написати  в лавре св.  Саввы,  и ныне поминаются имена их в ектеньях и с
женами,  и с детьми. Се же имена их: Михаил Святополк, Василий Владимир,
Давыд Святославич,  Михаил Олег,  Панкратий Святослав,  Глеб Менской,  и
сколько есть помнил,  опричь всех князей русьскых  и  боляр,  и  отпехом
литургию  за  князей  русьскых,  и  за  вся хрестьяне 50 литургий,  и за
усопшня литургию отпехом. И буди же всем почитающим се с верою и любовию
благословенье от бога и от св.  гроба и от всех мест святых.  Бога деля,
братие и господие мои,  не зазрите худоумью моему и грубости моей. Да не
будеть в похваленье написанье се мене ради, но гроба господня ради кто с
любовью почтеть,  да мзду приметь от бога спаса нашего,  и  бог  мира  с
всеми  вами  в веки веков.  Аминь".  Даниил встретил в Иерусалиме многих
русских паломников - новгородцев и киевлян.
   К описываемому  времени  относится  сочинение  другого  Даниила,  так
называемое   Послание  Даниила  Заточника  к  князю  Юрию  Владимировичу
Долгорукому.  Из самого умилостивительного послания этого  можно  узнать
только  то,  что молодой еще человек,  неизвестно какого происхождения и
звания,  разгневал князя и был заточен на озеро Лаче;  в послании Даниил
ничего   не  говорит  о  вине  своей;  но  по  сильным  выходкам  против
приближенных к князю людей  и  женщин  можно  догадываться,  что  он  их
наговорам приписывал свое несчастие.  Как видно,  впоследствии сочинение
это было известно грамотным людям и ценилось благодаря украшениям слога,
которые нравились в старину;  сам Даниил,  как видно из его слов, считал
себя мудрецом;  выпишем несколько строк,  чтобы иметь  понятие  об  этой
мудрости.  "Вострубим,  братия,  яко во златокованныя трубы, в разум ума
своего,  и начнем бити сребреныя арганы,  и возвеем мудрости своя...  Не
возри  на  мя,  княже  господине,  яко  волк  на  ягня;  но возри на мя,
господине  мой,  аки  мати  на  младенца.  Возри,  господине,  на  птицы
небесные,  яко ти ни орют, не сеют, ни в житницу собирают, но уповают на
милость божию;  так и мы,  княже господине,  желаем твоея милости: зане,
господине,  кому  Боголюбово,  а мне горе лютое;  кому Белоозеро,  а мне
чернее смолы;  кому Лачь озеро, а мне, на нем седя, плачь горки... Княже
мой,  господине мой!  избави мя от нищеты сия,  яко серну от тенета, яко
птицу от кляпцы,  яко утя от ногтей носимаго ястреба,  яко овцу  от  уст
лвовых.  Аз бо есми, княже господине, яко древо при пути: мнози посекают
его и на огнь вмещут;  такоже и аз всеми обидим есмь,  зане огражен есмь
страхом  грозы  твоея...  Весна  бо  украшает цветы землю,  а ты,  княже
господине,  оживляеши вся человеки своею милостью,  сироты и  вдовы,  от
вельможь  погружаеми...  Видех  велик  зверь,  а главы не имеет,  тако и
добрые полки без добраго князя погибают.  Гусли бо строются персты, тело
основается  жилами,  а  дуб крепится множеством корения:  так и град наш
крепится твоею державою,  зане князь щедр отец есть всем: слузи бо мнози
отца  и  матери  лишаются и к нему прибегают.  Добру бо господину служа,
дослужится свободы;  а злу господину служа,  дослужится большия  работы.
Зане князь щедр,  аки река без берегов текуще всквозе дубравы,  напояюща
не токмо человецы, но и скоти и вся звери; а князь скуп, аки река, велик
брег имуще каменны:  нельзя пити,  ни коня напоити.  А боярин щедр,  аки
кладезь сладок;  а скуп боярин,  аки кладезь солон.  Не имей себе  двора
близ  княжа двора;  не держи села близ княжа села:  тиун бо его яко огнь
трепетицею накладен, а рядовичи его яко искры; аще от огня устережешися,
но от искры не можешь устрещися жжения порт.  Княже,  господине мой!  не
лиши  хлеба  нища  мудра,  ни  вознеси  до   облак   богатого   безумна,
несмысленна:  нищь  бо  мудр,  яко злато в калне сосуде,  а богат красен
несмыслен,  то аки паволочитое зголовье,  соломы наткано. Господине мой!
не  зри внешняя моя,  но зри внутреная:  аз бо одеянием есмь скуден,  но
разумом обилен;  юн возраст имею,  а стар смыслом;  бых мыслию яко  орел
паряй  по воздуху.  Но постави сосуды скудельничьи под поток капля языка
моего,  да накаплют ти сладчайши меду словеса уст моих...  Не море топит
корабли,  но  ветри,  и  не  огнь  творит разжение железу,  но подымание
мешное:  также и князь не сам впадает в многия в  вещи  злыя,  но  думцы
вводят.  С  добрым  бо думъцею князь высока стола додумаетца,  а с лихим
думъцею думает,  малаго стола лишен будет...  Не муж в мужех,  кем  своя
жена владеет;  не работа в работах,  под жонками воз возити...  Что есть
жена  зла?  гостница  неусыпаемая,  купница  бесовская,  мирскы  мятежь,
ослепление уму,  начальница всякой злобе...  Аз ни за море ходил,  ни от
философ  научился,  но  бых  яко  падая  пчела  по  различным  цветом  и
совокупляя яко медвеный сот; тако и аз по многим книгам собирая сладость
словесную и разум,  и совокупих яко мех воды моръския,  а не  от  своего
разума, но от божия промысла". К Посланию прибавлено следующее известие:
"Сии словеса аз Данил писах в заточении  на  Белеозере,  и  запечатав  в
воску,  и пустих в озеро, и взем рыба пожре, и ята бысть рыба рыбарем, и
принесена бысть ко князю,  и нача ея пороти, и узре князь сие написание,
и повеле Данила свободити от горкаго заточения".