Новгородцы, заключая договор с князем Юрием против иноплеменников, по
всем вероятностям,  имели в виду самого опасного из этих иноплеменников,
князя литовского.  И действительно,  в следующем же  1405  году  Витовт,
пославши  объявление  войны в Новгород,  сам пошел с войском в Псковскую
волость,  тогда как псковский посол жил еще в Литве,  и псковичи, ничего
не зная,  не могли приготовиться: Витовт взял город Коложе и вывел 11000
пленных,  мужчин,  женщин и детей, не считая уже убитых; потом стоял два
дня  под  другим  городом,  Вороначем,  где  литовцы  накидали две лодки
мертвых детей:  такой гадости,  говорит летописец,  не бывало с тех пор,
как Псков стал.  Между тем псковичи послали в Новгород просить помощи, и
новгородцы прислали к ним полки с тремя воеводами;  но Витовт уже  вышел
из  русских  пределов.  Псковичи  вздумали  отомстить  ему походом в его
владения и звали с собою новгородцев:  "Пойдемте,  господа,  с  нами  на
Литву  мстить за кровь христианскую";  но воеводы новгородские побоялись
затрагивать  страшного  литовского  князя  и  отвечали  псковичам:  "Нас
владыка не благословил идти на Литву, и Новгород нам не указал, а идем с
вами на немцев".  Псковичи рассердились,  отправили новгородцев домой, а
сами  выступили  в  поход,  повоевали Ржеву,  в Великих Луках взяли стяг
Коложский, бывший в плену у Литвы, и возвратились с добычею. Мало этого,
в  1406  году  псковичи подняли всю свою область и пошли к Полоцку,  под
которым стояли трое суток.
   Но ни псковичи, ни новгородцы не надеялись одними собственными силами
управиться  с  Витовтом  и  потому  послали просить защиты у московского
князя.  Мы не знаем, какие были уговоры у Василия Дмитриевича с Витовтом
относительно Смоленска, уже прежде принадлежавшего литовскому князю; нет
ничего странного, что Москва действовала нерешительно в смоленском деле.
Но   нападение   на  псковские  волости  показывало  ясно,  что  Витовт,
ободренный вторичным взятием Смоленска,  не хочет удовольствоваться этим
одним  примыслом,  и  московский  князь  не  хотел ему уступать Пскова и
Новгорода:  Василий разорвал мир с тестем за псковскую  обиду,  отправил
брата  Петра  в  Новгород;  потом,  сложивши  вместе  с  тверским князем
крестное целование к Витовту,  собрал полки  и  послал  их  в  Литовскую
землю:  они приступали к Вязьме,  Серпейску и Козельску,  но безуспешно.
Витовт  за  это  велел  перебить  всех  москвичей,  находившихся  в  его
владениях; но здесь уже отозвался разрыв с московским князем: до сих пор
те из южных русинов и литвинов,  которые были недовольны новым  порядком
вещей,  начавшим  утверждаться  со  времени  соединения Литвы с Польшею,
должны были  сдерживать  свое  неудовольствие,  ибо  негде  было  искать
помощи,  кроме  иноверного Ордена:  сильный единоверный московский князь
находился постоянно в союзе с Витовтом.  Но когда этот союз  переменился
на вражду,  то недовольным литовским открылось убежище в Москве:  первый
приехал из Литвы на службу к великому князю московскому князь  Александр
Нелюб,  сын  князя Ивана Ольгимантовича,  и с ним много литвы и поляков;
Василий  Димитриевич  принял  его  с  любовью  и  дал  ему  в  кормление
Переяславль.  С  обеих  сторон,  и в Москве и в Литве,  собирали большое
войско,  и  осенью  1406  года  московский  князь  выступил  в  поход  и
остановился на реке Плаве,  близ Кропивны,  куда пришли к нему на помощь
полки тверские  с  четырьмя  князьями  и  татарские  от  хана  Шадибека.
Литовский князь также вышел навстречу к зятю с сильным войском, поляками
и жмудью,  но,  по обычаю,  битвы между  ними  не  было:  князья  начали
пересылаться, заключили перемирие до следующего года и разошлись, причем
татары, уходя, пограбили русские области.
   В 1407 году литовцы начали  неприятельские  действия,  взявши  Одоев.
Московский князь пошел опять с большим войском на Литовскую землю,  взял
и сжег город Дмитровец;  но,  встретившись  с  тестем  у  Вязьмы,  опять
заключил  перемирие,  и  оба князя разошлись по домам.  В следующем году
отъехал из Литвы в Москву родной брат  короля  Ягайла,  северский  князь
Свидригайло Олгердович, постоянный соперник Витовта, и соперник опасный,
потому что пользовался привязанностию  православного  народонаселения  в
Южной   Руси.  Свидригайло  приехал  не  один;  с  ним  приехал  владыка
черниговский,  шесть  князей  Юго-Западной   Руси   и   множество   бояр
черниговских  и северских.  Московский князь не знал,  чем изъявить свое
радушие знаменитому  выходцу:  он  дал  Свидригайлу  в  кормление  город
Владимир  со  всеми волостями и пошлинами,  селами и хлебами земляными и
стоячими,  также Переяславль (взятый,  следовательно,  у князя  Нелюба),
Юрьев Польский,  Волок Ламский, Ржеву и половину Коломны. В июле приехал
Свидригайло,  в сентябре Василий с полками своими и татарскими уже стоял
на границах, на берегу Угры, а на другом берегу этой реки стоял Витовт с
Литвою,  поляками,  немцами и жмудью.  Но и тут битвы не было: постоявши
много дней друг против друга, князья заключили мир и разошлись.
   Витовт был  сдержан:  после  мира  на  Угре,  во  все остальное время
княжения Василиева,  он не обнаруживал больше неприятельских замыслов ни
против  Москвы,  ни  против  Новгорода  и  Пскова.  Во время войны между
князьями московским и литовским новгородцы, по обычаю, не хотели быть ни
за  того,  ни  за другого:  не отступали от Москвы и между тем держали у
себя  на  пригородах  князя  Симеона-Лугвения  Олгердовича,   присяжника
Ягайлова.  Напрасно  после  того Ягайло и Витовт уговаривали новгородцев
заключить тесный союз с Польшею и Литвою и воевать вместе с немцами;  те
не  соглашались,  причем высказалась уже главная причина,  которая будет
постоянно  препятствовать  тесному  союзу  Новгорода  с  Гедиминовичами:
последние уже были латины,  поганые.  В 1411 году Симеон-Лугвений, видя,
что мало пользы служить на пригородах новгородских,  уехал в Литву, свел
и  наместников  своих,  и  в  начале  следующего  года Ягайло,  Витовт и
Лугвений разорвали всякий союз  с  новгородцами,  прислали  им  взметные
грамоты и велели сказать:  "Что было вам взяться служить нам,  разорвать
мир с немцами, с нами стать заодно и закрепиться на обе стороны в запас;
пригодился бы этот союз - хорошо; а не пригодился, так ничего бы дурного
не было;  мы к вам  посылали  бояр  своих  Немира  и  Зиновья  Братошича
спросить вас,  стоите ли в прежнем договоре?  И вы отвечали Немиру:  "Не
может Новгород исполнить королевского требования:  как  он  с  литовским
князем мирен,  так и с немцами мирен". Мы князя Лугвения вывели от вас к
себе,  с немцами заключили мир вечный,  и с венграми,  и со всеми нашими
соседями  (граничниками),  а вы слово свое забыли,  да еще ваши люди нас
бранили и бесчестили,  погаными звали;  кроме того,  вы  приняли  нашего
врага,  сына смоленского князя".  Лугвений велел прибавить:  "Держали вы
меня у себя хлебокормлением,  а теперь старшим моим  братьям,  королю  и
Витовту,  это не любо и мне не любо, потому что я с ними один человек, и
с меня крестное целование долой". Войны, однако, у Новгорода с Литвою не
было:  в  1414  году  новгородские  послы  ездили  в Литву и заключили с
Витовтом мир по старине;  псковичи же заключили мир с  литовским  князем
еще  в 1409 году по старине,  на псковской воле,  по докончанию великого
князя Василия Димитриевича;  следовательно,  при заключении мира на Угре
московский  князь  выговорил у Витовта и мир со Псковом.  Но в 1418 году
Витовт писал к великому магистру Немецкого ордена,  поднимая его  против
псковичей;  магистр отговаривался тем,  что у Ордена со Псковом заключен
десятилетний мир;  Витовт возражал,  что Орден учрежден  для  постоянной
борьбы с неверными и,  следовательно,  должен помогать ему, Витовту, как
единоверному государю против неверных псковичей;  представлял  в  пример
собственное  поведение:  в прошлом году московский великий князь прислал
звать его на немцев,  но он не согласился.  Неизвестно, потому ли Витовт
хотел  поднять  Орден  на  псковичей,  что сам не мог напасть на них без
нарушения договора с Москвою;  известно только то,  что войны со Псковом
не было.
   Витовт был   сдержан;   но   на   северо-востоке   не   умели  понять
необходимости войны с литовским князем;  видели вооружения сильные, но с
первого  взгляда  бесполезные,  видели странную борьбу,  кончившуюся как
будто ничем;  сильно досадовали,  что иноплеменнику Свидригайлу дано так
много богатых волостей;  всего больше боялись и ненавидели татар: от них
опасались вредных замыслов, и вот действительно Эдигей страшно опустошил
московские владения.  "Эдигей,  - по мнению летописца,  - ссорил тестя с
зятем,  чтоб они тратили свои силы в борьбе и тем легче стали бы добычею
татар; Эдигей посылал в Москву к великому князю Василию, побуждая его на
Витовта,  давая  ему  помощь  свою,  а  князья  и  бояре  и  все   думцы
великокняжеские  и  вся  Москва  радовались  Эдигеевой  любви  к Василию
Дмитриевичу и говорили:  "Вся Орда в воле  великого  князя,  кого  хочет
воюет". Вот и начали воевать Литву, водя с собою рать татарскую, а Литва
воевала москвичей,  крови лилось много.  Татары обогащались  добычею,  а
московские бояре,  воеводы и вельможи веселились. Но старикам старым это
не нравилось:  не добра дума бояр наших,  говорили они,  что приводят на
помощь  к  себе  татар,  нанимают их серебром и золотом;  не оттого ли в
старину Киеву и Чернигову приключились большие напасти  и  беды?  И  там
братья  воевали друг с другом,  поднимая половцев на помощь;  а половцы,
рассмотревши весь наряд и всю  крепость  князей  наших,  потом  их  всех
одолевали.
   Что, если и теперь то же случится?  Князь великий Василий Димитриевич
воевал с тестем своим,  великим князем Витовтом Кейстутовичем, утомились
и  заключили  перемирие;  а вражда между ними умножилась,  и оба понесли
много убытков и томления.  Не было в то время на Москве бояр старых,  но
молодые обо всем советовали,  радуясь войне и кровопролитию, а между тем
Эдигей беспрестанно ссорил князей, рассматривая весь русский наряд и все
войско,  дожидаясь  удобного  времени,  когда бы напасть на Русь.  В это
время прислал в Москву к великому князю Свидригайло Олгердович,  желая с
ним вместе воевать Литву. Свидригайло был верою лях, но устроен к брани,
муж храбрый и крепкий на ополчение;  обрадовался ему  князь  великий  со
всеми  боярами  своими,  дали  ему городов много,  чуть-чуть не половину
всего княжения Московского и даже славный город Владимир,  где  соборная
златоверхая церковь Пречистой богородицы:  и это все ляху-пришельцу дано
было;  оттого и многие беды  постигли  нас:  храбрый  князь  Свидригайло
Олгердович  и  храброе  его  воинство  смутились и испугались,  как дети
малые, во время Эдигеева нашествия и обратились в бегство".
   Так рассуждает  летописец.  Свидригайло  действительно  не   оправдал
надежд  великого  князя,  хотя,  быть  может,  союз  этого Олгердовича с
московским  князем  и  заставил  Витовта  ускорить  заключением  мира  с
последним.  Свидригайло  не  мог  быть  доволен  таким окончанием войны,
которое нисколько не  изменяло  его  положения  к  лучшему  относительно
Литвы: ему не удалось свергнуть Витовта с московскою помощию. Вот почему
он вошел в тесную дружбу с братом  великого  князя  Юрием,  который  уже
тогда  был  в  размолвке  с  Василием,  не  желая  уступать  старшинства
племяннику;  этим объясняется поступок  Свидригайла,  который  во  время
Эдигеева  нашествия  не  оказал  великому  князю  никакой помощи и скоро
отъехал назад в Литву (1409 г.), обнаружив свою вражду к Москве тем, что
на дороге ограбил Серпухов.

   Неизвестно, чего надеялся Свидригайло в Литве;  известно  только  то,
что по приезде своем сюда он был схвачен в Кременце,  заключен в темницу
Ягайлом и Витовтом и пробыл в цепях около девяти лет: только в 1418 году
он  был  освобожден острожским князем и убежал в Венгрию.  Но заключение
Свидригайла не могло положить конца волнениям в Литве и  Руси,  ибо  эти
волнения  зависели  не  от  личности  одного  человека,  но  от взаимных
отношений двух или трех народов,  приведенных в неожиданную связь  одним
случайным  обстоятельством.  Следя  за  отношениями  московского князя к
литовскому,  мы  видели  обширные   честолюбивые   замыслы   последнего:
примыслив  важную  волость  Смоленскую,  Витовт  хотел  сделать  то же с
Новгородом и Псковом,  хотел посадить своего хана  в  Кипчаке  и  с  его
помощию  подчинить  себе  Москву;  но этот могущественный и честолюбивый
князь был не иное что,  как  вассал  двоюродного  брата  своего,  короля
польского:  мог  ли  Витовт терпеливо сносить такое положение,  могли ли
терпеливо сносить его Литва и Русь? В 1398 году королева Ядвига прислала
к  Витовту письмо,  в котором говорилось,  что Ягайло отдал ей княжества
Литовское и Русское в вено, вследствие чего она имеет право на ежегодную
дань от них.  Витовт собрал сейм в Вильне и предложил боярам литовским и
русским вопрос:  "Считают ли они себя подданными короны Польской в такой
степени,  что  обязаны платить дань королеве?" Все единогласно отвечали:
"Мы не подданные Польши ни под каким видом;  мы всегда были вольны, наши
предки никогда полякам дани не платили, не будем и мы платить, останемся
при нашей прежней вольности". После этого поляки больше уже не толковали
о  дани.  Но  Витовт и бояре его не могли забыть этой попытки со стороны
Польши и должны были подумать о  том,  как  бы  высвободиться  и  из-под
номинального подчинения.  Однажды на обеде,  данном по случаю заключения
мира с Орденом, бояре провозгласили тост за Витовта, короля литовского и
русского,  и  просили  его,  чтоб  он позволил всегда так величать себя.
Витовт на этот раз притворился скромником и отвечал,  что не  смеет  еще
почитать  себя  достойным  такого  высокого титула.  Королем литовским и
русским могли провозглашать его вельможи,  потому что еще  в  1396  году
древняя собственная Русь, или Киевская область, лишилась своего великого
князя Скиргайла-Ивана и  соединилась  опять  с  Литвою.  Но  если  князь
литовско-русский  с  своими  боярами  хотел независимости от Польши,  то
вельможи польские старались всеми силами соединить  неразрывно  Литву  и
Русь с своим государством:  в 1401 году на Виленском сейме в присутствии
Ягайла и Витовта было определено,  что по смерти Витовта  Литва  и  Русь
возвращаются снова под власть Ягайла;  по смерти же королевской ни Литва
без Польши не выбирает великого князя,  ни Польша без Литвы не  выбирает
короля:  оба  народа  имеют  общих врагов и друзей.  Ходили слухи еще об
одном пункте договора,  а именно что по смерти Ягайла  престол  польский
переходит  к  Витовту.  В  1413  году  связь  с  Польшею  была еще более
скреплена на сейме Городельском:  дворянство литовское сравнено в правах
с дворянством польским, за исключением, однако, православных.
   Последний пункт показывал ясно,  как мало прочности было для будущего
в этой связи Литвы с Польшею;  но пока она еще  не  рушилась,  и  первым
важным  следствием  ее  для  Восточной  Европы было сокрушение Немецкого
ордена. В конце XIV века Витовт, чтобы заняться делами на востоке, хотел
жить  в  мире  с  немцами  и  даже  отдал  им  на  жертву Жмудь,  упорно
державшуюся язычества.  В 1399  году,  пользуясь  прибытием  заграничных
крестоносцев,  в том числе Карла, герцога лотарингского, великий магистр
выступил на Жмудь,  жители которой одни не могли сопротивляться немцам и
принуждены были принять подданство и крещение; некоторые из них, однако,
по примеру старых  пруссов  убежали  в  Литву.  Когда  Орден  неотступно
требовал их выдачи у Витовта,  то последний отвечал: "Вы, верно, хотите,
чтоб я всем жмудинам за раз велел возвратиться в их  землю?  Хорошо;  но
знайте, что эти люди самые горячие приверженцы независимости, которую вы
отняли у их земляков;  никто лучше их не  защитит  ее".  Угроза  Витовта
скоро  исполнилась:  восстание  вспыхнуло во всей Жмуди,  толпы вышли из
лесов и ударили на новопостроенные замки орденские,  сожгли их, изрубили
гарнизоны,  начальников,  рыцарей, духовных побрали в неволю, после чего
отправлены были послы к Витовту с просьбою,  чтоб он взял Жмудь под свою
власть.  Витовт согласился; жмудины разослали всюду грамоты с жалобою на
Орден:  "Выслушайте нас,  угнетенных, измученных, выслушайте нас, князья
духовные  и светские!  Орден не ищет душ наших для бога,  он ищет земель
наших для себя;  он нас довел до того, что мы должны или ходить по миру,
или разбойничать, чтобы было чем жить. Как они после того смеют называть
себя братьями, как смеют крестить? Кто хочет других умывать, должен быть
сам чист.  Правда, что пруссы покрещены; но они так же ничего не смыслят
в вере,  как и прежде:  когда  войдут  с  рыцарями  в  чужую  землю,  то
поступают  хуже  турок,  и  чем  злее  свирепствуют,  тем  больше похвал
получают от Ордена.  Все плоды земли нашей и улья пчелиные рыцари у  нас
забрали;  не  дают  нам  ни зверя бить,  ни рыбы ловить,  ни торговать с
соседями; что год, увозили детей наших к себе в заложники; старшин наших
завезли в Пруссию,  других со всем родом огнем сожгли;  сестер и дочерей
наших силой увлекли - а еще крест святой на платье носят!  Сжальтесь над
нами!  Мы просим крещения,  но вспомните, что мы люди же, сотворенные по
образу и подобию божию,  а не звери какие...  От всей  души  хотим  быть
христианами, но хотим креститься водою, а не кровию".
   Началась война.  Рыцари,  пользуясь  отсутствием  Витовта  к  брату в
Краков,  опустошили окрестности Гродна,  за что Жмудь взяла Мемель;  два
раза  потом  сильное орденское войско опустошало Литву;  Витовт отплатил
рыцарям опустошением Пруссии; с обеих сторон, впрочем, не сделали ничего
важного  и  заключили  перемирие,  а  в  1404  году  вечный мир.  Витовт
принужден был спешить заключением мира с Орденом,  потому что должен был
обратить внимание свое на отношения к Северо-Восточной Руси;  он уступил
опять Жмудь рыцарям,  обязавшись даже в  случае  сопротивления  жмудинов
помогать  Ордену  при  их  покорении.  Несмотря на это.  Жмудь не думала
покоряться добровольно.  Когда орденские и Витовтовы войска входили в ее
области,  жители преклонялись на время перед силою,  но потом восставали
опять.  "Немало у нас (говорили они) прелатов,  ксендзов и тому подобных
людей,  которые отбирают у нас шерсть и молоко,  а в учении христианском
не наставляют нас".  Между тем Витовт,  управившись  на  востоке,  начал
думать,  как бы опять овладеть Жмудью, стал поддерживать жителей ее в их
восстаниях, следствием чего были новые войны Польши и Литвы с Орденом. В
1410  году  Витовт  соединился с Ягайлом и встретил орденское войско под
Грюнвальдом:  у рыцарей было 83000 войска,  у Витовта и Ягайла - 163000,
между   которыми   находились   русские   полки:  смоленский,  полоцкий,
витебский,  киевский,  пинский и другие.  В начале  битвы  успех  был  в
стороне  рыцарей;  но  отчаянное  мужество  русских  смоленских  полков,
выдержавших натиск немцев,  дало  возможность  Витовту  поправить  дело:
рыцари потерпели страшное поражение,  потеряли великого магистра Ульриха
фон Юнгингена, более 40000 убитыми и 15000 взятыми в плен вместе со всем
обозом. Грюнвальдская битва была одна из тех битв, которые решают судьбы
народов:  слава и сила Ордена погибли  в  ней  окончательно,  покорители
разъединенных  пруссов встретили громадное ополчение из трех соединенных
народов Восточной Европы, пред которым силы, мужество, искусство рыцарей
оказались недостаточными;  военное братство,  существовавшее для борьбы,
не имело более ни средств,  ни цели для борьбы;  силы его  поникли  пред
соединенными силами трех народов христианских, в ополчении врагов Ордена
не приносилось более языческих жертв,  в  нем  раздавалась  христианская
молитва: "Богородице, дево, радуйся!" Орден был предоставлен собственным
средствам:  потерянные силы не восполнялись  более  толпами  рыцарей  из
разных  краев  Европы,  потому  что Орден не вел более войн с неверными,
следовательно, существование его становилось уже бесцельным, ненужным, и
существование   это   после   Грюнвальдской  битвы  представляет  только
продолжительную агонию.