По привилегии Казимира Ягелловича,  данной литовским  землям  в  1457
году,  князья,  паны и бояре могли выезжать в чужие земли,  кроме земель
неприятельских, для приращения своего состояния и для подвигов воинских,
с тем,  однако,  условием, чтоб в их отсутствие служба великокняжеская с
их имений нисколько не страдала. Имуществами отчинными или пожалованными
от  Витовта  они  имеют  право  владеть  так,  как князья,  паны и бояре
польские владеют своими имуществами,  имеют право их продать, променять,
отчудить,  подарить  и всячески на свою пользу употребить.  Подданные их
освобождаются от всяких податей, платежей, поборов и серебщизны, от мер,
которые  называются  дяклями,  от подвод,  от обязанности возить камень,
бревна,  дрова для обжигания кирпичей или извести,  от  кошения  сена  и
проч.,  исключая  работ,  необходимых  для  построения новых крепостей и
поправки старых;  остаются  также  в  силе  старые  повинности:  постои,
поборы,  постройки новых мостов,  поправки старых, исправление дорог. Их
люди, зависимые и невольные, не могут быть принимаемы ни великим князем,
ни  его  чиновниками.  Если будет жалоба на кого-нибудь из людей их,  то
великий князь не посылает своего детского,  но прежде будет  потребована
управа  у  господина,  которому  виноватый  принадлежит,  и только в том
случае,  когда в назначенный  срок  управа  не  будет  учинена,  детский
посылается,  но  виноватый платит за вину только своему господину,  а не
кому-либо другому.
   Мы видели на севере в числе бояр  окольничих,  стольников,  чашников.
Встречаем также должность конюшего,  дворского. В современных источниках
указана только одна  обязанность  дворского:  ведать  слуг  княжеских  -
мастеровых  и  промышленных,  но,  конечно,  деятельность  его  этим  не
ограничивалась.  Встречаем  казначеев,  ключников,   тиунов:   все   эти
должностные  лица  могли  быть  из свободных и из холопей.  Относительно
ключников свободных в завещании князя Владимира Андреевича серпуховского
находим   следующее  распоряжение:  "Что  мои  ключники  некупленные,  а
покупили деревни за моим ключем,  сами ключники детям моим не надобны, а
деревни  их детям моим".  В рассказе о Мамаевом побоище встречаем рынду,
который тут имеет  обязанность  возить  великокняжеское  знамя.  Из  лиц
правительственных  находим древний сан тысяцкого и видим его уничтожение
в Москве при Димитрии Донском. Не встречаем более посадников, вместо них
находим  наместников,  волостелей,  становщиков  и околичников,  которые
различались друг от друга обширностию и важностию управляемых  участков.
В жалованных грамотах обыкновенно говорится,  что наместники и волостели
не въезжают в известные волости, не судят тамошних людей и не посылают к
ним ни за чем.  Великий князь Василий Димитриевич требует от дяди своего
Владимира  Андреевича,  чтобы  тот  не  судил   судов   московских   без
великокняжеских наместников;  если в отсутствие великого князя из Москвы
подаст ему просьбу москвич на москвича то он дает пристава и посылает  к
своим  наместникам,  которые должны разобрать дело вместе с наместниками
удельного князя. Тиуны являются с прежним значением. При разбирательстве
дел  употреблялись  чиновники:  приставы,  доводчики;  селами  управляли
посельские,  о которых  нам  прямо  известно,  что  они  могли  быть  из
несвободных  слуг  княжеских;  для  письменных дел употреблялись дьяки и
подьячие;  дьяки употреблялись также и для дел посольских:  так,  Шемяка
послал  в  Казань  дьяка своего Федора Дубенского стараться о том,  чтоб
великого князя Василия Васильевича не выпускали из плена.  Описи  земель
производились  писцами.  Для  сбора разного рода податей существовал ряд
чиновников под названием данщиков,  боровщиков (от бора),  бельщиков (от
белки), ямщиков (от яма), бобровников, закосников, бортников.
   На юго-западе  до  литовского владычества встречаем звание дворского,
который имеет здесь важное значение и  в  мире,  и  на  войне:  дворский
Григорий  в Галиче вместе с епископом Артемием является на первом плане:
оба противятся князю Даниилу Романовичу и потом оба являются  к  нему  с
предложенном   принять   город.  Знаменитый  Андрей,  дворский  Даниила,
является на первом плане в  походах;  по  всему  видно,  что  вследствие
влияния соседних государств,  Польского и Венгерского, дворский в Галиче
имел  важное  значение  палатина.  Важным  сановником  является  на  юге
печатник  (канцлер):  печатник  Кирилл  послан  был  князьями Даниилом и
Васильком  в  Бакоту  исписать  грабительства  бояр  и  утишить   землю;
печатника  встречаем  и в Смоленске в конце XIII века.  Видим и в Москве
печатника,  которым при Димитрии Донском был знаменитый священник Митяй.
Встречаем  и  на  юге стольников.  Встречаем седельничего,  но в другом,
высшем значении,  чем прежде,  находим новое  название  снузников  подле
бояр;  писец  на  юге  употребляется в том же значении,  в каком дьяк на
севере.
   Таков был состав дружины и собственно двора княжеского  на  севере  и
юге.  Но  кроме  означенных  званий  и  разделений  и  здесь,  и  там  в
описываемое время входят  в  число  княжеских  слуг  князья  же  племени
Рюрикова  и  Гедиминова,  лишенные  своих  владений  или по крайней мере
лишенные прав независимых владельцев.  Вначале, в описываемое время, эти
князья  не  входят  еще в общий служебный распорядок,  составляют особый
отдел дружины,  причем,  хотя не везде,  становятся  выше  бояр.  Князья
условливаются  друг  с  другом,  что  в  случае отъезда князья служебные
лишаются своих вотчин.  Что же касается происхождения  остальных  членов
дружины, то на севере она наполнялась выходцами из Южной Руси, из Литвы,
из Орды и даже из Германии.  На юге, во Владимире Волынском, видим немца
Маркольта   с  важным  значением;  там  же,  в  службе  князя  Владимира
Васильковича,  видим Кафилата,  выходца  из  Силезии,  потом  прусса.  В
смутное  время  в  Галиче важного значения достиг боярин Григорий,  внук
священника;  вместе с ним упоминаются Лазарь Доможирич и Ивор Молибожич,
люди  низкого  происхождения  (племени смердья);  но было ля это явление
следствием смутного времени  или  могло  случиться  и  при  обыкновенном
порядке  вещей  -  этого  решить  нельзя.  Мы  видим,  что люди знатного
происхождения, но не достигшие еще звания члена старшей дружины образуют
особый отдел в младшей дружине под именем детей боярских.
   Кроме дружины  войско по-прежнему составлялось и из городовых полков;
полки,  составленные из  московских  жителей,  упоминаются  в  княжеских
договорах  обыкновенно  под  именем московской рати;  Василий Васильевич
Темный вывел против дяди Юрия московских  гостей  и  других  жителей.  В
жалованной   грамоте   Василия   Темного  Троицкому  Сергиеву  монастырю
говорится о сельчанах,  обязанных береговою службою.  На  юге  Ростислав
Михайлович  черниговский  собрал  в Перемышль многих смердов для войны с
Даниилом галицким,  причем летописец говорит,  что эти смерды составляли
пехоту,  которая  дала  победу  Ростиславу;  но в знаменитом Ярославском
сражении тот же Ростислав вступил в  битву  с  одною  конницею,  оставил
пехоту  у  города  и был побежден Даниилом,  у которого была и конница и
пехота.  На севере,  заслышав о приближении неприятеля, князья рассылали
грамоты по всем волостям своим для сбора войска;  но мы видели,  как эти
сборы были медленны,  когда  надобно  было  иметь  дело  с  неприятелем,
подобным Олгерду или Тохтамышу.  Когда неприятель был уже близко,  то из
первых собравшихся ратников составляли сторожевой полк  и  отправляли  в
заставу,  чтобы  задержать  по  возможности  врага.  Выступив  в  поход,
посылали  наперед  сторожи  разведать  о  движениях  неприятеля,  добыть
пленников, от которых можно было бы узнать все подробно; добыть пленника
значило,  по  тогдашнему  выражению,  добыть  языка.  В  походе   войско
кормилось на счет областей,  чрез которые проходило: так, говорится, что
великий князь Василий Васильевич,  заключив перемирие с Василием  Косым,
распустил свои полки,  которые разъехались все для собрания кормов. Пред
вступлением  в  битву  войско  располагалось  по-прежнему:   в   средине
становился  великий полк,  по обе стороны его две руки - правая и левая,
напереди передовой полк; видим употребление с большою пользою засад, или
западных  полков:  засада  решила  Куликовскую  битву  в пользу русских;
благодаря засаде начальник ушкуйников Прокопий с двумя  тысячами  войска
разбил  пять  тысяч  костромичей.  По-прежнему пред началом битвы князья
говорили речи.  По-прежнему,  видя бегство неприятеля, ратники бросались
обдирать мертвых,  иногда преждевременно,  как,  например на Суздальском
бою;  на юге и на севере видим старый обычай браниться с неприятелем.  В
южной  летописи  упоминается  о  русском  бое  как  отличавшемся  своими
особенностями.  Северный летописец по случаю битвы  Василия  Васильевича
Темного с Василием Косым говорит, что литовский выходец, князь Иван Баба
Друцкой,  изрядил свой полк с  копьями  по-литовски,  и  этот  литовский
обычай  противополагает  русскому.  Выражение:  с копьями - не может нам
дать понятия об особенностях литовского боя,  ибо  и  русские  одинаково
употребляли это оружие;  так,  например,  при описании Куликовской битвы
говорится,  что задний ряд закладывал копья на плеча передним,  причем у
передних  копья были короче,  а у задних длиннее.  Венгерский полководец
отзывался о южнорусских ратниках,  что они охочи до бою, стремительны на
первый удар,  но долго не выдерживают; южнорусские полки любили биться в
чистом поле,  на открытых местах;  Даниил галицкий во  время  похода  на
ятвягов   говорит  своему  войску:  "Разве  не  знаете,  что  христианам
пространство есть крепость,  а поганым теснота".  В  северном  летописце
находим  известие,  что  когда  великий  князь Василий Васильевич послал
полки свои против татар к Оке под начальством князя звенигородского,  то
этот  воевода  испугался  и  возвратился  назад;  иначе поступили другие
воеводы,  князь Иван Васильевич Оболенский-Стрига  и  Федор  Басенок,  в
войне новгородской:  встретившись в числе двухсот человек с неприятелем,
у которого было 5000 человек,  они сказали:  "Если не вступим в бой,  то
погибнем  от  своего  государя  великого  князя",  сразились  и одержали
победу.  На юге сохранялся обычай,  по которому князь должен  был  ехать
впереди  войска,  потому  что  он  был искуснее всех в ратном деле и его
более всех слушались;  так,  князья русские и польские говорили  Даниилу
Романовичу:  "Ты король, голова всем полкам; если пошлешь кого-нибудь из
нас наперед,  то войско не будет  слушаться,  ты  знаешь  воинский  чин,
ратное дело тебе за обычай,  и всякий тебя постыдится и побоится; ступай
сам напереди".  И Даниил,  урядивши полки,  сам поехал напереди с  одним
дворским  и  небольшим  числом  отроков.  На  севере,  по  свидетельству
сказаний о Мамаевом побоище,  великий князь  Димитрий,  поездив  немного
впереди в сторожевых полках, возвратился в великий полк.
   Вооружение на  севере  состояло  из щитов,  шлемов,  рогатин,  сулиц,
копий,  сабель,  ослопов,  топоров.  Южный   летописец   так   описывает
вооружение полков Даниила галицкого: "Щиты их были, как заря, шлемы, как
солнце восходящее, копья дрожали в руках их, как трости многие, стрельцы
шли  по  обе  стороны  и держали в руках рожанцы свои,  наложивши на них
стрелы".  В другой раз,  вышедши на помощь к королю венгерскому,  Даниил
вооружил  свое  войско  по-татарски:  лошади  были  в  личинах  и коярах
кожаных,  а люди - в ярыках,  сам же Даниил одет был по обычаю русскому:
седло  на  коне  его  было  из  жженого золота,  стрелы и сабля украшены
золотом  и  разными  хитростями,  кожух  из  греческого  оловира,  обшит
кружевами  золотыми  плоскими,  сапоги  из  зеленого  сафьяна (хза) шиты
золотом;  когда король попросился у него в стан,  то Даниил ввел  его  в
свою  полату  (палатку).  И  на  юге  между  оружием попадается название
рогтичи,  или рогатицы, также мечи и сулицы. В духовной волынского князя
Владимира  упоминается  броня  дощатая.  Из отнятых у неприятеля коней и
оружия составляли сайгат.  По-прежнему на юге  употребляются  стяги  или
хоругви,  на  севере  они  уже  начинают  называться знаменами:  так,  в
сказании о Мамаевом побоище упоминается черное знамя, которое возили над
великим князем.  Для созвания войска на бой употреблялись трубы: Василий
Васильевич Темный сам  начал  трубить  войску,  заслышав  о  приближении
Косого.
   Относительно характера  войн должно заметить,  что на севере (включая
сюда область Северскую,  Рязанскую и Смоленскую) из девяноста известий о
войнах  внутренних,  или  междоусобных,  мы  встречаем не более двадцати
известий о битвах,  следовательно,  семьдесят походов совершено было без
битв.  Разделив  описываемый  период  времени  в  234 года на две равные
половины,  увидим, что в первую половину, до 1345 года, который придется
в начале княжения Симеона Гордого,  было только пять битв,  остальные же
пятнадцать относятся ко второй половине,  и  из  этих  пятнадцати  почти
половина,  именно  семь  битв,  приходятся  на усобицу,  происходившую в
княжение Василия Темного между этим князем и  его  дядею  и  двоюродными
братьями, - доказательство усиленного ожесточения к концу борьбы. На юге
же в продолжение семнадцати лет,  от 1228  года  до  Ярославской  битвы,
встречаем  двенадцать  известий о походах и между ними четыре известия о
битвах,  между которыми две были лютые - Звенигородская и Ярославская. О
внешних  войнах  в  описываемое  время  на  севере  встречаем  около 160
известий,  и в том числе около пятидесяти только известий о  битвах;  из
этого  числа  битв  более  тринадцати было выиграно русскими.  Из общего
числа известий о войнах сорок пять относятся к войнам с татарами,  сорок
одно - к войне с литовцами,  тридцать - с немцами ливонскими;  остальные
относятся к войне со шведами,  болгарами и проч.  На юге  до  литовского
владычества  встречаем  сорок с чем-нибудь известий о войнах внешних,  в
том числе одиннадцать известий о битвах, из которых восемь были выиграны
русскими.  Во  время  междоусобных войн на севере встречаем раз тридцать
пять известия  о  взятии  городов,  причем  раз  пять  попадаются  осады
неудачные; во внешних войнах раз пятнадцать упоминается о взятии городов
русскими,  раз семь - неудачные осады;  раз  семнадцать  русские  отбили
осаждающих  от своих городов,  раз около семидесяти упоминается о взятии
русских городов,  преимущественно татарами,  во время нашествия Батыева,
Тохтамышева,  Едигеева.  На юге во внешних войнах раз семь упоминается о
взятии городов русскими, раза три - избавление русских городов от осады,
раз  неудачная осада русскими,  раз одиннадцать - взятие городов русских
неприятелем.
   Касательно осад городов в самом начале описываемого  периода  мы  уже
встречаем известия о стенобитных орудиях,  пороках,  таранах,  турах. Во
время  осады  Чернигова  Даниилом  Романовичем  галицким  и   Владимиром
Рюриковичем киевским осаждающие поставили таран, который метал камнем на
полтора перестрела,  а камень был в  подъем  четырем  мужчинам  сильным.
Ростислав  Михайлович  черниговский  во  время осады Ярославля галицкого
употреблял пороки,  или праки.  Вот  как  описывается  взятие  приступом
города   Гостиного   волынского  войсками,  отправленными  на  помощь  к
польскому князю Конраду:  "Когда полки пришли к  городу  и  стали  около
него,  то  начали пристроиваться на взятие города;  князь Конрад ездил и
говорил русским:  "Братья моя милая Русь!  потяните за одно сердце!" - и
ратники полезли под забрала,  а другие полки стояли неподвижно, сторожа,
чтоб поляки не подкрались внезапно.  Когда ратники прилезли под забрала,
то  поляки  стали  пускать на них камни,  точно град сильный,  но стрелы
осаждающих не  давали  осажденным  выникнуть  из  забрал;  потом  начали
колоться  копьями;  много  было  раненных  в городе от копий и стрел,  и
начали мертвые падать из забрал как снопы;  таким образом взят был город
и  сожжен,  жители  перебиты  и поведены в плен".  На севере новгородцы,
собираясь в поход под Раковор,  приискали мастеров, которые стали чинить
пороки  на  владычнем  дворе.  Во  время  осады  Твери Димитрием Донским
осаждающие окружили город острогом,  приставили туры и приметали  примет
около всего города;  эта осада продолжалась четыре недели,  город не был
взят,  потому что тверской князь поспешил заключить  мир  с  московским.
Первым   делом  осаждающих  было  пожечь  посад  и  все  строения  около
осажденной крепости или города;  но иногда это делали  сами  осажденные,
приготовляясь  к  осаде.  В рассказе об осаде Москвы Тохтамышем в первый
раз упоминаются  пушки  и  тюфяки,  употребленные  осажденными;  тут  же
упоминаются  и  самострелы;  осажденные кроме того,  что бросали камни и
стрелы, лили на осаждающих также горячую воду. Московский кремль ни разу
не был взят силою,  ибо Тохтамыш овладел им хитростию; Смоленск оба раза
был взят Витовтом также хитростию;  Тверь после татарского  нашествия  с
Калитою  ни  разу  не  была взята;  Новгород не был взят никогда;  Псков
выдержал шесть осад от немцев.
   Относительно числа войск в описываемое время у нас еще  менее  точных
известий,  чем даже в период предшествовавший. Правда, мы имеем известие
о числе русского войска, сражавшегося на Куликовом поле, но это известие
почерпнуто из украшенных сказаний, и есть еще другие причины сомневаться
в его верности.  Когда великий князь  Димитрий  перевезся  через  Оку  и
сосчитал своих ратников,  то нашел,  что их более двухсот тысяч,  причем
великий князь жалел,  что у  него  мало  пехоты,  и  оставил  у  Лопасны
великого  воеводу  своего  Тимофея  Васильевича,  чтоб  он  провожал  по
Рязанской земле те пешие и конные отряды, которые будут приходить после.
И действительно,  потом сказано,  что пришло к нему много пехоты,  много
житейских людей и купцов изо всех земель и городов,  так  что  после  их
прихода  насчиталось  уже  более  400000  войска.  Но  если  мы примем в
соображение,  что  Димитрий  должен  был  ограничиться   силами   одного
Московского  и  великого  княжества с подручными князьями и отрядом двух
Олгердовичей,  что известие о приходе новгородцев более чем сомнительно,
что  на известии о тверской помощи также нельзя много настаивать,  что о
полках нижегородских и суздальских нет и помину,  то известие  о  400000
войска  не  может  не  показаться  преувеличенным.  В  Суздальском бою с
Василием Темным было только полторы тысячи войска,  хотя с ним были  тут
князья можайский,  верейский и серпуховской,  недоставало одного Шемяки,
чтоб все силы Московского княжества были в сборе.  Новгородцы  выставили
против  Василия  Томного  5000  войска,  и  эту  рать летописец называет
великою вельми.  Разумеется,  мы  не  можем  сравнивать  похода  Василия
Темного  на казанского хана с походом деда его Димитрия на Мамая:  самые
жалобы летописца  на  чрезмерное  истощение  областей  Московских  после
Куликовской битвы показывают напряжение чрезвычайное.
   Таково является,  по  источникам,  состояние дружины и войска вообще.
Что касается до остального народонаселения,  городского и сельского,  то
города  Северо-Восточной  Руси  в описываемое время представляются нам с
другим значением,  чем какое видели мы у городов  древней,  Юго-Западной
Руси.  Усобицы  между  князьями  продолжаются по-прежнему,  но города не
принимают в них участия,  как прежде, их голоса не слышно; ни один князь
не  собирает веча для объявления городовому народонаселению о походе или
о каком-нибудь другом важном деле, ни один князь не уряживается ни о чем
с горожанами. За Владимир и его область борются князья - переяславский и
городецкий,  московский и тверской,  но расположение владимирцев к  тому
или другому сопернику никогда не кладется на весы для решения спора, как
некогда расположение киевлян;  ценя важность Владимира  и  его  области,
борясь за них,  князья,  однако, перестают жить в стольном городе отцов,
остаются в своих опричнинах,  это обстоятельство  должно  было  бы  дать
владимирцам  большую независимость при обнаружении своего расположения в
пользу того  или  другого  соперника:  но  ничего  подобного  не  видим.
Начинается  усобица  в  Московском  княжестве между дядею и племянником;
один изгоняет другого из Москвы,  как некогда  из  Киева,  но  о  голосе
москвичей ни слова, ни слова о том, чтоб князья-соперники прислушивались
к этому голосу,  спрашивали его;  говорится о заговоре многих москвичей,
бояр,  гостей  и чернецов в пользу Шемяки против Василия Темного,  но ни
слова о вече,  о гласном выражении народного  мнения,  о  распре  сторон
между гражданами,  как это мы видели в старину на юге;  два раза Москва,
лишенная  князей,  предоставляется  себе  самой:  во  время  Тохтамышева
нашествия  и после Суздальского боя,  и ни в том,  ни в другом случае ни
слова о вече;  летописец говорит только о  волнении,  которое  в  первом
случае  было  утишено прибытием князя Остея.  Три раза упоминаются веча,
или восстания: два раза веча простых людей на бояр - в Костроме, Нижнем,
Торжке,  один раз - вече в Ростове на татар; упоминаются и прежде советы
на татар в городах,  причем видим и участие князей; но в старых городах,
Смоленске,  Муроме,  Брянске,  жители  вмешиваются  в княжеские усобицы:
смольняне  не  хотели  иметь  своим  князем  Святослава  Мстиславича,  и
последний  должен был силою сесть у них на столе;  брянцы сходятся вечем
на князя своего Глеба Святославича; в Муроме обнаруживаются две стороны,
из  которых  одна  стоит  за князя Федора Глебовича,  а другая - за Юрия
Ярославича.