Один из  спутников  митрополита  Исидора  описывал   путешествие   во
Флоренцию.  И  здесь  любопытны  впечатления,  произведенные на русского
человека западными городами и западною природою:  "Город  Юрьев  (Дерпт)
велик,  каменный,  таких  нет  у нас;  палаты в нем чудные,  мы таких не
видывали и дивились. Город Любек очень дивен, поля, горы вокруг великие,
сады  прекрасные,  палаты  чудные с позолоченными верхами;  товара в нем
много всякого; воды проведены в него, текут по всем улицам, по трубам, а
иные из столпов,  студены и сладки". В монастыре Любском путешественники
видели мудрость недоуменную и несказанную:  как живая стоит Пречистая  и
Спаса  держит  на  руках;  зазвенит колокольчик - слетает ангел сверху и
сносит венец,  кладет его на Пречистую; потом пойдет звезда как по небу,
и,  глядя на нее,  идут три волхва,  перед ними человек с мечом, за ними
другой с дарами.  В Любеке же наш путешественник видел колесо  на  реке,
воду  берет  из  реки  и  пускает во все стороны;  другое колесо тут же,
небольшое,  мелет и сукна ткет.  В Люнебурге поразил его  фонтан:  среди
города  столпы устроены из меди позолоченной чудесные!  У каждого столпа
люди приряжены тоже медные,  текут из них всех воды сладкие и холодные -
у иного изо рту,  у другого из уха,  а у третьего из глаза, текут шибко,
точно из бочек;  люди эти поят водою весь город и скот,  проведенье  вод
этих  очень  хитро,  и  стекание несказанное.  В Брауншвейге удивили его
крыши домов: крыты домы досками из камня мудреного, который много лет не
рушится.  Нюренберг  показался  хитрее  всех  прежде  виденных  городов:
сказать нельзя и недомысленно.  Но Флоренция лучше еще Нюренберга: в ней
делают  камки  и  аксамиты с золотом,  сукна скарлатные,  товару всякого
множество и садов масличных, где делают деревянное масло; о колокольнице
флорентийской  недоумевает  ум.  В Венеции по всем улицам воды и ездят в
барках;  церковь св.  Марка каменная,  столпы в ней чудные, гречин писал
мусиею. О хорватах путешественник заметил, что язык у них с Руси, а вера
латинская.  Другой  спутник  Исидора,  инок  Симеон  суздалец,  составил
описание Флорентийского собора:  "Повесть инока Симеона иерея суздальца,
како  римский   папа   Евгений   составлял   осьмый   собор   с   своими
единомысленники". Симеон не был доволен поведением Исидора во Флоренции;
вот что он говорит о своем сопротивлении митрополиту и гонениях, которые
он за то потерпел от последнего:  "Исидор митрополит остался в Венеции и
пересылался  с  папою,  да  ходя  по  божницам,   приклякал   (приседал)
по-фряжски,  и  нам  приказал то же делать;  но я много раз с ним за это
спорил,  и он меня держал  в  большой  крепости.  Тогда  я,  видя  такую
неправду и великую ересь,  побежал в Новгород, из Новгорода в Смоленск".
Смоленский князь выдал Симеона Исидору, который посадил его в темницу, в
железа,  и сидел он всю зиму в одной свитке, на босу ногу, потом повезли
его из Смоленска в Москву.
   Продолжали переводить  с  греческого:  митрополит   Киприан   перевел
"Лествицу" св.  Иоанна и толкование на нее; переводили Андрея Критского,
Златоуста,  преп.  Нила,  св.  Исаака Сирина,  преп.  Максима.  Впрочем,
большая  часть  переводов  совершена  была  не в России,  а на Афоне,  в
русском Пантелеймоновом и сербском Хиландарском монастырях, переводились
и сочинения позднейшие,  иногда ничтожные по содержанию.  Под 1384 годом
читаем в  летописи:  того  же  года  переведено  было  слово  святого  и
премудрого Георгия Писида - Похвала богу о сотворении всякой твари.  Это
поэма  "Миротворение"  Георгия   Писида,   митрополита   никомидийского,
писателя VII века;  переводчиком был Димитрий Зоограф. От XIV века дошел
до нас список Пчелы,  сборника или антологии,  составленной по известным
греческим  антологиям  Максима  Исповедника  и  Антония Мелиссы (Пчелы);
антологии эти обыкновенно начинаются выписками из  Евангелия,  Апостола,
творений св. отцов, и вслед за ними идут выдержки из писателей языческих
- Исократа, Демокрита, Аристотеля, Ксенофонта, Платона и др. Из Болгарии
и  Сербии  перешли  в  Русь  и  сочинения  апокрифические,  разного рода
повести,  особенно привлекательные для людей,  стоящих  на  той  степени
образования,  на какой стояли русские люди в описываемое время. Рассказы
новгородских путешественников подали повод и  к  русскому  оригинальному
сочинению подобного рода;  многие новгородцы рассказывали, что видели на
дышащем море червь неусыпающий,  слышали  скрежет  зубный,  видели  реку
молненную  Морг,  видели,  как вода входит в преисподнюю и опять выходит
трижды в день.  Судно новгородца Моислава прибило бурею к высоким горам,
и вот путешественники увидали на горе деисус,  написан лазорем чудным, и
свет был на том месте самосиянный,  такой,  что  человеку  и  рассказать
нельзя,  солнца не видать,  а между тем светло, светлее солнца, на горах
слышались ликования,  веселые голоса;  один новгородец взбежал на  гору,
всплеснул  руками,  засмеялся  и  скрылся  от товарищей,  то же сделал и
другой;  третьему привязали веревку к ноге, и когда стащили его насильно
с  горы,  то  он  оказался  мертв.  Эти  рассказы  вместе  с известиями,
почерпнутыми из других, также мутных источников, заставили новгородского
архиепископа Василия писать к тверскому епископу Феодору послание о рае.
   Сказания о Китоврасе и т.п.  переписывались, а в богослужебных книгах
ощущался недостаток;  в житии св.  Димитрия  Прилуцкого  говорится,  что
братия  жаловалась ему на недостаток книг;  во Пскове не было настоящего
церковного  правила,  митрополит  Киприан  посылал  туда  устав   службы
Златоустого  и Василия,  чин крещения и венчания;  в списки вкрадывались
разности,  искажения:  тот же митрополит Киприан писал,  что  в  толстых
сельских  сборниках  много  ложного,  посеянного  еретиками  на  соблазн
невеждам, например молитвы о трясавицах.
   Что касается литературы светской,  то до нас  дошли  от  описываемого
времени исторические песни, сказания и летописи. Из первых дошла песня о
Щелкане Дудентьевиче,  замечательная по взгляду на татар и на  поведение
ханских   баскаков   в   Руси.  Хан  Узбек,  творящий  суд  и  расправу,
изображается  так:  "Сидит  тут  Азвяк  -  суды   рассуживает   и   ряды
разряживает,  костылем размахивает по бритым тем усам,  по татарским тем
головам".  Узбек жалует своих родственников русскими городами, не жалует
одного   Щелкана,  потому  что  тот  находится  в  отсутствии,  в  земле
литовской,  где "брал он дани невыходы, царские невыплаты, с князей брал
по  сту  рублев,  с  бояр  по пятидесяти,  с крестьян по пяти рублев,  у
которого денег нет,  у того дитя возьмет,  у которого дитя нет,  у  того
жену  возьмет,  у  которого  жены-то нет,  того самого головой возьмет".
Возвратившись в Орду, Щелкан просит Узбека пожаловать его Тверью старою,
Тверью  богатою;  Узбек соглашается,  но с условием,  чтоб Щелкан прежде
заколол любимого своего сына,  нацедил чашу горячей крови и выпил бы ее.
Щелкан  исполняет  условие  и  приезжает  в Тверь судьею:  "А немного он
судьею сидел:  и вдовы-то бесчестити, красны девицы позорити, надо всеми
наругатися,  над  домами  насмехатися".  Тверичи  принесли  жалобу своим
князьям,  которые называются братьями  Борисовичами,  и  потом  пошли  с
поклоном и подарками к Щелкану,  тот загордился,  повздорил с тверичами,
которые и растерзали его.
   Содержание украшенных сказаний составляют  подвиги  самых  знаменитых
князей,   самые   важные   события  в  жизни  народной,  счастливые  или
бедственные,   наконец,   события,   особенно   поразившие   воображение
современников  какими-нибудь  чудесными  обстоятельствами.  Если  прежде
содержанием исторических песен и слов служили подвиги князей и богатырей
против  печенегов  и половцев,  то мы должны ожидать,  что в описываемое
время это содержание будет заимствовано из борьбы с татарами, сменившими
половцев. На западе, для Новгорода и Пскова, шла также опасная борьба со
шведами,  ливонскими немцами и Литвою;  в этой борьбе  прославились  два
князя - Александр новгородский и Довмонт псковский;  и вот мы видим, что
подвиги их служат предметом особенных украшенных сказаний.
   Сочинитель сказания о великом  князе  Александре  был  современник  и
приближенный  человек  к  своему герою:  сам Александр рассказывал ему о
подробностях  Невской  битвы.  Мы  уже  воспользовались   прежде   этими
подробностями;  теперь  же приведем начало сказания в образец слога:  "О
велицем  князе  нашем  Александре  Ярославиче,  о  умном  и  кротком   и
смысленом,   о  храбром,  тезоименитом  царя  Александра  Македоньскаго,
подобнике царю Алевхысу  (Ахиллесу)  крепкому  и  храброму,  сице  бысть
повесть о нем. О господе бозе нашем, аз худый и грешный и малосмысленный
покушаюся написати житие святаго и великаго князя Александра Ярославича,
внука  великаго  князя  Всеволода.  Понеже  слышахом  от  отец своих,  и
самовидец есмь възраста его,  и рад бых исповедал святое и честное житие
его  славное;  но  яко  же  Приточник  рече:  в злохитру душю не внидеть
мудрость... Аще груб есмь умом, но молитвою св. богородице и поспешением
св.  великаго  князя  Александра  начаток  положю.  Сей бе князь великый
Александр богом рожен от отца боголюбива и мужелюбца,  паче же и кротка,
великаго  князя  Ярослава Всеволодича и от матери святыя великия княгини
Феодосии.  Яко же рече Исаия пророк:  тако глаголеть господь:  князи  аз
учиняю,  священи бо суть,  аз вожу я в истину; без божия повеления не бе
княжение его.  И възраст его паче инех человек,  глас его  яко  труба  в
народе,  лице  же  его бе яко Иосифа Прекраснаго,  сила же его бе вторая
часть от сил Самсоня;  и дал ему бе бог премудрость Соломоню,  храбрость
же яко царя римского Еуспасьяна".  Сказание о благоверном князе Довмонте
и о храбрости его отличается большею простотою.
   К борьбе Новгорода со шведами относится также любопытный литературный
памятник  -  рукописание  Магнуша,  короля  свейского.  Мы  видели,  что
шведский король  Магнус  Ерихсон  предпринимал  крестовый  поход  против
Новгорода; поход этот, грозивший сначала большою опасностию новгородцам,
не удался;  в отечестве Магнуса ждали бедствия:  сначала он  должен  был
вести   войну  с  родными  сыновьями,  потом  был  свергнут  с  престола
вельможами,  которые провозгласили королем  племянника  его  от  сестры,
Амбрехта  Мекленбургского;  Магнус  был взят в плен,  освободился только
через пять лет и кончил жизнь в Норвегии в 1374  году.  Эти  известия  о
плачевной  судьбе  короля,  который грозил такою опасностию православию,
были причиною появления в  Новгороде  "Магнушева  рукописания",  которое
начинается   обычною   формою  русских  завещаний:  "Я,  Магнус,  король
шведский,  нареченный во св.  крещении Григорий,  отходя от света  сего,
пишу рукописанье при своем животе и приказываю своим детям, своей братье
и всей земле Шведской:  не наступайте на  Русь  на  крестном  целовании,
потому  что  нам  не  удается".  Следует  исчисление  неудачных шведских
походов на Русь,  от Биргерова до  Магнусова.  "После  похода  моего,  -
продолжает Магнус,  - нашла на нашу землю Шведскую погибель, потоп, мор,
голод и междоусобная брань.  У меня самого отнял бог ум, и сидел я целый
год  заделан  в  палате,  прикован  на  цепи;  потом  приехал сын мой из
Мурманской (Норвежской) земли, вынул меня из палаты и повез в свою землю
Мурманскую.  Но на дороге опять поднялась буря, потопила корабли и людей
моих,  самого меня ветер носил три дня и три ночи,  наконец  принес  под
монастырь  св.  Спаса  в  Полную реку;  здесь монахи сняли меня с доски,
внесли в монастырь,  постригли в чернецы и схиму,  после чего живу я три
дня  и  три  ночи:  а  все  это  меня бог казнил за мое высокоумие,  что
наступал на Русь вопреки крестному целованию.  Теперь  приказываю  своим
детям  и  братьям:  не  наступайте на Русь на крестном целовании;  а кто
наступит, на того бог, и огонь, и вода, которыми я был казнен; а все это
сотворил мне бог к моему спасению".
   Сказания, относящиеся  к  борьбе  с  татарами,  начинаются  рязанским
сказанием о Батыеве нашествии.  Заслышав приход безбожного  царя  Батыя,
великий  князь  рязанский Юрий Игоревич послал за своими родственниками:
за князем Олегом Игоревичем Красным,  Давыдом Игоревичем  муромским,  за
сыном своим,  князем Федором Юрьевичем,  за пронским князем Всеволодом и
за прочими князьями местными,  боярами и  воеводами.  Князья  решили  на
совете  послать  князя Федора Юрьевича с дарами к Батыю,  чтоб не воевал
Рязанской земли.  Князь Федор отправился и был принят ласково Батыем; но
тут  один  вельможа рязанский шепнул хану,  что у Федора жена красавица;
татарин стал добиваться,  чтоб Федор  показал  ему  жену  свою;  но  тот
отвечал:  "Когда нас одолеешь, то и женами нашими владеть будешь". Батый
велел убить Федора;  жена его Евпраксия стояла вместе с сыном Иваном  на
превысоких хоромах,  когда один из дядек Федоровых явился к ней с вестию
о гибели мужа;  услыхав эту весть,  княгиня вместе с сыном  бросились  с
хором на землю и убились до смерти.  Тогда князь Юрий выступил с братьею
против татар,  и произошла сеча злая и ужасная:  один бился с  тысячами,
двое  -  со  тьмами.  Первый пал князь Давыд Игоревич;  тогда князь Юрий
вскричал в горести души своей:  "Братия  моя  милая,  дружина  ласковая,
узорочье  и  воспитание  рязанское!  мужайтесь  и  крепитесь!" Удальцы и
резвецы рязанские бились  крепко  и  нещадно,  так  что  земля  стонала;
наконец сильные полки татарские одолели, князья были все перебиты, кроме
одного Олега Игоревича,  который  попался  в  плен,  бранью  отвечал  на
убеждения Батыя отатариться и был рассечен на части;  Рязань взята,  вся
земля Рязанская опустошена.  Тогда является  вельможа  рязанский  Ипатий
Коловрат,  бывший  все это время в Чернигове,  где брал дань на великого
князя рязанского (?).  Ипатий собрал 1700  человек  дружины  и  нечаянно
ударил на татар,  которых начал сечь без милости. Батый испугался; когда
привели к нему пятерых пленных,  то он спросил их:  "Какой вы  веры,  из
какой земли?  зачем мне так много зла наделали?" Пленники отвечали:  "Мы
веры христианской,  рабы великого  князя  Георгия  Игоревича,  из  полку
Ипатия  Коловрата,  посланы  от  князя  Игоря Игоревича рязанского тебя,
сильного царя,  почтить и честно проводить; не сердись, государь, что не
успеваем чаш наливать на великую силу татарскую". Батый подивился ответу
их мудрому и послал шурина своего Таврула на Ипатия с полками  сильными.
Таврул  похвалился,  что приведет Ипатия живого,  но вместо того сам был
рассечен пополам Ипатием. Тогда татары навели на этого крепкого исполина
множество  саней  с  нарядом  (?) и тут едва одолели.  Когда труп Ипатия
принесли к Батыю,  то хан сказал:  "Ну,  брат Ипатий!  Гораздо  ты  меня
потчевал,  с  малой  дружиною многих богатырей побил;  если бы ты у меня
такую службу служил,  то держал бы я тебя против своего  сердца".  Князь
Игорь  Игоревич  был в это время в Чернигове,  у тамошнего князя Михаила
Всеволодовича.  Возвратясь в родную землю, он начал хоронить трупы и так
плакал над побитою братьею:  "Возопи горьким гласом, вельми ревыи, слезы
от очию изпущающи яко струю силну,  утробою располающи,  в перси  руками
бьющи и гласом же яко труба рати поведающим,  яко органь сладко вещающе.
И рече сице:  почто  не  промолвыте  ко  мне  цвете  мои,  и  прекраснии
виногради  мои  многоплоднии  уже  не  подасте сладость души моея;  кому
приказываете мя,  солнце мое драгое рано заходящиа,  месяц  мои  краснои
скоропогибшии, звезды восточны, почто рано зашли есте" и проч.
   Составилось сказание и о смерти Батыя. Батый вошел в Венгрию и осадил
город Варадин,  стоящий среди земли Венгерской;  около этого города мало
простых деревьев,  но все деревья виноградные.  Среди города стоял столп
высокий каменный,  на столпе укрывался король  Власлав,  или  Владислав,
король венграм,  чехам,  и немцам, и всему Поморью. Были венгры прежде в
православии,  потому что приняли крещение от греков;  но  не  успели  на
своем языке грамоты сложить,  и соседние римляне присоединили их к своей
ереси. И король Владислав повиновался римской церкви до тех пор, пока не
пришел  к нему св.  Савва,  архиепископ сербский,  который обратил его к
греческому закону;  но Владислав исповедовал  этот  закон  тайно,  боясь
восстания от венгров.  И вот,  когда Батый осадил Варадин,  Владислав не
пил,  не ел, все молил Христа бога, да преложит гнев на милость. Однажды
он  увидел  со  столпа,  что  сестра его бежала к нему в город,  но была
перехвачена татарами и отведена к Батыю.  С тех пор Владислав начал  еще
усерднее молиться:  слезы текли из глаз его, как быстрины речные, и, где
падали на мрамор, проходили насквозь, так что и теперь видны скважины на
мраморах.  И вот является к нему какой-то человек, светлый и страшный, и
говорит ему:  "Ради слез твоих дает тебе бог победу над  Батыем;  ступай
сейчас  же  на него".  Вестник исчез;  но у башни стоял конь оседланный,
никем не держимый,  и на коне секира.  Владислав немедленно сел на коня,
взял секиру в руки и повел дружину свою на стан Батыев,  а у Батыя тогда
было мало  войска,  потому  что  все  татары  его  разошлись  в  загоны.
Находившиеся  в  стане  татары побежали пред Владиславом;  побежал и сам
Батый с сестрою королевскою,  но был настигнут Владиславом,  который сам
сразился с ним.  Королевна стала помогать Батыю; тогда Владислав возопил
к богу о помощи,  одолел Батыя и убил его вместе с сестрою своею. Венгры
расположились  в  стане  Батыевом  и  хватали  татар,  возвращавшихся из
загонов:  добычу  отнимали,  самих  предавали  смерти,  но   кто   хотел
креститься,   тех  оставляли  в  живых.  И  на  память  последнему  роду
воздвигнуто было на городовом столпе изваяние: сидит король Владислав на
коне,  в руке держит секиру,  которою убил Батыя и сестру свою. В основе
сказания лежит истинное происшествие - поражение татар при осаде Ольмюца
чешским  воеводою,  Ярославом Штернбергским;  и по чешскому поэтическому
преданию,  от руки Ярослава погиб в битве сын хана Кублая. Нет сомнения,
что сказание это составилось на юге и принесено к нам на север известным
сербом, Пахомием Логофетом.
   Великое событие,  которым началось освобождение Северо-Восточной Руси
от татар, - Куликовская битва не могла остаться без особенного описания.
И действительно,  составилось первоначальное сказание, вполне сходное по
характеру   своему  со  сказанием  об  Александре  Невском,  проникнутое
религиозным чувством,  вследствие чего  приводятся  в  полноте  молитвы,
которые  произносит  главное  действующее  лицо,  помещены благочестивые
рассуждения и восклицания самого писателя;  при описании самого дела нет
подозрительных   подробностей.  В  таком  виде  первоначальное  сказание
внесено в некоторые летописи;  оно  начинается  так:  "Прииде  ордынский
князь  Мамай  с  единомышленники  своими,  и  с  всеми  прочими  князьми
ордынскими,  и с всею силою татарьскою и половецкою,  и еще к тому  рати
понаимовав,  бесермены,  и армены,  и фрязи,  черкасы, и ясы, и буртасы;
также с Мамаем вкупе в единомыслии в единой думе и литовьский Ягайло  со
всею  силою литовьскою и лятскою,  с ним же в одиначестве Олег Иванович,
князь рязанский,  с всеми сими съветники поиде на великаго князя Дмитрея
Ивановича и на брата его Володимера Андреевича.  Но хотя человеколюбивый
бог спасти и свободити род крестьянский, молитвами пречистыя его матере,
от  работы  измаилтеския,  от  поганаго  Мамая,  и  от сонма печестиваго
Ягайла,  и от велеречиваго и худаго  Олга  рязаньскаго,  не  снабдевшаго
своего  крестьянства;  и  приидет  ему день великый господень в суд аду.
Окаянный же Мамай разгордевся,  мнев себе аки  царя,  начат  злый  сьвет
творити,  темныя своя князи поганыя звати; и рече им: пойдем на русскаго
князя и на всю  силу  русскую,  яко  же  при  Батыи  было,  крестьянство
потеряем,  и  церкви  божии  попалим,  и  кровь их прольем,  и законы их
погубим, сего ради нечестивый люте гневашеся о своих друзех и любовницех
о   князех  избьеных  на  реце  на  Воже".  Вот  описание  самой  битвы:
"Съступишася обои силы великыя на долг час вместе, и покрыша поле полкы,
яко  на  десяти  верст  от  множества  вой:  и бысть сеча велика и брань
крепка,  и трус велик зело,  яко от начала миру не  бывала  сеча  такова
великым князем русьскым.  Биющим же ся им от шестаго часа до девятого, и
пролияся кровь акы дождевая туча обоих,  и крестьян и татар, и множество
много  безчислено  падоша  трупия мертвых обоих...  И рече к себе Мамай:
власи наши растерзаются, очи наши не могут огненных слез испущати, языци
наши  связуются,  гортани  пересыхают,  сердце  раставает,  и  чресла ми
протерзаются" и проч.