Но глаза успели до конца строки прочесть: обыденный – однодневный, одни сутки длящийся.
Память молчит. Сознание в замешательстве, не в силах объяснить и принять это странное толкование. Но вдруг обвеяло то свежее бодрое чувство, когда случится узнать первое, истинное значение слова, понять его сокровенную суть, когда из-под его нынешнего примелькавшегося обличья неожиданно проглянут древние строгие черты.
Читаю дальше.
О б ы д е н ь. «Об один день, значит, – смекаю я. – Было три слова, а слились они в одно. Катится словцо, поигрывает на языке».
И припомнилось мне, что в прежнее время в наших северных реках жемчуг находили. Добывали даже.
Крупные жемчужины, конечно, в редкость большую были, чаще попадались мелкие, их и называли «перловки». Вот и словечко-то «обыдень» тоже с перловую крупинку, но эта крупинка жемчужная.
И так я словом этим разлакомился, что и о словаре почти совсем забыл, сижу, руки на него положив, и думается мне, что ведь подчас раковину-жемчужницу В колодезном ведре доставали. Где подхватило раковину током воды, как утянуло под землю, сколько времени водной жилой во тьме несло – неведомо. Но вот вынула молодица ведро из колодезя, поставила на край сруба и видит: ракушка на дне. Удивилась молодица, хотела выбросить ее, да расщепила створки крепкими крестьянскими руками, глядь, а в ракушке на голубовато-стальном лаковом исподе диво дивное: лежит и сияет в глаза молочно-серебристая ягодка. Зародилась она в живом теле, созрела и попала к людям.
Так мечтаю, грежу я, представляю себе и молодицу, капли влаги на ее руках, представляю колодец – сруб, уходящий в земную глубь, даже день, когда это произошло, почему-то, непременно, жаркий летний день. Представляю я все это, а в голове неотвязно шевелится мысль: что же еще такое интересное я в словаре увидал?
Пропало видение, склонился я над словарем. «Обыденная церковь есть в Москве и Вологде; по преданию, они выстроены м{ром в одни сутки, по обету, после чумы или мора: вологодский Спас обыденный в 1618-м году».
Как это? – изумился я. – Как это – церковь за одни сутки, за один день выстроить? Ведь церковь, что ни говори, не крупнопанельная коробка, не сарай какой-нибудь, не склад, ее кое-как не сляпаешь, тем более что в те годы, когда церкви еще строились, сборного железобетона да электросварки и в помине не было.
А то, что еще Вологда здесь упомянута, меня и того сильней задело, шибче раззадорило. Город я свой люблю. 40 лет уже живу в нем, почти с самого рожденья, улицы, закоулки, все церкви его, все памятники архитектуры наперечет знаю, а о Спасе обыденном первый раз слышу. У кого бы узнать об этом? Может быть, в какой-нибудь книжке о неизвестном мне Спасе написано, а заодно и о церквях тех обыденных, что за один день строились.
Так с одного слова, со строчки началось мое исследование. Я долго ходил в библиотеку, корпел над каталогами, заказывал книги, читал, делал выписки, завел переписку с другими городами. Удивительные вещи открылись мне.
Оказалось, что возведение обыденных храмов было самобытным, русским обычаем, не встречающимся ни у какого другого народа.
Н. М. Карамзин сказал: «Долг гражданина состоит в упражнениях любви к Отечеству».
А разве занятия историей, изучение истории Отечества не есть полезнейшее из этих упражнений? Оно возвышает душу, придает жизни новый смысл: начинаешь жить не для себя –для своего народа.
Но где история, там и этнография. История описывает деяния народа. Этнография описывает народ. Кто хочет проникнуть в суть деяний, должен иметь возможно более полное представление об их главном действующем лице.
Итак, позвольте предложить вам плоды моих историко-этнографических упражнений.
Первая глава
Что такое обыденная церковь (обыденный храм)? Повод к ее возведению
Обыденная или единодневная церковь, как явствует из названия, – церковь, построенная за один день. Не за сутки – здесь В. И. Даль ошибся, – а именно за один день. Работа могла начаться и в ночь на новый день, но возведение и освящение храма должны были быть закончены до захода солнца. Прикинув, что иной осенний день короче летнего чуть не вдвое, мы увидим, что времени на строительство церкви выпадало не так уж много.
Понятно, что обыденная церковь могла быть только деревянной, небольших размеров и простейшей конструкции.
Например, Екатерининская обыденная церковь в Вятской губернии (ныне Кировской области) была совсем крошечной: «...величина... Вятской церкви около полутора квадратных сажен; престолом ее служит простой пенек; царские врата –две доски, привязанные веревками» [1].
Жесткие ограничения срока постройки не только определяли материал и размеры здания, но сказывались и на его долговечности. Обыденная церковь, как правило, существовала лет 40 –50, а то и меньше, и впоследствии заменялась каменной, хотя известен случай, когда обыденная церковь простояла свыше полутора веков (г. Новгород, ц. Спаса Всемилостивого, или Происхождения Честных Древ, 1424 –1592), тем самым опровергнув пословицу: обыденком делать, обыденно и простоит.
Повод к возведению обыденных церквей был единственный. Он был ужасен: церкви эти возводились во время моровых поветрий (эпидемий чумы), в средние века неоднократно опустошавших как Древнюю Русь, так и страны Западной Европы.
Известны, правда, два сообщения о постройке обыденных церквей по другим поводам:
а) в ознаменование спасения князя Владимира от печенегов в 996 году;
б) в память победы новгородского князя Андрея Александровича в 1301 году.
Но, во-первых, утверждения, что эти церкви – обыденные, сомнительны;
во-вторых, хотя бы и были эти церкви срублены за один день, это именно те исключения, которые подтверждают правило, так как в основе обряда постройки единовременного храма лежит идея «обыденности», суть которой будет изложена ниже.
Итак, моровое поветрие. Послушаем летописца, рассказывающего нам о страшном море 1417 года, который, верно, вошел во все русские летописи
«Того же лета мор бысть страшен зело на люди в Великом Новгороде, и во Пскове, и в Ладозе, и в Русе, и в Порхове, и в Торжку, и в Тфери, и в Дмитрове, и по властем и по селом. И толико велик бысть мор, я/со живши не успеваху мертвых погребати, ниже довольны бываху здравии болящим служити, но един здравый десятерым и двадцатерым болем служаще; и на всех тех местех умираху толико на всяк день, яко не успеваху здравии мертвых погребати до захождения солнечного и многи села пусты бяху, и во градех, и в посадег. Бо-
_______________________
1 Зеленин Д. К. Обыденные полотенца и обыденные храмы. Живая старина. 1911. XX. С. 16
_______________________
лезнь же сицева бысть: преже я/со рогатиною ударит за лопатку человека, или противу сердца, или под груди, или промеж крыл, или в паху, или под пазуху, и разбо-левся человек, начнет кровию хракати, и огнь разжег, и потом пот велий имет, и потом дрожь имет; и тако по-хожаше по всем суставам человечьим недуг той; железа же (нарывы. – Р. Б.) не едина выше, иному на шии, иному на стегне, иному под скулою, иному в паху, и на иных местех. И в болезни той полежавше, умираху мно-зи с покаяниием...»
Иной медицинский учебник может позавидовать этому выразительному и точному описанию симптомов легочной и бубонной чумы.
Продолжим цитату:
«в Новежегороде, и в Пскове, и в Торжку, и во Тфе-ри обещашася людие обеты многими, и во един день по многим местом церкви срубиша и поставивши и свяща-ша и литургисаша...»[1].
Да, в городах (или в одном городе), охваченных поветрием, строилась обыденная церковь. И что самое удивительное –мор прекращался.
Свидетельства из летописей:
«В лето 6925 (1417 г. – Р. Б.). Того же лета бысть мор по всей земли Рустеи, не успеваху погребати. И на-угородцы поставиша церковь мученицы Анастасии и священа того же дни, и преста мор»[2].
«В лето 6980 (1474 г. –Р. Б.). Того же лета на Устюге мор бысть силен на люди. И сотвориша устюженя обет, единого дне поставили церковь Воскресение Христово надо рвом, и мор преста»[3].
Редкостный пример из Псковской летописи:
«В лето 7030 (1522 г. – Р. Б.)... поставиша церковь святого Варлаама... и мор не преста. И паки поставиша другую церковь Покров Святой Богородицы... и преста мор»[4].
Я предвижу возражения людей склада ума практического, которые пустятся доказывать мне – и докажут как дважды два, – что постройка церкви здесь не при чем: очевидно, была масса других, объективных, причин к прекращению несчастья – естественный спад интенсивности эпидемии к данному моменту; общий психо-
__________________
1 ПСРЛ. Патриаршая летопись. М, Наука. 1965. Т. 11. С. 232.
2 ПСРЛ. Устюжская летопись. Л., Наука. 1982. Т. 37. С. 40.
3 ПСРЛ. Устюжская летопись. Л., Наука. 1982. Т. 37. С. 48.
4 Зеленин Д. К. Указ, соч С. 18.
__________________
физический подъем, вызванный религиозной церемонией; совпадение, если хотите, и т. п.
Вероятно, были и объективные причины, но мы сейчас не о них говорим, сейчас не они нас интересуют. Мы приводим пока одни факты. Зачем всякий раз солнечный луч пропускать через спектроскоп? Иногда бывает довольно того, что луч просто светит.
Вторая глава
Как строились обыденные церкви?
Обыденная церковь не была рядовой церковью. В возведении ее было много необычного. Необычного, но основанного на обычном, повседневном.
Если я скажу, что все обыденные церкви были обетными, то, на первый взгляд, что ж в этом необычного? Разве мало на Руси было обетных церквей? Но в нашем случае была здесь своя изюминка.
Чтоб увидеть, в чем она заключается, рассмотрим вкратце с точки зрения психологической само понятие «обет».
Для наглядности возьмем эпизод из жизни упомянутого выше князя Владимира Святославича.
Князь Владимир получил известие о набеге печенегов на город Василев, что неподалеку от Киева. С малой дружиной Владимир поспешил отразить набег, но в столкновении с врагами не устоял против них, принужден был спасаться бегством и, уходя от погони, схоронился под мостом.
Наступил критический момент.
Если до сего момента Владимир поступал, как хотелось ему, как он желал, то сейчас в ход событий вмешалось ТО, что люди называют различно: судьбой, случаем, богом. В этот момент совершается то, что суждено. Суждено Владимиру жить – и печенеги промчатся по мосту; суждено умереть – один печенег да заглянет под мост. Что будет? Владимир не знает этого. Великий князь – храбрый воин, мудрый муж, креститель Руси, родственник византийского императора – в один миг оказался уравнен с самым ничтожным из смертных.
В этот миг душевного надлома человек или совершает опрометчивый поступок, или полностью вверяется ТОМУ, от чего зависит все, и дает обещание в случае счастливого исхода воздвигнуть статую, пожертвовать что-либо в храм (как бывало в Древней Греции или Риме) или построить церковь (когда язычество сменилось христианством).
Владимир спасся. Так была создана первая на Руси обетная церковь. Примеров обетных церквей можно привести много: церковь, воздвигнутая Мстиславом после единоборства с Редедей (1012) [1], Спас Каменный на Кубенском озере (1260), храм в Великом Устюге во избавление города от литовцев и поляков (1613), изумительная церковь Покрова в Филях (конец XVII в), но все эти церкви создавались после события, когда исход его был уже ясен.
Обет же о построении обыденной церкви исполнялся не после события, а во время его. В этом и заключается первое отличие обыденной церкви от просто обетных церквей.
Рядовая обетная церковь возводилась на средства того, кто дал обет (князя, боярина, дворянина, купца). А в нашем случае люди, принесшие обет, самолично и исполняли его. В этом вторая особенность обыденного храма.
Если затем я скажу, что все обыденные церкви были результатом, итогом коллективного труда, то что же необычного в этом? И все церкви строились коллективом. Одному человеку, как бы он ни был мастеровит и силен, не под силу соорудить здание.
Да, это так, но простую церковь строил коллектив – артель, состоявшая из относительно небольшого количества человек, наемных работников, а здесь коллективом был весь город, все горожане были участниками постройки. И не только они. В город в этот день стекались крестьяне из окрестных уцелевших от мора деревень.
Кто непосредственно строил, кто помогал, кто всего лишь присутствовал, но все были озарены одной мыслью, одухотворены одним стремлением и надеждой.
Этот коллективизм отразился в названиях обыденных церквей, многие из них именовались Всеградскими.
Таковы основные отличия строительства обыденных церквей от строительства церковных зданий вообще и возводившихся по обету в частности.
_________________
1 Один из немногих случаев в мировой истории, когда властительные спорщики решили свой спор, или по-древнему – прю, собственноручно, не расходуя чужой крови и чужих жизней. Похвальный пример!
_________________
Были интересны и мелкие особенности, так сказать, детали.
Для постройки был необходим только ч го (в этот же день) срубленный лес. Использование какой-либо старой постройки не допускалось. Обыденная церковь должна быть срублена заново, а не собрана.
Как правило, в день возведения храма горожане соблюдали пост, никто не вкушал пищи до освящения храма.
А если знать, что в честь такого события люди надевали чистую одежду и припомнить незапамятную ратную традицию: перед боем облачаться во все чистое, то получалось, что население города выходило как бы на битву с чумой.
В связи с этим интересно сравнить, как вели себя люди во время подобных испытаний в Западной Европе. «Декамерон» Боккаччо – эпидемия 1348г.; «Пир во время чумы» А. Пушкина – перевод пьесы Д. Вильсона «Город чумы» – эпидемия 1666 г.; рассказы Э. По предоставляют нам такую возможность. Мы видим людей растерявшихся, упавших духом, отчаявшихся чем-либо противостоять грозному бедствию. Люди убегают из зачумленного города (причем бежит знать, которой есть где укрыться), стремятся стать в стороне, пытаются забыться в вине, в веселье, в разгуле. И это стремление изолироваться, быть врозь, вроде бы разумно, его диктует здравый смысл, инстинкт самосохранени; при большой скученности эпидемия смертоносней.
На русской же земле происходит парадоксальное явление. Люди не бегут, не прячутся – не рассредоточиваются, говоря языком инструкции, – не пьянствуют, а, напротив, собираются все вместе: и взрослое население, и дети, и старики. Люди ищут спасение в общей работе, в единстве помыслов и желаний. Ищут и обретают спасение.
Все же надо признать, что и в нашем Отечестве возникали ситуации, похожие на описанные в «Декамероне». Приведу пример из «Волоколамского патерика»:
«...бысть великий мор в лето 6935-го (1427 г. –Р. Б.), а мерли болячкою, глаголемую прыщем... и три дня болев, умираше. ...елицы же нечювствени питию прилежаху, занеже множество меду пометнуто и презираемо бе. Они же в толико нечувствие приидоша злаго ради пианства: един от пиющих внезапу паде умираше, они же ногами под лавку впихав, паки прилежаху питию.
Елицы же нечувствьем содержима и в таком наказании и гневе Божий, погибоша, яко нечювственнии скоты».
Позиция автора налицо. Русскому человеку XV столетия непонятно, как можно предаваться пьянству и прочим «радостям» жизни, когда рядом умирают люди.
Третья глава
Когда и где строились обыденные церкви?
Самое раннее свидетельство о постройке обыденной церкви относится к г. Пскову (1352), самое позднее к г. Костроме (1757). Таким образом, строительство обыденных храмов имело, по меньшей мере, четырехвековую традицию.
Начиная собирать материалы для исследования, я просмотрел несколько русских летописей и в одной из них обнаружил упоминание о море 1119-го года: «18 августа в Новгороде у Мстислава изомроша кони все и дружина вся»[1]. В словаре Брокгауза и Ефрона говорится, что «чума впервые появилась в России в XI веке, повторялась неоднократно в XII, XIII веках»[2].
Я так сперва и предполагал, что начало строительства обыденных церквей надо искать в этих веках. Искал я долго и настойчиво, но представьте мое недоумение – источники (летописи) бесстрастно указывают одно: XIV век.
Как же так? – сомневался я. – Не строили, не строили до XIV века, а в XIV начали строить. Не должно быть так. Может, обычай этот существовал еще в Киевской Руси, но был пресечен татаро-монгольским нашествием? Было же им прервано слагание былин, и русский эпос, наша «Илиада», сохранился на Севере, в Олонецкой губернии. Но ведь в Новгороде-то и Пскове никто эту традицию не пресекал, а более ранние постройки там неизвестны.
А может, эпизодические вспышки чумы XI –XIII веков, не имевшие никакого сравнения с потрясающими, подобными смерчу, эпидемиями XIV века, просто не могли дать толчка к возникновению нового обычая?
Если у Мстислава только «изомроша кони и дружи-
__________________
1 ПСРЛ. Тверская летопись. СПб. 1863. Т. 15.
2 Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб. 1903. Т. 77. С. 39.
__________________
на», то в мор 1387 года в Смоленске «осталося 10 человек и город затвориша»[1].
Я понимаю, что с десятью работниками церковь не построишь, но не всегда же дело доходило до такой крайности, а русский народ не того склада, чтоб безропотно ждать, когда зараза изведет его под корень, и, коль есть еще сила, все равно будет сопротивляться.
Я отыскал-таки два факта, которые наводят на мысль, что единичные случаи постройки обыденных храмов были возможны и до XIV века.
1. В г. Ростове в 1654 г. по случаю моровой язвы была построена церковь Всемилостивого Спаса на Торгу. Примечательно, что впервые ц. Всемилостивого Спаса была построена в 1216 г[2].
2. «Того же лета (1289 г. – Р. Б.) свершена и священа бысть церковь Спаса Преображения во Твери епископом Андреем ноября ...»[3].
Из последней цитаты прямо складывается впечатление, что церковь создана за один день, и ноябрь месяц – немаловажный довод, т. к. наиболее острые вспышки эпидемий обычно приходились на осень: крысы и мыши,, переносчики чумы осенью «в поисках пищи и для защиты от холода переселяются в населенные пункты... в ...вступают в тесный контакт с человеком»[4].
Ростовский Спас любопытен не только повторением прежнего имени, но и тем, что первоначальная церковь тоже, очевидно, была деревянной и что построена она на Торгу, на торговой центральной площади, а обыденные храмы как раз и воздвигались в наиболее многолюдных местах, не на отшибе.
И все же оба эти факта страдают отсутствием одного, самого существенного доказательства: в летописях нет ни слова о морах 1216 и 1289 годов. Во всяком случае, мне их обнаружить не удалось.
Так что нижней точкой отсчета по-прежнему остается 1352 год, а верхней – 1757-й.
Помимо изучения печатных источников я испробовал другой метод сбора материалов: разослал более 30 писем в города России с просьбой сообщить, нет ли
____________________
1 ПСРЛ. Архангелогородский летописец. Л., Наука. 1982. Т. 37.
2 Письмо В. Хохлова, ст. научного сотрудника Ростовского музея-заповедника (архив автора).
3 ПСРЛ. Пискаревский летописец. М., Наука. 1978. Т. 34. С. 101.
4 БМЭ. М., 1936. Т. 34. С. 639.
___________________
у них каких-либо сведений об обыденных храмах. В ответ мне пришло много добрых содержательных писем, без которых – нужно сказать честно – я не смог бы написать статью. Благодаря этим письмам теперь точно установлено, что обыденные храмы были в городах: Пскове, Новгороде, Москве, Сольвычегодске, Великом Устюге, Ярославле, Вологде, Шуе, Ростове, Кировской (бывш. Вятской) области, в Калинине (бывш. Тверь), Суздале, Костроме, Каргополе, Торжке. Общее количество выявленных церквей достигает 27 (в Пскове и Новгороде они возводились неоднократно).
Много городов упоминается в летописях в том смысле, что в них могли быть возведены обыденные церкви. Более точных сведений мне, к сожалению, получить не удалось. Это города: Белозерск, Можайск, Коломна, Дмитров, Старая Русса, Порхов, Старая Ладога, Таруса, Владимир.
Нетрудно заметить, что основной массив бытования обыденных церквей расположен северней Москвы. Это подтверждает мнение нашего замечательного этнографа Д К. Зеленина, что «обычай постройки обыденных храмов был известен только в Новгородской и Московской Руси».
Быть может, со временем к 27 выявленным церквям удастся присоединить еще несколько – я продолжаю поиск, – но уже и сейчас видно, что обыденных храмов было на нашей земле не так уж много –-крупинки в необозримом океане русского церковного зодчества.
Четвертая глава
Почему обыденный храм именно обыденный?
Действительно, почему?
Для нас, людей XX века, воспитанных в иной системе ценностей, чем русские люди XIV –XVIII веков, такое быстрое, торопливое возведение храма может показаться ни чем иным, как спешкой, к тому же малообъяснимой.
Но, может быть, это была вовсе не спешка?
Да, система ценностей была иной, и если религиозную веру нам принять, допустим, трудно – слишком сильна отвычка от нее, то историческую веру мы попросту обязаны иметь. Веру в то, что люди, жившие до нас и жившие в конечном итоге для нас, жили не бессмысленной, никчемной жизнью. И если мы задумаемся об этом, попытаемся понять их жизнь непредвзято, а уважительно, с доверчивой и чистой душой, тогда в том, в чем нам видится спешка, откроется глубокий, не лишенный поэтичного обаяния, смысл.
В нашей системе ценностей есть понятие о том, что инфекционные болезни вызываются вредоносными микроорганизмами – бактериями. Наши же предки представляли эти болезни в виде живых существ, которых народное мировоззрение объединяло в одну категорию – нечистой силы.
«В большей части земель, заселенных славяно-литовскими племенами, моровая язва олицетворяется женщиной огромного роста. Был жаркий день; русин сидел под деревом. Приблизилась к нему высокая женщина, закутанная в белое покрывало. «Слыхал ли ты про Моровую язву? –спросила она. –Это – я сама»[1].
Другой род болезни народ мыслил в виде 12 сестер, имена им: лихорадка, трясуха, гнетуха, бледнуха и т. д, –которые набрасываются на неосторожных людей.
Кто же может победить нечистую силу, чем можно отогнать ее?
Очевидно, победить ее в состоянии какое-то существо, обладающее в противовес ей чистою силой, или – что доступнее – ее сможет отпугнуть предмет, наделенный чистой силой, чистотой.
Чистота – понятие очень древнее. Когда-то оно совпадало с понятием новизны. Что новое, то и чистое. Но лишь только новый предмет появлялся на свет, нечистая сила, злые духи стремились войти в соприкосновение с ним, осквернить его. Даже огонь – сама чистота – и тот в старину возобновлялся: в домах гасились все старые огни и добывался новый огонь, который предпочтительно употреблялся в различного рода обрядах, именно как более чистый. Так же и вода, употребляемая в народных обрядах, бралась непременно свежая, только что из источника – потому что, по народным убеждениям, нечистая сила вредит тому, что она хорошо и подробно знает, и бессильна против того, что ее ведению почему-либо неизвестно.
Теперь посмотрим на обыденный предмет: кроме храма им могло быть полотенце, а позднее – икона. Во-первых, он нов. За все время своего производства он
________________
1 Афанасьев А. Н. Древо жизни М, Современник 1983 С. 339
________________
не сходил с рук людей, люди постоянно были при нем, нечистая сила не имела к нему доступа, т. е. он не просто нов и чист, но чист безупречно.
Изначальная, безупречная чистота – одно из слагаемых идеи «обыденности». Второе слагаемое – необычность обыденного предмета и, следовательно, его таинственность. Ведь еще вчера или даже сегодня утром он был сырьем, материалом (льном, лесом, красками), и вот это уже НЕЧТО – предмет, имеющий форму. Предмет, которого не было, который появился как бы вдруг, за сказочно короткий срок. Предмет, абсолютно неизвестный нечистой силе.
В результате сращения этих двух элементов – безупречной чистоты и таинственности в давние, еще языческие времена выработалась идея «священной обыденности», т. е. все однодневное являлось вместе с тем и священным.
На языческое происхождение этой идеи указывает следующий пример.
А. Е. Богданов в своей книге «Пережитки древнего миросозерцания белоруссов» сообщает следующее: «...средством против мора считается «однодневное полотенце». В назначенный день, до восхода солнца, собираются девушки со всего села в одну избу, и каждая приносит с собой по горсти льна. Они дружно, в глубоком молчании, принимаются за работу: прядут лен, снуют основу, ставят кросна, ткут полотно. Когда полотно готово, все жители деревни выходят за деревню и обходят вокруг нее. Когда сделают полный обход, то на том месте, с которого вышли, раскладывают небольшой огонь из щепок и лучинок, принесенных с каждого двора. Две девушки держат за концы полотенце над огнем, а все жители деревни переходят через огонь под полотенцем и переносят детей и больных... Все это должно быть проделано в течение одного дня, с восхода до захода солнца»[1].
Для этого описания характерно полное отсутствие христианской символики, идея «обыденности» зафиксирована в нем на своем первоначальном, раннем этапе.
Затем эта идея, как любая живая идея, развивалась, эволюционировала, в определенную эпоху попала под влияние христианизации.
В словаре В. И. Даля мы обнаруживаем такой факт:
________________
1 Зеленин Д. К. Указ. соч. С. 2.
________________
«Девятой пятнице строят обыденную пелену (обычай Вологодской губ. Никольского уезда; девки сходятся, теребят лен, прядут и ткут в сутки пелену, по обету»[1].
Девятая пятница здесь имеется в виду от Пасхи. Здесь у Даля читаем: «Девятую пятницу от Воскресения Христова чествуют»[2].
Следующим крупным этапом развития идеи обыденности явилось строительство обыденных храмов, а вскоре и написание икон. Первое упоминание об обыденной иконе относится к XV веку.
«В 1445 в честь (? – Р. Б.)[3] избавления жителей от «морового поветрия» монах-изограф Серапион написал икону «Спас Нерукотворный»[4].
Русь подхватила древнюю традицию, переосмыслила и развила ее.
Теперь нам становится ясно – я возвращаюсь к началу главы, – что, действительно, никакой спешки не было. Ограниченный срок постройки церкви был обусловлен идеей, заложенной в ней. Жители города, принимая участие в возведении храма, тем самым как бы проходили обряд очищения, а храм становился талисманом, оберегом, обладающим магической силой воздействия на нечисть, становился символом безупречной чистоты[5].
Прежде чем перейти к описанию конкретного случая постройки обыденного храма (до сих пор мы говорили об этом вообще, как о понятии), подведем итог этой, можно сказать, теоретической части нашего исследования.
___________________
1 Даль В. И. Толковый словарь. М., 1955. Т. 3. С. 554.
2 Там же.
3 Я не случайно поставил здесь знак вопроса. Подобные формулировки: в честь, в знак памяти, в знак избавления от мора весьма часты в историко-краеведческой литературе XIX –XX веков. В XIX веке обычай строительства обыденных церквей был уже мертв, по всей Руси стояли только памятники ему, и авторы книг, не зная сущности обряда, позволяли себе «поправлять&;gt; летописцев. Строительство обыденного храма после мора – это бессмыслица. Обыденный храм, икона – не благодарность за избавление от мора, а средство борьбы с ним. Благодарность была в том, что эти церкви (иконы) хранили.
4 Шильниковская В. П. Великий Устюг. М., Стройиздат. 1973. С. 57.
5 До этого места глава была сокращенным изложением вышеуказанной статьи Д. К. Зеленина.
_________________
ОБЫДЕННАЯ ЦЕРКОВЬ, как исторический феномен, является обычаем, присущим русскому народу. Наиболее достоверный временной период бытования обычая XIV –XVIII вв.; район распространения – центр и северо-запад России.
ОБЫДЕННОЙ ЦЕРКОВЬЮ называется обетная церковь, отвечающая следующим условиям:
она должна быть возведена во время мора (какой-либо эпидемической болезни, охватившей значительное число населения);
она должна быть возведена в течение одного дня;
она должна быть возведена при обязательном участии всех горожан, независимо от возраста и общественного положения;
она должна быть закончена и освящена до захода солнца.
Возведение ОБЫДЕННОЙ ЦЕРКВИ, в упрощенном истолковании, есть массовый очистительный обряд от поразившей людей скверны.
Пятая глава
Всеградский собор Всемилостивого Спаса в г. Вологде
«Вологда, – писал краевед П. И. Савваитов, – никогда не была театром происшествий, которые покрыли бы ее ярким блеском в летописях отечественной истории. Уездные города Устюг и Сольвычегодск в этом отношении гораздо замечательнее ее. Но чем меньше воспоминаний, украшающих наше прошедшее, тем драгоценнее они должны быть для нас»[1].
Это произошло в 1655-м году. Моровая язва, уже два года опустошавшая южные и центральные области русского государства, проникла и в Вологду. В надежде не допустить страшную гостью принимались меры предосторожности: дороги и заставы тщательно охранялись, никого не выпускали из города и не впускали в него. В городе пока все обстояло благополучно, хотя из подгородных деревень уже давно поступали тревожные известия.
________________
1 Вологодские губернские ведомости. «О церкви Спаса обыденного в Вологде». 1841. № 18. 3 мая.
________________
Однако как ни хранили город, язва оказалась хитрей: украдкой проскользнула в Вологду, и в первых числах сентября стало ясно: пришла беда.
Открылись первые признаки чумы, а вскоре болезнь •стала повальной.
Уже минуло шесть недель, и, кажется, должна бы уняться язва, должен же настать ей конец, а она не унимается, она свирепствует еще сильней, еще беспощадней.
К Лазаревскому кладбищу тянутся бесконечные вереницы гробов. Кроме отдельных могил роются братские, в которых погребают разом по 20 –30 человек. Нет ни одного дома, ни одной семьи, где бы не оплакивали утрату близкого: деда, отца, сына, дочери, брата, сестры. Немало изб стоит с заколоченными окнами: там семьи вымерли целиком.
День и ночь гудит над городом большой соборный колокол. Ему отзываются колокола приходских храмов, тех, в которых еще остался жив кто-либо из священнослужителей.
Никогда доселе язва не посещала город и кажется от этого еще ужасней.
В довершение напасти в городе неимоверно расплодились крысы. Мерзкие твари безбоязненно бегают по улицам даже днем. В небе над городом кружатся черные тучи воронья. Ночью из окрестных лесов доносится тягучий волчий вой. В заброшенных избах остались непогребенные покойники, и по всему городу растекается, незримым туманом стоит тяжелый обморочный трупный смрад.
Один за другим стихают, гаснут голоса приходских церквей. Лишь соборный колокол не сдается Густой медный звон волнами катится над городом, уходит в поля. О чем говорит он, к чему зовет?
Не слышат люди. Совсем они упали духом, смирились с бедой. Да и как не смириться? Чем противостоять язве? Саблей? Пищалью? Язва – противник невидимый. Как с нею ратоборствовать?!
Ужас и уныние царят вокруг. Прекратились все тяжбы и ссоры, замерла торговля – продается самое необходимое и в мелких количествах: некому покупать; порвались дружеские связи – друг и желал бы утешить друга, да боится язвы.
Мертвые покоились на кладбище, однако и живые походили на заживо погребенных: город как будто вымер. Прогромыхает по пустынной улице телега, пройдут за ней следом священник с печальными родственниками усопших, и опять на улице никого. Только выскользнет из-за угла серой тенью крысиная стая, метнется через улицу, исчезнет в заброшенной избе, и снова все мертво.
Но гудит, гудит соборный колокол.
У кого возникла мысль о построении обыденного храма – неизвестно. Может быть, ее подал бывалый человек, который много повидал на своем веку и знал, что в других городах строились такие храмы; может быть, эту мысль посеял в умы своей паствы уважаемый горожанами архиепископ Маркел; может быть, мысль возникла сама? Как знать. Доподлинно известно одно: во многих городах Руси оставила свой губительный след в тот год моровая язва, во многих городах стучали в тот год топоры: выросли обыденные храмы в Суздале, Шуе, Ростове...
В ночь на 18-е октября (31-е по новому стилю) улицы Вологды, казалось бы, уже отвыкшие от шума жизни, наполнились народом. Разгоняя зловещую ночную тьму, пылали светочи – трубчатые полосы бересты, надетые на батоги. По улицам в суровом молчании – слышался только шорох и треск горящей бересты да топот множества ног – шествовали люди. Они направлялись к большой (иначе Сенной) площади; Шли старики – они несли иконы (впрочем, стариков было мало: чума особо беспощадна к старым людям), рядом торопливо семенили дети – они помогали взрослым нести инструменты и прочие мелкие вещи, потребные при постройке; шли отроки и юноши, шагали мужи и жены.
Накануне этой ночи, ввечеру, горожане, охваченные единым порывом, дали обет поставить единодневный храм во имя Всемилостивого Спаса.
Когда все собрались на площади, так что и ближайшие улицы и переулки были заполнены народом – значит, не вымер город, нет, не столько вымерло людей, сколько попряталось, – тогда вспыхнули еще десятки загодя припасенных светочей. Они осветили ровное пространство среди площади – место, предназначенное для храма. Архиепископ Маркел окропил это место святой водой, прочитал начинательную молитву, и работа началась.
Колокол на соборной колокольне стих.
Желание какого-то решительного действия, какого-то общего дела, которое бы встряхнуло и сплотило всех, давно подспудно тлело в душах людей. Тяжело жить, когда беда общая, а ты один, откололся от всех, задавит она тебя в одиночку. И вот это желание сообща бороться с бедой передалось всем, нашло выход, нашло достойный объект применения, и люди воспрянули духом, ожили, как бы пробудились от долговременного сна. Люди вновь захотели жить, и любовь изгнала страх.
В лесу валились деревья, на лошадях их везли в город, на площади их корили, обтесывали – работа находилась всем, венец поднимался за венцом. Созидался храм духовного единения, возрождения от пагубного недужного сна.
Л. Н. Толстой включил в свой «Круг чтения» прекрасную мысль Т. Карлейля: «В самом низком труде душа человека успокаивается, как только человек берется за работу. Сомнения, печаль, уныние, самоотчаяние – все эти бесы караулят всякого человека; но он бодро возьмется за работу, и все бесы не смеют подойти к нему и только издали ворчат на него. Человек стал человеком»[1].
Вскоре занялся робкий рассвет, наступило хмурое пасмурное утро. Солнце только около полудня пробилось сквозь пелену облаков, и первые его лучи осветили на земле уже почти готовый храм: оставалось водрузить главку и увенчать ее крестом.
Наконец совершено и это. Архиепископ Маркел в праздничном облачении приступил к чину освящения храма...
«В лето 7163-го (1655 г. – Р. Б.)... был на Вологде мор велик, – говорит летописец, – и поставлен бысть единодневный храм во имя Всемилостивого Спаса... И от того дня мор на Вологде преста»[2].
Так была построена обыденная церковь в Вологде, одна из немногих на Руси. Невелики были ее размеры. Когда в 1854 году в церкви (уже каменной) переделывали пол, то нашли бревна основания первоначального храма. Это был прямоугольник размерами 3 сажени на 2,5 сажени (6 м X 5 м). Сохранилась фотография с росписи, украшавшей каменную церковь. На росписи изо-
________________
1 Толстой Л. Н. ГТСС. М., Худ. литература. 1957. Т. 41. С. 287.
2 ПСРЛ. Вологодская летопись. Л., Наука. 1982. Т. 37. С. 195,
________________
бражена постройка обыденного храма и сам храм –-высокий сруб, типа колодезных срубов, только с дверным проемом, тремя окнами и крышей.
Из части одного бревна был изготовлен воздвизальный крест, хранившийся затем в специальном киоте.
На другой день после постройки вологжане составили общественный приговор – своеобразное послание потомкам, – в котором рассказывалось о данном горожанами обете, о постройке церкви, и давался завет: помнить и не забывать этот день. Приговор подписали 220 человек. Приведу несколько фамилий: Давыд Кондратьев, по прозвищу Третьяк Желвунцов[1], Евсевей Носков, Первой Катромец, Третьяк Яковлев, Дружина Михайлов, Акила Карпов, Савин Сверчков, Замятия Евдокимов, Иван Вага, Потап Лютово, Ждан Михайлов, Томило Пушник, Семен Стоумов...[2].
А через четыре дня для нового храма изографом Сумароковым была также обыденно написана икона Спаса Смоленского – продолжительное время городская святыня. Перед этой иконой была возжена неугасимая лампада, которая затем теплилась в церкви Всемилостивого Спаса свыше 260 лет.
Тщанием горожан икона эта была богато украшена. В XIX веке по рисунку академика Солнцева для нее была изготовлена золотая риза (весу в ней 2 фунта – сообщает краевед Н. И. Суворов), кроме того икону унизывали 500 крупных жемчужных зерен и 400 бриллиантов и алмазов.
Обыденная Спасская церковь была самой почитаемой церковью города и только размерами уступала кафедральному Софийскому собору.
День построения храма 18(31) октября был городским праздником, во время которого от Софийского собора к Спасу обыденному совершался крестный ход.
В конце XVII века деревянную сменила каменная церковь. «Строение ее продолжалось около 10 лет, и во все это время деревянная обыденная церковь не была разобрана, но находилась внутри новостроящегося храма»[3]. Эта церковь в свою очередь была заменена новым храмом в 1841 году, который с незначительными пере-
________________
1 Нынешняя улица Калинина прежде называлась Желвунцовской.
2 Суворов Н. И. Описание Спасообыденной Всеградской, что в Вологде, церкви. Вологда. 1860 С. 35.
3 Суворов Н. И. Указ. соч. С. 10.
________________
стройками просуществовал до 20-х годов нашего столетия. В 1924 –1925 гг. Всеградский Собор, размещавшийся в храме, был упразднен, и в нем открылся «Дом искусств», а в 1935 году собор, переоборудованный под кинотеатр, принял первых зрителей.
Год 1972-й оказался роковым в судьбе собора. (Председателем горисполкома был тогда В. Парменов, а городским архитектором Н. Луценко.) Сейчас многие признают, что в сносе собора не было необходимости, но его снесли, а на его месте разбили огромную клумбу. Коренные вологжане, которые любят город не привычной, а врожденной любовью, помнят, как долго и мучительно сносили собор. Вряд ли такие муки приняли строители, созидавшие его. Собор долбили ломами, грызли бульдозерами, рвали и глушили взрывчаткой, резали газосваркой железные связи, раздирали стены танками.
Не стало собора. Это не кошмар, не бред, а какая-то бессмыслица: снести собор для того, чтоб на его месте разводить маргаритки и анютины глазки. Был собор, была память, было, в конце концов, крепкое, громадное полезное здание, а стало – пустое место.
Скатилась жемчужинка с ладони, канула в щель меж половиц, провалилась в черный подвал – попробуй сыщи ее. Не сыскать.
Больно говорить об этом, но говорить нужно, как писал Ф. М. Достоевский, не только в 51-й, но и в 501-й раз.
Как, почему у нас сложилось такое бесшабашно-наплевательское отношение к памятникам: захочу – снесу. Почему, захотев, не подумать: а стоит ли своему хотению ход давать? Ведь церковь или дом старинный снести, планировку старинного парка или сквера нарушить – это же не какую-то трухлявую сараюшку-развалюху убрать. Есть все-таки разница. Понимать это надо.
И сколько ведь уже раз обжигались, а все неймется. В Витебске в 1961-м году снесли собор XII (!) века, когда у нас вообще домонгольские памятники культуры наперечет. Теперь собираются его восстанавливать. Так неужели сперва нельзя было подумать: а может, не сто-»т ломать, пусть стоит?
В Данилове, в центре России, разрушается сам по себе заброшенный бесхозный красавец собор, и, похоже, никому до этого нет дела, как будто так и должно быть.
Когда, когда люди опомнятся, одумаются, очнутся? Когда вспомнят, что они – русские, что свое, родное, не разрушать, а беречь и лелеять надо? И поймут все это не вследствие приказов и инструкций, а душой.
СВЕДЕНИЯ
о построении обыденных храмов на Руси (по документам и неофициальным источникам)
ПСКОВ: церкви Покрова Богородицы (1352), св. Афанасия (1407), Преображения Господня (1438), Похвалы Богородицы (5 июня 1442), св. Саввы (5 июня 1442), св. Варлаама (1522), Покрова Богородицы (1522).
НОВГОРОД: церкви св. Афанасия и Кирилла Александрийских (1390), Спаса Всемилостивого или Происхождения Честных Древ (1424), Симеона Богоприимца (1467, существует и ныне), Похвалы Пресвятые Богородицы (1508), Покрова Богородицы (1527), евангелиста Мара (1533), Андрея Стратилата в Кремле.
ВЕЛИКИЙ УСТЮГ: церковь Воскресения Христова (1474).
КАЛИНИН: в 1417-м году был мор «зело страшен ...в Твери... во многих местах в один день срубали, ставили и святили так называемые обыденные церкви».
СОЛЬВЫЧЕГОДСК: церковь Спасообыденная (16 августа 1571, существует и ныне).
ЯРОСЛАВЛЬ: храм Спасопробоинский (1612).
ШУЯ: собор Воскресенский (1654, существует и ныне).
РОСТОВ: церковь Всемилостивого Спаса на Торгу (1654).
СУЗДАЛЬ: часовня Николы Угодника (1654).
ВОЛОГДА: собор Всемилостивого Спаса (1655).
КОСТРОМА: собор Всехсвятский (1757).
МОСКВА: церковь Ильи (год постройки точно не установлен).
С. ЕКАТЕРИНИНСКОЕ Слободского р-на Кировской обл.: Екатерининская обыденная церковь (предположительно конец XVI – начало XVII века).
КАРГОПОЛЬ: церковь Крестовоздвиженская (дата постройки не известна).
ТОРЖОК: храм Кирилла и Афанасия, на территории бывшего Торжского кремля (дата постройки не известна).
Вот что сделала одна-единственная строчка из словаря. Вот во что разрослась она. С двух городов и двух храмов, указанных В. И. Далем, до 15 городов и 27 храмов. А сколько еще предстоит поисков, находок. И они будут. Я уверен в этом.
Кажется, сколько добрых слов о словаре далевском сказано, а всей похвалы все ж никак не высказать. Кладезю сказочному, чудом возникшему, словарь этот подобен, и, как кладезь чудный вовек не исчерпать, так и словарь этот не постичь – сколько раз его ни откроешь.
ИГОРЬ СОБОЛЕВ
ЧЕРЕЗ СИБИРЬ В АМЕРИКУ
К началу XVIII века владения России расширились за счет огромных пространств Сибири от Урала до Тихого океана. Отряды русских землепроходцев шли «встречь солнцу» по неизведанным рекам, отыскивали волока, строили остроги и города, прокладывая путь к берегам Охотского моря и Камчатки. Среди них были и вологжане. Многие из них не возвращались из экспедиций. Умирали от цинги и других болезней, гибли при кораблекрушениях, во время вооруженных стычек с местным населением. Несмотря на рекомендации властей «обращаться с островитянами лаской и приветом и так приводить их в российское подданство», вооруженные стычки между русскими, алеутами и отдельными индейскими племенами были далеко не редким явлением. Об этом свидетельствуют многочисленные рапорты и «сказки» мореходов.
Наиболее удачливыми из числа вологодских купцов организаторами промыслов были Василий и Федор Кульковы из Вологды, Василий Шилов из Великого Устюга, тотьмичи Федор и Алексей Холодиловы, Григорий и Петр Пановы. В 1746 –1793 годах этими купцами и их приказчиками были снаряжены и отправлены на промыслы более двадцати экспедиций. Доставленная промышленниками «мягкая рухлядь» оценивалась огромной по тем временам суммой в 2270 тысяч рублей.
Крупными были и купеческие барыши. Нашлось на что строить дворцы и церкви Василию Шилову в Великом Устюге, Пановым и Холодиловым – в Тотьме. Не обходили купцов и царской милостью. В 1764 году «за ревность в сыскании за Камчаткой новых островов» тотемские купцы Андрей Титов и братья Григорий и Петр Пановы указом правительственного Сената были удостоены золотых медалей в 10 червонцев с изображением портрета Екатерины II на одной стороне и приведенной выше надписи –на другой. Организованным ими компаниям правительство предоставило ряд льгот. В 1767 году аналогичную награду получил устюгский купец Василий Шилов
Отдавая дань вологодскому купечеству, не забудем, что в его наградах и царских милостях отражен беззаветный подвиг российских аргонавтов – мореходов и передовщиков, совершенный во славу России. Среди них были вологжане: М. Неводчиков, И. Бахов и Н. Шалауров из Великого Устюга, Иван Коровин из Верховажья, Дмитрий Брагин, Степан Корелин и Степан Черепанов из Тотьмы, Степан Глотов из Яренска и другие.
Многие из названных мореходов известны как открыватели новых земель, носящих в наши дни их имена. По их рапортам и «сказкам» мы изучаем прошлое нашей родины. Карты, составленные тотьмичом Петром Шишкиным, устюжанами Василием Шиловым и Дмитрием Полутовым известны в наши дни всему образованному миру. Вологодские купцы и мореходы приняли активное участие в создании Российско-Американской -компании, активными деятелями которой были устюжанин Михаил Матвеевич Булдаков и тотьмич Иван Александрович Кусков.
Устюжанин Михаил Неводчиков
В 1742 году Михаила Неводчикова приняли на казенную службу и определили к Мартыну Шпанбергу, .заменившему В. Беринга после его смерти, «для рисования морских карт и всему виду берегов». В этой должности он и проявил изрядное умение: в 1743 году описал западное побережье Камчатки к северу от Большерецка, а позднее составил и ее карту.
Михаил Неводчиков первым из вологжан отправился в плавание к Алеутским островам мореходом на шитике «Евдокия». Среди тех, кто строил это судно были лальский купец Афанасий Чебаевский и устюжанин Яков Чупров, назначенный передовщиком. 19 сентября 1745 года из устья реки Камчатки судно вышло в море л через шесть дней плавания прибыло к Алеутским островам. На зимовку остановились на острове Атту и начали промысел.
Но нормальных отношений с местным населением не сложилось. Передовщик Яков Чупров игнорировал указания Большерецкой канцелярии «ласково обходиться с островитянами» и вел себя с ними жестоко. Произошла несколько вооруженных столкновений, в которых участвовало до 100 местных жителей. 15 из них были убиты.
Экспедиция закончилась трагически. В обратный путь отправились 14 сентября 1746 года. Полтора месяца носило «Евдокию» по бурному Тихому океану и, наконец, у скал Карагинского острова близ берегов Камчатки шитик разбился. 12 человек из участников экспедиции погибли. Оставшимся в живых угрожала голодная смерть. Спасли местные жители – коряки. На острове участники экспедиции зазимовали, а летом 1747 года на двух кожаных байдарах вернулись в Нижнекамчатск.
Главный итог этой экспедиции состоял в том, что она первой проложила морской маршрут к Ближним Алеутским островам. Михаил Неводчиков открыл, обследовал, описал и впервые нанес на карту острова Атту, Агатту, Симичи. Карта с донесением морехода была представлена в Большерецкую канцелярию, а 4 мая 1751 года отправлена в Петербург и поступила в Сенат. В 1755 году указом Екатерины II Михаилу Неводчикову было присвоено звание штурманского ученика.
В 1751 –1753 годах М. Неводчиков – в новом плавании. Он – мореход на судне «Борис и Глеб». По возвращении на Камчатку он продолжает казенную службу, а в 1768 –1769 годах участвует в правительственной экс-педиии капитана П. К. Креницына к североамериканским берегам. Это было последнее плавание морехода.
С тех пор прошло более двухсот лет. Но память о мореходе жива. Его именем названы бухта на одном из открытых им Ближних островов и полуостров на описанной им Камчатке. 11 августа 1948 года решением Великоустюгского горисполкома улица Новая в городе переименована в улицу Неводчикова.
Мореход Степан Глотов
Более 20 лет с небольшими перерывами провел в морских вояжах яренский посадский Степан Гаврилович Глотов. В документах, собранных одним из первых летописцев Русской Америки К. Т. Хлебниковым, есть данные о том, что в свое первое плавание он отправился на шитике «Иоанн» тотемского купца Федора Холодилова. В 1746 году судно от берегов Камчатки прибыло к острову Беринга, где компанейщики и зазимовали. Вели промысел морского зверя. Весной следующего года направились на поиски Ближних Алеутских островов, но не нашли их и вернулись обратно на Камчатку.
В 1758 – 1762 годах Степан Глотов отправляется в новое плавание мореходом на судне «Св. Иулиан». 2 сентября компания покинула берега Камчатки и через девять суток плавания по бурному Берингову морю при неблагоприятных восточных ветрах судно прибило к берегу острова Медный. Дальше следовать было опасно, и компанейщики решили здесь зазимовать. Осенью и зимой занимались охотой на морских коров и сивучей, мясо и жир которых были главной пищей зимовщиков.
1 августа 1759 года Степан Глотов повел судно к Алеутским островам, а 1 сентября «Св. Иулиан» прибыл к острову Умнак. Это один из восточных островов архипелага, на котором до глотовцев никто из русских не бывал. Почти три года провели компанейщики на островах Умнак и Уналашка. Занимались промыслом морского зверя и изучали новые земли.
Остров Умнак оказался необитаемым, а жители Уна-лашки встретили русских промышленников неприветливо. Произошел ряд вооруженных стычек, в которых алеутской стрелой был ранен и Степан Глотов. Но постепенно отношения нормализовались. Островитяне стали приходить к глотовскому кораблю, приносить мясо морских животных и сушеную треску. Они и рассказали мореходу о восьми других островах, находящихся к Востоку от Уналашки.
В работе по изучению и описанию островов мореходу помогали тотьмичи Михаил Холодилов и Петр Шишкин. Последний составил чертеж, на котором впервые были показаны Алеутские острова и остров Кадъяк.
26 мая 1762 года Степан Глотов с компанейщиками покинул острова. Возвращались, терпя лишения. Пришлось употребить в пищу даже собственную обувь. Только 31 августа «Св. Иулиан» прибыл к берегам Камчатки. Привезли богатую добычу: почти полторы тысячи шкур морских бобров и более двух с половиной тысяч шкур алеутских лисиц. Не меньшую ценность представляли и составленные Степаном Глотовым «изъяснения» и «реестр» с островов, содержащие интересные географические и этнографические сведения.
Документы экспедиции представили сибирскому генерал-губернатору Д. И. Чичерину, который 11 февраля 1764 года направил их в Петербург, поздравив Екатерину II с открытиями, сделанными «через самых простых и неученых людей». Высокую оценку в столице получила и карта Петра Шишкина. Известный ученый и бывший губернатор Сибири, сенатор Ф. И. Соймонов отмечал: «...хотя оная почти углем рисована и глинкою раскрашена...», достойна того, чтобы золотыми лаврами раскрасить и содержать в Государственном архиве. В год возвращения «Св. Иулиана» Степан Глотов отправляется в новое плавание мореходом на судне «Андреян и Наталья» компании Соликамского купца Ивана Лапина и лальдкого купца Василия Попова. Курс взяли на остров Кадъяк. Прибыли туда в конце сентября 1762 года. На острове решили зазимовать и заняться промыслом. Островитяне враждебно встретили пришельцев. Через несколько дней после прибытия судна они рано утром внезапно напали на промышленников и только оружейным огнем удалось отогнать их. Был предпринят еще ряд подобных вылазок. Лишь только весной обитатели острова стали вступать с русскими в меновые отношения. На изделия из железа и меди, на русские ткани промышленникам удалось выменять небольшое количество шкур бобров и лисиц. В мае 1764 года «Андреян и Наталья» и ее экипаж покинули открытый Степаном Глотовым неприветливый Кадъяк. Компанейщики направились на Лисьи острова, где и продолжали промысел еще два года.
Сведения об открытии острова Кадъяк – будущего центра Русской Америки достигли Петербурга. В столице понимали, что мореходы из простых людей в силу своей неподготовленности не могут правильно описать и наложить на карту открытые ими земли. Поэтому «для исследования вновь открытых островов в Восточном океане» направляется правительственная экспедиция во главе с капитаном 1-го ранга П. К. Креницыным.
Для участия в этой экспедиции в числе 10 опытных мореходов был привлечен и Степан Глотов. В августе 1768 года галиот «Св. Екатерина» и гукор «Св. Павел» вышли из устья Камчатки, прошли Командорские и Алеутские острова, остров Кадъяк, обследовали западное побережье Аляски и зазимовали на восточном побережье острова Унимак. Здесь 4 мая 1769 года и скончался отважный мореход Степан Глотов.
Тотемский купец Степан Черепанов
Наиболее удачливым из мореходов-вологжан был Степан Яковлевич Черепанов, тотемский посадский, ставший позднее известным купцом. В 1759 году компания вологодских купцов Василия и Федора Кульковых пригласила Степана Черепанова мореходом на судно «Захарий и Елизавета». В плавание вышли из Нижнекамчатска 29 сентября, достигли острова Беринга и там остались на зимовку.- Здесь компанейщики организовали промысел и заготовку продовольствия для продолжения плавания в будущем году.
В 1750 году Степан Черепанов привел судно к Ближним островам. И на них промысел был удачным. В этой экспедиции наиболее полно проявились его способности как опытного морехода и пытливого исследователя, о чем свидетельствует составленная им «сказка». Из документа видно, что во время плавания и промысла Черепанов систематически занимался изучением островов Беринга, а затем Атту и Агатту. В «сказке» дается подробное описание этих островов: природы, мест обитания морского зверя и условий промыслов. С. Я. Черепанов приводит много интересных этнографических сведений об алеутах: описывает их жилища и быт, одежду, приемы охоты, верования.
Многие данные, сообщенные мореходом, представляют интерес и в наши дни. Например, описание морской коровы, вымершей еще в XIX веке, дано им так, что животное видится как живое.
Животное было описано мореходом не случайно. Он сообщает, что каждая корова давала до 150 пудов мяса, по вкусу не уступающего говядине, и более 50 пудов жира. Во время зимовки на острове Беринга С. Я. Черепанов организовал заготовку сушеного мяса и жира этих животных. Они и стали главными продуктами питания компанейщиков в плавании к Ближним островам и во время промыслов. Из плавания экипаж «Захария и Елизаветы» возвратился в 1762 году.
Из дошедших до наших дней источников известно еще об одном плавании тотемского морехода. В 1768 году купцы И. Мухин и И. Засыпкин с компанейщиками снарядили к Алеутским островам судно «Св. Николай». Мореходом избрали Степана Черепанова, ставшего к этому времени тотемским купцом. Летом 1769 года мореход привел судно к острову Атха. Здесь зазимовали, занимаясь охотой, а летом перешли на остров Медный, чтобы обеспечить компанейщиков продовольствием, обувью и одеждой.
Летом 1771 года Степан Черепанов вновь пошел на «Св. Николае» от Командорских к Алеутским островам. Снова стали у острова Атха.
В Петропавловскую гавань на Камчатке экипаж «Св. Николая» вернулся в 1773 году. «Мягкой рухляди», принадлежавшей компанейщикам, привезли на 140670 рублей и на 6 630 рублей – «ясашной рухляди» в государственную казну. Это было последнее плавание Степана Яковлевича Черепанова. Возвратившись в Тотьму, он, по обычаям тех времен, освоим иждивением» построил церковь Св. Троицы в Зеленой рыбачьей слободе. Сейчас это – историко-архитектурный памятник, а для тотьмичей – своеобразная память о земляке, отважном мореходе.
Иван Коровин – мореход из Верховажья
В XVIII веке в трех продолжительных плаваниях по Тихому океану участвовал выходец из верховажских крестьян Иван Иванович Коровин. Заслуги этого морехода высоко оценены потомками. Именем Коровина названы остров в заливе Аляска, пролив между островами Коровина и Попова, бухта у острова Атха в Беринговом море.
В первое плавание Иван Коровин отправился "на судне «Св. Живоначальная Троица», построенном и снаряженном компанией иркутского купца Н. Трапезникова. Из устья реки Камчатки вышли 15 сентября 1762 года и через девять дней плавания прибыли на остров Медный. Там вместе с компанейщиками судна «Захарий и Елизавета» вологодских купцов Кульковых коровинцы вели промысел до следующего лета.
1 августа 1763 года оба судна мореходы повели к Алеутским островам и через 15 дней плавания достигли острова Уналашки. На нем уже промышляли компанейщики с судов мореходов С. Глотова, П. Дружинина и Л. Наседкина. Но вновь прибывшим компанейщикам развернуть промысел не удалось. Разыгралась страшная трагедия. Суда «Захарий и Елизавета», «Св. Иоанн»», «Св. Николай» и «Св. Живоначальная Троица» были уничтожены островитянами. Из 175 промышленников, прибывших на этих судах, в живых осталось только 11 человек. Среди них мореход Иван Коровин и тотьмичи Степан Кореллн и Дмитрий Брагин.
Поплатились за свое вероломство и алеуты. Мореход Иван Соловьев, прибывший на остров на судне «Св. Петр и Павел», жестоко расправился с островитянами. Он силой заставил их собрать часть имущества, растащенного с судов, добытую компанейщиками пушнину. Взято более 30 человек заложников, среди которых находились и сыновья вождей. Только после этого, сообщал после плавания И. Соловьев, алеуты стали обходиться с русскими дружески. Когда же промышленники стали готовиться к возвращению, заложников отпустили.
Ивана Коровина и оставшихся в живых компанейщиков на Камчатку вывезли мореходы Иван Соловьев на судне «Св. Петр и Павел» и Степан Глотов на судне «Андреян и Наталья». Прибыли 5 июля 1766 года, а через 20 дней после возвращения И. Коровин подал прапорщику Т. И. Шмалеву подробный рапорт. В нем отважный мореход сообщал о результатах плавания, давал описание исследованных им островов Умнак и Уналашка, сообщал интересные сведения этнографического характера.
Через год после первого вояжа Иван Коровин вновь отправляется в путь мореходом на судне «Св. Петр и Павел», снаряженном братьями Пановыми. В 1767 году компанейщики прибыли на остров Беринга, где и зазимовали. В июле 1768 года отправились в дальнейший путь на Лисьи острова. Зашли на остров Атту за толмачом (переводчиком) и 3 августа прибыли на остров Аях, который и стал базой экспедиции. Отсюда партии промышленников направлялись на другие острова для охоты на зверей и сбора ясака.
На этот раз Иван Коровин с компаньонами вернулся на Камчатку в августе 1770 года. Добыча «мягкой рухляди» была очень богатой. Одних только морских бобров вывезли 4 524 шкуры, а общая стоимость пушнины привезенной и принадлежавшей компанейщикам составила 284878 рублей. Из всех предшествовавших экспедиций, а их было более сорока, только одна, направленная тотемским купцом Федором Холодиловым на судне «Андреян и Наталья» (1756 –1759 гг.), вернулась с большой добычей. В Болыперецкую канцелярию были доставлены интересные географические и этнографические сведения об Андреяновских островах, являвшихся средней группой островов Алеутского архипелага.
О третьей и последней экспедиции Ивана Коровина на судне «Св. Петр и Павел», принадлежавшем компании тотемских купцов Пановых, известно очень мало. Есть данные о том, что перед выходом в плавание мореходу в Большерецкой канцелярии была дана подробная из 14 пунктов инструкция и ряд вещей для обмена на меха у островитян. Плавание началось в 1772 году. В августе 1773 года Иван Коровин прибыл на остров Атту, а дальше промысел вели на Андреяновских островах. Вернувшись в 1776 году на Камчатку, «мягкой рухляди» привезли всего на 6915 рублей.
Устюжанин Василий Шилов
В 1848 году улица Банковская « городе Великом Устюге была переименована в улицу Шилова. В этом городе до наших дней сохранился дом-дворец, построенный В. И. Шиловым. Кто же этот устюжанин? Чем он прославил свое имя?
Известно, что в 1765 году в Охотске начала свою деятельность компания, организованная устюженским купцом Василием Шиловым и его компаньонами тульским оружейником Афанасием Ореховым и Соликамским купцом Иваном Лапиным. Компания построила два судна, назвав их «Св. Петр» и «Св. Павел». 1 сентября 1765 года суда вышли в море. Мореходом на «Св. Петре» шел казак Иван Березкин, который умер в Охотском море, и в Большерецк на Камчатку судно привел Василий Шилов. «Св. Павла» туда же благополучно привел мореход Афанасий Очередин.
Во время зимовки в Большерецке Василий Шилов познакомился с Андреяном Толстых – селенгинским купцом и мореходом и уговорил его стать мореходом на «Св. Петре». Тот дал согласие. В 1765 году он отправился на Курильские острова. Там, у острова Кунашир, судно потерпело крушение. Почти вся команда (спаслись только два человека), в том числе и сам мореход, погибли.
Несмотря на трагическую судьбу первого своего судна, купеческая компания, организованная Василием Шиловым, оказалась устойчивой.
Почти двадцать лет Шилов, Орехов и Лапин снаряжали и направляли в Тихий океан построенное на их средства судно «Св. Павел». Известный исследователь Русской Америки В. Берх назвал этих компанейщиков «счастливейшими из всех сибирских аргонавтов».
В первое плавание «Св. Павла» повел штурманский ученик Афанасий Очередин. 1 августа 1766 года судно покинуло берега Камчатки и через месяц прибыло к острову Умнак, что в группе Лисьих островов. Здесь и остановились на зимовку, которая оказалась тяжелой. Всюду русских поджидали враждебно настроенные алеуты. Промышленники страдали от голода и цинги. За зиму шесть человек из команды умерли от болезней. Лишь объединившись с прибывшими в 1767 году компанейщиками, направленными купцами Иваном Поповым и Иваном Лапиным , на судне «Андреян и Наталья», А. Очередину удалось организовать оборону и начать промысел. Только в 1770 году закончили промысел, и «Св. Павел» возвратился на Камчатку.
Однако не это первое плавание «Св. Павла» принесло известность Василию Шилову. Еще за три года до возвращения компанейского судна, в феврале 1767 года удачливый купец оказался в Петербурге, где и представил в Адмиралтейскую коллегию карту Алеутских островов, составленную им.
С картой познакомили и императрицу Екатерину II, которая наградила Василия Шилова и его компаньона Ивана Лапина золотой медалью. После этого компаней-щики еще дважды, в 1770 –1775 и в 1776 –1781 годах направляли экспедиции на «Св. Павле» к Алеутским островам. В 1783 году компания Шилова, Лапина и Орехова продала верно служившее им судно иркутскому купцу П. Лебедеву-Ласточкину, одному из будущих организаторов Российско-Американской компании.
Подвиг устюжан Ивана Бахова и Никиты Шалаурова
Впервые в истории купеческих промысловых экспедиций имена Ивана Бахова и Никиты Шалаурова упоминаются в связи с плаванием судна «Перекуп и Зант» между устьями рек Анадырь и Камчатка. Фактически компанией заправлял сольвычегодский купец Жилкин, в плавании не участвовавший. Экспедиция была снаряжена для поиска более удобного морского пути по переброске провианта из Охотска в Анадырь.
В 1748 году после выхода из устья реки Анадырь «Перекуп и Зант» долго носило в море, пока не прибило к острову Беринга. 15 сентября судно, оставленное командой почти без присмотра, разбило о скалы. Пришлось зазимовать. Экспедиция закончилась тем, что И. Бахову и Н. Шалаурову с большим трудом удалось из обломков беринговского пакетбота «Св. Петр» и выкидного леса построить небольшое судно «Капитон» и на нем добраться до Большерецка на Камчатке, побывав во время этого плавания на острове Медном. Видимо, невзгоды этого плавания и сблизили Ивана Бахова и Никиту Шалаурова.