-Лена сидела на столе, когда он писал. И он так заработался, что не заметил, как она поползла и выпала из открытого окна, - рассказала мне Гета.
Надо сказать, что обо всем, что она говорила мне, было интуитивное желание запомнить все и сохранить. И даже запечатлеть! Я очень жалела, что у меня не было фотоаппарата.
На ум пришло неожиданное решение - нарисовать. В школе я неплохо рисовала. Но что получится?! Пошла в магазин, купила детские акварельные краски, альбом для рисования. Один за другим стала заполнять листы видами окружающей природы.
Думала только о том, чтобы было так, как видел Рубцов. Не секрет, что со временем все разрушается. Вот уже и дома нет, где он писал стихи. И уже пришла в дряхлость банька, где он мылся. Успела ее нарисовать уже, можно сказать, рассыпающуюся. Но не успела раскрасить (отпуск мой кончался).
Побывали мы с Леной и в бору, что почти на задворках от сельсовета. Лена сама меня пригласила. С ребенком в неизвестный лес!? Но Гета меня успокоила: "Походите недалеко. Лена у меня одна туда ходит."
Почти рядом, за изгородью, в травке росли рыжики. Быстро "закрыли" дно корзиночки. Осмелели и пошли вглубь леса. А там - подберезовики, подосиновики и мы (деревце за деревцем) ушли далеконько.
Внезапно ясное голубое небо потемнело, солнце исчезло. Лес зловеще зашумел. Так можно и заблудиться! На наше с Леной счастье мы увидели девочку (она постарше, Лены) и тоже одну. Подумалось: "Какие отважные здесь дети!"
- Давайте, девочки, домой! Пока окончательно не заблудились!
- Но мы же рядом, вот здесь дорога... - в голосе незнакомой девочки была уверенность, и я доверилась.
По дороге шли дольше, чем от дома до леса. Вышли уже в стороне от села.
Долго я потом вспоминала этот лес, тем более, что сама Лена мне об этом напоминала посылками сушеных грибов. Как писала Гета, она сама и собирала, и сушила для меня. А я посылала крохотные бандерольки со сладостями. Но теперь это осталось в далеком прошлом.
На следующий 1972-й год Лена с мамой приезжали ко мне. Но встреча была недолгой.
Мы вновь встретились с ней когда она уже повзрослела.
Теперь хранятся у меня миниатюрные берестяные лапоточки, которые Лена подарила мне на память.
- Так делают в Тотьме - сказала она.
Лену приманил Ленинград. Она уехала учиться. Поступила в училище (как она говорила), чтобы узнать, как делаются книги. Там вышла замуж и, наверное, решила остаться насовсем.
Прошло много лет, но память моя продолжает и продолжает возвращать меня в гостеприимную Николу. Я раскрываю школьный альбом с рисунками и словно вдыхаю аромат свежескошенного сена и хвойный настой соснового бора.
Передо мной мелькают живые кадры прошлых лет, как в документальном кино. Я поражаюсь встречей с Юрием Рыболововым в Николе в год смерти поэта. А он-то здесь зачем? Оказывается, приехал и сфотографировал Лену и дом Рубцова, который теперь ушел на слом.
И опять мысль: "А почему он не делал снимков Рубцова, когда очень часто виделся ним в Вологде, и тогда - в лесу?"
Почему он вначале говорил, что хотели его познакомить с Дербиной, что он был у Рубцова в тот злополучный вечер перед бедой, а потом все отрицал?
Почему он только после смерти Рубцова сообщил мне, что Коля каждый раз шепотом спрашивал обо мне. когда его подруга уходила на кухню?
- Как она там? Она (кивал в сторону кухни) ее ненавидит. Ты утешь ее, женись а ней...
Господи! Понимаю, что Коля уже знал о своем конце. Только так дают на Руси заказ, когда обречены на смерть. Как будто черная рука отводила его от того, что могло спасти.
Вот и мой брат Эдик рассказал мне о встрече с Рубцовым уже после его смерти.
Он видел его хмурой осенью 1970 года, стоявшего около своего дома. Рубцов стоял, съежившись под дождем, поникший, словно беспризорный. Сообщил, что ключа у него нет: домой не попасть. У брата были с собой инструменты и он открыл дверь. Поразился увиденному беспорядку в комнате. Прибил сорванный деревянный карниз над окном.
Прошло несколько лет и я узнаю от Наташи Масловой, что она спрашивала Рубцова: "Почему не с Нелей? Мне она нравится..."
На что Коля ответил:
- Мне самому нравится. Но она на меня рассердилась. Меня надо вести. Я сам не могу.
- Разве ты телок какой, что тебя надо вести? - примерно так запомнилась мне фраза Наташи.
Нашлась та, которая повела и довела его до трагического конца.
В жизни много тайн. Наверное, и это будет тайной.
...Мне вспомнился момент, когда мы сидели за большим столом в Николе и пили чай. Нечаянно расплескав чашку. Лена тут же принялась, как хозяйка, насухо вытирать капли.
Я смотрю на нее с удивлением и вспоминаю почти такой же момент, когда в квартире Белова Рубцов расплескал чай и тут же начал вытирать лужицу предложенной газетой.
У Лены мягкие, пушистые волосы. Можно даже сказать, пушок на затылке, как у ее отца.
Однажды, когда осенний день был особенно холодным и дождливым, я очень замерзла в своем коротком летнем сарафанчике. Села на стул так, чтобы можно было поджать босые ноги, а Лена, сверкнув своими глазами на меня, стремительно выбежала из комнаты и вдруг мне несет теплые (с печки) валенки.
Мне вспомнилось, как она несла Коле рубашку (потому что так надо - она чистая). И здесь - так надо, потому что мне холодно.
После того злополучного выхода в лес, когда непогода напугала нас, мы еще раз туда пошли. Но уже не отходили от изгороди, благо и тут росли, словно для нас, моховики, маслята, даже рыжики.
Дни становились холоднее и холоднее. Приближается день моего отъезда в Вологду.
Теплой одежды я не захватила. И Гета мне предложила, когда собрались в лес, Колин пиджак. Он был совсем новый, серовато-голубоватого цвета. Я его не видела в этом костюме. Надевал мало (видимо, берег). Да и виделись, по правде, мы последнее время редко.
Странное ощущение было, когда я надевала чужую одежду, сохранившую запахи живого тела. Сунув руку в карман, ощутила что-то мягкое, вытащила. Это галстук! Из вологодского кружева. Белое с черным.
Гулко, гулко застучало сердце, словно вновь встретилась с Колей, что он жив, что он только снял этот пиджак и сунул галстук в карман.
Не знаю, как выглядит сейчас Никола. С тех пор я там не гуляла.
Правда, в юбилейную дату - 60-летие Рубцова со дня рождения - меня взяли с собой наши писатели. Но это было зимой. И торжественные встречи проходили в помещении в позднее вечернее время. В темноте трудно было разглядеть поселок, но музей Рубцова запомнился. Сделан он с любовью и старанием. Молодцы земляки!
Не знаю, дошли ли до никольчан мои слова из выступления на встрече, что надо сохранить, по возможности, окружающую местность так, как было при Рубцове. Привела пример: берегут же Пушкинский заповедник!
Я была там в 1964 году. Рассказывала об этом Рубцову, показала фотографии. Он внимательно их рассматривал. И "нивы полосаты'", что за речкой Соротью и озеро Кучане и вдруг высказал: "Все. как и тогда!"
И то, что это бережно сохраняется - важнейшая дань памяти великому поэту.
Так надо сделать и для Рубцова, тоже великого русского поэта! В памяти выплыли бессмертные Рубцовские строчки:
Жаль мне доброе поле.
Жаль простую избушку.
Жаль над омутом старую ель...
Что ж так жалобно плачет
На болоте кукушка?
Что ж не спит по ночам
коростель?
- Посадите ель, если ее уже срубили! - обратилась я тогда к землякам поэта.
Подрастают теперь три сосны в Пушкинском заповеднике (их подсадили). И живет, и смотрится это, "как тогда'',
И ходит легенда - не легенда, что сам Пушкин посещает эти места. Многие его видели. Могу сказать об этом и я, потому что возле озера Кучане услышала возглас экскурсанта: '"Смотрите, смотрите! Пушкин!" Все присутствующие оглянулись и увидели вдалеке удаляющуюся фигуру в крылатке и цилиндре.
При жизни Рубцов слышал это от меня. А уже позже я писала об этом эпизоде в газете ''Вологодский комсомолец".
И что удивительно! Поэт Чулков. побывавший в Пушкинском заповеднике, тоже видел Пушкина. И тоже написал об этом в газете.
Говорят, что когда идет экскурсия, то специально проходит наряженный под Пушкина человек, чтобы создать иллюзию присутствия поэта. Может, это так. Но всем верится, что это сам Пушкин. Может, в этом есть что-то мистическое, но это так и никуда от него не денешься.
...В день отъезда я распростилась с гостеприимной семьей Геты. Подошла поклониться портрету Рубцова, который Гете подарили после похорон поэта. Это был единственный прижизненный портрет, впервые мной увиденный во время гражданской панихиды.
В мой первый день пребывания в Николе Гета показала мне красные цветы в садике. Помните, Рубцов воспел их в стихотворении "В горнице".
Я попросила у Геты разрешения сорвать два цветка и приколоть к портрету. Почти две недели, пока я жила в Николе, цветы у портрета не вяли. Были живыми, свежими.
Естественно, мы дивились такому чуду. И вот, в день отъезда я обратила внимание на то что чашечки цветов стали увядать, скручиваться.
Красные цветы мои
В садике завяли все,
— вспоминаю я строчки его стихов. И вспоминаю голубые "Анютины глазки" на могиле. (Наверное, тоже завяли... Надо, как приеду, сходить на кладбище).
* * *
В первый день приезда домой пошла на могилу Рубцова. Подошла и остановилась пораженная. На могиле весело щебетала стая воробьев. {Они даже не улетели при моем появлении.) Цветов уже не было. Воробьи лакомились осыпавшимися семенами. Но... главное, что заставило меня вздрогнуть: посередине могилы цвел один ярко-желтый цветок."Но мы же садили голубые! - удивляюсь. – А тут, - желтый! Это же измена! (Я вспомнила подобное восклицание Рубцова в моей комнате, когда увидел на окнах желтые гардины и меня в желтом платье.)
Не я же изменяла ему. Неужели эта "измена" (Чья? Его? Моя?) так и висит над нами?
Во всяком случае, меня продолжает удивлять, как могло исчезнуть чернильное пятно на книжке "Изборник", которую я ему так по-настоящему и не подписала?
Куда исчезла записная книжка, где кроме телефонных номеров, написанных вдоль и поперек, без фамилий абонентов, ничего не было?
Куда "испарились" машинописные листочки незаконченной повести из флотской жизни поэта?
Нет моего рисунка шариковой ручкой головы поэта. Его я показывала B.C. Белкову
Чем это объяснить?! Любовью, тягой к личности поэта людей, которые любыми путями хотели увековечить причастность к знаменитости?! Это тоже пока остается тайной.
Коля действительно взлетел очень высоко. Не видел он прижизненной славы, какой окружен сейчас. Вся Россия поет песни на его стихи. Появившиеся в печати книги его и о нем расходятся моментально, какой бы стоимостью они ни были определены.
Сейчас даже Колей, говорят, неудобно называть. Только Николай Михайлович, или коротко и весомо - Рубцов. Так же весомо, как звучит слово Пушкин. В шутку поэт говорил:
"Мое слово верное прозвенит!
Буду я, наверное, знаменит!
Мне поставят памятник
На селе!
Буду я и каменный
Навеселе... "
И памятник, действительно, ставят и не один. Первый - в Тотьме. Сидит там Рубцов на скамье возле реки.
Задуман был и второй памятник в Вологде. Ждали его. Наконец, дождались. Первую весть о том, что памятник привезли, я узнала от Виктора Иванова, моего родственника, того самого, что ездил с нами в Погорелово к Чухину за грибами. Он был взволнован. Сообщил по телефону, что даже написал стихи.
Вот и ты, мне знакомый Рубцов,
Встал в Петровском,
Где раньше бывал.
Незнакомое в бронзе лицо,
Леденящий вокруг пьедестал.
Что ж, пойдем!
Видишь, Вологда вот.
Берег крут, а внизу вода.
Где теперь белый ваш пароход?
Нет, не будет его никогда!
Пусть оборвана жизни нить,
Все же Вологда ждет и ждет,
И надеется - будет плыть
Белый, белый ваш пароход.
26 июня 1998 года был открыт памятник в полный рост на берегу реки Вологды возле Домика-музея Петра I.
Тождественно такому событию - пламенные речи администрации, писателей России, гостей города.
На этой возвышенной волне прозвучала новость из уст заместителя мэра города Череповца Л. Рябинина, что и там планируется поставить памятник великому поэту России.
Жители города и приезжие гости плотным кольцом окружили монумент. Места возле памятника оказалось мало и толпа горожан скопилась на проспекте за оградой.
В числе приглашенных была Лена, уже взрослая дочь поэта, и ее дети. Лена - Елена Николаевна Рубцова-Козловская - мать четырех детей. Второй ребенок - мальчик. Он уже чувствует себя большим.
Мы стоим рядом на бугорке, сбоку и почти сзади памятника. Внука поэта назвали в его честь Колей и фамилию дали Рубцов. Маленький мальчик так похож на Колю Рубцова в детстве: сосредоточенный, серьезный, притихший. Он понимает важность всего, что происходит: уже в 3-й класс перешел. И когда говорят ему: "Видишь, какой у тебя дед? Ты уж старайся, не подведи его, понял?", маленький Коленька согласно кивает головой.
Видел бы поэт Рубцов, какой у него внук! Нарядный, в новом черном костюмчике, черных лаковых ботиночках. Такой одежды детдомовские дети не видели. В руках мальчика большой букет темно-красных роз. Он прижал его к себе.
И когда Елену Николаевну пригласили для открытия памятника - снятия покрывала - и она пошла с маленькой Машенькой на руках, которая обняла маму за шею и не хотела уходить с ее рук, Коля решительным шагом пошел рядом, продолжая удерживать букет, почти с него ростом.
И вот памятник открыт.
- Ну как, похож? - спросила я Лену.
Она досадливо нахмурилась и тихо сказала:
- Не похож. С этой стороны еще ничего, а с той (от реки) совсем не похож.
Я тоже отметила для себя, что в памятнике он гораздо старше своих лет (было ему 35), да и нос почему-то сделали, как у Гоголя.
Вот таким и стоит поэт с неизменным чемоданчиком в руке.
Приехал в Вологду и остался в ней навсегда.
Один за другим подходили вологжане и приезжие гости и возлагали к памятнику цветы. В одно мгновение у подножия выросла яркая клумба цветов. И среди них -букет алых роз, которые возложил внук поэта - Коля Рубцов.
Жаль, что не нашлось сильного мужчины, который поднял бы высоко мальчугана на руках, чтобы видела толпа, что род великого поэта продолжается.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
После того, как мои воспоминания прошли в восьми номерах газеты "Русский Север" (дек. 94-го - начало 95 года) я ждала отзыва, пусть в несколько строк. Надеялась, что услышана читателями. Тем более, что редакцией было сообщено: материал объемный (по сути дела - это книга) и нужны спонсоры для издания. Сообщались мои домашние координаты.
Ожидания были напрасными.
Поневоле задумалась: или факты из жизни поэта Рубцова никому не интересны? Или просто какие-то темные силы (в которые я начинаю верить) не позволяют продвинуться дальше? Хотела поместить один фрагмент в "Красном Севере ", но там ответили: "О Рубцове и так много сказано. "
Рукопись два года лежала у меня в столе без движения. И я потеряла всякую надежду на дальнейшую публикацию в периодике (в издании книги тем более), рискнула обратиться в "Профсоюзную газету" (редактор С.Б. Черепанов) и нашла там не только понимание, но и большую поддержку. Мне предоставили целые страницы. Появилась светлая полоса в моей жизни.
Но когда я получила письмо от писателя В. П. Астафьева (одновременно была послана рукопись - первая часть - для отзыва), то моей радости не было предела.
Вот что написал мне Виктор Петрович:
"Дорогая Нэля! (Нинель Александровна!)
Спасибо за память, за присланные вырезки и книжечку Вашу. Не сразу, очень уж со временем плохо было, но я прочел Ваши воспоминания о Николае Рубцове и стихи. И то, и другое меня порадовало отсутствием зла, предубеждений и отсебятины. Воспоминания получились сугубо "личные " и оттого совершенно точные, проникновенные и тоже, как: и стихи Ваши, "тихие ". Уж очень много нагорожено вокруг личности и необычной смерти Рубцова. Поскольку и то, и другое мало кому доступно, личность-то загадочней и крупнее времени и окружения, то и уподобляют поэта, его дела и содержание души, чаше всего себе подобной, и из страдающей, грустной души выстраивают душонку метущуюся и ничтожную.
Пишут чаще всего те, с кем он собутыльничал, при ком вольничал, кривлялся и безобразия свои напоказ выставлял. Люди-верхогляды, "кумовья " по бутылке и видели то, что хотели увидеть, и не могли ничего другого увидеть, ибо общались с поэтом в пьяном застолье, в грязных шинках и социалистических общагах. Им и в голову не приходит, что он так же, как они, не писал, а "сочинял " стихи, и "стихия " эта органична, тайна глубоко сокрыта от глаза. Вы точно заметили, каким он аккуратным почерком, без помарок, писал стихи. А он их и не писал, он их записывал уже сложившиеся, звучащие в сердце. Он при мне однажды в областной библиотеке на вопрос: "Как Вы пишете стихи? " ответил: "Очень просто, беру листок бумаги, ставлю вверху Н. Рубцов и столбиком записываю", и помню, что хохоток раздался, смеялись не только читатели и почитатели, но и поэты, присутствующие при этом. Смеялись оттого, что им эта стихия и тайна таланта дана Богом не была, они и не понимали поэта, бывало, и спаивали его, бывало, и злили, бывало, ненавидели, бывала, тягостно завидовали. И мало кто по-настоящему радовался. Радовались мы с Марией Семеновной, без оглядки, без задней мысли, и оттого он часто бывал у нас и часто читал нам "новое". Я первый, принеся в больницу ему пару огурчиков (огородных), купленных в Москве, услышал стихи "Достоевский ", "В минуту музыки печальной ", "У размытой дороги ", "Ферапонтова " и еще какие-то, сейчас не вспомню уж, которые он тут, в больнице (с изрезанной рукой, об этом первом предвестнике беды отчего-то никто не пишет), сочинил и радовался им и тому, что я радовался новым стихам до слез, и огурчикам первым он обрадовался, как дитя, и во второй мой приход сказал, что разделил огурчики "по пластику" со всеми сопалатниками-мужиками.
Тогда же мы договорились, что по выходе его из больницы мы поедем на рыбалку, на речку Низьму, где уже бывали всей семьей и где он, после черного запоя пришел в себя, оглянулся окрест, ходил в лесок и в горсти приносил грибы, ломал на дрова коряги... Увы, из больницы его раньше срока увели собутыльники, и я увидел его уже до бесчувствия пьяным, с грязными бинтами на израненной руке. Нареку я все же с ним попал, но в другой раз и на другую, о чем собираюсь написать и еще собираюсь написать о том, как он работал над моим самым любимым произведением "Вечерние стихи ", и, верно, нонче напишу, потому как все дела свои заканчиваю и попробую отдохнуть и "пописать для души".
Есть у скульптора Клыкова, изнахратившегося многозаказными услугами, износившего душу в отливании бронзы и тесании камня (не своими руками) до того, что и вовсе жизнь исчезла из его фигур, одни скульптурные холодные знаки остались, так пока еще была в нем душа жива изваял он Сергия Радонежского и в середину его, будто матери, поместил ангелочка-ребеночка. Вот я всегда мысленно сравнивал Николая Рубцова с фигурой Радонежского - сверху непотребство, детдомовская разухабистость, от дозы выпитого переходящая в хамство и наглость, нечищенные зубы, валенки, одежда и белье, пахнущие помойкой, заношенное пальтишко, а под ним, в середке, под сердцем таится чистый-чистый ребенок с милым лицом, грустным и виноватым взглядом очень пристальных глаз - этот мальчик и "держал волну", охранял звук в разбрызганном, себя не ценящем, дар свой, да не свой, а Богом данный, унижающим, чистый тон, душу, терзаемую самим творцом, как мог ручонками слабыми удерживал и еще бы с десяток, может, и другой пет сохранял России поэта, посланного прославлять землю свою, природу русскую и людей ее забитых и загнанных временем в темный угол. Я думаю, что к шестидесяти годам он пришел бы к Богу и перестал бы пить и безобразничать...
Недаром же он лепился к Вам, одинокому, порче не подверженному человеку, и берег Вас от скверны и ветреного отношения к слову, Богу и поэзии. Да, да он берег Вас, я это знаю не понаслышке. Вы ему были нужны, а он Вам. И спасибо, что Вы не запятнали его памяти и не пытаетесь пятнать, спасибо и за то, что не клеймите убийцу. Она - женщина и подсудна только Богу.
Низко, низко кланяюсь Вам и благодарю еще раз.
Ваш - В. Астафьев. "
Через несколько дней меня потревожил звонок из Москвы. Звонил из издательства "Комсомольская правда" Л. А. Мелков, наш земляк. Я помнила этого чуткого человека еще по его работе в газете "Вологодский комсомолец " и знала о его дружеских отношения с Рубцовым.
Леонид Александрович сообщил, что готовится книга воспоминаний друзей поэта и что нужны мои материалы (о существовании моих воспоминаний он узнал от Астафьевых).
Уверенности в правильности моего решения — рассказать о Рубцове все, что знаю - заметно прибавилось. Номер за номером "Профсоюзная газета" давала полосы, и я слышала устные положительные отзывы читателей.
Чем подробнее и глубже звучали мои искренние строки, тем сильнее была реакция на все написанное. И можно сказать, что все происходящее проносилось в памяти, как только что пережитое. И ликование, и радость (пока жив!), и боль, страдание от вытекающего из фактов неминуемого конца.
В такие дни, в самой редакции, когда я приносила очередной материал, не могло обходиться без стихийных обсуждений. Невольно вспоминалась и "Козырная дама " Виктора Коротаева.
По этому поводу зам. редактора Н. В. Уваров мне рассказал эпизод встречи с учителем Л. Дербиной в Верховажском районе во время своей командировки. Пожилой человек хвалил Людмилу как хорошую, прилежную ученицу. Он просил: "Поговорите с Коротаевым, чтобы дали возможность ей напечататься."
Николай Владимирович просьбу старого учителя выполнил, на что Коротаев отозвался: "Только через мой труп. "
Об этом разговоре Уваров поведал и Сергею Чухину, другу Рубцова. Тот продолжил фразу Коротаева: "...и через мой тоже. "
Завершая рукопись, я подумала, что, пожалуй, написала все, что мне было известно о жизни Рубцова в Вологде (разумеется, в моем присутствии) и моя исповедь поможет избежать кривотолков о загадочной смерти великого русского поэта.
Но существуют какие-то подводные течения, сплетаются, огибают камушки, а иногда подбрасывают вверх, чтобы вновь ударить, прибавить всплесков. Что поделаешь, людская молва не предсказуема. Смакуют, перебирают сцену убийства: говорят, что она его молоточком. Но это одна сторона. Другая - понять Рубцова, разгадать его волшебные песни, понести их дальше до сознания молодого поколения.
В процессе моей работы над рукописью я познакомилась с интересной женщиной Н.П. Зиновенко. Она собирала литературные материалы и рассылала таким же, как она, беспокойным людям, трепетно относящимся к творческому слову.
Я очень удивилась, когда получила первое письмо из города Артема Приморского края с благодарностью за мою добрую память о поэте Рубцове. Оказывается, что Нина Павловна посылала газетные вырезки с воспоминаниями о Рубцове. Теперь у нас завязалась переписка. И я узнала, что группа учителей, возглавляемая 3.И. Дубининой ведет большую воспитательную работу в своем районе по творчеству Рубцова.
И еще об одой интересной женщине, М.А. Полетовой, мне хочется рассказать в конце рукописи.
Познакомились мы в год 60-летия со дня рождения Н. Рубцова, в Николе. Она приехала из Москвы, чтобы поклониться малой Родине поэта, увидеть на месте, где он рос, где написал прекрасную книгу "Звезда полей ".
Майя Андреевна по профессии врач. Сейчас на пенсии. Но столько в ней энергии, жизнелюбия, что могут позавидовать молодые. Но главное - ее взволнованность при открытии для себя в 1980 г. имени поэта Рубцова в день празднования 600-летия Победы на Поле Куликовом. Там впервые услышала стихи "Видения на холме".
"Россия, Русь, храни себя, храни!" - эту Рубцовскую заповедь несет она в массы, публикует статьи в разных периодических изданиях о творчестве поэта.
Почему такая трагическая развязка в жизни поэта? Кто знал, кто видел поэта в последние годы? Почему им любимая семья осталась в стороне? И т. д.
На все эти вопросы Майя Андреевна пытается найти ответы в самостоятельном расследовании.
Вот что рассказала ей соседка по площадке 5-го этажа квартиры Рубцова Д. А. Романова (записано на кассету):
"Выхожу из своей квартиры (а накануне видела, что к Николаю Михайловичу приходила, как я потом узнала, - Дербина) и вдруг вижу, что жена с дочерью бегут из квартиры вниз по лестнице, а он - вне себя, неодетый, - за ними, и даже во двор выбежал и все кричал: "Родные мои! Не покидайте меня! Я погибну без вас!" Кричал голосом страшным, а потом вернулся. Шел вверх по лестнице с опущенной головой. Даже меня не заметил. Так страшно было... "
Теперь рассказ М.Ф. Шадриной из Верховажского района, и/о Уросовская: "На вечер ветеранов, который организовала в 1995г. Н.Ф. Брагина, к нам неожиданно пришла в гости Дербина. Мы сразу вспомнили - убийца Рубцова, и каждая про себя стала думать: "Как это она могла сделать? " Говорили, что она его задуишла, кто-то - молоткам, молоточком. Что она нам читала, мы не соображали. Только смотрели на ее руки и думалц: "Как она могла совершить такое?"
Я не выдержала, выбрала момент и задала вопрос: "Чем вы... его? Говорят — молоточком? "
Она сразу все поняла, что за вопрос, мотнула отрицательно головой, протянула свои руки над столом, и показала, как она это делала, т.е. душила. Нам стало жутко. Мы все опустили головы и замолчали. "
Приводя эти примеры народного интереса (не ради любопытства, ради истины), я подумала, что разговор о Рубцове не окончен и, пожалуй, будет множиться новыми фактами из его жизни, многими открытиями феноменального творческого дарования. Как помните, после смерти Рубцова я взяла кое-какие вещи для музея. Эту мысль я вынашивала годы в. надежде, что это будет. И будет именно в той квартире (заметно из рассказа), где фактически поэт больше проживал, чем там, где его убили. Но мои замыслы не нашли поддержки ни у вологодских писателей, ни у администрации города
Сейчас думаю об одном: "Дай Бог, чтобы взошедшая на небосклон звезда Рубцова светила многим и многим поколениям, и радовала, и увлекала, и дарила надежду. Надежду на продолжение новых встреч... "
1994-1998 гг. г. Вологда