В Выговской старообрядческой пустыни широким почитанием пользовались святые древней, дониконовской Руси. Своеобразным гимном русским подвижникам и вместе с тем сводом обширных агиографических познаний выговцев явилось написанное Семеном Денисовым "Слово воспоминательное о святых чудотворцах, в России воссиявших". В этом сочинении, созданном в 1730-е гг., скорее всего, для внесения в общерусский Торжественник, были названы почти 100 подвижников, преподобных и чудотворцев, 8 святых жен и 15 мучеников за веру1. Отдельный панегирик автор
* Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ (проект № 01-04-49003 а/с).
посвятил преподобному Александру Ошевенскому, который "добродетельми, яко рясны златыми, и преподобными подвиги, яко камением многоценным, душю свою обложивъ, украси, светлу и преиспещрену небесному царю представи и по смерти предивная чюдеса и знамения источив, является и ныне источати не престает. К нему же вси каргопольстии и окрестнии предели, яко ко отишию невлаемому, во время напастей и нужд прибегающе, спасаются"2.
Особым почитанием на Выгу пользовались преп. Зосима и Савватий Соловецкие, основавшие общежитийный монастырь, который выговцы считали своим непосредственным предшественником в деле сохранения и защиты старой веры. Уроженец Обонежья Александр Свирский, пустынножитель, а затем основатель монастыря на берегу реки Свирь, прославившийся своей стойкостью в вопросах защиты православной веры, также выделялся выговцами из общего сонма древнерусских святых. Следующим в этом ряду особо почитавшихся на Выгу подвижников следует назвать Александра Ошевенского.
Причина такого явления заключается в тесных связях Выговской пустыни с Каргопольем. Среди каргопольских переселенцев был Даниил Матвеев, ставший известным книжником, иконописцем и наставником пустыни. Он происходил из посадских людей города Каргополя и пришел на Выг в начале XVIII в. вместе с братьями Иваном и Никитой, престарелой матерью и сестрой3. Когда вследствие затяжных "голодных" годов перед общежительством стала проблема приискания плодородной земли, выговцы после долгих поисков, охватывавших даже Поволжье и Сибирь, остановились на Каргополье; в 1710г. они приобрели землю в Заднедубровской волости на реке Чаженге. Здесь было организовано Чаженгское общежительство (называвшееся также скитом и, позже, пашенным двором), организационно входившее в структуру руководимого выговским собором старообрядческого суземка. В выговской литературе нашли письменную фиксацию местные предания о каргопольских старообрядцах конца XVII в.4.
В Чаженгском скиту особо почитался, как и во всей каргопольской земле, святой Александр Ошевенский. Свидетельством этому служит написа-ное выговскими книжниками "Чюдо преподобнаго отца Александра игумена Ошевенского монастыря, как избави муже некоего именем Евтропиа от лю-таго бесовскаго томления". В этом сочинении, входившем в рукописную традицию Жития Александра Ошевенского, содержится интересный рассказ о том, как чаженгские поселенцы разыскали древнюю икону преподобного.
Когда выговцы построили в Чаженском скиту часовню, то "и сего преподобнаго Александра имя во вседневное воспоминание в той храм присовокупиша и память его с прочими святыми почитати торжественно по вся лета уставиша. Желаху же и образ подобия его достигнув, в том храме поставити"5. Выговский поверенный, будучи в Каргополе, "узре у некоторыя вдовы в доме образ преподобнаго предревнейший". Икону удалось приобрести с большим трудом.
Исполнившего поручение "братия с радостию сретоша и, вземше образ преподобнаго, с молебным пением и с подобающим торжеством во оный молитвенный храм внесше, поставиша, идеже и доныне стоит, подавая с верою приходящим желаемая прошения"6.
Образ Александра Ошевенского находился в местном ряду соборной Богоявленской часовни Выговского мужского общежительства. Согласно описанию 1739 г., слева от царских врат помещались иконы Богородицы Тихвинской, Святой Троицы, Святителя Николы, митрополита Филиппа, преподобного Александра Ошевенского и образ всех святых российских чудотворцев7. То же самое расположение икон сохранялось и в конце XVIII в.8
Поминание Александра Ошевенского "с братиею" входило в выговский синодик и было включено в ряд игуменов-основателей крупнейших монастырей, открывавшийся Пафнутием Боровским и завершавшийся Даниилом Выгорецким9.
В библиотеке Выговского общежительства хранилась написанная выговскими книжниками составная рукопись начала 60-х гг. XVIII в., содержащая целый ряд материалов об Александре Ошевенском10. Первая часть рукописи, выполненная выговским полууставом раннего типа в начале XVIII в. наряду с Житием Зосимы и Савватия Соловецких содержала службу Александру Ошевенскому (20 апреля), четыре выдержки из Жития преподобного: "Поучение преподобнаго Александра" и три чуда - "О явлении преподобнаго Александра с треми мужи", "Ино чюдо о пожаре" (видение старца Герасима), "Ино чюдо преподобнаго Александра" (исцеление отрока Стефана) - и, наконец, само Житие 11. В 1760-е гг. к этим текстам была добавлена служба малой вечерни и канон молебен Александру Ошевенскому. Данная рукопись находилась в постоянном обращении, о чем свидетельствует помета-отсылка, сделанная в первой трети XIX в. на полях при первом списке службы: "Писан[а] мал[ая] веч[ерня] в кон[це] сея книги" 12.
Древнерусское письменное наследие включало только два сочинения, посвященных Александру Ошевенскому: его Житие, созданное в 1567 г. иеромонахом Ошевенской обители Феодосием (в 1627-1632 гг. Германом Тулуповым было сделано сокращение этого текста для Четиих Миней), и службу на 20 апреля, составленную Алексеем Корепановым. Местное празднование 20 апреля преподобного было установлено между 1576 и 1581 г. Около 1634 г. память Александра Ошевенского была включена в Устав московского Успенского собора, однако преподобный не был канонизирован к общецерковному почитанию и продолжительное время оставался местночтимым13.
Нам уже приходилось отмечать, что на Выгу почитание целого ряда древнерусских подвижников, в частности Зосимы и Савватия Соловецких и Александра Свирского, не ограничивалось только традиционно церковными формами, но приобретало также формы литературные: выговские книжники создали целый ряд литературных сочинений - похвальных слов, посвященных этим святым. Два слова были написаны на память Александра Ошевенского.
Их автором явился выходец из Каргополя, талантливый выговский писатель и иконописец Даниил Матвеев. Авторство одного из слов подтверждается черновым списком этого сочинения конца 30-х- первой половины 40-х гг. XVIII в., где основной текст и правка принадлежат руке Даниила Матвеева. Второе слово атрибутируется нами тому же автору предположительно 14.
Первое из названных сочинений предназначалось для чтения 20 апреля, в день преставления святого, и имело название: "Месяца априля в двадесятый день. Слово похвално преподобному отцу Александру игумену Ошевенскому, каргопольскому новому чюдотворцу, иже близ бысть суща Понта океана".
Второе слово было приурочено к другому дню почитания Александра Ошевенского: "В неделю второперьвую святаго Петрова поста. Слово на память преподобнаго отца нашего Александра игумена Ошевнева монастыря, каргопольскаго чюдотворца". Именно это сочинение в наибольшей степени отразило местную традицию почитания преподобного.
Слово на память Александра Ошевенского начитается с традиционного для древнерусского книжника самоуничижительного вступления: "како же аз, оскверненный всяким грехом и окалян, нося же помысла в себе многосмущенную бурю, о иже толикаго отца и чюдотворца памяти покушуся поне вмале вашей любви побеседовати"15. "Премногое же угодника Божия аввы моего венечника Александра к нам милосердие, - продолжает автор, - о блаженнейшей памяти его нас молчати не оставляет" (Барс-440, л. 106 об.). Даниил Матвеев прямо обращается к каргопольскому чудотворцу: "О преподобие отче авво Александре, виждь мое к тебе всеусердное желание и даждь ми молитвами своими слово во отверзение уст о блаженней памяти твоей побеседовати, да слышащим в благослышание чтущим же и пишущим во спасение и пользу изрядную, тебе же в славу и похвалу благоприятнейшую" (Барс-440, л. 106 об.-107). Сравнивая себя с евангельской вдовицей, принесшей Иисусу Христу две лепты, выговский книжник пишет о себе: "Сице и аз тебе, моему сожалетвенику, отцу преподобному Александру, приношу воспоминательное слово от всего усердия моего, аще и не риторственно, нолюбве и желания преисполнено" (Барс-440, л. 107).
Основную часть слова Даниил Матвеев начинает с рассуждения о том, что как "всяк град" и "всяка страна" славится своими угодниками и чудотворцами, так и Каргополь прославлен чудесами Александра Ошевенского: "Тако Палестина, запад и восток, яко Российская на севере и полунощи страна своими угодники славится, своими праведники славится и присно почитается, не мнее прочих тако в животе, яко по смерти чюдеса и дела преславно показавшими. Градец же малый Российскаго государства Каргополь близ окиана хладодышущего предивно предивным угодником в предивных чюдоделиих моим венечником аввою отцем Александром предивно хвалится, яко предивная знамения и чюдеса содеявшим, чесо ради, аки на тверди небесней пресветлая звезда возсия, в Каргопольской области предивный отец Александр прославися добродетельми же и чюдодействии, паче солнечных луч по всей России просветися и подобно древним чюдесодействен-ником счюдодействовася" (Барс-440, л. 107 об.).
Характерной особенностью обоих выговских слов, посвященных Александру Ошевенскому, является отсутствие в них подробного пересказа жития преподобного. Этот факт свидетельствует о том, что, с одной стороны, жизнь и деяния каргопольского святого были хорошо известны вы-говцам, а с другой - похвальные слова создавались выговскими книжниками в дополнение к имевшемуся агиографическому повествованию.
В слове на память Александра Ошевенского Даниил Матвеев центральным моментом рассказа становится одно из чудес преподобного ("да впишем зде поне едино от многих чюдодействие онаго ко уверению" - изгнание змей из каргопольской земли: "Понеже молитвами своими сей преподобный Александр от области и земли каргопольския ползающих змиев всех отгна, уже бо нектому доселе обретаются пресмыкающии змиеве, яко исчезоша молитвами его и без вести от земли каргопольския быша" (Барс-40,л. 107 об.-108).
Это чудо совершилось весной: "...времени ко оживлению ядовитых змий паче других времен в майи месяце и потом совершающе пасхалиею кругообращение вспять и напред июня месяца бывающее второпервая неделя Петрова поста". В отличие от традиционных чудес, связанных с исцелениями и предвидением, чудо изгнания змей имело отчетливо выраженную социальную окраску: оно было важно для северного крестьянина, в мае начинавшего сельскохозяйственные работы.
Чудо о змеях в житие преподобного не вошло, на что прямо указывает Даниил Матвеев: "в житии его не повествуется". Объяснение данному факту выговский автор находит в жанровой природе агиографических памятников, создававшихся спустя какое-то время после жизни подвижника: "Сице лепо благоверным о ученицех и угодницех его (Бога. -Е. Ю.) помышляти, не вся суть в житиях за множество чюдодеемых и задолговременство не пишемо в житиях вписуется, но многа суть оставляема за долговременство и забвени бывают" (Барс-440, л. 113 об.). Действительность чуда Александра Ошевенского, по мысли выговского автора, подтверждается непреходящей народной памятью о чудесном изгнании змей и всенародным сходом в Ошевенскую обитель в первое воскресение Петрова поста: "Тако у преподобнаго отца нашего Александра в житии, аще о умерщвлении змиев и изгнании от каргопольския области не повествуется, но многонародным словом свидетельствуется быти истинне, яко молитвами его ползающий змиеве с каргопольской земли изгнани, яко и о памяти во второпервую неделю Петрова поста в житии не написано, но всенародно же даже до сего дне съездом во обитель и празднованием действуется" (Барс-440, л. 113 об.-l 14).
Чуду Александра Ошевенского выговский автор дает символическое толкование - в этом сказываются риторические традиции литературной школы Выга. Изгнавший змей из Каргополья преподобный сравнивается с пророками Даниилом, поразившим дракона, и Моисеем, победившим змей. Данные ретроспективные аналогии служат старообрядческому писателю к возвеличиванию русского святого, поскольку пророк Даниил поразил брошенным комом одного дракона, а Александр Ошевенский - "молитвами бесчисленное множество ползающих змий без вести сотвори" (Барс-440, л. 108); пророк Моисей чудесным действием своего жезла истребил змей - Александр Ошевенский, "аки жезлом, своими к Богу всеприлежными молитвами от земли каргопольской сущих змий ползающих до конца изгна и невидимы сотвори" (Барс-440, л. 108 об.). "Сим бовторый Моисей явился еси, о преподобие",-делает вывод автор.
Даниил Матвеев объясняет своим читателям, что чудо преподобного надо толковать также и в переносном смысле как умерщвление чувственных змей. Автор пишет, что в воспоминание об этом чуде "всенародное множество града Каргополя и всея области каргопольския жители собираются во обитель твою Ошевенскую праздновати оего венечника преподобнаго отца Александра память молитвоприношением за умерщвление чювственных змиев и невидимо коварствующих прелукавых темже за исходатайство умерщвления чюв-ственным и за отгнание и погубление мысленных, во здравие же телесное и спасение душевное, совершающе память оную, собираются" (Барс-440, л. 112 об.113).
Упоминая библейских праотцев, отцов и патриархов, бывших "образом и предписанием Христова смотрения", Даниил Матвеев указывает, что "сице и преподобный отце наш Александр памяти достойная всею жизнию своею действова: истинный бо он евангельский послушатель" (Барс-440, л. 111-111 об.).
В биографии преподобного старообрядческий автор подчеркивает те моменты, которые были созвучны идеалу выгопустынного жития: "остави отца и матерь свою, дом и по плоти братию и ужики и соседы и сродники", пребывание в монастыре "у отцев в послушании" и в трудах на братию, иноческий постриг ("со отрезанием же влас своих и дому влекущая мудрования отреза").
В описании подвигов пустынножительства преподобного очевидна перекличка с выговскими реалиями. Александр Ошевенский, согласно тексту слова, стал к Богу "мыслено прибегати, излагая свое всесердечное желание сердцеведцу, яко любве его ради вся находящая искушения, скорби, тесноты и нужды пустынныя терпети всеусердно понуждаяся. И что не творяше, киих не деяше, пребывая же и Бога моля во оной пустыни, добродетельми украшаяся и страхом Божиим предивен быв" (Барс-440, л. 115). Особо подчеркивается здравое мудрование и высокое смиренномудрие Александра Ошевенского.
Для выговцев был ценен опыт Александра Ошевенского по устроению общежитийного монастыря. "И сими убо свойствы преподобный себе благопамятство умножи: еже церковь Николы Святителя воздвиже, еже общий монастырь состави, еже множество ученик собра, обучив я не тройской брани, но всякому добронравию и благочинию смиреномудрием же, а не ризами украшатися, благопослушанием безропотным присно обогащатися, постом и молитвою и всенощными стоянии плоть свою изнуряя, очищатися" (Барс-440, л. 115 об.).
Слово на память Александра Ошевенского заканчивается молитвенным обращением к преподобному и просьбой о заступлении перед Господом "о стаде твоем сем и всех верных почитающих всечестное твое успение и память" (Барс-440, л. 117 об.).
Другое слово Даниила Матвеева - похвальное преподобному Александру Ошевенскому (на 20 апреля) - довольно близко к проанализированному выше. В нем преподобный также прославляется как "великий всероссийскаго благочестия столп", "сей стране каргопольстей всепреславнейшее озарение", "свой Каргопольский град с ближними пределы" избавляющий, "не едину страну каргопольскую и поморскую точию, но и всю Россию преславно и несказанно удивляющий" 16. В тексте слова в изобилии представлены риторические приемы выговской школы.
В актуализированном обращении к святому, завершающем сочинении, чувствуется личная забота автора о состоянии духовной жизни Выга (перед смертью 25 сентября 1740 г. киновиарх Семен Денисов завещал Даниилу Матвееву ведать духовные дела пустыни). Обращаясь к каргопольскому чудотворцу, Даниил Матвеев писал: "Вся бесчестныя страсти во удех наших умертви, от бед всяческих везде спаси, вся злая наши нравы премени, упрямтсво и всякое прекословие и самочиние отими, в сомнении всяцем исправи, в согласии мирнем и братолюбии утвержди, во отъездах далечайших охрани, пред властьми и началники дерзновение даруй, паче же тыя милостивы и благосклонны паче надежды сотвори"17.
В текст заключительной части слова Даниил Матвеев сделал вставку, по своему содержанию также весьма близкую выговцам, имевшим пашенный двор в Каргополье: "землю плодоносну и хлебодарну устрой, поля и нивы богато возрасти, воздухи благорастворенны, ветры сладкоуханны покажи, воды благоприятны, дние и нощи солнцесиятелны и луннозорны умножи, град Каргопольский в состоянии благополучном и всю Российскую державу во всяком добросчастии и тишины и мира наполни, страны поморския и наше всеубогшее местечко во своем ти достоянии удержи и всегдашним присутствием украси"18. Последняя фраза позволяет сделать вывод о том, что слово похвальное писалось Даниилом Матвеевым если не в самом Чаженгском скиту, во время его там пребывания, то для его обителей.
Слова Даниила Матвеева лежат в русле древнерусской традиции похвальных слов святым. С другой стороны, они отражают и глубину, которую приобрело в старообрядческой (точнее: выговской) среде почитание русских подвижников. Выговцы не только совершали все чинопоследования, приходящиеся на дни памяти святых, но почитанию целого ряда древнерусских преподобных - по тем или иным причинам им близких - придали определенные церковно-литературные формы.
Учитывая недостаточную степень изученности выговского иконописного наследия, можно только высказать предположение, что выговские мастера внесли также большой вклад в распространение образов особо почитаемых святых, в частности Зосимы и Савватия Соловецких, Александра Свирского и Александра Ошевенского. В последнем случае существенным фактором может служить тот факт, что профессиональными иконописцами были и каргопольский выходец Даниил Матвеев, и настоятель Чаженгского скита в середине XVIII в. Поликарп Яковлев. По всей видимости, о написании именно образа преподобного Александра "за молитвами его помощию Божиею" Поликарп Яковлев сообщал настоятелю Мануилу Петрову в своем письме из Чаженгского скита 1753 г.19. Одна икона, изображающая преподобного Александра Ошевенского в рост, конца XVIII в., несомненно, относится к кругу памятников выговского иконописания20.
В этой связи требует внимательного изучения и рукописная традиция Жития Александра Ошевенского: определенная часть списков памятника может быть создана трудами именно выговских книжников.
1. См.: Юхименко Е. М. Выговская старообрядческая пустынь: духовная жизнь и литература. - М., 2002. - Т. 1. - С. 139-140.
2 ГИМ. Музейное собр. X" 1510.-Л. 11.
3 Есипов Г. Раскольничьи дела XVIII столетия.-СПб., 186L-T. 1.-С.416, 551; РГБ. Ф. 98. №900. Л. 140 об.
4. Подробнее см.: Юхименко Е. М. Выговская литературная интерпретация каргопольских событий 1683-1684 гг. //ТОДРЛ. - СПб., 2002. - Т. 53 (в печати).
5 ИРЛИ. Карельское собр. № 37. Л. 326.
6 Там же.-Л. 326-327.
7 Есипов Г. Указ. соч. - С. 532-533.
8 Юхименко Е. М. Выговская старообрядческая пустынь... -Т. 1. -С. 178.
9 Пыпин А. Н. Сводный старообрядческий синодик. - СПб., 1883. - С. 13 (ПДПИ. Вып. 44).
10. Юхименко Е. М. Выговская старообрядческая пустынь... - Т. 2. - С. 400-401.
11. Срезневский В. И. Описание рукописей и книг, собранных для имп. Академии наук в Олонецком крае.-СПб., 1913.-С. 130-131.
12 БАН. 33.5.19.-Л. 100. 13 Православная энциклопедия. - М., 2000.-Т. 1.-С. 530-531.
14. Юхименко Е. М. Выговская старообрядческая пустынь...-Т. 2.-С. 90.-№341, 342.
15 РГБ. Собр. Барсова. - № 440. - Л. 106. Далее ссылки на листы этой рукописи приводятся сокращенно после цитаты.
16. РГБ. Собр. Егорова. - № 900. Л. - 183 об.-184 об.
17 Там же.-Л. 187.
18 Там же. - Л. 187 об.
19 Юхименко Е. Ю. Выговская старообрядческая пустынь... - Т. 2. - С. 121. - № 464.
20 Чугреева Н. Н. Группа поморских икон в собрании Музея имени Андрея Рублева // Мир старообрядчества. - М., 1998. - Вып. 4. С. 393, 395 - № 4.