Тэффи  
           (Надежда Александровна Бучинская)           
  (1876-1952)   
                        
  Краткая биография                                    
  Бабья Книга                                            
      Демоническая Женщина                                    
О Дневнике                               
 Краткая биография                                   
                                                       
   Надежда Александровна Бучинская (1876-1952).        
   Автор талантливых юмористических рассказов, психоло-
гических миниатюр,  скетчей и бытовых очерков под псев-
донимом, взятым из Киплинга - Тэффи. Младшая сестра из-
вестной поэтессы Мирры Лохвицкой.                      
   Дебют 2 сентября 1901 года в иллюстрированном ежене-
дельнике "Север" стихотворением "Мне снился сон, безум-
ный и прекрасный...". Первая книжка "Семь огней" (1910)
была  поэтическим сборником.  1910 год - начало широкой
известности Тэффи,  когда вслед за сборником "Семь  ог-
ней" появляутся сразу два тома ее "Юмористических Расс-
казов". Сборник "Неживой зверь" - 1916 год.            
   В 1920,  благодаря случайному стечению  обстоятельсв
оказывается в эмигрантском Париже.                     
   Последние годы  своей жизни Тэффи жестоко страдает и
от тяжелой болезни, и от одиночества, и от нужды.      
   6 октября  1952  года  Надежда  Александровна  Тэффи
скончалась.                                            
   (из предисловия  О.Михайлова  к книге Тэффи "Расска-
зы",  Издательство "Художественная Литература",  Москва
1971)                                                  
                                                       
                                                                
   Тэффи - "Бабья книга"                          
                                                       
   Молодой эстет,  стилист,  модернист  и критик Герман
Енский сидел в своем кабинете, просматривал бабью книгу
и  злился.  Бабья  книга была толстенький роман,  с лю-
бовью, кровью, очами и ночами.                         
   "-Я люблю тебя! - страстно шептал художник, обхваты-
вая гибкий стан Лидии..."                              
   "Нас толкает  друг  к  другу  какая-то могучая сила,
против которой мы не можем боротся!"                   
   "Вся моя жизнь была предчувствием этой встречи..."  
   "Вы смеетесь надо мной?"                            
   "Я так полон вами,  что все остальное  потеряло  для
меня всякое значение".                                 
   О-о, пошлая!  - стонал Герман Енский. - Это художник
будет так говорить!  "Могучая сила толкает",  и "нельзя
боротся",  и всякая прочая гниль. Да ведь это приказчик
постеснялся бы сказать,  - приказчик из  галантерейного
магазина,  с которым эта дурища,  наверное, завела инт-
рижку, чтобы было что описывать".                      
   "Мне кажется, что я никого никогда еще не любил..." 
   "Это как сон..."                                    
   "Безумно!... Хочу прильнуть!..."                    
   - Тьфу!  Больше не могу!  - И он отшвырнул книгу.  -
Вот мы работаем,  совершенствуем стиль, форму, ищем но-
вый смысл и новые настроения,  бросаем все это в толпу:
смотри  - целое небо звезд над тобой,  бери,  какую хо-
чешь! Нет! Ничего не видят, ничего не хотят. Но не кле-
вещи, по крайней мере! Не уверяй, что художник высказы-
вает твои коровьи мысли!                               
   Он так расстроился,  что уже не мог оставатся  дома.
Оделся и пошел в гости.                                
   Еще по  дороге почувствовал он приятное возбуждение,
неосознанное предчувствие чего-то яркого и  захватываю-
щего. А когда вошел в светлую столовую и окинул глазами
собравшеесяза чаем общество, он уже понял, чего хотел и
чего ждал. Викулина была здесь, и одна, без мужа.      
   Под громкие  возгласы общего разговора Енский шептал
Викулиной:                                             
   - Знаете, как странно, у меня было предчувствие, что
я встречу вас.                                         
   - Да? И давно?                                      
   - Давно. Час тому назад. А может быть, и всю жизнь. 
   Это Викулиной понравилось.  Она покраснела и сказала
томно:                                                 
   - Я боюсь, что вы просто донжуан.                   
   Енский посмотрел на ее смущенные глаза,  на  все  ее
ждущее, взволнованное лицо и ответил искренне и вдумчи-
во:                                                    
   - Знаете,  мне сейчас кажется,  что я никого никогда
не любил.                                              
   Она полузакрыла глаза,  пригнулась к нему немножко и
подождала, что он скажет еще.                          
   И он сказал:                                        
   - Я люблю тебя!                                     
   Тут кто-то окликнул его,  подцепил какой-то  фразой,
потянул в общий разговор. И Викулина отвернулась и тоже
заговорила,  спрашивала, смеялась. Оба стали такими же,
как все здесь за столом,  веселые, простые - все как на
ладони.                                                
   Герман Енский говорил умно,  красиво и оживленно, но
внутренне весь затих и думал:                          
   "Что же это было? Что же это было? Отчего звезды по-
ют в душе моей?"                                       
   И, обернувшись к Викулиной,  вдруг увидел,  что  она
снова  пригнулась  и ждет.  Тогда он захотел сказать ей
что-нибудь яркое и глубокое, прислушался к ее ожиданию,
прислушался к своей душе и шепнул вдохновенно и страст-
но:                                                    
   - Это как сон...                                    
   Она снова полузакрыла глаза и  чуть-чуть  улыбалась,
вся  теплая  и  счастливая,  но  он вдруг встревожился.
Что-то странно знакомое и  неприятное,  нечто  позорное
зазвучало для него в сказанных им словах.              
   "Что это такое?  В чем дело?  - замучился он. - Или,
может быть,  я прежде,  давно когда-нибудь, уже говорил
эту фразу,  и говорил не любя, неискренне, и вот теперь
мне стыдно. Ничего не понимаю".                        
   Он снова посмотрел на Викулину, но она вдруг отодви-
нулась и шепнула торопливо:                            
   - Осторожно!  Мы,  кажется,  обращаем на себя внима-
ние...                                                 
   Он отодвинулся тоже и,  стараясь придать своему лицу
спокойное выражение, тихо сказал:                      
   - Простите!  Я так полон вами, что все остальное по-
теряло для меня всякое значение.                       
   И опять какая-то мутная досада наползла на его наст-
роение, и опять он не понял, откуда она, зачем.        
   "Я люблю, я люблю и говорю о своей любви так искрен-
не и просто,  что это не может быть ни пошло, ни некра-
сиво. Отчего же я так мучаюсь?"                        
   И он сказал Викулиной:                              
   - Я не знаю, может быть, вы смеетесь надо мной... Но
я не хочу ничего говорить.  Я не могу.  Я  хочу  приль-
нуть...                                                
   Спазма перехватила ему горло, и он замолчал.        
   Он провожал ее домой,  и все было решено. Завтра она
придет к нему.  У них будет красивое счастье, неслыхан-
ное и невиданное.                                      
   - Это как сон!...                                   
   Ей только немножко жалко мужа.                      
   Но Герман Енский прижал ее к себе и убедил.         
   - Что же нам делать,  дорогая,  - сказал он,  - если
нас толкает друг к другу какая-то могучая сила,  против
которой мы не можем бороться!                          
   - Безумно! - шепнула она.                           
   - Безумно! - повторил он.                           
   Он вернулся  домой  как в бреду.  Ходил по комнатам,
улыбался, и звезды пели в его душе.                    
   - Завтра!  - шептал он. - Завтра! О, что будет завт-
ра!                                                    
   И потому, что все влюбленные суеверны, он машинально
взял со стола  первую  попавшуюся  книгу,  раскрыл  ее,
ткнул пальцем и прочел:                                
   "Она первая очнулась и тихо спросила:               
   - Ты не презираешь меня, Евгений?"                  
   "Как странно! - усмехнулся Енский. - Ответ такой яс-
ный, точно я вслух спросил у судьбы. Что это за вещь?" 
   А вещь была совсем немудреная.  Просто-напросто пос-
ледняя глава из бабьей книги.                          
   Он весь  сразу погас,  съежился и на цыпочках отошел
от стола.                                              
   И звезды в душе его в эту ночь ничего не спели.     
                                                       
                                                       
   Тэффи - "Демоническая Женщина"             
                                                       
   Демоническая женщина  отличается  от женщины обыкно-
венной прежде всего манерой одеваться. Она носит черный
бархатный подрясник,  цепочку на лбу,  браслет на ноге,
кольцо с дыркой "для цианистого кали, который ей непре-
менно пришлют в следующий вторник",  стилет за воротни-
ком,  четки на локте и портрет Оскара Уайльда на  левой
подвязке.                                              
   Носит она также и обыкновенные предметы дамского ту-
алета,  только не на том месте, где им быть полагается.
Так,  например, пояс демоническая женщина позволит себе
надеть только на голову,  серьгу на  лоб  или  на  шею,
кольцо на большой палец, часы на ногу.                 
   За столом  демоническая  женщина ничего не ест.  Она
вообще ничего не ест.                                  
   - К чему?                                           
   Общественное положение  демоническая  женщина  может
занимать  самое разнообразное,  но большею частью она -
актриса.                                               
   Иногда просто разведенная жена.                     
   Но всегда у нее есть какая-то тайна,  какой-то не то
надрыв,  не то разрыв, о котором нельзя говорить, кото-
рого никто не знает и не должне знать.                 
   - К чему?                                           
   У нее подняты брови трагическими запятыми и полуопу-
щены глаза.                                            
   Кавалеру, провожаещему  ее  с бала и ведущему томную
беседу об эстетической эротике с точки зрения эротичес-
кого эстета,  она вдруг говорит, вздрагивая всеми перь-
ями на шляпе:                                          
   - Едем в церковь,  дорогой мой, едем в церковь, ско-
рее, скорее, скорее. Я хочу молиться и рыдать, пока еще
не взошла заря.                                        
   Церковь ночью заперта.                              
   Любезный кавалер предлагает рыдать прямо на паперти,
но "оне" уже угасла.  Она знает,  что она проклята, что
спасенья нет,  и покорно склоняет голову,  уткнув нос в
меховой шарф.                                          
   - К чему?                                           
   Демоническая женщина  всегда  чувствует стремление к
литературе.                                            
   И часто втайне пишет новеллы и стихотворения в  про-
зе.                                                    
   Она никому не читает их.                            
   - К чему?                                           
   Но вскользь говорит,  что известный критик Александр
Алексеевич,  овладев с опасностью для  жизни  ее  руко-
писью,  прочел и потом рыдал всю ночь и даже,  кажется,
молился, - последнее, впрочем, не наверное. А два писа-
теля пророчат ей огромную будущность,  если она наконец
согласится опубликовать свои произведения. Но ведь пуб-
лика  никогда не сможет понять их,  и она не покажет их
толпе.                                                 
   - К чему?                                           
   А ночью,  оставшись одна,  она  отпирает  письменный
стол, достает тщательно переписанные на машинке листы и
долго оттирает резинкой начерченные слова: "Возвр.", "К
возвр.".                                               
   - Я видел в вашем окне свет часов в пять утра.      
   - Да, я работала.                                   
   - Вы губите себя! Дорогая! Берегите себя для нас!   
   - К чему?                                           
   За столом, уставленным вкусными штуками, она опуска-
ет глаза,  влекомые неодолимой силой к заливному  поро-
сенку.                                                 
   - Марья  Николаевна,  -  говорит хозяйке ее соседка,
простая,  не демоническая женщина,  с серьгами в ушах и
браслетом  на  руке,  а не на каком-либо ином месте,  -
Марья Николаевна, дайте мне, пожалуйста, вина.         
   Демоническая закроет глаза рукою и заговорит истери-
чески:                                                 
   - Вина!  Вина!  Дайте мне вина,  я хочу пить! Я буду
пить! Я вчера пила! Я третьего дня пила и завтра... да,
и завтра я буду пить! Я хочу, хочу, хочу вина!         
   Собственно говоря,  чего тут трагического,  что дама
три дня подряд  понемножку  выпивает?  Но  демоническая
женщина сумеет так поставить дело, что у всех волосы на
голове зашевелятся.                                    
   - Пьет.                                             
   - Какая загадочная!                                 
   - И завтра, говорит, пить буду...                   
   Начнет закусывать простая женщина, скажет:          
   - Марья Николаевна,  будьте добры,  кусочек селедки.
Люблю лук.                                             
   Демоническая широко  раскроет глаза и глядя в прост-
ранство, завопит:                                      
   - Селедка?  Да,  да,  дайте мне селедки, я хочу есть
селедку, я хочу, я хочу. Ето лук? Да, да, дайте мне лу-
ку, дайте мне много всего, всего, селедки, луку, я хочу
есть,  я  хочу пошлости,  скорее...  больше...  больше,
смотрите все... я ем селедку!                          
   В сущности, что случилось?                          
   Просто разыгрался аппетит и потянуло на солененькое.
А какой эффект!                                        
   - Вы слышали? Вы слышали?                           
   - Не надо оставлять ее одну сегодня ночью.          
   - ?                                                 
   - А то,  что она,  наверное,  застрелится этим самым
цианистым кали, которое ей принесут во вторник...      
   Бывают неприятные и некрасивые минуты  жизни,  когда
обыкновенная  женщина,  тупо  уперев  глаза в этажерку,
мнет в руках носовой платок и говорит дрожащими губами:
   - Мне,  собственно говоря, ненадолго... всего только
двадцать пять рублей.  Я надеюсь, что на будущей неделе
или в январе... я смогу...                             
   Демоническая ляжет грудью на  стол,  подопрет  двумя
руками подбородок и посмотрит вам прямо в душу загадоч-
ными, полузакрытыми глазами:                           
   Отчего я смотрю на вас?  Я вам скажу. Слушайте меня,
смотрите на мен я...  Я хочу,  - вы слышите?  - я хочу,
чтобы вы дали мне сейчас же,  - вы слышите? - сейчас же
двадцать пять рублей.  Я етого хочу.  Слышите?  - хочу.
Чтобы именно вы,  именно мне, именно дали, именно двад-
цать пять рублей. Я хочу! Я тввварь!... Теперь идите...
идите...  не оборачиваясь,  уходите  скорей,  скорей...
Ха-ха-ха!                                              
   Истерический смех  должен  потрясть все ее существо,
даже оба существа, - ее и его.                         
   - Скорей...  скорей, не оборачиваясь... уходите нав-
сегда, на всю жизнь, на всю жизнь... Ха-ха-ха!         
   И он  "потрясется" своим существом и даже не сообра-
зит,  что она просто перехватила у него четвертную  без
отдачи.                                                
   - Вы знаете,  она сегодня была такая странная... за-
гадочная. Сказала, чтобы я не оборачивался.            
   - Да. Здесь чувствуется тайна.                      
   - Может быть... она полюбила меня...                
   - !                                                 
   - Тайна!                                            
                                                       
                                                       
   Тэффи - "О Дневнике"                           
                                                       
   Мужчина всегда ведет дневник для потомства.         
   "Вот, думает,  после  смерти найдут в бумагах и оце-
нят".                                                  
   В дневнике мужчина ни о каких фактах  внешней  жизни
не говорит.  Он только излагает свои глубокие философс-
кие взгляды на тот или иной предмет.                   
   "5 января.  Чем,  в сущности,  человек отличается от
обезьяны или животного?  Разве только тем, что ходит на
службу и там ему приходится выносить разного рода  неп-
риятности..."                                          
   "10 февраля.  А  наши взгляды на женщину!  Мы ищем в
ней забавы и развлечения и,  найдя,  уходим от нее.  Но
так смотрит на женщину и бегемот..."                   
   "12 марта.  Что такое красота?  Еще никто до сих пор
не задавался этим вопросом.  А,  по-моему, красота есть
не что иное,  как известное сочетание линий и известных
красок.                                                
   А уродство есть не что иное, как известное нарушение
известных линий и известных красок.                    
   Но почему  же ради известного сочетания мы готовы на
всякие безумства,  а ради нарушения палец  о  палец  не
ударим?                                                
   Почему сочетание важнее нарушения?                  
   Об этом следует долго и основательно подумать".     
   "5 апреля. Что такое чувство долга? И это ли чувство
овладевает человеком,  когда он платит по векселю,  или
что-нибудь другое?                                     
   Может быть,  через много тысяч лет, когда эти строки
попадут на глаза какого-нибудь мыслителя, он прочтет их
и задумается, как я - его далекий предок..."           
   "6 апреля.  Люди придумали аэропланы.  К чему? Разве
это может остановить хотя бы на одну  тысячную  секунды
вращение земли вокруг солнца?.."                       
   ----                                                
   Мужчина любит изредка почитать свой дневник. Только,
конечно, не жене, - жена все равно ничего не поймет. Он
читает свой дневник клубному приятелю, господину, с ко-
тором познакомился на бегах,  судебному приставу, кото-
рый  пришел  с  просьбой "указать,  какие именно вещи в
этом доме принадлежат лично вам".                      
   Но пишется дневник все же не для этих ценителей  че-
ловеческого  искусства,  ценителей глубин человеческого
духа, а для потомства.                                 
   ----                                                
   Женщина пишет дневник всегда для Владимира Петровича
или  Сергея Николаевича.  Поэтому каждая всегда пишет о
своей наружности.                                      
   "5 декабря.  Сегодня я была особенно интересна. Даже
на улице все вздрагивали и оборачивались на меня".     
   "5 января.  Почему  все они сходят с ума из-за меня?
Хотя я,  действительно,  очень красива.  В  особенности
глаза. Они, по определению Евгения, голубые, как небо".
   "5 февраля. Сегодня вечером я раздевалась перед зер-
калом. Мое золотистое тело было так прекрасно, что я не
выдержала,  подошла к зеркалу,  благоговейно поцеловала
свое изображение прямо в затылок, где так шаловливо вь-
ются пушистые локоны".                                 
   "5 марта.  Я сама знаю,  что я загадочна.  Но что же
делать, если я такая?"                                 
   "5 апреля.  Александр Андреевич сказал, что я похожа
на римскую гетеру и что я с наслаждением посылала бы на
гильотину древних христиан и смотрела бы, как их терза-
ют тигры. Неужели я действительно такая?"              
   "5 мая. Я бы хотела умереть совсем, совсем молодень-
кой, не старше 46 лет.                                 
   Пусть скажут на моей могиле:  "Она не долго жила. Не
дольше соловьиной песни".                              
   "5 июня.  Снова приезжал В.  Он безумствует, а я хо-
лодна, как мрамор".                                    
   "6 июня.  В. безумствует. Он удивительно красиво го-
ворит. Он говорит: "Ваши глаза глубоки, как море".     
   Но даже красота этих слов не волнует меня. Нравится,
но не волнует".                                        
   "6 июля.  Я оттолкнула его.  Но я страдаю.  Я  стала
бледна,  как мрамор,  и широко раскрытые глаза мои тихо
шепчут:  "За что,  за что".  Сергей Николаевич говорит,
что глаза - это зеркало души.  Он очень умен, и я боюсь
его".                                                  
   "6 августа.  Все находят,  что я стала еще красивее.
Господи! Чем его кончится?"                            
   ----                                                
   Женщина никогда  никому своего дневника не показыва-
ет.  Она его прячет в шкаф,  предварительно завернув  в
старый  капет.  И только намекает на его существование,
кому нужно.  Потом даже покажет его,  только,  конечно,
издали,  кому нужно. Потом даст на минутку подержать, а
потом, уж конечно, не отбирать же его силой!           
   И "кто нужно" прочтет и узнает,  как она была хороша
пятого  апреля и что говорили о ее красоте Сергей Нико-
лаевич и безумный В.                                   
   И если "кто нужно" сам не замечал до сих  пор  того,
что нужно, то, прочтя дневник, уж наверно, обратит вни-
мание на что нужно.                                    
   Женский дневник никогда не переходит в потомство.   
   Женщина сжигает его,  как только  он  сослужил  свою
службу.                                                

К титульной странице
Назад