УСТЮЖЕНСКАЯ СТАРИНА

И. В. Пугач

УСТЮЖНА ЖЕЛЕЗОПОЛЬСКАЯ В XVI-XVII ВЕКАХ

      Данная статья является завершением работы, опубликованной в пятом выпуске альманаха «Устюжна» [См.: Пугач И. В. Устюжна Железопольская в XVI – XVII веках // Устюжна: Краеведческий альманах. Вып. 5. Вологда, 2002. С. 5 – 86.], и посвящена истории Устюжны Железопольской XVI – XVII веков, прежде всего проблемам социально-экономических отношений города и власти. В ней рассмотрены вопросы организации и выполнения государственных заказов по изготовлению вооружения и боеприпасов, система налогообложения русского феодального города, борьба посада с белопоместцами и закладчиками, а также развитие посадского землевладения.

      Работа написана на основе многочисленных источников, значительная часть которых впервые введена в научный оборот.

      Редколлегия
     

      Глава I. Государственные заказы
 
      Устюжна Железопольская до середины XVII века была одним из крупнейших центров производства огнестрельного оружия и боеприпасов в Русском государстве. Правда, письменных источников, содержащих сведения о производстве оружия, государственных заказах, до начала XVII века сохранилось очень мало.

      Массовое производство пушек было освоено устюженскими кузнецами не позднее конца XV века[1]. В 1852 году в Устюжне под одним из сараев, в земеле, было обнаружено 30 железокованых пищалей. По мнению Н. Е. Бранденбурга, крупнейшего историка русской артиллерии XIX века, «местное происхождение пищалей бесспорно». Они были произведены в конце XV – начале XVI века. Такое количество собранных в одном месте орудий, по мнению специалистов, говорит о значительных по тому времени масштабах производства[2].

      Железокованые пищали, изготовленные в конце XV века в Устюжне Железопольской, сохранились в Новгородском областном краеведческом музее[3].

      С начала XVI века, как показал опыт ведения боевых действий, общий военно-стратегический успех был невозможен без мощного военно-инженерного и артиллерийского обеспечения. Перед правительством Василия III встала важная задача оснащения русской армии мощной артиллерией[4]. Видимо, именно с этого времени начинается массовое производство огнестрельного оружия и боеприпасов, что в значительной степени усилило специализацию кузнечного ремесла и превратило Устюжну Железопольскую в один из крупнейших центров производства оружия в Русском государстве XVI – XVII веков.

      В конце XVI века в городе существовала специальная «лавка посадцких людей устюжан». Она была куплена посадом для «государевых запасов, а кладут в нее пищали да ядра и гвозди судовые, коли на государев обиход суды делают и всякие государевы запасы»[5]. Правительство, крупные феодалы-вотчинники заказывали и покупали в Устюжне Железопольской не только оружие, но и крупные партии продукции хозяйственного назначения.

      В 1592 году по царскому указу в Устюжну был послан Иван Мельдяшев с наказом взять 10 тысяч судовых железных скоб, 300 гвоздей больших притяжных, 4700 гвоздей тесовых, 5 пудов прутового железа и другие вещи[6]. Сам объем предполагаемых закупок свидетельствует о потенциале кузнечного производства в Устюжне.

      По государственной разнарядке продукция устюженских кузнецов поступала в разные регионы страны. В наказе, данном в том же 1592 году пелымскому воеводе П. И. Горчакову, сообщалось, что «с Устюжны прислано 5 пудов железа» на нужды сибирских городов[7].

      О том, что изготовление огнестрельного оружия было для устюженцев привычным делом и они выполняли большие по объему государственные заказы, свидетельствуют некоторые данные начала XVII века. Так, в марте 1623 года посадский человек посыльщик Михалко [В статье имена, как правило, приводятся в том варианте, как они указаны в источнике.] Семенов докладывал в Устюжской чети о том, что в государевом амбаре лежат 200 больших пушечных ядер, общим весом по смете в 400 пудов, но от времени и под тяжестью помост проломился, и потому «ядрам от земли поруха». Местной администрации важно было решить, что с ними делать. В ходе разбирательства выяснилось, что точно никто уже и не знает, когда был выполнен этот заказ. По словам самого М. Семенова, он слышал, что ядра сковали при Лжедмитрии I «к новгородскому наряду, а в амбар положили в 114 (1605/06) году за печатью А. Кокошина» [8].

      Во время подготовки к защите от нападения поляков и казаков зимой 1608/1609 года устюженцы начали срочно «пушки и пищали ковати, такожде и ядра, и дроб, и подметные каракули, и копия, и всякие хитрости ... не усыпающе день и нощь» [9]. То, что для защиты необходимо было оружие, не вызывает сомнений. Крепости, а следовательно и «наряда», в Устюжне до этого времени не было. Важно другое – ковать пушки и ядра могли только квалифицированные, обладающие опытом подобной работы кузнецы. Сохранилась «роспись Устюжны Железопольские государева наряду и зелью, и свинцу, и всяким пушечным запасом» 1613 года. В ней учтено 47 железных пушек, 50 пищалей стрелецких и 947 ядер разного калибра местного производства [10].

      Особенно интенсивно шли государственные заказы на производство пушек, самопалов и ядер в первые два десятилетия правления М. Ф. Романова. Первый крупный заказ новое правительство направило в Устюжну в 1613 году. В сентябре в город прибыл стрелецкий сотник Борис Торжеев, ему предстояло проследить за выполнением государственного заказа – изготовлением 300 самопалов определенного образца – «з замки и с ложи, ствол 6 пядей с замки на свитское дело, ложи по-жегульски» [11].

      Борис Торжеев должен был договориться с посадскими кузнецами ковать пищали «дешевою устюженскою ценою» за «дело и за железо». По взаимному согласию цену своей работы и сырья кузнецы определили в 60 алтын (1 рубль 80 копеек) за один самопал. По этой цене кузнецы к началу 1614 года сделали 68 пищалей, но денег полностью за них не получили и отказались ковать остальные. Воевода П. И. Загряжский выдал Б. Торжееву на оплату самопалов только 70 рублей [12].

      В помощь Б. Торжееву в феврале 1614 года из Стрелецкого приказа в Устюжну послали стрелецкого сотника Александра Дурасова. Позже, в марте того же года, вместо Б. Торжеева был прислан другой стрелецкий сотник – Василий Лабутин [13].

      Вместе с В. Лабутиным пришло новое распоряжение о том, чтобы кузнецам, которые делали пищали по 60 алтын, зачесть их по 1 рублю, «а за достальные деньги велеть им (кузнецам. – И. П.) доделывать пищали». По мнению правительства, «на Устюжне кузнецы воруют, не хотят нам служить, за пищали по 60 алтын имали», в то время как в Москве, где железо и уголь были дороже, чем в Устюжне, готовая пищаль стоила 25 алтын (75 копеек), а в Туле – 20 алтын с гривною (70 копеек). Воеводе И. С. Урусову и сотнику В. Лабутину строго было наказано больше 1 рубля за пищаль не давать. Из них 31 алтын (93 копейки) платить кузнецам за ствол с замком и 2 алтына 2 деньги (7 копеек) – станошникам за ложу. Ранее выплаченные кузнецам деньги, сверх 1 рубля за каждый самопал, было велено зачесть за новые самопалы. Кузнецы отказались от такой оплаты, мотивируя свое решение тем, что они не казенные, а посадские, тяглые, и отказались доделывать оставшиеся пищали [14].

      Тем не менее 10 марта 1614 года воевода выдал кузнецам очередные деньги на «пищальное дело» – 22 рубля за 22 самопала исходя из новой цены. Кузнецы же поступили по-своему. За эти деньги они сковали только 17, «а достальные 5 пищалей з замками не принесли». В. Лабутин хотел поставить кузнецов «на правеж» и послал за ними стрельца Ратманка Васильева. Но, видимо, такого рода производственные взаимоотношения были еще для посадских ремесленников непривычными. Кузнецы «Милютка Свешников, Вихорко Богомолов, Онтипко Михайлов, Гаврилко Ондреев, Морозко Михайлов тово Ратманка били и пищалей не дали, и наказу не послушали, на правеж не пошли». Более того, кузнецы, «скопясь ... со многими посадцкими людьми», побили самого В. Лабутина, «подшибли глаз и однорядку ободрали». Несмотря на столь решительный отпор кузнецов, к ним были применены обычные для того времени меры. Об ослушниках написали в Устюжскую четверть, и правительство распорядилось двух-трех человек прислать с приставом в Москву для разбирательства, а самопалы доделывать «наспех днем и ночью» [15].

      Предпринятые правительством меры имели временный успех. В. Лабутину через некоторое время пришлось вновь применять силу и ставить кузнецов «на правеж». И снова кузнецы «Пронька Офонасьев сын Свечников с товарищи», как писал устюженский воевода И. С. Урусов в июне 1614 года, побили московского стрельца Паньку Сергеева, «к Василью не пошли и по ся место пищалей не куют». Правительству ничего не оставалось, как вновь потребовать от воеводы выбрать из кузнецов, которые отказываются работать на предложенных условиях, двух лучших человек и с приставом прислать их в Москву [16].

      Таким образом, с самого начала во взаимоотношениях с посадскими кузнецами Устюжны Железопольской правительство М. Ф. Романова при выполнении государственных заказов перешло к чисто феодальным методам, основу которых составляли не экономические, а прежде всего силовые формы давления и принуждения.

      С этого времени на протяжении первой половины XVII века кузнецам Устюжны Железопольской приходилось регулярно выполнять государственные заказы по производству огнестрельного оружия, боеприпасов, саперного инструмента и т. д. Общие их объемы представлены в таблице 1.
     
      Таблица 1

      ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ЗАКАЗЫ КУЗНЕЦАМ УСТЮЖНЫ ЖЕЛЕЗОПОЛЬСКОЙ В КОНЦЕ XVI - ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ XVII ВЕКА
     

      Источники: Колесников П. А. Из истории металлургии Устюжно-Железопольского района в XVI – XVII вв. / / Вопросы социально-экономической истории и источниковедения периода феодализма в России. М., 1961. С. 38. Табл. 2; Колесников П. А., Пугач И. В. Город кузнецов и оружейников // Устюжна: Краеведческий альманах. Вып. 3. Вологда, 1995. С. 113. Табл. 4, 5.

     

      Обращает на себя внимание определенная последовательность заказов. Первоначально, с 1613 по 1628 год, правительство регулярно заказывало в Устюжне огнестрельное оружие – пушки и самопалы, а затем, с 1628 по 1634 год, – боеприпасы: ядра различного калибра и саперный инструмент. Начиная с 1634 года заказы становятся эпизодическими, посадские кузнецы привлекаются к изготовлению оружия, боеприпасов и снаряжения все реже и реже. На наш взгляд, эта динамика соответствует военно-стратегическим интересам государства, а также свидетельствует о становлении других центров оружейного дела, в первую очередь Тулы, и в какой-то мере указывает на сложные взаимоотношения государства с посадскими кузнецами Устюжны Железопольской.

      Объемы государственных заказов устюженским кузнецам на изготовление пищалей и самопалов не уступали объемам заказов тульским оружейникам. Так, в августе 1614 года тульские самопальные мастера получили распоряжение на изготовление 200 самопалов, в ноябре 1617 года – также 200 самопалов, в январе 1622 года – 500 самопалов. В ряде случаев государственные заказы казенным тульским кузнецам правительство отменяло, например, в январе 1614 года – на 100 затинных пищалей, т. е. пушек. Причина отмены заказа неизвестна, возможно, она заключалась в том, что тульские кузнецы специализировались в производстве ручного огнестрельного оружия – самопалов, а не пушек, технология изготовления которых была значительно сложнее [17].

      В конце зимы 1615 года устюженским кузнецам последовал новый заказ на изготовление 200 самопалов. Правительство изначально определило цену – не более 20 алтын с гривною (70 копеек), но предлагало воеводе ориентироваться в расходах на Тулу. Там цена за 1 самопал в это время составляла 22 алтына (66 копеек).

      После того как об этом стало известно устюженским кузнецам, они, «собрався», пришли к воеводе и «в тех самопалах отказали, что им самопалов по 22 алтына делать невозможно ... хлеб на Устюжне дорог, уезд весь запустел, уголья возить и железа дуть некому». У кузнецов уже был опыт – в 1613/14 году они «делали самопалы, и в том им учинились убытки великие».

      Решение правительства было противоречивым. С одной стороны, оно обещало не посылать в Устюжну пристава, «чтобы кузнецам продажи не было», а воеводе вменялось самопалы делать и записывать, «во что они кузнецам станут». С другой стороны, обещая заплатить за каждый самопал по 22 алтына, в случае волокиты власти грозились прислать пристава и наложить на воеводу и посадских людей опалу [18].

      В течение всей весны воевода так и не смог добиться от посадских кузнецов результата. 30 мая 1615 года в Устюжну к воеводе И. Б. Голованову и дьяку И. Дубровскому из Москвы пришла грозная грамота. На них возложили всю ответственность за невыполненный заказ: «вы то делаете дуростью». И напоминали, что если вовремя не будет выполнен заказ, то «велим те самопалы доправить на вас и прогоны вдвое, и быти от нас в великой опале» [19].

      Но, видимо, ситуация действительно была критической, и воевода не мог на нее повлиять. В челобитной от 22 июня 1615 года он писал о том, что «на Устюжне хлеб и железо дорого ныне, и уезд весь запустел, железа не дмуть и уголья не жгут, и тех-де самопалов в нынешнее скудное время по 20 алтын с гривною зделать не мочно, и от того-де самопального дела кузнецы розбрелися розно, потому что им тех самопалов по той цене делать невозможно. Только-де осталось на Устюжне кузнецов всего 3 человека, и те-де достальные кузнецы сидят в тюрьме, а тех самопалов ныне правят на них, посадских людях». Столь катастрофическое положение привело к тому, что правительству пришлось уступить и повысить цену за 1 самопал до 30 алтын (90 копеек) [20].

      Со временем правительство выработало определенный стереотип поведения во взаимоотношениях с посадскими кузнецами при выполнении государственных заказов. Основными аргументами с его стороны стали методы феодального принуждения. Так, в ноябре 1616 года последовал заказ на изготовление 200 самопалов тех же размеров, что и ранее, и по той же цене. До середины марта к воеводе В. Л. Кафтыреву пришли 3 грамоты. Кузнецы, видимо, заказ не выполняли и поручных записей по себе не давали. Воевода поступил привычным образом – кузнецов посадил в тюрьму, а на земских целовальниках велел править деньги на самопалы. Давление на посадских людей было, видимо, столь сильным, что они быстро собрали у себя 100 готовых самопалов и принесли воеводе, и даже начали собирать деньги на остальные самопалы. Воевода отобрал 60 лучших самопалов, чтобы отправить их в Москву, а «худые выметал вон» [21].

      Самый крупный из известных заказов на изготовление самопалов последовал в декабре 1618 года. Правительство заказало 1000 самопалов с «замки и с ложи против прежних самопалов, как делывали самопалы на Устюжне наперед сего, по 6 пядей ствол». Самопалы предстояло сделать «в мягком железе добром, чтоб тех самопалов не разорвало и не роздуло». Было оговорено еще одно условие. Если станут делать самопалы «в худом железе в крепком», то который самопал разорвет или раздует, следует отдать кузнецам назад [22].

      Как и прежде, вся ответственность за выполнение заказа качественно и в срок ложилась на воеводу. В этих условиях воевода, как правило, собирал «устюжан посадских лутчих и середних людей и устюженских кузнецов, которым самопальное дело за обычей», расспрашивал их о ценах на железо, уголь, во что обойдется изготовление одного самопала и т. д. Кроме того, воевода выяснял, сколько в городе кузнецов, «которые делают самопальное дело». Иногда, когда заказ был большим, воевода заказывал несколько экземпляров самопалов или пищалей «на образец» и вместе со сметой расходов отсылал их в Москву.

      Так, воеводе Ф. Г. Бутурлину предварительно было необходимо «на образец зделать 10 самопалов, а во что самопал в деле станет, да тое смету и 10 самопалов ... написав им цену, прислать к Москве, в Устюжскую четь к думному дьяку» [23]. Как разворачивались события, точно неизвестно. Только 7 апреля 1619 года воевода отправил в Москву устюженского стрельца Степанка Кузмина с пробными 10 самопалами. Воевода заплатил за них 13 рублей, по 1 рублю 10 алтын за самопал. Выполнение и этого заказа не обошлось без инцидента [24].

      Постоянные конфликты, нежелание посадских кузнецов выполнять государственные заказы вопреки реальной экономической ситуации вели к тому, что правительство все более детально регламентировало условия выполнения заказов.

      В ноябре 1621 года воеводе К. Б. Навалкину поступил новый заказ на оружие – 100 самопалов с замками по образцу, который прислали из Москвы. Самопалы должны быть лучше, чем образец, – «поглаже ... в стрельбе прочны и надежны ... сделаны в добром железе». В грамоте определялись и цены на отдельные работы, исходя из которых воевода и должен был уговориться с кузнецами. Так, за ствол можно было платить от 35 до 40 копеек, но не более 50 копеек, за замок – от 15 до 20 копеек, а за ложу – от 3 до 4 копеек. Всего за самопал можно было платить не более 75 копеек (25 алтын) [25].

      Кузнецы, собранные воеводой, сказали, что им по 25 алтын за самопал взять невозможно, «наперед сего они имали за самопал по 40 алтын и по рублю, а по самой по меньшей цене – по 30 алтын». В начале декабря 1621 года воевода обо всем этом доложил в Москву. Правительство не только сохранило условия оплаты (по 25 алтын за самопал), «так же, как в наших иных городах делают», но и увеличило объем заказа до 500 штук. Кроме того, самопалы, которые испортятся при испытаниях, кузнецы должны переделать без денег, а «для знатки», т. е. определения их изготовителя, кузнецов обязали «класть свои признаки» на каждый самопал или деталь [26].

      В начале 1622 года воевода К. Б. Навалкин прислал в Москву первую партию самопалов – 100 штук. Результат оказался неудовлетворительным. Самопалы сделали хуже образца, и, по мнению специалистов Стрелецкого приказа, они не стоили и 25 алтын: «...за такие было самопалы, что ты к нам прислал, не довелось дати по 20 алтын за самопал». Однако пришло распоряжение сделать к прежним 100 самопалам еще 50, но если и они «таковы же худы» будут, за те самопалы деньги «доправить на воеводе». Перед отправкой в Москву самопалы необходимо было испытать, стрелять из них в два заряда [27].

      Новую партию самопалов кузнецы изготовили только к августу 1622 года. В Москве их качество вновь получило невысокую оценку, а воеводу обвинили в том, что «те самопалы сделаны твоим нераденьем, не по образцу». Несмотря на постоянные замечания по качеству выполнения заказов, правительство не отказывалось от услуг посадских кузнецов Устюжны Железопольской. И в этом случае воевода получил новый очередной заказ на 200 самопалов. Сделать их надо было по новому образцу: «...у замков у всех курки велено сделать с железными подъемы и станки очернить». Последнее условие – чернение станков – вызвало затруднение у кузнецов, они не умели этого делать, о чем и сообщили воеводе [28].

      Устюженские посадские и слободские кузнецы специализировались не только на производстве пушек и самопалов. В большом количестве и с большим успехом они ковали боеприпасы – ядра различных калибров для артиллерии «государева наряда».

      В октябре 1629 года воеводе А. С. Бедову пришла государева грамота: «...зделать на Устюжне к новому наряду против 137 (1628/29) году 17 500 ядер» общим весом в 1647 пудов. Ядра предстояло ковать разного калибра – от 8 (3,2 килограмма) до 1 гривенки (0,4 килограмма) ядро [29]. В грамоте содержалась подробная инструкция действий воеводы. Во-первых, «на Устюжне всех кузнецов и их учеников и наймитов переписать» и взять на поруки «всех до одново человека». Во-вторых, выбрать из посадских «самых лутчих» людей двух-трех целовальников и привести их к крестному целованию в том, чтобы им «быть у нашего дела без отступка» и «за железною и за угольною покупкою ходить, и покупать с радением прямою ценою, а для своей корысти, по свойству и по дружбе, ни у кого железа и уголья дорогою ценою не покупать». В-третьих, вести каждый день расход денег: которого числа выданы, кому и на какой расход. И последнее: всех тяглых кузнецов, которые сошли с посаду и живут по городам, монастырям, деревням и иным местам, «избегаючи тягла», собрать всех до одного человека и, взяв на «крепкие поруки з записьми в том нашем ядерном деле и в тягле, что им вперед жить на Устюжне, с посадскими людьми тягло тянуть» [30].

      Из этой инструкции становится ясно, что для посадских людей Устюжны Железопольской, кузнецов, существовала еще одна форма государева тягла – выполнение государственных заказов. И оно, государство, вправе поступать с ними, в случае ненадлежащего выполнения повинностей, по своему усмотрению, в соответствии с традициями феодального общества.

      Воевода в ноябре писал, что «ядерного дела нельзя делать до тех мест, покамест дорога не станет для того, что железа и уголья на торг вести не мошно, дорога не установилась». По его расчетам, «на то ядерное дело денег надобно 988 рублей 6 алтын 4 деньги». Заказ, видимо, был срочным. В ответной грамоте из Москвы от воеводы требовали «устюженских кузнецов и всяких людей, что у ково каких запасов железа и уголья ни есть, велел переписать на нас, да в том еси велел ядра делать тот час, не мешкая, покамест дорога станет, и железо, и уголье вывезут». Деньги предлагали взять из таможенных доходов за 137 (1628/29) год [31].

      Воевода постоянно отчитывался о проделанной работе перед Москвой, согласовывал с ней каждый шаг, особенно когда дело касалось финансовых вопросов. А. С. Бедов писал, что ядра велел кузнецам «делать... по прежнему уговору, как было им давано за железо и за уголье, и им, кузнецам, и наймитам за наем по 20 алтын за пуд». За откованные 5000 ядер заплатил кузнецам денег 381 рубль, а 6000 ядер «поспеет к Крещению Господнему», т. е. к 6 (19) января 1630 года, денег за них дано вперед 319 рублей, а 24 рубля «на те ядра не достало». На последние ядра, как сообщал А. С. Бедов, потребуется еще 264 рубля, «оприч тех 24 рубли», т. е. всего 288 рублей 6 алтын 4 деньги [32].

      22 сентября 1630 года он сообщал о том, что сковано 6200 ядер по 6 гривенок весом и дано поденного корма кузнецам на изготовление 5950 ядер по 4 гривенки, 4900 ядер – по 3 гривенки, «а ковать, государь, тем кузнецам те твои государевы железные ядра велел я, холоп твой, наспех» [33].

      Наиболее актуальным для воеводы оставался вопрос финансирования и согласования стоимости работ с кузнецами. 18 октября 1630 года воевода писал государю о том, что «на твое государево ядерное дело в приходе у меня ... ис таможенных и ис кабацких доходов и твоей государевы московские присылки 2072 рубля, и те, государь, все деньги вышли на твое государево ядерное дело. А сковано ядер на те деньги 34 209 ядер, а в них весу по кружалам 3453 пуды 23 гривенки. А доделывать, государь, ядер 21 099 ядер, а в них весу по кружалам 2836 пудов 22 гривенки. А на доделку, государь, того твоего государева ядерново дела надобно денег по уговору с кузнецы 1606 руб[лей] 2 алтына 3 деньги. А кузнецы, государь, без денег ядер не делывают» [34].

      В 141 (1632/33) году кузнецам Устюжны Железопольской поступил новый заказ на изготовление более 330 тысяч ядер «в 18 кружал разных статей», т. е. 18 калибров. На оплату этой работы правительство выделило 5650 рублей. Из Москвы прислали 5500 рублей, и у таможенного и кабацкого откупщика Григория Ермолина воевода взял 150 рублей. Выполнению заказа предшествовала традиционная опытная ковка. По ее результатам воевода оплачивал кузнецам по 20 алтын за пуд ядер. В эту сумму входила стоимость железа, угля и работы [35].

      Судя по выплате денег, вся партия ядер ковалась в 23 этапа. На каждом из них работали от 7 до 32 кузнецов. Объем одной поковки ядер был от 37 до 650 пудов. В зависимости от объемов приемка готовых ядер проводилась через 10 – 20 дней после выдачи денег. Каждый кузнец «с товарищи» ковал от 100 до 300 и более пудов ядер «разных статей». Каким образом определялось каждому кузнецу количество ядер той или иной «статьи», неизвестно. Видимо, на каждом этапе ковали ядра только одной «статьи» [36]. При оплате труда не по количеству выкованных ядер, а по их весу этот принцип был гарантией профессиональной и социальной справедливости. Наибольшее количество ядер по весу сдали братья Андроновы – 317 пудов, Укладниковы – 312 пудов, Безмины – 227 пудов, Богомоловы – 227 пудов. Менее чем за год устюженские посадские и слободские кузнецы отковали ядер общим весом 7615 пудов 5 гривенок, за которые им выплатили 4568 рублей 28 алтын 1 деньгу. Расходы на изготовление и доставку этой партии ядер в Москву в Пушкарский приказ составили 4860 рублей 17 алтын 2 деньги [37]. Статистическая обработка данных ядерной книги за 141 (1632/33) год о выполнении заказа приведена в таблице 2.


      Таблица 2

      ДИНАМИКА ИСПОЛНЕНИЯ ГОСУДАРСТВЕННОГО ЗАКАЗА НА ИЗГОТОВЛЕНИЕ ЯДЕР В 1632/33 ГОДУ
     

      Источник: РГАДА Ф 141.1633 г. Д. 57. Л. 2-47.


      В середине декабря 1632 года устюженский воевода И. Благово писал о том, что ему прислан заказ на изготовление 100 000 ядер «в 3 гривенное кружало» (1 ядро – 1 кг 200 г) и 2000 ядер «в гривенное без четверти кружало» (1 ядро – 300 г). Заказ был срочным – ковать ядра «день и ночь, наспех, без всякого мотчания». В наказе содержатся обычные наставления: избрать из посадских людей целовальников, деньги (150 рублей) взять из таможенных и кабацких доходов, вести строгий учет выплачиваемых денег. В наказе была определена и стоимость работы кузнецов: как и «в прошлом 140-м (1631/32) году, за пуд ядер давать по 18 алтын за железо, за уголье и за дело кузнецам и молотникам». Однако кузнецы отказались ковать по такой цене ядра. После этого правительство прибавило 2 алтына, доведя стоимость 1 пуда ядер до 20 алтын. Но и по этой цене, как писал воевода, «по 20 алтын за пуд ядра не взяли», потому что «ныне то железо и уголье, и молотники дороже прошлого 140-го году». Посадские люди называли и обстоятельства, вызвавшие повышение цен. Во-первых, крестьяне в уездах заготовили намного меньше, чем обычно, железной руды и угля. Они заготавливали лес и строили острог в Устюжне. Кроме того, погодные условия не благоприятствовали заготовке руды – лето и осень 1632 года «в здешней стороне были мокрые, руду железную в болотах залило водою». Наем молотников также обходился дороже, потому что «многие у города работают», т. е. на строительстве острога.

      С отпиской воевода послал в Москву двух посадских целовальников, Васку Несвитаева и Якушку Фролихина, для того чтобы привезти деньги на оплату работы кузнецов. Воевода в отписке писал, что кузнецы, которые сковали ядер пудов по 10, «без денег ядер к амбару не везут», а другие не куют вообще, говорят о том, что ковать не на что.

      На выяснение всех обстоятельств и переписку с Москвой у воеводы ушло больше месяца. В этих условиях воевода распорядился провести несколько опытных ковок, чтобы определить реальные затраты. В середине января 1633 года провели 2 ковки ядер по 3-гривенному кружалу и 2 ковки по «гривенному без четверти» кружалу. Результаты оказались следующие. В первом случае общие затраты на 1 пуд составили 22 алтына 4 деньги и 22 алтына 2 деньги, а во втором случае – 33 алтына 5 денег. Эти расходы не учитывали повышения «поденного корма» – кузнецы и молотники получили, как и прежде, по 8 и 6 денег на день. А вот на сырье цена значительно выросла: 1 крица стоила в среднем 1 алтын 4 деньги, а 1 «коробья» угля – 3 алтына. Таким образом, цена по сравнению с прошлым сезоном выросла чуть больше чем на 1 деньгу за крицу, а вот стоимость угля выросла в среднем в 1,5 раза38. Надо иметь в виду и то, что чем меньше был калибр ядер, тем больше требовалось криц для ковки 1 пуда ядер. Так, для изготовления 3-гривенного ядра пошло на 1 пуд 7 криц, а для «гривенного без четверти» – 10 криц.

      Несмотря на обоснование затрат, результата посадские люди не добились. Они вновь жаловались на нехватку и дороговизну сырья и наймитов, а воевода И. С. Благово «заставил нас ковать ядра в долг, без денег, из своего железа и уголья». Просили прибавить найму, чтоб, «делаючи твое государево дело, в конец не погибнуть и розно не роз-брестися». Правительство не пошло на уступки, более того, прислало роспись на новую партию ядер – 270 500 штук 18 калибров [39].

      Наряду с пищалями, ядрами и саперным инструментом государство делало устюженским кузнецам и чрезвычайные заказы.

      10 сентября 1630 года в Устюжну приехал пристав Устюжской четверти Богдан Есипов. Он привез воеводе А. С. Бедову царскую грамоту на изготовление устюженскими кузнецами 9 решеток к воротам Китай-города, Белого города, для мельницы и труб на реке Неглинке. Б. Есипов привез с собой роспись размеров каждой решетки, количества полос и гвоздей для сшивки решеток, образец полосы и мерную сажень. Сделать решетки необходимо было к зимнему пути. В наказе, который привез Б. Есипов, было расписано все, что должен делать воевода: «...призвать к себе старых устюженских кузнецов, которым то дело за обычей», и расспросить их о том, «сколько на те опускные решетки железа пуд на полосы и на гвоздье порознь надобно и почему пуд купить тамошнею недорогою ценою, и во сколько недель тово решетчатово дела будет, и скольким кузнецам делать, и во что в отделке за железо и кузнецам за дело все станет». Кроме того, воеводе предстояло выяснить, не помешает ли это выполнению другого важного государственного заказа – ковке ядер. После расспроса воевода должен был составить подробную сметную роспись всех расходов «порознь по статьям» и отправить в Москву [40].

  
      Таблица 3

      ОБЪЕМ ЗАКАЗА В УСТЮЖНЕ ЖЕЛЕЗОПОЛЬСКОЙ НА ПРОИЗВОДСТВО РЕШЕТОК В 1630 ГОДУ
      

      Источник: РГАДА- Ф. 141.1631 г. Д. 37. Л. 29-35.


      Следуя инструкциям, воевода собрал кузнецов. Однако «Якушка Беляев с товарищи», как писал А. С. Бедов, «выслушав твоей государевы грамоты, и решеточного дела росписи, и решеточному делу обрасцы, и сажени досмотря ... в том деле отказали, а сказали, што они того решоточного дела и гвоздей по тому обрасцу сковать не умеют». Свой отказ посадские кузнецы подтвердили письменно «за своими и отцов своих духовных руками» [41].

      Причина отказа кузнецов была мотивирована не технической сложностью работы, а, видимо, сложными взаимоотношениями с заказчиком. Правительство не всегда вовремя оплачивало выполненную работу и по той цене, которая была ранее оговорена. Это понимал даже воевода. 22 сентября он писал, что «кузнецы на Устюжне к каменным полатам двери железные и на те двери полосы преж сего делали, и гвоздяных кузнецов много».

      Понимали это и в Москве. Вскоре воеводе пришло распоряжение, в котором он обвинялся в нерадивости: «...слушаешь кузнецов, веря их бездельной скаске... а оне, того нашего дела, не хотят делать воровством», не составив сметную роспись, поставил «наше дело в оплошку».

      Для решения проблемы правительство предлагало обычные для того времени меры. Во-первых, воевода «без оплошки и мотчанья» должен был заставить кузнецов сковать против образца «одну решетку полосы и гвоздья». По результатам этой работы составить сметную роспись расходов и, исходя из них, ковать остальные решетки. Во-вторых, все расходы на покупку железа, угля, оплату труда и т. д. вести экономно, «по тамошней по прямой цене, как бы нашей казне было прибыльнее». И последнее, видимо, самое главное: тех кузнецов, кто откажется выполнять государев заказ, «бить батоги нещадно, чтоб, на то смотря, неповадно было иным воровать, нашего указу ослушаться». Сроки исполнения работы оставались прежние – прислать к Москве по первому зимнему пути [42].

      Несмотря на грозные предписания, воевода добился от кузнецов только того, что они провели опытные ковки полос для решеток, чтобы определить стоимость работ и составить общую сметную роспись [43].

      Для выполнения заказа были избраны целовальники – Акимко Козлов и Ивашко Панин. Они закупали железо и уголь для опытной ковки [44].

      21 октября устюженские кузнецы сковали 4 полосы, каждая в 1 сажень. Одну полосу сковали из «опарошного мяхково железа» [45], а три – из «кришного железа розных горнов для опыту из веских и ис тыр-пицких криц» [46]. Полоса из опарошного железа оказалась дороже. Все затраты на нее составили 1 рубль 11 алтын, а полосы из кричного железа обошлись немногим более 1 рубля 4 алтын каждая.


      Таблица 4

      СМЕТА РАСХОДОВ ОПЫТНОЙ КОВКИ ПОЛОС ДЛЯ РЕШЕТОК
     

      Источник: РГАДА Ф 141.1631 г. Д. 37. Л. 29-32.


      На основании этих расходов можно сделать вывод, что для изготовления всего заказа из опарошного железа требовалось 2701 рубль 20 алтын 4,5 деньги, из кричного железа – 2406 рублей 9 алтын 2,5 деньги. В эту сумму входила стоимость железа, угля и поденный корм кузнецам и наймитам. При этом воевода обращал внимание на то, что опарошного железа на Устюжне мало и на решеточное дело недостаточно. Примерно были определены и сроки исполнения заказа. При условии, что кузнецы закончат выполнение заказа на ядра в срок, полосы для решеток в 20 кузницах можно будет сковать за 4 недели [47].

      Посадские кузнецы осенью 1630 года государев заказ делать так и не стали. По какой причине – неизвестно, видимо, у правительства не было денег оплатить работу кузнецов, которые не хотели работать в долг [48].

      Только весной 1631 года работы были возобновлены, теперь ими руководил новый воевода – П. Т. Пушкин. Первая стадия была вновь связана с выяснением возможности выполнения заказа и определением стоимости работ. С 16 по 21 марта 1631 года были проведены новые опытные ковки полос из опарошного и кричного железа. Во всех случаях из опарошного и кричного железа 1 пуд полосы обходился в 1 рубль 18 алтын 4 деньги. Закупки сырья – опарков, криц, угля – проводились под контролем П. Т. Пушкина. Опарки и крицы закупались у посадских людей [49], а уголь – у крестьян А. Годунова, С. Перского, П. Бирилева, Я. Дубровского и др. [50]

      Оплата труда осталась прежней, кузнецы получали за 1 рабочий день по 8 денег, а молотники – по 6 денег. Но изменилось количество и соотношение занятых в производственном цикле людей. Если осенью в одной кузнице с двумя горнами на 2 кузнецов при переработке опарошного железа приходилось 5 молотников, то теперь в одной кузнице с двумя горнами на 6 кузнецов было только 8 молотников (в 4 кузницах с 8 горнами на 24 кузнеца – 32 молотника). При ковке полос из криц производственный цикл был вовсе разделен на 2 этапа. Сначала крицы перерабатывали в «плавленые крицы». Из 3 криц после переделки получалась 1 «плавленая крица». Этим занимались специальные кузнецы-плавильщики: Овдоким Укладник, Олешка и Ондрюшка Олексеевы и 6 молотников, они работали в двух горнах. Затем другие кузнецы ковали из криц полосы [51]. Соотношение кузнецов и молотников и их численность на одну кузницу с двумя горнами оставались такими же, как и при переработке опарошного железа. Так, в одной кузнице с двумя горнами 6 кузнецов и 8 молотников ковали полосу в 1 сажень и весом в 1,5 пуда, а в 3 кузницах, в 6 горнах, 18 кузнецов и 24 молотника ковали полосу в 3,5 сажени длиной и весом в 4,5 пуда. Это значительно увеличивало общую стоимость работ. Если осенью 1 пуд готовой полосы из опарошного железа обходился в 27 алтын 2 деньги, то теперь – в 1 рубль 18 алтын 4 деньги. Большее количество кузнецов и молотников, занятых в выковке одной полосы, объясняется, видимо, особенностями технологии производства и зависело от длины полосы.

      22 марта П. Т. Пушкин вызвал к себе в съезжую избу посадских кузнецов – Гаврилку Безмина, Осипку Андреева, Акимку Ондронова «с товарищи» и уговорился с ними о «цене в государевом решетчатом деле ... за железо и уголье, и мастерство, и наймитов» в сумме 1 рубль 13 алтын 2 деньги за пуд. Это было на 5 алтын 2 деньги меньше, чем затраты при опытных ковках. Что заставило кузнецов согласиться, трудно сказать, скорее всего угроза расправы силой [52].

      На следующий день, 23 марта 1631 года, кузнецы под руководством Гаврила Безмина [53] и Павла Собакина начали ковать 2 решетки. Они «с товарищи» получили от П. Т. Пушкина на изготовление 200 пудов железных полос для решеток 280 рублей. 4 апреля им же выдали на 200 пудов 280 рублей, а 21 апреля еще 140 рублей на 100 пудов. Закончили ковать кузнецы решетки в середине июня 1631 года. 18 июня они получили последнюю часть денег – 200 рублей 31 алтын 1 деньгу за 143 пуда 21 гривенку.

      Решетки получились массивные: «весу в тех двух решетках и с теми полосами, которые ковали, покупая железо и уголье, и с поденного корму, в гвоздьях и в цепях, и в кольцах, и в пробоях 657 пудов 31 гривенка».

      Для государства 2 решетки обошлись в 941 рубль 16 алтын 1 деньгу. Больше заказов на изготовление решеток в Устюжну Железопольскую не поступало [54].

      Воевода и посадские целовальники, выбранные к «пищальному» или «ядерному делу», обязаны были не только выполнить заказ качественно и в срок, но и доставить его в Москву, в Устюжскую четверть или Стрелецкий приказ [55]. С апреля до октября груз доставлялся водным путем по Мологе, Волге и ее притокам до Рогачевской пристани или до Дмитрова, а далее на подводах в Москву. Зимой от Устюжны до Москвы груз вывозили на санях. Поскольку, как правило, основные работы по выполнению заказов приходились на осень и зиму, в наказах часто устанавливались время и способ доставки, например: доставить по зимнему пути. Этот способ транспортировки был в несколько раз быстрее, чем водный. Если на дорогу зимой уходило не более 10 – 15 дней, то водным путем срок доставки растягивался на месяц и более.

      Часто у посада возникали проблемы с обеспечением груза транспортными средствами. Так, в марте 1629 года воевода А. Бедов писал в Москву о том, что «к государеву московскому наряду» сковали и отправили по зимнему пути 5795 ядер. После этого сковали еще 3325 ядер. Для их перевозки необходимо было 19 подвод. Воевода жаловался на то, что послал за подводами к земскому старосте, но тот ни лошадей, ни подвод ему не дал56. Причину отказа излагал в своей челобитной государю посадский человек, земский целовальник Петрушка Терентьев. Дело в том, что «подводы наймуют одне устюжане посадские люди ... а которые были к Устюжне ныне от Устюжны отписаны, а приписаны уездом к Углечу. А с Устюжны дорога к Москве на Углеч, а на Углече ямшики их, устюжан, подвод не переменяют, а пропущают их подводы до Москвы. И им-де, устюжанам, посадским людям, однем тех ядер привести к Москве невозможно, потому что у Устюжны уезду нет». Жалоба возымела действие. Государь распорядился возить из Углича ядра к Москве на угличских подводах, а подводы, которые придут к Москве из Устюжны, отпускать назад [57].

      Неменьшие сложности возникали при отправке заказа водным путем. 19 апреля 1629 года воевода послал земского целовальника, выбранного к ядерному делу, Оксенку Папышева с ядерною казною – 4120 ядер из Устюжны до Углича водным путем. Из Углича ядра должны были везти в Москву на подводах. Но угличский воевода Б. Л. Ушаков подвод не дал. О. Папышев остался в Угличе на «устюжском стругу» с ядерною казною, а сопровождавшего пушкаря, Бориску Гаврилова, послал с отпискою в Москву «пешево» [58]. В своей челобитной от 4 мая О. Папышев писал, что на струге у него было ярыжных наемных людей 5 человек. Их наняли до Углича и они, приведя струг в Углич, пошли назад в Устюжну. Если идти от Углича с ядерною казною на струге дальше, то на судно потребуется 7 человек, потому что путь вверх по Волге до Дмитрова, а затем по «иным рекам для порогов идти на шестах» [59].

      И мая из Москвы пришла грамота угличскому воеводе «отпустить ядра с Углича до Димитрова водным путем в том же устюженском струге, а гребцов на тот струг велеть дать углецким ямщикам 7 человек». 13 мая была отправлена грамота и дмитровскому воеводе о том, чтобы он отправил ядерную казну «с Димитрова на посадских и сошных подводах» [60].

      Пока стояли в Угличе, подошел второй струг с ядерной казной в 6851 ядро. Его отправили из Устюжны 13 мая с Федором Кривошеиным и Иваном Паниным. Через месяц, 13 июня, оба струга благополучно «пришли в Димитров все сполна и ждут подвод» [61].

      Несмотря на предписание, дмитровский воевода Ф. В. Чаплин подвод не дал. Он жаловался на то, что «подвод собрать не с кого». Монастыри предоставили тарханные грамоты, а посадские люди Дмитрова – государеву жалованную грамоту, по которой они освобождены от повинности возить в Москву «государеву казну и обиход». О. Папышеву пришлось вновь пушкаря Бориску Гаврилова отправлять «пешево» с челобитной в Москву [62].

      Только после того как из Москвы в Дмитров прислали подводы, через 2,5 месяца, 8 июля 1629 года земские целовальники «Оксенка Папышев с товарищи» сдали ядерную казну в Пушкарский приказ [63].

      Перевозка водным путем для казны обходилась дешевле. Так, 21 июня 1631 года П. Т. Пушкин выплатил деньги посадскому человеку Офонке Харитонову за «провоз 2 решеток железных, гвоздья, цепей и колец» водным путем до Рогачева. Всего ему заплатили 19 рублей 24 алтына 2 деньги, по 6 денег с пуда веса [64].

      В 1632/33 году целовальник Иван Омосов возил зимой от Ус-тюжны до Москвы 2 партии ядер – 4255 пудов 5 гривенок и 690 пудов. Ему заплатили по 8 денег с пуда – 170 рублей 6 алтын 5 денег и 27 рублей 20 алтын. Возил Иван Омосов ядра и водным путем до Рогачевской пристани – 2270 пудов ядер он свез по 7 денег за пуд на 291 рубль 8 алтын 3 деньги. Макарко Савельев свез водным путем до Рогачевской пристани 400 пудов ядер по такой же цене – 7 денег с пуда [65].

      Таким образом, на протяжении XVI – первой половины XVII века Устюжна Железопольская была одним из важнейших общегосударственных центров оружейного дела в Русском государстве. В связи с этим возникает закономерный вопрос: почему Устюжна при столь сложном экономическом и социальном положении, в котором она находилась в первой половине XVII века, была тем не менее одним из немногих мест, где правительство размещало свои заказы на пушки, самопалы и ядра? Почему был очень ограничен круг городов, где правительство заказывало огнестрельное оружие? Ведь практически в любом русском средневековом городе были кузнецы, часто в большем количестве, чем в Устюжне. Например, крупным центром кузнечного промысла на протяжении XVI – XVII веков был Великий Новгород. В конце XVI века кузнечным ремеслом в этом городе занимались 124 человека. В Великом Устюге в конце 1620-х годов кузниц было почти в полтора раза больше, чем в Устюжне – 47 против 34, а в Москве в конце 1630-х годов насчитывалось 152 кузницы [66]. Эти примеры можно было бы продолжить.

      Ответ, видимо, надо искать в разном уровне развития кузнечного дела, отдельных железоделательных районов и центров. В своем большинстве городские кузнецы, не говоря уже о деревенских, обеспечивали текущие потребности населения либо производили на рынок товарную продукцию хозяйственного и бытового назначения: топоры, гвозди, ножи, иглы и т. д. Таким образом, технология такого производства, его организация, уровень ремесленного мастерства кузнецов мало чем отличались от уровня развития кузнечного дела в XIV – XV веках [67]. Изменились только масштабы производства. В XVI веке в связи с экономическим подъемом, ростом и развитием товарно-денежных отношений они значительно выросли. На этом общем фоне в ряде мест происходили качественные изменения: совершенствование технологии изготовления сложных изделий, специализация в производстве отдельных видов продукции, разделение труда между городом и деревней в добыче и переработке железа и т. д. Одним из немногих районов, где происходили изменения такого порядка, была Устюжна Железопольская.

      Общий уровень мастерства устюженских кузнецов и их авторитет как оружейников нашли признание и государства. Оно рекрутировало некоторых из них, посылая в другие города для создания там аналогичного производства.

      Так, в конце января 1624 года в Устюжну пришло распоряжение о том, чтобы «послать на житье в Сибирь, в Томской городок, трех человек кузнецов добрых з женами и детми, которым бы пушечное дело за обычей». Воеводе предстояло, созвав земского старосту, целовальников и добрых людей, «выбрать или поискать охотников трех человек кузнецов», взять с них поручные, подтверждающие их обязательства ехать в Томский городок незамедлительно и с «дороги ни в какой город не съехати». Воевода должен был обеспечить кузнецов подмогой из государственной казны, подводами «подо всякие пушечные и кузнечные снасти», но чтоб «лишние подмоги и подвод не дать» [68].

      Известны двое из трех кузнецов, отправленных в Томский городок. Оба принадлежали к потомственным кузнечным династиям, были «молотчими людьми» [69]. В описании 1626 года упоминаются Ивашко Безмин, после которого на посаде остался пустой двор [70], и Вихорко Богомолов, после его отъезда осталась пустая кузница [71].

      Принудительная посылка ремесленников в другие города и вызов их в Москву были распространенным явлением в практике московских приказов. Каменщики, плотники, кирпичники и другие по распоряжению правительства часто высылались из одного города в другой. Но из всех ремесленников в большей степени такого рода принудительному переселению подвергались кузнецы. По сведениям К. Н. Сербиной, с 1653 по 1681 год тихвинские кузнецы вызывались в другие города ежегодно [72].

      Наиболее ответственным и сложным в техническом отношении при производстве огнестрельного оружия было изготовление ствола. Технология его производства на примере устюженских пищалей была восстановлена научным сотрудником Государственного артиллерийского исторического музея В. И. Заборским. Процесс изготовления ствола пушки был следующий. Из крицы изготавливали определенного размера пластину. Предварительно нагрев, пластину наворачивали на оправку и получали трубку длиной около 200 – 230 миллиметров. Продольный шов трубки сваривали внакладку и специальным образом обрабатывали концы трубки. Затем, в зависимости от длины ствола пушки, сваривали вместе поочередно несколько таких трубок. Учитывая, что длина ствола пушки составляла 110 – 180 сантиметров [73], требовалось последовательно сварить 5 – 9 таких трубок. Последними операциями было заваривание днища и устройство запального приспособления. Готовый ствол прикрепляли к деревянному лафету железными хомутами [74].

      Таким образом, для того чтобы изготовить из крицы только 1 трубку, необходимо было выполнить последовательно не менее 4-х, а всего ствола пушки – более 20 технологически сложных операций, которые были связаны с нагревом заготовок и их кузнечной сваркой.

      Технология изготовления стволов для стрелецких самопалов была иной. Стволы самопалов ковались из прямоугольных пластин толщиной 7 – 8 миллиметров и шириной 60 – 70 миллиметров. На специальном круглом железном прутке эта полоса железа сворачивалась по длине в трубку (ствол), продольный шов которой хорошо проваривался и проковывался. После окончательной отделки концы ствола приобретали некоторое утолщение, что предохраняло его от разрыва, а иногда их дополнительно рассверливали специальным сверлом [75].

      В целом технология производства самопальных стволов было менее сложной, чем пушек. Во-первых, ствол ковался из цельной полосы железа с одним продольным сварным швом. Во-вторых, такого рода работа могла быть выполнена в обычной кузнице с одним горном при минимальном числе занятых в производстве людей – кузнецом и молотником. Но изготовить самопал было непросто, с этой работой мог не справиться даже кузнец, ковавший пушки. Сложность работы состояла в том, что требовались навыки изготовления трубки маленького диаметра, толщины и веса, но достаточно прочной. Технология производства самопалов, состоящая фактически из трех самостоятельных операций – изготовление ствола, замка и станка (ложа), требовала от кузнеца дополнительных навыков и умений. Например, технически сложным, требующим определенного слесарного опыта было изготовление запального замка к самопалам [76].

      Все эти обстоятельства делали доступным производство огнестрельного оружия достаточно ограниченному кругу высококвалифицированных кузнецов и фактически определили специализацию кузнечного производства на рубеже XV – XVI веков Устюжны Железопольской, а позже и Тулы.

 
      Глава II. Податная политика


      Социально-экономический облик русского средневекового города во многом определяла структура населения, в которой важное место принадлежало посадским людям.

      Посадские люди как сословие обладали рядом признаков. Главным хозяйственным занятием для них была ремесленно-торговая деятельность. Они жили на государственной земле и несли в пользу государства различного рода подати и повинности.

      Численный вес посадских людей в большинстве городов был невелик, а в ряде городов эта категория населения вообще отсутствовала. П. П. Смирнов приводит следующие данные о составе населения 226 городов России в первой половине XVII века: из 107 413 дворов 60,1% принадлежали служилым людям, 8,2% – вотчинникам и лишь 31,7% – тяглецам. Дворы собственно посадских черных людей имелись только в 73 городах и составляли лишь 29% от общего числа городских дворов [77].

      Значительно ограничивало рост численности и снижало социальный статус посадских людей одно очень важное обстоятельство – ремесло и торговля не были их монополией. Ими широко занимались в городах как беломестцы, так и служилые люди. Поэтому на протяжении XVI – первой половины XVII века одной из наиболее важных тенденций в развитии города как социального организма становится борьба посада и государства за посадских людей как налогоплательщиков.

      Она велась по двум важнейшим направлениям: во-первых, за ограничение роста белых слобод и феодальных владений в городах, которые поглощали часть тяглого посадского населения, превращая их в беломестцев и закладчиков (в этом посадам активную помощь оказывало государство); во-вторых, за установление справедливого, посильного для посадских людей налогообложения (здесь интересы посадской общины и государства были противоположны).

      В Устюжне Железопольской, где была высока не только доля посадского населения (как правило, она составляла более 70 – 80%), но и его социальная мобильность, эта борьба шла особенно активно.

      Уже во второй четверти XVI века посадский мир получил право включать в посадское тягло все новые дворы, поставленные на государственной земле, как в городе, так и в уезде. В 1539 году устюженцы получили от имени государя Ивана IV жалованную грамоту, по которой все дворы, «которые на Устюжне на посаде на черных местех и в волостех деревни, и починки вперед станут на черных землях после писцов, ново» подлежали обложению – «на те прибылные дворы посадские и в волостях на деревни, и на починки розводити всякие розметы слегка, как пригоже, смотря по людем, в пособ к городу и волостям». Более того, это не было стеснено сословной принадлежностью дворовладель-ца: «...а кто учнет жити на нашей на черной земле – сын боярский или приказной человек, или митрополичь, и владычен, и монастырской, или чей хто ни буди: и те люди ... тягло с черных дворов и в волостях с черных деревень, и с починков наши оброки и всякие розметы тянут повытно, что на них целовальники положат».

      Правда, это право имело и обратную силу. Посадский мир был связан в тягле круговой порукой и нес коллективную солидарную ответственность за все запустевшие дворы перед государством по уплате податей: «...а которые на Устюжне на посаде дворы и в волостях деревни, и починки запустеют, и пустые дворы, и деревни, и починки, оплачивати всем городом и волостми» [78]. Впрочем, такой порядок не был местной особенностью Устюжны, а имел общее правило [79].

      Право распределения налогов принадлежало посадской общине: «...всем посадцким людем самим промеж собя по животам же и по промыслам», что, по мнению СБ. Веселовского, было, видимо, исключением из общего правила. В других городах это допускалось чаще тогда, когда речь шла не о новом окладе всех мирян, а о пересмотре и изменении оклада некоторых лиц [80]. Конкретное распределение податей и их сбор внутри посадского мира возлагались на выборных лиц из числа посадских людей – земских целовальников [81]. Как правило, они избирались на один год из наиболее состоятельных и уважаемых посадских людей [82]. Должность эта не пользовалась большим «спросом», особенно в трудные времена, так как на целовальников возлагалась материальная ответственность за выполнение посадом своих тяглых обязательств.

      В распределении оклада действовало общее правило: «...верстались все посадские люди в тех во всяких податех и в откупех сошного писма, и во всяких в тех денежных оброкех ежегод самим промеж собя по их животом и по промыслом». Кроме того, у земских властей было право, учитывая конкретные обстоятельства, определять как форму участия в тягле, так и конкретный его размер для отдельных посадских людей. Особенно это касалось низших, малоимущих категорий. Так, «для молодших посадских людей», у которых «не будет собины, а живут своим двором», земские власти должны были «разводити всякие розметы, смотря по их дворам, и кто чего стоит» [83]. Это же правило действовало и в отношении дворов посадских бобылей, нищих и вдов. Они не включались в сошный оклад, но могли привлекаться земскими властями посильно к тяглу либо полностью освобождаться от него.

      Окладной единицей при исчислении доли налога был посадский двор, точнее имущественное положение дворовладельца. При всей социальной неоднородности посада система налогообложения внутри посадской общины имела элементы социальной справедливости.

      Становление системы государственного налогообложения произошло к середине XVI века. Основными формами государственного тягла были денежные подати и различного рода повинности. Во взимании прямых податей с городов правительство придерживалось двух систем – посошной и оброчной.

      Посошная система была тяжелее оброчной. Дело в том, что в ходе сошного письма определялась только тяглая способность посада, т. е. устанавливалось, с какого количества сох посадская община будет платить подати. Это зависело от численности посадского населения (количества дворов) и его материального положения. При этом размер посадского сошного письма оставался неизменным до следующего описания, а вот конкретный размер посошных денег, взимаемых с каждой сохи, мог меняться, как правило, в сторону увеличения в зависимости от потребностей государства. Оброчные же платежи были постоянными. Они касались прежде всего хозяйственных объектов посадских людей – лавок, пашни, сенокосов и т. д. – и зависели от их количества или площади. Размер оброчных платежей мог измениться, но только после нового описания посада. В XVI веке, особенно в первой его половине, оброк имел и натуральную форму.

      С середины XVI века в податной политике Московского государства четко прослеживается устойчивая тенденция роста налогового бремени на тяглое население страны, в том числе и на посадских людей. Первые существенные изменения произошли в конце 40-х годов XVI века – значительно были увеличены размеры посошного оклада. Зимой 1547 года «царь и великий князь велел дань имати с сохи по 12 рублев, и от того крестьяном тегота была великая» [84].

      В течение второй половины XVI века происходит усложнение номенклатуры государственных налогов как за счет перевода на денежную оплату натуральных повинностей, так и за счет введения новых податей. Правительство все шире начинает применять в своей податной политике, сначала в экстренных случаях, а затем как систему, практику надбавок к основным податям, получивших название «приметы» или «приметные деньги» [85].

К титульной странице
Вперед