Жизнь учеников протекала под неусыпным наблюдением классных наставников. Реалисты должны были носить форменную одежду. Их поведение подробно регламентировалось «Правилами внутреннего распорядка». За нарушение правил могли последовать различные взыскания: «выговор преподавателя наедине, перед классом, одиночное сидение в классе», снижение оценки за поведение и даже исключение из училища. Однако крайняя мера наказания за весь период существования училища не применялось ни разу. Лишь в 1913/14 учебном году один ученик за драки получил за поведение оценку «два». За все годы только несколько реалистов имели «удовлетворительный» балл за поведение. Причинами были драки с товарищами, курение, обман.

      Строго регламентировалась не только жизнь в стенах училища, но и вне их. Учащимся запрещалось посещать балы в Народном доме. Нежелательным было гулянье на улицах поздним вечером. Однако жизнь реалистов не была такой уж безрадостной. Некоторые занимались в балетной студии Зинаиды Николаевны Скворцовой при Народном доме и выступали на его сцене. Реалисты любили также посещать городскую библиотеку и читать «толстые» ежемесячные журналы. Постоянными местами отдыха были кинотеатр и каток Устюженского добровольного пожарного общества, где играл духовой оркестр и всегда собиралось много молодежи. Ученик реального училища Лева Дудко писал в своем дневнике: «1914 г. Открылся городской каток на реке. Этим мероприятием ведает у нас Вольно-Пожарное общество. Расчистили прямоугольную площадку, огородили ее зелеными елками по снежному валу, насыпали снежный холм в центре, тоже увенчанный елкой, построили деревянные бараки – раздевалку, арку ворот, кассу, раковину для духового оркестра, установили яркие керосинно-калильные фонари, скамьи по краям для отдыха, привезли кресло-саночки на железных полозьях – и получился каток столичного типа. Гремит оркестр... бегуны мчатся по ледяной дорожке, плавно порхают снежинки в лучах яркого света... 30 апреля 1915 г. Сегодня сдавали последний экзамен. Гора свалилась с плеч. Мы – выпускники VI класса – так этому обрадовались, что, не откладывая [дела] в долгий ящик, отправились на пикничок. Поехали на двух лодках в лес против деревни Андраково. На лужайке пили чай, закусывали, пели, играли на струнных инструментах – мандолине, гитаре, балалайке. Я сфотографировал честную компанию у лодок на фоне речной глади. Погода была на редкость чудесная: безветренно, безоблачно, тепло. У всех прилив бодрости, некоторые из менее успевающих не намерены учиться в VII классе (дополнительном) – хотят идти в военное училище. Хочется скорее стать самостоятельным» [11]. Не предполагали тогда мальчишки, какие испытания ждут их через несколько лет.

      Жизнь училища мирно шла своим чередом, однако события 1917 года всколыхнули привычные будни. «В 1917 г. мне было пятнадцать лет, – вспоминал ученик училища Алексей Воздвиженский. – Учился я в Устюженском реальном училище и, как все мои сверстники в городе, не имел никакого представления о политике, революции, политических партиях. Февральская революция сразу всколыхнула жизнь нашего тихого городка, особенно молодежи.

      В училище организовался «Совет учащихся» как орган самоуправления и защиты их интересов перед дирекцией, а в городе – «Союз учащихся» как массовая организация учащейся молодежи. Последний стал своеобразным центром, где каждый вечер собиралась молодежь, проводились собрания, велись горячие споры на всевозможные темы. «Союз учащихся» не был революционной организацией молодежи и через несколько месяцев был распущен, однако там впервые мы приобщились к общественной жизни, узнали о существовании политических партий. В период подготовки выборов в Учредительное собрание мы разносили по домам бюллетени, и многие из нас советовали избирателям голосовать за список № 6, по которому в Новгородской губернии баллотировались большевики... Так бурно шла жизнь в последнем классе реального училища, а весной 1919 года я начал работать в Соболевском волисполкоме, куда меня направила биржа труда» [12].

      «Союз учащихся» возник почти сразу после Февральской революции 1917 года. Он объединил группу учащихся городского и реального училищ, гимназии. «Союз» имел свое помещение. На его заседаниях читались вслух и разбирались рефераты на различные темы, написанные его членами. Первым председателем «Совета учащихся» училища, а затем городского «Союза учащихся» был избран Сергей Сиротов, будущий инженер-энергетик. Он возглавлял «Союз» до весны 1919 года. Заместителем председателя был Н. Дьяков, секретарем – B. Соломонов. Среди членов «Союза» упоминаются фамилии Окини-ной, Успенской, Спрато, Колышкина и других. «Союз» имел свои документы, печать, кассу.

      С 1918 года реальное училище было преобразовано в школу 2-й ступени.


      ПРИМЕЧАНИЯ

      1 Реальное училище – среднее учебное заведение, имевшее целью дать общее образование. В отличие от гимназий оно предназначалось преимущественно для детей купцов и мещан. В училище было шесть классов. В четырех низших давалось общее образование (соответствовало программе уездных училищ), с пятого начинались специальные предметы. Также разрешалось открывать VII (дополнительный) класс для подготовки в высшие учебные заведения. Реальные училища могли содержаться за счет казны, земств, обществ, сословий или частных лиц.

      2 Устюженский краеведческий музей (УКМ). Ф. 3. Журналы Устюженского уездного земского собрания очередной сессии 1910 года. С. 1.

      3 Там же. Журналы Устюженского уездного земского собрания за 1908 год. С. 5; ... за 1909 год. С. 4; ... за 1910 год. С. 4; ... за 1911 год. С. 5.

      4 Там же. Журналы Устюженского уездного земского собрания очередной сессии 1910 года. С. 1.

      5 Там же. Журналы ... 1909 года. С. 8.

      6 Там же. Журналы Устюженского уездного земского собрания за 1908 год. C. 8.

      7 Там же. С. 4.

      8 Там же. Журналы Устюженского уездного земского собрания очередной сессии 1909 года. С. 1.

      9 Там же. Журналы Устюженского уездного земского собрания очередной сессии 15 – 20 сентября, экстренной сессии 17 января и экстренной сессии 28 октября 1911 года. С. 1.

      10 Там же. Журналы очередного Устюженского уездного земского собрания очередной сессии 9 – 16 сентября и экстренной сессии 18 февраля 1913 года. С. 15.

      11 Там же. Ф. 2. Оп. 1. К. 141. Д. 380. Л. 14.

      12 Там же. Оп. 1. К. 2. Д. 27. Л. 3 – 4.


      Таблица 2
      СОСТАВ УЧЕНИКОВ УСТЮЖЕНСКОГО РЕАЛЬНОГО УЧИЛИЩА

     

      Источник: УКМ. Ф. 3. Журналы Устюженского уездного земского собрания за 1908 – 1916 гг.


      Таблица 3
      СПИСОК ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ УСТЮЖЕНСКОГО РЕАЛЬНОГО УЧИЛИЩА (до 1916 г.)
     

      Источники: Памятные книжки Новгородской губернии за 1865, 1867 – 1916 гг. Новгород, 1865 – 1917; Журналы Устюженского уездного земского собрания 1900 – 1916 гг. (УКМ. Ф. 3).

      * В имеющихся источниках, использованных при составлении списка преподавателей, к сожалению, не всегда указаны их полные имена и отчества.

А. В. Конкина

ХУДОЖНИК УСТЮЖНЫ В. А. ЖУКОВ

      Испокон веков Россия рождала людей, неравнодушных к ее красоте. Сколько самобытных художников дала наша земля! И каждый из них создавал свой образ Родины.

      Красивой, нежной, одухотворенной, живой и мечтательной доносит до нас свою Устюжну самодеятельный художник Владимир Акимович Жуков, чьи прелестные устюженские пейзажи и «вкусные» натюрморты неоднократно экспонировались на наших выставках.

      Владимир Акимович некоренной устюжанин. Он родился 2 мая 1878 года в деревне Левинская Калининской волости Тотемского уезда. Его отец Аким Федорович имел надел в полдесятины. Семья была большая: три дочери и три сына. В. А. Жуков окончил Тотемскую учительскую семинарию и Санкт-Петербургский учительский институт на казенный счет. Как он оказался в Устюжне, доподлинно не известно. Очевидно, как и большинство его коллег учителей, после окончания института был направлен сюда преподавать русский язык. Во всяком случае, в 1905 году он уже вел обучение в 4 классе Устюженской женской гимназии и в городском четырехклассном училище, а после революции в школе 2-й ступени. В Устюжне Владимир Акимович встретил свою судьбу. Он женился на Александре Ивановне Мясниковой, дочери мелкого лавочника. 28 марта 1907 года они обвенчались в Пятницко-Колоденской церкви. Ему было 28 лет, ей 21. Александра Ивановна окончила Устюженскую женскую гимназию, восьмой учительский класс и Высшие Бестужевские курсы в Санкт-Петербурге (историко-филологическое отделение) в 1915 году, а затем вместе с мужем преподавала русский язык и литературу. Александра Ивановна прошла рядом с ним рука об руку весь тяжелейший жизненный путь.

      В 1907 году В. А. Жуков был уже под надзором полиции, его подозревали в связях с левыми партиями. Вместе с другими поднадзорными Владимир Акимович выступал против хлебных торговцев из-за высоких цен на хлеб. 16 февраля 1908 года Жукова арестовали и препроводили в Череповец в уездную тюрьму. Его обвиняли в том, что он проводил среди учеников противоправительственную пропаганду, поддерживал связи с членами устюженской группы эсеров. При аресте был произведен обыск, нашли несколько нелегальных брошюр, две прокламации РСДРП, программу партии социалистов-революционеров.

      Все обвинения оказались бездоказательными, а Владимир Акимович ни в чем не признался. Этот крепко сбитый, невысокого роста человек обладал завидным упрямством, и, если считал себя правым, никто не мог его переубедить или сломить. «Цельный, бескомпромиссный, упрямый до абсурда», – так вспоминала о нем бывшая домработница Жуковых устюжанка Лидия Васильевна Карпова [1]. Официальное обвинение Владимиру Акимовичу так и не было предъявлено. В тюрьме он заболел, и 14 марта 1908 года его освободили из-под стражи. Это был не последний его арест, он все время находился под надзором полиции. Удивительный это был человек: не любил никаких излишеств, никогда не курил и не употреблял спиртных напитков, любил ходить пешком, обтирался снегом, купался до морозов, занимался физкультурой.

      С 1920 по 1926 год семья жила в Устюжне, а затем на долгие 20 лет Жуковы исчезли из поля зрения устюжан. В воспоминаниях Александры Ивановны, жены Владимира Акимовича, то и дело встречаются названия тех мест, где они жили: Москва, Уфа, Талдома и Медное в Тверской области. А немые свидетели тех загадочных лет – акварели художника – красноречиво рассказывают о них: узкие улочки в каменных лабиринтах, маленькие белые домики, крытые соломой, высокие дымовые трубы, огромное голое безлесное пространство, продуваемое всеми ветрами. На оборотной стороне акварелей – диаграммы, схемы, проценты выполнения планов, производственные задания. Где был художник? Что ему пришлось вынести? Он мало с кем делился. И только Л. В. Карпова вспоминает о Нальчике – месте ссылки художника. Из справки, выданной архивным фондом УФСБ России по Вологодской области, следует, что Владимир Акимович Жуков «был арестован по месту жительства в с. Медное Калининской области и 06.12.1938 года доставлен в г. Устюжну Вологодской области. Жуков В. А. осужден Особым совещанием при НКВД СССР 09.02.1940 г. без указания статьи уголовного кодекса СССР за участие в антисоветской эсэров-ской организации к ссылке сроком на 5 лет в Краснодарский край Сухобузимский район. После отбытия срока наказания, осенью 1944 года, он вернулся в село Медное Калининской области. В это же время из эвакуации вернулась его жена Александра Ивановна [2].

      В Устюжну Владимир Акимович приехал в 1946 году старым, разбитым жизнью больным человеком. Он уже не мог рисовать. Тяжелая операция на глазах не принесла облегчения. Последние 10 лет художник жил тихо, уединенно, редко с кем встречаясь. Слепой человек мало что может, но Жуков научился печатать на машинке на ощупь. Тяжело переживая гибель на войне единственного сына Бориса, он искал утешение в любимых стихах А. Пушкина, Н. Некрасова, М. Лермонтова: часами читал их наизусть Лидии Васильевне Карповой, неизменной и благодарной своей слушательнице. Именно ей, «дорогой Лиде», напечатал он незадолго до своей смерти благодарственное письмо к 10-летию ее работы в семье Жуковых: «Искренне поздравляю, дорогая Лида, с памятным днем твоей трудовой, хорошей жизни. От всего сердца желаю полного крепкого здоровья и всего самого хорошего, что возможно в наши дни. Желаю душевной бодрости, личного счастья и радостной жизни. Я глубоко признателен за твое доброе внимательное отношение ко мне, ныне нуждающемуся в помощи других людей. 5 апреля 1958 г. Влад. Жуков» [3].

      Почти все акварельные работы, приобретенные у мастера и подаренные музею жителями города (а их около 80), посвящены Устюжне. Очевидно, что они были написаны художником в первый устюженский период, до 1926 года. Затем учитель русского языка и литературы Владимир Акимович Жуков неожиданно и так надолго оставил город.

      Ученики В. А. Жукова, с которыми удалось встретиться, и предположить не могли, что он рисует. Тогда в гимназии и школе славился изумительный портретист и сценограф М. И. Зорин, лучшим рисовальщиком слыл учитель черчения Г. В. Воробьев. Строгий, сдержанный, неразговорчивый и достаточно скрытный человек, Жуков всю свою любовь и нежность, которыми наградила его природа, отдал семье и любимому своему занятию – изображению милых уголков Устюжны. Если мы внимательно всмотримся в пейзажи В. А. Жукова, то откроем для себя главную особенность его творчества – обретение душевного покоя. Тишина природы дает возможность услышать Бога, приоткрывает душу пейзажа. Глубина этой темы нашла отражение в акварели Владимира Акимовича «Бульвар осенью»: тихий серо-коричневый день в пастельных тонах, безропотно поется панихида по лету, по жизни. Какая чудная, тончайшая гармония красок, какой точный рисунок.

      «Как-то раз, – вспоминает ученица В. А. Жукова Зоя Андреевна Копыльцова, – мы вместе с учителем ходили смотреть на Мологу с городища сразу после ледохода. Пригласили с собой фотографа Сергея Варлаамовича Орлова. Было солнечно и тихо. Воздух ядреный, прямо дух захватывало. А Молога – большая, полноводная, какая-то величественно спокойная» [4]. Прошло столько лет, а память сохранила мельчайшие подробности этого дня. Как всем классом возвращались после прогулки, и учитель пригласил всех к себе домой. Как они играли у Жуковых на квартире в кубики, строили башни и крепости, подбирали рисунки. Может быть, итогом этого полного самых приятных впечатлений дня и стала серия акварелей «Молога после ледохода». Художник, помня своих учеников, пытался ввести в работы элементы стаффажа (небольшие фигуры людей и животных, второстепенные элементы, включенные в пейзажную композицию) для оживления пейзажа. Но первый и единственный опыт убедил В. А. Жукова в ненужности этого. Пейзаж и так живет у него полной жизнью, потому что природа никогда не бывает мертвой, даже в суровую зимнюю стужу она только замирает в ожидании расцвета.

      Как драгоценные жемчужины, собирал Владимир Акимович цветовую гамму в своих работах, вспоминая ту необыкновенную гармонию цвета, которую он видел в природе, где сочетается несочетаемое и живет единой жизнью. В его маленьких нежных картинках заключена вся прелесть и поэзия русской природы, той самой русской природы с ее неизъяснимым тонким очарованием, тихой, скромной, милой русской природы. Все у него в этих картинках дышит хорошим чисто провинциальным здоровьем.

      Художник стремится передать природу близко к натуре, чтобы каждый устюжанин сразу узнавал родные места. Зритель не замечает ни фактуры, ни техники, а только правдивость изображения и эмоциональное воздействие акварели. Пленительно скромная, чисто русская красота, нежный колорит, спокойная гармоничность пейзажей, отмеченных почти классической уравновешенностью композиции и мягкой пластичностью форм, не может не привлечь внимания чуткого человека. Если бы не излишняя скромность и уединенность в провинции, он стал бы, пожалуй, известным пейзажистом.

      Из окна дома и в саду писал В. А. Жуков все, что видел вокруг: куст смородины, яблони в цвету или спелую землянику, малину, рыжики, только что принесенные из леса. С бульвара он мог любоваться Мологой. На единственной акварели В. А. Жуков донес до нас изображение Димитровской церкви, расположенной на высоком правом берегу Мологи. С западной стороны храма в древности проходил городской вал с укреплениями, окружавший территорию устюженского посада. На церковь выходили Димитровские ворота. Именно сюда, на стену 385 острога, в 1609 году вынесли устюжане чудотворную икону Богоматери Одигитрии, спасшую город от поляков. На этом месте в 1828 году была построена церковь во имя св. великомученика Димитрия Солунского. Этот памятник воинской доблести устюжан был до основания разрушен в 1939 году. Владимир Акимович открывает нам необыкновенную красоту Успенского храма. Его он писал не раз. Построенный на средства прихожан, храм привлекал к себе внимание пятиярусной колокольней. Каждый ее ярус был украшен колоннами, а на самом верхнем находились часы с боем. Венчающий колокольню многометровый шпиль своими пропорциями напоминал шпиль колокольни Петропавловского собора в Санкт- Петербурге.

      Быстрая и благодатная техника акварели позволяла мастеру в любой ситуации уловить самые мимолетные явления в природе. Один и тот же пейзаж автор показывает зрителю в разное время года, в разное время суток. И впечатление, и настроение создается от этого совершенно необычное. Правильно найденный общий тон передает зарождение жизни леса («Ранняя весна»), тоску по ушедшей юности («Березы»), невольную грусть («Бульвар в Устюжне»), отступающий холод зимы («Весенний пейзаж»). Его душистые сосновые боры, тяжелые темные ели, светлые, будто летящие в небо березовые рощи так и просятся в русскую поговорку: «В сосновом бору лечиться, в березовом – жениться, а в еловом – удавиться».

      Как всякий русский человек с его открытой для вечного совершенствования душой, художник стремится к тому идеальному миру, где все счастливы. И чем больше нелегких испытаний посылает ему судьба, тем сильнее его стремление к миру добра и правды. Вот почему у В. А. Жукова такие сочные «Малина» и «Клубника», такие аппетитные «Рыжики», источающие запах хвои и прелой листвы осеннего леса, и огромные краснобокие «Яблоки». Одним словом – мир гармонии и благоденствия.

      Как раз мира и благоденствия не было в жизни художника, но в своих работах ему удалось этого достичь в полной мере, потому что это чувствует зритель, глядя на жуковские пейзажи, на ровное тихое движение вод, на деревья, на траву, на шпили и купола храмов на фоне голубого неба. Ни одна пейзажная работа Владимира Акимовича Жукова не оставляет устюжан равнодушными. Ведь прошло более 80 лет после создания этих работ, и как все изменилось вокруг. И хотя А. С. Пушкин обвинял русских в лени и нелюбопытстве, толика любознательности все-таки присутствует в нас, и мы хотим узнать и увидеть, какой была Устюжна тогда, что мы потеряли или приобрели. И тем ценнее становятся для нас пейзажи В. А. Жукова, позволяющие приоткрыть завесу лет и многое понять. Как хороша была Шишкина нива («Весенний пейзаж»), какой свет исходил от золоченых куполов главного храма города («Купола Богородице-Рождественского собора»), как празднично и элегантно выглядел любимый устюжанами бульвар на высоком правом берегу Мологи («Бульвар в Устюжне»), какой дремучей стариной веет теперь от старой дороги на Перю («Перская дорога»). Какой бы картиной мы ни любовались, везде мы найдем изменения. Молодые считают, что сейчас Устюжна лучше, благоустроеннее, старики жалеют об ушедших временах и ностальгически вздыхают, любуясь пейзажами мастера. И мы чувствуем, что в нас каким-то чудом возрождаются для одного временно, для другого навсегда блаженные годы детства, хрустальная прозрачность и простота детской души. Акварели В. А. Жукова обновляют нас, успокаивают, рождают в каждом из нас чувство умиротворения, согласия с самим собой.

      И, пожалуй, только одна работа заставляет зрителя замереть от неожиданности – «Автопортрет» художника. Здесь он не сумел скрыть от зрителей своей безжалостной судьбы. Какое лицо! Сразу видно, что радости у этого человека было настолько мало, что даже следа улыбки не оставила жизнь. Как будто на краткий миг художник потерял контроль над собой и выплеснул всю неудовлетворенность своей тяжелой судьбой на полотно. Но это мгновение уже промелькнуло, и мы никогда не услышим ни единой жалобы. Недаром знавшие Жуковых отзывались о них как о спокойных, доброжелательных и очень сдержанных людях.

      Все русские художники-пейзажисты уверены, что без любви к природе невозможно полное счастье. И долг пейзажиста – помочь людям обрести это счастье, обогатить и возвысить человека. Каждый, кто впитывает в себя творчество В. А. Жукова, уверен, что свой долг этот мастер выполнил. Нам осталось взять то, что так бескорыстно и доброжелательно отдал людям Владимир Акимович.

      Уходят художники, но картины хранят биение их сердец.

      Реабилитирован В. А. Жуков прокуратурой Вологодской области 22 апреля 1989 года по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 года «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв политических репрессий, имевших место в период 1930 – 1940-х и начала 1950-х годов» [5].


      ПРИМЕЧАНИЯ

      1 Устюженский краеведческий музей (УКМ). Ф. 1. Оп. 1. Д. 46/5. Л. 3.

      2 Там же. Л. 29.

      3Там же. Д. 46/1. Л. 13.

      4 Там же. Д. 46/5. Л. 5

      5 Архивный фонд УФСБ России по Вологодской области. Архивно-следственное дело № П – 13567.

     

ЛИТЕРАТУРНАЯ УСТЮЖНА


Юрий Максин

ВДАЛИ ОТ РОДИНЫ
(Винцас Петарис в Устюжне)

      1.

      «Так все и ушло вместе с ним в могилу: и таланты, и изобретения, и любовь к своим близким, родным и друзьям, как и к несчастной его родине...» [1] – это строки из письма Клеменса Наудзюса, исследователя жизни и творчества Винцаса Петариса, к устюженскому учителю и краеведу А. А. Поздееву.

      Понятен горький смысл этих слов. Винцас Петарис слишком рано при его деятельной натуре ушел из жизни. Многое осталось незавершенным. А что могло бы еще родиться в его ясном уме, при его чутком, страдающем сердце, навсегда останется тайной.

      Из истории литературы известно, что романтические произведения порой рождаются в самой неромантической обстановке, что творчество многих писателей часто питается тоской по родине.

      Винцас Петарис прожил пятьдесят два года. Почти двадцать лет – в Устюжне. Вполне вероятно: живи он на родине, в Литве, его могла увлечь только практическая деятельность, он был профессиональным врачом, и тогда Винцас Петарис не состоялся бы как писатель. Факт остается фактом – все самое значительное из литературных произведений написано им на устюженской земле.

      Загадка, тайна творчества непостижимы. Мы можем лишь догадываться, как рождались те или иные произведения. А потому вольно или невольно придется отдать должное той «неромантической» обстановке тихой провинциальной Устюжны, где Винцас Петарис, или доктор Петтер, как звали его устюжане, не только лечил людей, но и творил, становясь... национальным литовским писателем.


      2

      Устюжна в последнюю четверть XIX века была уютным с богатой историей городком, украшенным тринадцатью каменными православными храмами. Особый колорит ей придавали особняки и постройки купеческого сословия. Размеренный, налаженный быт, плавное течение Мологи...

      «Здесь сердце так бы все забыло ... когда бы там – в родном краю...» [2] – эти строки Тютчева наверняка были созвучны душевному состоянию молодого доктора, волею судьбы заброшенного сюда, за многие сотни километров от родного дома.

      В «Памятной книжке Новгородской губернии на 1884 год» о Петарисе уже говорится как о враче Устюженского уезда [3]. Эти губернские календари составлялись годом раньше. Значит, есть основания утверждать, что в Устюжне он начал работать уездным врачом в 1883 году.

      Но как он оказался так далеко от Литвы? Напомним факты его биографии.

      Винцас Петарис родился 9 октября 1850 года в деревне Жюряй-Гудяляй Вилкавишского уезда. Родной край Петариса – юго-западная Литва, до конца Второй мировой войны граничившая с Восточной Пруссией. Здешнее население, перенимая сельскохозяйственный опыт у немцев, достигло значительно большего процветания, чем жители других мест Литвы.

      Петарис рос в культурной, зажиточной крестьянской семье. Родители прививали детям, а их было семеро, любовь к труду земледельца, к природе, к простым людям, учили добру.

      Винцас был самым младшим. Его мать знала много народных песен и сказок, большинство из которых он помнил в течение всей жизни и не раз в письмах своим знакомым, цитируя фольклорные произведения, подчеркивал, что слышал их от своей матери.

      Отец очень любил природу. Петарис так запечатлел в воспоминаниях образ родины: «Как я не люблю, когда ветер мне так свистит!» – говорил отец во время ветров и бурь. И сажал он кругом всех строений деревца: ясени, березы, ивы, вишни, яблони, груши.

      Год за годом росли сады. В них собирались птицы. Не раз видел, как отец, бывало, с утра, особенно в будничные дни, умываясь у колодца, останавливался послушать соловьиную трель, забыв и мокрое лицо, и руки... Забыв и молитву незаконченную. Стоит, бывало, старик и слушает, а тот, как нарочно, распевает, звонит на весь сад» [4].

      Только Винцасу удалось получить высшее образование. Этому во многом способствовал старший брат Казис, разница в возрасте с которым была более двадцати лет.

      Еще учась в Сувалкской гимназии, Петарис подружился со своим земляком Пятрасом Кряучунасом. И они поклялись друг другу всю жизнь работать для литовского народа. Оба они не отступили от самой большой цели их жизни. Один стал знаменитым педагогом, бесстрашно распространявшим среди учеников запрещенные литовские издания (после подавления польско-литовского восстания 1863 года с 1865 по 1904 год в России литовская печать была запрещена); другой обогатил родную литературу ставшими классикой произведениями.

      По окончании гимназии Винцас Петарис за отличную учебу получил «литовскую» стипендию и поступил в Московский университет.

      В 1875 году он успешно окончил физико-математический факультет, но, не довольствуясь профессией учителя, поступил на медицинский. Ему даже сохранили «литовскую» стипендию.

      После окончания университета, как стипендиат, Винцас Петарис должен был работать по назначению. В 1879 году вместе с женой он приехал в Демянск Новгородской губернии в качестве уездного врача, где и проработал до приезда в Устюжну.

      Именно с этим уездным городком, расположенным в месте слияния Ижины и Мологи, и будет связан самый плодотворный период жизни мало кому известного тогда литовца.


      3.

      Богато одаренный от природы, Винцас Петарис соединил в себе творческий дух и богатую фантазию, научные познания и художественную натуру. Несмотря на неимоверно трудную работу уездного врача, он не довольствовался лишь исполнением своих прямых обязанностей и не ограничивался кругом дел медика-профессионала. Он следил за новейшей литературой в области медицины, сам искал эффективные средства лечения, интересовался и многими другими отраслями наук.

      В свободное от врачебной практики время он играл на скрипке, рисовал, изучал историю Литвы. В 1883 году написал статью «Северные рубежи нашего народа и нашего княжества в прошлом» [5].

      Однажды дом Петарисов в Устюжне посетил заезжий священник. Самого доктора в это время не было дома. Заметив в комнате хозяина пианино, скрипку, много нот, а также книги на литовском, польском, русском, немецком, французском и латинском языках, провинциальный священник сильно удивился: «Неужели Викентий Антонович еще не забыл в детстве слышанный литовский язык?» [6] (После присоединения Великого Литовского княжества к России вся документация велась на русском языке, поэтому имя и фамилия В. Петариса оказались русифицированными.) Жена доктора пристыдила собеседника, заявив, что не представляет, как можно забыть родной язык. О литературных занятиях мужа она не проговорилась.

      Петарис оставался верен клятве, данной в юности. Родной язык звучал в его душе, придавая силы на трудном жизненном пути.

      В июне 1889 года в Устюжну прибыл ссыльный католический священник Александрас Дамбраускас (Александр Андреевич Домбровский) (1860 – 1938). В истории литовской культуры он является очень значительной личностью: поэт, математик, пропагандист языка эсперанто, лингвист. Писал на эсперанто, русском, польском, греческом, немецком, литовском и латинском языках; кроме того, читал на английском, итальянском и испанском языках. Одно время был профессором Петербургской духовной академии, а в старости ему Казанским университетом была присвоена степень доктора математических наук.

      Находясь в ссылке в Устюжне, Дамбраускас, кроме всего прочего, сочинял стихи. В 1894 году, когда окончился срок ссылки, был опубликован первый сборник его стихов «Шкатулка песен» (издали книгу в Германии). В Устюжне он также написал первый учебник эсперанто для литовцев.

      В первый же день по приезде А. Дамбраускаса в Устюжну случай свел двух литовцев. Вот как в своем обширном очерке «Доктор Винцас Петарис» ссыльный священник описывает эту встречу: «В июне 1889 года меня сослали на пять лет в Новгородскую губернию под надзор полиции... Местный губернатор назначил мне место ссылки – Устюжну. Сюда я прибыл с одним провожатым, который и доставил меня под расписку местному исправнику... Вышедши от исправника, я был озадачен: где я в незнакомом городке найду себе подходящий кров? Но только я сделал несколько шагов по главной улице Устюжны, как тут же увидел подходящего красивого крепкого мужчину. Он, приблизившись, приподнял фуражку и приветствовал меня, выговаривая чисто по-литовски. Это и был доктор В. Петарис» [7].

      Врач помог земляку найти подходящее жилье и пригласил к себе на чай. Сам Винцас Петарис жил на втором этаже дома купца Поздеева в центре Устюжны, занимая шесть или семь комнат, что требовалось по официальному положению врача и условиям нормального проживания семи членов семьи.

      Когда Дамбраускас навестил своего нового знакомого, его приятно удивили обстановка в доме доктора и его образ жизни. Позже он писал: «Жена Петариса была во всех отношениях женщиной, близкой к идеалу: красива, добродушна, образованна, хорошая хозяйка, всем сердцем отдававшая себя детям мать, самая верная и искренняя подруга жизни мужу» [8].

      А вот несколько штрихов к портрету самого доктора: «Коренастый, круглолицый, краснота лица выдавала его за здорового человека, среднего роста, он произвел на меня очень хорошее впечатление. С этой встречи мы почувствовали себя близкими людьми, будто много лет знали друг друга» [9].

      С тех пор Дамбраускас часто бывал по вечерам у Петарисов. Перед ужином священник разговаривал с женой и детьми врача, а потом друзья запирались в кабинете, и их разговоры продолжались до поздней ночи. Чаще говорил доктор, а священник слушал. Он тоже не мог не удивляться, как Петарис, столько лет проживший вдали от родины, не только не забыл родного языка, но и знал предания и поговорки чуть ли не всего родного края, поражая своим остроумием и мудростью.

      Впрочем, этому было объяснение. В Устюжне Петарис очень скучал по Литве. А потому каждое лето, во время отпуска, вместе с женой и детьми ездил в родную деревню к брату Казису. Его письма, в которых он описывает впечатления от своих отпусков, полны глубоких переживаний: «Уже в который раз я посещаю родные места. То сноха, то брат заболеют, то брат, соскучившись, заманит увидеться. Из года в год кружу вокруг своей родины, как птица. И год за годом эти круги сужаются...

      Когда возвращаюсь, то долго кажется, что дышу воздухом Литвы, и долго мои ощущения живут впечатлениями родины. Обрывы рек-речушек, старые кладбища предков... Широкий простор вод седого Неманаса, удобные изгибы реки Нерис, густые боры, чистые пески Падаугуве с грустным народом – долго в глазах мерещатся мне» [10].

      Дамбраускас заметил, что Петарис очень живо и образно рассказывает о своем крае, различных событиях, случившихся в Сувалкской губернии, о своих предках и родных и предложил другу все это записывать...

      Дамбраускас красиво переписывал рукописи друга и отсылал копии надежным людям в Литву, отправляя произведения Петариса из Ярославля, Рыбинска и других мест, откуда они попадали в дальнейшем в редакции литовских газет, издаваемых за границей. Под различными псевдонимами сочинения Петариса публиковались в литовской печати в Германии и Америке, а затем нелегально распространялись в Литве.

      Когда в мае 1894 года Дамбраускас, отбыв ссылку, вернулся на родину, отправкой произведений за границу пришлось заниматься самому Петарису. Так он опубликовал многие из своих сочинений. Отдельными книгами, кроме нескольких брошюр и книжечек, произведения Винцаса Петариса были изданы уже после смерти писателя.

      Его литературное наследие многообразно. Им написано несколько рассказов и повестей, книга мемуаров «Из моих воспоминаний», немало публицистических и научно-популярных статей, историческая пьеса «Битва у Грюнвальда», исторический роман «Альгимантас», а также сделаны переложения литовских народных сказок. Он испробовал свои силы и в поэзии.

      Цикл сказок «Жизнь и смерть лисицы» Петарис создал в 1895 году. Дополнив художественную ткань народных произведений своим мироощущением, своими эстетическими идеалами, он положил начало литературной стилизации фольклора Литвы. Эти сказки со дня их появления стали хрестоматийными. По ним учились читать целые поколения литовцев.

      В 1958 году в Советской Литве вышло третье издание сказок, тираж которого составил 50 тысяч экземпляров. Он был раскуплен за несколько дней.

      Сколь сильно, глубоко чувствовал доктор Петтер на расстоянии свою родину, красноречиво говорят строки из его письма: «В 1892 году, приехав в Литву, возвращаюсь однажды с братом с поля...

      Посредине двора как будто остолбенел. Услыхал, как складно пели песню голоса, которых я никогда не слышал. Пели две дочери моего брата и, кажется, четыре парня. Песнь была пряма, как и большинство литовских песен, но было в ней столько грустной красоты...

      Она монотонна, но, слушая ее, забываешь об этом... Как будто иволга грустно поет в саду; будто гудит, горюет в бору ветер.

      Вспоминаются старые, забытые картины дней молодости: на широком лугу у реки, на солнцепеке, мелькают и жужжат разными голосами жучки, слышится пенье птиц... То прохлада обрыва закачает, то темная ночь сверкнет таинственностью...

      Невыразимое величие живет в песне... Кладбища на кладбищах, на кладбищах кладбища – это наша родина. Эти кладбища деревьями, деревцами обросли. А эти деревца нашей кровью и слезами политы. Разве диво, что такие печальные песни рождались в их тени? Сила нашей душевной мудрости и чувств веками в песне и сказке копилась. Разве диво, что они так могущественны?» [11]

      Литовцы и устюжане помнят Петариса не только как писателя, но и как светлого, доброго человека. Когда он приезжал на родину, к нему сходились люди из самых отдаленных мест. Двор усадьбы Петарисов выглядел почти как площадь уездного городка в день ярмарки. Шли к доктору не только больные люди. «Униженные и оскорбленные» шли к доброму человеку посоветоваться, где найти правду. Другие шли просто из любопытства, лишь бы увидеть того, о ком уже при жизни слагались легенды.

      Устюженская учительница Е. А. Константинова, знавшая Петари-са, так его характеризовала: «Доктор Петтер держал себя в обществе с большим достоинством и не сближался с местными буржуазными и дворянскими обществами, даже сторонился их. Но в то же время он был очень популярен среди бедняков, которые его любили и ценили за доброту, чуткое отношение к чужому несчастью и за его готовность предоставить бедным людям бесплатную медицинскую помощь» [12].

     
      4.

      Универсальность и широта духовных интересов сделали Винцаса Петариса одной из колоритных личностей в истории литовской литературы и культуры, своеобразным воплощением человеческого дарования и проникновенного ума. Его письма друзьям и близким полны самых фантастических замыслов, описаниями им самим найденных новых методов лечения разных болезней.

      Когда в 1895 году в Устюжне свирепствовала эпидемия сыпного тифа, лечение, проведенное Петарисом, дало хорошие результаты. Найденный им способ борьбы с этой страшной болезнью он проверил практически еще в 1898 и 1901 годах, результаты были отличные [13]. Петарис нашел также новые способы лечения холеры и цинги. Надо сказать, что он очень ценил свои открытия и держал их в тайне. Например, записи о лечении сыпного тифа он вручил жене только в последний день своей жизни. Известно, что она советовалась с Дамбраускасом, как ей поступить с тайной, оставленной мужем. Где теперь находится этот последний автограф писателя, более интересный, по-видимому, историкам медицины, чем литературы, никто не знает.

      Еще в 1890 году Петарис описал Дамбраускасу созданный им проект подводной лодки. Он говорил, что математические расчеты подтверждают возможность ее построения. Расчеты также не сохранились...


      5.

      В последние годы жизни Винцас Петарис болезненно переживал смерть брата Казиса. У него самого прогрессировала тяжелая болезнь сердца. Кроме того, осенью 1899 года по дороге к больному он, когда сильно рванули лошади, упал с тарантаса и сильно изувечил левую ногу. Петарис писал своему другу в Каунас: «Я быстро старею. Почти изо дня в день чувствую, как уменьшаются силы и энергия. Кажется, было бы слишком рано, но что поделаешь, если так быстро мой организм стал вялым» [14].

      Дети росли, учились, а материальное положение семьи ухудшалось. Пришлось отказаться от большой квартиры в доме Поздеева и удовлетвориться более скромным жильем. Предвидя, что в ближайшем будущем станет совсем трудно сводить концы с концами, Петарис осенью 1900 года начал преподавать математику в женской гимназии. Обстановка в этом учебном заведении оставляла желать лучшего. Старые педагоги вели себя недопустимо, обижали своих учениц. Петарис не стал мириться с существующим положением дел. Сразу же нашлись недовольные его преподаванием. И руководство гимназии пригласило инспектора из Новгородского управления учебного округа. Инспектор, придя на урок Петариса, стал глумиться над его преподаванием. Учитель, сбитый с толку, находясь под придирчивым наблюдением этих плохо относящихся к нему людей, действительно провел урок далеко не блестяще. Недоброжелатели торжествовали. На перемене одна учительница демонстративно подошла к Петарису и «поздравила» его с неудачей. Он окинул ее взглядом и произнес: «А вас поздравляю с торжествующей физиономией». Так окончилась только год длившаяся педагогическая карьера доктора Петтера.

      Именно в это время писатель Винцас Петарис сочинял свое последнее произведение – исторический роман «Альгимантас», принесший ему посмертную славу и навсегда вписавший его имя в литовскую литературу.

      В 1901 году, по дороге в Петербургскую духовную академию, куда он ехал преподавать, в Устюжне побывал Александр Дамбраускас. Петарис показал ему рукопись законченного романа. Друзья посоветовались об издании книги и разлучились. Как оказалось, навсегда...

      Сильно простудившись, Винцас Петарис умер 3 октября (по н. ст.) 1902 года. Похоронен он в Устюжне на Казанском кладбище. Весь город провожал своего любимого доктора в последний путь. Гроб на кладбище несли на руках. Когда гроб опускали в яму, многие плакали. И еще долго не могли уйти от только что засыпанной могилы...

      Устюжане чутко среагировали на несчастье семьи Петарисов. Быстро собрав сумму в несколько сотен рублей, вручили ее жене покойного...


      ПРИМЕЧАНИЯ

      1 Устюженский краеведческий музей (УКМ). Ф. 1. Оп. 1. Д. 4/8. Л. 8.

      2 Тютчев Ф. И. Стихотворения. Письма. М., 1986. С. 124.

      3 Памятная книжка Новгородской губернии на 1884 год. Новгород, 1884. С. 92.

      4 УКМ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 4/6. Л. 7 – 8.

      5 Ванагас В., Страукайте Д. Винцас Петарис // К. Н. Батюшков, Ф. Д. Батюшков, А. И. Куприн. Материалы Всероссийской научной конференции в Устюжне о жизни и творчестве Батюшковых и А. Куприна (28 – 29 сентября 1966 года). Вологда, 1968. Л. 100.

      6 УКМ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 4/6. Л. 20.

      7 Там же. Д. 41. Л. 9.

      8 Там же. Д. 4/6. Л. 25.

      9 Там же. Л. 23.

      10 Там же. Л. 25 – 26.

      11 Там же. Л. 26.

      12 Там же. Л. 40.

      13 Там же. Л. 27.

      14 Там же. Л. 37.

Винцас Петарис

ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ лисицы
(по рассказам старых людей)

      Суд над лисицей


      А в это время собрался сейм. Судей избрали по одному как от домашних, так и от диких птиц и зверей. Председателем был медведь. Дикие звери избрали судьями аиста и дикого кабана, домашние – собаку и козла. Уселся суд на лужайке в лесу: звери улеглись вокруг, птицы уселись на деревьях.

      – Достанется теперь лисе! – радовались все ею обиженные, в особенности заяц и петух.

      Не было только одной лисицы.

      Послал медведь за ней кота. Отправился кот, но лисица подкупила посла мышью и тот, вернувшись, доложил, что нигде не мог найти лисицы.

      Послали гусака, но тот и сам не вернулся.

      – Съела длинношеего! Съела! – закричала сорока. – Я сама видела, как она его сожрала.

      – Подождите! Я сама пойду, – поднялась с места собака. Вскоре из кустов показалась собака с лисицей, которую она вела, схватив за шиворот.

      – Почему так долго не являлась? – заворчал на лисицу рассердившийся медведь.

      – Не могла отлучиться, ваша милость! Все не могла оторваться, – оправдывалась лисица, сложив на животе руки и опустив глаза. – Видите ли, я обзавелась ульем пчел и вот теперь мучаюсь с ними. Время роиться. Нужно караулить рой. Одно горе с ними, больше ничего. Если бы нашелся хороший приятель, так я с удовольствием отдала бы ему этот улей... Одна беда – никто не умеет вынимать мед из улья...

      – Я умею! – сказал уже более любезно медведь и проглотил слюнки.

      – Ну, если умеешь, то не возьмешь ли ты у меня этот улей?

      – Об этом поговорим после, – подмигнув лисице, промолвил медведь. – А теперь, любезная, стань перед судом и отвечай на все жалобы, которые на тебя предъявляют.

      – Жалобщики, вперед! – пригласил козел.

      Первым выбежал заяц, за ним вышла куница, за куницей барсук, петух, гусь... Чуть ли не целая толпа зверей и птиц выстроилась в ряд. Первым изложил жалобу заяц:

      – Лиса убила моих родителей. Уничтожила она и братьев, и сестер, и всю семью. Но и этого ей еще мало. Не спаслись от нее и мои малые детки, – рыдая, заключил короткохвостый.

      – Это правда? – спросил медведь лисицу.

      – Какая уж тут правда, – ответила лиса. – Посмотрите, милостивые представители, кто там – позади зайца.

      За спиной зайца прижимались к нему два малых зайчонка.

      – Светлый суд! – вскричал раздраженный заяц. – За мною стоят те дети, которых лиса еще не поймала.

      – Вот и я говорю, что стоят непойманные, – согласилась лисица. Козел, выпучив глаза, посмотрел на пару малых зайчат и сказал:

      – Стоят и – непойманные! Очевидно, заяц врет.

      – Да, конечно! – согласился и дикий кабан.

      – Хитрая, плутоватая лиса! – не утерпел волк, вмешиваясь в дело.

      – Непойманные стоят... А где пойманные – этого она не говорит; те у нее в желудке. Чего тут запираться! Все мы знаем, что лисица сжила со света большое количество зайчат.

      После слов волка между судьями и между собравшимися началось недружелюбное посмеивание над словами лисицы. Один-другой закинул ей нелестное словечко: почувствовала лисица, что дело клонится не в ее пользу.

      – Светлые судьи! Разрешите мне только подойти к вам поближе, а я укажу вам здесь и настоящего виновника, – вскрикнула лиса, пробираясь между зайцем и волком, и затем царапнула зайца по боку.

      – Ну, иди ближе! Иди! – пригласил медведь.

      – Смотрите! – обратилась теперь лиса ко всему сейму, пройдясь по усам волка теми же когтями, которыми только что царапнула зайца по боку.

      Весь сейм взглянул на когти лисицы, а в когтях ясно торчала шерсть зайца.

      – Чьи усы полны заячьей шерсти? – спросила она, обращаясь не столько к сейму, сколько к волку.

      Совесть у волка была нечиста, а потому он теперь очень смутился; ему показалось, что, позавтракав зайцем, он плохо вытер усы. И, заикаясь, волк начал оправдываться:

      – Я не знаю как... Я не догадываюсь откуда... В прошлом году, когда кончилась зима, я, действительно, нашел одного мертвого зайца и, хороня его, поцеловал... Быть может, с того времени и остался какой-то волос.

      – Ври, дружок! – перебила его лисица. – С прошлого года и останется! Почему в моих усах ничего нет? Любишь ты свои грехи на других сваливать!

      – Смотрите, судьи! – продолжила лиса, обращаясь к суду. – Смотрите, какую клевету я терплю. Не думаете ли вы, что у меня сердца нет или что оно у меня не болит, когда я слышу, как позорят мою честь?..

      – Не виновата лиса! Не виновата! – заявил суд, а за ним и весь сейм.

      – Виновен волк, – отозвался козел.

      – Давайте волка сюда! – поддакнул и дикий кабан.

      – Волка! Волка на виселицу! – орала вся толпа. А волка в то время и след простыл...

      Увидев, куда клонится дело, поджав хвост, шмыгнул он в кусты, из одних кустов в другие... и будьте здоровы!..

      Куница и хорек, из-за своих слабых голосов и невзрачных тел, просили было волка быть их защитником и заступником по их делу в сейме. Теперь же, когда тот так бесстыдно покинул сейм и своих в нем подзащитных, они не осмелились и рта разинуть против лисицы.

      Лиса была совершенно оправдана.

      У судей теперь возник только вопрос, чем возместить лисице за клевету. Прежде всего ее выбрали в суд чести, затем присудили ей десятину с каждого, кто посмел или посмеет распространять о ней какие-либо сплетни. И в конце концов, наградили ее почетной грамотой.

      «Ее милость лисица – очень сердобольная. Кур она не режет, зайцев не ловит. Ни птиц, ни зверей не обижает. Питается травками, корочками, изредка жучками. И только в большие праздники кушает рыбку и два-три яичка. Лист выдан всем лисицам на веки вечные».

      К грамоте медведь приложил восковую печать, судьи грамоту подписали. Не подписала только одна собака, за что тут же и была исключена из состава судей и с позором изгнана из сейма.

      Так закончилось дело.

      С решением суда не согласилась не только собака, не согласился и волк. И по сию пору, встретив лисицу, они стараются исправить допущенную судом ошибку[Сказка публикуется по машинописному тексту в переводе Д. Страукайте, хранящемуся в архивном фонде Устюженского краеведческого музея (УКМ. Ф. 1. On. 1. Д. 4/2)].

     

Алексей Васильев (1933-2002)

ВОСПОМИНАНИЯ И СТИХИ

Из автобиографических заметок

      1. О себе и еще кое о чем


      Недавно позвонил мне из Вологды один критик и говорит: «Ты бы хоть биографию свою написал, не дай бог помрешь – зацепиться не за что будет».

      Биография... На роман потянет, а писать его – ни времени, ни условий. Итог к шестидесяти годам таков: семейная жизнь не сложилась, а творчески удалось реализоваться процентов на пятнадцать.


      Исходили немало мои сапоги,
      Но по-прежнему что-то мешает
      Жить счастливей других,
      Жить уютней других,
      Тяжелее других – разрешает.


      Это «что-то» и мешало поступать расчетливо. Сожалею? Пожалуй, да. Ну, а если бы вернуть жизнь? Пожалуй, поступал бы так же, как поступал. Судьба такая.

      Родился 10 марта 1933 года в Устюжне. Мать – Собакина Людмила Александровна (Паукова), отец, Васильев Алексей Алексеевич, пропал в 1934 году в Москве. Отца мне заменил Дьячков Вячеслав Владимирович. Отец оставил городу парк, а мать, продолжая его дело, занималась озеленением города. С 1938 года отец очень часто переезжал с места на место, и мы за ним. Мы – это мама, мой сводный брат Володя (Дьячков Владимир Вячеславович) и я. Вот перечень мест, которые мы сменили до 1947 года: Ильменский заповедник в Челябинской области; Учалы – Южный Урал, Башкирия; Богучар Воронежской области; Хвойная, Пестово Новгородской области, Желябово и вновь Устюжна, где в 1948 году я поступил в лесотехнический техникум. Писал стихи с детства, но опубликовался впервые в техникумовской стенной газете. Что-то про осень. И еще помню, «громыхал» под Маяковского своими стихами на открытии спортзала.

      Летом было не до стихов, все свободное время уходило на занятия легкой атлетикой и футболом. Был чемпионом области по прыжкам в высоту, защищал ворота сборной города. Дошли до финала кубка области. Чуть-чуть не выиграли. На память о роковой встрече осталась пробитая голова и второй разряд по футболу. А потом – военное училище в Тамбове и служба на Русском Севере: Талаги, Малошуйка, Пушлахта, Васьково, Ковдор. Первая серьезная публикация – в архангельской газете «Правда Севера» от 17 июня 1962 года.

      В 1964 году удалось демобилизоваться. Тамбов. Много выступал и часто печатался. Наградили даже грамотой «За эстетическое воспитание молодежи области». И вдруг... запретили печатать! Умные люди подсказали – убегай. Так в 1966 году я оказался в Якутии, в городе алмазодобытчиков Мирном. Якуты десять лет присматривались ко мне, потом стремительно издали книжки «Кимберлит» и «Неразменная вера». Книжки получили отличную прессу, и в 1982 году Москва приняла меня в Союз писателей СССР.

      В 1983 году я приехал в Устюжну в отпуск, но заболела и умерла мама, а я так и остался здесь, на земле предков. Прожитые здесь годы – годы бытовых неурядиц и полунищенского существования – скрашены были выходом в свет в 1991 году книжки «Такая жизнь» (издательство «Советский писатель», Москва), в 1992 году земляки помогли издать в местной типографии книжку «Общий вагон».

      2. О человеческой порядочности

      Если я это помню всю жизнь, значит, случай этот всю жизнь оказывал на меня влияние и достоин того, чтобы о нем я рассказал в своей биографии.

      Второй муж моей мамы, Пауков Николай Васильевич, работал в Устюжне председателем райпотребсоюза. Из Устюжны он уехал в Свирь [1] вместе с мамой. Я остался с бабушкой, Собакиной Надеждой Казимировной. В печально известном 1937 году Паукова арестовали и увезли в «Кресты» [2]. Мама носила передачи, обивала пороги приемных в надежде получить свидание с любимым человеком, но все тщетно.

      Вскоре передачи перестали принимать. А на языке того времени это означало, что человек расстрелян.

      Мама в ранге жены врага народа возвращается в Устюжну. Знакомые от нее отворачиваются, избегая встреч. Водить знакомство с женой врага народа опасно. Она целыми днями не выходит из дома, много курит. Ей 25 лет. У нее тонкой лепки лицо. Еще совсем недавно ей не было прохода от почитателей ее красоты и поклонников. А когда она выходила на лед устюженского катка, то на Ворожском мосту собиралась толпа – поглазеть, как катается Милочка Собакина.

      Прошло всего несколько лет и... жена врага народа. Ни друзей, ни знакомых. Вот в это время и появляется в Устюжне с шестимесячным сыном Владимиром (жена умерла) Дьячков Вячеслав Владимирович, кстати, незаслуженно забытый устюжанами. А ведь не кто иной, как он со своими учениками, посадил и вырастил нынешний парк. Вот и назвать бы его парком имени Дьячкова. На биографии этого человека, заслуживающего всяческого уважения, я хочу остановиться подробнее, ибо то, о чем я расскажу далее, станет понятным при условии более близкого знакомства с ним.

      Уроженец Боровичей [3], офицер царской армии, оставшийся в России. Его полк передислоцировался в 1917 году во Францию, а он «со товарищи офицеры» был посажен на гауптвахту как организатор и участник дуэли на «ку-ку» [4] (была в царской армии среди господ офицеров такая «забава»). Как кадровый офицер, перешедший на сторону народа, был привлечен к работе в управлении РКК [5]. То, что нужно служить Отечеству, было для него аксиомой. Но как? Армия в качестве инструмента, предназначенного для убийства, претила ему. Он экстерном оканчивает экономический институт и работает с Орджоникидзе [6]. Но экономика тех лет оказывается опасным и грязным занятием. И тогда он делает окончательный выбор, решая посвятить жизнь русскому лесу.

      Экстерном оканчивает лесной институт, обзаводится интересными связями и знакомствами. Среди знакомых – лесовод, профессор Эйтинген [7], писатель Леонид Леонов [8], который в те годы собирал материал для своего знаменитого романа «Русский лес», академик Ферсман [9] и др. Выбор сделан. Пора подумать и о семье. Женился он в Ленинграде на дочери главного дирижера Александрийского театра [10] Александровой, работавшей в авиационном конструкторском бюро. Увы, брак не был долговечен. Родив сына Владимира, Александрова умирает. Вот так, с шестимесячным сыном на руках, в надежде пристроить малютку у своей сестры, которая проживала в Устюжне, он и оказался на устюженской земле. А на новогодней елке для детей, которую в 1938 году устроил устюженский лесхоз, пересеклись судьбы сорокашестилетнего бывшего офицера царской армии Дьячкова Вячеслава Владимировича и двадцатипятилетней жены врага народа Людмилы Александровны Собакиной (Пауковой). На Вячеслава Владимировича, прекрасно понимавшего, что творится в стране, сообщение от бабушек-старушек, что это жена расстрелянного врага народа Паукова, возымело действие противоположное: он сразу же сделал ей предложение!

      В Устюжне в то мрачное время, как и всюду, «брали» по ночам. У Казанского кладбища под обрывом щелкали выстрелы... Дьячков это понимал, и наша семья оказалась на Урале, на станции Миасс, а точнее – в Ильменском заповеднике, где отец работал старшим лесничим. Мама вела дом и хозяйство. И вот тут-то я подхожу к главному. Шел второй год Великой Отечественной войны, и вдруг приходит письмо от... Паукова! Он жив, выпущен на свободу и разыскивает свою жену! Паукова мама любила, как может любить женщина лишь один раз в жизни. Но рядом подрастающий Володя, который зовет ее мамой и не подозревает, что она ему не родная мать. В этой ситуации отец пишет письмо Паукову, приглашая его к нам. Высылает деньги на дорогу. И вот сидят они за столом друг против друга. Мама пристроилась в торце стола. Мы выдворены в детскую, но я все слышу и многое понимаю. Идет мужской разговор.

      Отец: Николай Васильевич, я человек, воспитанный в христианстве и офицерском понятии чести. Надеюсь, Вы меня таким и воспринимаете.

      Пауков: Безусловно.

      Отец: То, что произошло, это нонсенс, но ни Вы, ни я в этом не виноваты. А расставить точки над «i» придется нам, точнее, – отец поворачивает голову к матери, – ей. Она решит, с кем ей жить: с Вами или со мной. Чтобы она имела возможность сделать правильный выбор, я предлагаю следующее: Вы живете у нас в течение десяти дней. Вот Ваша комната. Но я ставлю условие: в течение этих десяти дней ни я, ни Вы не предпринимаем никаких попыток склонить ее к принятию решения в мою или в Вашу пользу. Чтобы все было честно, я и Вы будем жить в одной комнате. Людмила с детьми будет жить в детской. Через десять дней вот за этим столом она объявит о своем решении: уехать с Вами или остаться со мной.

      Пауков: Я принимаю Ваше условие.

      Отец: Питаться будете у нас. За десять дней можете на тракторном заводе подыскать работу. Но это нежелательно, ибо при любом раскладе, останется ли она со мной или вернется к Вам, нечаянные встречи... Одним словом, Вы меня понимаете.

      Пауков: Да, я Вас понимаю.

      Отец и Пауков жили в одной комнате, иногда играли в шахматы и вели долгие беседы о войне, о России. Отношения были сдержанными и доброжелательными. А что бушевало внутри у каждого из них, вообразить несложно. К маме оба обращались нейтрально – на «вы» и по имени-отчеству. Она должна была решать судьбу пятерых. В эти десять дней у нее появились первые седые волосы. Привязанность к маленькому человечку, который называл ее мамой, оказалась выше любви к Паукову. Через десять дней она объявила о своем решении.

      Столько воды утекло, а событие это в моей памяти не стерлось, и когда я думаю о человеческой порядочности, всегда почему-то мысленно обращаюсь к нему.


      ПРИМЕЧАНИЯ

      1 Свирь – вероятно, имеется в виду поселок Свирьстрой на берегу реки Свирь в 14 км от города Лодейное Поле Ленинградской области.

      2 «Кресты» – тюрьма в Ленинграде (Санкт-Петербурге).

      3 Боровичи – город в Новгородской области.

      4 Дуэль на «ку-ку» – поединок с применением огнестрельного оружия в темном помещении (стрельба на голос противника, произносящего «ку-ку»).

      5 РКК – РККА (Рабоче-крестьянская Красная Армия).

      6 Орджоникидзе Григорий Константинович (1886 – 1937) – народный комиссар Рабоче-крестьянской инспекции СССР (с 1926), председатель Высшего совета народного хозяйства (с 1930), народный комиссар тяжелой промышленности СССР (с 1932).

      7 Эйтинген Григорий Романович (1889 – 1959) – профессор Московской сельскохозяйственной академии им. К. А. Тимирязева, консультант по лесному делу Народного комиссариата рабоче-крестьянской инспекции РСФСР (с 1924 по 1929), разработчик «Программы опытных работ по уходу за лесом» (1931), автор ряда капитальных трудов по лесоводству.

      8 Леонов Леонид Максимович (1899 – 1994) – прозаик; его роман «Русский лес» вышел в 1953 г.

      9 Ферсман Александр Евгеньевич (1883 – 1945) – минералог, автор фундаментальных трудов по геохимии.

      10 Александрийский театр (ныне Российский академический театр драмы им. А. С. Пушкина) – драматический театр в Петербурге (Ленинграде); автор, вероятно, имеет в виду Мариинский театр (ныне Государственный академический Ма-риинский театр).

     

ЭТЮД ОБ УСТЮЖНЕ

      Здесь, в тишине несуетливых дней,
      Как в старину, готовят в зиму крошево,
      А время, наблюдая рост камней,
      По лету ходит в валенках с калошами.


      * * *

      Владимиру Жабреву
      Хорошо, что предки свои хижины
      Строили на устье речки Ижины,
      Говоря: «Исток не нужен. Устье ж – нам».
      Так и появилась наша Устюжна.

К титульной странице
Вперед
Назад