Предисловие.
     
      Выпуская настоящий сборник, Промысловое Бюро поставило себе целью сделать сводку имеющемуся материалу о внеземледельческих промыслах Вологодской губернии. Для сборника использованы главным образом необработанные материалы: 1) оценочно-статистического бюро Вологодской Губернской Земской Управы, как по подворной, так и по текущей статистике, 2) материалы, собранные Кадниковской уездной земской управой в 1894 году и, наконец, несколько мелких статей, разбросанных по разным редким книгам. Весь этот материал не отличается полнотой и, пользуясь им, невозможно нарисовать полной картины промысловой жизни крестьянского населения Вологодской губернии. Но практические требования минуты ставят перед земским деятелем целый ряд неотложных вопросов, на которые необходимо сейчас же дать ответ.
      Предлагаемый сборник если и не отличается полнотой, то все же дает возможность хотя бы отчасти охарактеризовать промысловую жизнь губернии и послужить в дальнейшем исходным пунктом, как для практики бюро, так и для более детального изучения промыслов.
      Изучение промыслов потребует расходов; но эти расходы окупятся результатами, которые выразятся в улучшении материального положения крестьянского населения.
      В настоящее время предварительное ознакомление с промысловой жизнью уже дало возможность Промысловому Бюро наметить некоторые задачи, вот они: 1) необходимо содействовать улучшению техники производства; 2) дать возможность кустарям получать материал лучшего качества и по более дешевой цене, чем у местных торговцев; 3) содействовать ознакомлению публики с изделиями и положением кустарных промыслов Вологодской губернии; 4) способствовать упорядочению сбыта кустарных изделий, и 5) необходимость организовать систему мелкого кредита.
      Кустарный комитет, учреждение, предшествовавшее Промысловому Бюро в практической деятельности помощи кустарям, не формулировал так отчетливо своих задач и делал все ощупью.
      А ведь нет еще и двух лет, как «Кустарный Комитет» передал свою организацию в ведение Вологодского Губернского Земства, признав себя неспособным оказывать в дальнейшем влияние на улучшение кустарных промыслов губернии; да и не мудрено – он состоял из чиновников, занятых служебными делами, посвящающими «кустарному делу» лишь редкие, свободные минуты.
      Поучительна история деятельности Кустарного Комитета, и в дальнейшем мы постараемся отметить характерные моменты в его развитии.
      Учредителем кустарного склада в Вологде явился энергичный человек, покойный губернатор М. Н. Кормилицин; при нем дела склада идут сравнительно порядочно, но для этого, говоря словами официального отчета*) [См. «Вологодские Губернские Ведомости» № 273, 1899 г. и 4, 11, 26. 27, 28, 1900 г.] – «действительно, нужно было быть покойным М. Н. Кормилициным...».
      «Когда М. Н. Кормилицин 4 декабря 1886 г. открыл выставку, то принятые им меры вызвали по губернии как бы особую «кустарную повинность». Все местное чиновничество, полицейские чины и земские деятели потянули новую «кустарную службу», все в той или другой мере сделались организаторами кустарных производств или поставщиками кустарных изделий. Ближайшие помощники М. Н. Кормилицина принимали в делах выставки самое деятельное участие; на ярмарки и выставки в разные города Империи отправлялись ежегодно из Вологды целые отделы кустарных изделий... Личная канцелярия организатора превратилась как бы в транспортную или биржевую контору, в которой неустанно, то писались фактуры, то принимались накладные по приему кустарного товара. Горе было неопытному чиновнику, если бы он, по каким-либо приходо-расходам выставки, обнаружит дефицит или убыток: по выставке не должно было существовать убытка. Собственная квартира организатора на первое время едва не еженедельно по пятницам была открыта для совещаний по кустарному делу; совещания эти были многолюдны и продолжительны, завершались объемистыми протоколами, последние печатались в необозримом числе экземпляров и рассылались всюду, где чувствовался, хотя малейший запах кустарного дела. Чины полиции встали на стражу береженого дела, а местные земства понесли на него свои лепты деньгами и натурою, т. е. присылкою на выставку кустарных изделий; последние с пароходами из северо-восточных уездов стали притекать в таком обилии, что выставочные помещения оказались тесными, тогда оккупации подверглись квартиры и домовые амбары чиновников особых поручений и секретарей некоторых из губернских учреждений. Для продажи выставочных изделий на вологодской январской ярмарке, местным купечеством было отведено в ярмарочном ряду безмездное торговое помещение, над которым во время сезонного торга вывешивалась видная реклама: «продажа кустарных изделий от Вологодского кустарного комитета», и торговая депутация, проверявшая у купцов документы, всегда бережно и с почтением обходила это «заповедное место»; раз, впрочем, по рассеянности депутация направилась было к нему, но ошибка сразу же была уничтожена угрожающим шепотом одного из депутатов – «Что вы, куда вы лезете, какие тут документы, не видите разве, губернатор торгует». Бурным потоком, широкою волною разлились по губернии «труды и заботы» по кустарному делу и от волны этой не могли уйти даже и преемники покойного организатора...
      После М. Н. Кормилицина деятельность «Кустарного Комитета» начала падать и «Комитет через первые пять лет своего существования, т. е. к началу 1892 года пришел... к полному сознанию непрочности своей организации и слабости своих сил в достижении намеченной задачи.
      Выставка, начиная с 1892 г., постепенно обособляясь от Комитета, незаметно обратилась в простое торговое предприятие, отданное в бесконтрольное почти распоряжение продавщицы г-жи Фалиной.
      В 1896 г., положение комитета является уже настолько критическим, что в этом году, 2 марта, он сам признает себя лишь «совещательным собранием», лишенным к тому же прав, присвоенных юридическому лицу.
      В конце 1901 года комитет передал выставку Губернскому Земству; так печально окончилась, шумно начатая деятельность кустарного комитета.
      При таких условиях пришлось Земству начинать свою деятельность. Первой задачей Земства было: поскорее порвать со всеми начинаниями комитета, с его традициями.
      Насколько правильную позицию помощи кустарям заняло Земство, покажет будущее. Отказаться же от подобной помощи оно не могло, так как по всей Вологодской губернии рассеяно много промыслов, и промыслы здесь играют важную роль в экономической жизни населения.
      Многие крестьяне в нашей губернии, или совершенно забросили земледелие, или взвалили его на женщин, так как нет возможности прокормиться от земли в силу ли малоземелья, или благодаря плохой почве. Железная необходимость заставляет браться такого крестьянина за внеземледельческие промыслы и ставит его в зависимость от мироеда-кулака. Чтобы облегчить эту зависимость, земству приходится являться регулирующим началом и способствовать развитию производительных сил губернии: оно стремится, чтобы буржуазные отношения приняли более нормальный характер. Крестьянство, занятое внеземледельческими промыслами, страдает не от развившегося капиталистического строя, а от его недоразвития; оно страдает от капитала, находящегося в стадии первоначального накопления, что наглядно подтверждается корреспондентами изо всех мест губернии.
      Очерк «Внеземледельческие промыслы Вологодской губернии» написан Н. И. Малининым. «Очерк промыслов по Устьсысольскому уезду» составлен главным образом из интересных заметок г-на Рубанова, собравшего большую часть данных во время его многочисленных поездок по Печорскому краю.
      Общее руководство и редактирование настоящей работы принадлежит нижеподписавшемуся.
     
      Заведующий Промысловым бюро Вологодского
      Губернского Земства Ал. Маслеников.
 
     
      Внеземледельческие промыслы Вологодской губернии
     
      I.
     
      В постоянной борьбе из-за средств к существованию человеческое общество на первоначальных ступенях своего развития приспособляется к естественным условиям окружающей его природы. Последняя принуждает его выбирать те или другие отрасли производства, ставит границы продуктивности затрачиваемого труда и жестоко наказывает за всякую попытку не считаться с ее велениями. Но затем, с прогрессом техники и обусловливаемым ею ростом общественного разделения труда, с осложнением общественных отношений и увеличением сотрудничества людей в сфере экономической жизни, отношения человека к природе принимают мало-помалу иной характер: он не только освобождается из под ее деспотической власти, но начинает сам приспособлять природу к своим потребностям, становясь постепенно из раба природы господином ее.
      По мере покорения природы, борьба с ней принимает все менее острый характер и отступает на задний план перед попытками преобразовать все общественные отношения в направлении большего их соответствия экономическим отношениям, усложнившимся под влиянием роста производительных сил. Европейский запад уже вступил в эту фазу развития и достиг такой высоты культуры, что препятствий естественно-исторического характера для него почти не существует!.. Но наш русский север еще далеко не вышел из-под суровой опеки природы и должен считаться с теми условиями, которые она ставит его экономической деятельности. В силу этого экономическая деятельность здесь развивается пока постольку, поскольку она строго гармонирует с естественно-историческими условиями окружающей природы. Таким образом, знание типичных черт последней необходимо для всякого, кто желает изучить экономическую жизнь края, и понять значение для местного населения различных отраслей его промысловой деятельности.
      Поэтому описанию местных промыслов Вологодской губернии мы предпошлем краткие указания на те естественно-исторические условия, которые вызвали их к жизни.
      Вологодская губерния занимает громадную площадь в 354 тысячи кв. верст, превышая таким образом своими размерами Англию и Европейскую Турцию. Она протянулась от юго-запада к северо-востоку на 1200 верст, достигая иногда до 500 верст в ширину. Эта губерния в западной части представляет крайне однообразную равнину, которую, по мере ее приближения к предгорьям Урала, все чаще и чаще пересекают глубокие долины и цепи невысоких гор. Все это пространство изобилует подземными водами, питающими до четырех с половиной тысяч рек и массу больших и малых озер.
      Каких-нибудь 200 лет тому назад Вологодская губерния на всем своем протяжении была покрыта дремучим хвойным лесом, растущим в низких местах, на сырой болотистой почве, а в более возвышенных – на песчаной. Но в настоящее время только восточная часть губернии сохранила свой прежний вид, хотя уже и там далеко не все леса могут быть названы «дремучими». Что же касается запада, или, вернее, юго-запада губернии, то здесь большая часть лесов давно сведена на сруб или обращена под пашню. Быстрое истребление лесов в одной части губернии, и сохранение их в другой находится в полном соответствии с плотностью населения этих районов. Приводимая ниже таблица дает ясное представление о степени соответствия между плотностью населения и размерами лесной площади по уездам, помещенным в порядке их следования от юго-запада к северо-востоку.
     

     
      Таким образом, в то время как плотность населения двух первых уездов приближается к средней по Европейской России (29,9), в Устьсысольском она только на 0,1 превышает среднюю плотность населения Сибири; а бесконечные леса Устьсысольского и Яренского уездов представляют резкий контраст с голой равниной юго-западной части губернии.
      Климат и почва Вологодской губернии мало благоприятствует земледелию: суровая, продолжительная зима, весенние разливы рек, затапливающие на долгое время не только луга, но нередко и пашни; непродолжительное дождливое лето и резкие понижения температуры, доходящие иногда до легких заморозков в июле месяце, дурно отзываются на урожае хлебов и луговых трав. В том же направлении действует на судьбы земледелия болотистая почва, в сырое лето сгнаивающая корни злаков. Эти неблагоприятные условия особенно сильно сказываются в восточной части губернии, климат которой отличается своей суровостью, а почва - болотиста чуть не повсеместно. Крестьянин Грязовецкого уезда сеет, хотя и в незначительном количестве, пшеницу, а зырянин Удорского края (Яренского уезда), боится сеять далее рожь, которая вызревает далеко не каждый год, и ограничивается почти лишь одной культурой ячменя.
      В силу указанных условий земледелия, на всем протяжении Вологодской губернии население ее ощущает недостаток собственного хлеба и принуждено систематически покупать часть его на рынке. При среднем урожае Вологодский крестьянин прикупает для продовольствия 18 пудов хлеба (статья Л. Н. Моресса в сборнике «Влияние урожаев и хлебных цен на некоторые стороны русского народного хозяйства»). Следовательно, население Вологодской губернии не может жить на счет продуктов земледелия, и принуждено искать средств к существованию, помимо хлебопашества, еще и в тех внеземледельческих промыслах, которые дают ему возможность прокормить как-нибудь себя и семью. Этими промыслами не могут быть работы на фабриках и заводах, потому что фабрично-заводская промышленность развита в губернии очень слабо, и число крупных промышленных заведений весьма ограничено. Города в центральной России, поглощающие значительную часть избыточного населения деревень, в Вологодской губернии дают ему очень мало ресурсов на заработок. Это обусловливается, прежде всего, тем, что горожане составляют ничтожный процент всего населения губернии (4%). Кроме того, это немногочисленное городское население, главным образом вследствиее своей бедности, не предъявляет почти никакого спроса на промышленный труд крестьян, и добрая половина уездных городов, как, например, Яренск, Тотьма, Сольвычегодск, играют роль главным образом административных центров.
      Отсюда становится вполне понятным, что промыслы деревенского населения главным образом должны быть рассчитаны на потребителя, находящегося вне пределов Вологодской губернии. И действительно, громадное большинство продуктов крестьянского промыслового труда, направляется в Москву, Петербург, или чрез Архангельск за границу. Резюмируя все указанное выше, мы должны сказать следующее: естественно-исторические условия Вологодской губернии понуждают сельское население ее усиленно заниматься внеземледельческими промыслами, а незначительное количество и бедность горожан этой губернии заставляют крестьянина обращаться к производствам, которые рассчитаны на потребности рынка, далеко выходящего за пределы этой губернии.
      В будущем должна развиться здесь промысловая деятельность в крупных размерах, так как: предгорья Урала находящиеся в пределах Вологодской губернии, богаты железом, брусяным камнем, а по реке Ухте (Устьсысольский уезд) найдены залежи нефти. Но в настоящее время нефть мирно покоится в недрах земли, а железо и брусяной камень добывается в очень ограниченном количестве. А между тем разработка этих естественных богатств Вологодской губернии может дать толчок к широкому развитию в пределах ее заводской промышленности.
     
      II.
      Отхожие промыслы

 
      Причина возникновения и развития отхожих промыслов лежит в таком росте населения данной местности, при котором часть его уже не может найти себе заработка на родине и, оказываясь здесь лишней, избыточной, ищет приложения своих сил на стороне. Говоря вообще, факт отхода указывает только на понижение среднего уровня благосостояния уходящих, заставляющее их подвергнуть себя случайностям и трудностям, сопряженным с исканием заработка на стороне. Это стремление использовать те силы семьи, которые не находят себе заработка на месте, еще никоим образом не указывает на безвыходность положения производителя, на его обнищание.
      Но отхожие промыслы русских крестьян, как по той обстановке, в которой они совершаются, так и по результатам, к которым приводят, должны быть оцениваемы с несколько иной точки зрения. Так, например, сборник статистических сведений по Самарской губернии характеризует симптоматическое значение русского отхода таким образом: «существующие отхожие промыслы при их современной организации – скорее отрицательный признак для сельского хозяйства» (т. VI, стр. 125).
      Уходящие на заработки крестьяне редко ездят на пароходах и в поездах железной дороги. Обыкновенно, они путешествуют по тропинкам возле железнодорожной линии, спускаются по рекам на плотах и лодках, или вереницей тянутся по пыльным дорогам. В пути эти «промышленники» нередко голодают, мерзнут от холода и жарятся на солнце, заболевают тифом, лихорадкой и дизентерией и мрут, как мухи. Казалось бы, эта «мука мученическая» должна вознаграждаться хотя размерами заработка. Между тем в трудах Комиссии по исследованию кустарной промышленности экономические результаты отхожих промыслов сводятся к нулю: «отхожий заработок проживается по городам и дорогам, по кабакам и трактирам, и нередко отхожий промышленник возвращается домой больной, спившийся и без денег в кармане» (т. VIII стр. 220).
      Таким образом, отхожие промыслы в России, не представляя источника постоянного и значительного по величине заработка, являются, прежде всего, показателями крайней нищеты деревенского населения, доводящей его до бегства из деревни. Поэтому массовый и все увеличивающийся отход из деревни, прежде всего, служит доказательством того, что в данной местности земледелие совершенно не обеспечивает крестьянского населения, и последнее приближается к моменту полного разорения.
      Вологодская губерния входит в число тех районов, где отхожие промыслы играют значительную роль в жизни сельского населения. Почти 2/3 (61,7%) показаний добровольных корреспондентов указывает на существование отхожих промыслов. Сведения волостных правлений о числе выданных паспортов, помещенные в таблицу, где паспорты переведены на годовую норму, указывают, что в среднем по губернии 14,9% взрослых мужчин отправляются на отхожие промыслы. При этом процент уходящих из двух северо-восточных уездов (Яренского и Сольвычегодского), т. е. как раз тех, в которых земледелие наталкивается на особо неблагоприятные условия, повышается до 27,5. Правда, процент отхода в Устьсысольском уезде, находящемся на крайнем северо-востоке, понижается до 14,9. Но это, странное на первый взгляд, явление, как нам кажется, находит достаточное объяснение, во первых, в сравнительно значительном развитии здесь лесных промыслов (рубка и сплав леса и работа на заводах), отвлекающих часть избыточного населения и, во вторых, в крайней отдаленности этого уезда, затрудняющей развитие отхожих промыслов.
      Крестьяне Вологодской губернии отправляются в отход буквально на все четыре стороны: в Петербург и Сибирь, Кострому и Архангельск, причем население каждого уезда идет по преимуществу в ближайшие для него пункты. Местности отхода по количеству направляющихся в них крестьян располагаются в такой последовательности: Ярославская губерния, Архангельск, Петербург, Пермская губерния, Костромская губерния, город Вологда, Новгородская губерния.
      Сельское население Вологодской губернии уходит на самые разнообразные промыслы. К числу наиболее распространенных из них принадлежать те (фабричные и заводские рабочие, сельскохозяйственные рабочие, чернорабочие, плотники, столяры, землекопы), в которых представитель труда попадает в положение наемного рабочего в крупных капиталистических предприятиях.
      Перейдем теперь к анализу данных о выдаче паспортов из волостных правлений за год с 1-го августа 1901 года по 31-е июля 1902 года. Рассмотрение сроков отхода дает нам несколько очень интересных указаний.
     

     
      Приведенная таблица указывает нам, что в среднем около ? уходящих мужчин берут годовые паспорта. Но отход, продолжающейся круглый год, знаменует собой совершенное оставление земледелия, уничтожение всякой связи со своей деревней и полную специализацию в каком-нибудь из внеземледельческих промыслов. Характеризуемый этим явлением избыток рабочих рук, не находящих приложения в сфере земледельческой промышленности, приобретает еще большее значение ввиду того, что контингент уходящих в отход вербуется из взрослых сильных мужчин, лучших работников в семье.
      Количество годовых паспортов по уездам Вологодской губернии правильно понижается по направлению от юго-запада к северо-востоку в урочном соответствии с уменьшающеюся в том же порядке плотностью населения. Это соответствие придает весьма большую степень вероятности положению, которое ставит увеличение отхода в зависимость от большей специализации труда, и капитализации экономического строя юго-западных уездов, по сравнению с северо-восточными. Противоречие с приведенным положением, представляемое Устюгским уездом, при дальнейшем анализе оказывается фиктивным: неожиданное с первого взгляда повышение % годовых паспортов и в этом уезде находит объяснение как раз в большей плотности его населения и более высоком развитии промышленной жизни.
      Хотя текущая статистика дает недостаточный материал для выяснения суммы заработка, получаемого на отхожих промыслах, однако она позволяет составить представление о степени выгодности последних. Показания корреспондентов пестрят такими ответами на вопрос о высоте отхожих заработков: «заработки плохи», «заработки не высокие», «мало приносят домой», а наряду с ними встречаются ответы, проникнутые глубоким пессимизмом, как, например: «большинство уходят одетыми, обутыми, с 3 – 5 рублями (sic!) денег, а приходят голы, босы и без гроша в кармане». К тому же довольно распространенной в пределах Вологодской губернии формой организации отхожих промыслов является наем крестьян капиталистами подрядчиками. Он производится весной или зимой, причем система задатков, заранее выдаваемых под расписку или паспорт, находит широкое распространение. Такие подряды распространены по всей России, и экономическое значение их слишком известно. Поэтому мы не будем указывать на безвыходную кабалу, в которую, благодаря этим пресловутым «задаткам» попадает отправляющийся в отход крестьянин.
      Таким образом уже мимолетное знакомство с отхожими промыслами Вологодской губернии позволяет нам сделать следующие выводы: 1) несмотря на громадную территорию и сравнительно невысокую плотность населения Вологодской губернии, на всем протяжении ее довольно значительный % сельского населения не находит приложения своих сил в сфере земледелия: это заставляет его усиленно искать неземледельческих заработков и гонит за пределы родной губернии; 2) в громадном большинстве случаев, отхожие промыслы или очень мало облегчают экономическое положение крестьянина, не останавливающегося в поисках лучшего будущего перед тяжелыми условиями русского отхода, или приводят его к полному обнищанию.
      Обратившись от статики отхожих промыслов Вологодской губернии к их динамике, мы увидим быстрый рост отхода: из 227 показаний добровольных корреспондентов 171 (75,3%) говорят об увеличении отхода, 37 (16,3%) указывают на отсутствие в нем каких-либо изменений, и только 19 корреспонденций (8,4%) отмечают понижение отхожих промыслов. Если факт значительного распространения отхожих промыслов в Вологодской губернии может быть до известной степени отнесен на счет причин естественно-исторического характера, то их увеличение, идущее столь быстрым темпом, – поддается зарегистрированию, так сказать, «на глазок», должно быть всецело обусловлено причинами характера социально-экономического. Быстрый рост отхожих промыслов заставляет нас предполагать, что в жизни сельского населения Вологодской губернии совершается такой серьезный социально-экономический процесс, такое коренное перераспределение отношений собственности и вызываемое им преобразование общественных отношений, которые разбивают рамки крестьянской жизни доброго старого времени.
     
      III.
      Местные промыслы.
 
      Мы, вообще, так мало знакомы с жизнью России, что динамика и статика экономической жизни крестьянского населения по недостатку, неполноте, или недостоверности имеющихся статистических данных, остается еще во многих отношениях невыясненной. Но, в применении к Вологодской губернии, это «не знаем» имеет место почти по всякому вопросу, касающемуся экономической жизни ее почти полуторамиллионного населения.
      Между тем изучение Вологодской губернии полно интереса, как для человека науки, так и для общественного деятеля. Правда, в юго-западных уездах экономическая жизнь сельского населения в значительной степени приблизилась к обычному складу ее в наших северных губерниях и не представляет ничего особенно оригинального. Но в уездах северо-восточных, особенно на Печере, пред нами встает яркая картина систематически разрушаемых капиталом патриархальных форм жизни. Здесь мы можем наблюдать, как при встрече с лесным и другими, основанными на капиталистических началах, промыслами, перерождаются и принимают иной характер не только отношения производства, но и вся культура края, весь жизненный уклад местного населения. Не менее интересен и тот кризис, который переживает Вологодская губерния в области промышленной жизни ее населения: одни из промыслов более или менее быстро капитализируются, вызывая этим потерю экономической независимости и понижение уровня благосостояния крестьян, промышленников; другие под влиянием хищнического истребления лесов и избиения лесной птицы и зверя безостановочно падают; третьи быстро распространяются по территории губернии.
      Но имеющиеся в наших руках данные так отрывочны, что не только не позволяют нам нарисовать полной картины промысловой жизни населения Вологодской губернии, но не дают точного ответа даже на такие вопросы, как: количество занятого данным промыслом населения, или относительное значение в бюджете крестьянина земледелия и промысловой деятельности. Официальные сведения о промыслах Вологодской губернии поражают своей скудостью: так, например, в отчетах и исследованиях по кустарной промышленности в России (изд. М. З. и Г. И.) данные по Вологодской губ., кстати сказать, составленные только по 26 корреспонденциям, ограничиваются указанием распространения господствующих промыслов; в многотомных трудах Комиссии по исследованию кустарной промышленности России мы нашли всего одну статью о Вологодской губернии, а именно об ее кружевном промысле. Правда, в изданиях центрального и Губернского статистических комитетов находится довольно много сведений по интересующему нас вопросу. Но эти сведения основаны на статистике волостных правлений, значение которой уже давно оценено по достоинству. Поэтому мы избегали пользоваться «адрес-календарями» и «памятными книжками», периодически издаваемыми местным губернским статистическим комитетом. B основу нашего описания местных промыслов Вологодской губернии положены: данные основной и текущей земской статистики, доклады Вологодской Губернской и уездных земских управ, труды Комиссии по исследованию кустарной промышленности в России, материалы сплошного исследования Кадниковского уезда, произведенного Кадниковским земством в 1894 г., отчеты существовавшего с 1886 по 1900 г. Вологодского кустарного комитета, брошюры Арсеньева «Вологодская губ. Очерк кустарных промыслов» и отдельные указания, разбросанные в литературе о русском Севере.
      Чтобы дать читателю общее представление о местных внеземледельческих занятиях населения Вологодской губернии, мы, основываясь на показаниях добровольных корреспондентов, составили таблицу, показывающую, в скольких волостях каждого уезда существует данный местный промысел.
     
     
     
      Конечно, указание числа волостей, занимающихся тем или другим промыслом, представляет слишком шаткое основание для суждения о степени территориального распространения последнего. Волости представляют собой далеко не равные величины по пространству и количеству населения, и это соображение принимает особенно большое значение для Вологодской губ., где на одно селение в юго-западных уездах приходится: в Вологодском – 6,2 кв. в., Грязовецком – 2.8, Кадниковском – 7,1; между тем, как в северо-восточных уездах это отношение выражается в таких цифрах: Сольвычегодском – 20,6, Яренском – 125,0 и Устьсысольском – 245,9 кв. версты. Но мы, за отсутствием других данных, сочли возможным воспользоваться приведенной таблицей, потому что, сопоставляя ее с показаниями корреспондентов, докладами управ и другими материалами, мы получаем возможность приблизительно наметить основные черты каждого из описываемых промыслов.
     
     
      IV.
      Кружевной.
 
      Кружевной промысел распространен в трех юго-западных уездах Вологодской губернии, как раз в тех, где прежде существовало крепостное право. Это совпадение нельзя считать случайным. Если мы обратимся к истории кружевного промысла, то увидим, что еще в начале прошлого столетия в Вологодском уезде существовал ряд мастерских при помещичьих усадьбах. Там, руками крепостных «девок» плелись тонкие немецкие кружева «на манер заграничных», украшались кружевом Malines и application de Bruxelles барские чепчики и воротнички, и покрывались узорами, золотыми и серебряными цветочками бальные платья дам. У нас есть сведения о кружевной «фабрике» (так именовались эти мастерские) г-жи Засецкой. Богатые помещики Вологодского уезда Засецкие, желая организовать у себя в усадьбе плетение кружев, в 20-х годах прошлого столетия послали одну из своих девиц – Аннушку в Ярославское имение Окуловых, у которых уже существовала подобная фабрика. Аннушка быстро научилась этому делу и, вернувшись в свою усадьбу, была назначена учительницей устроенной мастерской. В этой мастерской работали до своего выхода замуж много крепостных девушек, а Анна Михайловна, как нужный для мастерской человек, была обречена на девичество. Выработанные кружева назначались обыкновенно на приданое дочерям помещиков и лишь в незначительной части продавались в Москву и Петербург.
      В 61 г. «порвалась цепь великая, порвалась и ударила одним концом по барину, другим по мужику». Этот разрыв крепостных оков, коренным образом изменив физиономию России, выдвинул совершенно новые экономические отношения. Принудительный труд, основа экономического благосостояния помещиков, отошел в область преданий, а с ним вместе упали и крепостные «фабрики». Но кружевной промысел, прекративший свое существование на барском дворе, быстро развился снова, приняв лишь совершенно другую организацию.
      Еще во времена крепостного права бедные мещанки, дочери маленьких чиновников, пономарей и прочей городской мелкоты г. Вологды занимались кружевным промыслом и заполняли продажей кружевных изделий многочисленные прорехи своих хозяйств. А в 60 гг., как пишет Шелгунов: «вся Вологда плела кружева. Плели старухи, плели молодые и даже девочки 5 – 7 лет уже садились за коклюшки». В большинстве случаев кружевничество являлось подсобным промыслом, помогающим городскому населению перебиваться, как говорится, с хлеба на квас; но встречались и такие семьи, где этот промысел являлся главным источником пропитания.
      Производство кружев на продажу развилось, по всей вероятности, из тех рукоделий, которыми прежде приходилось заниматься каждой хозяйке дома для удовлетворения потребностей своей семьи. Обучение этим рукодельям считалось уже в древней Руси обязательным для каждой девочки, как будущей хозяйки дома, и обычай убирать к свадьбе горницу «наспичниками», дарить сватьям «рушники» и выставлять на показ все собственные ручные изделия девицы-невесты показывает, какое большое значение играло в жизни женщины уменье хорошо рукодельничать. Эти выставленные вещи служили доказательством умения и трудолюбия «молодой».
      С развитием денежных отношений, рукодельные изделия перестали служить средством удовлетворения потребностей только своей семьи. Нужда в деньгах одних социальных слоев и обладание ими других повели к тому, что сплетенные кружева начали поступать в продажу.
      Городские кружевницы плели уже не те дорогие «на манер заграничных» сорта, которые вырабатывались в «девичьих» помещичьих усадеб. Здесь готовились сравнительно дешевые товары, рассчитанные на массового потребителя. Кружевные изделия выплетались по раз навсегда определенному шаблону. Но в 40-х годах прошлого столетия рутина плетения была нарушена целым рядом новшеств. В это время среди высшего общества вошел в моду особый вид рукоделия, заключающейся в том, что узор, нарисованный на бумаге или клеенке, выкладывался нитяной тесемкой разной ширины, а промежутки заполнялись вышитыми иглой решетками. Одна Вологодская мастерица А. О. Брянцева сделала опыт воспроизведения этого узора и тесемок коклюшками и изобрела новый способ плетения кружев, получивший название «манера Вологодского». Таким образом, она плела тальмы, косынки, покрывала для подушек и даже целые платья. Дочь ее С. П. Брянцева, изучившая это ремесло под руководством матери, стала следить за требованиями моды и всю свою долгую жизнь занималась обучением кружевному делу всех, обращающихся к ней. С девочек, принадлежащих к состоятельным семьям, она брала по 5 коп. за урок, а с бедных получала тарелку ягод или каких-нибудь лакомств.
      Своей преподавательской деятельностью С. П. Брянцева занималась с 48 почти до 90 г. и обучила за это время не менее 800 учениц. Контингент ее учениц не оставался одним и тем же. До 74-го года эти ученицы принадлежали к числу городских жительниц, а с 74-го в мастерской Брянцевой все в большем и большем числе начали появляться девочки из деревень, сначала близких к Вологде, а затем и более отдаленных. В 80 гг. прилив учениц из деревень значительно ослабел потому, может быть, что девицы, обучившиеся у Брянцевой, служили руководительницами своих односельчан, и кружевной промысел уже окреп в деревне.
      Растущий спрос на русские кружева и проведение Волог.-Яросл. жел. дороги, облегчившей их доставку в Россию, дали громадный толчок развитию кружевного промысла. Крестьянки охотно переходили к этому занятию ввиду того, что плохие урожаи льна и проникнувшие в деревню дешевые фабричные материи сильно понижали заработки по обработке льна и приготовлению холста. За пряжу упорно держались старухи, а вся молодежь перешла к кружевничеству. Корреспондент Фетиньинской волости Вологодского уезда пишет: «Плетенье вытесняет все другие рукоделия». Деревня работала «наложнее», «круче» города и, довольствуясь меньшими ценами, понижала и без того невысокий заработок городских кружевниц. 3a 80 и 90 гг. кружевничество в Вологде постепенно падало, между тем, как по деревням оно получило громадное распространение, и в настоящее время уже захватило три уезда с 16.000 семейств. Городское население бросает кружевной промысел: причиной этому является развивающийся в России капитализм, открывший для городских женщин много новых заработков: усиленный рост городов, характерный для капиталистического развития России за последние десятилетия и повышение уровня культуры русского общества непрерывно создают все увеличивавшийся спрос на женский труд.
      Таким образом, кружевной промысел, получив развитие в помещичьей «девичьей», перешел в город, но затем все шире и шире распространялся в деревне, и в настоящее время является одним из главных внеземледельческих промыслов трех юго-западных уездов Вологодской губ.: Вологодского, Грязовецкого и Кадниковского.
      В Вологодском уезде он захватывает до 10,079 семейств, в которых 15,406 лиц плетут кружева и косынки. В остальных двух уездах эти числа значительно меньше, в Грязовецком уезде 1587 семейств с 2184 кружевницами, а в Кадниковском 1486 семейств и 2242 кружевницы *) [Приведенное число кружевниц по Кадниковскому уезду отстает от действительности, потому что заимствовано из данных подворной переписи, произведенной Кадниковским Земством 10 лет тому назад]: действительное же число дворов, где кружевной промысел играет роль, должно превышать наши цифровые данные. Но и по этим данным экономическое положение 13,152 хозяйств в большей или меньшей степени зависит от кружевного промысла. Показания добровольных корреспондентов о времени появления кружевничества в различных волостях еще лучше иллюстрируют факт постепенного и еще далеко не достигшего своего предела развития его в этих уездах. Корреспонденции Вологодского уезда чаще всего указывают, что кружевной промысел здесь распространен издавна, даже «спокон веку», или что они ничего не знают о времени его первоначального появления. Судя по тем же корреспонденциям, промысел уже распространен в 25 из 28 волостей и достиг своего естественного предела. Сведения по Грязовецкому уезду слишком ограничены, чтобы на основании их можно было сделать те или другие выводы. Но по Кадниковскому уезду мы имеем ряд интересных данных. Прежде всего, из 49 волостей этого уезда кружевной промысел захватил пока только 19. Затем в ответах добровольных корреспондентов время существования промысла в уезде обыкновенно определяется в 5–10 лет, а корреспонденты Троицкой, Лещевской и Шапшенской волостей указывают, что в этих местах промысел «только еще начинается». Наконец, громадным большинством корреспондентов отмечается факт продолжающегося развития кружевничества. Все эти факты позволяют нам прийти к тому выводу, что, несмотря на значительное развитие кружевничества в губернии, оно продолжает захватывать все большую территорию и проявляет довольно ясную тенденцию к увеличению своего значения в экономической жизни края.
      Кружевным промыслом занимается преимущественно женское население деревни; но сплошное исследование Грязовецкого и Вологодского уездов показало, что рукоделием изредка занимаются и лица мужского пола: на них приходится 0,9% общего числа лиц, занятых кружевным промыслом. Надо заметить, однако, что за коклюшки садятся не взрослые мужчины, а мальчики от 7 до 15 лет. Остальные 99,1% составляют женщины и девушки. Женщины домохозяйки занимаются кружевничеством редко, отдают ему меньшее количество времени, чем девушки, потому что заботы по дому и хозяйству отнимают у них большую часть дня. Зато девушки и подростки постарше отдают этому промыслу все свободное время. В сообщениях корреспондентов, на вопрос о периоде занятия кружевным промыслом, чаще всего встречается ответ: «все время за исключением периода полевых работ», т. е. 7 – 8 месяцев в году. Но по отдельным хозяйствам этот период то понижается до 5 и даже 4 месяцев, то повышается до 10. Обыкновенно работа производится каждой кружевницей у себя на дому, но иногда несколько девушек собираются на посиделки, где разнообразят работу разговорами и шутками.
      В некоторой части русской экономической литературы в число особенных достоинств кустарной промышленности включается работа кустаря на дому, не отрывающая его от семьи и домашней обстановки: причем, последняя рисуется в этих случаях в розовом свете. Но на самом деле работа «в кругу семьи» не дает никаких оснований к восхвалению ее. В кружевном промысле девочек с 5-ти лет уже сажают за коклюшки и заставляют часами просиживать за работой, требующей непрерывного неусыпного внимания. Взрослые мастерицы работают по 16 часов в сутки, а подростки только немногим меньше. Плетение кружев производится преимущественно по зимам, в душной атмосфере избы, где кроме людей находятся еще овцы, телята и другой мелкий скот. А так как в Вологодской губ. зимний день очень короток, пять – шесть часов, то кружевнице приходится большую часть времени работать с плохенькой маленькой лампой, которая дает совершенно недостаточное количество света и массу копоти. В результате этих антигигиенических условий работы, плетельщицы кружев жалуются на ломоту спины, боль в затылке, резь в глазах и общее физическое утомление.
      Орудия производства кружев очень просты и сравнительно недороги. Они состоят из пяльцев, круглой подушки, на которую накладывается кружево; коклюшек, употребляемых при работе в количестве от 8 до 300; сколок, булавок, ниток и шелка. Пяльцы сделаны из тонких деревянных брусков, сколоченных наподобие лотков. Коклюшки, употребляемые Вологодскими кружевницами, отличаются особым изяществом и легкостью; их вырезают из прутьев жимолости и вереста. Все эти вещи служат очень долго и стоят недорого: пяльцы – коп. 30–40, сотня коклюшек – 40 коп., 100 булавок – 5. Материалом для кружев служат: нитки разных сортов и шелк.
      По технике производства кружева делятся на русские и сцепные. Кружева сцепные плетутся 5-ю и до 25 пар коклюшек, а при плетении русских – кружевница употребляет иногда более 300 пар коклюшек. Вологодские кружевницы работают самые разнообразные вещи, начиная с узких простеньких кружев, продаваемых по 12 коп. за десяток (10 арш.), кончая крупными вещами, как то: накидки, покрывала, платья, ценность которых достигает, до нескольких сотен рублей за штуку. Эти дорогие и художественно исполненные вещи плетут лучшие мастерицы, выдающиеся по своей ловкости и уменью: они представляют как бы аристократию этого промысла. Наряду с этим делением кружевниц по степени в художественности работы, в Вологодской губ. существует специализация по районам: каждый район плетет определенный род кружев или кружевных изделий.
      Одни сорта кружев принадлежат к типичным местным, а другие занесены более или менее случайно со стороны. Рисунки модных журналов, случайно схваченный узор, плоды фантазии какой-нибудь мастерицы, вроде Брянцевой, вот те пути, которыми в кружевной промысел попадало что-нибудь новое, получал распространение какой-нибудь еще неизвестный «манер» или новое изделие. Но, в общем, в этом промысле один и тот же шаблон сохраняется на протяжении десятилетий, и деревенская кружевница в настоящее время плетет те же кружева, которым еще ее мать научили добрые люди 20 – 30 лет тому назад. Творческое начало, улучшение и усложнение рисунка, как постоянное текучее явление, в Вологодском кружевничестве совершенно отсутствует. Беспомощность кустаря и его полное незнакомство с требованиями рынка, характерное для кустарной промышленности вообще, сказывается и на истории возникновения и развития новых сортов кружев или новых кружевных изделий. Изолированность кружевницы от потребителя производимых ею кружев, постоянно вызывает несоответствие между предлагаемым ею товаром и рыночным спросом. Уничтожение этого несоответствия по той же причине, принимает крайне болезненную форму: мода на тот или другой «фасон» уже давно прошла и заменилась совершенно другой, а крестьянка какой-нибудь Несвойской волости, ничего не зная о происшедших изменениях, продолжает себе плести кружева по образцам, перенятым ею еще в годы ее обучения, и только после систематического отказа скупщика принимать ее изделия и невероятного падения их цены, она догадывается о необходимости перехода к плетению по новым фасонам. В данном случае мы видим яркий пример той неприспособленности жителя деревни к требованиям капиталистического хозяйства с его громадным рынком и постоянными изменениями спроса, которая гибельно отзывается на благосостоянии крестьянского населения.
      Мы укажем ниже, как на этой почве развивается система эксплуатации кружевниц скупщиками, а пока постараемся выяснить, какое положение занимает кружевной промысел в экономической жизни крестьянина юго-западных уездов Вологодской губернии. Корреспондент из Нефедовской волости Вологодского уезда пишет: «на эти (кружевные) заработки женщины обзаводятся приличной одеждой, а малоземельные крестьяне приобретают хлеб и вошедший у всех в насущную потребность «чай и сахар». Другой корреспондент сообщает, что «по случаю плохих урожаев и бедности многие семейства содержатся от продажи кружев, в особенности во время весны, когда кончается хлеб своего урожая: тогда хозяйка семьи несет к торговцу десяток–два кружев, покупают 10 – 20 ф. и много пуд муки; смотришь – семья от голода спасена, и так длится до нового урожая или других более выгодных заработков, бывающих во время лета». Но наряду с этим, другие корреспонденции указывают, что заработок от плетения кружев употребляется на приобретение шелковых платьев и других предметов роскоши. Сопоставление этих корреспонденций приводит нас к выводу, что этот промысел играет несколько различное значение в жизни состоятельной и бедной группе крестьянского населения. В семье зажиточных крестьян деньги, заработанные плетением кружевных изделий, составляют личную собственность кружевницы, и не входят в общий бюджет семьи. Понятно, что кружевница, член богатой семьи, тратит свой заработок на приобретение хорошего платья, дорогого платка, или чего-нибудь еще в этом же роде, а бедняки на деньги, выручаемые от продажи кружев, покупают хлеб, чай, сахар, вообще продукты, необходимые для поддержания жизни. О том, какова эта жизнь, говорит одна корреспонденция такими словами: «в народе бедность видна повсюду: обыкновенные харчи – хлеб и снятое из-под сепаратора молоко «обрат», а у многих и того нет, картофель и другие овощи многие считают как бы за шикарный харч». На вопрос: какой же % кружевниц входит в число семей, считающих картофель шикарными харчами, прямого ответа от корреспондентов мы не получим. Но в нашем распоряжении имеется ряд косвенных доказательств, которые достаточно ясно говорят за то, что кружевной промысел особенно распространен среди малоимущего крестьянства. Во первых, почти все корреспонденты указывают на то, что кружевным промыслом занимаются подростки с 5–7 лет, так что труд малолетних можно считать общим явлением в этой отрасли производства. Но усаживание за работу малых ребят может иметь место только там, где к этому вынуждает тяжелая экономическая необходимость. За то же самое говорит интенсивность и продолжительность работы кружевниц, не прекращающих плетения кружев даже тогда, когда вредные влияния его на организм работниц получают довольно сильное выражение. Изучая ниже историю развития скупщичества, мы увидим, что закабаление им кружевниц выросло на почве такой бедности последних, которая отдавала их в полное распоряжение скупщика. Все это дало возможность талантливому исследователю кружевного промысла Вологодской губернии Н. В. Шелгунову охарактеризовать его так: «кружевничество – гордое нищенство, не просящее милостыни». И так в большинстве случаев Вологодская кружевница берется за коклюшки не ради шелкового платья, а для получения куска хлеба. Это находит себе подтверждение в сообщении корреспондента Благовещенской волости Вологодского уезда, который пишет следующее: «наша волость имеет до 6000 душ населения, но, благодаря кружевному промыслу лиц, занимающихся нищенством, не более 20 человек». Большинство других корреспондентов говорит о кружевном промысле как одном из главных внеземледельческих занятий населения и указывает, что он является крупным подспорьем к земледелию, позволяющим крестьянскому двору кое-как сводить концы с концами.
      Но эти концы все более и более расходятся, благодаря ухудшающейся оплате труда кружевниц, все более опутываемых сетями откупщиков. Скупщик или, вернее, скупщица (в кружевном промысле скупкою занимаются преимущественно женщины) явились посредниками между производителем и потребителем кружев уже очень давно. В статье о Вологодских кружевницах, помещенной в книжке журнала «Акционер» за 60-й год, мы уже видим указания на существование особых лиц, занимающихся скупанием кружев. «По внутреннем употреблении кружева в значительном количестве при посредстве торговок увозятся в Петербург».
      Но в это время еще очень значительная часть кружевниц работала по заказу на потребителя из состоятельных классов общества. Указанный в статье Шелгунова месячный заработок таких кружевниц, хотя и не был особенно высок, все же не понижался ниже 6 рублей. По мере того, как развивалось в Вологде производство кружев, предложение превышало местный спрос, и кружевница все в большей степени работала на иногороднего потребителя, роль скупщика все более и более росла, а вместе с ней увеличивалось и его господство над мелким производством. «В последние годы все Вологодские кружевницы живут в крайней нужде и безвыходной бедности; они, не имея непосредственного сбыта своих произведений, находятся в постоянной зависимости от скупщиц, которые богатеют на счет бедных кружевниц» (Арсеньев «Вологодская губерния. Очерк кустарных промыслов» 1882 г.). Месячный заработок кружевниц в это время колебался уже в пределах от трех до пяти рублей, падая иногда значительно ниже этой суммы. Результат развития скупщичества не замедлил оказать свое влияние на материальное благосостояние Вологодских мастериц: их заработки к началу 80-х годов уже успели значительно понизиться.
      Между тем завязанные скупщиками сношения с Петербургскими торговыми фирмами крепли и развивались. Это увеличение рынка повело за собой повышение спроса на кружева со стороны скупщиков, а оно, в свою очередь, не замедлило вызвать соответствующее расширение производства. Кружевной промысел начал распространяться по деревням. Первое время крестьянки изредка приходили в город, и сами сбывали свои изделия 5 – 6 мелким скупщицам, скромно ютящимся в небольших домиках около церкви Благовещения. Так как спрос в эти годы превышал его предложение, то скупщицы ловили продавщиц кружев на улице и старательно путем надбавки нескольких копеек перебивали друг у друга этот ходовой товар. Но промысел быстро развивался в ищущей заработков деревне, и последняя стала периодически доставлять в города значительное количество кружева. Тогда купля–продажа была перенесена на базар около церкви Благовещения, на котором уже не 5–6, а десятки скупщиц покупали кружева у крестьянок. Рост оборотов по купле–продаже кружев вызвал к жизни новый вид скупщиков–капиталистов, перекупавших этот товар у своей мелкой братии, которая получала его от крестьянок. Но скоро и торговля кружевами на Вологодском базаре потеряла характер покупки от производителя. Это произошло таким образом: деревенские кружевницы обыкновенно поручали кому-нибудь из односельчан, отправляющихся по своим делам в город, продать их кружева. Когда промысел в деревне захватил уже не один десяток дворов, то идея скупать кружева на месте для перепродажи их с некоторой пользой для себя в городе, показалась какому-нибудь хозяйственному мужичку не лишенной прелести, и он не преминул привести ее в исполнение. По мере того, как кружевной промысел охватывал все расширяющийся сельский район, кружева начали появляться на сельских базарах и ярмарках и сейчас же создали почву для образования новой категории скупщиков, перекупающих товар у одних (сельских) скупщиц для продажи другим (городским).
      Таким образом, между потребителем и крестьянской кружевницей вырастает все увеличивающаяся армия скупщиц, и к концу 80-х годов кружево последовательно проходило иногда чрез руки 6 – 7 лиц, прежде чем украсить платье Петербургской дамы. О величине заработка этой насевшей на кустаря армии дает представление следующая выдержка из «Трудов Комиссии по исследованию кустарной промышленности в России»: «первые сборщицы пользуются приблизительно 3 коп. с рубля чистого барыша. Следующие удерживают копеек по 5, потом другие по 8–10, наконец, главные торговки, сортирующие партии, берут до 15 коп. чистого барыша с каждого рубля». Это занятие давало столь значительные барыши, что, по словам автора только что цитированной статьи, «скупкой их и продажей не гнушались даже лица, служащие, и даже занимавшие известное положение в обществе».
      Между всеми представителями этой социальной группы кипела ожесточенная борьба из-за барышей, в которой побеждали лица, обладавшие сравнительно большими капиталами. Понятно, что кружевницы, постоянно нуждающиеся в деньгах и лишенные в силу этого возможности обождать продажей своих рукоделий до более благоприятного момента, не только не принимали участия в этом дележе, но еще отдавали каждой новой группе скупщиков часть своего заработка.
      Городские кружевницы побросали постепенно этот промысел, когда он сделался крайне невыгодным, и перешли к другим, лучше оплачиваемым, городским профессиям. Но крестьянкам некуда было уйти из-под тяжелой власти торгового капитала, и они безмолвно покорились своей участи, которая не улучшилась и в настоящее время.
      За последние годы только что описанная система скупки кружев уступает свое место другой. Смысл происходящей приблизительно за последние 5 – 10 лет в этой области эволюции заключается в том, что мелкий торговый капитал, укрепившийся было в области скупки кружев, вытесняется крупным. Капиталисты скупщики очень скоро увидели для себя невыгоду в существовании между ними и производителями крестьянами толпы посредников, и решили обратиться непосредственно к последним. Начиная, приблизительно, с начала 90-х годов скупщики, обладающее достаточным капиталом, преимущественно, хозяева мануфактурных лавок в крупных селах, вошли в непосредственное общение с кружевницами путем личных разъездов по деревням или с помощью наемных агентов.
      Казалось бы, кружевницы должны были выиграть от этого сокращения пути между потребителем и производителем, но, на самом деле, от непосредственного общения капиталиста скупщика и кружевницы положение последней, если и изменилось, то, во всяком случае, не к лучшему. Прежний скупщик, перебегавший на базаре от одной кружевницы к другой и оперировавший по мелочам, часто и сам обладал незначительным капиталом. Поэтому он не мог развить в широких размерах кредитование кружевниц, не мог организовать постоянного наделения последних сырым материалом производства, не мог, говоря вообще, связать кружевниц многочисленными нитями оказываемых ей «услуг». Но эта деятельность, за которую крестьяне называют кулаков в глаза благодетелями, а заочно мироедами, получила широкое развитие в руках крупных посредников.
      В статье «Историческое развитие и классификация форм промышленности» Бюхер дает краткую, но блестящую характеристику развития системы скупщичества. «Так как подспорные промыслы и мелочная торговля стали недостаточны, то начали искать выхода, посещая более удаленные ярмарки и вступая там в сношения с более широким кругом потребителей. Но часто у мелкого люда на это не хватало средств: запас товаров его был слишком незначителен; выгоды от поездки не покрывали издержек ее и потери времени. Представлялось более выгодным поручать продажу своих изделий за известное вознаграждение купцу или состоятельному товарищу по ремеслу, который и без того отправлялся на ярмарку. Получивший поручение мог найти это дело выгодным; тогда он старался ближе ознакомиться со вкусами и требованиями иногородних покупателей, и в скором времени естественным результатом всего этого было то, что он уже сам стал делать заказы такому мелкому ремесленнику–специалисту. Если дело продолжало представлять выгоды, то он заключал договоры о поставке со многими мастерами, соединял однородные продукты в партии, ссужал мелких ремесленников оборотным капиталом или доставлял им сырье. Таким образом, возникла зависимость между купцом и ремесленником».
      До сих пор мы говорили о скупщиках, как посредниках между потребителем и производителем, об их роли в процессе обмена продуктов кружевного промысла и указали на понижение заработка кружевниц, вызванное развитием этой системы. Но торговый капитал, внедряясь в социальные слои, экономически слабые и не приспособленные к общественным отношениям капиталистического хозяйства, принимает ростовщический характер и отдает мелкого производителя в кабалу обладателю капитала. Эта кабала развивается на почве снабжения мастериц сырым товаром и кредитования из лавки. Как ни дешев сравнительно сырой материал (хотя о шелке этого сказать нельзя) и орудия производства кружевного промысла, однако и такой маленькой суммы часто нет у кружевницы, которая в силу этого должна или прекратить дальнейшую работу, или пойти к торговцу нитками и шелком (он же скупщик кружев) и попросить их у него в кредит. К нему же она обращается всякий раз, когда у нее нет хлеба, чая, сахара, когда ей надо занять денег или получить материи для платья. Мало помалу скупщик устанавливает меновую торговлю на кружево, уплачивая за него хлебом, мануфактурными и колониальными товарами и необходимыми для производства кружева сырыми материалами; долг за кружевницей растет, и она все более и более запутывается в сетях, расставленных ей.
      В результате, находясь в полной зависимости от своего «благодетеля», кружевница молчит, когда ей спускают за дорогую цену подмоченную муку, когда ее обмеривают и обвешивают, когда скупщик принимает ее кружево по безобразно низкой расценке. Как ни усиливает скупщик обсчитывание и обмеривание кружевницы, последняя принуждена переносить это терпеливо, так как на другой же день ей придется оставить промысел и пойти миру. Прием выдачи товаров прекрасно характеризует один из фактов, встречающихся в практике Вологодского промыслового бюро. «При продаже материалов скупщики придерживаются системы обдуманного обмана; вот один пример из практики бюро: приходит женщина и приносит черный шелковый шарф: на вопрос приемщицы: почему так дорог шарф? плетея отвечает, что в нем 1 ф. шелка по 2 руб. 80 коп. за фунт, шарф свесили – оказывается, что он весит только три четверти фунта, значит плетея при покупке получила пол фунта воды, уплатив за нее 1 р. 40 коп.». (Из доклада Управы Губернскому Земскому Собранию 1903 года). Сообщения корреспондентов чуть не единогласно говорят о том, что цены кружевных изделий падают, и заработок кружевниц безостановочно понижается. Насколько на это понижение заработка влияет забор товаров в кредит из лавки скупщика, видно из сообщения корреспондента Нефедовской волости Вологодского уезда, который усиленно жалуясь на ухудшение материального положения кружевниц, в заключение пишет: «некоторые шелк покупают в собственность на наличные деньги и продают их по хорошей и прибыльной для них цене, или тем же местным торговцам, или приезжим скупщикам, или местным подрядчикам».
      По сведениям текущей статистики средний годовой заработок взрослой кружевницы колеблется и пределах от 20 до 30 руб., а подростка от 10 до 15, достигая иногда поразительно ничтожных размеров. Например, в Кодановской волости месячный заработок взрослой кружевницы равняется 1,5 – 2,0 р. Денежный заработок кружевниц сильно пал по сравнению с 70-ми годами. В общем, заработок Кадниковских кружевниц ниже заработка кружевниц Вологодского и Грязовецкого уездов.
      Труд мастериц различно оценивается по степени художественности и тонкости его выполнения. Десяток кружев оценивается от 12 коп. до 10 руб., шелковая косынка от 90 коп. до 12 руб., шарфы из того же материала от 3,0 до 16,0. Но систематическое выжимание из кружевницы возможно большей суммы и понижение ее заработка до минимальных размеров повело за собой такой способ расценки кружевных изделий, при котором ни затрата усиленного труда, ни выполнение тонких и трудных узоров, ни художественные дарования мастерицы не оплачивались соответствующим повышением ее вознаграждения. Оно сводилось почти к тому же самому минимуму, как и труд рядовой кружевницы. По вычислению автора статьи о Вологодском кружевном промысле, помещенной в «Трудах комиссии по исследованию кустарной промышленности в России», продажная цена хорошего кружева повышается по сравнению с плохими сортами его в пять раз, в то время как заработок кружевниц увеличивается всего в 2 ? раза. А плетение хороших, тонких кружев особенно утомительно и вредно отзывается на зрении кружевницы. Если мы сравним средний заработок косынщиц и кружевниц, то увидим, что труд первых колеблется между 3 – 6 руб., опускаясь в отдельных случаях ниже среднего заработка кружевницы (3,5). Так, в Борисовской волости Вологодского уезда косынщицы получают в месяц иногда только 2,4, в Васьяновской вол. Кадниковского уезда этот заработок колеблется между 1,0 – 2,0 (кружевницы этой волости получают 1 р. – 1,50 к. в месяц). Корреспондент Нефедовской вол. Волог. уезда пишет: «косынщицы получают с торговца при сдаче ему шелковой косынки по 60 и 70 коп. со штуки. Одну косынку женщина выплетает в течение недели». Такая плата за плетение хорошего кружева приводит к тому, что мастерица, не гоняясь за качеством, старается сработать, по крайней мере, побольше аршин кружева или экземпляров косынок и сколок. Отсюда нам делается вполне понятной то падение добротности изделий кружевниц и применение ими недобросовестных приемов при работе, о которых говорит большинство корреспондентов. В докладе Вологодской Губернской Земской Управы мы читаем: «Реагируя скупщику, кустарь старается увеличить количество производимых изделий, ухудшая их качество... В 1902 году цена кружевных изделий сильно понизилась сравнительно с предыдущими годами, параллельно с этим и кружевные изделия стали много реже, рисунки растягиваются так, что в конце совершенно отступают от оригинала, и кажется, что наблюдатель рассматривает совсем другой рисунок, снятый с какого-то иного оригинала».
      Это явление – результат страшной эксплуатации женского и детского труда, свившей себе прочное гнездо в кружевном промысле Вологодской губернии.
      Понижение качества кружев начало дурно отзываться на размере спроса их, и крупные Петербургские фирмы уже неоднократно выражали требования на хорошие по качеству хотя бы и более дорогие изделия. Под влиянием этих запросов столичных магазинов, выражающих мнение потребителя, в среде наиболее крупных скупщиков кружев возникло иное отношение к мастерицам. Недавно они принимали всякий товар, не обращая внимания на его качество, а за последние года начали пренебрегать дурными кружевами и требовать от кружевниц художественно выполненные изделия.
      Наряду с этим, крупные скупщики довольно охотно начали соглашаться на повышение оплаты труда, потраченного на плетение высоких сортов кружев. Для обеспечения себя требуемым товаром в данное время скупщики перешли к новой системе получения их, системе заказов отдельным кружевницам определенных изделий, изготовляемых из материала, принадлежащего скупщику. Таким образом, на наших глазах возникает новая форма производства кружев, при которой скупщик и кружевница встречаются уже не на рынке, как продавщица и покупатель, а в самом процессе производства, как работодатель и наемная работница.
     
      V.
      Роговой промысел
 
      В Кадниковском уезде, на берегу Кубенского озера, недалеко от впадения в него р. Кубены, лежит большое и богатое село Устье, представляющее торговый и административный центр Устьяновской волости. Это село волость, в отношении господствующего в ней внеземледельческого промысла, занимает очень оригинальное место в Вологодской губ. В пределах ее уже очень давно существует и захватывает все больший % населения роговой промысел, не играющий никакой роли в промышленной жизни населения всех остальных пунктов губернии. Хотя данные по истории этого промысла очень скудны, но они все же дают возможность отметить несколько интересных фаз его развития.
      Роговой промысел занесен в Устьяновской волости местным крестьянином Глинкиным. В конце 30-х годов Андрей Глинкин, уроженец Устьяновской волости, попал в Петербург и, обучившись там гребенному искусству, открыл свою мастерскую. В этой мастерской он в продолжение 25 лет делал гребни и аптекарские товары для различных магазинов, а в 62 г. уехал из Петербурга на родину, в дер. Борисово Устьяновской волости и начал было продолжать свое дело и на родине, но сбыт гребенок оказался здесь слишком незначительным. Тогда Глинкин снова принялся за выделку аптекарских роговых товаров, которые его сын Александр отвозил на продажу в обе столицы.
      В одну из своих поездок в Петербург Александр Глинкин натолкнулся на хорошего мастера роговых портсигаров, пороховниц, ножей для разрезывания книг и других изящных изделий – Табакова, замотавшегося и спивавшегося в Петербурге. Глинкин поставил его на ноги, вывез из Петербурга и пристроил к отцовскому делу. Под руководством Табакова семейство Глинкиных перешло к производству самых разнообразных изделий из рога, и расширило свои обороты до таких размеров, что в начале 80-х годов уже имело 2 мастерские с 20 наемными рабочими и собственную правильню для расправления рога. Так как роговой промысел обогатил Глинкиных, то они прикупили земли, завели до 20 коров, и, удобряя пашню отбросами рогового производства, получали прекрасные урожаи.

К титульной странице
Вперед