Зафиксированные раскопками ров и изгороди разновременны. Первоначальным является ров. Скорее всего, древнейшая система укреплений не ограничивалась рвом и содержала другие элементы (земляной вал, тын, срубные конструкции и т. п.), которые не удалось выявить. Возможно, они были полностью уничтожены в результате пожара или при засыпке рва. Определить профиль рва в ходе раскопок не представилось возможным, так как он уходил за границы обследованного участка. Но в 1987 году А. М. Иванищевым производилось археологическое наблюдение при прокладке траншеи, проходившей по проезжей части ул. Ударников. Напротив дома № 4 (8-10 метров к югу от южной стенки раскопа) было зафиксировано понижение материка на протяжении 25 и глубиной до 2,5 метра [11]. Нет сомнений, что это продолжение рва, открытого раскопками. Его глубина отвечала стандартам XV века. Примерно такую же имел ров городища Великого Устюга: "...а ров за Спасскими вороты в глубину сажень с четвертью" [12], что составляет около 2,7 метра. Зафиксированный в траншее участок рва мог приходиться на его изгиб, поэтому ширина рва, скорее всего, была менее 25 метров. Очевидно, ров не был постоянно заполнен водой, так как его ложе расположено значительно выше уровня воды в реке Вологде.
Нельзя исключать, что изгороди в виде плетневых конструкций, вскрытые во II строительном горизонте, также являются лишь одним из элементов системы укреплений. Традиция применения плетня в качестве укрепления имеет глубокие корни: "В городищах дьякова типа и северных раннеславянских встречаются тын (Старшее Каширское) и плетень (Березняки)... Хвойко нашел деревянные столбики, оплетенные хворостом, в валах Шарковского городища", археологически плетневые конструкции выявлены в валах Переяславля-Рязанского [13]. В связи с распространением огнестрельного оружия с конца XV века принципиально меняется схема построения обороны городов. Появляются фортификации "бастионного типа", при строительстве которых возобновляется опыт использования плетневых конструкций [14]. Первой постройкой этого рода принято считать сооружение в Москве в 1534 году Китай-города итальянским архитектором Петроком Малым. Летопись так описывает это событие: "...и устроиша хитрецы велми мудро... исплетаху тонкий лес около болшого древня и внутрь насыпаху землю и велми крепко утвержаху ... и на верее устроиша град древян по обычаю" [15]. После Москвы подобные китай-города сооружаются в Себеже, Смоленске и, видимо, Пронске. "Появление укреплений из плетня объясняется их подкупающе простой и в то же время эффективной антипушечной конструкцией. Неприятельские ядра, проходя сквозь плетень, вязли в насыпной сердцевине, не разрушая преграды. Преимуществом плетневых сооружений была и скорость их постройки" [16].
Обнаруженные на Вологодском городище плетневые сооружения очень близки по конструкции Китайгородским*. Посетивший в 1580 году Смоленск папский легат А. Поссевино отмечал, что они "состоят из земляного вала и плетней, спрессованных до твердого состояния" [17]. Хотя специальной засыпки между линиями плетней стратиграфически проследить не удалось, думается, что устройство укреплений в Вологде мало чем отличалось от фортификаций этого типа других городов. Вряд ли плетни сами по себе могли служить серьезной преградой.
Если принять за аксиому, что впервые плетнево-земляные конструкции были применены при строительстве московского Китай-города, то датировать сооружения Вологодского городища следует временем после 1534 года. Корректируют датировку результаты дендрохронологического анализа, проведенного в лаборатории естественнонаучных методов РАН Н. Б. Черных. Дата рубки дерева, примененного при строительстве укреплений, определена около 1548 года. По мнению А. Н. Кирпичникова, появление крепостей "бастионного типа", в том числе с использованием плетней, являлось прогрессивным шагом в развитии военного зодчества во второй трети XVI века. "Такие постройки возводились в России во все более разнообразных формах и при участии опытных, вероятно преимущественно иностранных, зодчих" [18]. Дополнительными факторами неприступности являлись окружение города заболоченными лесами, отсутствие дорог в межсезонье, удачный выбор места расположения крепости. Не случайно С. Герберштейн отмечает, "что крепость ее (Вологды. - И. К.) укреплена самим характером местности" [19].
_____________
*Выражаю признательность С. А. Шарову за указание на аналогии. См. также: Сапожников Н. В. Оборонительные сооружения Смоленска // Смоленск и Гнездово. МГУ, 1991. С. 65.
V
Материалы раскопок вряд ли корректно однозначно отождествлять с конкретными историческими событиями. Попробуем лишь провести некоторые параллели.
В конце XIV-XV веке Вологда и ближайшие окрестности неоднократно становились театром военных действий. Надо полагать, с этим связана необходимость в строительстве городских укреплений. Укрепления перестраивались и возобновлялись, что нашло отражение в письменных источниках. Очевидно, засыпка рва и возведение плетневых конструкций, зафиксированные в III и II строительных горизонтах, являются результатом одной из реконструкций.
Вторая половина XVI века - новый этап градостроительной истории. В 1565 году "Великий государь, царь и великий князь Иоанн Васильевичь в бытность свою на Вологде повелел рвы копать, и сваи уготовлять, и место очищать, где бысть градским стенам каменнаго здания" [20]. Границы новой крепости не захватили территорию старого Вологодского городища, которое стало заниматься под городские усадьбы. Постройки одной из них, судя по всему, и обнаружены при раскопках в I строительном горизонте.
В заключение можно сказать, что наличие укреплений было существенным фактором и показателем развития Вологды как важнейшего городского центра на севере Руси с XV века. В то время Вологда становится не только крупным торговым городом, но и опорным пунктом для установления контроля Московии над землями Заволочья, местом хранения "государевой казны".
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Никитин А. В. Древняя Вологда по археологическим данным // Сборник по
археологии Вологодской области. Вологда, 1961. С. 10.
2 Герберштейн С. Записки о Московитских делах. СПб., 1908. С. 116.
3 Акты социально-экономической истории северо-восточной Руси конца XIV - начала XVI веков. Т.2. М., 1958. С. 130.
4 ПСРЛ. Т. 28. М.; Л., 1963. С. 161.
5 ПСРЛ. Т. 33. Л., 1977. С. 136.
6 ПСРЛ. Т. 28. М.; Л., 1963. С. 161.
7 Фехнер М. В. Вологда. М., 1958. С. 7.
8 Никитин А. В. Отчет о раскопках в Вологде в 1955 г. (Архив ИА РАН. № 1192.
С. 16-17; Колл. ВОКМ. № 10653).
9 План местности города Вологды, 2-го полицейского участка. 1890 г. (Копия хранится в Государственной дирекции по охране и использованию памятников истории и культуры Вологодской области).
10 Историко-архитектурный опорный план г. Вологды. Т. II. Ч. II. М., 1988. С. 13. (Хранится в Государственной дирекции по охране и использованию памятников истории и культуры Вологодской области).
11 Иванищев А. М. Отчет об археологическом наблюдении над земляными работами в г. Вологде в 1987 г. (Хранится в архиве ВГИАХМЗ. Б/н.).
12 ПСРЛ. Т. 37.Л., 1982. С. 133.
13 Монгайт А. Л. Древнерусские деревянные укрепления по раскопкам в старой
Рязани // КСИИМК. № 17. М.; Л., 1947. С. 29-30.
14 Кирпичников А. Н. Крепости бастионного типа в средневековой России //
Памятники культуры. Новые открытия. Л., 1979. С. 476-477.
15 ПСРЛ. Т.6. СПб., 1853. С. 292.
16 Кирпичников А. Н. Крепости бастионного типа ... С. 476-477.
17 Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI в. М., 1983. С. 44.
18 Кирпичников А. Н. Крепости бастионного типа ... С. 476-477.
19 Герберштейн С. Записки о Московии. МГУ, 1988. С. 155.
20 ПСРЛ. Т. 37. Л., 1982. С. 198.
ЭТНОЛОГИЯ. ДЕМОГРАФИЯ
И. В. Власова
ВОЛОГОДСКАЯ ЗЕМЛЯ И ЕЕ НАСЕЛЕНИЕ:
ЭТНИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ XII-XX ВЕКОВ
Вологодская земля является частью обширного североевропейского региона России. В силу исторических и экономических условий Европейский (Русский) Север сформировался как единая историко-культурная зона. Здесь издавна расселились русские, саамы, ненцы, карелы, вепсы и коми. В этой зоне определенное исключение составляют ненцы, выходцы из Западной Сибири, и саамы, которые несколько обособлены. Остальные народы обнаруживают много сходных черт в культурном развитии.
Самый многочисленный из народов Европейского Севера - русские. Их формирование на этой территории охватывает время с XII по XVII век. Оно проходило параллельно славянскому освоению северных пространств и отличалось большей или меньшей интенсивностью в различные периоды этнической истории края.
Этническая история Вологодской земли неотъемлема от общей истории Русского Севера. Уже на ее начальных этапах выявляются контакты населения всех районов Севера как между собой, так и с населением Прибалтики, Волго-Окского междуречья и Северного Урала. Северно-русское население, в том числе и население вологодских земель, принимало участие в историческом процессе сложения и консолидации русского народа, а также внесло свой вклад в создание общенародной культуры в ее северном варианте.
Вологодской землей условно названа территория Вологодской губернии второй половины XIX - начала XX века и с некоторыми изменениями - современной Вологодской области, иначе - Вологодского края с землями, исторически связанными с Вологдой.
Данные о начальном периоде заселения Севера славянами впервые появились в XI-XII веках в скандинавских сагах, в датской и англосаксонской хрониках о походах скандинавов на Север и взаимоотношениях их с местными жителями - биармийцами (низовье Северной Двины), а также в древнерусских летописях, повествующих о начале славянского расселения по Северу и о встрече с племенами меря, весь, пермь, печора, ямь, чудь заволоцкая, угра, которых летописи называют собирательно "чудью", "чудскими племенами". Центральные области Севера (будущие вологодские земли) занимали весь и чудь: "...а на Белом озере сидит весь"; "...И посади Светослав сына своего Глеба... и бежа за Волок (район Двины - Онеги.- И. В.) и убища чудь" [1].
Первыми славянами на Севере были новгородские словене и кривичи с верхней Волги. Проникнув из Прионежья в Беломорье, а через Онегу и Емцу в Нижнее Подвинье, новгородцы попали в Заволочье, то есть в бассейн Верхней и Средней Двины, верхней Ваги и Сухоны (будущая Вологодчина). Сюда же их привел и путь со стороны Белого озера через Вологду на Сухону, где в середине XII века они встретились с движением из междуречья Волги и Оки, из Ростово-Суздальской земли ("снизу" по отношению к Новгороду, поэтому выходцев из нее называли "низовцами"). Последние шли в Заволочье по средней Сухоне, мимо новгородского пункта Тотьмы, далее севернее на Вагу и Кокшеньгу и восточнее по Сухоне к Устюгу [2].
Итак, первые, с кем славяне вступили в контакт, были племена веси, занимавшей вместе с другими чудскими племенами центральные области Севера. Весь на Белом озере попала под княжение варяга Синеуса, брата Рюрика. Но уже в X-XI веках, как принято считать по установившейся историографической традиции, Белозерье и места юго-западнее его по Мологе, Суде, Колпи, Шексне становятся славянскими, чередующимися с поселениями аборигенов или вклинивающимися в них. Часть веси (белозерско-шекснинская) уже в X веке вошла в состав древнерусской народности. Весь по Суде сохраняла свою этнотерриторию дольше, и ассимиляция ее потомков продолжается до сих пор [3].
О ранних контактах с чудью в "варяжский период" истории Вологодчины (XI-XII века) есть археологические данные (могильник Корбала в низовьях Ваги и др.), а также свидетельства в местных легендах и преданиях, сохранившихся до XX века. В одном из народных стихов, бытовавших в Белозерье, где у д. Росляково, по преданиям, находилось захоронение Синеуса ("Синеусов курган"), говорится [4]:
Вон Белое озеро...
Когда-то варяги оттуда пришли...
Как праотцы наши словени-народ
Изгнаши варяги и сами к себе
Почаши владети...
Понеже варяги - пришельцы те суть
И Русь наречеся земля и народ,
А преже ко беша Словени и Чудь...
С тех далеких времен сохранились и существуют поныне в Вологодской области два селения. В грамоте 1137 года новгородского князя Святослава Ольговича новгородскому митрополиту названы Тудоров погост (теперь д. Тудозерский Погост в Вытегорском районе) и Векшеньга (ныне д. Воробьевo, значившаяся как "д. Векшеньга, а Воробьево тож", в Междуреченском районе).
Начиная с XIV века летописи отражают перенесение соперничества новгородских и "низовских" феодалов на землях бывших чудских племен с крупных речных путей в глубинные районы Севера. Опорным пунктом "низовцев" становится Устюг Великий. Оттуда им удается проникнуть на Вычегду и Вымь. Безраздельным становится их господство и в Важской земле. Граница между новгородскими и ростовскими владениями на Севере к XIV веку была отодвинута с водораздела Кострома-Сухона севернее, на водораздел Сухона - Вага. С Сухоны низовцы пошли через Юг и Молому на Вятку и севернее - на Вычегду, в Печору и в Пермь. В Нижнем Подвинье и Беломорье новгородцы долго оставались сильными [5].
В эту борьбу уже в XIV веке стали вмешиваться московские князья. В 1478 году Москва положила конец соперничеству, сломив Новгород и включив его земли в состав Московского государства.
Понимание основных проблем этнической истории Русского Севера невозможно без ответов на поставленные вопросы: когда и какими путями, в силу каких причин славяне стали продвигаться на Север, с кем они встретились, каковы были характер и последствия этих контактов? До XII века, по-видимому, могло иметь место проникновение сюда только отдельных групп славян. Постепенно в Обонежье, Южном Беломорье и Нижнем Подвинье утвердились группы "новгородского происхождения". На Верхней Двине, в Белозерье, на Сухоне в XIII-XV веках укрепились "низовцы". На Ваге, Пинеге и Мезени долго оставалось местное финно-язычное население, особенно на водоразделах (до XVI-XVII веков), а Печорская и Вятско-Пермская земли заселялись русскими позднее, с конца XVI века. В ходе такого продвижения происходило не только соприкосновение народов, но и славянское "обтекание" территорий ино-этносов, смешение с ними, ассимиляция их отдельных групп.
Исторические судьбы северных народов становятся общими в XV- XVI веках, после вхождения их в состав Московского государства. Именно с этого времени начинается новый этап этнической истории русского населения северных областей. По источникам XV-XVI веков, жители севернорусских районов известны под своими областными наименованиями: двиняне - жители Двины, устюжане - жители Устюжского края, важане - жители Ваги, сухонцы - жители Сухоны и т. д. Существование в рамках единого государства привело к формированию общих черт в их материальной и духовной культуре. Но сохранилась и некоторая специфика, что было связано с различным происхождением населения отдельных районов. Двиняне, устюжане, сухонцы, кокшары, важане, южане, вычегжане, белозерцы - географические наименования групп северных русских, несколько отличающихся друг от друга в этническом отношении. Двиняне на Нижней и Средней Двине, важане на нижней Ваге близки по происхождению к новгородцам. Двиняне на Верхней Двине, кокшары, сухонцы, южане были более связаны с "низовцами". На вычегжан нижней Вычегды, живших в древности в близком соседстве с предками коми, можно предполагать влияние последних [6]. Локальные различия, сложившиеся в процессе культурного развития жителей разных районов Севера, зависели не только от особенностей природных условий, специфики хозяйства районов, но и от определенных этнических традиций. Новгородцы и ростовцы, которые участвовали в формировании русского населения Севера, хотя и представляли собой земельные областные общности, относящиеся к одному этносу, тем не менее с этнической точки зрения имели смешанное происхождение, ибо жили и развивались в различных природных и хозяйственных условиях, и при расселении в Восточной Европе, в том числе и по Северу, сталкивались с различными группами финно-угорского происхождения. В результате у местных русских групп сложились и долго сохранялись специфические черты в народной культуре. Об этом свидетельствуют история и культура локальных групп русских на Севере - поморов, устьцилёмов, пустозёров. На Вологодчине к таковым с некоторой точки зрения можно отнести "кокшаров" - жителей Кокшеньги, а в целом - и жителей западной и восточной половин Вологодской земли. Вернее, в трех "вологодских зонах" ранние этнические процессы имели разный характер: в западных районах с древнейших времен шло взаимодействие славян и западнофинских групп населения; в центре произошло столкновение двух славянских потоков - новгородского и ростово-суздальского, результатом чего и явилось формирование своеобразной группы населения в Важском бассейне (кокшаров); в восточных районах края славяне пришли во взаимодействие с восточнофинскими группами.
Таким образом, в формировании русских Севера, и Вологодчины в том числе, участвовали компоненты, связанные как с двумя потоками славянского продвижения - новгородцами и ростово-суздальцами, так и с аборигенами - финно-уграми. Решающую роль в сложении историко-культурного типа у населения Севера сыграло освоение земель славянами и раннее вхождение в состав древнерусской государственности. Северное население впитало в себя традиции славянской культуры Новгородской и Ростово-Суздальской земель, впоследствии Московского государства. Но в его формировании огромную роль сыграли и предки финно-угров, населявшие Европейский Север до славян. К XVII веку севернорусское население сложилось в своеобразную этнотерриториальную общность, обладающую определенными культурно-бытовыми отличиями. Дальнейшее развитие традиционной культуры северян в XVIII-XIX веках, деформации отдельных напластований, усложнения не изменили в целом ее облика. Сформировались ее общие черты, определились локальные варианты, установились традиционные связи, процесс адаптации к северным условиям завершился. Это было время, когда на всей территории расселения русских уже шел процесс выработки общерусских (в XVIII веке - общенациональных) связей и особенностей народной культуры. Важно отметить, что ее формирование шло не на давней центральной, а на периферийной территории государства. Сходные процессы происходили и при продвижении русских в другие европейские и азиатские регионы. Таким образом, севернорусское население, особенно XIX-XX веков, не является этнотерриториальной общностью, сохранившей свои архаические особенности, восходящие к племенным различиям древнерусского периода. Эта общность сложилась относительно поздно, когда в этнокультурном развитии народа уже намечалась тенденция к постепенному снятию локальных различий.
XVII век явился важным рубежом в развитии всего Русского государства. Происходило налаживание экономических связей, обусловленных разделением производства между отдельными областями, ослабление обособленности народов. Это определило постепенное сглаживание культурных этноособенностей и у русских Севера. К XVII веку освоение основных северных районов закончилось, прекратился массовый приток населения извне и начался отлив севернорусского населения в необжитые районы государства. В конце XVI-XVII веке выходцы с Русского Севера заселяли районы Вятки, Перми и начинали проникать за Урал в Сибирь.
Итак, в итоге расселения славян в северных районах с XII по XVII век сложилась современная этническая карта Севера. На основной его территории сформировалась русская народность, вернее, одна из составных ее частей - севернорусская группа, а на окраинах - ее соседи - народности финно-угорского происхождения. Поскольку освоение и заселение Севера происходило в форме массовой народной колонизации, заложившей уже на начальных этапах мирные отношения с финно-угорским населением, здесь никогда не случалось межэтнических распрей. Такой феномен - мирное сосуществование народов - характерен и для настоящего времени.
После прекращения массового притока населения на Север к XVIII веку здешние миграции ограничивались перемещениями внутри северных уездов и губерний. Немногочисленные переселения из соседних с Севером мест, где к этому времени также сложилось русское население, не меняли его этнического состава и не вели к возникновению новых этнических связей. Миграции отсюда окончательно "затухают" к XIX веку, уход населения незначителен [7], а к концу XIX - началу XX века состав населения центральных районов Севера становится довольно однородным. По данным 1897 года, русские в Вологодской губернии составляли 91,23 процента населения, из остальных народов: коми-зыряне - 8,57 процента (на северо-востоке губернии), финны и карелы - 1,39 процента в Вытегорском уезде, входившем тогда в Олонецкую губернию, 0,65 процента - в Белозерском уезде, бывшем в составе Новгородской губернии. Несмотря на наличие финских народов, русские в западных уездах (Белозерском, Кирилловском, Устюженском, Череповецком) составляли более 99 процентов населения. В первой четверти XX века они преобладали по численности во всех районах бывших вологодских земель (более 99 процентов), на западе среди них жили вепсы (1,5 процента - в Череповецком районе), карелы (0,3 процента - там же), на востоке - коми-зыряне (0,1 процента - в Устюжском районе) [8].
За период с 1917 по 1980-е годы этносостав населения центральных районов Севера мало менялся, хотя перепись 1989 года, наиболее полно отразившая демографическое состояние населения за несколько последних десятилетий, выявила в Вологодской области представителей 51 народа. Такой итог был результатом и миграций, совершавшихся с послевоенных лет, и расширения брачных связей населения. Другим демографическим итогом этого периода явился сильный отток населения из деревень в города, переселение людей по вербовкам на разные работы и в целом сокращение численности населения во всех районах Русского Севера. Немалую "лепту" в обезлюденье Севера внесли государственные проекты и стройки (например, создание Рыбинского моря, ликвидация неперспективных деревень, проект переброски стока северных рек и т. п.). Но, несмотря на последствия этих мероприятий, русские оставались основным народом Севера (в Вологодской области они составляли 96,47 процента населения) [9].
В настоящее время еще более "набирает силу" сокращение доли русских по всей стране, включая и Русский Север. Здесь, как во всем Нечерноземье, за годы советской власти шла деградация сельского хозяйства, пустели деревни и села - "эти вековые отчины", гибли сельскохозяйственные угодья; остановить этот процесс пока не удается и нынешними реформами.
* * *
Несмотря на однородность населения Русского Севера в этническом отношении, к XIX веку становится возможным выделить и отдельные различия в нем, обусловленные разной этнической историей.
Данные диалектологии, ономастики, археологии, антропологии и др. подтверждают синтез этнокомпонентов в населении Севера, и вологодского в том числе, и позволяют выделить отдельные ареалы с местной спецификой, такие, как запад, центр и восток, где этническая история населения шла по-разному и по-особому складывался этнический состав жителей. О различиях населения Вологодского края в этих ареалах свидетельствуют данные, прежде всего историко-краеведческого характера, зафиксированные местными исследователями Севера. В них обращалось внимание на суждения самого народа об особенностях физического облика людей, о своеобразии характера и психического склада, образа жизни, о нравах и обычаях, присущих жителям целых уездов, волостей, отдельных селений. Эти различия и определяются особенностями этнической истории населения западных, восточных и центральных районов Вологодчины. Подтверждение находим во многих материалах [10]. По описаниям исследователей конца XIX - начала XX века, население Череповецкого края было уже "сплошь русским", "но следы чуди в его типах, обычаях, речи" оставались заметными. Лишь у раскольников сохранился "чисто великорусский тип", а у остального населения от русских были разве что их "средний рост и долготерпение". Так как "нравы и обычаи народа зависят от климата и природы", то жители, например, здешних болот "унылы и вялы". В другом западном районе, в Устюжне Железнопольской, занятие железоделательным промыслом наложило отпечаток на характер жителей: "Устюжна Железная, а люди в ней каменные".
"Неприветливым и угрюмым" находил народ некоторых волостей между Кирилловским и Кадниковским уездами (Огибалово, Чужга, Чарозеро, Дягилевы Горы - имение Голицыных) исследователь Севера А. А. Шустиков. По его наблюдению, в облике местных русских "чувствуется примесь карельской крови". У населения этих мест действительно был сильный "финский" компонент, а в глазах местных историков и краеведов потомки древней чуди заметно "уступали" славянам в культурном и физическом развитии. В соседнем Каргополье из-за смешения народов не было "чисто славянского типа", но тем не менее "каргополы" по физическим свойствам отличаются от карел: они "выше среднего роста, крепкого сложения, склонны к дородству, полноте, добродушны, простоваты, они русые и рыжие, светлоглазые". Это "в общем русский тип", а в народе каргопольца определяли так: "Красна рожа, рвана одежа, рот пол - верно, каргопол". В зависимости же от степени этносмешений в Каргополье и до сих пор различаются жители Лекшмозерья, Кенозера, Лачеозера. Но все они по историческому прошлому и экономическому развитию тяготеют к северным и восточным соседям (вологжанам и архангельцам), а не к олонецким карелам.
Финские черты в облике жителей всех западных уездов Вологодского края со временем сгладились, а к славянским прибавились угловатость и скуластость, но у обоих народов здесь в основном светлые глаза и волосы. Там же, где преобладал "славянский компонент" (восток Вытегорского уезда), у жителей отмечался "рост выше среднего, волосы русые и темные, глаза светло-серые и карие; они добры, просты, радушны". Таковыми были русские на западе вологодских земель.
Но чем ближе к центральным районам Вологодской губернии, тем больше свидетельств "о здоровых и крепких русских" [11], каковыми, например, были жители Вологодского уезда или обитатели Рабанги (21 деревни между Вологодским и Кадниковским уездами) на Сухоне. Славянские черты в характерах возобладали и у жителей Устья Кубенского (Кадниковский уезд): "они предприимчивы, как прежние новгородцы", богаты, "живут на городской манер", "любят разные нововведения", у них нет праздности. В целом кадниковский народ "религиозен, честен, трудолюбив, весел, склонен к шуткам". В его "обычаях много хорошего, гуманного, разумного". По физическому облику кадниковцы среднего роста, иногда высокие, телосложения крепкого и стройного, смуглые, русоволосые.
У народа в соседних тотемских деревнях, по наблюдениям исследователей края, "отклонений от общего русского типа нет". "Они темнорусые, у них нет скул, нос умеренный, даже красивый". В Шуйской волости при тесной жизни этносов с древних времен произошло "их слияние в один народ", а преобладание культуры пришельцев было настолько велико, что коренные жители "утратили свое обличье, растворившись в пришельцах", правда, в их "наружности есть черты, которые говорят о их нерусском происхождении" (раскосые глаза, рост ниже среднего, редкая и жесткая растительность на лице, скулы). Они "рознятся с соседями" (Грязовец, Солигалич): "это видно в говоре, в способе ведения хозяйства, в их жилище". "Причиной благополучия шуйских крестьян было их происхождение от предприимчивых новгородцев, а затем - их жизнь в Ростовском митрополье (см. ниже)"; с 1676 года они стали монастырскими крестьянами, условия жизни которых были лучше, чем у помещичьих грязовецких крестьян. Точно так же в Бережнослободской волости Тотемского уезда крестьяне, "хотя грубы и дики", но не знали крепостничества, поэтому у них - "простота воли". В целом же тотемский народ "нрава миролюбивого, тихого, немстительного".
Нечто "финское" по "племени и характеру", наряду с преобладанием русского, оставалось у жителей и других центральных районов Вологодского края (в Лежской волости Грязовецкого уезда или на Кокшеньге Тотемского уезда, где люди отличались "особой суровостью характера"). Большое своеобразие отмечалось у "кокшаров" - жителей Кокшеньги [12], предки которых испытали влияние не только древней чуди и мери (XII- XV века), но и двух потоков славян - новгородцев и ростовцев. Этот народ жил в волостях по Кокшеньге, в местности между Илезой и Кортюгом, в соседних волостях по Уфтюге (9 волостей), и к концу XIX - началу XX века здесь было 40 тысяч жителей. Кокшеньгские волости заселялись выходцами из Новгорода. По наружности кокшары не отличаются от соседей, но "в их нравах и обычаях отличия сильные. Они здоровые, крепкого телосложения, сильные, ловкие, проворные, особого душевного склада". И в то же время их тип "похож на зырян". "Живут кокшары особняком, у них иные обычаи, нежели у соседей; к ним не проникает ничего чужого, от них же заимствуется многое" (обособленность - это свойство отдельных этнографических групп в каком-либо народе). "Чувствуется, что это потомки Новгорода (со времен Марфы Посадницы)". Все они называют себя "кокшары" - от "Кокшеньга" (иногда "Кокшельга"). Древняя "чудь", "чудин", по их мнению, - "невзрачный человек, обросший волосами, с белыми глазами, дикий", то есть это не их самоназвание, а тех, кто долго сохранял "чудские черты" облика и характера. "Они ни праздника, ни воскресенья не знают, все на работе либо в лесу, в церкви не бывают и молитвы не знают, тем более ни книг не читают, грамоте не знают". При всем этом у кокшар было больше черт новгородских и в характере, и в облике, чем древнечудских. В общем, кокшар, по местным преданиям, - это "бунтовщик, разбойник, головорез, но в сущности это трудолюбивые, энергичные, предприимчивые и сметливые люди". "Они красивы, смуглы, черноволосы, черноглазы".
Близкие соседи кокшаров по Вели и Кулою имеют с ними сходство во внешнем облике. "Это новгородцы, но как бы оцыганенные", - считали местные краеведы, поскольку часть жителей этих волостей "чудского происхождения". Такими же чертами обладали и обитатели верхней Ваги - "ваганы": "толстобрюхий ваган роста среднего, телосложения крепкого и стройного; но господствующий цвет волос и глаз - беловатый" (от "чуди белоглазой"). "Обличье их овальное. Они смелы. К физическому труду привычны, проворны, любят петь". По верхнему Кулою жили такие же люди, и "по преданию, они вышли из карел и финнов".
Третью своеобразную группу вологодского населения составляет народ восточных Сольвычегодского, Великоустюжского и частично соседних с ними Яренского и Устьсысольского уездов [13]. Здесь с ранних периодов истории в тесном соприкосновении жили предки русских и коми, поэтому население обладало чертами обоих народов. Так, если в Кичменгском Городке (один из крупных сельских центров Великоустюжского уезда) "народ богобоязлив, трудолюбив, честен, чистоплотен, хорошо одет, живет богато и опрятно", то южнее, в Никольском уезде (южная часть бывшего Устюжского края) по границе с Вятской землей "жители похожи на вятчан, ленивы, вороваты; их язык неправильный, нечистый". Как жители Кич.-Городецкой округи, так и жители Халезских Городков Байдаровской волости Никольского уезда "считают себя потомками новгородцев". Тем не менее черты финского характера у крестьян, как замечали местные исследователи в конце XIX - начале XX века, проявлялись явственно: "они больше любят охотиться, нежели работать на пашне, и очень привязаны к старине". А в характере и облике русских Сольвычегодска очень многое улавливается от новгородцев. Новгородскими по происхождению там считали себя жители строгановского селения Чернигова близ Сольвычегодска.
Соседние с ними устюжане, по обследованию медиков прошлого века, "вследствие отхода были умственно развиты". Здесь также не было крепостничества, поэтому у людей существовало "чувство собственного достоинства". Это население, "крепкое физически, нравственно и умственно, носит в себе зародыш нормальной здоровой (разумной) жизни".
С зырянами, проживавшими на востоке Вологодской губернии, у русских много сходства во всем, основные же различия - в языке. Зырянские этнонимы "комиморт", "зырэдем" перешли в русский язык в форме "коми" или "зыряне" и обозначили их название.
Сравнивая русских и зырян в вологодских уездах, исследователи заключали: вологодские крестьяне - и русские, и коми - "отличались крепким телосложением, имели рост более средний, лица редко правильные". Исторические судьбы и жизнь этих народов, единые еще с XVI века, закрепили их сходство и не внесли резких различий не только во внешность, но и во все стороны жизни. Отдельными чертами облика они, конечно, различались. Русские были "открыты и откровенны, размашисты даже в своих пороках; зыряне - недоверчивы, скрытны; первые - рассудительны, смышлены, любят новинку, уважают промышленность, деятельны; вторые - необщительны, слепо привязаны к родине и старине, честны в отношении к своему брату, но не таковы с теми, кого не знают, и враги всего чужого. В умственном образовании - преимущество у русских". Но у них, как отмечал Ф. Бунаков, есть большой порок - пьянство, который он относил к русскому народу в целом, что не соответствовало действительности. Его поразили "пивные праздники" в юго-западных вологодских уездах, но это общий для многих русских обычай, никоим образом не говорящий о пьянстве, а пивоварением славились многие русские деревни. Несмотря на пороки отдельных людей, "северные умельцы" во все времена сохраняли "свое мудрое терпение", высокую нравственность и стойкость, приверженность памяти и опыту своих предков. Формирование облика деятельного и энергичного северянина, его "исторического типажа" началось еще в XI-XII веках, когда предприимчивый промысловик и земледелец начал осваивать Север, а затем с XVI века стал первопроходцем Урала и Сибири.
* * *
Итак, население вологодских уездов, как и всего Севера, было разным по этносоставу. Самый многочисленный из здешних народов - русские. Составляя единую севернорусскую общность, они образовывали ряд локальных групп. Их локализация была обусловлена такими разно-порядковыми признаками, как территориальный, сословный, этнический и, наконец, конфессиональный. В целом русские Севера - это крупная этнографическая группа, в составе которой есть мелкие образования, отличающиеся самоназваниями, своеобразием хозяйственной деятельности и форм культуры [14]. В XIV-XVI веках на Севере, как уже отмечалось, существовали территориальные группы русских, именовавшиеся по местам их расселения (онежане, белозеры, двиняне и т. п.). В их состав вошли новгородцы, "низовское" население Древней Руси и другие этноэлементы. На формирование этих групп влияли как зональное их размещение, так и этнические компоненты в их составе.
К XIV-XVI векам относится и существование в северодвинских землях "Ростовщины" (ростовских владений), клином врезавшейся в новгородское Заволочье. Население "Ростовщины" по происхождению было связано с "низовцами" и жило в Белозерье, на северо-восточном берегу Кубенского озера ("Заозерье"), в северо-восточной части уделов ярославских князей (Бохтюжская волость Кадниковского и Авнежская - Грязовецкого уездов), в левобережье Северной Двины с притоками Кокшеньгой, Велью, Вагой. "Ростовщина" на Сухоне заняла будущую Шуйскую волость Тотемского уезда - "Ростовское митрополье", и за здешними жителями закрепилось название "митрополы" (существовало в значении этнонима). Позднее они стали экономическими крестьянами. Таким образом, население "Ростовщины" можно считать локальной этнотерриториальной общностью и частично сословным образованием.
На Севере были и более крупные территориальные группы русских. К ним относятся известные "поморы" - потомки новгородцев, частично "низовцев", отличавшиеся от других северных русских хозяйственным бытом, но близкие к ним по народной культуре. В их среде сформировались две более мелкие группы - "усть-цилёмы" и "пустозёры" на Печоре. По происхождению - это потомки новгородцев с некоторой примесью местных финно-угров, но по быту и те, и другие близки к новгородцам.
К этнотерриториальным образованиям можно отнести еще небольшую группу русских, живших в соседстве с вологжанами (население по реке Сить в Моложском уезде Ярославской губернии), известную самоназванием "сицкари". По формированию они связаны с ростово-суздальским продвижением на Север, но в них влились и другие "этноэлементы". В удельное время их земли были славянскими (князей Сицких), в Смутное время сюда попала часть карел из-за Свейского рубежа, а в XVI- XVII веках переселилась часть русских из Центра (московские ткачи-"хамовники"), позднее, в XIX веке, - снова карелы из Тверской и Новгородской губерний. Из своего центра сицкари попали на Шексну и Мологу (в пределах Вологодской губернии), но тогда их обособленность уже была нарушена. Население же и Шексны, и Мологи приобрело от них "дзеканье" (западный элемент), "аканье", "цоканье" в говоре.
В северных уездах существовали и иные небольшие группы русских, формирование которых не определялось участием этносов и характером этноконтактов. В языковом отношении на юго-западе Севера выделялась группа "ягутков" ("ягунов"). "Яго" вместо "его" и "каго" вместо "кого" ("кагоканье") - черты бурлацкого говора, проникшего в Череповецкий, Белозерский и Кирилловский уезды. Это группа населения профессионального происхождения, связанная с бурлаками Волги и получившая свое название от прозвища.
Самым большим своеобразием в пределах рассматриваемых уездов отличались упомянутые "кокшары". Они составили специфическую этнографическую группу, вобрав в себя черты составляющих их этнокомпонентов. Их антропологический тип "проник" из Ростова - это так называемый "верхневолжский" тип, распространенный у русских верхней Волги. От Новгорода они взяли "бойкий характер" и многие формы народной культуры (например, "гнездовое" расположение деревень в поселенческой культуре и др.), из диалектов - "вологодско-вятский", распространившийся от Белозерья по средней Двине к Вятке, но топонимия, как и все названия Севера, - финно-угорская, а самоназвание "кокша", "кокшары" - от марийского "лысый", "сухой"; их земля входила в "Ростовщину", а затем здесь развилось дворцовое землевладение. Своим бытом, нравами и обычаями они значительно отличались от остальных вологжан и не воспринимали ничего "чужеродного".
Таковыми стали русские на Севере в конце XIX - начале XX века. В XX веке, особенно в его первой половине, состав населения северных районов мало изменился. В юго-восточной части вологодских земель, где сохранились неосвоенные пространства, состав населения несколько изменился в связи с приселением в столыпинское время эстонцев, латышей, литовцев и белорусов (всего более 7 тысяч человек), которые здесь жили компактно, не подселяясь в русские деревни. Проводимые после революции переписи населения 1920 и 1926 годов фиксировали наличие представителей этих народов в вологодских районах [15]. Правда, самые многочисленные из них, эстонцы, по данным 1926 года, составили в населении Никольского уезда только 0,61 процента. В западных уездах по-прежнему немногочисленными оставались карелы (0,3 процента - в Череповецком уезде) и вепсы (1,7 процента - там же), а в восточных районах (Шонга - в Устюжском, Пермас - в Никольском) - коми-зыряне (0,1 процента).
В последующие десятилетия происходило подселение на Вологодчину ссыльных из разных регионов страны (1930-е годы); убыль общей численности населения в военные 40-е годы; оседание некоторой части мигрантов из областей и республик СССР в 1950-1980-е годы. Но по-прежнему область осталась русской по составу населения. Немногочисленные финно-угры, веками проживавшие в этих пределах рядом с русскими, слились с ними, и произошла нивелировка всех сторон жизни этих народов. Так, коми-зыряне в восточных русских районах стали считать себя русскими, у них появились русские фамилии, а в речи - звуки "ф" и "х", отсутствующие в языке коми. Аналогичные процессы в этноразвитии произошли у вепсов и карел. Вепсы стали полностью двуязычными, а еще в 1920-30-е годы русским пользовались только мужчины (вепсский язык уже с 1960-х годов применялся как разговорный). Младшее поколение вепсов целиком перешло на русский язык. Как у всей молодежи, их русский приобрел книжные обороты, тогда как язык старших поколений сохранил старые слова, много пословиц, поговорок, сравнений. Общим у этих народов стал не только язык, но и образ жизни, и важнейшие ценностные ориентации.
Единство развития и мирное существование народов на территории Севера, длившееся восемь веков, продолжается и теперь. Вот как сам народ говорит о своем мирном житье (Вологодское Присухонье - Брусенец):
Чтобы, как все-ти страны, да жили бы в одно сердце!
С людям жить, так язык надо находить [16].
Кроме особенностей этнического характера, у севернорусского населения сложились и некоторые вероисповедальные отличия. Уже на ранних этапах истории народов Севера происходило распространение среди них христианства [17]. То, что процесс христианизации начался здесь еще в древнерусский период, зафиксировали археологические памятники в районе Белозерья - Лачеозера, где в погребениях того времени были найдены православные кресты и образки. В более поздних погребениях такие вещи исчезли, но появились предметы, относящиеся к "жертвенному комплексу" (дарам умершим). Эти находки свидетельствуют о культурном взаимовлиянии местных этносов. Анализ погребального культа (курганный и бескурганный обряды) Восточного Прионежья и Белозерья показывает "синтез черт народов", их быстрое смешение при совместном проживании и процесс постепенной ассимиляции при чересполосном расселении.
Исторические источники вплоть до XVII века говорят о постепенном характере христианизации жителей северных районов в период XII- XIV веков, а местами даже и в XVI веке. Церковный раскол привел к изменению состава населения по вероисповедальному признаку. Здесь проходил путь старообрядцев, укрывавшихся от преследований властей, к Белому морю, к Соловецкому монастырю. Беглецы наводнили олонецкие, каргопольские, западные вологодские земли. Их кельи и скиты появились в глухих, почти непроходимых местах около маленьких речек и озер, где они, поселяясь, занимались рыболовством, сеяли хлеб. У них были свои настоятели. Наиболее известный из них Даниил Викулин (ученик Аввакума) дал начало целому направлению северного раскола - "даниловскому согласию", связи которого простирались по всему Северу, в Поволжье, на Урал и в Сибирь. Это были беспоповцы поморского толка - раскольники, не признающие священства и позднее распавшиеся на ряд толков и согласий, получивших названия от имен расколоучителей. Самым крайним среди этих толков было скитское направление ("странническое", "бегунское"), отличавшееся особым недоверием к остальным православным [18].
В XVII веке оформились северные епархии (Устюжская, Вологодская, Холмогорская), объединяющие и "дозирающие" верующих православного вероисповедания. В XVIII веке границы епархий слились с административными, и в целом церковное деление на Русском Севере совпало с указанными выше историко-культурными ареалами.
В XVIII - второй половине XIX века население Вологодской губернии было преимущественно православным [19]. Источники того времени не обходят вниманием и раскольников. В отличие от "мирян", "мирских", у них, по сообщениям наблюдателей, развилась особая суровость и ненабожность, но последняя из-за отсутствия церквей у беспоповцев была чисто внешней. Староверы обособляли себя от "мирских" ("табачников") и считали их живущими во грехе. В одной из народных песен Кокшеньги говорилось [20]:
Там соседи - табачники,
Соседки собачливы,
Встретятся, не поклонятся,
Встретятся, разругаются...
Вторая-то треть деревни
Табаком забавляется...
Наряду с православием бытовали остатки языческих верований. Они были сильны в местах, где рядом жили русские и финно-угорские народы. В Вытегорском уезде христианство, по наблюдениям местных исследователей, "менее влияло на сознание, чем некоторые языческие верования". Это видно, например, по распространенному в деревнях уезда своеобразному пастушескому обряду. Некоторые языческие верования сохранялись и у кокшаров [21]:
Во бору-то родилися
Да деревам-то молимся...
Такая религиозная ситуация наблюдалась в северных уездах вплоть до 1917 года. После революции православной вере на Севере, как и повсеместно в стране, был нанесен урон: разрушались храмы и монастыри (последних в Вологодской губернии еще в 1912 году было 21), физически уничтожались и ссылались церковнослужители и верующие. В период 1920-1930-х годов здесь оживилась деятельность протестантских сект, появились новые течения, вызванные церковными расколами, например, "ерофеевщина" в Никольском районе. В канун "года великого перелома" в деревни Вожегодского района наведывались беглые священники, которые скрывались у жителей и исполняли требы на дому. Население еще отмечало свои православные праздники, особенно престольные и общецерковные (Рождество, Пасху, Троицу), или бытовые - "метеорологические" (по случаю удачной погоды, а следовательно, хорошего урожая), еще знало своих местных святых (их здесь было до 1000), но после 30-х годов "победил" атеизм. Конечно, в народной среде сохранялась память о православной вере, вере своих предков и в последующие десятилетия (1940-1980 годы), а в конце 1980-х - 1990-е годы началось религиозное оживление. Сейчас церкви возвращаются утраченные храмы и монастыри. В народе наблюдается стремление к духовно-православному возрождению.
Подводя итог рассмотрению характера и особенностей населения Вологодского края в связи с его этнической историей, можно отметить, что здесь оформились три ареала: западный, центральный и восточный. Такое деление совпало с этнографическими, антропологическими, диалектными зонами на этой территории. Их формированию способствовало некоторое природно-климатическое разнообразие, определенное социально-экономическое развитие отдельных районов, различия в этнических процессах. Общим в их истории и судьбе был мирный народный характер заселения Севера в ранние времена, приведший в последующие периоды к таким же мирным отношениям народов, живущих на Русском Севере. Особое значение приобрело то обстоятельство, что по этой земле в период ее интенсивного освоения прошла граница между двумя формами социально-экономических отношений - классическим поместно-вотчинным землевладением с крепостничеством и государственным феодализмом с относительной свободой "государевых" крестьян. Наряду с различиями в этнической истории, развитие народов в рамках разных социальных систем привело к локальному разнообразию в жизни и культуре населения Русского Севера.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Кузнецов К. С. К вопросу о Биармии // Этнографическое обозрение. 1905. № 2,
3; Повесть временных лет. Ч. 1. М.; Л., 1950. С. 206, 209; НПЛ. М.; Л., 1950. С. 97, 347, 365.
2 Очерки по истории колонизации Севера. Вып. 1. Пг., 1922. С. 60; Насонов А. Н. "Русская земля" и образование территории древнерусского государства. М., 1951. С. 194; Башенькин А. Н. Новые аспекты славянского освоения Европейского Севера по археологическим источникам V-VIII вв. // Проблемы источниковедения и историографии Европейского Севера. Вологда, 1992. С. 19-20.
3 Фосс М. Е. Древнейшая история Севера Европейской части СССР // МИА. Вып. 29. М., 1952. С. 40; Башенькин А. Н. Археологические источники о сельских поселениях // Родословие вологодской деревни. Вологда, 1990. С. 27-28.
4 Шевырев С. Поездка в Кирилло-Белозерский монастырь в 1847 г. Ч. II. М., 1850. С. 61-63.
5 Устюжский летописный свод. М.; Л., 1950; Вологодско-Пермская летопись. М.; Л., 1950; ПСРЛ. Т. 26. М.; Л., 1959.
6 Витов М. В. Антропологические данные как источник по истории колонизации Русского Севера // История СССР. 1964. № 6. С. 109.
7 Кабузан В. М. Изменения в размещении населения России в XVIII - первой половине XIX в. М., 1971. С. 19.
8 Первая Всеобщая перепись населения Российской империи. Т. 1. Тетр. 2. СПб., 1899. С. 104; Т. 7. Тетр. 2.1904. С. VI; Т. 10.1904, С. VI; Т. 26. Тетр. 2. 1903. С. X; Т. 27. Тетр. 1. 1899. С. VIII; Т. 31. 1904. С. VI; Т. 32. 1903. С. X; ААН. Ф. 135. Оп. 3. Д. 186-202.
9 Итоги Всесоюзной переписи населения 1989 г. М.: Госкомстат. 27. № 26. 1989. С. 3-13.
10 АРГО. Р. 24. Д. 5. Л. 1; РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 877. Л. 8; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 146. Л. 17; Д. 208. Л. 10-12; Д. 219. Л. 9; Д. 220. Л. 56.
11 ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1. Д. 179. Л. 1; Д. 206. Л. 19-26; Д. 218. Л. 63; РЭМ. Ф. 7. Оп. 1. Д. 346. Л. 3; АРГО. Р. 7. Д. 69. Л. 3-4.
12 ВГВ. 1847.№ 35. С. 343-345; 1857. №21. С. 127; 1865. №46. С. 436; ГАВО.Ф. 652. Оп. 1.Д. 62. Л. 4 об.
13 ВГВ. 1846. № 13-14. С. 139; 1848. № 36. С. 408; 1855. № 27. С. 235; 1885. № 44. С. 8; 1912. № 16. С. 403-404.
14 Токарев С. А. Этнография народов СССР. М., 1958. С. 31; 3еленин Д. К. Великорусские говоры. СПб., 1913. С. 363-369, 509; Макаров Н. А. Русский Север: таинственное средневековье. М., 1993. С. 175-176.
15 РГИА. Ф. 391. Оп. 2. Д. 322. Л. 2 об.; ААН. Ф. 135. Оп. 2. Д. 382, 405, 682; АРГО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 223, 439, 497,602; Ф. 24. Оп. 1. Д. 105. Тетр. 3. Л. 126-136; ГАВО. Ф. 4389. Оп. 1.Д. 215. Л. 21.
16 Тутунджан Д. Листы-разговоры из серии "По правде, по совести" // Вологодский гос. музей-заповедник. Экспозиция 1991 г.
17 Макаров Н. А. Население Русского Севера в XI-XIII вв. М., 1990. С. 27, 29, 32, 43-44, 128.
18 Дружинин В. Г. Старообрядческая колонизация Севера // Очерки по истории
колонизации... С. 69-75; Ончуков Н. Старина и старообрядцы // Живая старина. 1905. Вып. III-IV. С. 273; Камкин А. В. Православная церковь на Севере России. Очерки истории до 1917 г. Вологда, 1992. С. 92.
19 Арсеньев Ф. А. Отчет о занятиях Вологодского губернского статистического
комитета за 1879 г. // Вологодский сборник. Вып. 2. Вологда, 1881. С. 15.
20 ГАВО. Ф. 652. Оп. 1. Д. 62. Л. 5.
21 Там же. Л. 2.
К. Р. Слащев
ДЕМОГРАФИЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ В ГОРОДЕ ВОЛОГДЕ
И ВОЛОГОДСКОМ УЕЗДЕ В КОНЦЕ XVIII ВЕКА
В конце XVIII века Вологда стала губернским городом. Основные характеристики демографической ситуации указанного времени до сих пор специально не исследовались и лишь в общих чертах известны современному читателю. Именно они и рассматриваются в данной статье.
Для анализа мы избрали последнее пятилетие века: 1795-1800 годы. Для освещения демографической ситуации за этот период желательно было бы иметь сведения о населении на середину пятилетия и данные о текущем учете естественного его движения за все указанные пять лет. К сожалению, перепись населения в тот момент не проводилась. Регистрация же естественного движения населения осуществлялась в метрических книгах по церковным приходам. Следовательно, оставалось найти статистический источник, в определенной мере заменяющий перепись. Такой источник, на наш взгляд, имелся: исповедные ведомости. Но осуществить исследование возможно лишь в том случае, если использовать исповедные ведомости и метрические книги, относящиеся к населению определенной территории и к одному и тому же времени. И это условие выполнимо - указанные документы, относящиеся к церковным приходам города Вологды и Вологодского уезда последнего пятилетия XVIII века, сохранились.
Исповедные ведомости. В церквах по каждому отдельному приходу составлялись списки прихожан, бывших и не бывших на исповеди. Исповедные ведомости составлялись в период Великого поста (марте - начале апреля) каждого года, в двух экземплярах. Один из них оставался в церкви, а другой отсылался в консисторию. На основании сведений, полученных от церквей, в консистории составлялись итоги по епархии, которые, в свою очередь, отсылались в Синод.
Исповедные ведомости заполнялись аккуратно, черными чернилами, на плотной бумаге и к настоящему времени сохранились в хорошем состоянии. В Государственном архиве Вологодской области (ГАВО) в фонде Вологодской духовной консистории (№ 496) имеются исповедные ведомости с 1720 года.
Исповедные ведомости, как известно, берут свое начало с Указа Петра I от 17 февраля 1718 года [1]. В этом Указе отмечалось, что "...многие разночинцы, посадские и поселяне обыкли жить праздны, и не токмо что по воскресеным дням, но и в великие господские праздники никогда в церковь к службе Божей не ходят и не исповедываются..." В Указе далее предусматривалось: "прибить в городах и по селам и деревням печатные листы, дабы все выше писанные люди в господские праздники и в воскресные дни ходили в церковь... и по вся б годы исповедывались. И кто будет исповедываться и не исповедываться, тому всему иметь книги погодно и присылать их по Епархиям в Духовные приказы; и кто по тем книгам явится без исповеди, и с таких править штрафы, с разночинцев и с посадских первой по рублю, второй по два рубли, третий по три рубли, а с поселян: первой по десяти денег, другой по гривне, третий по пяти алтын". Если священники не донесут о тех, кто не будет у исповеди, то со священников штраф брать первый раз пять рублей, второй - десять рублей, третий - по 15 рублей, "...а ежели потом явится в такой же вине, и за то извержен будет священства". В том же Указе предписывалось, что "...во всякие службы выбирать таких, которые по вся годы исповедываются... а которые не исповедываются, и таких отнюдь ни в какие службы не выбирать" [2].
О взыскании штрафов с неисповедавшихся предписывалось неоднократно на протяжении всего XVIII века. И лишь Указом от 18 января 1801 года за уклонение от исповеди и причастия вместо штрафа устанавливалось "церковное покаяние". Что касается отсылки в Синод сведений об исповедавшихся и неисповедавшихся, то предписывалось "поступать по-прежнему".
В конце каждой исповедной ведомости священники удостоверяли, что, кроме лиц, указанных в ведомости, на территории прихода никто не проживает.
В Указе от 17 февраля 1718 года не было никаких указаний о форме исповедных ведомостей. Видимо, поэтому первоначально они представляли собой лишь списки прихожан, бывших и не бывших на исповеди, записанных по отдельным домам. Начиная с 1728 года прихожан стали записывать под определенным порядковым номером, по семьям, домам, селениям.
Значительное изменение формы исповедных ведомостей было произведено Указом Сената от 16 апреля 1737 года [3]. В нем предписывалось вносить в ведомости всех лиц "от престарелых до сущего младенца". Исповедоваться же должны были прихожане обоего пола с 7 лет и до самых старых в дни Великого поста или, в крайнем случае, в Петров или Успенский посты. Лица, которые отсутствовали по месту жительства, должны были исповедоваться там, где они были во время поста, а по возвращении должны были объявить об этом своему священнику. В Указе приводилась и форма исповедных ведомостей.
Теперь население следовало записывать по 7 сословиям: духовные, военные, приказные, разночинцы, посадские, дворовые и поселяне. Каждому лицу полагалось указывать число лет от рождения. При подведении итогов требовалось делить прихожан на четыре возрастно-половые группы: 1) до 7 лет; 2) от 7 до 15 лет; 3) от 15 до 40 лет; 4) от 40 до 50 лет и старше; однако это требование не выполнялось.
Записи прихожан по указанным сословиям начали осуществлять с 1738 года, но четкого деления не проводили: нередко жители разных сословий объединялись в один список, особенно в ведомостях, относящихся к XVIII веку. В последующее время форма исповедных ведомостей не изменялась.
В целом из этого источника можно извлечь данные о возрастно-половом составе населения, семейном положении, составе семей, возрасте мужа и жены, сословном составе жителей и др.
Метрические книги. Первые законодательные акты, касавшиеся церковной регистрации родившихся, вступивших в брак и умерших, были изданы в начале XVIII века. В1702 году Петр I издал указ, согласно которому все приходские священники города Москвы должны были доставлять в Патриарший духовный приказ еженедельные ведомости о всех случаях рождений, бракосочетаний и похорон.
Приходские священники обязаны были также представлять за каждую треть года перечень метрических данных епархиальным архиереям, последние же должны были, составив общую ведомость за целый год, доставлять ее в Святейший Синод. Императрица Екатерина I повторила этот Указ в 1726 году, обратив внимание на необходимость означать возраст умерших и отправлять таковые ведомости в Государственную военную коллегию.
Обязательное ведение православным духовенством метрических книг было установлено во всех церквах с 1779 года, причем до середины 90-х годов XVIII века указывался возраст только умерших мужчин.
Метрические книги содержали три раздела. В разделе "О родившихся", помимо записи даты рождения ребенка, его имени и пола, имелись сведения о родителях: их сословной принадлежности, а для крестьян - о том или ином разряде (черносошные, монастырские, помещичьи и т. п.). Возраст матери и отца не указывался. В разделе "О бракосочетавшихся" приводились данные о женихе и невесте: их имена, имена их родителей, сословная принадлежность, место жительства, писалось, в какой по счету брак вступает каждый из них. Возраст жениха и невесты в XVIII и в начале XIX века указывался в редких случаях. Обязательная его регистрация была введена в России только с 1838 года. В разделе "Об умерших" указывалось время совершения обряда, имя умершего, его сословная принадлежность, возраст, причина смерти (последняя указывалась не всегда определенно).
В метрических книгах производилась не регистрация родившихся, вступивших в брак и умерших, а регистрация церковных обрядов. Если число браков соответствовало числу венчаний, то число родившихся иногда отличалось от числа крещений, так как мертворожденные и умершие сразу после рождения не получали крещения, а значит, и не регистрировались. Следовательно, число рождений было иногда несколько больше числа крещений, а число умерших было больше числа зарегистрированных случаев смерти (к тому же не регистрировались и самоубийцы). Однако этот недоучет не был большим.
Метрические книги велись духовными лицами в двух экземплярах по каждому церковному приходу. Они выдавались из духовных консисторий, и один экземпляр по истечении года отсылался обратно в консисторию. Из полученных от епархий сведений в Синоде составлялись ведомости о естественном движении населения по всей России.
В XVIII веке по естественному движению населения России были опубликованы сведения (касались лишь православного населения) по отдельным губерниям и городам, по всей стране - с 1796 года. Ежегодные данные с делением по отдельным епархиям стали публиковаться только с 1804 года [4].
О возможности использования исповедных ведомостей для определения возрастного состава населения еще в середине XIX века писал Е. И. Кайпша, который указывал, что "исповедные книги православного исповедания, в которых означается число лет каждого приступающего к святому таинству, могут служить весьма важным материалом для составления таблиц народонаселения, распределенного на разные возрасты" [5].
На основе данных исповедных ведомостей и метрических книг некоторыми авторами второй половины XIX века были рассчитаны коэффициенты смертности и рождаемости исследуемого ими населения.
* * *
Для изучения демографической ситуации в городе Вологде и Вологодском уезде в конце XVIII века нами были использованы:
1) исповедные ведомости и метрические книги 12 церквей города Вологды с числом прихожан в 1798 году 4047 человек, из них 1828 мужского и 2219 женского пола, что составляло около половины населения города;
2) исповедные ведомости и метрические книги 10 церквей Вологодского уезда с числом прихожан в 1798 году 8834 человека, из них 4344 мужского и 4490 человек женского пола.
Таким образом, для изучения демографической ситуации в городе Вологде и уезде анализировались данные о 12 881 человеке, в том числе о 6172 лицах мужского и 6709 - женского пола (число жителей по отдельным приходам см. в приложении 1).
* * *
Население города Вологды в конце XVIII века насчитывало в своем составе: дворян - 2,6 процента, церковнослужителей - 10,1, купцов - 17,8, мещан - 28,4, цеховых - 10,0, дворовых, крестьян и бобылей - 22,7 и прочих - 8,4 процента [6].
Население Вологодского уезда (по данным исповедных ведомостей) состояло из государственных и крепостных крестьян - 95,9 процента, церковнослужителей - 2,1 процента и дворян - 2,0 процента.
На основании исповедных ведомостей указанных церквей был определен возрастно-половой состав жителей города и уезда (табл. 1).
Таблица 1
ВОЗРАСТНО-ПОЛОВОЙ СОСТАВ НАСЕЛЕНИЯ г. ВОЛОГДЫ И ВОЛОГОДСКОГО УЕЗДА В 1798 г.
| Возраст (лет) | Город Вологда | Вологодский уезд | ||||
| мужчин | женщин | всего | мужчин | женщин | всего | |
| 0—4 | 205 | 235 | 440 | 526 | 479 | 1005 |
| 5—9 | 202 | 244 | 446 | 549 | 479 | 1028 |
| 10—14 | 208 | 209 | 417 | 475 | 411 | 886 |
| 15—19 | 178 | 221 | 399 | 419 | 392 | 811 |
| 20—24 | 181 | 207 | 388 | 418 | 522 | 940 |
| 25—29 | 147 | 192 | 339 | 278 | 338 | 616 |
| 30—34 | 151 | 156 | 307 | 311 | 393 | 704 |
| 35—39 | 145 | 166 | 311 | 268 | 297 | 565 |
| 40—44 | 99 | 115 | 214 | 261 | 317 | 578 |
| 45—49 | 85 | 127 | 212 | 199 | 202 | 401 |
| 50—54 | 51 | 97 | 148 | 176 | 204 | 380 |
| 55—59 | 62 | 86 | 148 | 150 | 152 | 302 |
| 60—64 | 38 | 63 | 101 | 136 | 155 | 291 |
| 65—69 | 37 | 50 | 87 | 94 | 76 | 170 |
| 70—74 | 18 | 29 | 47 | 48 | 46 | 94 |
| 75—79 | 13 | 12 | 25 | 17 | 17 | 34 |
| 80 и старше | 8 | 10 | 18 | 19 | 10 | 29 |
| Итого | 1828 | 2219 | 4047 | 4344 | 4490 | 8834 |