Вокруг ни одной души, на все голоса поют и щебечут птицы. Кукушка начала отсчет моих оставшихся лет, досчитал до пятнадцати. Она остановилась, поперхнулась, но после небольшой паузы продолжила куковать уверенно и долго. На этот раз со счета сбился я. Что-то многовато годков жизни она мне выдала.
Начинается новый день. Медленно вылезает из-за леса солнце, зеркал я лучами водные просторы широкой северной реки Ваги, где когда-то хаживали наши предки, а сегодня проходим мы, их потомки. Легкий белый туман поднимается от реки, но он скоро рассеется, солнце его высушит. Не спеша завтракаем. Обнаружили, что мы давненько не ели зеленых витаминов. Решено: будем в Попов-Наволоке, обязательно купим зеленки: лука, петрушки, огурцов – всего, что можно есть и что раздобудем.
Прекрасная погода вновь одарила нас своей благодатью. В село пошли я и Никита, дедушка Дима решил заняться приготовлением обеда; для этой цели нашли удобную лощинку, куда не задувал ветерок, да и рядом находилось немало сухих веток кустарника, оставленных еще после весеннего половодья.
Лодку пришвартовали здесь же, у импровизированного грубо сколоченного мостика-плотика, который обычно используют для полоскания белья, стирки самотканых половиков. Чтобы течение не утащило, его прикрутили таким стальным канатом, на котором и танк можно вытащить на крутой берег из воды.
Вступив на край мостика, мы сразу оказались вновь в воде, хорошо, что глубина была воробью по колено; трудно представить, как женщины ухитряются стирать на столь шатком инженерном сооружении. На единственной, а потому главной улице разместилось десятка два домов. Отдельные избы обшиты вагонкой и покрашены, однако подавляющее большинство смотрелось сиротливо, доживая свой век. Их почерневшие бревна просматривались через посеревшую от пыли плотную листву сирени и черемухи, буйно разросшихся около заброшенных домов, заросли выродившейся малины вперемешку со жгучей крапивой, в которой спокойно мог, не сгибаясь, спрятаться Никита.
Черными глазницами на всех, еще живущих в селе, взирали окна домов без стекол и рам. На отдельных еще сохранились фрагменты деревянного народного зодчества в форме голов коней и птиц, но две доски, прибитые накрест по диагонали из угла в угол на окнах и дверях, свидетельствовали о том, что хозяева давно съехали или ушли на вечный покой.
Около одного из домов трое перемазанных парней ремонтировали мотоцикл; у них мы спросили, есть ли магазин, и как пройти. Ответ нас обрадовал, и мы поспешили в том направлении, куда указали. В силу того, что дом от дома стоял на приличном расстоянии, метров через сто заметили одноэтажное строение типа «барак». На перекошенной, поржавевшей вывеске с трудом прочитали: «Попов-Наволокский фельдшерско-акушерский пункт».
За этим бывшим сельским учреждением здравоохранения и новорожденных, в кирпичном, старой кладки здании, располагался магазин. Кованая металлическая дверь подпоясана двумя увесистыми лентами-накладками, заканчивающимися солидными амбарными замками. Такая защита торговой точки была необходима не в силу внутреннего богатства сельпо, а по причине отсутствия какой-либо сигнализации, охраны и близости к автомагистрали. Кто знает, что взбредет в голову путнику? Вдруг и спиртное найдется, а это – главный соблазн. Все это узнали позже из рассказа пожилой женщины.
Наше радужное настроение по поводу пополнения продзапасов таяло по мере того, как мы несколько раз обошли сельмаг. Пришлось вновь вернуться к подросткам и спросить, есть ли телефон в деревне. К нашей радости, такой, единственный на всех, нашелся в доме бабы Шуры, которая жила на самом краю села.
Дом, хотя и старый, но ухоженный. Выкрашены крыльцо и полы коричневой масляной краской. Простенькие наличники в бело-синий цвет. Не успели мы подойти к калитке, как нас облаяла хозяйская собака самой народной породы – дворняга. После небольших представлений нас впустили в просторную избу. Из телефонного разговора узнали о новостях в Кулое, а также в Подмосковье. Все это время в комнате находились хозяйка и ее дочь лет сорока: незнакомых людей не оставишь одних в доме. Мы задержались в гостях на целых полчаса.
Баба Шура оказалась словоохотливой женщиной, да и ее дочери хотелось побольше узнать о нас. Последняя оказалась из Северодвинска, живет на острове Ягры, работает воспитательницей в детском саду, а сюда приехала в гости к старушке-матери, привезла ей в подарок четырнадцатилетнюю дочку, чтобы не было скучно.
Нас удивил рассказ пожилой женщины о делах давно минувших дней. Будучи девчонкой, запомнила она, как сюда приходили по весне английские пароходы, дымя на всю округу черными трубами, какие товары привозили их торгаши. Вся округа собиралась – ярмарка, одним словом. «Чего только не привозили к нам заморские купцы: ткани – шелк, сукно, обувь, а игрушек – видано-невидано, посуду разную – фарфоровую, стеклянную... а мы им взамен шкуры всякие. Брали охотно, еще бы: мы только сейчас стали понимать, что за такое добро, пушнину, надо было бы платить втридорога; дурили нашего брата, особенно если мужичок попадался слабый до граненого, на «огненную воду» солощий.
Попов-Наволокскую ярмарку повсеместно знали, заранее приезжали. Какой был праздник! Звонари с утра устраивали колокольные перезвоны, ряженые по улицам на телегах разъезжали, всех зазывали. Постоялых дворов было более двадцати, чайные, блинные, кабаки, забегаловки. Помню, у меня дед сам варил пиво и продавал. Дней десять шел великий торг, село гудело как пчелиный улей.
Нам, детям, все было интересно, залезали во все закутки; в том числе я побывала у англичан на пароходе с отцом, его туда пригласили по какому-то столярному делу, и я за ним увязалась. За работу англичане расплатились карманными часами; отец долго ими пользовался, часто похвалялся перед мужиками, доставая их из пистончика брюк. От часов тянулась серебряная цепочка, один конец которой был пришпилен сувенирной английской булавкой к поясу брюк.
Как жили последующие годы – да по-разному, кого загнали в артель, кого в колхоз. За палочки-трудодни погорбатились, после двадцать какого-то года пароходам иностранным напрочь запретили заходить вглубь страны по Северной Двине и Ваге – видимо, мы стали секретные. В тридцатые – пятидесятые годы, в сталинские райские годки вот уж над нами покуражились. Стали мы наравне с теми самыми заключенными, которых гнали и гнали в наши края для строительства светлого завтрашнего дня на перевоспитание. В основном работали в зонах, на лесоповалах, строительстве автотрассы Москва – Архангельск, Северной железной дороги.
Как-то дочка привезла мне книгу Солженицына о ГУЛАГе – сущая правда. Как издевались над людьми – одному господу Богу известно. В послевоенное время село стало вымирать, парни после армии, как правило, не возвращались на родину. Нет мужчин, а за ними подались под всякими предлогами девушки в города и поселки, благо, что кой-какое время находилось у нас на автостраде что-то вроде гостиницы. Да какая там гостиница – ночлежка, одним словом. Сколько девок нашенских поувозили шофера-дальнобойщики и их попутчики после этих остановок. Правда, были и обманутые, уж не без этого. Жизнь есть жизнь.
Медленно, но верно захирела некогда бурная жизнь в нашей округе. Все кануло в историю веков. Уж нет ни одной Церкви, поразрушили вандалы-атеисты, а одна-то, говорят, была построена чуть ли не самим Петром-императором.
Нет веры – нет жизни! Есть ли ростки пробуждения в наше время? Не замечаю, не вижу в упор, даже тогда, когда надеваю очки-линзы. Вместе с людьми, раньше, а может и одновременно, начала портиться и природа. Сужу по реке, нашей раскрасавице. Где ее ширь и глубина? Удивляюсь, как вы еще дошли до нас по реке. Сегодня не найдешь глубины до колена, негде прополоскать путем белье. Всю реку испохабили этим сплавом. Сколько леса по руслу лежит вдоль и поперек! Река, она что человек, стареет, а тут такое насилие выдержать. За ней уход нужен, а откуда такой добродетель отыщется. Сегодня не до нее. Видимо, придется и ей умирать вместе с нами. В предыдущие годы по лету к некоторым старухам приезжают детки да внуки погостить, но их, стала замечать, год от года стало меньше. А действительно, чего они здесь позабыли? Никаких развлечений. Покудаться негде. Ходить за ягодами и грибами в лес молодежь не очень любит, их одних кусают то комары, то мошки, вот если на столе собирать – тогда другое дело. Соизволят откушать».
За разговором мы не позабыли о дедушке Диме, который остался ждать нас на берегу реки. Баба Шура долго извинялась за то, что не может дать нам много картошки, но зато вдоволь наложила нам в пакеты всякой зелени: петрушку, лук, чеснок, укроп и десятка два клубней картофеля. Раскрыл бумажник, хотел расплатиться. Она, заметив мой жест, замахала руками: «Никаких денег не возьму. С Богом идите! Нам было приятно с вами поговорить, счастливо!» Они вместе с нами вышли за калитку на бывший деревенский проспект, вокруг нас кружил кругами хозяйский пес. Поблагодарили за гостеприимство, попрощались и поспешили к реке.
Они еще долго смотрели нам вслед, а за это время собака несколько раз бегала от хозяйки до нас и обратно, как бы передавая привет от старожилов старинного села с русским названием Попов-Наволок.
На картах Архангельской области довольно-таки часто встречаются названия со словом «наволок»: Верхний Наволок, Нижний Наволок, Залив-Наволок... как это понимать? В словаре СИ. Ожегова слово «наволок» обозначает: «натащить». Как мне кажется, вторая часть всех слов – названий населенных пунктов прибавилась значительно позже в связи со сплавом леса по северным рекам. Наволакивали лес наши предки за межсезонье, в основном зимой, по снегу, поближе к берегу, чтобы с наступлением большой воды столкнуть в бурные весенние потоки половодья спиленные, срубленные бревна, и они самоходом по течению дошли до Большого Города – Архангельска.
После обеда, приправленного витаминами с огорода бабы Шуры, отправились в дальнейшее плавание. Один из рыбачков сообщил нам, что до границы Вельского и Шенкурского районов километров десять – пятнадцать, да там увидите сами, над рекой будет нависать огромная согнутая береза – это и будет условный знак границы. После такой информации мы активнее заработали веслами.
Не один час активных однотонных движений, около десятка раз вылезания из лодки по причине «глубоководное™» реки и превращение в бурлаков. Попытки обнаружить на дальнем плане речной панорамы, как мы не всматривались, ориентир той самой пограничной березы оказались тщетными. Ничего не напоминало о приближении районного разделения.
Сегодня, спустя какое-то время, сам спрашиваю себя, а зачем сдалась нам эта граница? Видимо, мы уже приучены с детства к границам – мнимым и реальным, условным и виртуальным – во всем, что нас окружает, с чем соприкасаемся в жизни, и если нет в чем-то ограничений, кордонов, то сомневаемся и сами их выдумываем. Нами же созданная завеса таинственности толкает нас на «подвиги». За свое любопытство в свое время на российско-грузинской границе пришлось держать ответ перед работником федеральной службы безопасности (ФСБ): был задержан при подготовке репортажа о работе пограничного пункта на южной границе в районе Адлера на реке Псоу.
Солнце скрылось, стало несколько прохладнее. Мы поспешили найти, прежде всего, более чистый источник воды: ключ или лесной ручей. Поиск увенчался успехом, к тому же появилась нависшая береза, которую мы миновали. Она и была тем условным знаком, мы перешли рубикон двух районов. Сумерки охватили окрестности, когда мы поели и залезли в палатку. Несколько перекрестных фраз о прошедшем дне и дне грядущем, и, сном объятый, затихает наш бивак.
ДЕНЬ ПЯТЫЙ
17 июля 2000г., понедельник
«Меня подняли в седьмом часу. Часа через два мы приехали в Ровдино. Дедушка разрешил мне покупаться без жилета. Я зашел в воду и поплыл. Проплыл метров семь и поднял голову вдохнуть. Я начал захлебываться, так как проплыл туда, где вода была уже с мой рост. Но вдохнуть я успел. Я проплыл несколько метров. Поднял голову – захлебываюсь, тут подошел дедушка и помог мне добраться до берега. Больше купаться без жилета я не захотел. Дедушка Костя пошел в магазин, а мы с дедушкой Димой остались одни. Когда дедушка Костя пришел, сказал, что увидел разруху России во всей ее красоте. Я заметил, что в последнее время лесосплава стало меньше, но зато много каменных гряд и порогов, а по берегам – одни кувшинки. За последние дни я уже успел утопить один накомарник. Ночевать остановились на острове недалеко от деревень Митинский погост, Кельменьга. Спали неплохо».
Главные события дня текущего связаны с бывшим районным центром, а теперь – просто рабочим поселком Ровдино. Расстояние от него до Вельска по прямой каких-нибудь девяносто пять километров, а по реке наберется с лихвой под сто пятьдесят. За несколько километров мы заметили главный ориентир – высокую металлическую трубу котельной. Не ошиблись – это инженерное сооружение относилось к котельной детского специнтерната поселка. По улице Набережной, Пионерской и Советской добрался до центра поселка.
Дома в основном в два этажа, деревянные, есть и кирпичные, но немного, старой постройки. Главной достопримечательностью поселка являлась спецшкола-интернат. Не узнал, для каких детей. На лето их всех вывезли в лагерь. Небольшой рынок. В центре его разместилась мягкая мебель. Можно подумать, что в поселке каждый день жители меняют свой жилой квартирный интерьер. Несмотря на послеобеденное время, продавец одиноко «загорал» под палящим солнцем, создавая вид действующего торгового центра.
У одной из палаток развешен на веревках тряпичный ширпотреб, типичный для всех нынешних рынков России от Калининграда до Владивостока. Ни одного покупателя и продавца, последние залезли в тень палаточных навесов: мужички кучковались и попивали пиво, девицы сидели отдельной группкой на тарных ящиках и курили, между затяжками перемалывали косточки жителям местного региона.
Моей задачей являлось найти переговорный пункт, почту или узел связи, сообщить о нашем местонахождении и кое-что купить из продовольствия в местных магазинах. Телефон и телеграф находились в одном деревянном двухэтажном здании со слегка покосившимся крыльцом. Поднялся на второй этаж по скрипучей и, мне даже показалось, не очень надежной лестнице. Пришлось оформить заказ города Вельска и ожидать вызова. После минут пятнадцати попросил у девушки, работающей в гордом одиночестве, запросить оператора: как обстоят дела на линии с Вельском. Как и подсказывало сердце, о моем заказе на противоположном конце провода просто слегка подзабыли. Минуты через полторы попросили зайти в кабину. Разговор состоялся короткий. Софья Артемовна наряду с рассказом о домашних делах сообщила новость: в субботу приезжают дети – Сережа и Лена из Москвы, так что, видимо, надо завершать путешествие и возвращаться, к их приезду желательно быть всем дома. Эта весть напрочь перечеркивала все наши планы достичь устья Ваги.
Закупив все необходимое из провианта, отправился к месту нашего причала. Рядом с нами расположились несколько групп отдыхающих: одни жгли костры, другие загорали, третьи купались. Никита сидел на крутом откосе, делал записи, дедушка Дима метрах в двадцати, где вода была почище, брился. За эти пять дней мы с ним сумели слегка подзарасти щетиной. На загорелых, копченых, обгорелых лицах серебрилась седая поросль волос, отчего казались еще древнее, старше своих зрелых годов. В противовес Дмитрию Ивановичу я решил не бриться до конца плавания – какой путешественник без бороды? Пример – Федор Конюхов, наш известнейший российский искатель приключений, испытатель своих собственных сил и человеческих качеств в экстремальных ситуациях в жизни. Весь в шерсти, да и есть примета, хотя не особенно верю: начиная поход, не трогай свое лицо.
Не задерживаясь в Ровдино, мы продолжили путь на север вдоль царской дороги. На душе не все было спокойно: за ту бедность, которую наблюдали вдоль берега, за необустроенность Жилья северян, отсутствие во многих домах элементарных бытовых условий, за безработицу, задержку заработной платы, за отсутствие в достаточном количестве добротной питьевой воды. Ходят чуть ли не всем поселком к общей колонке, что находится вблизи автобусной остановки, а зимой на речку. Канализация во дворе, прогнившие деревянные мостовые на улицах, отопление – печное. Обижают жителей Ровдино тем, что они не имеют возможности посмотреть передачи многих студий России, с трудом принимают их телеприемники два канала.
Почему-то вспомнил школу-интернат в Ровдино. Сколько их у пас по Руси великой, трудно сосчитать. Их количество год от года не сокращается, а наоборот, прибавляется повсеместно. В противовес сегодняшнему дню скажу, что на первое сентября 1923 года в Вельском уезде находился всего один детский дом с тридцатью детьми, одна спецшкола для глухонемых с двенадцатью ребятами. Стоит задуматься.
Куда идем, куда заворачиваем, Россия?
ДЕНЬ ШЕСТОЙ
18 июля 2000г., вторник.
«Утром, когда уже прошло несколько часов с момента нашего отплытия, мы с дедушкой решили искупаться. После купания на дне нашли деревянные изваяния: черта, орла. Позже ходили с дедушкой Димой в магазин в деревни Едемскую и Усть-Паденьгу. Все купили, пошли звонить. Отделение связи закрыто, тогда мы попросились позвонить в жилом доме. Дедушка звонил, а я остался на улице. Рядом с одним домом жил красивый щенок. Тут подбежала соседская собака, щепок прижался от страха в угол. Собака понюхала его. Отошла, съела косточки, которые лежали у щенка, и убежала. Тут вышел дедушка и сказал, что не дозвонился.
Вечером остановились в деревне Осиново. Набрали воды, взяли червяков, посмотрели недействующую церковь, в которой было уже многое написано, начиная от «Metal» до «Лох».
Потом мы остановились в д. Юминга. Мы с дедушкой Костей зашли тоже в разрушенную церковь. На стенах много всяких надписей. Тут мы увидели красивый бывший голубой иконостас. Наверху было что-то вроде герба и нарисованной на нем птицы. На окнах были железные решетки.
Мы немного проплыли и остановились ночевать на острове, где, кстати, было много черемухи, красной смородины и немного черной».
Бритье лица Дмитрия Ивановича, как я позже догадался, видимо было сопряжено с подготовкой к походу в населенный пункт, находящийся у нас по пути дальнейшего следования. Во вторник на первой же остановке, а она пришлась на деревни Едемская и Усть-Паденьга, он заспешил собираться с внуком до магазина, а главное – пообщаться по телефону с женой. «Хочу узнать, как дела дома, а то за весь поход так пи разу и не поговорил. Вдруг Соня что подумает недоброе. Это я шучу, пойду прогуляюсь, а то засиделся», – сказал Дмитрий Иванович, и они с внуком отправились на холмы, на которых виднелись несколько изб, на встречу с «цивилизацией». Ходили недолго. Пришли немного недовольные, так как не дозвонились до Кулоя. ^вязь – дело тонкое, тем более в наш век электроники, да еще здесь, на Севере. Не беда, телефон есть и в другом месте, где-нибудь найдем. Еще не вечер. Вперед, друзья!
Действительно, к вечеру на горизонте показалась очередная деревенька, как позже выяснилось, с названием донекуда русским: «Осиново». Сколько их – «осиновых», «березовых», «еловых», «сосновых»... по Руси разбросано в нашей лесной местности – и не сосчитаешь. Прекрасных и тихих, как в той песне: «Деревенька моя, деревянная, дальняя...» В них совершенно другой уклад жизни, другой темпоритм. Сосед знает о соседе буквально все или почти все. Не оттого ли нас так тянет в деревню, на простор, к природе, поближе к земле? Именно земля – начало всех начал.
Как-то по весне был на родине на Владимирщине, ездил поклониться родимым родительским холмам, а заодно заехал на могилу Гагарина, благо она находится недалеко от моего города Киржач. При въезде на мемориал Ю.А. Гагарина и B.C. Серегина установлено крыло самолета с надписью на нем «Земля, поклонись человеку!». Не знаю, как вы, а я никак не могу согласиться с написанным. Мы, и только мы, должны кланяться земле, что она нас еще терпит, дает нам жизнь.
Много взял на себя человек, возомнил себя Богом. Куда не взглянь – наворотил черт знает что, испохабил землю. Как верно подметил русский поэт Н.А. Некрасов в поэме «Железная дорога»: «Варвары, дикое скопище пьяниц, не создавать – разрушать мастера». Не хотелось осознавать в себе дикаря, но как часто мы поступаем именно так, не по-людски, не по-божески. Грешно должно быть нам всем перед «Землей»! Прости за содеянное человеком.
На Север православная вера пришла значительно позже, религиозные различные направления нашли здесь приют. Человек должен верить во что-нибудь, иначе он превратится в скотину. Понастроили в свое время домов божьих: часовень, церквей да монастырей. Хорошим признаком считалось у поморов, а затем и многих путешественников, моряков устанавливать памятный знак – Крест, пусть знают, что здесь был добрый русский мужик, поклонись ему и Богу. Какому Богу – не имеет значения, он у каждого свой!
Однако надолго не хватило нашей веры, пришли воинствующие атеисты – и пошло, и поехало. Кому помешали деревянные и каменные церковные сооружения? По радио слушал передачу о судьбе исчезновения уникального сооружения и
Кижах. Другого такого во всем мире не сыщешь, сберечь бы для потомков, а у нас в стране опять в очередной раз нет денег на его реставрацию. Видимо, придется пустить шапку но кругу да помочь всем миром себе, или в очередной раз с протянутой рукой, в позе нищенки, попросить помощь у «Юнеско».
Перед походом к нам в город Раменское приезжал почти весь цвет православной России – скажу сразу, приятно. Большой чести удостоился провинциальный (пусть и подмосковный) районный центр в год двухтысячелетия Рождества Христова. Торжества состоялись знатные по всей округе: от богослужения и открытия памятного креста около Свято-Троицкого собора до театрализованного представления на красавце-стадионе «Сатурн» при участии более трех тысяч артистов. Гулять – так гулять. Так было испокон веков на Руси. Радовались мы вместе со всеми. Нафотографировались на празднике в Раменье около восстановленного храма. Сколько их подняли из руин за последнее время! Чего стоит храм Спасителя в Москве? «Спасибо!» – верующие говорят.
Однако далеко не везде так обстоят дела, в том числе и на исторической «царсткой» дороге. Так и хочется воскресить на какой-то миг Ивана Васильевича (Ивана Грозного) да запустить его на его дорогу – быстро бы наши государственные и церковные чиновники восстановили культовые сооружения вдоль всей трассы от Александровой слободы до Архангельска. Грустно смотреть на заброшенные дома северян, построенные когда-то из добротных бревен лиственницы, сосны, ели. Время делает свое дело.
Всему свой срок: появляются черные трещины, швы, которые как бы просят влаги. Бревна так усохли, что от солнечного молодого цвета стволов не осталось ничего в помине – темно-пепельный цвет, покосившие коньки на крышах. Их устанавливали как добрую примету, приносящую добро в дом. Сегодня в мир иной ушли хозяева, а вместе с ними закончилась и жизнь.
С величайшей гордостью здесь на Севере вам расскажут о своем земляке Федоре Абрамове; я тоже преклоняюсь перед его писательским талантом, но Mire но душе и мой земляк, Владимир Солоухин с его «Владимирскими проселками» – это я к тому, что сказал в самом начале зарисовок.
Осиротевшие дома вызывают грусть, церкви – горечь. На всем протяжении мы видели их с десяток. У каждой из них, как и у человека, была жизнь; в них приходили со своими радостями в дни рождения, крещения детей, венчания, по праздникам... шли в минуты горя и печали, для отпевания и погребения усопших. Да мало ли было поводов прийти в Святой дом, дом общения с людьми и с Богом. Сегодня они, раскуроченные, разграбленные, разоренные, оскверненные, взирают на нас с укоризной, безмолвно взывают: «Помогите, люди!»
В 1858 году по «Итогам X ревизской сказки» (переписи в Вельском уезде) состояло:
- церквей – 49, в том числе каменных – 36, деревянных – 13;
- часовен – 81;
- духовенства – 1 230 человек на население с общим числом – 71 302 человека.
Надеюсь, что с арифметикой вы в ладах и сосчитаете, сколько людей приходилось на культовые заведения и духовных лиц. Через почти сорок лет их количество возросло до 53 храмов (данные без учета часовень), при населении в уезде – 107 822 человек. Надо ли описывать внешнее и внутреннее убранство церквей, куда мы заходили! За меня это сделал внук, его поразило паше отношение к памятникам культуры. После того, что он видел в Архангельском музее деревянного зодчества в Малых Карелах, все увиденное здесь не укладывалось в голове ребенка, встревожило его душу, он еще долго меня спрашивал, как могло такое случиться, почему уничтожена, обезображена такая красота.
Какими восхищенными глазами он смотрел на птицу феникс, каким-то чудом сохранившуюся на фрагменте иконостаса в церкви в Юминге, на едва различимые масляные росписи стен на библейские темы в алтарной части Спасского собора в одноименном селе Спасское!
Говоря о влиянии церкви на умы народа, необходимо, прежде всего, идти по пути проникновения ее в российскую глубинку, а она начинается для многих граждан за границей Московской области. В последние дни пребывания в Архангельской области пришли приятные новости о решении строительства церквей в центре российского атомного подводного судостроения городе – Северодвинске и поселке железнодорожников Кулой Вельского района. Хочется верить, что власти повернутся не только в сторону строительства новых домов Богу, но и вспомнят о тысячах умирающих священных учреждениях, большую часть из которых необходимо срочно взять под охрану как памятники архитектуры и истории, пока их не до конца разрушили отдельные дельцы и молодые вандалы.
Если в предыдущие дни мы находили себе приют на ночлег в береговой полосе, то на этот раз приняли единогласное решение – ночуем на острове. Его приметили издалека. Он, как огромный линкор, делил русло реки на два почти равных рукава. На его пригорках виднелись густые заросли, что говорило о том, что с топливом для костра проблем не будет. А как насчет воды? Днем видели, как спокойно рыбаки пьют воду из реки, а потому и сами решили брать ее из Ваги. Для большей уверенности – обязательно вскипятим. Скажите, дорогие, много ли у нас в России осталось мест, где можно безбоязненно напиться воды из реки?
Как-то делал опрос студентов-выпускников о состоянии воды в местах, где они проживают. Ни один из них не взял на себя ответственность, чтобы порекомендовать напиться из водоема или реки в его регионе. Мало того, более девяноста процентов опрошенных не советовали даже купаться в подмосковных водоемах и реках.
Остров действительно не обманул нас своей красотой, а когда сошли на берег, то удивились изобилию ягод: гроздями черного жемчуга свисала чуть ли не до земли черемуха. Под ней, как бы соревнуясь в плодовитости, заросли янтарной смородины. Иногда встречались кусты черной смородины, но реже. Мне рассказывали о лесных дарах Севера, но чтобы столько и в одном месте – не думал. Еще вчера, проплывая мимо какого-то крутого берега, приметили двух женщин и мужчину с ведрами. Оказывается, они собирали красную смородину и малину. Сборщики сказали: «В это засушливое лето ягод мало, да она и больно мелка». Никита сразу полез в кусты, прихватив кружку, и на ужин мы пили ароматный чай со смородиной, нахваливая северный край и внука, собравшего ягоды.
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ
19 июля 2000 г., среда
«Утром мы остановились в с. Петровское. В магазине продукты не отличались разнообразием. В доме, куда мы зашли набрать воды, еще пользуются старинными печами и ухватом. На обед мы остановились в селе Спасское. Там мы нашли полуразрушенную церковь. Она была вся кирпичная, включая купол. Мы зашли, на отдельных стенах остались даже фрески по одну и по другую сторону двери. На левой стороне стены, мне кажется, сохранились больше, чем на правой, хотя кусок рисунка был и меньше по размеру, но без «дырок» посередине. А на другой стороне сохранилась по размеру больше, но «дырки» есть и посередине, и на лицах. Церковь, видимо, была очень хорошая. Вечером мы доплыли до Шенкурска. Это был город, но выглядел, как поселок, здесь есть гидрометеостанция и гостиница «Вага». Ночевали в лесопарковой зоне».
О селе Петровском – месте, мимо которого не раз проезжал Петр Алексеевич – великий российский император, можно рассказывать много. На привольном открытом пригорке оно расположилось у слияния двух рек – Вага и Шолоша. Не случайно, когда решили построить церковь, что ни у кого не было сомнений как ее назвать, только именем Петра. Отсюда и село получило название Петровское. В селе есть школа, и даже библиотека – об этом рассказала хозяйка дома, в котором находился телефон. Сама она приехала с Кубани после окончания культпросветучилища. Со своим суженым встретилась на уборке урожая, куда он приезжал вместе с группой откомандированных шоферов из Архангельской области. Молодая, крупного телосложения женщина занималась уборкой дома, когда мы попросились позвонить в Кулой.
Внутреннее убранство просторной комнаты было настолько простеньким и скудным, что если бы не телефон и телевизор, то больше напоминало избу моей бабушки Дарьи в деревне Илейкино Владимирской области в пятидесятые годы. Изба состояла из сеней, заменявших террасу, и одного помещения. С левой стороны от входа по всему периметру комнаты находились: кухня-уголок, железная кровать, покрытая лоскутным ватным одеялом. За кроватью следовала этажерка с телевизором «Витязь» советского радиозавода с наброшенной на него накидкой, затем следовал большой обеденный стол производства доморощенных местных мастеров, накрытый клеенкой; «венские» стулья вперемешку с самодельными табуретками стояли в различных углах. После стола шел диван, за ним – кровать с деревянными спинками, которая упиралась в цветастую штору, закрывавшая простенок между огромной русской печью и стеной. Слегка закопченная, некогда побеленная известью печь выглядела архаичным изобретением, пришедшим из далекой Руси, но и сегодня без них не обходится подавляющая часть частных домов россиян Севера и Сибири.
Пройдите по улицам небольших городов, поселков, деревень и вы обязательно увидите искусно сложенные в поленницы дрова. Привезенные и сброшенные прямо рядом с дорогой трех-четырехметровые бревна. Оригинальные «козлы» – приспособления для пилки дров бензопилой, опилками припорошенную траву, место недавней заготовки. А запах леса от распиленных сосен и елей! Его нельзя забыть. Три разных по емкости чугунка стояли в горле печи, и хотя она не горела, можно вполне представить, как в ней пылает согревающий и дающий пищу человеку огонь, поглощающий в своем чреве заготовленные летом дрова, и лучше, если они будут березовые – от них больше тепла. Помню по детству: у нас была печь, ее называли «голландкой». Рядом с печью стояли ухват, кочерга и длинные железные щипцы. Для какой надобности находились последние, не разумею, а спросить у молодой хозяйки постеснялся.
Пришлось сделать заказ Кулоя через оператора телефонной станции города Шенкурска. Какое-то время ожидали вызова. Скучать не пришлось. В комнату вошла девочка, ровесница моего внука, которая с нескрываемым любопытством разглядывала нас, слушая разговор старших. За ней, не поздоровавшись, вбежал босоногий, с чумазой мордашкой мальчишка лет четырех. Он влез на кровать и стал прыгать, взлетая как на батуте. Девочка была одета в легкое, дешевенькое, скромное летнее платьице. Мальчишка – в здорово испачканные, потертые до дыр джинсы. В дыре-прорехе, образовавшейся оттого, что он порвал штаны, виднелись кровяные полосы – ссадины. Он давно позабыл и о боли, и о порванных штанах. Мать несколько раз пыталась успокоить своего «бесенка», но все ее Попытки оказались тщетны. Перед незнакомыми людьми он доказывал, кто истинный хозяин дома, когда нет отца. После окрика матери он на мгновение прекращал прыгать, а затем вновь продолжал полюбившееся занятие, демонстрируя перед нами подскоки на кроватном матраце. Сынишку звали Ванюшей, а всего в семье было трое детей. В одну из немногих пауз затишья, за печкой в углу кто-то застонал и заохал. Оказывается, все это время, пока мы разговаривали, в доме за шторкой на кровати лежала прикованная к постели больная старая свекровь. «Вот уж два года, как парализовало, – шепотом сказала молодая, – сама мучается, и нас измучила». И продолжила в полный голос: «Приходится крутиться как белка в колесе, а я еще и работаю заведующей библиотекой. Муж не помощник, работает водителем-дальнобойщиком, дома бывает редко. Хорошо, что есть работа, а то давно не знаю бы, на что жили». Все это она рассказывала, как мне показалось, с грустным оттенком печали по прошедшим годам, за то, что девчонкой приехала сюда на Север из благодатного южного края – Кубани.
После минутного сообщения домой о наших делах я расплатился с хозяйкой за пользование телефоном, положил двойную таксу на стол и пригласил Ванюшку в магазин за шоколадкой. Мальчишка почему-то отказался, но зато его сестра быстренько сказала: «Я пойду!» После магазина подошли к церкви Петра. Церковная калитка находилась на замке. Божий дом внешне выглядел прилично, чувствовалось, что недавно он был отремонтирован. Желтый крест, голубые купола, белоснежные стены, обкошенная трава вокруг. Одна из женщин, проходящая мимо, сказала: «Служба проходит по большим праздникам, приезжают святые отцы из Шенкурска и даже из Архангельска. Недавно у нас был престольный праздник – Петров день, большая служба состоялась, архангельские были!» Последнее она произнесла с чувством особой гордости, что их край не забывают высокие гости.
От села спустились к реке вдоль огороженных слегами изгородей участков для выгула скота. Животные здорово вытоптали траву внутри, и вряд ли в них целесообразно держать коров долгое время, если им негде ущипнуть клочок травы. Мы шли по заросшей луговой едва заметной тропинке с опаской наступить на «заминированные» отходами коров места.
Дмитрий Иванович перевел лодку ниже по течению реки, лежал на песке, дремал. Никита издалека заметил дедушку, закричал, как туземец племени Тумба-Юмба, и помчался к нему.
Мы передали привет от Софьи Артемовны и обменялись своими впечатлениями о селе Петровское. Продолжили путь.
Еще в деревне нам сказали, что до города Шенкурска каких-нибудь восемнадцать – двадцать километров, и к вечеру обязательно дойдете. Вышли на середину реки, попутный ветер подгонял лодку. Не использовать такого помощника, как ветер, было грешно, а потому мы со сватом приспособили в качестве паруса куртку-ветровку, натянув ее между двумя веслами, и подняли над лодкой. Грести веслами не было необходимости: ветер придал ускорение нашей посудине, которая быстро пошла в направлении ближайшего поселения. Дмитрий Иванович крепко держал одну из мачт, на которой был закреплен один из краев надутого ветром паруса. Другой находился у меня, а поскольку направление ветра несколько раз менялось, то приходилось изменять угол атаки паруса, выбирая оптимальный, добиваясь большей скорости нашему крейсеру. Этим я занимался в то время, когда сват от однообразного движения, вернее от безделья, так как вся его работа состояла в удерживании стойки-мачты в вертикальном положении, заснул. Таким образом прошли более четырех километров, слегка отдохнули от гребли, я получил определенный опыт управления судном-парусником. Решили, что к следующему водному путешествию необходимо изготовить небольшой парус, который пригодится в плавании.
Вдруг река резко повернула вправо, а вместе с этим на небе, откуда ни возьмись, разрослась до огромного размера темно-свинцовая туча, поднялся сильный порывистый ветер, который ударил большой волной по нашей лодке, обдав нас брызгами с головы до ног. Нарастающая непогода не сулила ничего хорошего. Поспешили найти поукромнее местечко, но как назло ни одного укрытия, ни одного деревца или кустика. Перед нами крутой высокий обрывистый берег, усеянный валунами и мелкой галькой. Решили, что дальнейшее движение небезопасно – причаливаем.
Ветер крепчает. Темная туча одним краем уже висит над нашими головами. Сверкает молния, и буквально через каких-то несколько секунд сильнейший раскат грома потряс округу. Видим, как справа от нас «косит» ливень. Только бы пронесло, просим мы у Всевышнего. Минута, и несколько крупных капель дождя плотно накрыли нас, а еще через мгновение светило как и прежде, солнце. Туча убежала за высокий, крутой берег реки, небо чистейшее, как будто ничего не предвещало неприятности еще пять минут назад. Воздух наполнен озоном, дышится удивительно легко.
Собрали хворост, оставшийся после большой воды – половодья, невдалеке обнаружили великолепный ключ с чистейшей холодной водой. Через несколько минут первые языки пламени лизнули бока кастрюли и чайника, что предвещало вкусный обед. Дедушка Дима отпустил нас на разведку. Когда мы приближались к круче, то заметили над лесом, который укутывал берег, огромное куполообразное сооружение, и поперву в нем я признал радиолокационную антенну. Неужели в этих краях находится одна из воинских частей?
Но я глубоко ошибся. Это был обнаженный кирпичный купол церкви. Туда мы и отправились, как только осилили труднопроходимый участок берега. Перепад высот от воды до собора составлял метров семьдесят пять. Церковное сооружение нас приятно удивило своими масштабами, архитектурой, остатками настенной живописи, а огорчило своим разрушенным видом, человеческим вандализмом и хамством. Вокруг Спасского собора стояла десятиметровой плотной стеной жгучая, в человечий рост, крапива вперемешку с малиной. Любопытство было сильнее, чем преграда.
Взяв палку, размахивая как косой, мы медленно стали приближаться к месту, напоминающему вход. Четыре огромных столпа служили основанием к взлетающему шпилеобразному строению башни-колокольни. Стоило нам преодолеть первую преграду из крапивы и ухватиться руками за один из столпов, как над нами взвилась стая голубей, что в свою очередь вызвало падение одного из кирпичей верхнего ряда. В метре от нас он упал, разлетевшись на две части, однако и это не остановило нас. По полусгнившей толстой лаге вошли внутрь собора. Справа и слева от входа в приделах располагались печи. Около них лежали кучи заготовленных дров, да и сами печи, видимо, еще служили кому-то источником тепла или очагом для приготовления нищи. Трудно представить, как это было на самом деле, так как в здании отсутствовали двери и стекла в окнах. Кроме кучи дров, в соборе ничего не было, в центре зала кто-то попробовал поднять тяжеленные половые плиты для какой-то цели – хулиганства или в поисках клада. Имеется и небольшая яма, земля аккуратно лежит на плитах. На окнах металлические кованые, крученные с завитушками решетки. От алтаря не осталось какого-либо следа, зато мы обнаружили в алтарной части собора частично сохранившиеся масляные росписи на библейские темы. Одна – это точно «Тайная вечеря», сюжет второй понять трудно.
Нас также интересовал второй ярус – этаж церковного сооружения. Когда продвигались к нему, то обнаружили, что оно состоит из двух этажей. Подобные архитектурные особенности, двухэтажные церкви у нас на Руси встречаются крайне редко. Все наши поиски входа на второй этаж не увенчались успехом. Приходится только додумываться, что он находился со стороны разрушенной колокольни, или вход был с секретом и начинался вне поля зрения обывателя. Потолок первого этажа там, где когда-то висели люстры, обрамлен гипсовой розеткой с остатками цветочной лепнины.
Мы осторожно вышли из собора, еще осторожнее миновали крапивную преграду, и тут я вскричал от пронизывающей боли. Присел на заросший холм, снял кроссовку. В толстой подошве обуви торчала шляпка древнего кованого четырехгранного гвоздя. Как он здесь оказался? Видимо, при снятии кровли с купола отлетел далеко в сторону и ждал, окаянный, чью-то ступню. Всего пару сантиметров, и он пронзил бы насквозь мою ногу, к счастью я отделался легкой царапиной.
В пятидесяти метрах стоял деревянный барак, на котором висела выгоревшая вывеска «Спасский детский сад». Судя по зарослям, здесь уже давно не ступала нога юных жителей села Спасское. Окна закрыты ставнями и забиты досками крест-накрест. Забиты досками и двери, зато стоящий рядом сарай оказался открытым. В нем находился колодец, а сарай соорудили в целях техники безопасности, чтобы туда не провалились дети. Сегодня все открыто настежь.
Попробовали несколько спелых ягод малины на обратном пути к реке. С высокого берега мы наблюдали за дедушкой Димой, который, заметив нас, помахал рукой. Отсюда он нам казался таким маленьким, что мы решили его сфотографировать.
Отобедав, продолжили путь. Нам оставалось пройти самую малость. Обогнули село Спасское, и у нас на горизонте показался город Шенкурск. Приблизительно часа через четыре впереди по течению заметили высоковольтные мачты через реку Вага, а на правом берегу – жилые строения. О Шенкурске знали, что это районный центр. Основная промышленность связана с деревопереработкой, были маслозавод и пищепром. Из культурных очагов – краеведческий музей и народный театр, а также в окрестностях города расположен санаторный комплекс.
По истории теории военного искусства слышал про Шенкурскую операцию во время Гражданской войны, в ходе которой наша доблестная Красная Армия совместно с партизанами в январе 1919 года отбросила англо-американских интервентов и белогвардейцев на Север, создав тем самым предпосылки для полного освобождения северных земель.
Районные центры – города Вельск и Шенкурск находятся друг от друга в ста пятидесяти километрах. Еще в первый год правления Михаила Романова (1613 г.) Важские земли приказом Большого Дворца разделили на четыре округа: Шенкурский, Подвинский, Кокшеньгский и Верховажский, в последний входил Вельский посад. В Шенкурском округе находилось три стана: тридцать две волости, две тысячи триста тринадцать дворов – он был самым большим из вышеперечисленных. Шенкурцам надлежало присматривать за состоянием царского пути, иметь несколько ямов, где можно было поменять уставших лошадей. Примечательно, что именно здесь, на трассе Москва – Архангельск, на первой почтовой дороге в России появилась первая русская должность – почтмейстер, им стал А. Виниус. Об этом свидетельствует документ подписанный Петром I в 1683 году.
Внимание Петра Алексеевича к Северу имело большое значение, и не только с позиций развития морского флота. Он укрепляет границы, создавая города-крепости, расширяя влияние русской православной церкви через строительство монастырей, соборов и церквей... именно в эти годы прогрессивный русский деятель Афанасий (в миру Алексей Любимов) создает первую обсерваторию, не случайно, что в настоящее время в городе Шенкурске работает гидрометеоцентр. В 1678 году на Севере учреждается Холмогорско-Важская епархия с резиденциями в Холмогорах и Шенкурске. Епископом назначается Афанасий, который Соборную церковь переименовал в Благовещенский собор, присутственное место – в Важский духовный заказ. Кроме того, также закладывается строительство архиерейского дома.
Принимали участие шенкурские мужики и в строительстве крепости – цитадели на тысячу человек (Новодвинской). За четыре года она была построена в Березовском устье Северной Двины, в девятнадцати верстах от Архангельска. От каждых пяти дворов направлялся человек с лошадью. В 1708 году Указом Петра I в Российском государстве было образовано восемь губерний, в том числе Архангельская, в которую вошли Вологда, Тотьма, Кинешма, Великий Устюг, Вага, Шенкурск, Сольвычегодск. Не сладко жилось северянам. Привыкшие к свободе, независимости, при Петре они попадают в опалу, уменьшается численность населения. Так с 1678 года по 1719 год по результатам переписи сократилось количество дворов на 29% по причине эпидемий и смерти кормильцев, 20% – от правительственных наборов в армию и на государевы работы, 38% бежали в Сибирь и другие регионы от непосильных налогов, 13% боялись переписи, а потому скрылись от нее.
После того, как торговый центр Севера России переместился из Архангельска в Петербург, все это больно ударило по простолюдинам, разорялись один за другим купцы. В подтверждение этого пример: в 1725 году в город Петра пришло 450 иностранных судов, а в Архангельск – только 19. В дополнение ко всем этим бедам северный крестьянин на своей «шкуре» чувствовал петровский гнет, уплачивая всевозможные налоги, в том числе: стрелецкие, ямские, адмиралтейские, на мирское содержание. Стегали по голым спинам направо и налево прилюдно мужиков русских петровские услужники, чтобы другим не было повадно.
Сегодня каких только завуалированных драконовских мер не применят к людям. Не стало легче жить архангельскому мужику. Видели не только отдельно брошенные дома, по и целые деревни, сиротливо стоящие вдоль реки. Где их жители? Что заставило селян покинуть родительские места? Почему не слышен смех детей и веселый звук русской гармошки? Вопросов больше, чем ответов. Современная молодежь не желает мириться с нищетой, убогостью деревенского быта в северных «медвежьих» углах. Она желает хлебнуть глоток городской «цивилизации», где пиво льется рекой, где люди раскрепощены, не стесняются показать свои достоинства, веселятся, развлекаются и телом и душой. Вон на днях в одном из баров Вельска заезжие «артисты» из Питера давали уроки мужского и Женского стриптиза. Говорят, парод валил на ночные представления.
В какие из торговых точек мы ни заходили, повсюду главным продуктом питания, занимающим львиную долю торговых Площадей, являлись винно-водочные изделия различных производителей: от российского спирта до французского коньяка «Наполеон». Не собираюсь бросать тень на северян, мол, там здорово пьют, сегодня пьют повсеместно и здорово. Алкашей по всей России предостаточно. Приведу лишь одну историческую справку из тех далеких лет по поводу отношения к спиртному и к любителям «огненной воды». 7 ноября 1599 года в послании к государю Борису Годунову, по-видимому, писал староста Вельского посада, где он просит закрыть кабак, ввести сухой закон. В ответ Годунов пишет: «Сухой закон не вводить, можно пиво сварить и вино скурить, но только для себя к праздникам и поминкам», а далее предупреждает: «Не будете выполнять – быть от Годунова в опале». Спустя два с половиной века «Вологодские губернские ведомости» сообщали, что в Вельском уезде за 1844 год от несчастных случаев погибло: по злому умыслу – 3 человека, убито грозой – 6 чел., умерло от невоздержанности (залились) – 5 чел., наложили на себя руки (самоубийство) – 7 чел., утонуло – 18 чел., от других несчастных случаев – 4 чел. Сегодня на каждого человека России, включая новорожденного, приходится свыше десяти литров спирта, в то время как в 1909 году употреблялось в северных районах около 0,43 ведра, а 1913 году – 0,54 ведра водки на душу населения. Примечание автора: ведро – русская мера жидкостей, равная одной сороковой бочки. Бочка – 480 литров, т.е. в ведре 12 литров водки, а не спирта.
Употреблялось спиртного больше в городах, в сельской местности – значительно меньше, пьянство в селах не было так распространено. К тому же почти каждый крестьянин к празднику варил пиво. Пример достоин подражания для всех, вступивших в XXI век. Однако факт пьянства дежурных на шлагбауме, можно сказать у ворот в город, на понтонном мосту Шенкурска – грустное подтверждение роста алкоголизма, и прежде всего, в глубинке России.
Шенкурск – старинный русский город, впервые он упоминается в 1229 году. В 1565 году город взял под свою опеку царь Иван Грозный; населенный пункт Вага, а именно так он назывался в то время, вошел в список опричных городов. С 1629 года он стал называться Шенкурском, о чем извещается в грамоте царя Михаила Федоровича. На городском символе города наряду с губернским (Вологодским) изображен барсук, что свидетельствовало о большом количестве в этих местах небольшого по размерам хищника. Размышляя над гербом, можно прийти к выводу, что местный житель того времени работал активно в летние месяцы, а на зиму уходил в свои «норы» – в спячку, питался растительной пищей и дарами лесов. Как верно отражает геральдика того времени людской образ и уклад жизни!
Мы прошлись по близприлегающим к пристани и переправе местам. Город с населением чуть более восьми тысяч человек, как нам показалось, готовился ко сну. Проходящая женщина подсказала, который час – время приближалось к восьми вечера. Мы поспешили, во-первых, нам необходимо было узнать: где, когда и откуда отправляется рейсовый автобус в сторону Вельска. После чего подкупить провиант на вечер и утро в местных магазинах.
К центральной улице прошли какими-то закоулками без особых достопримечательностей, если не считать стадион с высоченным забором, сооруженным из трехметровых досок. В заборные щели просматривались футбольное поле и хоккейная площадка для игры с шайбой. Ворота в шенкурские «лужники» были нараспашку. Нас удивило отсутствие людей. Хоккейная коробка по периметру внутри разукрашена различными рекламными надписями и рисунками, в том числе и лозунгом: «Привет участникам зимней детской олимпиады Архангельской области!» Над площадкой склонилось более десятка светильников-торшеров, что говорило о качественной подготовке к соревнованиям подобного уровня. Приятно осознавать, что в этих краях уделяют внимание не только русскому виду спорта – хоккею с мячом, которым славится Поморский край, но и канадской игре.
Автовокзал, если его можно так назвать, состоял из обыкновенной крытой остановки с небольшой будкой, служившей местом для продажи билетов на рейсовые автобусы. В этот час никого рядом с ним не было. Не нашли, как ни искали, каких-либо сведений о расписании следования автобусов, зато все стены уклеены объявлениями «Продаю». Более толковую информацию мы получили от молодой супружеской четы с двумя малышами, которые собирались поутру отправиться в гости под Вельск. Они-то нам и рассказали обстоятельно все по существу интересующей нас проблемы.
Двухэтажная деревянная, обитая вагонкой, гостиница «Вага» повстречалась нам на обратном пути к месту причала. Поблизости находились: большое лесопильное производство, а дальне на отшибе на ровной площадке – метеостанция с различными оборудованными площадками для наблюдений за состоянием погоды и другими природными явлениями.
Асфальтированная дорога, которую полузасыпал песок, по мере приближения к мосту становилась все более неприглядной. Затем она превратилась в полугаревую, отсыпанную угольным шлаком из городской котельной. Метров за сто пятьдесят колдобины превратились в ухабистую выпукло-вогнутую поверхность, чем-то напоминающую стиральную доску, только в десятки раз умноженную. Можно представить, как она и городские чиновники неоднократно были прокляты водителями многоэтажным матом. Дорога после небольшого дождя зловеще почернела, поблескивая кристаллами отходов антрацита.
Несколько незамысловатых деревянных инженерных сооружений, состоящих из навесов и грузового вагона, расположились перед въездом на понтонные секции моста. Выше на пригорке – несколько емкостей цистерн под топливо, рядом приютилась заправочная станция. Все это вперемешку с изгородями приусадебных участков, находящихся рядом жилых двухэтажных домов и картофельных полос создавали картину административно-хозяйственного, кооперативно-индивидуального хаоса.
Впритирку с мостом стоял на воде прокопченный катер, выполняющий, по всей видимости, роль буксира для разводки плавучего моста во время большой воды или других обстоятельств. В капитанской рубке находилась пара подростков, которые что-то вертели, третий мальчишка ловил удочкой рыбу, примостившись на палубном ограждении.
Сегодня, приезжая на Север, удивляешься, какой прекрасный картофель выращивают местные жители. Здесь в Шенкурске в тот год он не удался – жара сделала свое зловещее дело, испекла посадочный материал в песке. Небольшой кратковременный дождь, который пришел вместе с нами, не смог как следует прибить придорожную пыль: в течение полутора месяцев не было ни одного дождя. Пробившиеся ростки картофеля свесили от жары свою хиленькую ботву, а листочки и не рады, что пробились к солнцу.
История с разведением картофеля на Севере сопряжена с великими трудностями, американская культура длительное время не хотела приживаться в северных районах. Впервые картофель, его еще называли «земляными яблоками», завезли в 1765 году по инициативе членов Сената в небольшом количестве.
Урожай они не дали. Губернатор докладывал: «Оных яблок не уроджило по божескому изволению». В следующем году – вновь, теперь уже закуплено шесть бочек картофеля (по четыре иуда 6 бочке, т.е. шестьдесят четыре килограмма в каждой). Картофель разделили: Важскому воеводству – десять пудов на сто душ населения, два пуда – Шенкурскому стану, Тавреные кому – один пуд девятнадцать фунтов (фунт равен 409,5 грамма), остальное раздали небольшими количествами по другим поселениям. Картофель очень долго не приживался, не получал признания. Даже через столетие (в 1860 году) в Вологодской губернии собирали картофеля по 15 – 20 фунтов на одного жителя. В 1883 году под картофелем находился всего один процент посевных площадей. К концу XIX века культивируемый картофель дал урожай около трех пудов на душу населения, а в 1911 году избыток продуктов питания по картофелю составил по Вельскому уезду сорок тысяч пудов.
Приятно отметить, что сейчас картофель выращивается в коллективных хозяйствах, а еще больше – на приусадебных участках. Цена одного килограмма этого продукта питания в Вельске и Шенкурске в июле 2000 года не превышала столичные.
За то время, пока мы делали своеобразную экскурсию по Шенкурску, Дмитрий Иванович не терял время напрасно, и когда собрались все, он рассказал о ситуации, которая может сложиться завтра поутру. В свою очередь мы поделились своими впечатлениями.
Сели в лодку и переправились на противоположный берег Ваги в лесопарковую зону, по крайней мере, так ее называют сами жители города. На чем они основывались, обозвав се так, могу только догадываться. Там были участки песка для организации места под пляж. Затащив лодку на пригорок, заросший кустарниками ивы и усыпанный корьем, мы расчистили место для костра и палатки. Пришлось немного поработать топором. На приготовление ужина и подготовку ко сну ушло немного времени. За этой работой не заметили, как вечерние сумерки спустились над городком.
Давно уже зажглись на противоположном берегу огоньки света в домах и квартирах горожан. Издалека доносились Неразборчивые мелодии песен. Больше всего нам досаждал Игум моторов проходящих автомашин по дороге, соединявшей автомагистраль Москва – Архангельск и город Шенкурск. Ночь спали неспокойно, все думы были о завтрашнем дне: как бы не проспать, пойдет ли автобус, не будет ли переполнен, остановится перед шлагбаумом и возьмет ли? Разные мысли лезли в голову. Все это не создавало условий для здорового сна. Подобное состояние в последнюю походную ночь ощущали и внук, и дедушка Дима. Печально расставаться с рекой, которая подарила нам столько приятных минут, слегка приоткрыла свою историю и историю «царсткого» пути, познакомила с самобытными жителями, населяющими прибрежные земли Ваги, с природой; и эти часы, дни нельзя позабыть.
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ
20 июля 2000 г., четверг.
«Утром доели оставшуюся еду. Грустно было заканчивать поход, а что делать? Мы дождались автобуса и уехали домой».
Начинался рассвет, легкий туман над рекой таял. Уже видны контуры моста, близко расположенные к реке строения. Спустился к воде. Приятно ощущать сырой песок, он прохладен, ступня ноги утопает в прибрежном иловом наносе. Первые движения по воде вызвали такой переполох среди спящих в теплой среде малявок, что те бросились врассыпную куда попало. Отдельные рыбешки едва не угодили на сушу, но быстро сориентировались и устремились в глубоководье. Достал фотоаппарат и сделал несколько кадров утренней панорамы пробуждающегося северного городка. Через некоторое время из палатки стали вылезать другие члены экипажа «От Ваги». Плотный завтрак. Решили: что осилим, то съедим, не везти же в обратный путь остатки продуктов. Так и поступили. Животы трещали, но настроение и движения бодрые. Помыли посуду, собрали все вещи, с трудом упаковав все в сумки и рюкзаки. Ноши стало значительно меньше, чем в тот день, когда отправлялись из Кулоя.
Перед нами на этот день стояли не менее важные задачи, чем в предыдущие. Их мы разделили на этапы: первый – сборы, второй – пеший поход до остановки автобуса, третий – автобусный переезд по маршруту Шенкурск – Вельск около ста шестидесяти километров, четвертый – автобусный или железнодорожный маршрут от Вельска до станции Кулой и последний, пятый – переход до дома по улице Ленина. Спланированное стали реализовывать, и надо сказать, что все вышло удачнее, чем даже предполагали.
Стартовав ранним утром, мы в восемь часов уже удобно сидели в автобусе. Через три с половиной часа прибыли в Вельск. Водитель-ас лихо управлял ПАЗиком, выжимая из движка максимальную скорость. Старенький, обшарпанный автобус подпрыгивал на неровностях дороги, и казалось, что если бы еще одну посолиднее яму, то все улетели бы к черту на кулички и отдали Богу души.
Всевышний смилостивился над нами. Качка благотворно сказалась на внуке, который с трудом переносил до этого автомобильные путешествия. Не прошло и пяти минут езды, как он спал крепким сном вплоть до Вельска. Через час мы едем вновь, но уже в автобусе, который мчит нас в Кулой.
Около двух часов дня – и мы тащимся по улице имени пролетарского вождя Ленина в направлении того дома, который покинули восемь дней назад. Скорость на последнем этапе приличная. Не замечаем режущие тело лямки от многокилограммового груза туристского скарба. В третьем часу нас встречает дорогая нам женщина, благословившая нас в добрый путь. «С приездом, путешественники!»
Пройдена маленькая доля пути по местам исторического освоения нашими предками-славянами северных земель. Мы самолично убедились, что нас разделяют всего каких-то несколько веков и далеко мы не ушли в развитии от своих предков. Живыми свидетелями являются памятники культуры, архитектуры, поселения: одни превратились в города и поселки, другие исчезли навсегда. Еще живы отдельные деревеньки, которые навещали царские мародеры – опричники, верные слуги Ивана Грозного пробивая путь на Север, а спустя столетие проследует, и не раз, Петр I.
Два самодержца – велика их роль в истории Российского государства, их жизненные судьбы будоражили и еще не раз будут будоражить умы последующих поколений. Они были первыми во многих начинаниях. Их по праву называют первопроходцами Руси великой. Кто-то рассматривает властителей как деспотов, беспощадно глумившихся над простолюдинами. Конечно, был грех и на их совести. Тысячи, десятки тысяч повешенных и казненных.
Вместе с тем роль любого правителя надо рассматривать с позиции – много ли сделал он для своего государства? Как он представлял его будущее? Ответ на эти вопросы дает в письме князю Андрею Курбскому сам Иоанн IV. «Что лучше – настоящий ли порядок вещей, когда государство успокоилось, пришедши в порядок при едином государе, или прежнее время, когда усобицы терзали землю?» Эту мысль продолжает историк, исследователь, писатель Николай Михайлович Карамзин, который писал: «Добрая слава Иоаннова пережила его худую славу. Имя его блистало на судебнике и напоминало приобретение трех царств монгольских, народ видел Казань, Астрахань,
Сибирь как живые монументы царя-завоевателя, чтил в нем знаменитого виновника нашей государственной силы, нашего гражданского образования. История доныне именует его Иоанном Грозным, данное современниками по темным слухам о жестокости, не различая внука с дедом, так названным древнею Россиею более в хвалу, нежели в укоризну. История злопамятнее народа!»
О Петре I, его роли нельзя лучше сказать, чем словами архиепископа псковского Феофана Прокоповича, произнесенными им в Петропавловском соборе 10 марта 1725 года на похоронах императора: «Он оставил нас, но не нищих и убогих... безмерное богатство силы и славы его... при нас есть. Какову он Россию свою сделал, такова и будет; сделал врагам страшную, страшная и будет; сделал на весь мир славную, славная и быти не перестанет. Оставил нам духовные, гражданские и воинские исправления».
Два правителя, два завоевателя, два реформатора земли русской: Иван Васильевич и Петр Алексеевич по своей сути очень близки как между собой, так и к нам, ныне живущим. Они останутся на века в народной памяти. Нас интересует все: как они жили в прошлые времена, как управляли государством. Уверен, что не раз еще историки, да и просто современники, будут ворошить страницы былого, собирая воедино историю жития двух великих людей нашего государства. Мы хотим быть в их ряду, как краеведы, как истинно русские, желающие внести маленькую лепту в изучение наших исторических российских корней.
Каждое лето, путешествуя по северной сторонушке, собираем по крупице то далекое и совсем близкое о нашей Руси. Продвигаясь по пути «царсткому» до «осударевой» дороги, что привели Россию ко всемирному величию и расцвету в былые годы, мечтаем о грядущем могуществе нашей страны.
Июнь 2001 года, г. Раменское
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Хотел уже поставить точку, сделав последний штрих к зарисовкам, но рука не поднимается. В истории познания мира, окружающей тебя со всех сторон, нет и не может быть конца. Приоткрывая каждый раз завесу таинственности жизни наших предков, мы лучше узнаем, прежде всего, самих себя, свои генетические корни, проникаемся уважением к тем, кто жил до нас, кто вносил существенную лепту на протяжении веков в создание великой и могучей России. За окном опять июль, пора вновь собираться в дорогу. Нас ждут удивительные открытия на исторических путях становления Руси на севере.
Итак, в путь...
в путь...
в путь...