Теоретический лозунг «искусство в жизнь» имеет на этой выставке ошеломляющую конкретизацию; давно и полно претворено было в жизнь это характерное стремление современных художественных аудиторий, школ, студий и мастерских. Чаяние будущего предстоит здесь в реальном воплощении прошлого. Велико и историческое значение собранного на выставке бытового материала. Крестьянское искусство предстоит нам как хранилище весьма древних и своеобразных традиций; эти традиции должны и могут помочь осветить ту историческую мглу, которая окутывает далекое прошлое русской художественной культуры. Область бытового крестьянского искусства - поистине та реальная колыбель, в которой таинственно укачены временем в долгий безмятежный сон и сохранены до нашего времени те образы, мотивы и темы, которые входили когда-то живым содержанием в область жизни и искусства русского племени. Эту большую и разнообразную летопись, рассеянные буквы которой составляют бытовые предметы народной жизни, нужно собрать во единый полный свод, где каждая строка и каждое слово найдут свое место, логически свяжутся с предшествующим и последующим словом и откроют нам более полную картину прошлой жизни народа. Крестьянское бытовое искусство должно, наконец, выйти из тени пренебрежения и невнимания государства, музеев, науки и художника, в которой оно находилось в предшествующий век. В созданиях векового народного художественного труда заложены неиссякаемые и живые родники великого и победного творчества. Это творчество должно быть воспринято и введено жизненным, здоровым, крепким и нестареющим элементом в построение новой материальной и бытовой культуры России.

      «Русское искусство», 1923, № 3.

 
      РУССКОЕ НАРОДНОЕ ИСКУССТВО И ЕГО СОБИРАТЕЛИ


      Русское народное бытовое искусство ждет своих собирателей и исследователей. Мало внимания было уделено ему русскими коллекционерами. В России почти не имелось крупных частных собраний по бытовому народному искусству и в этом заключается одна из причин того, что и музейные собрания этого характера страдают полным отсутствием предварительной разработки и начального изучения.

      Коллекционеры обычно являются предвозвестниками широкого музейного собирательства; первыми очагами новых категорий предметов, позднее входящих в круг изучения музеев, всегда являются собрания личные. Коллекции первоначально оформляются у частного собирателя и затем уже входят организованным элементом в собрания государственного характера; первичная кристаллизация коллекции есть увлекательный удел собирателя. Он является всегда защитником и проповедником новой, устанавливаемой им идеи; [...] из многообразного хаоса окружающей его обыденщины он выбирает то прекрасное, что первый узрел и полюбил, из пестроты и нестройности живого материального быта извлекает единое и цельное построение. Его определения и культурно-художественный подход зачастую служат первыми и самыми надежными вехами на новом пути собирательства, и музеи, продолжая преемственно развивать начатое им дело, идут ему вослед, постоянно справляясь с его первыми, свежими, четкими заметками и разысканиями. Но глубокая тень невнимания покрывает еще искусство в народном быту. Крестьянское художественное творчество долго не попадает в круг собирания и охранительных забот коллекционеров. Непервоклассная гравюра европейского пошиба и второстепенный упадочный фарфор, картины третьестепенных мастеров Запада давно уже составляют предмет разыскания увлеченного собирателя, но оставляется им в пренебрежении вполне оригинальная ярославская пряничная доска и погибает в хозяйственном забросе нижегородское инкрустированное донце, артистически исполненное безвестным народным художником. Северодвинская расписная прялка, олонецкая зыбка, вологодская коробья, тверская вышивка, нижегородские сани, костромской резной фриз, вятская глиняная игрушка - все эти предметы, ярко воплощающие бытовое народное искусство, неведомы собирателям; они принадлежат иному далекому миру, незнаемому быту, чужой жизни.

      Город и деревня, обособленные и неслиянные во всей истории русской культуры, являются противопоставленными и отчужденными и в этой отражающей их области. Огромные территории, жизнь в которых насыщена своеобразным, подлинным живым искусством, являются как бы мертвыми и пустыми для русских собирателей. Не проложена еще тропинка в эту сказочную страну, где так явно дышит древность, где не стареют столетия, где образами язычества наполнены подзоры, причелины, полотенца, прялки, коробья, скобкари и пр. В лучшем случае, этим неоглядным и мощным искусством интересовались на миг как любопытным и низким варварством; бегло и невнимательно пробегал и скользил взор случайного путника в русской деревне по исключительным по силе и рисунку декоративным вышивкам, монументальной резьбе по дереву, оригинальному кузнечному делу, своеобразному русскому гончарству.

      В большом и многоименном списке русских собирателей и коллекционеров мало можно указать имен, связанных с коллекциями по народному бытовому искусству. Собрания П. И. Щукина (Москва) и М. К. Тенишевой (Смоленск), послужившие бесценными вкладами в русские государственные музеи, являются наиболее крупными и полными достижениями в этой области. Внимание, средства и энергия этих двух коллекционеров были направлены главным образом на собирание памятников бытового народного искусства, во всех областях его проявления. В их собрания притекали вещи очень ценные, редкие и типичные, свозимые перекупщиками с разных углов России; собираемые памятники характеризовали быт русской деревни и пригорода вообще, суммарно, без четких и своеобразных областных подразделений; эти собрания были начальной основой, устанавливающей общие - скорее принципиальные, чем формальные понятия и представления о художественной ценности простых и невидных, несложных и бедных по материалу предметов крестьянского обихода. Хронологические, географические и стилистические разыскания отсутствовали и не могли быть вехами при этих первых собираниях. Народное бытовое искусство не было расслоено и детализировано этими признаками и воспринималось собирателями как единое и неделимое художественное целое. Большое собрание П. И. Щукина, одно время бывшего серьезным конкурентом по покупке бытовых памятников Историческому музею, позднее перешло в этот последний в качестве очень существенного дополнения к коллекциям самого музея.

      Из числа немногих собирателей в этой области следует отметить ряд столичных и местных коллекционеров, располагавших и располагающих весьма ценными и серьезными материалами для изучения бытового народного художества в его типичных, общих и местных, проявлениях.

      Много ценного собрано Н. Л. Шабельской и ее дочерьми (Н. П. Шабельской и В. П. Сидамон-Эристовой) в области крестьянской вышивки и костюма. С. К. Кузнецов имел обширную и хорошо подобранную коллекцию вышивок, главным образом, инородческих. И. Я. Билибин во время своих путешествий по северу России собрал значительную коллекцию памятников народной бытовой резьбы и вышивки. Богатое собрание с очень разнообразным кругом вещей имелось у А. О. Карелина (Нижегородская губ.), то же самое у П. С. Оленина (в Касимове, Рязанская губ.), у Н. К. Пожарского (в Москве), у В. О. Кулакова (Вельск, Вологодская губ.) А. А. Каретникова (Архангельск), Колпакова (Каргополь, Олонецкая губ.). Любопытными и ценными материалами являются собрания К. П. Клетковой (вышивки Вяземского уезда, Смоленская губ.), И. В. Горяиновой (вышивки Тамбовской губ.), Е. М. Беляковой и Е. Е. Штейнбах (игрушки), А. И. Деньшина (вятские игрушки), Е. Н. Скаржинской (южные писанки) и другие. Разноценны эти коллекции и в количественном, и в качественном отношении. Иные из них имеют чисто антикварный характер, в причудливой пестроте и прекрасной несогласованности отражая разнообразные черты и грани художественного быта народа (как, например, собрания Колпакова, Оленина, Карелина); другие являются результатом внимательного и настойчивого примерного исследования одного какого-нибудь избранного уголка бытового искусства (вышивки Горяиновой, Клетковой, игрушки Беляковой, Деньшина).

      В общем же все эти коллекции, представляя много ярких и необходимых огней для освещения всей сложности и разнообразия бытового народного искусства, являются, в конечном итоге, лишь несколькими детальными штрихами, если попытаться, воспользовавшись ими, дать широкую и твердую характеристику представляемому ими художественному явлению.

      В целом они не характеризуют и не исчерпывают и сотой доли всех тех художественных богатств стиля, которые свойственны бытовому искусству русского народа. Если сравнительно больше и богаче представлены в этих собраниях некоторые отделы крестьянской вышивки, то, с другой стороны, мы почти лишены богатых и полных собраний изделий из железа, не имеем коллекций поливной узорной глиняной посуды, не знаем северной архитектурной резьбы и т. д. Из обширной книги с рядом последовательных глав (территориальные и хронологические отделы) мы обладаем лишь несколькими случайными разрозненными страницами. Конечно, путем очень настойчивой и долгой исследовательской работы наука о бытовом народном искусстве сумеет восстановить более или менее верно порванные связи и заполнит пустоты, образовавшиеся от отсутствия вещественных памятников, теоретическими построениями и гадательными реконструкциями. Конечно, в этой долгой и сложной работе будет допущено много ошибок и оплошностей, и ряд гипотез и домыслов будет вытесняться и сменяться рядом других. Но все, кому доведется работать в этой области, никогда не перестанут сожалеть о том, что своевременно не были собраны освещающие материалы, что собиратели не дали им первоначальной обработки, что не имеется записной книжки русского коллекционера, из которой можно бы почерпнуть много ценных и важных сведений, справок, указаний, намеков, догадок. Много труда будет потрачено на исследование вопросов, могущих быть освещенными и разъясненными рядом памятников, которые можно собрать сейчас. Распад векового уклада крестьянской жизни и хозяйства, даже и при давлении стихийных сил революции и глубоких внешних преобразований, совершается среди миллионного населения на огромной территории с чрезвычайной медлительностью [...]. Материальные и идейные пережитки и традиции очень крепки и устойчивы в среде народного общежития, особенно в глубинах территории, куда почти не доносятся сильные культурные веяния; там далеко еще не сметены остатки старого быта и вековых художественных традиций. Можно с полной уверенностью говорить о том, что при настойчивых и энергичных поисках народное бытовое искусство XVIII-XIX вв. может быть найдено, собрано и явлено будущему почти с исчерпывающей полнотой; великая колыбель народного искусства еще цела; в темных и забытых углах сохраняются значительные останки материальных художественных сокровищ умирающего быта.

      Систематическое, планомерное и энергичное изыскание и собирательство могут извлечь из небытия не один богатейший музей. Коллективные силы собирателей могут оставить будущему высококультурный и исключительный по своему значению и ценности дар. Но не только два последних столетия могут быть ярко освещены собирателями настоящего времени. С большой долей вероятности можно говорить и о том, что их ждут счастливые находки и открытия, далеко уходящие за пределы указанных выше хронологических дат * [Так, например, Российским Историческим музеем был приобретен в Москве (1905) большой деревянный ковш, сохранивший (фрагментарно) надпись и буквенную дату: 1612 г. Подобные памятники, как яркий луч, освещают хронологическую глубину безмолвного векового творчества в народном быту и являются драгоценнейшими предметами музейных собраний. (Примечание автора)].

      Малоподвижная жизнь крестьянства глухих русских областей может сохранить в своих недрах безымянные и великие памятники очень глубокой старины. Памятники XVII века наверно ждут своих собирателей и охранителей. Эти собрания будут иметь огромное значение не только для русской художественной народной культуры; им предназначается привлечь и овладеть культурным вниманием мира, ибо исследование всей толщи исторических напластований в русском народном бытовом искусстве будет иметь свое неотразимое влияние на разрешение многих общих вопросов по истории расселения, передвижения и взаимных связей многочисленных племен, прошедших через русские равнины - и в частности, в вопросе о происхождении и расселении славянства. Историческая наука лишь в самой слабой степени воспользовалась материальными памятниками народной жизни и далеко не извлекла из них все то, что они могут сказать. Письменные документы все еще играют преобладающую роль в области исторических построений и теорий; памятники быта еще не поставлены в ряд неотразимых, живых, сущих, безобманных свидетелей, на которых часто ярче и яснее, чем на бумаге, запечатлены влияния, традиции, даты; они еще не исторические источники. Архив превалирует над музеем. Но нет сомнения в том, что ближайшее собирание и последующее пристальное и глубокое изучение бытового искусства изменят и выправят этот однобокий взгляд. На расширение круга исторических источников окажет влияние наука о бытовом русском народном искусстве, которая по счастливой судьбе своей может явиться обладательницей совершенно исключительного бытового художественного материала, сохранившегося в недрах крестьянской жизни. Европа давно уже лишена подобных памятников; долгая цивилизация стерла своеобразные черты древности в укладе жизни европейского крестьянства. Консервативность быта многомиллионного населения в огромных пространствах, не оживленных путями сообщений, почти полная бытовая разобщенность различных слоев населения, своеобразные уклады и уклоны - едва ли не со времен язычества - русской крестьянской жизни - эти не преодоленные до сих пор условия русской жизни гарантируют глубину и чистоту древних художественных и культурных традиций, сохранившихся в тысячеверстных пространствах России, нам, в сущности, почти неизвестных. Собиратели должны использовать эти редкие счастливые условия для своей деятельности. Разыскание, подбор, охрана новых бытовых материалов по народному искусству - вот великая культурная задача новых собирателей. Им предстоит вписать важные и ответственные страницы в историю русской народной художественной культуры, почти не затронутой изучением, еле-еле зачерпнутой собиранием.
 

Коробочка лубяная. Роспись

      Если русские коллекционеры сумели собрать картины, миниатюры, книги, фарфор и бронзу, воплощавшие стороны дворянского помещичьего быта, и свои собрания сделать главными основаниями русского музеестроительства, то, наверное, сумеют они собрать дерево, железо, глину и ткань, отразившие в себе великую художественную культуру народа. […].

      «Среди коллекционеров», 1922, № 4.


      БЫТОВОЙ ЖАНР В РОСПИСИ И РЕЗЬБЕ КРЕСТЬЯНСКОГО ИСКУССТВА


      Орнаментировка, как одно из средств художественной обработки предмета, получила в крестьянском бытовом искусстве исключительно широкое применение и распространение.

      Узор играет доминирующую роль в эстетических влечениях и вкусах крестьянских художников-мастеров. [...]. Употребляя характерное описательное выражение русских летописей, следует сказать, что почти все бытовые предметы, составляющие реальное содержание крестьянского искусства, преизрядно украшены разного типа и вида узорочьем. Оно обычно целиком и без остатка покрывает собой все поверхности бытового предмета за исключением лишь его практической рабочей части; но нередко и эта последняя не избегает .общей участи и также, вопреки производственной логике, принимает на себя долю широко растекающегося узора. Это особенно ярко наблюдается в группе крестьянских бытовых предметов незначительных и малых размеров, как-то: прялки, донца, рубели, вальки, кузовки, бураки, лукошки, солоницы, ковши, коробейки и проч. Все указанные предметы необычайно богато декорированы тем или иным, простым и бедным или развитым и сложным узором. Последний облекает все их поверхности, течет по всем направлениям и заполняет все уголки. В этой изобильной и всесторонней украшенности предмета заключается один из основных стилистических принципов крестьянского бытового художества. Переизбыток узора, насыщенность им бытового предмета можно рассматривать как одну из важных и главных примет народного художественного вкуса.

      То, что сейчас определяется суммарным наименованием крестьянского узорочья, есть художественное явление довольно разнообразного и сложного содержания. В народном узоре отмечаются и чистые мотивы растительного характера, и древнейшая культовая символика, перевоплотившаяся в геометрические построения, и многочисленные зоографические элементы, и геральдические изображения, и, наконец, мотивы реалистической изобразительности, через которую народный узор древнего образования и склада уже перекочевывает в новую область чисто жанровых задач и устремлений. Но эти элементы чистой изобразительности, наблюдаемые в народном узорочье, пребывают еще не освобожденными от древних и сложных пут орнаментики и почти всегда играют второстепенную и подчиненную роль.
 

Фрагмент полотенца. Вышивка

      Если из богатой и яркой декорации какого-либо бытового предмета крестьянского искусства исключить весь геометрический орнамент и, так сказать, выполоть все травные узоры, то в результате получилось бы очень небольшое количество жанровых сцен, не способных, за малым исключением, по характеру своего построения, размещения и общей художественной трактовки, играть видную и первую роль в декоративном убранстве предмета. Если это наблюдение не вполне и не всегда приложимо к резным поверхностям народных изделий, то почти совершенно точно может быть отнесено к бытовой росписи, которая неизменно хранит в себе древние восточные традиции богатого и тесного узора, застилающего все поверхности сплошным покровом. Жанровые мотивы почти всегда входят в указанное орнаментальное убранство, как подсобные и дополнительные художественные детали, связанные во всех своих формальных и технических приемах выполнения, с общим строем орнаментальной декорации. Чистая изобразительная струя, являющаяся результатом реальных и непосредственных художественных наблюдений народных живописцев и резчиков, выражается в крестьянском искусстве в образовании и развитии жанровых сцен. Эти характерные сцены пытаются портретировать окружающую бытовую среду, свидетельствуя о нарождении внутри заколдованного круга народной иконографии новых и вольных художественных исканий. Несколько усвоенных и принятых народным художественным вкусом бытовых сцен введены в древнюю среду пестрой и привычной орнаментики. Хотя эти сцены, традиционно разрабатываемые и мерно повторяющиеся, и служат там обычно для заполнения центральных мест расписной декорации, все же их самостоятельное значение еще не велико и в общем строе народного бытового узорочья они должны рассматриваться как усложненные и своеобразные деформации орнамента, но не как самостоятельные и самодовлеющие картины. В связи с привычными орнаментальными разводами они появляются на поверхности бытовых предметов, порою соперничая со старыми узорами за первое место, порою совершенно теряясь в однообразной красочной пестроте узорных построений. Бытовые жанровые сцены, воспринятые крестьянским искусством в XVIII и XIX веках, сохраняют на себе печать общих формальных художественных традиций; краски и приемы резьбы те же, что применены и для обычных орнаментальных мотивов. Воспроизведение новых сцен всецело подчиняется привычным техническим и художественным навыкам, накопленным коллективным мастерством. Эти сцены, как и все другие элементы народного узора, имеют несколько разновидностей и вариантов, но изменения и в этом случае обусловлены не индивидуалистическим подходом и субъективным толкованием отдельных художников, а образованы путем коллективных художественных исканий и подчинены общим - областным, техническим и стилистическим - влияниям и воздействиям. Композиция их строится по малоподвижной схеме; натуралистические наблюдения и подробности подчинены ранее установленным принципам декоративного обобщения и размещения. Фигуры немногих персонажей имеют, подобно орнаментальным цветам и травам, малоизменчивый и неподвижный абрис, сохраняющий выкристаллизовавшуюся систему характерных очертаний. Некоторые детали обстановки и небольшое количество бытовых предметов изображаются с типично орнаментальной лаконичностью. Весь рисунок сцен прост и синтетичен. Обобщающая линия, характерная для узорочья, господствует и в трактовке этих жанровых сцен. Лишь путем внимательного отбора и сравнения можно выделить некоторые живые натуралистические и этнографические наблюдения отдельных рисовальщиков. Общий художественный ритм бытового искусства поглощает и растворяет в себе признаки отдельных исканий.

      Наибольшее количество и разнообразие жанровых сцен в крестьянском искусстве дает старое северодвинское расписное дерево (прялки, бураки, зыбки, лукошки) и более поздняя нижегородская роспись (донца, кузовки, коробейки). По художественному стилю исполнение этих росписей сильно отличается одно от другого: северодвинской росписи, широко распространенной и имеющей несколько характерных разновидностей, свойственна контурная трактовка изображений; рисунок как орнамента, так и жанровых сцен, исполняется по предварительной белой загрунтовке тонкой кистью и затем расцвечивается несколькими яркими цветами яичных красок. В нижегородской же росписи наблюдаем чисто живописную манеру - красочные изображения исполняются кистью, без предварительного контура; ряд последовательно накладывающихся «оживок» детализирует изображения, сообщая им островыразительный характер. Краски многоцветны [...]. В этих двух главных видах народной росписи различен и внутренний характер однородных и тождественных по содержанию сцен. В северодвинской росписи наблюдается отражение деревенского быта (костюмы, бытовые предметы, детальные черты обстановки), а в нижегородской в изображении тех же деталей явно просвечивают пригородные и городские влияния. Большая замкнутость и единообразие художественной трактовки наблюдается в жанрах северной росписи; сцены нижегородской манеры менее устойчивы и капризнее в деталях. Жанровая крестьянская роспись сохраняет в себе слабые, выветривающиеся в навыках нового художества, следы иконописных традиций. В этих росписях чувствуется рука иконописца, хотя и вступившего на стезю нового художества, но не освободившегося от закоренелых технических привычек и не окончательно забывшего образы и приемы старого письма. В некоторых отдельных жанровых изображениях, выпадающих из общего уровня этого искусства, следы эти совершенно бесспорны (изображение архитектуры, гор, трактовка одежды и пр.). Это наблюдение дает право вполне надежного предположения, что родоначальниками и зачинателями крестьянской бытовой росписи являлись мастера и ученики, причастные и близкие русскому иконописному мастерству; их руки впервые намечали и строили новые и живые картины окружающего быта и размещали их на предметах будничного крестьянского обихода. Позднее эти сцены, тысячекратно повторенные, приобрели установившуюся формальную схему и воспроизводились уже по художественно-ремесленному шаблону.
 

Фрагмент подзора. Вышивка

      Нельзя, разумеется, отождествлять или тесно сближать русскую иконопись с бытовой крестьянской росписью. Последняя является очень отдаленным и слабым отсветом лучших эпох величественного русского иконописания. Иконопись послужила лишь тем источником, издавна пребывающим в русской древней культуре, откуда проистек и недолгий ручей народной жанровой росписи, которая не имела никаких формальных и технических традиций вне этого единственного начала всей живописной нашей культуры. Ярка и однообразно пестра в условных красках северодвинская роспись; один и тот же повторяющийся эффект сочетания нескольких ярких красок характеризует ее во всех проявлениях. Вялый штрих, не имеющий артистической точности и меткости иконных изображений, является слабой стороной северодвинской жанровой росписи - особенно в поздних ее проявлениях. Начало XIX века дает более тонкие и выразительные образцы в этой области; несколько позднее они с роковой быстротой утрачивают унаследованную художественную манеру и нисходят в низину небрежного и неискусного ремесла.

      Наиболее распространенными и завершенными в своей художественной обработке являются три сцены: чаепитие, посиделки и ямщина. Эти три сцены, вместе или порознь, занимая видное место или являясь малозаметной деталью, присутствуют почти во всех расписных прялках, дающих большую и ровную площадь для росписи; они постоянны и служат основными элементами декорации лицевой стороны лопаски. В расписных северных туесках и лукошках те же сцены, иногда в сокращенном виде, располагаются кругом по цилиндрической берестяной стенке в обрамлении характерных разводов растительного узорочья. Эти же сюжеты встречаются на стенках деревенских зыбок, на кривых поверхностях чаш и ковшей, на кузовках и коробьях, на детских салазках и разнообразных ларцах и укладках. Наиболее полно, выразительно и подробно эти три сцены изображаются на прялках; сцены деревенских посиделок, где нередко фигурируют пять-шесть мужских и женских изображений, обширная или немногочисленная сцена чаепития (вдвоем или семейством) и разнообразные сцены катанья располагаются параллельными поясами на неширокой и высокой лопаске. Наибольшей распространенностью пользуется классическая сцена чаепития, проходящая в той или иной стилистической редакции почти по всем расписным предметам деревенского быта; она является как бы геральдическим знаком, по которому всегда можно определить крестьянское художество. Указанные сцены, составляя основное содержание крестьянской жанровой росписи, имеют значительное количество вариантов, представляющих эти мотивы как в полном, широко развернутом виде, так и в сокращенной, уменьшенной композиции; объем их обычно определяется общим декоративным распределением и планировкой.

      Так, например, сцена посиделок иногда умаляется и сокращается до одной женской фигуры, сидящей за прялкой или гребнем в обрамлении растительных узоров; чаепитие сближается и смыкается с обычным узором посредством двух петухов - постоянных персонажей растительной орнаментики, симметрично расположенных по сторонам стола с самоваром; езда в возках, каретах, телегах и санках (ямщина) сокращается и заменяется фигурой одного всадника. Эти фрагменты бытовых сцен вплетаются в разводы растительных завитков и вместе с ними украшают привычной красочной пестротой предметы крестьянского обихода.

      Отмеченные сцены, являясь по внутреннему содержанию своему характерными иллюстрациями крестьянской жизни, в то же время несут на себе, как и все крестьянское искусство XVII-XIX веков, очень заметное влияние помещичьей бытовой среды. Внимательный анализ иконографии этих жанровых сцен постоянно показывает присутствие в них различных бытовых черточек и деталей, совершенно чуждых русской деревне, но очень типичных для помещичьего быта. Так, например, в сценах посиделок и чаепития, наряду с деревенскими пристенными лавками с резным подзором, столь же часто встречаются кресла, иногда искаженные в рисунке до малопонятных без сравнительного изучения орнаментальных фигурации; в сцене чаепития очень часто изображается чуждый деревенской избе небольшой круглый стол на фигурной ножке; женщина, пьющая чай или прядущая нить, часто имеет на голове вместо крестьянской кики или повязки прическу в буклях с высоким гребнем. Эти характерные бытовые детали обстановки и костюма очень прочно утвердились в крестьянской росписи и ясно говорят о близости народных художников к крепостным и дворовым людям помещичьих усадеб. Начала народного живописного жанра в северодвинской росписи проистекали, очевидно, не из глубины безвестных деревень, но рождались в ближайшей к помещичьим очагам и гнездам крестьянской крепостной среде. Другой характер имеют бытовые сцены нижегородской росписи, исполненные в смелой живописной манере; на них заметен явный отпечаток городского и пригородного происхождения. Такие сцены, как, например, застольная беседа в трактире или женский хор, заключают в себе непосредственное влияние ярмарочной жизни. Они, как по общему складу, так и по отдельным чертам, представляют результат реалистических наблюдений мастеров-живописцев над шумной и праздничной жизнью торгового и мещанского люда.

      К этим оригинальным сценам нижегородской росписи присоединяются и обычные мотивы деревенского быта: посиделки, хороводы, катанье на лошадях, охота и отдельные изображения солдат, прях, всадников, матросов, охотников и проч. Иную и более древнюю традицию бытового жанра, не являющегося формально связанным с XIX веком, а уходящим значительно глубже, представляет нам народная роспись на северных (вологодских) лубяных коробьях. Декорация последних имеет иной характер выполнения и представляет своеобразный стилистический уголок народной росписи; она существенно отлична и от северодвинской контурной росписи, и от нижегородских живописных донцев.

      Вологодская роспись складывается из широкого декоративного контура (черный рисунок кистью по олифенному некрашенному лубу), весьма выразительного в своей лаконичности и немногоцветной (три тона) раскраске. Сильный и резкий, чисто гиперболический рисунок, уверенно, смело и размашисто определяющий изображения, сохраняет в своем характере таинственные технические навыки, совершенно чуждые более тонким и строгим иконописным манерам. Широкий орнаментальный склад вологодской росписи не имеет отражений на иных предметах крестьянского быта и замыкается в приложении к большим площадям лубяных коробей.

      В этой росписи, среди старых элементов, образование которых можно относить к XVII-XVIII векам, находится и бытовой жанр местного происхождения в виде распространенной сцены винопития. Сцена эта имеет традиционное построение, близкое по общему характеру к изображению чаепития (две стоящие фигуры по сторонам столика). Трактована и исполнена она в одном общем художественном стиле, обнимающем весь довольно интересный и широкий репертуар росписи на коробьях. По своему внутреннему содержанию она выделяется из всей группы других, смежных ей мотивов, имеющих геральдический и эмблематический характер, и, по-видимому, является одной из ранних попыток народных художников внести в привычную древнюю иконографию наблюдения и мотивы из живой окружающей среды. Предметы обстановки и костюма имеют характерный отпечаток непосредственных наблюдений и художественной передачи некоторых черт крестьянского быта. Сцена подвергалась частому повторению, получила широкое распространение и четко кристаллизовалась в своих художественных формах.

      Характерным и примечательным представляется то обстоятельство, что позднейшие ее варианты снова дают, как и сцены в остальных живописных и резных манерах, оригинальные иконографические рефлексы . иной среды и иного быта. Влияние усадебной и городской культуры отражено и на этой, более ранней по происхождению и типичной по складу народной сцене; на коробьях рубежа XVIII-XIX веков появились новые костюмы, прически, мебель и другие детали. Старая сцена стала заключаться в новую бытовую оправу. Высокая горлатная шапка сменилась напудренным париком; длинный летний сарафан - кринолином. Даже и старый мотив, поскольку он имел связь с живым наблюдением над окружающей жизнью, получил отпечаток новейших художественных впечатлений народных мастеров. В несколько меньшем распространении нашел себе место бытовой жанр и в крестьянском резном искусстве. Контурная резьба и скобчатая резьба с инкрустацией заключает в себе значительное количество жанровых мотивов. И тот, и другой виды народной резьбы принадлежат к позднейшим проявлениям крестьянского художественного мастерства и значительно отличаются от наиболее древней и широко распространенной трехгранно-выемчатой резьбы, представляющей, главным образом, богатую геометрическую орнаментацию. Указанные виды резьбы не имеют широкого распространения. Ярославско-костромские прялки контурной резьбы и нижегородские донца скобчатой резьбы с инкрустацией по богатству иконографического материала являются единственными памятниками народного бытового искусства, в резной декоративной обработке которых воплощены новые изобразительные искания и достижения художников-резчиков.

      Бытовой жанр на ярославско-костромских прялках выражен теми же традиционными сценами: чаепитие, винопитие и ямщина. Эти сцены, будучи родственны и тождественны по теме изображения северодвинской и вологодской росписям, значительно отличаются от них характером художественной трактовки; последняя развивается не с реалистическим пошибом, как на северодвинских расписных изделиях, а с явным преобладанием чисто декоративных и орнаментальных стремлений. Контурная резьба сообщает этим изображениям своеобразный графический характер, довольно близко сходный с манерами северной фигурной вышивки красной нитью; линии имеют уклон к прямолинейности; очертания резки, сухи и заострены; наблюдается узорная детализация костюмов; схематичные очертания изображений испещрены внутри дробными порезками. Общий бытовой склад отмеченных сцен снова указывает на не преодоленные влияния помещичьего быта. Характер персонажей, обстановки и костюмов заставляет предполагать, что резчики-мастера не задавались целью представить бытовые черты своей среды, а создавали и строили эти декорации под сильным воздействием знакомых образов помещичьей жизни. Такие характерные детали, как фигурные самовары, мужские и женские моды (кринолины, головные уборы в виде кепи, сюртуки, широкие панталоны, грациозные цилиндры с развалом), цветы, трубки и бокалы в руках, и другие бытовые мелочи ясно свидетельствуют о постоянном художественном наблюдении резчиков над чуждым кругом жизни. Сцена чаепития (с вариантом - винопитие) разработана в этом цикле наиболее четко и твердо; столетнее существование придало ей почти неколеблющиеся художественные границы. Лучшие образцы этой сцены в контурной резьбе имеют очень высокую выразительность графического построения. Пышная и тонкая узорность пронизала жанровую сцену; острая и меткая контурная порезка претворила в характерную кружевную орнаментику все реалистически-бытовые наблюдения. Орнаментальная стихия крестьянского искусства набросила свой древний неветшающий покров и на новые проявления художественного наблюдения и вкуса. Но, обращаясь к главной массе жанровых декораций ярославско-костромских прялок, следует также отметить, что и сила разрушения, уже таящаяся в крестьянском творчестве этого периода, также очень явственно отразилась на этой незаконченной в своем развитии резьбе; в графике ее зачастую наблюдается бесхарактерная, даже уродливая схема рисунка - порой неуверенного, временами вычурного, иногда совершенно беспомощного. Неровность мастерства настойчиво напоминает об упадке художественно-ремесленных навыков и традиций.

      Совершенно неоспоримое и глубокое влияние на крестьянское искусство образов дворянско-помещичьей среды заметно на оригинальном жанре нижегородских донцев со скобчатой резьбой и инкрустацией. И сама скобчатая техника резьбы, напоминающая своим капризным рисунком орнаментацию «рококо», и характернейшие бытовые черты (елизаветинские грандиозные кареты, костюмы и пр.) придают этим жанрам особенный стилистический строй, в котором совершенно своеобразно портретизирован русский помещичий быт XVIII-XIX веков. С удивительной силой и несравненной экспрессией на досках этих донцев резец крестьянского художника запечатлел ряд характерных черт богатой и пышной, вычурной и великолепной бытовой картины русского провинциального дворянства. Эти орнаментальные картины на дереве являются крупнейшим художественным достижением в крестьянском бытовом жанре резной техники. Дамы в каретах, гордые всадники и грациозные амазонки, кавалеры, воины и барыни с цветами, кучера и лакеи - вот главные фигуры этих исключительных жанров, трактованных в характере мощно, смело и широко располагающегося орнамента. Необходимо отметить при этом, что даже сцены, носящие типичный деревенский характер, как, например, посиделки, часто трактуются в резьбе этих донцев в бытовом окружении помещичьего склада; здесь можно встретить изысканного кавалера в треуголке, держащего в руках веретено или развилку, даму в пышном кринолине с прялкой или гребнем, щегольского кавалера с балалайкой и т. д. Это своеобразное художественное сочетание двух несхожих жизненных бытовых укладов убедительно подчеркивает сильные внешние воздействия, которым подчинено было крестьянское искусство этой поры. Оно постепенно отставало и уклонялось от вековых иконографических основ и направляло свою творческую, художественную энергию на усвоение новых мотивов, не имеющих никаких органических связей с древней религиозной и обрядовой изобразительной символикой. Это освободительное стремление во многих своих художественных проявлениях насыщено свежей и горячей творческой силой, которая без особого труда преодолевала вековую косность и создавала новый и оригинальный склад народного художественного творчества. Стиль нижегородского резного жанра представляет своеобразную художественную страницу в крестьянском бытовом творчестве - страницу, к сожалению, не имеющую продолжения. Жанровые сцены крестьянского искусства в общем немногочисленны. Маловпечатлительное искусство в немногих образах отразило окружающую бытовую среду.

      Несколько типичных картин несложного деревенского быта, проникнув в репертуар расписного и резного убранства предметов, оказались наиболее близкими и интересными народным живописцам и резчикам; эти сцены получили особенно подробную и внимательную разработку и широкое распространение, продолжая существовать в крестьянском искусстве наряду с самыми старыми орнаментальными и зоографическими мотивами. Но область крестьянского жанра этими несколькими стилистически канонизированными сценами не исчерпывается. Кроме чаепития, винопития, посиделок и ямщины, постоянно повторяющихся почти на всех предметах бытового искусства, можно отметить и ряд других сцен, близких и смежных с ними по характеру, но встречающихся значительно реже. Неустановившийся, изменчивый и еще не сглаженный индивидуальный характер их исполнения свидетельствует об известной широте и настойчивости новых художественных тенденций, намечавшихся в крестьянском бытовом искусстве XVIII- XIX веков. Представление об этих своеобразных изобразительных и реалистических тяготениях и вкусах дает простой перечень жанровых сцен на предметах крестьянского искусства. Выгон скота пастухом, доение коровы, работа в кузнице, свежевание туши, потрошение птицы, корм скота, поимка коня, разнообразные сцены охоты с ружьем за птицей, трапеза, хоровод, жатва, молотьба, бороньба, пляска, обучение грамоте, кустарное ремесло, гаданье на картах, дети, катающиеся на салазках, птичий двор и птичница; деревенские коновалы, дровосек в лесу; женщина, качающая зыбку, женщина, работающая за ткацким станком, странница с кошелкой за плечами, солдаты на часах, матросы на речном пароходе. Все эти сцены, эпизодически появляясь, не получили строгой формальной кристаллизации в художественной обработке и представляются любопытными, разрозненными фрагментами бытовой народной живописи, характеризующими с одной стороны упадок коллективных художественных сил в русском крестьянском искусстве, а с другой стороны - появление в нем новых индивидуальных вкусов и новых художественных стремлений. Перечисленные сцены, беглые и незаконченные в своем художественном развитии, значительно расширяют круг интересующего нас жанра. В сферу наблюдения и изображения народного живописца, как видим, входят очень разнообразные мотивы и образы крестьянской жизни. Большинство указанных сцен встречаются в росписи. Именно этот позднейший вид внешней декорации предметов быта породил и развил вполне самостоятельную струю реалистических изображений окружающей среды. Строгие рамки древних иконографических мотивов были несколько раздвинуты, и крестьянское искусство в своих последних нисходящих ступенях стало терять вековую замкнутость и заколдованность [...]. Образы окружающей художника бытовой среды, слабые и робкие, впервые получили доступ в древнюю языческую стихию и стали там размещаться и уживаться наряду с вековыми омертвевшими и забытыми символами и темами.

      Этим настойчивым и многочисленным, но запоздавшим росткам народного бытового жанра не суждено было возрасти и развиться. Бытовое крестьянское искусство в означенные века уже завершало свое мерное, многовековое течение и в оставшееся недолгое время не смогло внутри себя выработать и оформить новую и широкую художественную традицию. Только гениальные намеки на новое творческое начало наблюдаем мы в памятниках крестьянского бытового искусства двух последних столетий. Новые речи остались недоговоренными. Художественное народное мастерство, теряя внешнюю связь с бытовыми вещественными потребностями деревни, лишалось вместе с тем и своих внутренних питающих корней. Оно не могло по своему внутреннему характеру и свойству избрать реальным объектом не связанный с деревенским укладом жизни предмет - плоскость станковой картины. А вековые спутники деревенского уклада стали постепенно исчезать из обихода; с последней четверти XIX века из хозяйственного строя деревни и избы стали выпадать даже такие старинные и долгие спутники, как прялка, донце, коробья. Вместе с ними исчезла и реальная площадь приложения народных изобразительных стремлений. С остающихся бытовых предметов стало спадать их расписное и резное убранство. Бытовой народный жанр разделил судьбу умирания вместе со всеми остальными темами и мотивами. Поздний пришелец в крестьянской иконографии, он не успел занять центральное место в веками сложившемся и малоподвижном иконографическом организме и не изменил его векового направления. Новые начала были растворены и поглощены старыми волнами, оканчивающими свой последний прибой.

      «Среди коллекционеров», 1923, № 5.


      ПО ПОВОДУ ВЫСТАВКИ «КУСТАРЬ И РЕВОЛЮЦИЯ»


      Выставка «Кустарь и революция»6 останавливает внимание на одной из интереснейших и жизненных проблем современного художественного кустарного дела. Она показывает, каким путем, в каких формах и с какой глубиной запечатлевается революционная современность в творчестве русского кустаря-художника. Для того, чтобы правильно понять и оценить это явление, следует сопоставить с ним некоторые характерные черты развития старого крестьянского бытового искусства. Из наблюдения над последним мы знаем, что это чрезвычайно замкнутое искусство, наряду с исключительной преданностью традиции, все же постоянно обнаруживало заметное стремление отражать живые впечатления и образы своего времени, особенно глубоко поражавшие художественное воображение народных мастеров. При этом в круг изображений народного искусства входили всегда темы широкого содержания, большой социальной и бытовой значительности. Косный и малоподвижный массив векового репертуара долгие годы настойчиво истачивался звенящими ручейками живой и волнующейся современности, пока, в конце концов, опоздав на десятилетия, последняя все же не отыскивала себе устойчивое место и выражение в этом маловпечатлительном творчестве, покоившемся на долгих традициях и глубоких привычках. Этот процесс овладения и художественной переработки новых влияний совершался в старом крестьянском творчестве с великой медленностью. Таким путем в бытовом искусстве русской деревни XVIII-XIX веков, вместе со старыми и привычными символическими образами и узорами, образовались новые и резкие реалистические уклоны в его изобразительном репертуаре: отражение барского помещичьего быта, картины быта деревни и позднее - впечатления городской жизни. Художественно-кустарное творчество нашего времени является преемственным продолжением старого крестьянского искусства и бытостроительства. Современный кустарь-художник, как типичный представитель традиции и коллективного начала в народном творчестве, не может, конечно, и сейчас явиться передовым знаменосцем новых теоретических и формальных устремлений революционного искусства, почерпающего свой творческий энтузиазм в перспективе идеологических построений. Кустарь-практик, реалист, наблюдатель быта, он прочно связан с повседневным течением жизни. В своем художественном творчестве он не предвосхищает новых образов и форм, но спокойно подводит точный и подлинно верный итог тому, что прорастает, живет и укрепляется в почве народного быта. Его художественные образы не обращаются к безбрежному будущему, но обычно отражают и повторяют прошлое или же в первичных формах и намеках пробуют запечатлеть важные черты и особенности настоящего. При этом нужно отметить, как основную формальную черту этого творчества, что образы прошлого вообще в нем претворяются тверже, отчетливее, удачнее, неоспоримее, а мотивы настоящего - слабее, со следами поисков, осторожнее. Но и в том и в другом случае на художественные свидетельства народного кустарного творчества можно твердо полагаться и уверенно считать найденные и проявленные им образы за действительное и бесспорное отражение жизни. С этой точки зрения указанная выставка Кустарного музея ВСНХ представляет большой и безусловный интерес. Мы видим резко изменившийся темп в развитии современного художественно-кустарного творчества; поставленное в условия большой культурной помощи и содействия, оно значительно быстрее преодолевает обычную косность, несравненно энергичнее, шире и настойчивее впитывает и художественно переплавляет впечатления современности. Его замкнутость преодолевается. Кустарь-художник черпает содержание непосредственно из новой жизни.

      Об этом с особенной яркостью свидетельствует глубоко воспринятое и многообразно отраженное в рассматриваемом творчестве характернейшее явление революционной современности - Красная Армия. Многосторонняя художественная трактовка образов и мотивов, с нею связанных, показывает, что совершается нарождение новой и широкой темы в изобразительном репертуаре кустарного творчества; на сотнях современных кустарных изделий мы воочию наблюдаем, как происходит это замечательное художественное срастание революционного мотива с формально традиционным строем композиции и орнаментики. Это явственно обозначившееся направление в художественном содержании кустарных изделий должно быть особенно бережно и своевременно поддержано руководителями и организаторами. В этом факте вскрывается внутреннее стремление народного кустарного творчества отыскать себе оплот в связности и близости с основными проявлениями народной жизни. Жизнь и быт Красной Армии, глубоко воспринимаемые в сознании народных масс, наверно станут широко распространенным и излюбленным мотивом молодого художника-кустаря.

      Эта характерная особенность подсказывает, что с ней необходимо поставить в практическую связь и тот основной общественный фактор приобщения деревни к современной культуре, который мы имеем в жизни. Красноармеец является у нас одним из немногих, но постоянных и надежных проводников в толщу народного быта прогрессивных завоеваний и начинаний современной культуры. Этот путь прямого и ближайшего соединения города и деревни должен быть использован и организаторами кустарного дела. Последнее должно быть широко популяризировано в красноармейской среде. Попытка Кустарного музея ВСНХ провести через свою выставку московские красноармейские части заслуживает внимания и подражания. Через эту восприимчивую и подвижную среду должно устанавливать подлинную связь с новым общественным бытом деревни. Молодые красноармейцы, проходящие в Красной казарме новую жизненную школу, понесут в деревню и потребуют из глубины ее новых форм и достижений русского кустаря-художника. Эти требования [...] приблизят современного кустаря к важным и насущным задачам в области художественного оформления нового народного быта. На очередь встают еще не решенные, новые крупные задачи: создать бытовую обстановку избы-читальни, чайной, клуба, волисполкома, школы, кооператива. Все это отвлеченные и сложные бытовые задания, будучи вполне по плечу кустарю, потребуют новых форм, образов, узора, символики. Художественно-кустарное творчество приобретет здоровую зависимость от той жизни, в недрах которой ему предстоит развиваться. В художественной практике кустаря возникает напряженное и острое внимание к современности, которая явится постоянным и неотразимым фактором дальнейшего раскрепощения изобразительной стихии кустарного творчества от консерватизма и анахронизмов прошлого.

      Выставка «Кустарь и революция» - указующая стрела, верно отмечающая русскому кустарю его дальнейший путь. Она наглядно и убедительно показывает, что тяжелый сонный консерватизм в художественно-кустарном деле преодолевается, что силы, нужные будущему, приготовлены, что художественно-технические традиции мастерства сохранены и что новое художественное содержание нарождается и развивается. Все эти благоприятные условия дальнейшей работы должны быть увязаны единым крепким узлом, и художественно-кустарное дело переведено на широкий путь служения народным потребностям, удовлетворение которых единственно только и может обусловить и сохранить устойчивое экономическое бытие народного кустарно-художественного творчества в его новых и будущих формах.

      «Вестник промысловой кооперации», 1924, № 12 (17).


      КРЕСТЬЯНСКОЕ ИСКУССТВО И КУСТАРНАЯ ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ


      Вопрос о взаимоотношении крестьянского искусства и кустарно-художественной промышленности есть не только вопрос научно-исследовательский, музейный, археологический. Он в то же время является вопросом современным, остропрактическим, актуальным. Организаторы и деятели в области укрепления и возрождения современной кустарно-художественной промышленности неминуемо сталкиваются и впредь будут сталкиваться с этим вопросом. От правильного его разрешения в значительной мере зависят судьбы русского кустарного художественного дела.

      Старое крестьянское искусство, как живое и повседневное творчество деревни, в значительной своей части уже отжило свой век и возрождение его в старых формах и прежней бытовой обстановке невозможно. Задача настоящего времени - продолжить новые пути и отыскать новые формы, в которые могла бы естественно перелиться та здоровая художественная сила, которая когда-то до краев наполняла крестьянское бытостроительство. Нужно сберечь ту внутреннюю художественную энергию и то огромное, веками накопленное и сейчас еще живое, техническое мастерство, которым полно было уходящее искусство крестьянства. Чудесная расписная прялка и кованый железный узорный светец для лучины ушли из быта деревни и не могут быть воскрешены вновь. Это было бы безумное стремление воспрепятствовать движению культуры - и народная жизнь не замедлила бы дать такому стремлению упорный и непреодолимый отпор. Сейчас нужно наметить и расчистить то русло, по которому великая творческая сила, пережив старые формы своего выражения, смогла бы направиться далее и воплотить себя в новые живые бытовые формы.

      Деятели современной кустарно-художественной промышленности прекрасно понимают, что это современное творчество покоится на обширной и крепкой базе старого народного искусства; именно туда, как показывает вся художественная практика, уходят все ее корни; если их лишить этого привычного и здорового питания, то кустарно-художественное дело, несмотря на все заботы и попечения о нем, быстро завянет и умрет. Отсюда и вытекает необходимость большого внимания и практического интереса, которые должны оказать руководители кустарно-художественной промышленности живым и музейным останкам старого крестьянского искусства и быта. Собирание этих памятников, их художественно-техническое изучение и практическое их использование как образцов, естественно, должно входить в задачу всех кустарных музеев и всех опытных мастерских и школ, к ним тяготеющих. Это собирательство и изучение стоит пока еще далеко не на высоте тех требований, которые предъявляются жизненностью дела, но избранный путь есть путь верный, и дальнейшая, более обширная и углубленная разработка этого - дело близкого будущего. Во всяком случае, живая связь между старым крестьянским искусством и современной кустарно-художественной промышленностью частью установлена и частью намечается правильно. Вопрос дальнейшей работы - укрепить ее в необходимой мере и придать ей наиболее целесообразный характер. Здесь прежде всего следует настаивать, чтобы главное внимание всех тех, кто поддерживает эту связь, было обращено не на внешнее подражание и повторение старых форм и декоративных элементов, а на усвоение и переработку тех конструктивных и орнаментальных начал, которые заложены в старом народном бытовом искусстве.

      Современная кустарно-художественная промышленность есть лишь ближайшая к городу окраина обширного народного кустарного дела. Крестьянские кустарные промыслы чисто утилитарного характера, которые и по своему размаху и по своему материально-экономическому содержанию являются основным пластом этой народной деятельности, находятся вне влияния и интересов культивируемой и поддерживаемой кустарно-художественной промышленности. Это расхождение может явиться в дальнейшем немалой опасностью для более тонкой и нежной ветви кустарного художественного дела. Для его крепости и устойчивости необходимо, чтобы все отрасли и разновидности кустарного дела имели между собой постоянную живую связь, подвергались бы всем благотворным влияниям технического и культурного взаимодействия. Кустарные промыслы широкого распространения и практического порядка заключают в себе немало ценного, особенно в области использования материала, конструкции предмета, рационального лаконизма мастерства, точной пригонки изделий к нуждам быта, и оставлять эти стороны кустарного творчества в пренебрежении было бы большой ошибкой; это значило бы пренебрегать основными, весьма существенными принципами кустарных народных изделий, поднимающими это творчество до высокого уровня здорового и необходимого художественного дела в народной жизни. Кустарно-художественные промыслы в их современном виде пребывают совершенно изолированными от общей жизни и развития русской кустарной промышленности. Они замкнулись в свой довольно узкий круг, где чисто эстетические качества изделий являются превалирующей величиной и ценностью. Такое положение вселяет большую тревогу за будущие судьбы этого дела.

      Возникновение и долгая жизнь старого крестьянского искусства, как искусства бытостроительства, проникшего во все стороны хозяйственной жизни русской деревни, обусловливались прежде всего потребностями трезвого экономического порядка. Народное искусство никогда не было бесцельным. Эстетика вещи никогда не была самодовлеющей ценностью в представлении народных художников. Указанные особенности крестьянского бытового искусства и являются теми его характернейшими и неотъемлемыми чертами, благодаря которым оно сохраняло свою постоянную силу, было здорово и плодотворно в своем жизненном течении, никогда не уклонялось от своего главного назначения - художественного оформления быта.

      Современная кустарно-художественная промышленность, являющаяся носительницей очень многих традиций старого крестьянского искусства, изменяет этим главным основам и все сильнее и чаще уклоняется в сторону. Она нарушает основные жизненные принципы своего существования. Отвлекаясь в сторону культивирования чисто эстетической ценности изделий, она лишает себя здоровой почвы и рано или поздно должна будет зачахнуть. В настоящий момент это болезненное явление находится еще в скрытом состоянии и не проявляется резко и очевидно на внешней поверхности этого дела. Так происходит потому, что тот запас сил, который унаследован от старого народного искусства, еще далеко не израсходован; накопленные веками творческие силы продолжают действовать по инерции; но эти силы будут скоро изжиты. Новых же сил не накопляется, ибо подлинные и жизнеспособные традиции народного искусства не поддерживаются и в новых современных формах преемственно не развиваются. Если бы мы захотели изучить вещественный инвентарь современной кустарно-художественной промышленности, то мы столкнулись бы с двумя крайне характерными для этой промышленности явлениями. Во-первых, нам пришлось бы констатировать в этом инвентаре преобладание мелких, незначительных, пустяковых, третьестепенных изделий, хотя и имеющих в большинстве своем практическое значение, но все же лишенных характера необходимости, важности, существенности. Кроме того, и то практическое назначение, которое вменяется многим предметам, часто проблематично и совершенно необязательно. Рациональная утилитарность этих вещей является второстепенной и условной задачей их художественного созидания. В данном случае кустарное художественное дело резко разошлось с ценными традициями прошлого народного кустарничества и переставило основные его признаки: главный элемент здоровой утилитарности отодвинут на второй план, а вторичный элемент - эстетический - выдвинут на первое место. Вторая характерная черта вещественного инвентаря современной кустарно-художественной промышленности заключается в том, что вся ее продукция, окончательно и целиком, оторвана от быта деревни и направлена полностью и исключительно лишь для потребностей города. Было бы еще, может быть, полбеды, если бы все эти изделия художественного склада отвечали нуждам широких городских слоев и в какой-то мере обслуживали потребности современного быта, но этого нет. Вся художественно-кустарная продукция направлена, главным образом, на удовлетворение капризных и модных запросов городского населения. Это с достаточной ясностью обнаруживается в том же псевдопрактическом характере изделий, о котором говорилось выше.

      Здоровому, целесообразному и рационально организуемому быту такие предметы не нужны.

      Часто организаторы и деятели художественно-кустарной промышленности рассматривают охарактеризованные выше изделия как экспортный товар, широко и бойко расходящийся за границей. Эти соображения чисто экономического характера, конечно, имеют свой смысл, и мы напрасно стали бы уклоняться от лишней возможности привлечь материальные средства для скорейшей помощи бедственному положению русского кустаря. Но эту задачу следует выделить в общем плане организации художественно-кустарного дела и, обратив на нее сугубо специальное внимание, все же считать ее временной, преходящей, не основной. Она может приниматься во внимание исключительно как материальная сторона дела. Но будет большой ошибкой, если по этой линии будет равняться и общее построение русского кустарно-художественного дела. Для его здорового и нормального развития должна быть взята другая база и совершенно ясно, что этой основой может быть, главным образом, внутренний сбыт и связь с широкими слоями крестьянства, которое в очень значительной степени нуждается, конечно, не только в продуктах кустарничества простейшего вида, но и в изделиях, где художественная сторона предмета имеет уже свое нормальное выражение. Поскольку простейшие кустарные промыслы вообще являются существенной стороной народного хозяйства, постольку и промыслы более высокой художественной квалификации также найдут свое место и своего потребителя. Нужно лишь найти те формы, которые бы согласовались с бытовым укладом русской современной деревни. Последняя нуждается как во многих старых, дедовских, привычных вещах, так и в изделиях новых, впервые пролагающих себе пути в крестьянскую бытовую толщу и отражающих некоторые новые оттенки и особенности современной культуры. Эти запросы существуют, хотя они, быть может, еще частью не оформлены. Нужно их принять во внимание, отозваться на них, сделать предложения, предоставить выбор, и тогда кустарно-художественная промышленность сумеет опереться на очень широкую и устойчивую базу, которая даст питание естественному росту и развитию тех традиционно сохранившихся направлений народного искусства, которые иначе заглохнут и исчезнут, ибо жить в искусственной среде удовлетворения заграничному рынку и небольшому кругу городского потребителя они, конечно, долго не смогут. Кустарно-художественная промышленность должна выйти из того узкого круга, в котором она сейчас замкнула себя, и распространить свое влияние и свои организующие силы на широкую область художественной промышленности. Это кустарное дело в области народного хозяйства и крестьянского быта до сих пор еще имеет свое место, является реальным элементом, пока еще ничем не замещенным.

      Фабрично-заводская промышленность еще очень долго не сможет ответить неоглядным и бессчетным потребностям многомиллионного крестьянства. Поэтому кустарному производству в России предстоят еще долгая жизнь и крупные задачи. Не следует смущаться жизненными обстоятельствами как будто и парадоксального характера: одновременным существованием кустарного дела и планом электрификации деревни, чаемым размахом возрождающейся индустрии и поддержкой старинных культурных очагов народного художественного ремесла. Это неизбежные оригинальные черты всей русской жизни. Нужно с ними трезво считаться, оказать поддержку тем экономическим силам, которые имеют нормальную и живую связь с бытом крестьянства. Широко растекающаяся по стране кустарная промышленность быстрее, своевременней и полней, имея за собой вековые навыки, умение и традиции, сможет удовлетворить насущным хозяйственным и бытовым запросам многомиллионной русской деревни. Силы мастерства и искусства, которыми она обладает, близки и родственны потребностям и вкусам деревни. Русское крестьянство стоит сейчас перед обширнейшей и грандиознейшей задачей - устроения своего нового быта и нового хозяйства после всех революционных потрясений и изменений на новых основаниях. Это задача сложная и многолетняя. Для правильного и надежного ее разрешения необходимо сосредоточить и организовать все силы, способные оказать помощь и содействие в этом отношении. Кустарная промышленность во всех своих видах является крупной созидательной силой, которой и следует отвести соответствующее место. Организаторам кустарного дела в широких народных слоях чрезвычайно важно придти на помощь реформируемой и перестраивающейся деревне и суметь оставшиеся от прошлого раздробленные и распыленные кустарные силы собрать, организовать и направить их труд прежде всего на потребу деревенского хозяйственного быта. Кустари художественных специальностей также найдут свое важное место в этой объединенной работе. Ведя свою работу бок о бок с другими смежными и близкими отраслями народного кустарничества, изготовляя реальную и необходимую продукцию для жизненных потребностей деревни, они не порвут естественных связей с живым нарождающимся бытом и смогут всесторонне оформлять его, обогащая его материальное выражение и устремление всеми лучшими традициями прошлого, которые они унаследовали. При такой организации художественно-кустарные промыслы не выродятся в болезненные и хилые, работающие на удовлетворение городской обывательщины, а дадут еще раз мощное и практически прекрасное выражение новому материальному народному быту. Художественные силы этого творчества сохранят свое жизненное величие. Нет никакого сомнения в том, что широкое и глубочайшее социально-экономическое переустройство страны в своем одновременно и разрушительном и созидательном процессе выдвинет новые задачи, будет создавать новые традиции, разовьет другие устремления, породит новый народный быт и даст ему иное, чем прежде, художественное оформление и убранство. Но какие же силы раньше всего и прежде всего примут наиболее близкое и деятельное участие в этом огромном и многосложном переустройстве? Мощный завод или одинокий кустарь окажут первое и непосредственное воздействие на этот слагающийся и оформляющийся быт?

      Фабрично-заводская промышленность будет несомненно оказывать свое огромное, неотразимое воздействие. Но эта сила будет строить и утверждать крупные, основные, главные стороны сельскохозяйственной жизни крестьянства. Земледельческие машины и другие орудия сельского хозяйства будут ее первой и главной данью малокультурной и беспомощной в этом отношении деревне. Утварь, одежда, жилище, второстепенные орудия труда, новые формы [...] деревенского общественного быта - вся эта огромная и многосложная часть крестьянской жизни будет обслуживаться в первую очередь силами кустарных промыслов, кустарной самодеятельностью крестьянского населения. Здесь как раз и создаются благоприятные, экономически надежные и устойчивые условия для жизни кустарного производства. Оно будет развиваться и строиться не в искусственной обстановке городской оранжереи, а продолжит свой путь в нормальных условиях, способствующих его жизни, питающих его организм постоянными и жизненными соками. Перед кустарно-художественной промышленностью, как органической и составной частью кустарно-хозяйственного крестьянского труда вообще, встанут задачи и цели более значительные и серьезные, чем производство художественной мелочи и мишуры для городского обывателя. Необходимо оторвать и увести художественные силы кустарей от мелких и назойливых запросов и капризов [...] обывательского населения. Огромные потенциальные художественные силы, таящиеся в русском кустаре, нужно направить в первую очередь и в главной массе на обслуживание и удовлетворение художественно-бытовых запросов крестьянства. Мощное искусство, созданное вековым трудом народа, искусство, в котором с большой глубиной и силой отразился своеобразный творческий дух народного коллектива, не может погибнуть и не погибнет. Та горячая и здоровая кровь, которая всегда предохраняла его от бесплодных блужданий и исканий, делала его неуязвимым для всех отвлеченных индивидуалистических влияний, сохранит в нем и в будущем его декоративную мощь, красочное обаяние, конструктивную трезвость и неподражаемость орнаментики.

      Когда мы говорим, что крестьянское бытовое искусство - перевернутая страница нашей истории, это значит лишь, что его старая и отжившая форма разрушилась и его прежние продукты - прялка, донце, светец, деревянный замок - уже перешли из жизни в музей. Но это не значит, что все его многообразные и оригинальные достижения и овладения в области художественного созидания вещественного быта умерли, не нужны и должны быть забыты.

      Именно, в сохранении и дальнейшем развитии всех этих художественно-технических навыков долгого мастерства и скрывается здоровая и жизнеспособная основа нового народного искусства, которое неминуемо должно выйти из пределов старых, изжитых и найти себе новое воплощение в изменившихся условиях народной жизни.

      Эволюция в способах художественно-бытовой обработки и технические овладения новыми материалами будут в дальнейшем диктоваться нарождающимися и усложняющимися жизненными потребностями - народное мастерство, не утерявшее стойкости и прежнего уровня, наверное, сумеет с достаточной долей целесообразности ответить нуждам нового быта. Современная кустарно-художественная промышленность должна рассматриваться как переходное состояние народного искусства, переживающего естественный кризис. Через эту временную форму, организованную и поддержанную государством, народное бытовое искусство должно вновь войти в непосредственную стихию народного бытостроительства и в недрах этой жизни получить свое великое организующее и оформляющее значение. На организаторах современной кустарно-художественной промышленности лежит глубочайшая ответственность за судьбы народного русского искусства. Они должны с полным вниманием, научной осведомленностью и практичной осторожностью перевести богатства обрабатывающей художественной техники народного мастерства из одной формы в другую, всесторонне способствовать этому переходу и оказать действительную реальную помощь его первым проявлениям и достижениям на новом пути, в условиях изменяющегося народного быта.

      «Вестник промысловой кооперации», 1924, № 9 (14).


      КУСТАРЬ-МАСТЕР И РУКОВОДИТЕЛЬ-ХУДОЖНИК


      Вопрос о характере, форме и пределах воздействия руководителя-художника на дело организации народной художественно-кустарной промышленности давно является вопросом большой остроты и значительности. С того момента, как народное кустарно-художественное творчество ушло за пределы безвестных деревенских провинций, утеряв устойчивую и надежную опору в хозяйственно-бытовой жизни деревни и попав в столицы и большие города, подпало под влияние разнообразных и многочисленных новых веяний, роль художника-руководителя приобрела большую широту и значение; она стала обозначаться как одно из центральных и руководящих начал новых кустарных объединений и организаций. Кустари - мастера и ремесленники, работавшие дотоле вполне самостоятельно в глухих провинциях, опираясь, главным образом, на традицию или изредка черпая содержание своего творчества (идеологическое и формальное) из окружающей жизни, поставлены были перед новыми факторами воздействия сложного и эклектичного городского искусства и его представителей и сразу же глубоко подчинились новым регулирующим влияниям. В значительной своей доле кустари-художники усомнились в пригодности своего старинного и ценного художественного мастерства и с большой готовностью пошли на выучку к городским руководителям, жадно впитывая в себя все новшества форм, манер, мод, стилей, технических приемов, всего сложного комплекса городского искусства. В творчестве кустарей стала замечаться резкая деформация. Привычная традиция мастерства и стиля поколебалась. Старая тропа стала затериваться среди многочисленных новых путей. Кустарно-художественное дело оказалось на распутье. Экономические силы толкали его под влияние капитала, города, земства. В столицах и больших городах образовались центры, собирающие вокруг себя артели кустарей. Новые организаторы сосредоточивают в своих руках наряду с экономическими и художественные нити кустарного творчества. Выдвигается роль художественных руководителей, берущих на себя полноту заботы о дальнейшем развитии и процветании народного кустарно-художественного дела. С этого момента общий характер художественно-кустарной промышленности, как известно, начинает заметно изменяться. Изделия народных художников постепенно теряют черты тонкого своеобразия, естественной оригинальности; они перестают отличаться той цельностью и трезвой уравновешенностью, которая была присуща самостоятельным работам кустарей-художников; их изделия теряют логическую простоту и бытовую целесообразность. Руководительство профессионалов-художников все настойчивее оттесняет на второй план художественный почин кустарей и выдвигает на первое место свое субъективное, одностороннее, часто неправильное толкование и понимание русского народного искусства. Художники-руководители беспечно искажают природу народного художественного оформления быта и заменяют его своими личными интерпретациями, субъективными мотивами на крестьянские бытовые темы, перепевами народных мелодий. Кустарь-художник рассматривается ими как ученик, которому надлежит в большей мере следовать и подражать новому художнику-руководителю. Последний, подавляя кустаря известным преимуществом в пользовании карандашом и кистью, своим умением полно и разносторонне пользоваться моментами эскиза и композиции в альбоме, постепенно лишает мастера-кустаря его живой творческой инициативы и художественной самостоятельности и отодвигает его на роли копирования, повторения и размножения в вещественных формах своих альбомных эскизов. Художник-кустарь, стесненный экономически, снижается до пассивного исполнителя вдохновений горожанина-художника. Кустарь становится младшим помощником, подмастерьем и подручным столичного художника-индивидуалиста с эстетическим уклоном в сторону старинных народных вкусов. Мастер-кустарь превращается в объект полной и всесторонней эксплуатации. В захват этой нарастающей эксплуатации попадает не только время и труд кустаря, но и его художественно-творческая воля, его личность.

К титульной странице
Вперед
Назад