Дорога из Вологды в Кириллов стелется вдоль берега огромного Кубенского озера, то слегка удаляясь, то вновь приближаясь к нему. Здесь издревле пролегал большой, оживленный тракт, связывавший Москву с Белоозером, с Онегой и Белым морем. Правда, «седая» старина на этом пути встречается сейчас редко. Время от времени то справа, то слева, то впереди мелькнет белая каменная церковка или часовня какого-нибудь древнего села, покажется вдруг интересная изба с затейливой резьбой или закружится за околицей веселый хоровод топящихся по-черному бань. Кое-где вдоль дороги можно увидеть и старые, теперь уже неподвижные, застывшие в безмолвии, как одинокие стражи, деревянные ветряные мельницы. Здесь, на Севере, воочию убеждаешься в гармоничной слитности русской народной архитектуры с пейзажем.
Посреди Кубенского озера, на маленьком каменистом островке, прежде, как сказочный город пушкинского князя Гвидона, вставал из вод Спасо-Каменный монастырь (илл. 65), одна из древнейших монашеских обителей Севера. Разрушенный в середине 1930-х гг., ныне он предстает перед нами лишь в виде храма-колокольни, одиноко возвышающегося среди груды развалин, но все-таки хорошо заметного издалека, с дороги.
Возник Спасо-Каменный монастырь около 1260 г. Его основателем был князь Глеб Василькович, первый из князей самостоятельного Белозерского княжества. Предание об основании монастыря рассказывает, как князь Глеб, плывя из Белоозера в Великий Устюг, был застигнут в пути на Кубенском озере сильной бурей. Судно его прибило к маленькому островку, называемому Каменным. В честь своего спасения он «посла мужи древоделя и постави церковь древяную», устроив здесь монастырь.
В XV в. процветающая обитель уже имела многочисленные деревянные кельи и трапезную, а церковь была украшена «узорочьем дивным», имела в своем интерьере «чудные иконы и книги». Однако сильный пожар в 1478 г. превратил в пепел все строения монастыря.
В том же 1478 г. удельный князь Андрей Меньшой, брат государя Ивана III, владевший Вологдой, Кубеной и Заозерьем, начинает сооружение нового каменного Спасо-Преображенского собора и заканчивает его возведение в 1481 г. Это был первый монументальный храм в северных землях Руси: «идеже в той земли от начала миру ничтоже бывало каменного от храмов, понеже земля удалела». Для его строительства были, очевидно, приглашены зодчие и каменщики из Ростова, епархии которого принадлежал монастырь.
Этот собор, построенный в разгар работ по перестройке Московского Кремля, представлял собой обычный по типу для Средней Руси второй половины XV в. крестово-купольный, четырехстолпный, трехапсидный храм, поставленный на подклет. Его кубический объем, завершенный тремя ярусами кокошников со световой главой в центре, был перекрыт системой коробовых сводов со ступенчато повышенными подпружными арками.
Подобный тип храма сложился в архитектуре среднерусских княжеств (в Московском, Ростовском, Тверском) в конце XIV и первой половине XV в. на основе древних традиций владимирско-суздальского зодчества. Однако, в отличие от своих далеких прототипов, а также ближайших предшественников — раннемосковских и тверских памятников этого времени, он был не белокаменным, а кирпичным. Белый камень был применен только в отдельных деталях декора — в перспективных порталах и капителях лопаток стен и тяг апсид, которые по форме очень близки аналогичым элементам убранства храмов Москвы.
Переход к строительству из кирпича в середине XV в. в архитектуре Северо-Восточной Руси, особенно в Москве, широко отмечен летописями, проявившими большой интерес к новому строительному материалу. Любопытно, что и в местной монастырской летописи он получает свое отражение: говоря о сооружении собора Спаса Преображения, летописец подчеркнул, что «кирпич (по другим спискам «камень») возили из Твери и Старицы-городка». Объяснение этому следует искать в общественно-политической ситуации, сложившейся в Северо-Восточной Руси на рубеже 70—80-х гг. XV столетия. Очевидно, невозможность изготовления кирпича на месте или вблизи постройки заставила заказчика, князя Андрея Меньшого, прибегнуть к помощи своего ближайшего соседа — Твери, имевшей с Севером достаточно хорошие связи. Более далекая и к тому же занятая обширным собственным строительством, Москва была, кроме того, именно в это время охвачена междоусобицей, вспыхнувшей между Иваном III и его братьями, угличским князем Андреем Большим и волоцким князем Борисом. Поэтому Тверь обеспечила далекую северную стройку кирпичом, а Старица — белым камнем, заготовлявшимся здесь в большом количестве.
Несмотря на близость к московской архитектуре, собор Спасо-Каменного монастыря обладал целым рядом особенностей, свидетельствующих об особой интерпретации данного типа здания ростовскими зодчими. Он сыграл огромную роль во всем дальнейшем развитии культового зодчества Белозерья, во многом определив его главные черты.
Собор был двуглавым. Над юго-восточным углом его основного объема возвышалась еще одна, малая световая глава, отмечавшая придел в дьяконнике (южной апсиде). Такие дополнительные главы над приделами, помещенными в одну из боковых алтарных апсид, позднее становятся одной из характерных особенностей архитектуры Вологодско-Белозерского края, восходя к тем же раннемосковским храмам (церковь Рождества богородицы с приделом Лазаря и второй собор Чудова монастыря с приделом Благовещения в Московском Кремле).
Фасады северного собора несли обильный декор — узорчатые пояса, украшавшие цоколь над подклетом, и верхние части стен, алтарных апсид и барабанов глав. Пояса состояли из поребрика, бегунца, прямоугольных впадин, а также терракотовых рельефных плит (изразцов) и балясин. Эти мотивы хорошо известны по ряду одновременных московских храмов (Духовская церковь (1476— 1477) в Троице-Сергиевой лавре, церковь Ризположения (1485—1486) в Московском Кремле, церковь Рождества (1509) в Старом Симонове). Однако они образовали здесь впервые свой особый «сплав», который позднее лег в основу местного узорочья, уже знакомого по памятникам Спасо-Прилуцкого монастыря.
О том внимании, которое уделял князь Андрей Васильевич новому сооружению, свидетельствуют два специально заказанных для строящегося собора предмета литургической утвари — дискос и потир (Вологодский музей). Дискос представляет собой серебряное кованое блюдо — круглое, довольно глубокое, с узким отогнутым бортом. Лишь гравированное изображение Нерукотворного Спаса на убрусе, помещенное на дне, говорит о его назначении. По борту идет надпись: «Блюдо под дору в церковь преображение го[спод]а и б[ог]а нашего И[исуса] Х[рист]а на каменое сделано бысть повелением князя Андрея Васильевича Меньшого лета 6986-го [1478]».
Гладкий кованый серебряный потир — сосуд с несколько утяжеленной полусферической чашей на гладком с «яблоком» стержне-стояне и широком поддоне — украшен гравированным изображением деисуса. Резные фигуры святых в «золотых» кругах размещены на чаше потира — Христос, богоматерь, Иоанн Предтеча, архангелы Михаил и Гавриил и апостолы Петр и Павел. Все они необычайно гра-фичны. Прорисованные тонкими линиями, святые изящно склоняют головы, простирают в молитвенном движении руки или придерживают ими свитки. Одеяния же выполнены более сухими, прямыми линиями-складками. Внизу, на поддоне, по золоченой полосе идет надпись: «зделан бысть сей потир повелением Благоверного князя Андрея Васильевича Меньшого Вологоцкого».
Блюдо и потир, находящие аналогии среди однотипных московских изделий, сделаны, очевидно, в Москве и, судя по надписям, одновременно. Предназначавшиеся для возводимого собора, они тем самым относят начало его постройки к 1478 г. К тому же в надписи на потире князь Андрей Меньшой назван Вологодским (это один из немногих источников, где князь определяется своим истинным титулом).
В Спасо-Преображенском соборе хранилось еще одно произведение, связанное с вкладом московских князей, — довольно массивная панагия начала XV в. (Вологодский музей). Она украшена на лицевой стороне сценой «Вознесения», составленной из литых, накладных серебряных фигурок, и гравированными изображениями «Троицы» и «Богоматери Знамение», помещенными на ее внутренних створках. На лицевой стороне панагии, на орнаментированном ободе в небольших рамочках также размещены резные фигуры Василия Великого, Иоанна Златоуста и Григория Богослова. Есть основания полагать, что Василий Темный, посетивший Спасо-Каменный монастырь во время своего пребывания в Вологде, вложил эту панагию в Спасо-Преображенский собор. В описи Спасо-Каменного монастыря 1670 г. сохранилось упоминание об этой панагии: «у Спасова же образа приложена панагия большая серебряная чеканная, а на ней на средине образ Вознесения Христово, а во главе Нерукотворный образ по серебру». Поскольку эта вещь аналогична панагии из Симонова монастыря, куда она, вероятно, была вложена московским князем Василием Дмитриевичем, можно предположить, что оба изделия были сделаны в московских княжеских мастерских.
Единственно сохранившийся памятник архитектуры Спасо-Каменного монастыря — Успенская церковь, первоначально объединявшаяся с трапезной палатой (последняя утрачена). Построены они обе в 1543—1549 гг. двумя ростовскими зодчими — Похомием Горяиновым и Григорием Борисовым. Здание было начато первым из этих мастеров, видимо, на денежный вклад посетившего монастырь еще в 1528 г., во время богомолья, Василия III. Достраивал его после некоторого перерыва уже другой мастер — один из крупнейших зодчих первой половины XVI в., «церковный каменный здатель» Г. Борисов, соорудивший к тому времени на Севере целый ряд храмовых построек (Благовещенская церковь с трапезной 1524— 1526 гг. в Борисоглебском монастыре и др.).
Очевидно, Борисову и принадлежит оригинальная архитектура этого сооружения, объединившего в себе два широко распространенных в XVI в. типа зданий: столпообразный храм-колокольню и трапезную палату. Архитектура последней была более традиционной по формам. Ее массивный прямоугольный в плане объем с высоким подклетом был слегка вытянут по оси север — юг (позднее удлинен к западу) и имел, как обычно, внутри большой сводчатый зал с мощным столбом в центре.
Живописность в композицию вносил Успенский храм, примыкавший к восточной стене трапезной не по продольной оси, а к ее южному углу. Его объем имеет довольно своеобразную форму, близкую небольшим столпообразным ярусным храмикам «иже под колоколы», распространенным в конце XV и первой половине XVI в. (церкви в селе Коломенском, в Иосифо-Волоколамском, Болдинском, Дорогобужском, а также Спасо-Прилуцком монастырях). Трехъярусный столп внизу, в двух первых этажах, имеет необычную форму неправильного восьмигранника, лишь выше переходя в традиционный восьмерик с барабаном и главой в завершении.
Нижний, глухой ярус являлся подклетом, в среднем, с узкими арочными окнами в гранях, находилась церковь, а в третьем, с открытыми арками, висели колокола. Ярусы последовательно сужаются кверху на величину завершающего каждый из них цоколя, как бы облегчая массы здания по мере их развития вверх. Углы столпа украшают обычные широкие лопатки, также суживающиеся по ширине в ярусах. А восьмерик звона внизу, под самыми арками, несет широкий пояс из поребрика, кирпичных балясин и нишек, т. е. характерный декор, сложившийся в XVI в. в местном зодчестве и хорошо известный по храмам Спасо-Прилуцкого монастыря. Большая близость Успенского храма к остальным трапезным церквам монастырей Белозерья, в том числе Прилуцкого, Ферапонтова и Кириллова, позволяет предполагать, что все они были сооружены одним и тем же зодчим — Григорием Борисовым.
Прежнее завершение здания в виде трех ярусов килевидных кокошников и светового барабана с главой не сохранилось. Во второй половине XVII в. оно уступило место нынешнему — аркам звона и восьмигранному постаменту, украшенному кокошниками и увенчанному луковичной главой на тонкой шее. Сейчас этот своеобразный Успенский храм, лишенный трапезной, одиноко и печально стоит посреди острова.