О своеобразии художественного мира Рубцова стали писать уже вскоре после его гибели. Так, Михаил Лобанов в статье "Стихия ветра" (1972) подчеркнул "обнаженность мирочувствования" поэта, передающего в "каком-то даже таинстве" своих стихов "не только не менее, а более реальный мир, чем внешний, зрительный, реальный, именно своей сокровенностью — поэтическим обогащением бытовых мелочей..." Приводя одно из его стихотворений, критик обобщает: "Замечательна цельность охваченного мира — от Большой Медведицы, сверкающей в черной бездне, блестящей звездным светом гололедицы, до чистых мыслей и чувств, вызываемых заснеженным садом"
[1] [1 Лобанов М. Стихия ветра // День поэзии. 1972. М., 1972. С.
181—182]. Сосредоточив внимание на "стихии ветра" в поэзии Рубцова, подчеркнув психологическую и духовную объемность образа в его творчестве, Лобанов наметил перспективу исследования его художественного мира.
На другую грань проблемы обратил внимание Валерий Дементьев в статье "Предвечернее Николая Рубцова" (Москва, 1973, № 3). Именно это качество, восходящее к блоковскому высказыванию об "освободительном" воздействии света, и было впоследствии осмыслено и раскрыто Вадимом Кожиновым на материале творчества Рубцова как "стихия света". В первой книге о поэте, написанной им уже в середине 70-х годов, читаем: "Валерий Дементьев по сути дела размышляет именно и только о стихии света, об его зыбких неуловимых переходах и скольжении, об его лучах, об его таинственном и двойственном воздействии. И это размышление схватывает
очень существенную сторону поэтического мира Николая Рубцова"
[2] [2 Кожинов В. Николай Рубцов. Заметки о жизни и творчестве поэта. М., 1976. С.
63].
Развивая свою мысль и иллюстрируя ее конкретными примерами, Кожинов приходит к интересным выводам: «Свет создает глубину поэтического мира. Свет в поэзии Николая Рубцова — это душа мира и в то же время истинное содержание человеческой души, "святое" в ней. В стихии света мир и человеческая душа обретают единство, говорят на одном "языке"»
[3] [3 Там же. С. 70-71]. Не менее важны и другие наблюдения и обобщения исследователя, связанные со "стихией ветра", о которой ранее писал М. Лобанов. Говоря об этих двух составляющих, которые входят "в основу, сердцевину рубцовской поэзии", Кожинов попутно замечает: "Известно древнее представление о четырех созидающих бытие стихиях, которые располагаются в такой последовательности: огонь, воздух, вода, земля. Свет — это одно из наиболее существенных проявлений огня, а ветер — воздуха. Вода, в особенности земля (как твердое вещество, в пределе — камень) играют в поэзии Рубцова значительно меньшую роль, чем огонь (свет) и воздух (ветер)"
[4] [
4 Там же. С. 77-78].
Последнее суждение представляется не вполне основательным. Прежде всего потому, что вряд ли верно и справедливо применительно к поэзии Рубцова (да и не только его) ограничиваться в отношении "земли" только одним исходным смыслом (твердое вещество — камень). Думается, имея дело с поэтическим текстом, надо учитывать весь семантический спектр, смысловую многогранность этого слова, тогда перед нами предстанет широкий диапазон значений и смысловых оттенков — от почвы и местности до родного края и всей земли-планеты.
Стихи Рубцова дают немало примеров подобного рода: "На тревожной земле" ("Осенняя песня"), "Для всех тревожных жителей земли" ("Звезда полей"), "Огнем, враждой земля полна" ("Русский огонек"), "И немного пологой нелюдимой земли" ("На реке Сухоне"), "На землю молнии слетали" ("Во время грозы"), "На темной печальной земле" ("Прощальное"), "По всей земле" ("Привет, Россия..."), "На земле святой и древней" ("Я люблю судьбу свою"), "Из соседних явившись земель" ("Ферапонтово") и др.
Еще в большей степени это касается водной стихии, о которой Кожинов пишет: "Конечно, в поэзии Рубцова есть отдельные образы воды, но для поэта Вологодской земли (где более двухсот значительных рек и более шестисот озер) их неоправданно мало"
[5] [5. Там же]. Если говорить именно о водной стихии, то она не столь уж скудно представлена у Рубцова — от моря, в которое он был влюблен с юношеских лет (хотя и говорил в поздние годы, что он в долгу перед "стихией моря"), и до тихих и бурных рек, спокойных озер и прудов, бескрайних болот, летних ливней и гроз, осенних дождей, которых немало в его стихах. Вот примеры: "На палубу обрушивались волны" ("Первый поход"), "Играют волны в отблесках зари" ("Утро на море"), "У смутной воды" ("Видения на холме"), "осенний поток" ("Осенняя песня"), "весенние воды" ("Я буду скакать..."), "В тумане смутной воды" ("Над вечным покоем"), "болотная пленка воды" ("Ночь на перевозе"), "шум полыньи" ("Зимняя песня"), "И ломится вода через пороги..." ("Седьмые сутки дождь не умолкает..."), "много серой воды" ("На реке Сухоне"), "смутные воды" ("В святой обители природы" ("Захлебнулось поле и болото / Дождевой водою..." ("Острова свои обогреваем"), "Глубокая вода" ("Ночь на родине"), "Ледяные полынные воды" ("У размытой дороги"), "Влагой рассеянной / Озеро веет, / Полное чистой воды"! ("После грозы").
Итак, в разговоре об определяющих чертах поэтического мира у Рубцова не на последнем месте стоят такие первоосновы бытия, как земная твердь и водная стихия, конечно же, стихии света и ветра и всепроникающая стихия музыки, а также еще одна немаловажная для него "стихия странствий", или, как ее назвал он сам в одном из стихотворений, "одинокая странствий звезда". Все это и формирует художественное пространство и время в мире поэта, обусловливает целостность его восприятия и образного воплощения вновь создаваемой им художественной реальности.
О серьезности названной проблематики и внимании к ней критиков и литературоведов свидетельствует и тот факт, что в подзаголовке большой работы о творчестве поэта — монографии Василия Оботурова "Искреннее слово" (1987) — значилось: "Страницы жизни и поэтический мир Николая Рубцова". Впрочем, представление автора об интересующем его предмете поначалу носит несколько расплывчатый и импрессионистический характер. Такова уже первая фраза книги: "Мир поэзии Николая Рубцова просторен и светел, холодноват и чуть призрачен..."
[6] [6. Оботуров В. Искреннее слово. М., 1987. С. 5. Далее цитируется это издание с указанием страницы в скобках].
По ходу повествования перед нами развертывается жизненный и творческий путь поэта, и мы видим, как складывается "собственный поэтический мир Николая Рубцова в его органичной многомерности и полнозвучии" (78), ощущаем, насколько он "удивительно гармоничен" (180). Автор четко обозначает исходные моменты и основные составляющие поэтической системы Рубцова: чувство родины, восприятие природы, ощущение истории — все то, что в итоге определяет "самобытность поэтического мира", "целостный образ мира в живом единстве человека и природы, прошлого и настоящего..." (227).
При обращении к весьма непростому жизненному и творческому пути Рубцова, особенно в зрелый период, хорошо видно, как последовательно раскрывается, углубляясь и поворачиваясь разными гранями, целостный и динамичный художественный мир его поэзии. Его цельность проявляется в живом взаимодействии, слиянии обыденного и возвышенно-романтического, земного и небесного, житейской реальности и тайны, мифа, легенды.
В основании этого целостного мира, как писал сам поэт и отмечали исследователи, находятся тема и образ родины и дороги (скитаний), обусловленный этим мотив движения в пространстве и времени — от "малой родины" (изба и деревушка, поле и лес, холмы и долины...) до мирозданья, безграничной и вечной вселенной.
И еще необходимо подчеркнуть нераздельную связь, укорененность рубцовского дарования в сегодняшнем дне, в социальной и духовной жизни, в истории народа, в природе родного края — именно здесь истоки, живые родники, питающие его творчество, формирующие самые главные, существенные черты художественного мира, обусловливающие его целостность и органичность.