Искусство светоносно.
Под его лучами начинает светиться все,
что способно светиться в душе человека
В. Гаврилин
Выдающиеся личности испытывают огромную Радость, обнаруживая новый Талант и даря его окружающим. Таким человеком был художник Юрий Селиверстов. Открыв для себя музыку Гаврилина, он, как человек активный, вломился в замкнутую жизнь его семьи. Стараясь понять как человека, он рисовал его, сливая воедино Человека, музыку и Творчество. Познав гениальность Гаврилина как композитора, он загорался идеями и их возможным воплощением в музыке. Я очень благодарен Юрию Селиверстову за «открытие» мне Гаврилина.
Моя первая встреча с Гаврилиным состоялась в Питере, когда Валерий Александрович предложил мне показать город. Вечер, видны только контуры домов и слышен его тихий голос. Все оживает и воспринимается только сердцем. Две темы - общая любовь к Питеру, его жителям и истоки Творчества.
Чем отличается хороший художник от гениального? Прежде всего тем, что творение гениального художника узнаешь сразу из тысячи других. Если хотя бы один раз услышать музыку Гаврилина, ее уже никогда не перепутаешь с другой.
Для создания нового музыкального произведения нужны корни — народная музыка и общество единомышленников-творцов («Могучая кучка»).
Две основных трудности в творчестве отмечал В. Гаврилин: а не взял ли я эту тему, идею у другого композитора и отсутствие круга единотворцев, с которыми можно вести творческий диалог. Он очень ценил Д. Шостаковича (планка) и был благодарен Г. Свиридову за счастье творить с ним в одно время. И для Свиридова была огромная радость услышать музыку Гаврилина — родная Душа.
Меня поразила мысль Ницше о том, что западная музыка создавалась для и по заказу высшего общества, а русская — для простых людей, но за одну ноту этой музыки он отдал бы всю западную музыку.
В наших беседах Гаврилин мне говорил, что корни его музыки в мелодиях, которые он слышал в детстве: их распевали люди в деревнях и поселках.
Он не раз говорил, что, конечно, замечательно купить компакт-диск с прекрасными по качеству записями и лучшими исполнителями, который можно слушать, когда захочешь, но при этом утрачивается главное — целостность: музыка, исполнители и слушатели, которых объединяет один порыв, когда ты погружаешься в мир единочувственников, и Радость каждого вливается в твои ощущения. Это как в Храме, где Любовь к Богу каждого создает соборное торжество Веры. В этом Единении и сила, и добро, и любовь к людям.
Гаврилин прекрасно сознавал ответственность перед людьми и Богом, который дал ему нести этот Крест. Он не протестовал и не отвергал эти требования и старался делать все от него зависящее, чтобы лучше осуществить свое Предназначение. Людей, которые сталкивались с ним, поражали его познания на только в мировом богатстве музыки, но и в литературе, философии. За всем этим стоял огромный труд самообразования и душевного усвоения духовного богатства человечества.
Так каждый день он по 4-6 часов, если позволяло здоровье, играл на рояле произведения других композиторов и переиграл все произведения большинства из них. Чтобы проиграть всего Шумана, понадобилось 5 лет, и это наполняло жизнь Гаврилина чувствами — он вместе с композитором радовался, печалился и плакал счастливыми слезами. Он говорил мне: у Шумана поражает то, что в каждой вещи заложены темы для многих произведений, и Чайковский сумел этим воспользоваться.
Как у всякого человека, живущего творчеством, у Гаврилина бывали трудные времена. Созданные им произведения требуют не только высококвалифицированных и талантливых исполнителей, но и больших музыкальных коллективов. Я пытался убедить его создать значительное фортепианное произведение: один исполнитель всегда имеет возможность представить его публике Даже произведение для оркестра доступнее для исполнения в наше время. Он это понимал, но компромиссов не признавал.
Гаврилин ограничивал свое творчество не потому, что не мог или у него не было что сказать, а от высочайшей требовательности и понимания своего Предназначения. Поражала высокая требовательность к себе. Это проявлялось в отсутствии каких-либо черновиков. Пока произведение не готово окончательно до каждой ноты, тона, а на это иногда уходили годы — никаких записей. Мучительные поиски тем, выбор верного тона, рождение мелодии, сомнения — все ли сумел передать из должного. Требовательность к себе совмещалась в нем со стремлением помочь исполнителю понять замысел произведения и заслужить благодарность слушателей. Меня всегда поражала любовь исполнителей к композитору, и верность ему они доказали в последующем.
Поражала скромность Гаврилина не только профессиональная , но и в быту. Он мог годами носить одну и ту же одежду, независимо от дохода семьи. Книги, которые ранее были так недоступны, он буквально изучал и знал досконально. Пытаясь понять, почему у нашего народа такая тяжелая судьба, он прочел и провел анализ публикаций наших классиков о русском человеке, его характере и душевных свойствах. Соглашаясь с наличием жутких свойств и отвратительных качеств, понимал, что не любить этот народ невозможно и тяжелая судьба — еще одна черта его характера. Мы все являемся составной частью Духа этого народа, его прошлого и настоящего.
Я не понимал, почему Гаврилин допустил меня к себе. Многие, богаче творчески и духовно, были только в добрых отношениях с ним.
Общаясь с Гаврилиным, я все больше убеждался, что основная работа у него происходит в сфере духовного: добиться гармонии и суметь донести людям творчество души. Из сотен идей и путей их реализации окончательный выбор решает «интуиция», душевный отклик, дающий убеждение, что только это и только так. Все сомнения по ходу реализации согласовываются с душой. Без этой связи невозможно творчество независимо от области творчества — наука, искусство и т. д.
Маленькие дети — ангелы на Земле. Их души чисты. Первая несправедливость вынуждает ребенка образовывать оболочку вокруг хранилища души. По мере жизни оболочка утолщается и грубеет, в особенности, если человек ленится выпускать душу на свободу.
Душа Гаврилина до конца осталась чистой и беззащитной, и его сердце не выдержало счастья и боли жизни. Но его музыка будет жить, покуда будет жива хотя бы одна русская душа.
25 декабря 2001 г., Москва